Текст книги "Уравнение Дрейка, или Как обвести Вселенную вокруг пальца"

Автор книги: Женя Лун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

«Амор» – и глазами так: у-у-у…» (к/ф «Формула любви»)

Он попросил Сашу припарковаться возле остановки и отпустил на обед, а сам планировал пообедать с Юлей, раз уж она так внезапно и настойчиво предложила секс в условиях дефицита последнего у него. Часа через два: сначала в депозитарий, потом пешком гулять. Без Юли – она не поймет. А может он и не будет с ней спать, просто хочется пообедать с кем-то, кого зовут не Сашка Стрельников.

Мужчина купил в ларьке воду без газа, арбузный «Орбит» и вышел на улицу. Солнце слепило, а солнцезащитные очки остались в машине. Не успел он проковылять и трех шагов, как вдруг Евгений Феклистов, вместе со всем своим инструментальным ансамблем, ворвался в голову со словами: «Где моя ясная, белая девочка с длинной и острой косой…»

Небрежно заплетенная длинная коса с остроконечной кисточкой, похожая на жало скорпиона, пронзила мозг молниеносно и насквозь, зацепив даже Феклистова. Лицо девочки, и вправду, было белым, даже светящимся, то ли от яркого солнца, то ли от оправы из темных волос и густой челки. Что-то трепетное и пугающее стало опускаться по позвоночнику: от головы к шее, оттуда мурашками по спине, ускоряя пульс. Профиль и коса отчаянно требовали дополнений к портрету – он зашагал быстрее. Азарт разгорелся не на шутку, но «белая девочка» безжалостно повернулась спиной и засеменила в другую сторону.

Светофор был неумолимо красным, пешеходы обгоняли, цепляя плечами и сумками. Ну как тут пуститься вдогонку мечте, если ты наполовину – циник, наполовину – скептик, да, к тому же – хромоногий?! Господи, какой же бред лезет к нему в голову! Пигмалион, блин.

И было уже не разобрать, на кого он злится: на себя – за нерешительность, на Пигмалиона – за Галатею или на Бакуса – за соль на рану. Изящная длинная спина девушки, туго подпоясанный короткий плащик и бесконечные ноги с каждым шагом становились все зыбче, отчего она еще больше становилась похожей на дурацкую Галатею.

Пешеходная «зебра» исчезала из-под ног, девичий стан – из поля зрения. Минуя неприлично маленькую для банка парковку, он начал взбираться на крыльцо с высокими ступенями, и только теперь вспомнил про боль в колене. Взявшись за дверную ручку, мужчина обреченно оглянулся и остолбенел: «белая девочка» прогуливалась в парке через дорогу, перешагивая через лужи, и определенно, никуда не спеша.

Он нервно глотнул невкусной ларечной воды и встал поодаль от входа, скрестив руки на груди. «Коса» неспешно огибала лужи, то и дело, поглядывая в его сторону. «Почему сразу в мою? Может она на перекресток смотрит, машину ждет. Сейчас подъедет Лексус какой-нибудь и увезет мою Галатею в ресторан, – он пытался убедить себя, что будет выглядеть придурковатым подростком, если кинется в парк знакомиться с ней, – девушка, Вы не меня здесь выхаживаете? Я вчера про Вас песню слышал: и белая Вы, и с косой. Что Вы, я вовсе не расист!»

Он, то прищуривался, то изо всех сил выпучивал глаза, пытаясь настроить на нее свои «пиксели», но тщетно. Всё оставалось неизменным: коса, челка, белое личико, талия и ноги, ноги… «Все, хватит бредить – отбредил! Одна «Галатея» уже сегодня звонила – трахаться приспичило», – и мужчина решительно дернул на себя дверную ручку.

«Я пью, чтобы другие люди стали интереснее». Джордж Джин Нейтан

Пятница в Русимпорте считалась полурабочим днем, в особенности для сотрудников офиса, которые не относились к зарабатывающему звену. Для шефа уик-энд начинался в четверг вечером, поэтому в пятницу можно было бесцеремонно опаздывать, обедать по два часа, ничем не заниматься, изредка создавая видимость работы перед начальником отдела продаж, если тот был не в духе.

Обучающие дегустации для торговых представителей и продавцов, то есть, тех самых зарабатывающих звеньев, она проводила, не иначе, как по пятницам, но не чаще двух раз в месяц. Дегустации предшествовала лекция, но девушке не особенно хотелось повторять заезженный, но не запомненный материал, а небогатым умом «звеньям», в свою очередь – не хотелось слушать, особенно в пятницу, особенно – когда вино уже призывно «дышит» откупоренными горлышками. Сегодня в «винной карте» дегустации винодельческий регион Бургундия, про который сами французы говорят: «Бургундское вино – лучшее во Франции, Бордосское вино – лучшее в мире». Каламбур французам удался, а вино тем паче.

Она сидела на корточках в узких джинсах и на каблуках перед нагромождением пыльных коробок. Виктор Иванович, известный складской «мнемотехник» знал сложно произносимые названия и шестизначные коды всей алкогольной продукции Русимпорта, а также ее запах, вкус и цвет. А похмельное «послевкусие» его вообще не покидало.

– Пти Шабли Ля Маргэрит, шестого года, – она говорила название вина, а Виктор Иваныч по коду искал нужную коробку в куче.

– 11532, Петит Шабли, Ле Маргуэ… шестой год, вот держи, – у Виктора Иваныча пятница началась еще в среду, когда списали некондиционный товар. – Дальше!

– БожПоле Виллаж, аппеласьон Мулен-а-Ван. Шато де Жак

– 112378, БожПоле Виллаж, Мулена Вана, Шато де Яшка, – тут Виктор Иваныч сделал паузу, чтобы она смогла оценить его креатив. – Что еще?

– Еще Пино Нуар, Бургонь – любое, которое проще найти.

– Ишь ты, какая шустрая! Говори четко: скока вешать в граммах, а то – любое! Вам, я погляжу, в офисах совсем делать нечего, а мне не досуг из-за трех бутылей тут лазать, я тут с тобой лясы точу, а вся работа стоит, и вся фирма ваша потому тожа стоит, так что, соображай скорей.

Никогда прежде она не воспринимала проявления «синдрома вахтера» в свой адрес так снисходительно. Виктор Иваныч был настолько безысходен в своей уже почти четвертьвековой корпоративной преданности Русимпорту по причине губительной страсти к его продукции, что злиться на него мог только глупый и бессердечный человек.

– Хорошо, хорошо, Бургонь Пино Нуар, Луи Жадо, – девушке тоже не терпелось покинуть сырой, прокуренный ангар.

– Так, Луис Жадор, это на 18 код будет, 18 сверху вроде были. На, держи.

Девица сгрузила бутыли в полиэтиленовый пакет и засеменила к выходу.

– Опять, поди, без закуси будете пить, хоть бы хлеба с колбасой прикупили, окосеете ведь! – Прохрипел вслед Виктор Иваныч, причмокивая сигареткой.

Девушка только улыбнулась в ответ, предвкушая, как принесет домой по полбутылки роскошной французской «некондиции»!

Дегустации в «Русимпорте» проходили хаотично, быстро и весело. И если полгода назад она еще пыталась всучить торговым дегустационные журналы, учила долго всматриваться в винное «платье», различать в букете нотки ежевики, трюфелей и поджаренной корочки, ставить незамысловатые оценки, то сейчас все сводилось к простому: «нравится – не нравится» и «с чем бы пошло».

Рыба гниет с головы, а у Русимпортовской «рыбы» голова в дела компании погружалась редко и без энтузиазма. Поэтому босса любила, пожалуй, только она, и, скорее, за чувство юмора и дорогой парфюм, а не за таланты управленца. Босс тоже её любил, причем безо всякого эротизма. Просто у него был хороший вкус.

Босс знал, что её многофункциональность сильно превосходит размер оклада, поэтому периодически «подкармливал» персональными премиями втайне от бухгалтерии. Поэтому с шефом у них сложилось полнейшее взаимопонимание. Иногда ей снилось, что они занимаются сексом прямо на его рабочем столе – это несложно было воплотить, но тогда их отношения утратили бы свой неповторимый трепет, да и ей уже несвойственны были поступки с дешевым и предсказуемым сюжетом.

Горючая смесь Шабли, Божоле и Пино Нуар уже выдавала себя нездоровым блеском глаз, но вполне здоровым румянцем. Почти нетронутая бутылка Шабли, за бокал которого в ресторане она отдала бы четверть зарплаты, согревала душу, неприлично выглядывая расковырянной пробкой из дамской сумочки. Символичная надпись «перевозка СТОЯЩИХ пассажиров запрещена» всегда веселила и удручала её одновременно. Маршрутка, громыхая, затормозила у остановки. Вошла семья «иностранных работников», как принято говорить у «политкорректных» кадровиков. Они уселись аккурат напротив неё, поэтому пришлось украдкой разглядывать их.

Изработанные, в плохонькой одежонке на национальный манер: у него – тюбетейка, у нее – длинная пестрая юбка и платок, ребятишки совсем тихонькие в своей замученности, неопрятные, но не грязные. Видимо, приехали недавно и совсем еще не обжились. И читалось по лицам, что согласны они на любую работу, и будут заискивать и переминаться с ноги на ногу у тебя в приемной, боязливо показывать документы, с надеждой заглядывать в глаза и видеть в них «всемогущего». Но какие красивые и трогательные они в своей сплоченности, неподдельной любви и заботе друг о друге. Сколько перелопаченной земли, потных строек в его жилистых руках с въевшейся работной грязью, сколько ведер воды, застиранных пеленок и огромных баулов в ее ранних морщинах… Откуда в этих диковатых глазах столько наивности, как не сгинула оттуда эта глубоко запрятанная нежность, ЧТО может заставить этих людей выглядеть счастливыми?

Вдруг девушка почувствовала, как от кончиков пальцев до макушки прониклась вселенской любовью ко всему на свете. И в этот момент не было в мире никого красивее этого тщедушного мужичонки в тюбетейке с торчащими наружу плохими зубами, этой безропотно отдавшейся судьбе женщины, этих карапузов, которые еще вряд ли умеют говорить, но уже всё понимают. Она мысленно стала желать им счастья, но тут же устыдилась своего порыва: почему ей кажется, что у них настолько всё плохо?! А у лощеного хмыря с новыми «санфаянсовыми» зубами – всё хорошо, хотя никто и никогда не посмотрит на него так, как эта женщина смотрит на своего мужа.

Как ей самой хотелось бы так смотреть на него. На его копну иссиня-черных, кудрявых волос… Теперь она почти уверена, как выглядит её рыцарь, во всяком случае, со спины. А чем должна быть наполнена его светлая чернявая головушка – она сочинила уже давным-давно…

Самое темное время перед рассветом…

Девушка скользила по гололеду, демонстрируя чудеса эквилибристики: шпильки увязали в насте, и она вынуждена была семенить «на носочках», безнадежно опаздывая…

Колкая снежная «морось» уже прекратилась, но легче от этого не стало. Холодно, скользко, серо. Она никогда не ленилась приводить себя в порядок, особенно перед публичными выступлениями, но только не сегодня. Еще с утра припухли веки: то ли от недосыпания, то ли от вчерашнего бургундского «попурри» – и она совсем не любила сегодня ни себя, ни эту погоду, ни кожано-меховой магазин, где сегодня полагалось завершить курс тренингов по продажам. Отчаянно желая возвыситься над прочим офисным планктоном, а вовсе не из жадности, девушка научилась продавать впечатлительным провинциальным бизнессам авторский курс тренингов для продавцов.

Магазин «Мир Меха и Кожи» принадлежал индивидуальному предпринимателю Мухтаровой Розе Миннимухаметовне. Роза Миннимухаметовна знала всё о клеенчатых сумках в клетку и очень стыдилась своего «рыночно-челночного» прошлого, но ей повезло, и развитой социализм, когда она только начинала «челночить», очень быстро превратился в недоразвитый капитализм, а гусеница спекуляции через куколку кооперации – в бабочку кожано-мехового предпринимательства!

ИП Мухтарова жаждала перевоплощения из преуспевшей торгашки в лощеную бизнес-леди, потому очаровать ее психологическими терминами и англонизмами, презентуя довольно примитивный тренинг по продажам, оказалось несложно. Оживив базовые знания примерами из собственного опыта и элегантными метафорами, но цинично презирая подобного рода тренинги, девушка таким образом довольно успешно пудрила мозги всевозможным местным ИП и даже некоторым ООО.

Сегодня занятие проходило уже в магазине. Продавцы должны были закрепить свои навыки уже на «живых» покупателях и получить обратную связь от тренера. Выходной день межсезонья обещал покупательский аншлаг, но за 40 минут ожидания порог магазина переступил только щупленький паренек в потрепанной «аляске», очевидно, с целью погреться, и, испугавшись решительности расфуфыренной продавщицы, сбежал, не дав ей возможности определить: астеник он или шизоид.

Она заскучала… Захотелось бросить этих девиц на произвол Гермеса и пойти домой, спать.

Разочарованность молодостью, вкупе с безвременно одолевшим кризисом среднего возраста, сегодня достигли своего апогея. Ничего-то её больше не радовало, ничего-то не вдохновляло… Все время хотелось спать, реже – выпить, еще реже – есть. А иногда, наоборот, случались периоды эмоциональной «встряски», и она оплакивала своих бывших, набрасывалась на углеводы или погибала в спортзалах.

Теперь же девушке не хотелось даже шевелиться, не говоря уже о том, чтобы кого-то «поучать» даже за гонорар в размере ее двухмесячной зарплаты в Русимпорте. Сознание как будто погрузилось в анабиоз, а всё происходящее она наблюдает как бы со стороны, и картина эта выглядит крайне паршиво… Казалось: если сейчас, сию же секунду ничего не произойдет – анабиоз перейдет в глубокую, безвозвратную кому…

Подежурив в пустом торговом зале еще с полчаса, девицы уже было собрались угощать своего тренера чаем, как вдруг колокольчик над входной дверью радостно известил о долгожданном покупателе.

Она обернулась и… остолбенела… Как будто дверной колокольчик и стал тем судьбоносным будильником от комы.

А дальше всё происходило, как в замедленной съемке: высокие потолки, усеянные хрустальными бликами от пышных люстр, заснеженные окна, винтажные подлокотники кресел, сверкающие ледышки кафеля и меховые джунгли шубных рядов, словно сценические декорации, стали медленно, а потом все быстрее и быстрее, закручивать ее в своей карусели…

Высоченный красавец с копной небрежно вьющихся волос, в распахнутом пальто, припорошенном снежной пылью, прихрамывая, но, не теряя стати, двинулся прямо на нее. Выхватив из секстета прицелившихся в него глаз именно её взгляд, мужчина запнулся на ровном полу и… тоже остолбенел.

Ураган невероятных мыслей мгновенно вскружил ей голову до легкой тошноты. Охваченная паникой, нервно сглотнув и силясь понять, что происходит, она уставилась взглядом умалишенной на несчастного парня. Казалось, стоит лишь моргнуть или отвести глаза – он тут же исчезнет вместе с воспоминаниями о себе. Девушка еще не успела сложить в единую картину гриву смоляных волос, греческий нос, мужественный, слегка небритый подбородок, огненно-карие глаза, четко очерченные губы в неописуемой полуулыбке, как все это вмиг очутилось в опасной близости к её лицу, и прозвучало невозможно бархатное, щекочущее:

– Здравствуй… те.

«Но жалок тот, кто все предвидит,

Чья не кружится голова,

Кто все движенья, все слова

В их переводе ненавидит,

Чье сердце опыт остудил

И забываться запретил!»                                                               Пушкин, «Онегин».

Он считал себя скептиком, однако былая юношеская увлеченность эзотерической и прочей «сектантской» литературой немного смягчила его скептицизм, а потребность верить в чудо, чтобы окончательно не съехать с катушек, привела к тому, что интеллектуал-агностик, тем не менее, обзавелся собственными приметами и даже ритуалами.

Ему постоянно виделись какие-то знаки: фамилия случайного знакомого, надпись на футболке доставщика еды или цифры на рекламном билборде всегда помогали ему принять трудное решение – и это всегда срабатывало. Чаще он списывал это на чуткость своего бессознательного и леность сознания, но дразнящая надежда на то, что есть какая-то непостижимая мистическая тропка, которая, знак за знаком, крошка за крошкой – рано или поздно – приведет его к ней – никогда до конца не исчезала. А после мимолетного видения той длинноногой «косы» на злополучном перекрестке он вообще потерял голову…

С утра он не стал бриться. Первый раз за последние – даже не вспомнить – сколько лет. Ему приснился странный сон: он в родительском доме, но он совсем не был похож на его дом из детства, было только такое ощущение.... Это была большая загородная усадьба, что ли… Причем не современная, а как будто из века, эдак, 18-го: с мраморными колоннами и балюстрадами, балконами и беседками, летними кухнями и садиками. Но себя он видел теперешним, и время наше на дворе, но вся прислуга одета на старинный манер, и быт какой-то «онегинский».

Выходит он, значится, на парадное крыльцо, в чем мать родила. Крепостная девка от такого зрелища выпустила из рук вон корзину с мокрым бельем, завизжала – больше весело, чем страшно – и пустилась наутек. Он загоготал, и, сладко потянувшись с удалецким «э-э-эхма», ринулся с места, как будто хочет догнать ей, но потом резко повернул в сторону сада.

Сад был диковинный: с лабиринтами из высоких, причудливых кустов, цветущих пышно и разноцветно, ковром «плюшевой», утоптанной травы и пересохшим фонтаном, покрытым плесенью и мхом. Он обошел его и нырнул в зеленый лабиринт, повернул направо, двинулся дальше, ожидая привычно выйти к лугу, но вместо выхода опять уперся в зеленую изгородь, которая еще раз поворачивала вправо, потом влево, снова и снова… Кусты, петляя, вдруг начали сужаться, цветы попрятались и резко стемнело. Становилось зябко, сыро и страшно. Он петлял в поисках выхода, но тщетно, он уже не мог бежать – так тесно стало в лабиринте. Он кинулся обратно, к усадьбе, но колючие ветки не пускали его, цеплялись за босые ноги, царапали лицо, а в их зловещем хрусте как будто даже слышался смех. Назад пути не было, и он снова ринулся вперед, не разбирая дороги, спотыкаясь о ветки, путаясь в мокрой колючей траве. Вдруг над головой, в листве забрезжил свет, под ногами стала появляться сухая мягкая листва, кусты выпрямились, подобрели, чуть поодаль забелели березки, защебетали птицы.

Зеленая стена словно распахнулась, и он увидел опушку – пошел к ней на просвет в ветвях. Выйдя из чащобы, мужчина сразу оказался посреди поляны, на краю которой – у леса, белела маленькая статуя. Он зашагал к ней, чтобы разглядеть и вскоре увидел, что это было женское изваяние. Статуя была обращена к нему спиной: совершенно нагая, белая, светящаяся и прекрасная. Он поравнялся с ней: убранные наверх волосы изваяния обнажали длинную изящную шею, правая рука была заведена вперед, левая – держала кувшин. Сердце забилось в груди, как пташка, и он метнулся, чтобы немедленно увидеть лицо прекрасной нимфы. Но как он ни старался, что бы ни делал – ничего не получалось – статуя оставалась безжалостно развернутой к нему спиной. Он замер в недоумении, потом снова попытался обойти ее кругом, но напрасно: гипсовая Галатея была неумолима. Отчаявшись, он решил исследовать черты лица удивительной статуи хотя бы наощупь: почти обняв её сзади, он взял в ладони гипсовое лицо и обомлел… Руки касались горячей нежной кожи, живой кожи! Мужчина судорожно начал ощупывать это лицо: веки, лоб, щеки, губы, жадно сминая промеж пальцев персиковую кожу по-прежнему гипсовой со спины женщины. Он закрыл глаза, и невольно уткнулся в пучок гипсовых волос на затылке изваяния, но вместо шершавой тверди, лицо потонуло в шелковых волнах, немедля ускользнувших вниз, окутав облаком весенней свежести. Запах был каким-то родным из детства, как будто мама только что вышла из ванны после купания, и мыльная свежесть смешалась с ее собственным молочно-теплым запахом. Боясь расстаться с этим ощущением, осознавая всю нелепость и странность происходящего, мужчина, не размыкая век, крепко прижался своим нагим озябшим телом к гипсовой фигуре, уже предвкушая кожей теплоту девичьего стана, но угодил в гипс. Еще секунда разочарования – и он уже корчился от боли – на ногу свалилось что-то очень тяжелое. От неожиданности мужчина согнулся пополам, подпрыгивая на уцелевшей ноге, сообразив, что виноват кувшин из левой руки Галатеи, как вдруг она ловко спрыгнула со своего пьедестала, присела рядом и начала пылко целовать его в губы – совершенно живая, рыжая, опьяняюще пахнущая и горячая. Он даже не успел сомкнуть объятий, как проказница юрко выскользнула и побежала в сторону леса, звонко хохоча, белея бедрами и разбрасывая по ветру длинные каштановые локоны.

И тут он проснулся. С поллюцией, коих не случалось со школы.

Всё утро он чувствовал разбитость и томление одновременно. Сон не намеревался отпускать его, особенно дразнящее-свежий запах девушки, который будто заполнил всю квартиру. Мужчина решил освежить голову, наспех оделся и буквально выпрыгнул из дверей подъезда в уличную прохладу.

В городе было сыро и неуютно: не дождь, не снег, не зима, не осень… Казалось, что машина сама выбирает дорогу и везет в неизвестном направлении: какой-то сюрреализм, нереальность происходящего – он даже не был уверен, что проснулся. Нужно срочно выпить кофе…

Торговый центр гудел, как улей. Ему хотелось нырнуть в гудящую толпу и раствориться в ней вместе с мыслями. Кофе не бодрил, но отвлекал. Висевшие в зале зобмоящики навязывали посетителям всё новые и новые ненужные желания в кредит с помощью незамысловатой вирусной рекламы.

«… В магазине «Мир меха и кожи» новое поступление осенне-зимней коллекции. Эксклюзивные модели, роскошные материалы, безупречное исполнение! Только у нас вы превратите свой зимний сон в сказочную реальность!».

«Зимний сон, сказочная реальность… какой же дебилизм… – мысленно повторил мужчина». Но фраза настойчиво буравила его мозг, разогнав все остальные мысли. Он задумчиво поднес чашку ко рту и вместо густого кофейного аромата неожиданно вдохнул сладковатый весенний запах из сна. «Ну это уже слишком! – Взбунтовался он против самого себя», и тут же резко встал и пошел, проговаривая про себя адрес из рекламы магазина «Мир меха и кожи», который непостижимым образом отпечатался в бессознательном…

Он чувствовал себя странно: ни волнения, ни любопытства, ни безразличия. А вот чего определенно не было, так это ожиданий. Он натренировался не ждать от жизни ничего конкретного, особенно от людей, потому что слишком часто в прошлом, поддавшись соблазну идеализации, он вспыхивал яростью, недоумевая, как люди могут быть настолько бессодержательны. Не плохи даже, а просто… пусты.

Привычно припарковавшись на знакомой улице, молодой человек обыкновенно вышел из машины, и, чуть прихрамывая, пошел по направлению к плакатам с демонически разукрашенными девицами в шубах, поверх нижнего белья.

Чуть не задев головой дверной колокольчик, стряхнув рыхлый снег с ботинок, он шумно заявил о своем приходе сгрудившимся в уголке девчонкам. Одна из них живо выделялась ростом, красотой и яркостью черт, и каким-то особенным пафосом, которым обладают только продавщицы очень дорогих бутиков. Строгий костюм, подчеркивающий исключительную женственность гитарных изгибов талии и бедер, иссиня-черные глянцевые волосы собраны в высокий хвост, алая помада выведена за контур и без того выдающихся губ. Одним словом – мечта закомплексованного богатея!

Профессионально улыбнувшись, красотка сделала шаг навстречу, и из-за ее спины показался совсем иной – тонкий и белокожий профиль, как будто озаренный каким-то внутренним свечением. В долю секунды профиль превратился в анфас, и на мужчину ошарашено глядела уже не белая девочка с косой, не ожившая гипсовая Галатея, не живое воплощение Мадонн его любимого Ренессанса, – но все это вместе… На него озадаченно, даже испуганно, смотрела очаровательная девушка с такими остренькими и правильными чертами лица, но главное – с таким проникновенным, умным взглядом, что он запнулся на ровном месте и мгновенно взмок. Пока он пытался выйти из своего вынужденного реверанса и поймать баланс, губы сами сложились в неловкое: