Текст книги "Первая встречная (СИ)"
Автор книги: Yulia Ya
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)
– Договорились? – табачный дым защипал глаза и уже пропитал, как казалось, каждую клеточку их тел, и каждую молекулу воздуха в этом помещении. Соколова положительно кивнула. – Завтрак в восемь, обед в час, ужин в шесть. Не опаздывай. – После этих слов, она нервно сглотнула слюну. Ей придется снова терпеть совместные трапезы… Страшно подумать, сколько она сможет набрать, за какую-то пару недель в этом доме. – Что-то не так?
– Нет, все отлично. Я могу идти?
– Иди, – равнодушно пожал плечами Манфьолетти.
«За ужином ела только салат, и то, в основном ковыряла в нем вилкой… Постоянно сонная и вялая, а при упоминании еды начинает нервничать. Выглядит так, будто ее морили голодом месяц. Хотя последнее логично, учитывая ее времяпровождение в коме. Но… что-то с ней все равно не так» – подумалось ему. Но если по существу, то этому мужчине было настолько плевать, а его психика была настолько истощена, что буквально через пару минут он уже выпивал пятый рокс. Да и кто ему такая эта девушка? «Просто путь к успеху в этой сраной жизни, которая может оборваться в два щелчка. Вот и все».
***
29 августа.
Утро. Соколова просыпается за тридцать минут до первого приема пищи. На душе было максимально тревожно, а сон был рваный и беспокойный. Она не могла готовить сама себе, соответственно не могла контролировать количество потребляемых калорий. И от этого девушку накрывало очередной волной паники.
«Что, если он узнает о моем пищевом расстройстве? Как все скрывать? Очищаться после каждого приема пищи? Тогда будут выпадать не только волосы, но и зубы…»
Дарья поднимается с кровати и направляется в ванную комнату. Но она каждый раз наступает на все одни и те же грабли: совершать резкие движения при критически низком гемоглобине противопоказано.
Перед глазами темнеет, а девушка теряет равновесие и едва не растягивается на кафельном полу санузла. Двадцати секунд ей хватает, чтобы снова начать перед собой что-то видеть.
«Надо поторопиться» – думает она, и начинает умываться.
***
Восемь часов утра. Дарья спускается по лестнице в столовую: ее волосы безжизненно ниспадают вдоль спины, а синяки под глазами густо замазаны тональным кремом. «Главное – не потерять сознание на лестнице».
За столом уже находится Алессандро, а в его руках покоится кружка черного кофе.
– Buongiorno, – тихо промолвила девушка. Ей было максимально некомфортно, а мысли о том, что сейчас ей придется поесть, не давали покоя.
– Садись, – Алессандро кивает на стул рядом с ним. – Сегодня нам надо хотя бы начать разучивать свадебный танец. Умеешь танцевать?
– Весьма скверно, – Соколова садится напротив Алессандро, ибо сидеть несколько минут в десяти сантиметрах справа от него она не выдержит.
– Понятно, – тяжело вздыхает он.
– Госпожа? – к нам тут же подбегает молоденькая служанка, в ожидании заказа. Мысли в голове тут же начинают путаться, а Алессандро уже открывает рот, желая что-то произнести, но Дарья его опережает.
– Кофе… черный кофе. И, наверное, овсянка. Да, овсяная каша, на воде, пожалуйста. И, можете не называть меня госпожой, в этом ведь нет смысла…
– Извините, госпожа, я не имею права, – взгляд девушек упал на Манфьолетти, и главная героиня понимающе кивнула.
Прислуга ушла. Они остались вдвоем.
– Я вот все не пойму, ты на диете что ли? – внутри девушки все сжалось. «А что, если Манфьолетти обо всем догадался?»
– Нет, почему вы так решили?
– Думаешь, я не вижу? Дома едва съела пару ложек салата, выглядишь, как узник Освенцима, сейчас заказала овсянку и кофе. Последний факт и вовсе выдает тебя со всеми потрохами.
– Это ничего не доказывает! Я резко похудела из-за перенесенной аварии, а питание… просто нет аппетита, – пыталась заверить его Соколова. Да такие оправдания раскусит любой дурачок.
– Ну, смотри… – темные ресницы приближаются друг к другу в холодном прищуре. – Только вот не держи меня за идиота: я не Русецкий.
Вот перед нашей главной героиней стояла еда, которую она заказала. Мужчина впивается в девушку заискивающим взглядом, чтобы понять, верны ли его догадки.
«Тут около трехсот миллилитров кофе… Три калории. И овсянка… Скорее всего, порядка сорока грамм в сухом виде, следовательно, здесь приблизительно ста пятидесяти калорий» – сразу рисовались цифры в голове Даши.
Она максимально пытается оттянуть момент, и просто размазывает кашу по тарелке. Только объем кофе все уменьшается и уменьшается…
Раздался рингтон телефона: Алессандро позвонили. «Боги меня услышали». На этот раз девушке повезло, и в ее желудке оказалась только пара калорий.
Он вынужденно уходит к себе в кабинет, а девушка по-тихому подзывает служанку, вручает ей посуду и убегает в комнату.
«А впереди еще обед и ужин. И так каждый день… Рано или поздно он догадается».
***
– «Аннушка уже купила подсолнечное масло, и не только купила, но даже и разлила. Так что заседание не…» – За спиной Соколовой внезапно раздается мужской голос, зачитывающий вслух строчку из раскрытой книги. Однако дочитать предложение Манфьолетти не удается, ибо девушка от неожиданности захлопывает обложку. – Что за ересь? – он брезгливо морщит нос, отходя к подоконнику.
– Это «Мастер и Маргарита», – поясняет Дарья. – Булгаков.
– Понятно. Ты мне лучше скажи, почему ничего не съела за завтраком? – ее сердце и так уже билось с неимоверной скоростью, а пульс давно перевалил за сотню ударов в минуту, но вот кровь от лица отлилась только сейчас. – Ты думала, я не узнаю? Лаура мне все доложила. Половина чашки американо – все, что ты засунула в себя за трапезу.
– Можно я не буду отвечать на ваш вопрос?
– Можно без «можно»? Я сказал отвечать, значит, ты должна отвечать. И обращайся, наконец, ко мне на «ты», сколько еще ты намереваешься выводить меня на эмоции?!
– Я не могу… Вы старше меня на десяток лет.
– И что с того? Мы почти женаты.
– Вы что-то говорили про танец…
– Не переводи тему.
– Меня с утра тошнило. Решила, что кофе мне хватит.
– Соколова, рано или поздно я все равно ведь докопаюсь до правды.
***
Первый аккорд отдался стуком каблуков, раздробившимся о стены хореографического зала. Медленное раскрытие рук и безмолвное кружение двоих вокруг одной точки, не сокращающих расстояние между телами. Пропасть с каждым новым ударом лишь сильнее раскрывалась. Попытка девушки отклониться – бесполезная трата сил. А он все продолжал считать, продолжал издеваться над ней. Голова уже давно кружилась, а перед глазами все плыло. Еще чуть-чуть, и Дарья отключится в обморок прямо в руках Алессандро…
– Раз, два, три. Раз, два, три… Черт, – последнее слово он прошипел, крепко, практически до боли сжав талию своей партнерши. – Ты можешь не наступать мне на ноги?
– Извините…
– Да Господи, когда я говорю, обращаться ко мне на «ты», ты должна обращаться ко мне на «ты»! – еще один отчаянный вздох. – Ладно, продолжим. Раз, два, три, раз, два, три… Твою мать. Ты мне все пальцы на ногах отдавишь! – вдруг колени девушки подкосились, а она обмякла в хватке Манфьолетти. – Эй, эй, ты чего? – последние слова, которые она услышала. И то, будто через толщу воды… А затем окончательно провалилась во тьму, едва он успел схватить ее за плечи.
***
– У вас катастрофически низкое давление: восемьдесят на пятьдесят три. На счет пульса вообще говорить страшно! Число ударов в минуту еле дотягивает до пятидесяти пяти, – негодовал врач. – Когда у вас в последний раз были месячные? – хороший, на самом деле, вопрос. Но Дарья на него ответ, к сожалению, сама даже смутно помнила.
– Ну… Года три назад? – слова неуверенно слетели с ее губ.
Алессандро же сидел в кресле, максимально не догоняя, как эта девушка вообще дожила до восемнадцати.
– Ваш вес составляет двадцать девять килограмм! И это при росте метр шестьдесят!! – а вот сейчас даже Соколова была в шоке. Она не знала, радоваться ей, или плакать. Она пробила свой минимальный вес, сама того не замечая. Даже наоборот: Дарья была полностью уверена, что набрала, из-за чего ей было попросту страшно становиться на весы. После данных слов доктора, Манфьолетти подавился кофе, едва не расплескав его себе на рубашку. Он тихо выругался на итальянском, затем поднялся со своего места.
– Mazzarino, andiamo, usciamo.[2]
Девушку оставили одну, в ее спальне. Интересно, это конец? История даже не успела толком начаться, а уже заканчивается…
***
– Насколько все плохо? – Манфьолетти быстро заговорил на итальянском, чтобы Соколова не догадалась содержания их диалога. Хотя какой в этом вообще был смысл, если Алессандро и так собирался обо всем ей доложить?
– Если повезет, то ей осталось месяца четыре. Если же она так и продолжит стремительно терять вес, то месяц-два – в лучшем случае. Еще три-пять килограмм и, – он запнулся. – Масса тела критически низкая. ИМТ около одиннадцати единиц, – специалист тяжело вздыхает. – Диагноз: нервная анорексия и нервная булимия. Зубы в ужасном состоянии…
– А что теперь делать? Ее можно как-то вернуть в жизнь? – какая-то странная надежда, и желание кому-то помочь, овладели Алессандро. С чего бы это вдруг? А кто знает… Возможно, он просто хотел получить наследство. А возможно, что даже он сам не знал ответа на этот вопрос.
– Можно, но нужен хороший психиатр, и требуется наблюдение врача. Имейте ввиду, что лечить голову не так-то просто. Шансы на победу болезни есть, но детей она уже вряд ли сможет родить, даже если захочет. Да и вообще, мало вероятно то, что у Дарьи восстановится цикл, ибо вторичная аменорея, длинной в три года, не оставляет много надежд…
– Я понял. Спасибо за помощь.
***
– Дура, ты чем думала, когда с собой это вытворяла? Нет, я просто не понимаю!! Тебе в действительности нравится то, как ты сейчас выглядишь? Да у тебя уже кожа прозрачная! Ты будто героином ширяешься! Ох, поверь, я-то знаю, о чем говорю… В последний раз спрошу: ты точно не хочешь пройти восстановление? Ты реально хочешь сдохнуть, едва достигнув совершеннолетия? Скажу честно, на тебя мне плевать. Но мне не плевать на все планы, что я выстраивал годами, – со щеки девушки скатывается слеза. Она все еще молчала. Почему же Алессандро насильно не заставит ее пройти лечение? Да потому, что пока человек сам этого не захочет, ни черта не выйдет. Хотя, давайте не будем никого обманывать и сразу скажем, что если придется, то он заставит ее.
– Я здорова! Мне не нужна ваша помощь! – дрожащим голосом кричала Дарья.
– Господи, да Альфредо сказал, что тебе осталось в лучшем случае пожить до конца года! Опомнись, наконец, и спустись с небес на землю! – глаза Соколовой стали еще больше, а паническая атака уже дышала ей в шею. – Еще раз спрашиваю: ты…
– Я согласна пройти лечение, – Манфьолетти даже выдохнул. Только что, он, возможно, кому-то спас жизнь. – Но только при условии, что если я захочу выйти из процесса, то вы не будете против. – Мужчина кивнул.
– Как только приедем в Италию, ты начнешь занятия с психотерапевтом. У меня есть один человек. А пока… пока что начни есть, хотя бы раз в день, – кинул через плечо он, прежде чем покинуть комнату…
1«Се ля ви» (C'est La Vie, иногда по-русски пишется слитно: «селяви») это французская поговорка, в дословном переводе означающая «такова жизнь». Эту фразу произносят в ситуации, когда ничего нельзя поделать, и остаётся лишь смириться с судьбой и принять жизнь такой, какая она есть.
[2] – Мазарини, пойдем, выйдем.
Все хорошо
30 августа.
Весь остаток прошлого дня Дарья и Алессандро практически не разговаривали друг с другом. Более того, Соколова даже успела поймать паническую атаку после новостей о ее скорой смерти из-за пищевого расстройства, и едва не вернулась к селфхарму: голос здравого (здравого ли?) рассудка образумил ее, когда девушка уже держала бритву в руках.
Сегодня Манфьолетти весь день будет занят: звонки, посетители, куча бумажной возни с документами… Завтра они уже будут в Марсале. Дарья хотела бы попрощаться с матерью, но при мысли о том, что придется спрашивать у Алессандро на это разрешение, у девушки подгибались колени от страха. Еще вчера она бы рискнула на разговор с ним, но не после того, что произошло вчера.
Утром она горько пожалела, что согласилась на лечение и пропустила слезу из-за дисморфофобии[1], что нашептывала Соколовой на ухо про имеющийся у нее лишний вес и огромные ляжки. Естественно, ни о каком завтраке речи и не шло, ибо голова и расстройство в один голос кричали категоричное «нет».
– Опять всякую чушь читаешь? – Соколова резко подскочила и приняла сидячее положение. Она никогда не привыкнет к его неожиданному появлению. – Завтра у нас вылет утром, в четыре. Прислуга соберет твои вещи. И соизволь присутствовать хотя бы на ужине. – Дверь захлопнулась.
«Как «прекрасно» этот человек ведет диалоги, просто отдавая приказы собеседнику» – подумала Дарья и, погрузившись в свои мысли, даже не заметила, как уснула. Это совершенно неудивительно, если брать в учет ее бессонницу и обессиленный голодовками организм.
***
– Какого хрена? Вчера я со стенкой разговаривал, да? – снова он в ее (действительно ли ее?) комнате.
– Нет, я…
– Что «ты»? Я же не слепой и не тупой, и вижу, что ты абсолютно ничего не ешь.
– Я… понимаете…
– Давай я тебя тогда сразу убью, если ты и так собираешься сыграть в ящик?
– Послушайте, я…
– Да что? Что «ты»?! Твой конченый мозг реально не может осознать, что тебе осталось жить меньше полугода?
– Я сегодня плохо себя чувствовала, поэтому…
– Черт, да тебе, похоже, бесполезно что-либо говорить, – тихий шепот и хлопок дверью. В этот момент она выглядела жалко. Настолько жалко, что даже Алессандро почему-то резко захотелось побить эту дурочку головой о железобетонную стенку или накормить силой. Сам он ни разу не сталкивался с пищевым расстройством и никогда не понимал в полной мере, что это такое. Однако с точностью знал, что это страшно и отэтого умирают. А сейчас еще и узнал, что это не лечится элементарным «просто начни есть» и это больше, чем «страшно и от этого умирают».
Это чудовищно.
Дарья ведь сама не понимает, что убивает себя. Она не смогла вовремя остановиться и, похоже, что самостоятельно уже не сможет.
«Ничего. Сдохнет одна – найду другую, – подумал Манфьолетти, затем скрылся за дверью своего кабинета. – Главное, чтобы до церемонии дотянула»
***
Через несколько минут Дарью вновь разбудили. Пришла служанка – Марта. Она из Беларуси, поэтому уши Соколовой были рады услышать русский язык без акцента. В ее руках находился поднос с пиалой.
– Господин сказал, что вам нездоровится. Это куриный бульон, госпожа. Поешьте, прошу. – В мыслях Дарья чертыхнулась. Страх перед неизвестным количеством калорий ее вновь поприветствовал, но желание огорчать Марту совершенно отсутствовало.
– Спасибо, я обязательно поем. – Натянутая улыбка, кивок, снова одиночество…
«Блин, из какого мяса этот бульон варили? Из свиньи весом сто килограмм? Явно не из курицы. Тут же жир сверху плавает»
Дверь санузла открывается, все содержимое из тарелки отправляется в унитаз. Соколова возвращается в комнату, и дальше ложится спать.
***
31 августа.
– Скажи честно, ты это вылила в унитаз или выблевалава? – да, не такие слова с утра ожидала услышать девушка.
– Чего? – Дарья потерла глаза: за окном царствовала тьма, еще даже не началась заря.
– Говорю, что с бульоном сделала?
– Съела, – неуверенный ответ слетает с ее губ. К ней прилетает презрительный взгляд. – Почему вы не верите мне?
– Ты отвратительно врешь. И… научись опускать крышку унитаза, после того, как еду в канализацию отправляешь. Не важно, из желудка или посуды. – Соколова зажмурилась от стыда за свою неосмотрительность: как она могла так глупо проколоться?
– Я вегетарианка, не ем животных… – врет. Тяжелый вздох разрезал тишину, а позже в девушку полетела одежда.
– Мне не интересно. Одевайся, через двадцать минут жду тебя в коридоре. Я за дверью. Поторапливайся.
***
Черный внедорожник рассекает воздух и мчит по трассе. Еще чуть-чуть, и они в аэропорту. С мамой Дарья так и не попрощалась, ибо страх оказался сильнее ее воли. Мало того: на данный момент она даже не знала, в курсе ли Яна, что Манфьолетти переезжает. А если все же в курсе, то знает ли, что он берет Дарью с собой?
В наушниках играет Slipknot, а сама девушка безумно жалеет о том, что ей приходится бросать учебу после первого курса. Она была художницей, но у судьбы имелись на нее другие планы.
Слишком много вопросов и слишком мало ответов…
***
Поначалу кто-то касается запястья Дарьи, затем трясет ее за плечо. И вот, девушка открывает глаза. Да, она уснула даже под хард-рок на полной громкости: организм силился черпать энергию из сна, раз из пищи он получает ровно ноль.
– Мы приехали, у нас вылет через шесть минут. – В ответ Манфьолетти получает лишь слабый кивок.
Соколова выходит из машины, шарит в карманах кардигана в поисках мятного Орбита. Глотая сладкую от жвачки слюну, девушка проглатывает еще и ком в горле. Наушники уже разрядились, благо, она додумалась взять с собой еще и проводную гарнитуру.
– Пошевеливайся, если не хочешь застрять тут на сутки.
***
Вот, еще пара мгновений, и они уже в салоне самолета. Дарья у окна, Манфьолетти занял место с краю. В наушниках бодрые песни «Rammstein» сменяют меланхоличные треки «Arctic Monkeys», из-за чего держать эмоции в узде становится все сложнее.
Девушка отвернулась к иллюминатору, пытаясь контролировать слезы, но одинокая капелька все же успела покинуть глазницу и, скатываясь по щеке, направиться к подбородку. Дарья нащупывает в кармане все тот же пузырек с транквилизаторами, достает две таблетки и незаметно заглатывает, вновь даже не запивая.
– Мы заключили договор с Русецким.
– А? – Соколова дергается от неожиданности. Почему-то, она не хотела, чтобы Алессандро узнал о паническом расстройстве и уж тем более о зависимости в таблетках. Быть может, боялась, что он, узнав о вещах, без которых Дарья не может обходиться, тут же ее лишит их. А возможно, что девушке просто не хотелось раскрывать все свои слабые места на показ, чтобы Манфьолетти использовал их как предмет для обсуждения, презрения и гнусных шуточек. Кто знает?
– Контракт на год. Ровно двенадцать месяцев, в течение которых я должен буду с твоей помощью воплотить все свои планы в жизнь. После чего ты можешь идти и делать что твоей душе угодно, и я не буду вправе нарушать твою волю.
«И зачем он мне это рассказывает? Я настолько ничтожно выгляжу?»
Соколова ничего не ответила. Просто не смогла. Не посмела. Или побоялась. Она лишь улыбнулась сквозь высохшие слезы облакам и Москве, которая, казалось, могла поместиться на самой крохотной в этом мире ладошке. Но Алессандро, конечно же, этого не увидит. Никогда. Она никогда не позволит себе улыбнуться при нем.
После чего, Дарья вновь забылась, погрузившись в сон…
E ho detto a Coraline che può crescere,
Prendere le sue cose e poi partire.
Ma sente un mostro che la tiene in gabbia,
Che le ricopre la strada di mine.
E ho detto a Coraline che può crescere,
Prendere le sue cose e poi partire.
Ma Coraline non vuole mangiare no,
Sì, Coraline vorrebbe sparire.
Måneskin. «Coraline»[2].
***
Ноябрь 2013 года.
Однокомнатная хрущевка на выезде из Петербурга.
Входная дверь в квартиру с грохотом закрывается, заставляя тело девочки содрогнуться так, словно по нему пропустили разряд электрического тока.
– Даш, иди в комнату, закройся, и сиди тихо. Я сейчас вернусь, – девушка с рыжими волосами отводит дочь в спальню, и ждет, пока та замкнет защелку. И так каждый вечер.
Одиннадцатилетняя Дарья прислонилась ухом к двери, теребя пальцами кончики красных волос, в то время как ее пульс отдавался грохотом в ушах. Сейчас она боялась не за себя.
– Валер, чего ты от нас хочешь? – на пороге стоял мужчина в голубом и весьма потрепанном спортивном костюме, лицо густо заросло щетиной, а в руке находилась пустая бутылка от алкоголя. Казалось, от него несло перегаром и потом за километр.
– Шлюха! Это мой дом. Ты не даешь мне видеться с моим ребенком! – хлопок. На этот раз не дверью. Он дал девушке пощечину.
– Ты снова пьян, иди, проспись. Все, уходи. Это квартира моей мамы.
– Я никуда не пойду! – муж Яны достает из кармана перочинный нож. – Либо ты мне сейчас приводишь ее, либо я…
Он не успел договорить предложение. Истошный женский вопль разнесся по всем этажам подъезда.
***
Перед глазами все расплывается, в горле ком, а шрамы на спине от того дня безумно горят.
– Все нормально? – вновь Манфьолетти. Порой появляется едва ли контролируемое желание заорать ему в лицо «дайте мне уже спокойно сдохнуть». Однако Соколова все еще в относительно здравом уме и помнит, кто это такой и что ей за это может быть.
– А? Да, все в порядке. Ничего такого.
– Как знаешь, – мужчина равнодушно пожал плечами. – Мы почти прилетели.
Девушка кивнула и снова отвернулась.
Она никогда не была в Италии, но ее всегда туда влекло. Тянуло, точно магнитом. А теперь она в этой стране на целый год.
«Ха-ха, да он же конченый! Меня быстрее пристрелит кто-нибудь из его дружков, или я скончаюсь от анорексии, – снова мысли. – Черт, один год. Эти слова из его уст звучат так, словно мне дали срок на зоне»
– Уважаемые пассажиры, пристегните ремни, сейчас будет совершаться посадка самолета.
***
Рим.
Вновь дорога. Черный автомобиль. Алессандро за рулем, Соколова сидела спереди, стараясь не сильно обращать внимание на его профиль.
«Почему черный? Он же совершенно не вписывается в окружающую среду и сильно выделяется на этой пестрой улице. И где водитель? А охрана? Он не боится, что на него нападут?»
Мимо мелькают яркие и оживлённые улицы итальянской столицы, пока не совершается поворот вправо.
«Либо он самоуверенный и не знает о существовании страха, либо настолько силен»
Пустая трасса. Руки до сих пор дрожат. Они дрожали еще дома, на ужине, с тех пор дрожь не унималась. Еще пара километров. Вокруг только лесополоса, серый асфальт и редко проезжающие дальнобойщики на фурах. На обочине что-то лежит.
(Правда ли это что-то?)
«Раненное животное?»
Дарья попыталась приглядеться в темный силуэт, но ничего не вышло. Однако когда они немного приблизились к тому месту, Соколова едва не вскрикнула. Это отнюдь не животное. Это мужчина. И вполне вероятно, что уже мертвый.
– Алессандро, подождите! – вырвался хриплый звук из горла девушки, а сама она значительно подалась вперед. На самом деле даже Дарья от себя такого не ожидала.
– В чем дело? – автомобиль даже не думает тормозить. Почему главной героине вдруг показалось, что ее сейчас убьют прямо в этой машине? Рядом ведь даже людей толком нет.
– Там человек. Вы что, не видите? Остановите, вдруг ему плохо!
– Ты думаешь, что сейчас благое дело совершаешь? Он тебя потом будет поливать самыми грязными словами и проклятиями, которые только существуют, когда узнает, во что ты его втянула.
– Но, ему ведь надо помочь! А если он попал в аварию? Он же умрет!
– Сиди и не дергайся. Тебе ни все ли равно? Он твой знакомый? Нет? Вот и молчи в тряпочку.
– Но… он же… – голос дрожал.
– Хочешь рядом с ним прилечь? – девушка содрогнулась. Она-то в глубине души знала, что в течение двенадцати месяцев ее убивать Алессандро не собирается, но все равно боялась. – Слушай, – выражение его лица немного смягчилось, однако голос все еще оставался весьма грубым и холодным, – если я остановлюсь, на нас могут совершить нападение. Хотя бы иногда пользуйся мозгами.
Дарья поджала губы, судорожно вдохнула воздух и кивнула.
– Мы сейчас едем в мой аэропорт. Через час-полтора, думаю, будем на Сицилии.
***
Сицилия, Марсала.
Два главных героя выходят из самолета. Солнечные лучи ударяют по глазам, но холодный ветер пробирает до дрожи, а горло сковывает волной боли. Лака на ногтях Дарьи больше нет, она его весь содрала и теперь можно лицезреть ее посиневшую (или уже почерневшую?) ногтевую пластину.
«Как ему не холодно в этой рубашке?»
– Алессандро! Как долетели? – к ним стремительно направляется Джованни. – Слушай, у твоей подопечной уже губы посинели. – Консильери снимает с себя черный плащ и передает его Соколовой, на что Алессандро лишь усмехается.
– Grazie[3], – девушке хотелось добавить «не стоило», но однозначно стоило, иначе завтра она бы лежала с температурой, и, ни о какой подготовке к свадьбе не шло бы даже речи.
– Все, поехали уже домой. – Автомобиль тронулся с места. Вновь черный. Но в этот раз они ехали уже не по цветастым улицам столицы, а по серым переулкам провинции. На сей момент этот цвет хотя бы чуть-чуть вписывается в окружающую среду.
***
Прошло около получаса, прежде чем из автомобильных окон завиднелся небольшой кирпичный коттедж. В округе лес и горы. За домом, видимо, поле.
Вполне неплохо: два этажа, уютный двор, но вот огромный забор из черных металлических прутьев высотой в метра три уродует всю картину. Да и охрана с оружием в руках сюда не особо вписывается…
– Подожди, сядь, – девушка уже собралась выходить из машины, но ее остановила рука Алессандро. – Все мое окружение, кроме Джованни, не знают о том, что мы заключили договор. Так что, будь добра, веди себя подобающе в присутствии лишних ушей. Про последствия, думаю, ты догадываешься.
После этих слов последовала ослепительная улыбка, а Дарью же пробрала дрожь, на этот раз отнюдь не из-за холода.
«Нам что, впредь разыгрывать спектакль в роли до гроба влюбленной парочки?»
– Еще Стефания знает, я ей рассказал.
Тяжелый вздох и сдавленный стон мученика слетели с губ Манфьолетти.
– Какого черта, Конте? Она же теперь все мозги мне чайной ложечкой выест.
– Я не виноват, меня заставили, – пускает смешок консильери. – Долго еще здесь сидеть собираетесь?
***
Второй час ночи.
Прислуга разложила все вещи по своим местам, а Алессандро теперь живет в одной комнате с Дарьей. Он аргументировал это тем, что иначе все обязательно что-нибудь да заподозрят.
Соколова выходит из душа и спокойным шагом направляется к спальне.
«Его сейчас не должно быть в комнате. Сто процентов же сидит в кабинете в очередной кучке докуме…»
– Алессандро? Что вы делаете?
Картина: девушка в пижаме с мокрыми волосами стоит на пороге спальни, а Манфьолетти, держа левой рукой рокс с алкоголем, копается в ее смартфоне, стоя у окна. На главном герое плащ, длиной до середины икр, классические брюки и белая рубашка, поверх которой надето жабо, украшенное большим камнем.
«Он куда-то собрался, раз так вырядился? Да еще и в верхней одежде. Или только недавно пришел с улицы? Рокс в руке… Он же не пьян? Господи, пусть он будет трезвым»
– «Как умереть быстро без боли», «топ-10 способов самоубийства», и «полное руководство по суициду». Отличная история поиска в Гугле. Если так интересно, то могла и меня спросить. С радостью бы просветил тебя во всех подробностях.
(Он бы просветил)
– Пожалуйста, положите на место.
– И что, какой способ выбрала? – в его прокуренном голосе проявилась ярко-выраженная презрительная насмешка.
– Для чего вам мой телефон? Что вы хотели?
Дарья застыла в изумлении. Она не думала, что кому-нибудь сможет прийти в голову идея залезть в историю ее браузера. Да и тем более, она искала это не в серьез (по крайней мере, девушка себя в этом активно старалась убедить).
– У меня нет ни единой причины тебе доверять. Учитывая, что твой отец далеко не простой человек.
– Он мне не отец, – ответила (или скорее прикрикнула) слишком резко, даже для самой себя. – И вы хотите сказать, что я предоставляю Дмитрию какую-нибудь информацию, связанную с вами и вашей… деятельностью?
– Я этого не говорил. Просто на время заберу твой телефон, чтобы держать всю ситуацию под контролем. – Соколовой осталось только промолчать на это заявление. – А, и еще… завтра у тебя состоится сеанс с психотерапевтом.
– А если я откажусь?
– А тебя никто и не спрашивал. – Смартфон отправляется в карман, рокс опустошается залпом и остается на тумбочке, а сам Манфьолетти направляется к двери. – Ложись спать, меня не жди. Буду поздно, если не утром, – он включает торшер и гасит верхний свет. В полутьме Алессандро устрашает еще больше. – Не засиживайся.
Резкий хлопок дверью. Даша одна в комнате. Она подходит к окну, из которого видимы ворота. Девушка садится на подоконник и следит за тем, как Алессандро вместе с Джованни выходят из дома, перезаряжают свое оружие и скрываются в автомобилях. Два черных авто выехали за пределы двора и покинули поле зрения, в след за чем Дарья ложится на кровать в попытках уснуть. Если бы у нее сейчас был в доступе телефон, она бы написала маме…
***
Вновь хлопок дверью, на этот раз тихий. Алессандро медленно подходит к окну, стягивает с себя плащ и вешает его на спинку стула. Ноги подкашиваются, а на небе только собирается заря. На его белоснежной рубашке темные следы чьей-то крови, жабо снято, а пуговицы расстегнуты до солнечного плетения. Теперь можно разглядеть под ключицами татуировку паука, которая перекрывает старый уродливый шрам.
Мужчина берет одежду из дубового шифоньера, дверка которого предательски скрипнула, и осторожными шагами удаляется из спальни, заходя в ванную. Раздевается, включает холодную воду и сползает по стенке на пол.
Сегодня он убил человека, в венах которого текла его кровь. Он убил родного брата. Хотя Манфьолетти его и ненавидел, на душе повис ужасающий своей величиной камень.
«Сколько раз я уже убивал? Сто? Двести? А сердце бьется как в первый, – выдыхает, подставляя лицо под холодные струи воды. – Но это была необходимость. Франческо нарушил омерту, сам виноват»
«Да какая к черту омерта?»
***
Сегодня он не уснет. Зная это, Алессандро сразу после душа ушел в свой кабинет.
Теперь осталось закопаться по уши в работу, чтобы не думать о том, что произошло. Его посещали мысли рассказать про эту ночь своему психотерапевту, но, уже набирая ее номер, посчитал, что это будет проявлением слабости. Поэтому Манфьолетти просто подавит эмоции, запихнет все свои страхи и переживания куда подальше, и забудет.
На столе стоит две кружки с кофейным осадком, а третий рокс виски уже отправляется в организм главного героя. Не помешало бы мыть чашки, прежде чем брать новые.
В пепельнице четыре новых бычка, в скором времени в их компанию добавится пятый, однако эту идиллию нарушает тихий стук в дверь, а на пороге показывается консильери.
– Джованни? – раздается подавленный голос Алессандро, но затем он закашливается и тон становится привычным. – Чего тебе?
– Решил вместе со своей невестушкой в ряды анорексичек записаться? – Алессандро закатывает глаза.
– Да иди ты.
– Уже третий час дня, а ты кроме этой дряни, – Конте обводит рукой многочисленные кружки и полупустую бутылку с алкоголем, – ничего не ел. Не появился на завтраке, на обеде тоже. Марта готовила, а в итоге никто не пришел.
