Текст книги "Благодать (ЛП)"
Автор книги: Yahtzee
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
Оказалось, бывший аскет на самом деле был сластолюбцем.
Чарльз водил руками по спине Эрика пока они целовались, долго и глубоко. Массировал его плечи, его бедра, целовал и ласкал каждый сантиметр его кожи, превращая каждое движение одновременно в ласку и пытку. Эрик ощущал его мягкое дыхание на своей коже, когда Чарльз вдыхал его запах.
Для Чарльза занятия сексом не были отказом от священного. Он соединил два эти понятия, переплавив их в одно целое.
Пальцы Чарльза нащупали пульс на бедренной вене Эрика. Он замер и их глаза встретились.
– Иногда мне кажется, что это то, для чего я был рожден, – прошептал Чарльз. – Чтобы любить тебя.
Эрик потянул его на себя, закрывая глаза и вовлекая в еще один поцелуй. И на какой-то момент он поверил, что мир прекрасен.
***
На следующий день на работе Эрик получил два телефонных сообщения от Чарльза.
В первом, полученном утром, говорилось, что он сегодня не сможет прийти в офис социальной помощи иммигрантам. Эрик несколько секунд смотрел на слова, нацарапанные на розовой бумажке, и задавался вопросом, не сделал ли последний руководитель волонтеров что-то не так. Чарльз не пропускал ни дня, если не был смертельно болен.
Но он не поехал утром вместе с Эриком, потому что ему нужно было в консультационный центр – заниматься вопросами умершего мужчины. Может быть, это оказалось сложнее, чем Чарльз планировал. Может быть, он ездил куда-то для его дочери, или упаковывал вещи для «Доброй воли», что-то в этом роде. Это имело смысл. Так что Эрик не волновался.
Затем, в середине вечера, на столе появилось еще одно сообщение, гласившее только: «ПОЗВОНИ ЧАРЛЬЗУ. ДОМОЙ.»
Эрик набрал номер, как только смог, но телефон звонил и звонил, без ответа.
Это ничего не значило. Особняк был огромным, но в нем была всего одна телефонная линия с несчастными тремя телефонами – на весь четырехэтажный дом.
Тем не менее Эрик перезвонил через полчаса и почувствовал облегчение, когда Чарльз поднял трубку.
– Эрик. Это ты звонил до этого, да? Прости. Нужно было сменить подгузник.
Эрик запнулся.
– Что?
– Джин. Ее отец – тот мужчина, про которого я говорил вчера. Ну, она тут со мной.
– О, – он напомнил себе, что великодушие Чарльза было одной из тех черт, которые он в нем больше всего любил. Было удивительно, что это великодушие не проявило себя в качестве сиделки намного раньше.
– Мы обязательно поговорим об этом позже, но я бы хотел заранее предупредить тебя о бессонной ночи, которая без сомнения нам предстоит, – только Чарльз мог быть настолько довольным от перспективы не выспаться. – И попросить тебя захватить пару упаковок Найс-Пакс в магазине. И немного молока. Ох, и детскую пудру.
Эрик хотел возразить, но это было бессмысленно. Родственники девочки, по-видимому, не могли ее еще забрать – возможно, ехали издалека, – и Чарльз не мог оставить ее в доме одну, даже на ночь. Его импульс был настолько же естественным, насколько и добрым. Упрекать его в этом значило только раскрыть… слишком многое.
В любом случае, это была всего одна ночь. Он сможет это выдержать.
– Хорошо, – сказал Эрик. – Могу еще захватить что-нибудь на ужин. Китайская кухня?
– Хорошая идея, – на том конце что-то звякнуло. – Ох, Джин, не вытаскивай все сковородки. Ты…я должен идти.
– Иди. Увидимся вечером, – Эрик поспешно положил трубку, чтобы снова не услышать звук детской игры.
***
Он старался изо всех сил. Купил Найс-Пакс (которые оказались чем-то вроде одноразовых влажных салфеток), детскую пудру и молоко в магазине. Заказал на вынос две большие порции китайского супа и курицы в кисло-сладком соусе. Когда Эрик наконец добрался домой, то был уверен, что спокоен и разумен. Возможно, это действительно было правдой.
Но все это рухнуло в тот момент, когда он заглянул в гостиную и увидел маленькую девочку, которая таращилась на него в ответ.
Аня, сказало его сердце. Не потому, что эта девочка была похожа на нее. Потому, что она была совершенно на нее не похожа.
Ребенок смотрел на него с неуверенностью. У нее были рыжие волосы, необычайно густые для ее возраста, который предположительно был в районе года. В руках она сжимала тряпичную куклу и сидела очень спокойно.
Эрик мог только смотреть в ответ.
– Так, что я слышу… – голос Чарльза затих, когда он появился в гостиной, взъерошенный и помятый, с блаженной улыбкой на лице. – Эрик! Ты дома.
– Я… – его горло сжалось, не пропуская слова. – Да, я вернулся.
– Эрик, это Джин, – Чарльз подхватил девочку на руки, чересчур поспешно. Она отвернулась от Эрика, спрятав лицо на плече Чарльза. – О, Джин, не будь такой застенчивой. Это Эрик. Он тоже тут живет.
Это, несомненно, была подсказка – он должен был сказать что-то успокаивающее ребенку, или что-то теплое Чарльзу. Но вместо этого он просто стоял там с пакетами в руках, глядя на них как какой-то дурак.
Чарльз похлопал Джин по спине. Рука тряпичной куклы обвилась вокруг его шеи, как будто она обнимала его.
– Не переживай. Она привыкнет.
– А.
Наконец внимание Чарльза переключилось с маленькой девочки на него.
– Эрик…ты в порядке?
– Я отнесу это на кухню. Потом мне надо подняться наверх, – единственное, что Эрик знал, это то, что он должен уйти от этой сцены, этого момента, этого ребенка, сейчас же.
Он поспешил в комнату, захлопнул за собой дверь и убедился, что закрыл ее на замок, хотя раньше никогда не закрывался от Чарльза, даже не думал о такой возможности. Но Чарльз не пошел за ним. Он будет следить за маленькой девочкой. Охранять ее. Эрик меньше всего ожидал этого, и все же…
Он не должен снова расклеиться. Не так, как вчера. Он сможет… конечно, он сможет…
Но взаимодействие с детьми в офисе социальной помощи иммигрантам было случайным испытанием, не больше. Большим было прийти домой и увидеть маленькую девочку на руках у человека, которого он любит. Это слишком близко к тому, что он потерял.
Одну ночь, напомнил себе Эрик. Ради них обоих. Ты сможешь выдержать одну ночь.
Спустя час он спустился по лестнице в джинсах и футболке, придя в себя, более или менее. Телевизор был включен, маленькая девочка сидела перед ним, увлеченно наблюдая за приключениями Флинтстоунов. Чарльз поднялся с дивана.
– Ты в порядке? Я могу разогреть ужин.
– Еще не голоден, – он старался смотреть на Чарльза, это делало ребенка не более чем размытым силуэтом на краю его поля зрения. – Прости за мое поведение раньше. Не хотел так остро реагировать.
– Я должен был лучше тебя подготовить, – Чарльз мягко провел пальцами по волосам Эрика. – Прошлая ночь воскресила болезненные воспоминания. Неудивительно, что ты был расстроен.
– Это в прошлом, – сказал Эрик, и это получилось легко и спокойно.
Улыбка исчезла с его лица, когда Чарльз сказал:
– Нет, это не так.
– Что ты имеешь в виду?
Чарльз взглянул за свое плечо, но девочка – Джин – оставалась загипнотизированной телевизором. Он потянул Эрика в сторону коридора и пробормотал:
– Я знаю, что это беспокоит тебя, и я знаю, что у тебя на это есть причины. Но у нас есть шанс…ох, Эрик. Обещай мне, что ты подумаешь об этом.
– Подумаю о чем?
Внезапная, удивительная улыбка появилась на лице Чарльза.
– Отец Джин встречался с адвокатом. Он действительно планировал лечь в реабилитационный центр. Даже начал готовить документы.
– Значит, это все-таки было не самоубийство, – вот из-за чего Чарльз был так взволнован. Правда же?
– Один из документов, которые он подписал, был юридической опекой для Джин. Он хотел, чтобы я позаботился о ней те несколько недель, которые он будет отсутствовать. Конечно, он должен был спросить меня… я предполагаю, что он собирался это сделать… не важно. Важно то, что на данный момент я ее законный опекун.
Эрик медленно повторил:
– На данный момент.
– Да, – Чарльз взял руки Эрика в свои, но все, что он говорил дальше, было просто шумом. Когда он сжал ладони сильнее, глядя на Эрика с любовью, надеждой и неуверенностью, он уже знал, что все это значит. – Но адвокат сказал, что в отсутствие других родственников, это дает мне большое преимущество, если я захочу удочерить Джин. И я хочу.
Единственная вещь, с которой он думал никогда не столкнется с Чарльзом в качестве своего любовника и партнера – и вот это случилось.
– Я знаю, что это очень поспешное решение. Для меня тоже, в некотором роде, но я понимаю, что для тебя это совсем по-другому. Но все, что я знаю, это что привязался к Джин с самого первого момента, как увидел ее. Мечта всей моей жизни, которую я считал несбыточной, – она здесь, и она реальна, и мы можем воплотить ее. Это будет непросто, но мы справимся, если захотим.
– Я не хочу.
Слова были хлесткими и резкими, как пощечина. Чарльз запнулся, задумался, попытался снова:
– Просто подумай об этом.
– Мне не нужно думать об этом. Мое решение не изменится. Я не собираюсь никак в этом участвовать.
Долгое время они просто смотрели друг на друга. Когда Чарльз заговорил, его голос был запинающимся и неуверенным:
– Ты не хочешь даже попробовать?
– Если бы ты понимал меня, хотя бы на одну десятую так хорошо, как утверждаешь, ты бы не спрашивал, – рявкнул Эрик. – Нет. Ответ окончательный. Категорически нет.
Он развернулся и поднялся по лестнице, чтобы быть как можно дальше от ребенка и от человека, чье сердце он только что разбил.
***
Эрик сидел в кабинете, главным образом потому, что там они держали бар. Поначалу он опасался, что Чарльз сейчас придет для серьезного и содержательного разговора. Затем он расстроился, что Чарльз все еще не пришел, чтобы покончить с этим.
К тому времени, как дверь наконец открылась, Эрик был уже настолько пьян, что не думал ни о споре, ни о чем-то конкретном вообще.
– Вот и ты, – сказал он и поставил свой стакан на ближайший стол, слишком резко. Виски выплеснулось через край, намочив кончики пальцев. Но он долил еще.
Чарльз бросил взгляд на полупустую бутылку.
– Я вижу, ты был занят.
– Вот как нужно напиваться, Чарльз, – усмехнулся Эрик. Это было его самое свирепое выражение. – Нужно пить так, чтобы все поверили.
– Тебе уже хватит, – слова Чарльза звучали строго и отстраненно, как будто он был учителем в католической школе, а не его любовником. – Ты навредишь себе.
– Разве можно навредить мне еще больше? На мне уже просто не осталось свободного места для новых шрамов. Ты так не думаешь?
Глубоко вздохнув, Чарльз подошел и сел рядом с Эриком. Он снова был собой. А вот Эрик не был – и не стремился быть.
– Я знаю, тебе будет сложно в это поверить, но я даже не мог представить, что это будет для тебя таким… потрясением.
Потрясением. Слово внушало слабость, ранимость, уязвимость. Эрик мог бы обвинить его в том же.
– Ты пытаешься заменить мою дочь и думаешь, что я не буду возражать?
– Эрик. Нет. Я понимаю, что никто и никогда не заменит тебе Аню…
– Ты просто хочешь привести другую маленькую девочку в наш дом, в нашу жизнь, и заставить меня притворяться отцом, которым я был раньше. Ну конечно. Это совсем не то же самое. Как же я не заметил?
Не было в спорах никого хуже Чарльза. Он всегда стремился к компромиссу, пониманию, теплым чувствам. Иногда Эрик с отчаянием думал, что это похоже на попытку поспорить с солнечными лучами. Даже сейчас Чарльз пытался подобрать слова, которые исправили бы ситуацию. Он понятия не имел, что эту ссору невозможно обойти, никак. Намеренно или нет, но он загнал Эрика в угол. А Эрик знал, что делать, когда его загоняли в угол.
– Я знаю, что ты все еще горюешь по Ане. И всегда будешь, – начал Чарльз. – Но это не значит, что ты не можешь полюбить другого ребенка.
Эрик рассмеялся. Это был ужасный звук, даже для него самого.
– Ты думаешь, что знаешь, что такое горе. Но ты не знаешь.
– Знаю.
– Нет. Ты потерял родителей, и я как никто другой знаю, как глубоко это ранит, но это ничто по сравнению с потерей ребенка.
– Я понимаю…
– Я знаю, ты говоришь, что можешь чувствовать эмоции людей, что твой Бог дал тебе этот дар. Предположим, что это правда. Ты можешь чувствовать их мгновение или минуту. Но это ни черта не говорит тебе о том, каково это – чувствовать их час, или день, или десять лет, – вытолкнув себя с дивана, Эрик хотел сделать шаг, но колени подогнулись под ним. Он пошатнулся в сторону каминной полки, пытаясь удержаться. – Ты не можешь даже представить, Чарльз. Каково это – чувствовать их постоянно. Когда ты не можешь больше терпеть это ни секунды, но терпишь, потому что выхода нет. Мое сердце… мое сердце зовет кого-то, кто никогда не вернется, но оно все зовет и зовет, все ждет и ждет – и не может перестать звать. Я не могу перестать ждать. Но она никогда не вернется.
Чарльз закрыл глаза. В этот момент, несмотря на свои опровержения, Эрик почти мог поверить, что Чарльз действительно чувствовал то же, что и он.
– Ох, Эрик.
– Может быть, ты думаешь…то, что я люблю тебя, люблю больше, чем когда-либо любил Магду, хоть я и чувствую себя ничтожным негодяем, говоря это… может быть ты считаешь, что я могу таким же образом заменить Аню. Это не так. Не когда ты потерял ребенка. Что-то в тебе умирает вместе с ним.
– Ты все еще жив. Не только в буквальном смысле. Твое сердце – твое мужество, твоя преданность людям, которым ты помогаешь. И твоя душа, Эрик. Ты самый живой человек из всех, кого я знаю.
Мерзавец выбрал то самое неправильное слово. Эрик мог бы даже пожалеть его, если бы не был так чудовищно зол.
– Моя душа. Ты беспокоишься о моей душе. Ну конечно, конечно все рано или поздно сводится к Богу. Тому самому Богу, который бросил тебя блуждать по пустыне. Тому самому Богу, который оставил меня в кромешной тьме. Ты все еще хочешь восхвалять его.
К удивлению Эрика Чарльз поднялся, его челюсти были напряженно сжаты.
– Ты не обязан верить в то, во что верю я. Но ни на секунду не думай, что я наивен. Что я не думал об этом столько же, а может даже больше, чем ты. Я не ребенок, который не знает правду о Санта Клаусе.
Эрик пожал плечами. Чувствуя себя более устойчиво, он решился подойти к своему стакану и сделал еще один глоток.
– Давай тогда поговорим об этом на твоих условиях. Допустим, Бог реален. Он смотрит на нас все время. Он может сделать что угодно, и все же оставляет нас корчиться в муках смертности. Он оставил Аню сгорать до смерти. Он отослал меня из дома в тот день, так что я не смог умереть вместе с ней. Так что я должен был смотреть, как они достают из-под щебня то, что от нее осталось. Какой божественной цели это послужило? Скажи мне, Чарльз. Скажи мне это.
– Я хочу быть рядом с тобой, хочу помочь тебе, но это сложно, когда ты нападаешь на меня.
Это бы раздражало меньше, если бы за всю свою пацифистскую, наполненную любовью к Богу жизнь Чарльз хотя бы раз имел приличие разозлиться, как любой нормальный человек.
– У тебя нет ответов? Ну что же, тогда они есть у меня. Ответы, которые ты должен услышать. Тот Бог, которому ты поклоняешься, которому ты посвящаешь свою веру – он вырвет сердце из твоей груди и будет смотреть, как оно перестанет биться. Он сожжет твой дом. Он сожжет твоего ребенка. Он затопит весь мир.
– Я знаю, – сказал Чарльз и покинул комнату.
***
* “He died so far from grace.”– Он умер так далеко от благодати (grace).
“Grace. Was that the child?”– Грэйс (имя). Это был ребенок?
“No. Not a name. I mean the grace of God.” – Нет. Не имя. Я имею в виду Божью благодать.
Игра слов. К сожалению, русский аналог подобрать не удалось, но имена Вера и Надежда наиболее близки по смыслу.
========== Глава 2 ==========
Эрик проснулся на диване с жутким привкусом во рту и худшей головной болью за всю его жизнь. Память просочилась в его разум так же нежелательно и болезненно, как и яркий свет, лившийся сквозь окна.
Где-то вдалеке, вероятно, этажом ниже, плакал ребенок…нет, он вопил, все громче и громче. Теперь Эрик вспомнил, что слышал его ночью. Плач будил его ото сна, и в пьяной дреме он каждый раз сначала думал об Ане. Один раз он даже потянулся ногой к краю дивана, пытаясь раскачать колыбель.
Эрик посмотрел на открытую бутылку на столе, как на врага, затем заставил себя подняться и пойти в спальню. Чарльз, разумеется, уже давно был внизу с Джин. Их кровать выглядело странно, разобранная только с одной стороны. Эрик задался вопросом, как долго Чарльзу удалось поспать.
Только став под душ, он начал сожалеть о том, что сказал. Не о самом факте всего этого – он все же считал это скорее фактом, чем своей точкой зрения, но о том, что он впервые намеренно сделал Чарльзу больно.
Да, Чарльз первый причинил ему боль, но сделал это не намеренно. Несчастный, он думал, что это принесет им радость.
Эрик уперся руками в мокрый кафель и позволил горячей воде стекать по его спине. Но он не почувствовал себя чище. Потребовалось несколько минут, прежде чем он смог выйти из душа, вытереться, одеться и спуститься вниз.
Увидеть девочку снова было не так сложно, как он думал. Или он был готов к этому, или просто был слишком несчастен, чтобы почувствовать себя еще хуже. Она выглядела не намного счастливее. Ее рыжие волосы были спутаны, а лицо все еще красным от недавнего плача. Что касается Чарльза – темные круги оттеняли его глаза, в руках он держал почти опустевшую банку с детским питанием. Эрик подумал, что на нагрудник попало больше еды, чем внутрь ребенка.
– Вот ты где, – сказал Чарльз так же мягко, как и всегда. – А я уже начал думать, что ты проспал.
Эрик наклонился и поцеловал Чарльза в лоб.
– Я вел себя ужасно прошлым вечером. Чарльз, мне очень жаль.
– Ты был расстроен, – то, как Чарльз это сказал, давало понять, что это не оправдание, но Чарльз его понимает. – И ты был честен со мной.
Эрик поднял бровь. Даже это заставило его голову болеть сильнее. Чарльз вздохнул.
– Эрик, я с самого начала знал, как ты сердишься на Бога. Ты всегда молчал об этом ради меня. И это большое облегчение, что ты наконец сказал это.
– Я должен был сказать это по-другому, – нужно было сменить тему, пока была такая возможность. – Ты выглядишь хуже, чем я. Без обид.
– У нас была тяжелая ночь. Джин… она не хотела засыпать, или не могла. Что-то пугало ее…я не могу выразить это словами…но, без сомнения, это что-то связанное с пребыванием в новом доме с людьми, которых она почти не знает. Так что она не спала всю ночь. Я успокаивал ее, и все было хорошо, но когда я пытался положить ее снова в кровать – катастрофа.
Это звучало как стандартная манипуляция ребенком, но Эрик промолчал.
Чарльз провел рукой по волосам девочки, и она улыбнулась ему, слабо и заплаканно – это была почти взрослая эмоция.
– Теперь у нас проблема с завтраком. Но мы справимся. Как-нибудь.
– Ты не поедешь в консультационный центр?
– Конечно, нет, – Чарльз посмотрел на него.
Ну разумеется, он позаботился освободить время. Эрик задумался, не собирается ли он уйти насовсем, посвятив себя домашним делам. Пожалуйста, только не это.
– Нам определенно нужно поговорить. Сегодня вечером…попробуем еще раз.
Как будто вопящий ребенок даст им возможность рассуждать рационально. Как будто то, что каждый из них скажет позже, сможет изменить то, что уже было сказано.
– Поговорим вечером, – Эрик подумал, что лучше оставить все как есть.
***
Большую часть дня Эрику удавалось с головой погрузиться в работу, но в обед он направился в парк, чтобы съесть свой сэндвич там. Он часто делал так, когда был один. И как всегда, это напомнило ему о Чарльзе. Они приходили сюда бесчисленное количество раз, когда все еще были друзьями, тайно влюбленными друг в друга, и один раз в те измученные надеждой недели, когда Чарльз должен был сделать свой выбор между Эриком и церковью.
Чарльз выбрал Эрика. Он нарушил свой обет – то, что значило для него больше, чем все остальное; потеря, которую он все еще ощущал и будет ощущать всегда. Это был не просто отказ от работы. Чарльз забрал назад самую значительную жертву, принесенную Богу, и навсегда изменил каждый аспект своей жизни. И все это он сделал ради Эрика без единого слова сожаления.
Теперь Чарльз просил об ответной жертве, но Эрик не мог принести ее.
Он не мог. Это не был выбор. Это была реальность. Поставить другую маленькую девочку на место Ани – нет. Даже если он попытается, результат все равно будет поверхностным. Шоу марионеток. Это будет издевательством как над его горем, так и над ребенком, который, казалось, уже и так видел его насквозь. Было что-то необъяснимое в этой девочке, в ее широких, оценивающих, почти взрослых глазах…что-то совсем не похожее на то, что было в глазах Чарльза…но это, конечно, был всего лишь результат его взбушевавшегося воображения. Возможно, это были последние отголоски похмелья в его пульсирующей от боли голове.
Эрик чувствовал себя больным, как физически, так и эмоционально. Спустя годы он смог смириться со своей скорбью по Магде. С Аней же все было по-другому. Единственный путь, который он нашел, это отказаться от чувств, забыть о ней, насколько возможно. Теперь память тяжелым камнем висела на его шее.
Как получилось, что прошедшие годы не смягчили боль ни на йоту? Почему, будучи похороненным столько лет, горе ощущалось только острее?
Аня была настолько меньше Джин – в своем возрасте Джин уже прожила вдвое больше нее.
Он вернулся к более комфортным воспоминаниям других моментов на этой лавке. Много раз они с Чарльзом обедали тут, и Эрик ловил себя на том, что ослеплен синевой его глаз, бесконечным благородством его духа. Целыми днями он мечтал о том, каково это – быть не только другом Чарльза, но и его любовником.
Реальность оказалась даже лучше, чем его мечты.
И это снова может быть так. Будет так. Если только Чарльз передумает.
***
Сообщение, оставленное Донной пока Эрик обедал, говорило ему прийти вечером в «Травиату» – не оперу, а ресторан в Нью-Салеме. Это было их с Чарльзом любимое место: вкусная еда, свечи, уединенные кабинки, огражденные высокими стенами, и персонал, который ни разу не обратил внимания на тот факт, что два мужчины регулярно ужинают наедине.
Как Эрик и ожидал, Чарльз ждал его там один.
Они никогда не целовались на публике. Никогда даже не держались за руки. Но взгляд, которым Чарльз посмотрел на Эрика, когда он сел напротив, восполнил все это.
– Ты должен быть более осторожным, – сказал Эрик. – Я напился и вел себя как засранец, а ты вознаграждаешь меня за это приятным ужином? Тебе не следует поощрять меня.
– Вообще-то, ты платишь.
Эрик рассмеялся.
– Вполне справедливо.
Ох, это было заманчиво, так заманчиво – просто шутить, флиртовать и делать вид, что все в порядке. Но это только откладывало неизбежное. Он глубоко вдохнул.
– Так где же девочка?
– Джин с Анетт. Ты знаешь ее – из консультационного центра. Она сказала, что не против один вечер побыть сиделкой.
Один вечер. Сиделкой. Этого было слишком много для его слабой надежды.
– Ты уверен, что нет никаких других вариантов, кто мог бы позаботиться о ней?
– У нее нет родственников, – сказал Чарльз. – Другие варианты – приют или частное агентство по усыновлению. И я не заинтересован в этом.
Тишина между ними была такой напряженной, почти пугающей, но затем появился жизнерадостный официант, предлагающий фирменные блюда. Эрик понял, что рассматривает меню так, будто это какой-то очень важный документ, будто он мог найти решение их проблемы где-то между салатами и пастой. Пластиковые страницы были слегка потрепаны, а их края царапали его ладони.
Как только они снова остались одни, Чарльз наклонился через стол, и хотя его рука не коснулась руки Эрика, они оказались удивительно близко.
– Я никогда не понимал раньше. По поводу Ани.
О Господи, если бы только они могли снова вернуться к обсуждению усыновления.
– Это то, о чем я говорил. Конечно, ты не понимаешь. Я надеюсь, тебе никогда не придется.
– Ты никогда не рассказывал о ней. Я говорил себе, что это ранит тебя слишком сильно… что, позволяя тебе молчать, я уважаю твое горе. Но теперь я понимаю, что нам нужно было поговорить об этом намного раньше.
– Ты не мой психоаналитик, Чарльз. Или ты восполняешь время, которое пропускаешь в консультационном центре?
Чарльз покачал головой.
– Это огромная часть твоей жизни…огромная часть тебя, которую я не знаю.
– Ты знаешь меня, – прошептал Эрик. Если Чарльз не знает его, то никто в этом мире не знает.
– Да. И нет. Помнишь, как этим утром я сказал тебе, что всегда знал, как ты сердишься на Бога?
Это была не совсем правда, так как Эрик думал, что нельзя сердиться на что-то, чего не существует. Но его злило отсутствие доброго Бога, в которого верил Чарльз. Достаточно близко.
– Я сказал, что рад, что ты наконец сказал об этом, и это правда, но… Я также боялся этого момента. Слишком боялся. Я никогда не просил тебя рассказать о твоей самой глубокой печали частично из-за своего собственного малодушия. Это было моей трусостью. Мне жаль.
– Перестань извиняться за мое поведение. Мы не говорили об этом, потому что я не хотел говорить об этом. Я не хотел думать об этом.
Чарльз тихо ждал.
Понадобилось некоторое время, прежде чем Эрик смог договорить.
– Я прятался от своего горя. Если хочешь поговорить о малодушии, говори об этом. Но это то, что я должен был делать, чтобы выжить.
Пальцы Чарльза переплелись с его собственными – это была настоящая ласка, на публике, такая потрясающая, что это пробилось сквозь мрачность Эрика. Как и то, что Чарльз не отстранился в тот же момент.
– Ты расскажешь мне об Ане?
– Ты знаешь, что с ней случилось. Не заставляй меня снова говорить об этом.
– Не о ее смерти. О ее жизни. Расскажи мне, какой она была.
Эрик на секунду сжал пальцы Чарльза в ответ, затем отстранился – не для того, чтобы быть дальше, а потому что чувствовал, что придется копать очень глубоко даже для того, чтобы просто подобрать слова.
– Она была восьмимесячным младенцем. Слишком мало, чтобы говорить об… индивидуальности. Уникальности. Аня, на самом деле, никогда ничего не делала. Она никогда не была собой. У нее не было даже этого.
– Что ты вспоминаешь, когда думаешь о ней?
Он не думал о ней. В этом был весь смысл. Это помогало удерживать его сокрушительное горе в каких-то рамках. Единственное, что помогало. Но последние несколько дней заставили его думать о ней, так что он мог ответить, пусть и сбивчиво.
– Когда она улыбалась, ее лицо было…неровным. Кривым, – горло сжалось, мешая ему говорить. – Я напевал «К Элизе», чтобы усыпить ее. В день ее рождения именно я смыл с нее кровь. Она была такой крошечной, что умещалась в моих руках, и это пугало меня. Она смеялась, когда я целовал ее живот – я делал это, только чтобы услышать ее смех, я уже даже не помню, что был этим человеком…ох, боже, Чарльз, хватит. Хватит.
Когда Эрик поднял взгляд, он увидел Чарльза со склоненной головой, слезы беспрепятственно катились по его лицу. Этого было достаточно для него, чтобы захотеть послать к черту этот ресторан, заполненный людьми, сжать Чарльза в объятиях, целовать его так сильно, чтобы прогнать всех призраков…
Но официант принес их заказ, вежливо не обращая внимания на момент, который прервал. Они должны были попробовать каждое блюдо и похвалить его, прежде чем снова оказались одни.
Чарльз заговорил первым.
– Джин – не Аня.
– Нет. И никогда не сможет быть.
– Но…разве это не…я имею в виду, со временем, в своих мыслях, ты сможешь посмотреть на это по-другому.
– Такое горе никогда не меняется. Ты носишь его с собой постоянно, – Эрик перемешивал свою пасту вилкой. – Ты знаешь, что это происходит со мной, но ты не можешь это изменить.
– Не могу.
– Я не… виню тебя. Просто хочу, чтобы ты понял.
Чарльз откинул голову на кожаную перегородку. Он выглядел более уставшим, чем Эрик. Спал он еще меньше, чем сам Эрик, и у него без сомнения был более сложный день.
– Джин нужен кто-то. Не приют. Ей нужны родители. Люди, которые будут любить ее.
– Агентство по усыновлению, без сомнения, найдет семью, которая будет это делать. Более того, тебе не кажется, что девочке нужна мать? Как ты предполагаешь помогать ей со свиданиями? С переходным возрастом?
– Ты бы удивился тому, о чем человек призван говорить, будучи священником, – ответил Чарльз. Но частица уверенности исчезла из его голоса.
Эрик продолжил использовать свои преимущества.
– Кроме того, если станет известна правда о нас, ты потеряешь право опеки. Даже если мы сможем скрыть это от суда, что случиться через три года, или пять, или когда кто-то впервые спросит ее о жизни дома? Ты хочешь, чтобы она постоянно врала? Как ты думаешь это будет, когда ей впервые станет стыдно за нас?
– Мы воспитаем ее лучше.
– Что насчет ее одноклассников? Их родителей? Ее парней, когда они у нее появятся?
– Мы… мы сможем справиться со всем этим, когда придет время.
– Чарльз. Пожалуйста. Не делай вид, что это будет просто.
– Я хочу только сказать, что она сирота, у которой нет дома, нет никого, кто бы ее любил, а мы можем дать ей все это, и намного больше.
Эрик ударил ладонью по столу, не слишком громко, но достаточно, чтобы глаза Чарльза расширились.
– Прекрати это. Прекрати превращать все в абстракцию, в теологию и высшее благо. Я хочу, чтобы ты хотя бы раз побыл эгоистом. Признай, что ты хочешь чего-то для себя. Можешь ты сделать хотя бы это?
– Да! Я хочу этого! Я хочу быть отцом Джин, – сказал Чарльз, резко втягивая воздух, как будто он не мог поверить в то, что говорит это вслух. Но плотину прорвало. – Я хотел ребенка всю свою жизнь – хотел больше, чем что бы то ни было.
Больше, чем быть священником. Больше, чем Эрика.
Они так много говорили о том, что Эрик скрывал от Чарльза. И до этого момента он не подозревал, что Чарльз хранит свои собственные секреты.
Чарльз успокоился, прежде чем сказать:
– Я никогда не думал, что это может произойти со мной. С нами. Затем, когда адвокат позвонил мне по поводу Джин, моей первой мыслью было то, что я могу сделать это для Джона, чтобы отпустить его, чтобы не оставить его с этим горем. Я не думал о постоянной опеке тогда, я не думал даже спрашивать об этом. Но когда я увидел ее…Эрик, я узнал ее. Я узнал ее в тот же самый момент, не как какое-то представление о ребенке, но как ее саму. Джин поселилась в моем сердце. Я не могу выбросить ее оттуда. Я не смог бы сделать этого даже спустя пять минут после того, как увидел ее впервые.
На несколько вдохов между ними повисла тишина. Наконец Эрик сказал:
– Тогда мы, похоже, зашли в тупик.
– Ты…– Чарльз задохнулся. Он смотрел в дальний угол ресторана, быстро моргая, прежде чем заставил себя сказать остальное. – Ты ставишь мне ультиматум?
Эрик был тем, кто осмелился прикоснуться в этот раз, их пальцы переплелись на короткое мгновение.
– Не более, чем ты мне.
– Тогда что это?
– У каждого из нас есть свои пределы, – как разумно это звучало, каким ровным был его голос. Ни одна живая душа в ресторане не догадалась бы, как близок он был к тому, чтобы сломаться. – Я не могу сделать единственную вещь, которую должен сделать для тебя. Ты не можешь отказаться от единственной вещи, от которой я прошу тебя отказаться.
