Текст книги " Кровавое безумие Восточного фронта. Воспоминания пехотинца и артиллериста Вермахта"

Автор книги: А. Цвайгер

Соавторы: Х. Нойенбуш
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

А. ЦВАЙГЕР, X. НОИЕНБУШ

КРОВАВОЕ

БЕЗУМИЕ

ВОСТОЧНОГО ФРОНТА

Воспоминания пехотинца и артиплериста Вермахта

Алоис Цблшер Хельмут Нойенбуш.

КРОВАВОЕ

ВОСТОЧНОГО ФРОНТА

m яшг

ВОСПОМИНАНИЯ ПЕХОТИНЦА И АРТИЛЛЕРИСТА ВЕРМАХТА

Москва

«ЯУЗА-ПРЕСС»

ББК 63.3(0)63 Ц25

Оформление серии художника П. Волкова

Цвайгер Алоис, Нойенбуш Хельмут

Ц 25 Кровавое безумие Восточного фронта / Алоис Цвайгер, Хельмут Нойенбуш; [пер. с нем. А. Уткина]. – М. : Яуза-пресс ; Эксмо, 2009. – 256 с. – (Вторая мировая война. Жизнь и смерть на Восточном фронте).

ISBN 978-5-9955-0040-7

Авторам этой пронзительной книги не довелось встретиться на передовой: один был пехотинцем, другой артиллеристом, одного война мотала от северо-западного фронта до Польши, другому пришлось пройти через Курскую дугу, ад под Черкассами и Минский котел, – объединяет их лишь одно: общее восприятие войны как кровавого безумия, в которое они оказались вовлечены по воле их бесноватого фюрера. Эта бойня сломала их судьбы, изувечила души и едва не свела их с ума...

ББК 53.3(0)63

ISBN 976-5-9955-0040-7

©А. Уткин, пер. с нем., 2009 © ООО «Яуза-пресс», 2009

Алоис Ц

Последнее письмо на родину перед русским пленом

19 мая 1944 года

Дорогие родители, братья и сестры!

В начале письма самые горячие поздравления от вашего сына Лоиса. Я здоров, надеюсь, что и вы тоже.

Я нахожусь на центральном участке, в местечке под названием Горки, расположенном в 40 километрах юго-восточнее города Орша. Сейчас погода очень хорошая, солнечно, а всего три недели назад валил снег. Я сейчас в артиллерийском взводе наводчиком, в расчете второго орудия на лесной позиции. Русские атакуют все сильнее, даже по ночам приходится слышать: «Быстро из бункера, готовить орудия к стрельбе!»

Командир батареи объявил, что во всем вермахте запретили отпуска. Может, именно этот год и станет решающим, и мы сможем выбраться из этого дерьма.

Или же нам придется совсем туго. Если судить по тому, что происходит, как раз этого и следует опасаться.

Всего вам хорошего, и не тревожьтесь за меня. Может, в октябре и свидимся. Пока что от вас не было ни одного письма.

Ну, все, на сегодня хватит, пора заканчивать писать.

С наилучшими пожеланиями,

ваш сын Лоис.

Спокойной ночи, я сплю в окопчике.

Служба на Восточном фронте

Январь – октябрь 1943 года Белгород—Курск—Орел.

Полевая почта № 48567 С, 332-я пехотная дивизия, 8-я батарея.

Полевая почта № 48567 В, 7-я батарея.

Ноябрь 1943 —апрель 1944 г.

Черкассы.

Полевая почта № 26469 В, 112-я пехотная дивизия, 86-й артиллерийский полк, 7-я батарея.

Апрель – июль 1944 г.

Орша—Минск.

157-й артиллерийский полк, 7-я батарея.

Полевая почта № 25682 В, 57-я пехотная дивизия, 157-й артиллерийский полк, 7-я батарея.

Пребывание в плену в России

Август 1944 – январь 1945 г.

Рабочий лагерь: Донецкая область (угольная шахта).

Январь – октябрь 1945 г.

Пребывание в госпитале в Краснодоне.

Ноябрь 1945 – май 1946 г.

Рабочий лагерь в Ворошиловграде, почтовый ящик 144/17.

JL

1Г

Май 1946 – апрель 1947 г.

Рабочий лагерь в Москве, почтовый ящик 435/5.

Май – ноябрь 1947 г.

Рабочий лагерь под Москвой, почтовый ящик 7860/5.

Солдаты Второй мировой вынуждены были провести лучшие годы жизни на фронте и в плену. И что больше всего меня расстраивает, что в наших средствах массовой информации нас честят за это как военных преступников куда чаще, чем в союзнических.

Я родился 25 декабря 1924 года в Гросраминге, Ро-дельсбах 26.

Пятьдесят лет спустя я надумал записать кое-какие мысли о том, что мне пришлось пережить на Восточном фронте и в русском плену.

На последнем месте службы я был обер-ефрейтором (полевая почта № 25682 В) в действовавших на Восточном фронте частях вермахта. А потом в русском плену.

Как очень и очень многие молодые люди я отнюдь не по своей воле отправился на эту окаянную службу, чтобы превратиться в пушечное мясо для приспешников Гитлера. Меня погнали в Россию сражаться за якобы лучшее будущее. После трех по счету отступлений я оказался в плену и должен благодарить бога и судьбу, что смог выбраться оттуда живым. События новейшей истории вложили нам в руки оружие и погнали на войну. Никогда мне не пришлось побыть ни в одном штабе. Да и вникнуть в стратегию, равно как и в политическую обстановку у меня не было никакой возможности. Все мы до единого были оглуплены и оглушены нацистской пропагандой.

Эти записки не претендуют на героический эпос. Не было, нет и не будет никакого сверхчеловека-солдата. Все солдаты – просто человеки, как мы с тобой, со всеми слабинками и достоинствами, треволнениями, заблуждениями и заботами.

JL "IГ

Если кто-то рассчитывает отыскать в них примеры беззаветного героизма, того ждет разочарование. И я сам явно не гожусь в герои: всего-то две побрякушки, с этими наградами только на обер-ефрейтора и потянешь.

Между происходившими событиями и временем их описания лежит огромная временная пропасть. Но они запечатлелись в памяти надолго, и я воспринимаю их сейчас, будто все было вчера.

И пусть написанные мной странички станут данью уважения тем моим боевым товарищам, с которыми мы вместе делили невзгоды, вместе сражались, и которым так и не пришлось вернуться на родину.

Молодому же поколению пусть они послужат предостережением, чтобы их не ввели в заблуждение те, кто считает, что только они вправе распоряжаться счастьем или несчастьем других, и что только они ведают, что для нас с вами лучше. Так что избегайте видеть во всем только положительное, лучше взгляните-ка на происходящее критически. Чтобы вас обошла участь, подобная моей.

Алоис Цвайгер

Скромные перспективы на будущее

В мои времена по завершении обязательного школьного обучения не было иной возможности, кроме как вкалывать до пота по 16 часов, а то и больше, зарабатывая свой хлеб насущный.

В апреле 1938 года я закончил школу. До октября я занимался животноводством в Фаренберге. А зимой служил подкормщиком дичи в охотничьем хозяйстве д-ра Файгеля.

В марте 1939 года моя карьера продолжилась – я стал конюхом и трактористом у герра Марбахлера в Бруннбахе. Там я пробыл три года. Это было самое крупное сельхозпредприятие в Гросраминге. Рабочий день начинался в 4 утра. Когда стемнеет, и только по распоряжению хозяина можно было заканчивать работу. Но перед тем как уйти, требовалось вычистить и привести в порядок одежду и инструмент, выдаваемые тебе в казенном порядке. О каком-то там отпуске или даже отдыхе и речи не было. Зато жилище и пропитание предоставлялись бесплатно. Годового заработка хватало в обрез на новые штаны или пальто.

Мне кажется, что сейчас и в школьной программе, и в средствах массовой информации упорно умалчивается о том, как нелегко приходилось тогда простому рабочему человеку. История постоянно занята описанием великих сражений, их зачинщиков, властей предержащих и их кланов, понимавших толк в том, как обратить большую политику в угоду себе. И никого не интересует, как бедствовал простой люд, какие лишения терпел, да и поныне продолжает терпеть во всех концах света.

Разумеется, люди тянулись в любую политическую организацию, пытавшуюся хоть как-то изменить существовавшую систему.

Хорошо помню, как в марте 1938 года с самолетов сбрасывали листовки: «Национал-социалистическая Германия приветствует национал-социалистическую Австрию и новое национал-социалистическое правительство, связанные неразрывными узами. Адольф Гитлер». Люди ликовали, потому что им казалось, что именно этот путь избавит их от безработицы и нищеты.

И сегодня с чувством озабоченности предостерегают людей, чтобы они не попались на удочку коричневого сброда, сбивающегося в стада в Европе, или других организаций сомнительного толка. И тем, кто пытается предостеречь нас от них, мне хочется посоветовать больше внимания уделять социальным вопросам, как сейчас, так и в будущем. Потому что каждого, у кого есть работа, она хоть и не превратит в миллионера, но все-таки поможет остаться в стороне от разного рода трескучих идеологий.

Марбахлер был убежденным нацистом, тем не менее, не доносил на несогласных с ним. И со своими работниками, в целом, обходился справедливо, по-человечески.

Хорошо помню один эпизод в связи с моим тогдашним работодателем.

В воскресенье 22 июня 1941 года, как раз в день нападения вермахта на Советский Союз, мне было нужно отправиться вместе с ним по делу в Гросраминг. Покончив с делами, мы забежали в пивную, где и узнали о нападении на Россию. По пути домой Марбахлер, обращаясь вроде бы к себе, произнес следующее: «Теперь, ввязавшись в эту авантюру с Россией, считай, Гитлер войну профукал». Шестнадцатилетним парнем, каким я

-JL

ТГ

был тогда, я просто не понял, какой опасности подверг себя тогда Марбахлер, так разоткровенничавшись со мной. Ведь передай я его слова кому-нибудь еще, и поминай как звали – его тут же арестовали бы, и он загремел бы в концлагерь. Но этот человек, при всей своей ограниченности, все же обладал определенной политической дальновидностью, в то время как мне и в голову тогда не могло прийти, что и мне часть юности придется принести в жертву преступной идеологии.

Военная служба

Призыв

Война уже шла полным ходом и требовала все новых и новых жертв, которые постепенно молодели. 15 октября 1942 года настал и мой черед – я был вырван из привычной жизни. Как тысячи других австрийцев, и я понадобился вермахту. Пунктом сбора стала казарма в городе Олмютц¹1
  <sup>Ныне г. Оломоуц (Чехия). Здесь и далее – примечания переводчика.


[Закрыть] в Чехии. Нас разместили в Штархем-бергских казармах, отделение 102, артиллеристы.</sup>

На изучение материальной части – артиллерийских орудий – было отведено полтора месяца – 6 недель. После это считалось, что нас можно отправлять воевать. Но к ежедневной казарменной муштре тоже приходилось привыкать. А о том, что предстояло потом, я предпочитал не задумываться. Моторизованным частям придавалось 10 орудий и 5 полевых гаубиц.

После начальной подготовки нам, призывникам, было приказано одеться и подготовиться к длительному пешему маршу. 30 октября нас перебросили сначала в Брюн²2
  <sup>Ныне г. Брно (Чехия).


[Закрыть], а потом во Францию, так сказать, для окончательной «доводки».</sup>

После нашего прибытия туда и был сформирован 332-й артиллерийский полк. Я попал в 8-ю батарею. Это было подразделение на конной тяге, состоявшее из ра–IL

“1Г

дистов, взвода связи, 4-х орудий, отделения боепитания и обозных.

Вблизи Гавра у пролива Ла-Манш нас сначала разместили в каком-то замке, а позже на крестьянском подворье. Раз в неделю, во второй половине дня, пешим порядком отправлялись за 9 км в баню на помывку. Просмотр еженедельной кинохроники также был обязателен для всего личного состава. Выпуски кинохроники посвящались исключительно войне и исключительно военным успехам германского вермахта. Было предусмотрено и посещение солдатского борделя – Ото, так сказать, для расслабления призывников.

Питание в тот период было отменным, и его было вдоволь. И Рождество выпало как раз на период обучения. Командование организовало потрясающее пиршество, с шампанским хоть залейся. Все те из нас, кто похитрее, понимали, что учеба подходит к концу и что не за горами день, когда и нас погонят на Восточный фронт.

Последние недели промелькнули в беспрерывной боевой подготовке и муштре. Проводились и боевые стрельбы – мы палили из наших пушек по водам Атлантики. Стоило кому-нибудь из нас допустить хоть малейшую оплошность, как нас за это сурово наказывали. В прямом смысле втаптывали в грязь: «Лечь! Встать! Лечь! Встать! Бегом марш! Лечь!» – и так далее.

Ночами часто нас поднимали по тревоге. «Тревога! Англичане на побережье! К орудиям! Подготовиться к открытию оборонительного огня!» Учения, тревоги, проверки – ни днем ни ночью покоя. «Это вам для закалки – на Восточном фронте выживают самые выносливые и умелые!» Постоянные придирки, издевательства наших наставников порой было труднее вынести, чем жуткие физические нагрузки.

И вот в один из выходных, ближе к завершению нашей подготовки мне посчастливилось по делам службы сопровождать кого-то из офицеров в Париж, в штаб командования. Мы взобрались на Эйфелеву башню, объе-

хали город на метро. На меня Париж произвел огромное впечатление – до сих пор мне не приходилось видеть действительно больших столичных городов. Повсюду развевались флаги со свастикой, тогда мы еще прочно удерживали в своих руках столицу Франции.

Вперед, в Россию

21 января 1943 года в 3 часа утра – подъем! «Полчаса на подготовку батареи к выступлению!» Это мы уже проходили, только всякий раз выяснялось, что эта тревога – учебная. Но теперь последовал приказ: «Следовать к товарной станции!» И вообще, все происходило как-то по-необычному обстоятельно, да и наши командиры суетились, похоже, всерьез. Орудия, лошади, боеприпасы, полевые кухни – все было погружено в товарный состав. И тут до нас понемногу стало доходить, что произошло неотвратимое – нас действительно перебрасывали в Россию.

К тому времени фактор внезапности нападения, как и наши блестящие победы, ушел в прошлое. Вермахт подвергался мощным контрударам русских. По всему фронту шли ожесточенные арьергардные бои. Нашей задачей было сдержать продвижение русских на запад. Переброска, по нашим расчетам, должна была занять не меньше недели – по железной дороге предстояло проехать через Францию, потом Германию, Польшу и прибыть на Украину.

После восьми дней в пути местность стала постепенно меняться. Мы прибыли в Ромны, это в 250 километрах восточнее Киева. Туда мы прибыли 29 января в 22 часа. И сразу же началась разгрузка состава. Мы вынуждены были поторопиться – все-таки это была территория врага, хоть и занятая нами. Стояла непроглядная темень, дул ледяной ветер. Я подумал: «Бог ты мой, что же нам еще предстоит испытать? Какого черта мы здесь забыли?» Но пути назад, разумеется, не было.

Покончив с разгрузкой, батарея пешим маршем снялась с места. Мы шли по обледенелой дороге в пургу при минус 15 градусах. Привал делали под открытым небом. Ни о каком сне и думать не приходилось – первым делом следовало накормить лошадей, а нам, солдатне, полагался густой суп.

На рассвете мы добрались до какой-то деревни с названием Ильжа³3
  <sup>Так у автора.


[Закрыть]. Только там нам представилась возможность осмотреться. И я, тот, кто всю жизнь провел в горах, пережил настоящий шок – вокруг лежала бескрайняя белая пустыня, сплошной снег. Окажись мы на Луне, тамошний пейзаж был бы веселее. На восточном склоне холма мы заняли позиции. Слава богу, русских вблизи видно не было.</sup>

Был конец января 1943 года. 6-я армия Паулюса уже перестала существовать, попав в сталинградский котел. Теперь линия фронта проходила западнее Харькова и чуть восточнее от нашего тогдашнего местонахождения. Мы узнали, что нам предстоит наступать до Курского выступа – именно там располагалась главная полоса обороны. Именно там нам предстояло сдержать рвавшихся вперед русских и оттеснить их.

Наш марш на восток продолжался, но пока что до боевого соприкосновения с противником дело не доходило, хотя по ночам иногда до нас доносилась стрельба. Русская зима доставляла нам массу трудностей. Ночевать приходилось под открытым небом. Если повезет, можно было устроиться за кустами или в защищенных от ветра балках. И уж совсем редко в деревнях, в амбарах и сараях. Каким желанным казался мне наш теплый и уютный домик. О таких условиях ночевки здесь и думать было нечего. Так что приходилось довольствоваться наскоро поставленными палатками.

Март 1943 года

Медленно наступала весна, хотя это время года сулило нам новые неприятности. Холода уже не так донимали, зато земля превратилась в кашу, а дороги – в непроходимое болото. Грузовики, легковушки, подводы, люди, лошади – все увязало в жидкой грязи. Приходилось неделями одолевать пустяковые расстояния. О гигиене пришлось вообще позабыть. Бывало, так перемажешься в этой грязи, что и друг друга не узнаешь.

Группа армий «Юг» к тому времени сумела отвоевать утерянные было позиции. И вообще, надо сказать, обстановка чуточку стабилизировалась. Но от германского плана нанесения внезапного удара по Курской дуге пришлось, правда, отказаться вследствие крайне неблагоприятного для войск периода весенней распутицы.

В деревне Меженевка мы стали на постой на целых три недели и заняли там позиции. Мы дожидались, пока подсохнут дороги, чтобы по ним хоть как-то можно было передвигаться с техникой. И в самом деле, эта пауза была желанной для всех нас – мы нуждались хотя бы в краткой передышке. Часто приходилось стоять в боевом охранении.

Май 1943 года

Потом снова двинулись маршем. Пока что по всему Восточному фронту наблюдалось затишье. Хотя на нашем участке было видно заметное увеличение численности немецких войск.

Июнь 1943 года

Началось стратегическое развертывание войск – 50 дивизий и 900 000 человек по всей линии фронта у Курской дуги, удерживаемой превосходящими силами Советов. Наш 332-й артиллерийский полк также принимал в этом участие. Необходимо было вернуть этот стратегически важный участок, с тем чтобы потом вновь попытаться взять Москву в клещи. Наш полк занял позиции на одной из высот, которую мы прозвали «Гремучей».

Июль 1943 года

Белгород, Курск и Орел – эту дугу длиной около 150 километров нам и предстояло взять – таков был приказ.

4 июля было днем начала операции «Цитадель» – наступления на позиции русских.

Все были готовы к началу сражения. Орудия были нацелены на объекты, которые сообщили нам рекогносцировщики огня. Так что теперь всем нам предстояло боевое крещение. Помню дрожь в коленках, которую ничем не уймешь. Пусть нас до этого неделями муштровали, но фронт – дело совсем другое, здесь все куда серьезнее. И как-то не возникало желания убедиться на своей шкуре, насколько серьезнее.

Начиная с 15 часов над нами с равными интервалами стали пролетать целые эскадрильи наших пикирующих бомбардировщиков, истребителей и штурмовиков, отправлявшихся бомбить позиции русских. До нас доносился непрерывный гул взрывов. Наш полк тоже открыл огонь из всех калибров. Грохот стоял такой, что ушам было больно. Приходилось суетиться – навести орудие, потом заряжай, огонь, и снова, и снова, и так до бесконечности. Тут уж думать и размышлять было некогда. Только успевай поворачиваться. Лица наши почернели от пороховой гари, мы оглохли, несмотря на защитные наушники. Так продолжалось до ночи. Со стороны русских ответного огня не последовало.

На следующий день мы передвинули наши изрыгающие огонь и металл чудища немного вперед. И снова артобстрел. И снова грохот, гарь и беготня у орудий до упаду.

После нескольких дней обстрелов и продвижений вперед мы почти вплотную приблизились к позициям русских. Нашим танкам при поддержке авиации и нас, артиллеристов, удалось даже на отдельных участках прорвать оборону противника. Вот тогда я и увидел первые трупы, ими была усеяна перепаханная снарядами земля у окопов русских, а мы шли, перешагивая через них, по только что отвоеванной территории дальше на восток.

Уже к 13 июля мы с боями дошли до деревни Прохорова. Наш путь усеивали трупы погибших красноармейцев. Здесь разыгралась самая кровавая, самая грандиозная танковая дуэль Второй мировой войны. Сражение проходило на узком участке территории, обе стороны действовали при поддержке сил авиации. В небо вздымались черные клубы дыма – повсюду горели подожженные грузовики и бронетехника. Постепенно война открывала нам свою ужасную личину. Мы были в гуще войны. Конечно, и русским тоже кое-где удавалось прорвать нашу оборону, и мы, не щадя сил, отбивали их атаки. Я благодарил судьбу за то, что мне выпало служить в артиллерии – мы как-никак располагались все-таки в известном отдалении от передовой, но в любую минуту можно было ожидать того, что тебя накроет снарядом противника. Мы ведь использовали и заряды со сжатым воздухом. Варварское оружие, на мой взгляд: у солдат противника разрывало легкие. Командование Красной Армии предупредило, что если мы не прекратим использование этого вида боеприпасов, они применят ядовитые газы. Пару дней спустя мы больше эти заряды не использовали.

Какое-то время мы продолжали удерживать фронт на курском выступе. Расширяли траншеи, доставшиеся нам в наследство от русских, окапывались поглубже, но потом нас отчего-то взяли да заставили отходить в направлении Киева. Красная Армия буквально наседала на нас, постоянно множа наши потери убитыми и ранеными.

Крупная наступательная операция русских

Август 1943 года

Ночь с 3 на 4 августа мы провели в землянке под Прохоровой. До 3 часов утра все было относительно спокойно, но потом русские открыли ураганный артиллерийский огонь. В канонаде участвовали и знаменитые «сталинские органы»¹ (многоствольные реактивные минометы). К этому следует добавить и действовавших с воздуха штурмовиков, осыпавших нас градом бомб и щедро поливавших из бортовых пулеметов. Земля тряслась, снаряды в буквальном смысле перепахивали ее, грохот стоял такой, что хоть уши затыкай, но и это помогало мало. Ужас, да и только. Я не мог представить себе в кошмарном сне, что мне придется пережить подобное. Чувствуя неотвратимый конец, мы инстинктивно пытались зарыться поглубже. Признаюсь, такого безграничного страха я не испытывал никогда, казалось, что вот еще немного, и тебя накроет очередным снарядом.

Создавалось впечатление, что Красная Армия только и ждала нашего наступления, чтобы продемонстрировать нам свою безграничную мощь и тем самым обозначить коренной перелом в ходе этой войны.

Какое-то время спустя поступило распоряжение: «К орудиям! Открыть ответный огонь!» Но все мы были в таком состоянии, что об ответном огне и речи быть не могло. Все словно окаменели в своих временных укрытиях. К тому же никто не знал, сколько вообще осталось

' Так немцы называли «катюши».

JL

-ir

в живых из нашего дивизиона – отовсюду раздавались крики раненых и призывы о помощи. Сомневаюсь, что в этом хаосе удалось оказать им помощь.

К 18 часам этот ад понемногу стих. Мы стали выбираться из окопов и полузаваленных землянок на воздух, но вскоре на нас стали надвигаться русские танки «Т-34». И снова команда: «К орудиям! Открыть ответный огонь!»

Дрожа от страха, мы кое-как стали наводить еще оставшиеся целыми орудия на танки и все же открыли ответный огонь. Чего только не сделаешь из желания выжить. И нам даже удалось подбить несколько машин врага. Но танки продолжали наползать на нас, следуя извилистым курсом, петляя, как зайцы, чтобы не дать нам прицелиться. Они вели по нам огонь из пушек, а потом проехались по нашим позициям. Все попытки удержать позиции перед натиском стальной армады были бессмысленны, все, кто еще стоял на ногах, брали эти самые ноги в руки и покидали позиции. Я в панике тоже выскочил из своей землянки и без оглядки понесся вперед. Справа и слева земля вздыбливалась от разрывов танковых снарядов, но я, невзирая ни на что, чесал вперед, подгоняемый лишь одной мыслью: «Прочь отсюда!» И многие мои оставшиеся в живых товарищи тоже спасались бегством. Мы мчались, огибая воронки, едва не спотыкаясь о тела погибших. Это был не организованный отход, а просто паническое бегство, отчаянная попытка спасти свою жизнь, когда тебе надеяться уже не на кого и не на что, а лишь на себя самого. Не знаю, сколько я километров отмахал, страх свел на нет чувство времени, я не прислушивался к себе, не забивал себе голову мыслями вроде, мол, выдержу ли я, не упаду ли я, нет—я просто несся вперед. И вскоре понял, что все-таки спасся, что я уже вне досягаемости русских танкистов. Да и грохот боя ощущался здесь слабее. Но я все равно по инерции продолжал бежать.

Отмахав так несколько километров, я понял, что сердце вот-вот выскочит из груди. И тут впереди снова заметил танки противника. «Ну вот и все, теперь точно конец», – мелькнула мысль, но тут один мой товарищ воскликнул: «Эй, погляди-ка, наши!» Это были и вправду наши. Подразделение «тигров» все-таки сумело прорваться сюда и сдержать натиск русских, что и позволило нам продолжить путь отступления.

Да, повезло мне тогда в тот знаменательный день 4 августа. А не то быть мне в покойниках.

Мой 332-й полк под командованием майора Лодта продолжил отход на запад. Мы потеряли все наши орудия и большую часть наших боевых товарищей. Пару дней все было спокойно, и мы имели возможность передохнуть в одной из близлежащих деревень. В садах и на огородах было полно помидоров и арбузов, мы набросились на них, как дикари, неудивительно, что все кончилось жутким расстройством желудка. В эти «спокойные дни» полк вооружили трофейными орудиями из запаса. Сомнительно, чтобы это могло что-нибудь изменить для нас. Куда разумнее было просто без проволочек отступить.

13 августа в 16 часов небо потемнело. Сотни советских бомбардировщиков освобождались от бомбового груза как раз над нашей деревней. И снова содрогалась земля, и снова приходилось улепетывать от разрывов. Было приказано незамедлительно сменить позиции: «Отступить вместе с техникой!» Для контрудара не оставалось ни времени, ни сил – мы видели, как на нас опять устремились русские танки, вынудившие нас бежать наперегонки со смертью.

Полк понес страшные потери – до 50% живой силы и техники. Сильнее всего донимали шедшие на бреющем штурмовики. Они всегда появлялись внезапно и нещадно косили нас из пулеметов.

Вследствие уменьшения численности подразделения было принято решение слить наш 8-й дивизион с 7-м. После этого наш расчет снова получил орудие на конной тяге, и мы стали отступать в направлении Киева.

Сентябрь 1943 года

Во время отступления через Украину 9 сентября мы снова подверглись сильной атаке русских. Орудия, техника – все пришлось бросить на съедение танкам противника. А нам, солдатам, опять пришлось спасаться бегством. Очень и очень многим спастись таким образом не удалось, и они навеки остались на поле боя. Но мне и на этот раз повезло – я уцелел вместе с лошадьми.

Почему мы постоянно подвергались внезапным атакам врага?

Наша связь, наша разведка никуда не годились, причем на уровне офицерского состава. Командование не имело возможности ориентироваться во фронтовой обстановке, с тем чтобы своевременно принять нужные меры и. снизить потери до допустимых границ. Мы, простые солдаты, разумеется, не знали, да и не могли знать истинного положения дел на фронтах, поскольку служили просто-напросто пушечным мясом для фюрера и фа-терланда.

Невозможность выспаться, соблюсти элементарные нормы гигиены, завшивленность, отвратительная кормежка, постоянные атаки или обстрелы противника. Нет, о судьбе каждого солдата в отдельности говорить не приходилось.

Общим правилом стало: «Спасайся, как можешь!» Число убитых и раненых постоянно росло. При отступлении специальные части сжигали собранный урожай, да и целые деревни. Страшно было смотреть на то, что мы после себя оставляли, неукоснительно следуя гитлеровской тактике «выжженной земли».

28 сентября мы вышли к Днепру. Слава богу, мост через широченную реку был в целости и сохранности. Ночью мы наконец добрались до столицы Украины Киева, он был еще в наших руках. Нас поместили в казарму, где мы получили довольствие, консервы, сигареты и шнапс. Наконец желанная пауза.

На следующее утро нас собрали на окраине города. Из 250 человек нашей батареи в живых осталось только 120, что означало расформирование 332-го полка.

Октябрь 1943 года

Между Киевом и Житомиром вблизи рокадного шоссе мы, все 120 человек, стали на постой. По слухам, этот район контролировали партизаны. Но гражданское население было настроено к нам, солдатам, вполне дружелюбно.

3 октября был праздник урожая, нам даже позволили потанцевать с девушками, они играли на балалайках. Русские угощали нас водкой, печеньем и пирогами с маком. Но, самое главное, мы смогли хоть как-то отвлечься от давящего груза повседневности и хотя бы выспаться.

Но неделю спустя снова началось. Нас бросили в бой куда-то километров на 20 севернее Припятских болот. Якобы там в лесах засели партизаны, которые наносили удары в тыл наступавшим частям вермахта и устраивали акции саботажа с целью создания помех войсковому снабжению. Мы заняли две деревни и выстроили вдоль лесов полосу обороны. Кроме того, в нашу задачу входило приглядывать за местным населением.

Мы с моим товарищем по фамилии Кляйн неделю спустя снова вернулись туда, где стояли на постое. Вахмистр Шмидт заявил: «Оба можете собираться в отпуск домой». Слов нет, как мы обрадовались. Это было 22 октября 1943 года. На следующий день от Шписа (нашего командира роты) мы получили на руки отпускные свидетельства. Какой-то русский из местных отвез нас на телеге, запряженной двумя лошадками, к рокадному шоссе, находившемуся за 20 километров от нашей деревни. Мы дали ему сигарет, а потом он уехал обратно. На шоссе мы сели в грузовик и на нем добрались до Житомира, а оттуда уже поездом доехали до Ковеля, то есть почти до польской границы. Там явились на фронтовой распределительный пункт. Прошли санитарную обработку – в первую очередь надо было изгнать вшей. А потом с нетерпением стали дожидаться отъезда на родину. У меня было ощущение, что я чудом выбрался из ада и теперь направлялся прямиком в рай.

Отпуск

27 октября я добрался домой в родной Гросраминг, отпуск мой был по 19 ноября 1943 года. От вокзала и до Родельсбаха пришлось топать пешком несколько километров. По дороге мне попалась колонна заключенных из концлагеря, возвращавшихся с работ. Вид у них был очень понурый. Замедлив шаг, я сунул им несколько сигарет. Конвоир, наблюдавший эту картину, тут же накинулся на меня: «Могу устроить, что и ты сейчас с ними зашагаешь!» Взбешенный его фразой я бросил в ответ: «А ты вместо меня зашагаешь в Россию недельки на две!» В тот момент я просто не понимал, что играю с огнем, – конфликт с эсэсовцем мог обернуться серьезными неприятностями. Но все на том и кончилось. Мои домашние были счастливы, что я живой и здоровый вернулся на побывку. Мой старший брат Берт служил в 100-й егерской дивизии где-то в районе Сталинграда. Последнее письмо от него было датировано 1 -м января 1943 года. После всего виденного на фронте я сильно сомневался, что и ему может повезти так, как мне. Но именно на это мы и надеялись. Разумеется, мои родители и сестры очень хотели знать, как мне служится. Но я предпочитал не вдаваться в детали – как говорится, меньше знают, крепче спят. Они и так за меня достаточно тревожатся. К тому же то, что мне выпало пережить, простым человеческим языком просто не описать. Так что я старался свести все к пустякам.

В нашем довольно скромном домике (мы занимали небольшой, сложенный из камня дом, принадлежавший лесничеству) я чувствовал себя как в раю – ни штурмовиков на бреющем, ни грохота стрельбы, ни бегства от преследующего врага. Птички щебечут, журчит ручей.