Текст книги "Первая встречная (СИ)"
Автор книги: Yulia Ya
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)
– И Соколова? – прикрывает веки, медленный глубокий вдох и моментальный резкий выдох.
– Оторвись ты от этой бумажной возни, наконец. Эти документики никому, кроме тебя, не сдались. Сегодня Стефания возвращается из Рима, обсуди с ней произошедшее. Я буду у себя.
***
– Джо, давно не виделись! – из женских уст звучит итальянский язык, а после низкая брюнетка падает в объятия Джованни.
– И я рад тебя видеть, – Конте целует девушку в макушку. – Ты перекрасилась в черный? Тебе идет.
– Спасибо. Как там та девочка?
– По-моему она тащит его на дно. Хотя куда еще ниже… Как раз собирался тебя отвести к ней.
***
– Привет! Я Стефания. – Дарья дергается от неожиданности и, быть может, страха, когда слышит итальянскую речь: все-таки этот язык у нее отныне и впредь будет ассоциироваться отнюдь не с солнечной Италией или ресторанчиками на ее побережье. – Ты не говоришь по-итальянски, не так ли?
– Нет-нет, я прекрасно вас понимаю, – в голове девушки начали всплывать случайные фразы и правила по грамматике, однако произношение ее не подвело.
– О, чудесно! Вчера Сандро должен был сказать, что теперь я буду куратором твоего лечения. Я психотерапевт. Его в том числе, – Стефания не стала себя утруждать и пытаться говорить по-русски, так что продолжала лепетать на своем родном языке.
«“Сандро”? Почему эта девушка зовет его таким именем?»
– Я Дарья, – как всегда, в сознании ни одной подходящей фразы в самый нужный момент. Тем более на итальянском.
Девушки опустились на кровать.
– Манфьолетти мне сказал, что у тебя пищевое расстройство. Это так?
– Я совру, если скажу «нет», – нервный смешок слетел с ее губ. «Бьюсь об заклад, он уже доложил ей и о моих суицидальных наклонностях, и о том, что я очищаюсь. Хуже всего, если вдруг кто-то узнает о селфхарме…».
– Ладно, я смотрю, ты не слишком разговорчивая. Но ты признала проблему. Это уже половина пути к ремиссии. – Соколовой пришлось сжать зубы и прикусить щеку, чтобы не залиться истеричным смехом. В голове пару раз успели пронестись мысли, что эта девушка под веществами.
«Как у нее все просто»
– Вы же знаете, что от РПП нельзя полностью излечиться, да? Его голос все равно будет преследовать меня весь остаток жи…
– Знаю, но не хочешь хотя бы попытаться? – молчание. – Ты же ясно понимаешь, что анорексия – это медленное самоубийство. Это проявление агрессии к самой себе. Манфьолетти говорит, что до твоих похорон осталось всего несколько месяцев, если ничего не предпринять.
В горле главной героини застрял ком. Желание провалиться сквозь землю стало в десятки раз сильней. Тело занемело, глаза нервно забегали по комнате, и остановились на двери.
«Пожалуйста, пускай сейчас кто-нибудь зайдет. Пусть это будет хоть Конте, хоть Алессандро, мне все равно. Спасите меня, боже»
Слова Стефании уходили на фон, паника начинала душить, звон в ушах усиливался.
– Никто не зайдет, не надейся. Сандро по уши в работе, Джованни не посмеет, – она словно озвучивает мысли Дарьи. Приступ панической атаки уже крепко сжимает горло, а понимание иностранных слов дается ей все сложнее. – Ладно, не буду давить на тебя, смотрю, ты не в состоянии. Давай… просто расскажем друг другу о себе? – равнодушное пожатие плечами, за которым скрывается мольба об одиночестве. – Окей, я начну. Я Стефания Руссо, мне двадцать шесть. Родилась в Неаполе, приехала учиться в Рим, где случайно познакомилась с Манфьолетти. И вот, я здесь. Что на счет тебя?
– Я… мне восемнадцать, родилась в Петербурге, – тихо начала Соколова. – Переехала в Москву, когда мама очередной раз вышла замуж. Закончила первый курс на худ-графе, а потом попала в…
Дарья замолчала. Раньше она не могла вспомнить ту ночь, как бы ни старалась. Но сейчас пустое место в голове быстро начало заполняться, а перед глазами будто пролетали кадры, как в кино, только на скорости «два икс».
17 июля.
Вечеринка в Подмосковье, на даче у однокурсника Дарьи. Некий Даниил Раевский. Душа компании, экстраверт и просто лидер в их группе. Обычно Соколова не бывает на таких мероприятиях, но в тот день решила сделать исключение, по совету мамы. Мол: «сходи, развейся, ничего страшного не произойдет». Она и пошла.
Тяжелые басы ударяют в уши, алкоголь льется рекой, пара студентов лапает друг друга на диване в углу, а компания ребят из параллели расположились у кальяна. Раевский даже где-то раздобыл дурь. Главная героиня не помнит, что именно это было. В сознании просто маленькие цветные таблетки. Сине-зеленая, желтая, красная, затем вновь желтая.
– Ну, Да-а-аш, не будь занудой. От одного раза совершенно ничего не произойдет! – не унимался парень.
– Дань, я не буду употреблять. Мне вообще некомфортно находиться тут.
– Да я тебе серьезно говорю, все пучком будет! Ну, разочек, а? Я все проконтролирую, если тебя понесет. М?
Она не напилась, как ей говорила мама. Даша никогда в жизни бы ни пила. Она употребила наркотики, и ее сознание было затуманено ими. Прежде, чем проглотить таблетки, в голове девушки проскользнула лишь одна мысль: «надеюсь, там нет калорий».
Три часа ночи. Уже 18 июля.
Все пьяны и напичканы веществами. Трезвых людей, казалось, тут не оставалось. Ванная вся заблевана, даже потолок. Кто-то спит прямо на полу, парочки уединились в спальнях, остальные разошлись. Только трое сейчас не спешили идти отсыпаться: Соколова, Раевский и Кирилл. Последний, из вышеперечисленных личностей, являлся молодым человеком Даниила.
– Даш, а тебе слабо сейчас проехать на байке двадцать километров и не размазать себя в лепешку?
– Данил, ты конченый? – студент попытался заступиться за Дарью. – Она же и ласты склеить может.
– Ничего не склею. Смотрите и завидуйте, сейчас все будет.
– Может не надо?
– Кирь, не нуди, – отмахнулась девушка.
На горизонте заря, ноги дрожат, нет сил даже на то, чтобы нацепить на себя шлем. Пустая трасса, все идет относительно хорошо. Первые десять километров преодолены с легкостью. Но вдруг…
Перекресток и перпендикулярно проезжающий черный джип. Белая вспышка, оглушительный удар.
«Что произошло?»
Тело не может пошевелиться, словно оно и не принадлежит Дарье, а из виска тонкой струйкой сочится теплая кровь. На пару секунд девушке даже показалось, что душа покинула свою оболочку и больше туда не вернется.
– Вот же черт! Полуумок, в 103 звони, чего сидишь! – быстрые шаги двух человек приближались к Соколовой, отдаваясь в ее ушах ужасным грохотом, а затем она почувствовала на себе чьи-то руки. – Эй, только не вырубайся, смотри на меня, – последние слова, прежде чем перед глазами все затянет черной пеленой.
***
– Соколова, алло! Ты меня слышишь? – около девушки сидел Алессандро и размахивал перед ее лицом руками.
– Все хорошо, – максимально неуверенный ответ.
– Да нет, все плохо. Росси до тебя минут двадцать добиться хоть какой-то реакции не могла, позвала меня. Что за приколы?
– Я нормально себя чувствую, правда, – а голос-то дрожит, да еще как. Глаза стеклянные, смотрят в одну точку, пульс участился. – Что произошло в ту ночь?
– Ты о чем?
– Семнадцатое июля.
– А, это… У меня сейчас нет времени, я ухожу, но позже могу рассказать. А чего вдруг вспомнила об этом?
– Просто интересно.
– Понятно. Лучше мне скажи, когда ты собиралась поставить меня в известность, что знаешь итальянский язык? Как ты его вообще выучила?
– Что?
– Итальянский. Росси сказала, что ты с ней говорила на итальянском. Зачем он тебе?
– В четырнадцать начала учить.
– Меня не интересует, как давно ты его учишь. Я спрашиваю, для чего?
– Не знаю… захотелось. А это имеет какое-то значение?
– Ясно, – с усмешкой хмыкнул Алессандро, направляясь к выходу. «Да чушь же. Она ведь не могла сливать информацию Русецкому?», – Буду снова поздно, не жди. Доброй ночи.
Свет погас, мужчина вышел, она снова одна. Что ему, черт возьми, ясно?
[1]Синдром дисморфофобии – это состояние психики, при котором человек чересчур озабочен своей внешностью, не может адекватно оценивать особенности собственного тела, и делает все для исправления надуманных недостатков.
[2] И я сказал Коралин, что она может вырасти,
Собрать свои вещи и уйти.
Но она чувствует, что монстр держит её в клетке,
Превращает её тропу в минное поле.
И я сказал Коралин, что она может вырасти,
Собрать свои вещи и уйти.
Но Коралин не хочет есть, нет,
Да, Коралин хотела бы исчезнуть.
[3] Спасибо (ит.).
Пять вещей
2 сентября.
Пятый час утра. Даша решила дождаться Манфьолетти, поэтому еще даже не ложилась. За окном моросит дождь, стуча по стеклам и крыше, но лучики солнца уже пытаются пробиться сквозь густые тучи. «Интересно, он сегодня вернется? Надеюсь, что…»
Протяжный скрип двери. «Видимо да»
Высокий тонкий силуэт проскальзывает вглубь комнаты, снимая с себя плащ. На воротнике темной водолазки черные разводы. Из-за плохого освещения мало, что можно было разглядеть, но Соколова и так смогла догадаться, что это за пятна.
«Это же ведь не кровь?»
Девушка задержала дыхание, зажмурила глаза и успела уже сто раз пожалеть, что еще не спит. Но Алессандро лишь вышел в коридор. В ванной комнате зашумела вода. Дарья облегченно выдохнула. «Я же теперь не усну» – глупая. Организм все равно возьмет свое, и усталость окажется сильнее страха.
***
Даша просыпается одна. «Похоже, он так и не приходил»
Рука сразу тянется к тумбочке, на которой всегда лежал ее смартфон. Пусто.
«Точно, Манфьолетти же его забрал»
Резкий рывок, и вот, девушка уже в ванной. Смотрит на себя в зеркало. Кожа землистого оттенка, лицо истощено, под тусклыми серыми глазами залегли синяки. Рыжие волосы стали сухими, спутались и наэлектризовались от подушки.
Дарья опускает веки.
«Ненавижу. Ненавижу свой цвет глаз. Они… Я не знаю, какие они. Никакие. Самые обычные. А волосы… Рыжие, вьются. Выгляжу как клоун. И лицо белее бумаги. Почему я такая?»
***
Рука тянется к двери, но вдруг замирает. Соколовой не хватает духа, чтобы постучать. Какой-то щелчок в голове. Костяшка указательного пальца трижды стучит по лакированному дереву.
«А если мне никто не откроет?»
Тишина. Никаких признаков жизни за этой чертовой дверью. «Да кто я такая, чтобы он тратил на меня время? Естественно никто не…»
– Что-то хотела? – кажется, Соколова даже вздрогнула. Она настолько ушла в свои мысли, что не услышала шагов за своей спиной.
– Да, – кивнула, боясь обернуться к нему лицом. – Мы можем поговорить?
– Заходи.
Алессандро на пару секунд замялся, но затем достал ключи из своего плаща, – «Он носит его, не снимая?» – и зашел в кабинет. Первым делом убирает бумаги, которые все это время держал в руках, в папку с названием «Importante[1]». Она отправляется в ящик стола, под замок. Только после этого Манфьолетти снимает с себя верхнюю одежду и вешает ее на спинку кресла.
– Садись. Я тебя слушаю.
Девушка опускается на диван.
– Вы можете вернуть мой телефон?
– Нет.
«Нет? В смысле, «нет»?»
– Но почему?
– Я еще не все проверил. И в принципе до сих пор не брал его в руки. Мне сейчас не до этого. Это все?
– Можно хотя бы на пару минут?
– Не испытывай мое терпение. Иди.
– Мне надо проверить кое-что на электронной почте. Это важно, – в ответ молчание и осуждающий взгляд. – Я вас прошу, дайте тогда хотя бы ваш телефон или любое другое устройство… Мне просто нужен мой гугл-аккаунт, пожалуйста.
Тяжелый мужской вздох, и он достает из кармана брюк свой мобильник. Новенький айфон в матовом черном чехле летит на диван и приземляется рядом с Дарьей.
«Почему он доверил мне свой телефон? В прочем, неважно. Сейчас куда важнее другое»
Соколова быстро открывает электронную почту, входит в свою учетную запись и открывает папку «избранное».
– Вот же черт… – непроизвольно, тихим шепотом, слетает с губ Дарьи. Манфьолетти даже оторвал голову от кипы бумаг, чтобы посмотреть, что происходит.
Глаза стеклянные, взгляд вроде опущен в экран, но на самом деле смотрит куда-то сквозь него. Рука крепко, до белых костяшек, сжимает корпус телефона, а лицо становится все бледнее.
Это из академии. Она поступила. Соколова успешно сдала экзамены, и ее зачислили в Петербургскую академию художеств. В ту самую легендарную академию, в который учились Крамской, Репин, Серов…
«Да там много кого там училось! Я упускаю такой шанс. Какая же нелепая ситуация…»
Молча, кладет телефон на стол и выходит за дверь с глупой улыбкой. Если не будет улыбаться, то будет плакать. Нащупывает в кармане пузырек, откупоривает крышку, после чего две белых таблетки отправляются в рот. На ватных ногах Соколова доходит (вернее, доползает) до спальни, падает на кровать, и абсолютно без эмоций смотрит в потолок.
***
3 сентября.
Главная героиня спала буквально пару часов, и то, отрывками. Пару раз даже просыпалась посреди ночи из-за не самых приятных снов: ей вновь казалось, что за ней бегут. Однако реальность порой оказывается страшнее: еще даже не успев открыть глаза, Дарья почувствовала руку Алессандро на своем теле. В первый раз та была закинута на ее ребра под грудью, а в следующий уже переместилась на ключицы и с силой, практически до боли, сжимала ей плечо.
Не смея даже шелохнуться, девушке пришлось заставить себя уснуть. Но вот проснувшись в третий раз и увидев на небе солнце, даже малейшие остатки сонливости странным образом вмиг пропали. Повернув голову вправо, Дарья практически столкнулась носом с шеей Алессандро. Внезапно захотелось сорваться и побежать подальше от этого места, но стиснув зубы и пару раз глубоко вдохнув, она привела мысли в порядок.
Завтра свадьба. Еще есть шанс сбежать, но у Дарьи нет, ни денег, ни телефона, ни знакомых. Она одна и единственный человек, который желает ей добра – ее мама. Но и та в Москве.
Перед глазами Соколовой все затягивает мутной пеленой слез, но девушка скрывает это, зажмурившись. В этот момент для полного счастья не хватало только разбудить Манфьолетти всхлипами.
«А может все-таки сбежать?»
Нет. Без вариантов. На выходе из дома охрана, по всему периметру двора тоже.
«Порой жалею, что тут всего лишь два этажа. С того света меня вряд ли кто-то достанет. – Мужские пальцы усиливают хватку на плече Дарьи, а сама девушка распахивает глаза. – Хотя нет, уже ведь доставали»
***
Близится полночь. Манфьолетти все еще нет. Но, что уж скрывать: Соколова не слишком желала вновь делить постель вместе с Алессандро.
Тихий стук в дверь. «Кто это? Обычно он не стучится»
– Даш, тебя Алессандро зовет. Хочет поговорить, – ужасный ломаный русский. На пороге показывается Джованни.
«Манфьолетти узнал про академию?»
– Иду.
***
– Завтра церемония, ты же помнишь?
«Как такое забудешь. Да уж, надеяться на разговор о моем поступлении было глупо» – пролетает в мыслях, но вслух Дарья не позволяет себе так отвечать.
– Да.
– Ладно, сразу обговорим правила. Если коротко, то… – Алессандро принялся поочередно загибать пальцы на правой руке. – Всегда держишься рядом со мной или Джованни, ничего не ешь, и не пей с общего стола, ни с кем не заводи разговор. И даже не пытайся сорвать венчание. Четыре пункта. Вроде все предельно просто.
– А дышать можно? – едва слышный ядовитый шепот.
– Что, прости? – брови Алессандро приподнялись в удивлении, а Соколова только сейчас осознала сказанное.
– Завтра встаем в пять. Марта тебя разбудит. На свадьбе будет мой отец. Что-то ему ляпнешь – убью. Попытаешься все пустить по одному месту – пострадаешь не только ты. В придачу проблемы начнутся у твоего отчима и твоей ненаглядной мамочки. А теперь убирайся в комнату, – тишину разрезает вздох. – Пожалуйста, я не хочу тебя видеть.
***
4 сентября.
– Госпожа, доброе утро! – Раздалось над ухом девушки. – Ванна уже готова. Госпожа… – Даша все слышала. Ей просто хотелось еще чуть-чуть побыть вне реальности. Она не хотела принимать случившееся с ней, не хотела больше слышать итальянский язык, или куда хуже – русский, с тошнотворным итальянским акцентом.
«На счет три. Когда я скажу «три», я открываю глаза и с разбега ныряю в этот кошмар. Раз, два…»
– Твою мать, Соколова, вставай немедленно! – и Дарья подскочила. Ее с пинка окунули в океан реальности. Перед ней стоял Манфьолетти, никакой Марты в комнате не находилось. – У Агостини этой ночью убили мужа, я дал ей отгул. – Мужчина отдалился к окну. – Одежда в ванной комнате. Нам предстоит еще на другой конец Сицилии добираться, ибо банкетный зал находится в Катании, поэтому поторапливайся.
***
Соколова стоит перед зеркалом. Голубое платье, сшитое четко по фигуре, открытые плечи, тонкие бретельки, струящийся подол юбки. «Какого оно размера? 5XS? Лиф просвечивает. Да и вообще, оно слишком открытое…»
Снова мысли обрывает настойчивый стук в дверь.
– Ты скоро? До церемонии пять часов, – в ответ тишина. – Эй, ты там уснула? – девушка все еще молчит. Алессандро открывает дверь. – Ты решила меня игнорировать?
– Я в этом не выйду. – Итальянец закатывает глаза.
– И чем тебя не устраивает это платье?
– Да так, – нервный смешок. – Я просто выгляжу, как…
– …шлюха? – Манфьолетти озвучивает ее мысли. – Да ты в этом платье само олицетворение чистоты и непорочности. Все, кончай со своими загонами, прошу тебя, мы же опоздаем. Я в машине.
***
Этой ночью.
– Пять вещей. На тебе должно быть ровно пять вещей. Одна – новая, вторая – что-то старое, третья – что-нибудь голубое, так же подаренное от близких, и… точно! Еще взятая у кого-нибудь на время.
– Откуда я все это возьму? Да и зачем?
– Я думаю, что у тебя все найдется. Это традиция.
– Но я не одалживала, ни у кого вещи. – Алессандро на минуту задумался. Обвел комнату заискивающим взглядом, и остановил глаза на своем кольце.
– Держи. Потом вернешь.
***
Стрелка часов почти достигла половины одиннадцатого. До церемонии меньше получаса. На Манфьолетти белая рубашка из вискозы, пиджак и шелковые брюки. Удивительно, но плащ мужчина решил оставить дома.
За рулем Алессандро, спереди, около него, Джованни. Соколова и Стефания сидят сзади.
«Мне восемнадцать, а год назад я только получила аттестат. Какая свадьба? Я ему кто угодно, но не пара. Его отцу, наверное, гожусь во внучки»
– Мы на месте.
***
Пара минут до начала. В банкетном зале гудят голоса. Похоже, что в этом помещении собралась не одна сотня людей. Паника уже медленно подкрадывается к спине Дарьи.
– Даже не вздумай ничего пить, – прозвучал голос Алессандро над ее ухом, после чего он резко берет девушку под руку, и сам того не зная, задевает ее свежие порезы. Да, вчера Соколова все-таки сорвалась после длительной ремиссии и никакой голос разума ее не остановил. Слава богам, к платью в комплект шли перчатки, и она скрыла располосованные предплечья, которые сейчас больше походили на малиновые слойки. Даже возможно, что в этот момент кровь проступила через нежно-голубую ткань.
Услышав, что Даша тихо зашипела и закусила губу, Алессандро вопросительно вскинул бровь, но через несколько секунд ослабил хватку. Он догадался.
– Алессандро! Здравствуй. Наконец-то я ее увидел. – К ним подошел мужчина лет шестидесяти, чья внешность являлась практически точной копией главного героя.
– Отец, познакомься. Это Дарья. Дарья Соколова, – в конце последовала мерзкая улыбка. Хотя нет, это скорее ухмылка, которая всем своим видом кричит: «Смотри! Да, это падчерица Русецкого. Теперь Россия тоже под моим контролем! Я тебя опередил!». – Даш, это Андреа – мой отец.
«Даш»
Он назвал ее сокращенной формой имени.
– Что ж, с минуты на минуту начнется церемония. Еще успеем пообщаться, – отец Алессандро уходит в другой конец зала, а Манфьолетти бросает на свою невесту мрачный взгляд.
***
– Сегодня самое прекрасное и незабываемое событие в вашей жизни, – голос регистратора разносится эхом по залу и отдается звоном в ушах.
«Бывали лучше»
– С этого дня вы пойдете по жизни рука об руку, вместе переживая радость счастливых дней и огорчение.
«Все, что сейчас тут происходит – наглая ложь. Я обманываю всех этих людей»
– Соблюдая торжественный обряд перед государственной регистрацией брака, в присутствии ваших родных и друзей, – «Ваших? Скорее его», – прошу вас ответить, Алессандро Манфьолетти. Является ли ваше желание стать супругами: свободным, взаимным и искренним? Готовы ли вы прожить с Дарьей Соколовой в горе и радости, богатстве и бедности, в болезни и здравии, пока смерть не разделит ваши жизненные пути?
– Да, – твердое уверенное «да». Абсолютно непоколебимое.
– А вы, Дарья Соколова? Является ли ваше желание стать супругами: свободным, взаимным и искренним? Готовы ли вы прожить с Алессандро Манфьолетти в горе и радости, богатстве и бедности, в болезни и здравии, пока смерть не разделит ваши жизненные пути?
Наступило молчание. Глаза безмолвно бегают по залу и гостям, в поисках помощи. И вдруг ловят взгляд Алессандро, что буквально орет (или умоляет?): «Скажи уже это чертово «sì»!».
– Да.
– Отлично! Прошу вас в знак любви и преданности друг другу обменяться обручальными кольцами.
Манфьолетти надевает на левый безымянный палец Соколовой украшение. Золотой корпус, крупный черный камень, похож на благородный опал.
«У мамы с таким же минералом когда-то были сережки»
Вновь небольшая заминка, но девушка, тем не менее, опускает палец Алессандро в кольцо (не без дрожащих рук, конечно).
– Объявляю вас мужем и женой, ваш брак законный! Можете поздравить друг друга поцелуем.
«Вот и самая паршивая часть, – в глазах Соколовой почти животный страх, а к горлу подкатывает тошнота. – Смешно. До слез. Или больно. Черт возьми, это же мой первый поцелуй. Все действительно будет так?»
Манфьолетти делает шаг вперед. Сейчас он практически вплотную к девушке. Левая рука оказывается у нее на талии, а правая придерживает подбородок.
– Не стой, пожалуйста, столбом. Ты же выдаешь нас, – тихий, еле слышный шепот, за мгновение до того, как их губы медленно сольются воедино. Его поцелуй не был пошлым, определенно нет. Он был скорее холодным. Безразличный, отстраненный поцелуй, без намека на какие-либо чувства.
Его язык незаметно и совершенно мимолетно проводит по внутренней стороне девичьей губы, но исчезает также быстро, как и появился. В этот момент в нос Дарьи ударяет запах дорогого парфюма, а земля уходит из-под ног. Если раньше этот аромат казался невероятно приятным, то сейчас словно душил Дарью, а если бы Алессандро не прижимал девушку к себе, она давно бы лежала на полу.
Неожиданно мужчина до крови прикусывает нижнюю губу Соколовой, тем самым отрезвляя ее, и отстраняется. Далее следует шепот. Далеко не нежный или доброжелательный голос. Совсем нет. Скорее злой, грубый, или даже… пугающий.
– Ты думала, я не узнаю? – Даше захотелось сжаться в комочек под его цепким взглядом. С пробуждением солнца в Алессандро словно оживал сатана, личность которого засыпала только вместе с телом. Если смотреть на Манфьолетти, когда тот спит, то вряд ли хотя бы один человек, не знакомый с ним лично, сможет в нем распознать Дона одного из кланов Коза Ностра, чье сердце уже давно сгнило, почернело, и было изъедено червями. Во сне его возраст не тянет более чем на пару десятков лет, чего не скажешь о нем сейчас.
– Что?
– Взгляни на тыльную сторону перчатки.
Девушка опускает глаза на предплечье. Кровь уже пропитала некоторые участки шелка. И вот в сей момент сердце по-настоящему ушло в пятки (явно уж не из-за испорченной перчатки или кровоточащей раны).
– Это…
– Дома поговорим.
***
– Я сейчас, – Соколова отдала бокал, наполненный розовым игристым (которое даже не пригубила) Джованни, и быстрым шагом направилась в уборную, не став дожидаться хоть какой-то реакции от Манфьолетти.
Из серых глаз проступили слезы, а кислород перестал равномерно поступать в мозг.
«Да что ж со мной такое?»
Как назло, девушка забыла таблетки в сумочке, которая осталась лежать в багажнике автомобиля.
Даша, морщась от боли, стягивает перчатки. Открывает кран, включает холодную воду и держит руки под струей. Пытается успокоиться, но не выходит.
Шорох за спиной. В этот момент кто-то зажимает ее рот ладонью. Через мгновение к ребрам девушки приставляют дуло пистолета.
– А сейчас ты пойдешь со мной, потому что… – выстрел. Нападавший не успел договорить предложение, как оказался на полу с пробитой грудью, морщась от боли. – Сразу прибежал, ты смотри!
В дверях стоял Манфьолетти. Его губы снова скривились в злостной ухмылке.
– Мастронарди, ты это заслужил. Считай, что это за Агостини.
Внезапно раздался еще один хлопок. Теперь пуля оказалась уже в теле Соколовой. Он все-таки успел нажать на курок перед тем, как перестанет дышать. А вода все еще течет в раковину…
– Проклятье, – Дарья оседает на пол в приступе кашля. На ладони, которой она прикрывала рот, остается кровь. Главная героиня даже не вскрикнула.
«Только вчера думала о суициде, а в итоге все сделали за меня. Но почему именно сейчас мне так остро захотелось жить?»
– Твою ж мать, Соколова! Какого хрена ты не отошла от этого психопата? – Алессандро подбегает к девушке, параллельно набирая чей-то номер на телефоне. – Джованни? Помоги нам выбраться через черный выход, – Манфьолетти снимает с себя пиджак и дает его Дарье, со словами «зажми входное отверстие от пули».
Подхватывает ее на руки и несет к выходу.
– Я вполне могу идти… – закашливается, – сама.
– Да молчи ты! – они вышли на улицу. Теперь Алессандро может орать сколько угодно, не боясь оказаться замеченным. – Дура, я же тебе говорил: держись рядом со мной! Так ты меня и послушала. Пиздец… Поздравляю тебя: ты едва не сдохла за этот год уже дважды!
***
– Срочно позовите главного врача. У нее сквозное пулевое ранение в область грудной клетки, – первые слова Манфьолетти, когда он зашел на порог отделения грудной хирургии.
Девушка в окошке регистратуры замялась.
– Извините, я не имею права…
– Я сказал: живо позови Альфредо Мазарини. Бегом.
– Но все-таки…
Тяжелый вздох. «Почему же все люди такие корыстные? Хотя о чем я вообще… сам же такой»
– А так? – перед блондинкой оказывается несколько крупных купюр. Ее глаза жадно заблестели.
– Одну секунду.
***
Операция длилась уже час. Алессандро нахаживал шаги по больничному коридору, как вдруг поймал себя на мыслях о Соколовой.
«А если она не выкарабкается?»
Губа уже кровоточит от того, что ее постоянно пытаются прокусить.
«Да ну, в ту ночь в июле и не из такой задницы спасли. По сравнению с тем случаем, этот – чертов пустяк» – Остановился, прикрыл глаза. – Но все-таки в этом виноват я. Надо было этому ублюдку стрелять сразу в голову»
Резко достает свой смартфон из кармана. Заходит в мессенджер, печатает: «Конте, постарайся узнать, кто его нанял». Стирает, не успев отправить.
«Почему я вообще о ней беспокоюсь? Мне же безразлична ее судьба» – быстрым шагом выходит на балкон, берет в руки пачку сигарет. Табачный дым режет глаза.
«Не понимаю себя»
[1] Важное (ит.)
