Текст книги "Тыквенный пирог (СИ)"

Автор книги: яблочный принц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Вот теперь они и раздумывали, где бы разжиться вторым завтраком, чтобы зарядиться новой энергией и продолжить путь. Лакс был за ферму, последнюю перед городом, Ирь – за супермаркет.

– Тебя избаловали изобретенные людьми ловушки, – пожурил жрец друга, хмыкая с высоты своего роста. – Не поддавайся, будь стойким.

– Да плевать! Главное, чтобы там был автомат с горячим кофе, сахарное печенье и что-нибудь шоколадное.

Лакс расхохотался, хлопая друга по плечу. Хаос всегда останется хаосом, не принимающим правил, режима питания и здорового образа жизни. И ему это, надо признать, в нем и нравилось.

========== Глава 3. Дублин – Сакраменто. IIX-X ==========

«В колчане дьявола нет лучшей стрелы для сердца, чем мягкий голос.»

– лорд Джордж Гордон Байрон

«Доктор Селвиг: Твой брат ведь не придёт?

Тор: Локи умер.

Доктор Селвиг: Отлично! То есть, я соболезную…»

– Тор 2: Царство тьмы

IIХ

Старенькое радио урчало свою мелодию, но дотягивалась она только до половины автозаправки. Было темно от того, что ночное небо съело солнце, было тепло и хорошо от неоновой вывески над круглосуточным магазинчиком на заправке. Он почему-то отчаянно напоминал дом, хотя до дома путника, присевшего на капот своей машины и задумчиво попивавшего кофе, было четырнадцать, а то и больше, часов лету.

…На самолете, а не проекцией или по тайным тропам, конечно. Я хмыкнул, припомнив лицо моей обожаемой сестренки, когда дернул за нити, и мы оба вывалились в высокую траву где-то под Дублином, хотя минуту назад стояли на калифорнийском пляже. Люблю путешествия – и растерянную сестренку.

И какой черт (черти) дернул (и) меня вернуться сюда?

Американская земля была чем-то вроде яблока в карамели. Для меня, того, кто ненавидит сладкое, кусать как дурак и не откусывать и липкие руки, но все равно каждый год исправно объедающегося ими на фестивалях. А вернулся я сюда потому, что захотел проверить, прыгнется или не прыгнется мне отсюда без карт Рэйчи, без ее нытья и древней силы, которой она сохранила не в пример больше, чем я.

Автозаправка – место не хуже и не лучше других.

Я потянулся, хрустнул пальцами, одернул на себе доломан, пропахший дешевой быстрой едой и машиной, и закрыл глаза. Нити вселенной льнули под руки сами, ластились, подставляли спинки, так и норовя зацепиться и дернуться самим, стоит мне только вдохнуть.

А, в конце концов, почему бы и нет? Дублин, жди меня снова! Я уже иду.

Я дернул за нити путей – и пришел.

IX

До дрожи знакомая свежесть трав обняла меня и уволокла в свой мир. Я раскинул руки и, смеясь, развалился на склоне холма, куда сам себя только забросил прямиком из Калифорнии. Ха! Транс-атлантический перелет за полминуты, как вам такое?! Он стоил мне зуда в ладонях и легкой дрожи колен, но я был доволен, как кот. Оно того стоило.

Где-то далеко раздался смех, словно дружеский ответ мне. Смех, скрип колес, конское ржание – точно, пэйви, мои любимые странники. Им приписывают то же, что и мне порой. Они не прячут свою рыжину и веселый нрав, и легки на подъем, а еще они любят, как никто другой из смертных, холмы зеленой Ирландии – потому что это и есть их дом, другого им не дано.

Я зарылся поглубже в травы, блаженно сощурился и принялся напевать мелодию, которую тут же подхватил скрипач, сидящий в повозке. Он не догадывался о моем присутствии и не мог слышать, но так уж устроены местные ветры, такие уж здесь происходят вещи.

Пэйви проезжали стороной, и я задремал, убаюканный, и мне приснился кое-кто любопытный, такой, что я даже не позабыл его лица, когда проснулся.

Вообще-то, по правде говоря, в какой-то момент теряешься среди людей и так и не выбираешься обратно. Они становятся все на одно лицо, словно теряют значение, становятся все одинаковыми – одним и тем же набором вопросов и обрывков воспоминаний. Я теперь говорю с каждым, словно знаю его с самого сотворения мира, и, уходя, встречаю его в следующем же путнике. И так и этого путника узнаю, видя впервые, и не прощаюсь с ним, чтобы расстаться навсегда и тут же встретить снова ту же суть, но с другим лицом. Они не замечают. А если замечают – то не обижаются.

Рэйчи сейчас, должно быть, в своем замке. Шуршит шелковым шлейфом или страницами журналов про Капитана Америку? Не могу сказать, что соскучился. Я и скучать давно уже перестал. (Но надо бы, конечно, ее повидать).

А вот лицо, что мне приснилось, куда интереснее.

В обрамлении темных волос, убранных в косу воина, он смотрит исподлобья, ловкий, как сама смерть, и убивает легко и искренне. Мне показалось сперва, что он пьян, но после я понял – всего лишь весел. От него веяло Хаосом, тем самым, который мне как лед, приложенный ко лбу душным днем. Он, строго говоря, и был сам этим Хаосом, просто собранным, как бы спрессованным в тело, подобное человеческому. Невысокий, сильный, опасный.

Он увидел, что я подсматриваю за ним, и клыкасто мне ухмыльнулся.

Я смотрел словно на фамильный портрет, искаженный поколениями династии и лестью художника. А он смотрел на меня, ухмылялся и не давал прочесть себя по глазам – забил на человечность в пользу своей природы. (Молодец).

Когда солнце меня разбудило, я уже знал, что господин Хаос попытается найти меня. А я – его, сразу, как только смогу. И это будет чертовски, просто дьявольски интересная встреча.

X

Я чувствовал, как он идет по моему зеленому острову, слышал его, словно он крошил под ногами весенний лед. Хаос отмечал свой путь, словно на карте, и я мог продолжать греться в гостиной у камина, зная, что и он, и мои любимые холмы еще живы.

Спустя неделю я, в очередной раз прикрывая глаза и вслушиваясь в его поступь, уловил в ней что-то новое. Он сиял голубоватым огнем, знаком мне до дрожи и до боли. Тут же на языке появился вкус кофе с американской автозаправки, в картонном стаканчике, да перед самым рассветом… Рэйчи. Привет, сестренка, как ты?

Не иначе как паршивец заходил к ней в замок, на который когда-то давно (или буквально вчера, зависит от того, какой счет тебе милее) нас вывели три карты Таро, Повешенный и дядина театральная смерть.

Я поднялся, хотел было хрустнуть затекшей спиной, но она, как всегда, отозвалась только раболепным желанием услужить. Я хмыкнул.

Кажется, пора встретиться с этим маленьким бунтарем, пока он не добрался до других моих тайников, а то, не ровен час, и до старины Джека. Или до тех мальчишек – им и так хватает друг друга, их собственной войцы, защиты, мести, парадов и атак…

Мне давно не было так любопытно!

========== Первая половина главы 4. В гостях ==========

Пэйви издали углядели и воина, и жреца (но жреца, надо сказать, заметно раньше), и принялись махать им руками, приглашая к себе. Скрипач заиграл что-то от души, веселое, дорожное, древнее. Они подошли.

– Привет, веселый народ! – крикнул Лакс, разом становясь на десяток лет моложе. Они действуют так на всех, эти пэйви, ирландские бродяги.

– Привет, жрец! – ответили ему. – Привет, друг жреца. Садитесь, – и какая-то веселая девчонка с рыжими-рыжими, словно само пламя, волосами похлопала по повозке рядом с собой. Ее яркая юбка развевалась на ветру, а улыбка сияла ярче солнца. Ирь и Лакс охотно приглашение приняли.

И все. Кто-то дал им чипсов в хрустящем пакетике, кто-то сунул в руки по бутылке пива. Жрецы не раз спасали этот народ, а кто друг жрецам – тот и друг пэйви. Все было просто в зеленых холмах, когда скрипят повозки, ржут лошади, играет скрипка и вот-вот отплясал свое Бельтайн.

Вечером кто-то тронул Ирьиллина за плечо, и он обернулся сначала бездумно, не позаботившись придать лицу огонек человечности, но тот, кто звал его, не отпрянул и не вздрогнул. Ирь не спеша влез в маску и только потом вполголоса отозвался:

– Чего? Я в твоем распоряжении, дружище.

Тот тряхнул головой. Молодой, как все они, даже те, которым минуло полсотни лет, красивый, как все они, живой и горячий, как все они.

– Во-первых, Лу хотела знать, кто ты такой, если не человек и не демон (многозначительная пауза, предназначавшаяся для ответа). Ты знаешь, Лу, красавица Лу, это та, которая пригласила вас сесть и ехать с ней.

– А во-вторых?

– Тебе передают привет из самого Дублина, – паренек хмыкнул, – с другой стороны. Сейчас тот человек просит звать его Томми, но я опять не уверен, вообще правда ли он…

– Почему не демон?

Парень рассмеялся, словно над детской загадкой.

– Легче легкого. Жрец.

Взлетевшая на лоб бровь.

– Жрец?

– Он изгнал бы тебя.

И Ирьиллин расхохотался, заливисто, безудержно, почти истерично. Его собеседник не знал, над чем тот хохочет, но присоединился к нему уже мгновение спустя, запрокидывая голову к небу и открывая красивую шею, усыпанную родинками.

Из ночи, дышавшей скрипом дерева, смешением наречий и ирландским виски, вынырнул Лакс. Пошел рядом с повозкой, оперся рукой и запрыгнул через край, немного тяжеловато по сравнению с тем, как сделал бы это Ирь, но восхитительно для человека. На его щеках и скулах горели поцелуи.

– Лу, говоришь? – жрец, кажется, запыхался. – Слушай, она правда хочет тебя видеть.

Лакс помолчал, глядя в спину подорвавшемуся с места парню, и потом закончил ворчливым «и только тебя», а Ирьиллин снова расхохотался.

Так они ехали на повозке в караване пэйви, смеялись или молчали, говорили вполголоса или роняли выкрики в ночную тишь. Никто вокруг не знал ничего ни о Святом Граале, ни о кричащем человеческим голосом камне, ни о колдунье, стерегущей некий волшебный котел. Зато они знали все о танцах под звездами и тысячу историй, над которыми можно хохотать и плакать, которые разобьют вновь и соберут твое сердце.

Ирь так и уснул, кажется, посередине какого-то рассказа, когда позади него хихикали проснувшиеся подростки. Лакс фыркнул, но набросил на него валявшуюся там же попону. Воины – они такие. Жизнь или смерть, сон или явь, день или ночь. Жрецы же привычно блуждали по сумеркам и предрассветной зорьке, и то, что они думали о такой черно-белой жизни, никто не знал.

***

Со странствующим ирландским народом они задержались по меньшей мере на три дня. Очень уж хорошо было жить такую жизнь, отчасти похожую на их, но только в окружении семьи и друзей и не обремененную предназначением и долгом.

Время это прошло незаметно и на удивление мирно – кроме разве что одной истории, в которую господин Айбер, конечно, не мог не вляпаться, просто потому что он – это он.

В тот день воин и двое мальчишек, находящихся где-то между детскими играми и «взрослым» времяпрепровождением ребят возраста примерно средней школы, кашеварили что-то на спонтанный второй завтрак. Шкворчали сосиски и помидоры, щедро посоленные с легкой руки Ирьллина, и вроде бы делать было уже нечего, стой да смотри, жди, когда все будет готово. Мальчишкам было невмоготу наблюдать за завтраком целых десять минут и не иметь возможность тут же затолкать его в рот.

Поэтому они сели прямо на землю, один поманил другого к себе пальцем, и они принялись рассказывать друг другу истории – сперва увлекательные, потом мрачные, а от них и до страшилок было недалеко. Завтрак, учиненный среди туманов в это сумрачное утро, был почти позабыт.

Господин Айбер как раз был по уши в делах: одной рукой он придерживал крышку, другой – длинную вилку, коленом, балансируя на одной ноге, пытался удержать тарелку, прислонив ее к ручке переносного очага – земля была насквозь сырой, и очаг спас час или около того от их жизней. Так или иначе, Ирьиллину было не пошевелиться никак, кроме как скупыми движениями продолжать убирать едва не подгорающие сосиски с огня, а за его спиной уже целая небольшая ватага мальчишек наперебой обсуждала бабадука, пиковую леди и матерного морского кота.

Ирь замер, не в силах пошевелиться. У него все холодело внутри, и бессмысленный, иррациональный страх едва не парализовал его на месте.

Воин знал, что может убить все, даже то, что люди считают бессмертным. И он с удовольствием убивал и демонов, и экзорцистов, и, при желании, мог бы убивать жрецов, знаменитых своей защитой. Его атакующая все живое, неживое и отчасти живое оборона была идеальна. Хаос выше даже самой смерти, как и жизни – но все же Ирь чертовски, прямо-таки ублюдки боялся.

И когда четверть часа спустя кто-то крадучись приблизился к нему, сосиски разлетелись веером по земле, тарелка и вилка загремели следом, а в воздухе едва слышно просвистел кинжал.

Лакс, сонный и растрепанный, с отросшей длиннее обычного бородой и травой в волосах, был в одном, самом последнем и самом важном миллиметре в его жизни от острия безумно острого клинка. Ирь стоял и шипел на него, Лакс тупо хлопал глазами и подбирал нецензурную брань, все бабадуки на лиги окрест были испепелены одной лишь этой ненавистью в сощуренных глазах.

Того паренька, который рассказал Ирьиллину про демона, звали Дакей. И он сейчас вместе со жмущейся к нему Лу заорал что-то изумленное, оказавшись случайным свидетелем этой утренней сцены.

– Ирь, ты что, сдурел?! – прохрипел Лакс, набравшись смелости и вытаращив на друга глаза. – Я имею ввиду, сдурел еще больше?!

Тогда Айбер выматерился и с размаху метнул кинжал себе под ноги, а Дакей бросился поднимать еще теплые, своим запахом как раз и приманившие его сосиски. Жареные помидорные ломтики было не спасти.

– Ненавижу эти детские страшилки! – гаркнул воин, так же резко вырывая кинжал и пряча его в ножны быстрее, чем уследил бы человеческий глаз. – Тупое дерьмо!

Дакей и Лакс переглянулись.

– Ты принял меня за бабадука? (молчание). Серьезно? (молчание с укоризной). Ладно, я понимаю, Ирь, но они же даже не страшные на самом деле! В чем проблема?

Воин снова зашипел, на этот раз сложив руки на груди и зло кривясь на весь мир вокруг.

– Думаешь, эти дурни хоть раз позаботились о том, чтобы придумать, как этих тварей убивать? А? – он поднял второй кинжал и спрятал и его тоже. – Они жуткие! И, главное, ни слова об их слабостях! А я не такой тупой, чтобы поверить, что такую тварь изгонит какой-нибудь стишок. Это просто ну очень ублюдски!

Дослушав этот монолог до конца, Лу хотела было ободряюще положить руку Ирьллину на плечо – но Лакс за секунду до этого успел отрицательно качнуть головой, девушка отдернула руку, а сапог воина пришелся по воздуху, а не хрупкому девичьему колену или животу.

– Полегче! – бросил жрец и сгреб друга в охапку.

Тот обозвал его, потом обозвал еще хуже, а потом – уж совсем отвратительно, но Лакс мастерски овладел медвежьей хваткой и способностью пропускать гадости от господина Айбера мимо ушей, так что тому не оставалось ничего, как смириться и прекратить истерику. Впрочем, отдышавшись, он повторил другу все точно то же самое: какие жуткие создания из детских историй и как мало способов уничтожить их известно кому бы то ни было, зато вызывать их умеет, кажется, каждый ребенок, который уже умеет говорить.

Может быть, беда была в том, что Ирь уж слишком сильно во все это верил? Потому что знал куда больше людей, ведь, как говорится, многие знания – многие печали…

– Только попробуй припомнить мне это, – буркнул он немного позже, доедая холодную сосиску, поднятую с земли заботливым Дакеем.

– Конечно, нет, старина, – Лакс был серьезен, как никогда. – Бабадуками и пиковым леди передашь все это сам, – и жрец нырнул за повозку, а в доски на месте, где он только что стоял, врезалась пустая жестяная миска, брошенная меткой, управляемой гневом рукой.

– Пугать девчонку было не обязательно, – жрец потянулся, сытый и сонный. – Но что сделано, то сделано. Таким придуркам, какими мы себя выставили, я бы и сам не отдал Грааль.

– Она бесстрашная, по глазам видно, – Ирьиллин остыл уже окончательно, и теперь только посмеивался над шутливыми терзаниями друга. – Один в один как та, которая налетела на нас на Бельтайн.

Лакс приподнял бровь.

– На парковке что ли? Да не, Ирь, они же разные, как земля и небо.

– Все одно, – пожал плечами воин, мигом теряя к разговору интерес, – кажется, что это та девчонка переоделась, подсела к пэйви и обзавелась парнем. Может, вообще так и было, а?

Это было бы странно услышать от половины знакомых Лаксу жрецов, которые не трудились даже смотреть на лица, и тем более обращать на них внимание. Но на то они и были друидскими жрецами, тенями века древнего, века вечного. А Ирь был последним на земле, кого пришло бы в голову с ними сравнивать.

– А еще подросла на пару лет, перекрасила волосы и сменила оттенок кожи, глаз, тембр голоса и сложение?

Ирьиллин кивнул:

– Да-да, что-то как раз в таком духе. Она по крайней мере очень на нее похожа, Лакс, поверь мне и не ной. Вроде той же, но с другим лицом. Даже задала тот же вопрос и как-то похоже на меня смотрела, – он откинул косу за спину и вздохнул. – А священник, как его там, был как тысяча таких же священников в других городишках. Точь в точь. Со временем перестаешь чувствовать разницу, Лакс, дружище. Так что можешь не трудиться и забить сразу.

Лакс не ответил ему, только провел рукой по отросшей бороде и задумчиво уставился куда-то в пустоту над Айберовским левым плечом. Нет, он все-таки, определенно, сдурел…

***

Каким-то благожелательным колдовом они проехали сквозь город, полный тысяч машин, людей и, благо, по крайней мере еще как-то обходившихся без метро. Город просто проплыл мимо них, упрятанный в бездонную глотку тумана, и остался позади, даже не запечатлевшись в памяти. И это было хорошо. К чему на душе лапы чужих городов?

А потом, когда Дублин оставили позади, состоялась Встреча. Тогда что-то заискрилось в воздухе, замерцало в траве и зашелестело в тумане, а кончики пальцев стало покалывать совершенно необычным образом – могло ли это быть случайностью? Было ли это случайностью? И вообще, было ли?..

Никто этого не знает. По крайней мере, никто не признается, что знает, а кто знает – тот, определенно, ни за что не признается.

Он подошел, словно явился к себе домой. Подошел – и повозки пэйви остановились, откуда-то сзади раздались приветственный окрики на шельта.[15] Кто-то лихо заиграл плясовую мелодию на скрипке, и он рассмеялся, вспыхивая улыбкой.

– О, и я скучал, и я скучал, мои любимые путешественники! Stafa tapa hu! [16]

И они расхохотались, совершенно довольные его шуткой, а он все смеялся и смеялся тоже, окруженный этими веселыми людьми, вечными странниками, как и он сам.

И потом, когда ему дали что-то выпить, расстегнули доломан и расстреляли сигареты, он выпутался из объятий этого многорукого, многоликого существа. Скулы ныли от улыбки, глаза горели.

– А где бы… – только начал он, но проныра Лу уже махнула рукой в сторону Ирьиллина и Лакса, маячивших чуть поотдаль.

И они столкнулись взглядами, словно ветры, вырвавшись из-за спины утеса. Лакса почти не тронуло этой волной, а вот Ирь и Лофт, почти полностью уже рыжий, с волосами, обрезанными по плечи и влажными от тумана, с сетью мелких шрамиков вокруг губ и лукавым прищуром… На обоих были бордовые доломаны – новый, не битый еще жизнью на Айбере и бывалый, но от этого более уютный, больше сросшийся со своим владельцем – на Томми. Открытый горящий взгляд убийцы и веселый, тлеющий искрами азарта взгляд трикстера-путника.

И именно Лакс, даром, что человек, прочитал все быстрее них и схоронил у себя в памяти. Потом то, что он понял теперь, было обнаружено ценой пролившейся крови и двух бессонных ночей, но жрец все равно не пожалел никогда о том, что тогда смолчал.

Быть жрецом – это не только разжигать костры.

Дакей, издалека глядя на эту встречу, тут же чуть было не сказал что-то про зеркала, сбои в матрице и отражения, пораженно рассматривая путников. Но Лу, прильнувшая к его плечу, перехватила его слова еще до самого первого и решительно тряхнула головой.

– Нет?

– Нет, Дакей. Они же как небо и земля! Смотри внимательно.

И они смотрели, а Томми, Ирь и Лакс ушли за туманную пелену, и, казалось бы, только что обменялись парой фраз, а сейчас уже разливали пунш по жестяным кружкам и чокались. Томми и Ирь пили на брудершафт, хохотали, пили снова – и, чуть помедлив, с гостем выпил и жрец.

А потом, когда почувствовались взаимно плечи и спины, когда каждый что-то для себя решил и тут же позабыл, Ирьиллин приблизился к новому знакомому и выдохнул ему в самое ухо:

– Уже можно звать тебя Локи? Пора?

И тот улыбнулся открыто и искренне, как деревенский мальчишка:

– Подожди до Самайна. Я как раз собирался явиться на Самайн, а?

Заиграла веселая скрипка, раздался заливистый клич заводилы, и кто-то бросился танцевать, а остальные заголосили, захлопали, засмеялись. Туман приглушал эти звуки, обнимая бережно и ласково и скрадывая очертания мира. У Лакса мурашки побежали по спине от этого чувства.

Выждав пару мгновений, Ирь ответил Томми ухмылкой на улыбку, показал клыки.

– К Самайну мы должны отыскать то, что ищем, сделать кое-что важное и уйти в законный отпуск до следующей весны. Может, поможешь? Выглядишь как тот, кто что-то об этом знает.

Скрипка словно плясала сама, зазывая остальных и разгоняя сердца.

– Грааль? – Томми подмигнул жрецу, стрельнув в него взглядом. – Вижу, Грааль. Ну, что ж… (Ирьиллин и Лакс сами не заметили, как затаили дыхание. Зато заметил трикстер). Это только легенда, вы знаете, парни? – он выудил сигареты из кармана и поджег одну, и за его руками было не уследить, пока он высекал огонек. Как, черт возьми, возьмите черти, он это сделал?!..

– Да ты сам – просто легенда, – буркнул жрец.

Трикстер фыркнул от смеха.

– Приму это за комплимент, дружище, – затянулся. – Так вот. Это легенда. Байка для малышни. Старая сказочка. Россказни, байки, пустой пьяный треп и глупая болтовня. Смекаете?

– Как его отыскать?

– Иди тайными тропами.

– С боем?

– С миром, – отрезал Томми строго. – Не будь таким засранцем. Грааль не для засранцев, и не думай обойти это правило потому, что я… ты… не человек.

Мистер Айбер досадливо крякнул, а Лакс похлопал его по плечу со смесью сочувствия и глумливого «я же говорил». И оба они были готовы кричать от восторга и, возможно, кого-нибудь убить.

А после их позвали обедать похлебкой из общего котла, и Томми тоже пошел со всеми. Он ел медленно, долго дул на суп, потом на суп в ложке и наконец на ложку, а после долго смотрел на суетящихся пэйви, на их гостей, повозки, пелену тумана и на огонь. И когда из-за его плеч вынырнули две руки и сгребли его в охапку, он почему-то даже не удивился, только пустая миска полетела куда-то в траву.

Томми и Ирьиллин покатились по земле.

– Если одолею, ты рассказываешь все, – бросил воин, ставя его перед фактом.

Томми ему не отвечал – только улыбался уголками тонких губ и вяло сопротивлялся. Кажется, кто-то крикнул им «после обеда?! Да вы с катушек послетали!» и «блть, Ирь, ты опять за свое! Какой же ты все-таки конченный!», а еще шарахались в стороны, спасали еду и ценные вещи и кричали что-то подбадривающее, что-то вроде «так его! Наваляй рыжему!» и «ставлю десятку на Томми!». А потом тот, на кого только что поставили десятку, неожиданно поддался и оказался снизу, с раскинутыми в стороны руками и с той же, будто приросшей к лицу улыбочкой.

– Ага! – рыкнул было Ирь, но тут все вокруг него… задрожало. Трикстер сощурился, будто видел что-то, предназначенное ему одному. Как-то весь подобрался, замер на мгновение – а потом задержал дыхание и дернул за что-то.

Мир будто чихнул, вздрогнул – а Томми, запыхавшийся, вдруг каким-то непостижимым образом повалился на Айбера сверху, и тот успел разве что выругаться, прежде чем его повалили на землю, обездвижили и приставили горлом к острию его собственного кинжала. Томас не имел оружия.

– Кажется, кто-то сегодня будет без сказки на ночь, – хмыкнул он, проглатывая признаки сбившегося дыхания и не подавая виду, что сердце буквально разрывает ему грудь, а легкие горят. – Что мне за это будет?

Айбер зашипел и метнул в него вторым кинжалом – и кинжал пропорол воротник бордового доломана и упал в траву.

Раздались бешеные овации, свист и улюлюканье. Громче всех голосил Лакс – и выглядел абсолютно счастливым, надо полагать.

«Всегда мечтал это сделать» – произнес он одними губами для Томми, и тот рассмеялся. Рассмеялся, а потом скатился в траву рядом с Ирьиллином, протянул ему кинжал, улыбаясь как-то печально, будто самому себе.

– Ты полагаешься только на себя, – он сказал это так, чтобы услышал только Ирь, – и никого еще не встречал хотя бы способного сопротивляться.

Кивок, вновь разгорающийся злой блеск в глазах:

– Ты первый. Кроме того, впервые кто-то искажает пространство так по-свински прямо у меня на глазах!

– Понравилось?

Ирь помедлил. Томми знал, о чем он сейчас думает, и знал, что для того значит это искажение пространства. Не простая ловкость, не магия, но вторжение в другие реальности и миры. Почти друидское колдовство. Чистый яд.

Ответ наконец нашелся.

– Это глупость. Как будто сбегать.

– Нереальные возможности.

– Игла.

– Больше никаких границ.

– Ты будто пьян.

– А ты боишься.

Эти слова слетели с языка трикстера легко, сами собой, и он понял, насколько был прав, только когда увидел, как дрогнуло нечеловеческое лицо возле его лица. Как рябь по воде.

– Ты и сам так можешь, но боишься, – продолжал он, продумывая ровно одно слово наперед и ни капли больше. – Забудь. Если ты сдашься на мгновение и побежишь, не обязательно умрешь. – Томми перелег на спину и закинул руки под голову. Над ними был туман, вокруг – туман, догорал огонь, а поотдаль плясали, смеялись, гладили лошадей и пытались заставить Лакса петь веселые пэйви, будто сошедшие с картинки и оставшиеся здесь, украшать собой этот мир. Снова вокруг была словно вата. Объятия. – Ты тоже можешь ходить сквозь реальность, Айбер. Стоит только попробовать.

И Томми, щуря свои безжалостные глаза, ненадолго расставшись со своим презрением и азартом боя, но заразившись азартом пути, кивнул:

– Как?

Они не знали этого тогда (может быть, только Рэйчи знала), но в то мгновение один куст вспыхнул и обрел свою судьбу, разбился девятый вал девятого по счету цикла на

девятый день, такой гигантский, что накрыл с головой дремлющую на сухих камнях чаячью пару и взорвался голубой сверхгигант в далекой неправильной галактике. Мир изменился.

– Для начала, – рыжий взъерошенный парень посмотрел на Хаос старыми-старыми глазами и засунул кончик травинки в рот, принялся ее грызть, – для начала запомни кое-что: твой дом там, где у тебя есть друзья. А не то место, или прямая противоположность существованию какого-либо места, откуда ты пришел.

Ирьиллину было легко слушать и верить этому страннику, так что он действительно понял его слова. И ухмыльнулся, освобождаясь.

– Тайные тропы сами хотят, чтобы ты по ним пошел. Смотри…

Комментарий к Первая половина главы 4. В гостях

[15] Шельта – язык пэйви (или, иначе называемых также “шельта”) или “болотная латынь”. Полон заимствованных и измененных ирландских слов, похож на смесь ирландского и шотландского гэльского. Оттеняет английский особой манерой и акцентом.

[16] Stafa tapa hu – живи долго и процветай, long life to you! на шельта

========== Вторая половина главы 4. Среди ирландских холмов ==========

Занимался вечер, когда воин и жрец, собрав свои нехитрые пожитки, ушли, не прощаясь. Пэйви вообще научили их не прощаться: тогда при встрече будет казаться, словно ты и не расставался никогда. Тысячи встреч в тысячах миров.

Воин и жрец ушли, а рыжий потрепанный парень проводил их взглядом, щурясь вслед и думая о чем-то своем. Светлая половина года начиналась с удачи – для тех двух друзей, для него самого, для самой Фортуны, возможно? Он точно знал, куда они идут, если еще хоть что-нибудь понимал в этом мире.

Они шли к оракулу. Шли на звук, напоминающий фанфары Карнавала, который подсмотрел Брэдбери, к цирковым шатрам на окраине Дублина. Это был, конечно, не Черный Парад, не то самое шествие, но алыми всполохами красно-золотые тряпки полыхали издалека, и там пахло попкорном, сладкой ватой, пушнем – не таким, как у пэйви, а своим особенным цирковым пуншем – и резиной, должно быть, от надувных шаров.

Посетители ходили как будто бы немного задумчиво, глазели на удивительно яркую, словно цветные стеклышки в море, россыпь шатров и аттракционов. Должно быть, и им, и самому цирку даже было странно оказаться здесь туманным днем и завести свою праздничную шарманку. Как будто аппликация на реальность, но аппликация неплохая, так что, может быть, почему бы и нет, в самом-то деле, да?..

Может быть, поэтому Лакс и Ирьиллин Айбер, понюхав воздух, единогласно решили, что им нужен оракул. Оракул – не тот, над чьим шатром гордо значилось звание прорицателя, а около входа к кому – та очередь из парочек и ребятни. Он в самом сердце Карнавала, тих и одновременно оглушителен, разом хмурится и смеется. Оракул Шредингера.

Так, в гомоне цирка, раскинувшегося на влажной траве и теперь соблазняющего толпу (впрочем, куда более скромную, чем он привык соблазнять), фигуры двух друзей как будто бы растворились, стали одними из сотен теней, очерчивающих сияние веселья. И к своей цели они пробрались незамеченными, не поймав на себе ни одного взгляда, ни доброго, ни злого.

Самые простые решение всегда самые верные.

Ирь наклонился и юркнул под тяжелый занавес, выпустив наружу запах старого крашеного дерева, пыли и словно бы восточных сладостей, слегка засохших на верхней полке шкафа. Изнутри не раздалось ни звука, и Лакс не торопясь откинул одну из половинок портьеры и вошел тоже, щурясь в темноте необитаемого шатра.

Оракул поблескивал на них своими пыльными глазами, еще не подмигивая, но уже давая знать, что он-то может. Айбер замер перед его стеклянной башней, перед старым автоматом с предсказаниями и восковой фигурой гадалки внутри. Оракул замер перед ним, будто готовясь к прыжку.

Стояла вязкая тишина.

Цыганка, никак не напоминающая пэйви, черноволосая и в пестром платке, с картами под восковыми руками, явно помолодела с их прошлой встречи. Ирьиллин с трудом припоминал, когда же они виделись, и удавалось вспомнить только, что Лакса тогда с ним рядом не было и Оракул отказалась говорить, но это все было давно, так давно…

Пыль осела на стекле автомата, и кто-то детской ладошкой водил по нему на уровне своих глаз, чтобы получше рассмотреть фигуру гадалки. Интересно, получил ли он предсказание? Каким оно было, плохим, хорошим?

– Ну привет, дорогая, – ухмыльнулся Ирьиллин беззлобно. И этим он сломал ловушку безмолвия, и Лакс, шумно выдохнув, принялся рыться в карманах, отыскивая для них с Айбером пару монет. Нашел, шагнул к щели-копилке.

Ирь похлопал его по плечу, пропуская первым, хотя и сам сгорал от нетерпения.

– Будь осторожен с цыганскими красотками, – нараспев, пожалуй, даже в четверть голоса проворковал он.