Текст книги "Ген Атлантиды"

Автор книги: А. Дж. Риддл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Протокол Тоба существует.

12+4+47 = 4/5; Джонс

22+7+47 = 3/8; Андерсон

4+10+47 = 5/4; Эймс

– Какой-то шифр, – заметил Джош.

– Да, что странно. Остальные сообщения были без затей. Но теперь это обрело смысл.

– Не понимаю.

– Каким бы ни был шифр, это настоящее сообщение – то, ради чего все затевается. Источник ждал чистки рядов аналитиков, чтобы прислать свое зашифрованное сообщение в подходящий момент, чтобы быть в полной уверенности, что человек, который займется расшифровкой – а именно ты, – не двойной агент. Он хотел, чтобы мы сосредоточились на чистке рядов аналитиков и отложили фейерверки до поры, пока он не сможет послать это сообщение. Знай мы, насколько глубоко погрязли, мы бы сначала устроили карантин оперативникам и полную заморозку деятельности «Часовой башни». И наша с тобой беседа не состоялась бы.

– Ага, но к чему утруждаться с шифром? Почему не послать сообщение открытым текстом, как предыдущие?

– Хороший вопрос. Должно быть, он тоже под наблюдением. Должно быть, передача этой информации открытым текстом чревата последствиями – возможно, повлекла бы его гибель или подстегнула эту террористическую атаку. Так что тот, кто за ним наблюдает, полагает, что содержание послания нам пока неизвестно. Может, как раз поэтому они и не уничтожают остальные ячейки – все еще думают, что могут сдержать «Часовую башню».

– Логично.

– Да, но один вопрос продолжает меня донимать: почему я?

Джош пораскинул умом.

– Верно, почему не директор «Часовой башни», не другие начальники отделений; наконец, почему бы просто не известить все разведывательные агентства мира? У них куда более обширные возможности по предотвращению атаки. Может, наводка для них ускорила бы атаку – как и отправка сообщения открытым текстом. Или… возможно, ты занимаешь уникальное положение, которое позволит предотвратить нападение… – Джош поднял глаза. – Или тебе что-то известно.

– Очень хорошо. Раньше я упоминал, что напал на след этой супертеррористической группировки еще до вступления в «Часовую башню». – Встав, Дэвид подошел к картотечному шкафу, чтобы достать еще две папки. – Я покажу тебе то, над чем работал более десяти лет, то, чего не показывал больше никому, даже в «Башне».

Глава 13

Комната для допросов C

Следственный изолятор полиции Западной Джакарты

Джакарта, Индонезия

Откинувшись на спинку стула, балансирующего на задних ножках, Кейт мысленно перебирала имеющиеся варианты. Придется сказать следователю, с чего начались исследования. Даже если он и не поверит, надо, чтобы это было записано в документах на случай, если ее решат судить.

– Стойте, – сказала она.

Тот помедлил у порога.

Опустив ножки стула на пол, Кейт положила ладони на стол.

– Есть очень веская причина тому, почему мое учреждение приняло опеку над этими детьми. Вам следует кое-что понять. Приехав в Джакарту, я думала, что буду вести исследования точно так же, как любые другие в Америке. Это была моя первая ошибка. Мы потерпели провал… и мы… изменили подход.

Вернувшись от двери, маломерок сел и принялся внимательно слушать рассказ Кейт о том, как она потратила не одну неделю на подготовку вербовки пациентов.

Для проведения исследования организация Кейт наняла контрактную исследовательскую организацию (КИО) – в точности, как сделала бы в США. В Штатах фармацевтические компании фокусируются на разработке нового лекарства или терапии, и когда намечается нечто многообещающее, они часто передают проведение клинических испытаний на аутсорсинг сторонним КИО. Те находят медицинские клиники с врачами, заинтересованными в проведении испытаний. Далее клиники – или пункты – записывают пациентов, желающих принять участие в испытаниях, проводят лечение, а затем периодически осматривают их для выявления проблем со здоровьем – побочных явлений. КИО внимательно следит за каждым пунктом, докладывая о результатах спонсорской/исследовательской организации, а та в свою очередь отчитывается перед Управлением по контролю пищевых продуктов и лекарственных средств или его аналогами в других странах. Конечной целью испытаний является получение желаемого терапевтического эффекта без негативных побочных эффектов. Путь неблизкий, и до аптечных полок доходит менее 1 % лекарственных средств, разработанных лабораториями.

Вот тут и всплыла проблема: ни в Джакарте, ни в Индонезии в целом нет ни одной клиники для аутистов, нарушениями развития занимается лишь горстка специализированных учреждений. Но эти клиники в проведении клинических исследований не искушены – ситуация для пациентов опасная. Фармацевтическая индустрия в Индонезии пребывает на зачаточном уровне – прежде всего потому, что рынок очень мал (Индонезия импортирует по большей части непатентованные медикаменты), так что по поводу клинических испытаний обращались к крайне немногим врачам.

КИО выступила с новаторской идеей: связаться с родителями напрямую, а для проведения терапии организовать клинику. Кейт и руководитель исследований – доктор Джон Хелмс – наконец встретились с КИО в попытках отыскать какие-либо альтернативы. Не нашли ни одной. Кейт убеждала доктора Хелмса поддержать план, и в конечном счете он согласился.

Они составили список семей в радиусе сотни миль от Джакарты, где есть дети с проявлениями аутизма. Кейт сняла аудиторию в одном из лучших отелей города и пригласила семьи на презентацию.

Буклет, посвященный испытаниям, она писала и переписывала не один день. В конце концов Бен, ворвавшись к ней в кабинет, заявил, что уволится с испытаний, если она не угомонится. Кейт уступила, и буклет отправился в комитет по этике, затем в типографию, и они приготовились к презентации.

И когда этот день пришел, Кейт стояла у двери, чтобы лично поприветствовать каждую пришедшую семью. Она отчаянно хотела, чтобы ладони перестали потеть, то и дело вытирая их о брюки. Первые впечатления решают все. Уверенность, доверие, компетентность.

Она ждала. Хватит ли буклетов? На руках всего тысяча экземпляров, и хотя они разослали лишь шестьсот приглашений, прийти могут оба родителя. Могут явиться и другие семьи – надежной базы данных или реестра семей аутистов в Индонезии нет. Что они будут делать? Кейт велела Бену приготовиться на всякий случай воспользоваться копиром отеля; пока она будет выступать, он сможет размножить тезисы.

Миновало пятнадцать минут сверх назначенного часа. Явились первые две матери. Кейт снова вытерла ладони, прежде чем обменяться с ними рукопожатием, и говорила чуточку громче, чем следовало бы.

– Замечательно, что вы здесь… спасибо, что пришли… нет, как раз по адресу… садитесь, мы вот-вот начнем…

Миновало тридцать минут.

Час.

Она кружила среди шести матерей, стараясь поддерживать непринужденную беседу.

– Не знаю, что случилось… какого числа вам доставили приглашение?.. Нет, мы приглашали и других… По-моему, это какие-то проблемы с почтой…

Наконец, Кейт провела шестерых пришедших в небольшой конференц-зал отеля, чтобы всем было не так неуютно, как в большом зале. Провела коротенькую презентацию, а матери тем временем одна за другой удалялись под разными предлогами – дескать, надо забрать детей, вернуться на работу и тому подобное.

Тем временем доктор Хелмс в баре отеля напился пьян, как фортепьян. Когда Кейт присоединилась к нему, седовласый ученый наклонился к ней поближе и проговорил:

– Я же говорил, что это не сработает. Нам никого не набрать в этом городе, Кейт. Почему… эге-гей, бармен, ага, сюда, еще один, угу, то же самое, молодца… чего я там говорил? Ах да, нужно сворачиваться, и по-быстрому. Мне поступило предложение из Оксфорда. Боже, как же я скучаю по Оксфорду, тут так безбожно сыро, все время будто в парной. И должен признаться, лучшие свои работы я сделал там. А говоря о… – Он склонился еще ближе. – Не хочу сглазить, говоря слова Но. Бе. Лев. Ская. Но… я слыхал, что меня номинировали… это мог бы быть мой год, Кейт. Не могу дождаться, когда забуду об этом фиаско. И когда я поумнею? Наверное, как только доходит до благих дел, мое нежное сердце дает себя знать…

Кейт хотела указать, что у его нежного сердца очень жесткие запросы – зарплата втрое больше, чем у нее, и его имя идет первым на всех публикациях и патентах, несмотря на то, что все исследования построены на ее же постдокторских исследованиях, – но прикусила язык и допила остатки своего шардоне.

В тот же вечер она позвонила Мартину.

– Я не могу…

– Не продолжай, Кейт. Ты можешь все, на что настроишься. Ты всегда могла. В Индонезии двести миллионов человек и почти семь миллиардов человек на этой маленькой планетке. И целых полпроцента из них имеют те или иные проявления аутизма, а это тридцать пять миллионов человек – население Техаса. Ты отправила письма шестистам семьям. Не сдавайся. Я тебе не позволю. Завтра же утром позвоню финдиректору «Иммари Рисеч»; они продолжат тебя финансировать – будет этот халявщик Джон Хелмс участвовать в исследованиях или нет.

Этот звонок напомнил Кейт вечер, когда она позвонила ему из Сан-Франциско, и Мартин заверил ее, что Джакарта будет прекрасным местом, чтобы начать с чистого листа, продолжив исследования. Может, он все-таки окажется прав.

Назавтра утром, едва переступив порог лаборатории, Кейт велела Бену заказать намного больше буклетов об исследовании. И найти переводчиков. Они пойдут по деревням. Будут раскидывать более широкую сеть – и не станут дожидаться, когда семьи к ним придут. КИО она выставила за дверь, пропустив протесты доктора Хелмса мимо ушей.

Две недели спустя они усадили в три фургона четверых исследователей, восьмерых переводчиков и погрузили ящик за ящиком проспекты исследований, напечатанные на пяти языках – индонезийском (малайском), яванском, сунданском, мадурском и бетави. Даже выбор языков дался Кейт нелегкой ценой – по всей Индонезии говорят на более чем семистах различных языках и диалектах, но в конечном счете она выбрала пять наиболее распространенных в Джакарте и на острове Ява. Шутки шутками, а позволить проблемам коммуникации сорвать ее клинические исследования лечения аутизма Кейт не могла.

Как и в отеле в центре Джакарты, вся ее старательная подготовка оказалась напрасной тратой сил. В первой же деревне Кейт и ее команду ждал сюрприз: там не оказалось детей с аутизмом. Буклеты крестьян не интересовали. Переводчики сообщили ей, что здесь никто ни разу не видел детей с подобными проблемами.

Бессмыслица какая-то. В каждой деревне должны обнаружиться хотя бы два-три потенциальных участника программы, а то и более.

В следующей деревне Кейт заметила, что один из переводчиков – пожилой мужчина – стоит, прислонившись к фургону, пока команда с остальными переводчиками ходит от двери к двери.

– Эй, а вы почему не работаете? – осведомилась Кейт.

– Потому что это все равно ничего не даст, – пожал тот плечами.

– Черта лысого не даст! Ну-ка, лучше…

Тот вскинул руки в успокоительном жесте.

– Не обижайтесь, мэм, я только хотел сказать, что вы задаете не те вопросы. Вы спрашиваете не тех людей.

Кейт взглянула на него более пристальным взором.

– Ладно. Кого бы вы спрашивали? И о чем?

Оттолкнувшись от фургона, тот жестом пригласил Кейт следовать за ним и зашагал дальше в деревню, даже не задерживаясь возле хороших домов. На окраине он постучался в первую же дверь, и как только ее открыла низкорослая женщина, быстро заговорил с резкими интонациями, время от времени указывая на Кейт. Почувствовав от этой сцены неловкость, она невольно принялась комкать одной рукой на груди лацканы своего белого халата. Над одеждой она тоже немало ломала голову, в конце концов решив, что повестка дня требует производить впечатление строгости и уверенности в своих силах. Теперь же ей оставалось лишь гадать, как она выглядит в глазах сельчан, по большей части облаченных в лохмотья, сшитые из лоскутков, унесенных из потогонных швейных цехов или переделанных из старого рванья с чужого плеча.

Сообразив, что женщина скрылась, Кейт шагнула было вперед, чтобы расспросить переводчика, но тот остановил ее, подняв руку, потому что женщина вернулась к двери, подталкивая перед собой троих детей, жавшихся к ее ногам. Уставившись в землю, они встали неподвижно, как статуи. Переходя от ребенка к ребенку, переводчик озирал их с головы до пят. Кейт переминалась с ноги на ногу, прикидывая, как быть. Дети явно здоровы; ни один не выказывает ни малейших признаков аутизма. Возле последнего ребенка мужчина наклонился и снова закричал. Мать торопливо что-то проговорила, но он снова на нее строго прикрикнул, и женщина прикусила язык. Ребенок нервно произнес три слова. Переводчик что-то сказал, и ребенок повторил его слова. Кейт гадала, не имена ли это. А может, места?

Встав, переводчик начал снова указывать, покрикивая на женщину. Она яростно затрясла головой, повторяя одну и ту же фразу снова и снова. Но после нескольких минут попреков переводчика потупилась, заговорив чуть слышно, и указала на другую хижину. Тут голос переводчика впервые смягчился, и женщина, вроде бы испытав облегчение от его слов, поспешно загнала детей обратно в дом, в спешке едва не прихлопнув последнего дверью.

Сцена возле второй лачуги разыгрывалась практически по тому же сценарию, что и первая: переводчик стращал и указывал, Кейт неуклюже переминалась с ноги на ногу, а оробевшая крестьянка представила своих четырех детей и замерла в ожидании с затаенной в глазах тревогой. На сей раз, когда переводчик задал одному из детей свои вопросы, ребенок произнес пять слов – имена, как заключила Кейт. Мать запротестовала, но переводчик, не обращая на нее внимания, продолжал давить на ребенка. Когда тот ответил, мужчина подскочил на ноги, отпихнул мать с детьми в сторону и ворвался в дверь. Кейт это застало совершенно врасплох, но когда мать и дети увязались за переводчиком, она последовала их примеру.

В хибаре, поделенной на три комнаты, было тесно. Пробираясь по ней, Кейт обо что-то споткнулась и едва не упала. В глубине дома она застала переводчика и женщину, споривших с пеной у рта. У ее ног маленькое костлявое дитя было привязано к деревянному подкосу, поддерживающему крышу. Во рту у него был кляп, но Кейт слышала ритмичное причитание, раздающееся изо рта ребенка, который раскачивался вперед-назад, ударяясь головой о подкос.

– Что это?! – схватила Кейт переводчика за руку. – Извольте объяснить, что здесь происходит.

Тот переводил взгляд с Кейт на мать и обратно, оказавшись между своей госпожой и крестьянкой, с каждой секундой тараторившей все громче и истеричнее, как между молотом и наковальней. Изо всех сил стиснув его руку, Кейт рывком поставила его перед собой, и мужчина перешел к объяснениям:

– Она говорит, что она не виновата. Он непослушный ребенок. Не ест свою еду. Не делает, как она говорит. Не играет с детьми. Она говорит, что он даже не отзывается на собственное имя.

Классические симптомы аутизма, все до единого, причем в тяжелой форме. Кейт поглядела на ребенка.

– Она настаивает, что это не ее вина, – добавил переводчик. – Говорит, что держит его дольше, чем другие, но она не может…

– Какие другие?

Поговорив с женщиной нормальным тоном, переводчик снова повернулся к Кейт.

– За деревней. Там есть место, куда они отводят детей, которые не уважают родителей, которые никогда не слушаются, которые не хотят быть частью семьи.

– Отведите меня туда.

Вытянув из женщины еще какие-то сведения, переводчик указал на дверь – дескать, пора уходить. Женщина его окликнула. Он повернулся к Кейт.

– Она хочет знать, заберем ли мы его.

– Скажите ей, что да, и что пусть отвяжет его, и что мы вернемся.

Переводчик повел Кейт в безлюдный лес к югу от деревни. Потратив целый час, они так ничего и не нашли, но продолжили поиски. Время от времени Кейт слышала шорохи и шелест животных, пробирающихся среди листвы кустов и деревьев. Близился закат, и она уже начала задумываться, каким лес будет в сумерках. Индонезия целиком расположена в тропиках; температура днем и ночью круглый год напролет почти не меняется. Яванские джунгли – опасные, дикие места, пристанище множества видов змей, крупных кошачьих и насекомых. Ребенку в них не место.

Вдруг вдали послышался крики, и переводчик окликнул ее:

– Доктор Уорнер, идите быстрей!

Она очертя голову ринулась через густой лес, один раз споткнувшись и с трудом пробиваясь через подлесок. И увидела, что переводчик держит ребенка – даже более истощенного, чем мальчуган в лачуге. Несмотря на темно-коричневую кожу, было видно, что его чумазое лицо перепачкано грязью. Он рвался из рук переводчика, как дикий зверек.

– Другие есть? – спросила Кейт.

Затем она увидела ярдах в пятидесяти навес, обеспечивающий подобие укрытия от непогоды. Может, ребенок прятался там? Кейт устремилась к навесу.

– Не ходите туда, доктор Уорнер, – переводчик ухватил ребенка покрепче. – Там нет других… которых можно забрать. Пожалуйста, помогите мне.

Кейт взяла мальчика за другую руку, и они вместе отвели его к фургонам. Созвали научную команду, потом забрали ребенка, который был привязан к подкосу, заодно узнав, что его зовут Ади. У мальчишки из леса имени не было, и они поняли, что никогда не найдут ни его родителей, ни тех, кто хоть звуком обмолвится о том, как с ним поступили. Кейт нарекла его Сурьей[3]3
  Сурья – в индуизме бог солнца.


[Закрыть].

Когда научная команда собралась у фургона, Кейт приперла переводчика к стенке.

– А теперь я хочу, чтобы вы поведали мне, что вы там сделали – что именно сказали.

– Я думал, может, вам лучше не знать, доктор…

– Я думаю, я определенно хочу знать. А теперь выкладывайте.

Тот тяжко вздохнул.

– Я сказал, что вы из гуманитарной организации, занимающейся благосостоянием детей…

– Что?

Переводчик расправил плечи.

– Они все равно так думают, так что никакой разницы. Они не знают, что такое клинические испытания. Они никогда ни о чем подобном не слыхали. Оглянитесь вокруг; эти люди живут точь-в-точь так же, как тысячу лет назад. Я сказал им, что вы должны посмотреть их детей и поможете каждому ребенку, нуждающемуся в помощи. И все равно они нам не верят. Некоторые считают, что попадут в беду, но многие просто тревожатся, что об этом узнают. Здесь опасно иметь детей с проблемами; их держат подальше от глаз людских. Если весть разойдется, другие дети не смогут жениться – им будут говорить: «Может, у тебя будет ребенок с такой же проблемой, как у брата его отца». Будут говорить: «Одна кровь». Но дети говорят правду, когда я велю им назвать имена своих братьев и сестер. Дети еще не умеют врать об этом.

Кейт обдумала рассказ переводчика. Этот метод определенно работает. Она повернулась к команде:

– Ладно. Таким и будет наш новый подход.

– Я этого не сделаю! – Доктор Хелмс шагнул вперед, заступив дорогу Кейт и переводчику. – Ложь родителям, чтобы записать ребенка на клинические испытания, попирает основы медицинской этики и попросту безнравственна. – Он выдержал эффектную паузу. – Независимо от их жизненных обстоятельств или социальных норм общества.

И свысока воззрился на Кейт, а затем на остальных членов команды.

– Как вам будет угодно, – прервала Кейт его самолюбование. – Можете подождать в фургоне, как и всякий, кто хочет обречь этих детишек на смерть.

Доктор развернулся к ней, чтобы дать еще залп из всех орудий, но его перебил Бен:

– Что ж, я за. Ненавижу ждать в фургоне. И убивать детей, если уж на то пошло. – Демонстративно повернувшись, он начал собирать снаряжение, прервавшись лишь затем, чтобы попросить помощи у остальных.

Трое других лаборантов неохотно взялись ему помогать, и лишь тогда до Кейт дошло, что все они заняли выжидательную позицию. Она сделала мысленную пометку, что надо поблагодарить Бена, но за свистопляской событий, вскоре пошедших полным ходом, как-то позабыла.

В следующей деревне команда выбросила буклеты, но когда сельчане начали их собирать, буклеты принялись раздавать – в качестве теплоизоляции для их лачуг. Этот акт доброй воли подкрепил байку о благотворительной миссии, и Кейт порадовало, что буклеты, в которые она вложила столько трудов, нашли достойное применение.

Доктор Хелмс продолжал протестовать, но остальные члены группы его игнорировали. По мере заполнения фургонов детьми его протесты пошли на убыль, и к концу дня стало ясно, что он раскаивается в своих действиях.

По возвращении в Джакарту доктор Хелмс наведался к Кейт в кабинет, как только все остальные члены команды удалились.

– Послушайте, Кейт, я хотел с вами поговорить. После, гм, некоторых размышлений… и, честно говоря, увидев некоторые из последствий этой работы с… э-э… детьми… должен сказать, что я решил, что мы действуем вполне в рамках норм медицинской этики и моей личной зоны комфорта, и, таким образом, я, ну, вполне спокойно возглавлю эти клинические испытания. – Он вознамерился сесть.

Кейт даже не подняла головы от документов.

– Не утруждайтесь садиться, Джон. Я тоже собиралась вам кое-что поведать. Там, в полевых условиях, вы поставили свою безопасность – свою личную репутацию – превыше жизней этих детей. Это неприемлемо. Нам обоим известно, что я не могу вас уволить. Но я просто не могу работать с вами в клинических испытаниях, где на кону детские жизни. Если с одним из них что-нибудь случится, если вы подвергнете их опасности, я не смогу с этим жить. Я уведомила спонсора испытаний – «Иммари Рисеч» – о своем намерении уйти, и произошла презабавная штука. – Она подняла взгляд. – Они сказали, что без меня испытания финансировать не будут. Так что либо уйдете вы, либо я, и в этом случае вы лишитесь финансирования, а я просто начну те же испытания под другим названием. Ах да, кстати: перевозчики мебели завтра вывозят всё из вашего кабинета, так что каким бы ни было ваше решение, вам придется подыскать другое помещение в аренду.

И с этими она покинула кабинет, подведя черту на сегодня. А назавтра Хелмс отряс прах Джакарты со своих ног, и Кейт стала в этом проекте единственным исследователем. Она попросила Мартина сделать пару-тройку телефонных звонков, пойти на какие-то одолжения услуга за услугу – и научно-исследовательская организация стала опекуном всех привлеченных детей.

Когда Кейт закончила свой рассказ, следователь встал и сказал:

– Вы думаете, я должен этому поверить? Мы не дикари, мисс Уорнер. Желаю удачи в рассказе вашей басни перед жюри в Джакарте. – И удалился из комнатушки прежде, чем Кейт успела хотя бы рот открыть.

А за пределами комнаты для допросов коротышка подошел к дородному шефу полиции. Обняв его потной ручищей, тот поинтересовался:

– Как прошло, Паку?

– Думаю, она готова, босс.