Текст книги "Вершины безумия (ЛП)"

Автор книги: XRAe

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Я уже взрослый, Скалли, и вполне могу отправиться в бар без сопровождающих.

И был таков.

С тех пор прошло уже три часа.

Признаю, я нетерпеливо меряю шагами комнату. Я пыталась занять себя чем-нибудь, честно, пыталась. На ужин и душ ушло около часа, на звонок Скиннеру – меньше десяти минут, на переключение каналов, прыжки на кровати и удары головой о стену – еще пятнадцать.

В результате вот уже примерно час тридцать пять минут меня переполняет беспокойство за него. Беспокойство, очень быстро переходящее в тревогу. Тревога, в свою очередь, – в расстройство, а оно уже – в гнев.

Я чувствую себя брошенной. Знаю, это напоминает созависимость, и ненавижу себя за это, но, рационально это или нет, мне невольно кажется, будто мной пренебрегли. Я бы уважала его желание остаться одному… если бы оно не включало нахождение среди большого количества других людей.

Он не хотел оставаться наедине с самим собой, но при этом также не хотел быть рядом со мной. Я могу анализировать это до посинения и все же не пойму причину. Что ж, полагаю, помимо того факта, что «о боже! Я хочу трахнуть тебя, Скалли!» до сих пор звенит у меня в ушах, может, оно также звенит и в его собственных, и теперь, когда дело закончено, он чувствует себя неловко. Не сомневаюсь, он исполнен сожалений из-за своего поведения. Но он должен понимать, что я не считаю его ответственным за его действия. Я уже говорила ему это. И не кривила душой.

И боже, ладно уж… Какая-то часть меня определенно хотела, чтобы он не ограничился одним лишь заявлением. Не только он был ответственен за то, что ситуация приняла такой… горячий оборот. Он сам сделал то довольно неделикатное наблюдение. Но, может, теперь, когда все кончено, он испытывает отвращение из-за того, как мы оба отреагировали на случившееся.

Или, возможно, испытывает отвращение ко мне.

По крайней мере, он может оправдывать свои поступки влиянием этого дела. Когда он профилирует, то каждая мысль, каждое слово, каждое действие каким-то образом связаны с тем, чем занят его разум, осознает он это или нет. Ему не надо бороться с идеей того, что он, возможно, хотел, чтобы это произошло, и неважно насколько неудачными были обстоятельства.

Нет, это конкретное унижение выпадает лишь на мою долю.

Мои отношения с Малдером столь многослойные, что кажется, будто я не в силах проникнуть через все эти слои, чтобы добраться до их сути. Наверняка я знаю лишь, что никогда не хотела слишком уж заострять внимание на его физической привлекательности, и готова признать, что мой отклик на него этим утром потряс меня до глубины души. Я всегда осознавала, что какая-то часть меня хочет его, но была уверена, что держу это свое влечение под жестким контролем. Мне трудно свыкнуться с тем, что я не раз пыталась остановить его, протестовав поначалу, но не сказала ничего вроде «Малдер, убери от меня руки!» или «Эй, тыкать в своего напарника этим против правил ФБР!». И эту горькую пилюлю весьма трудно проглотить.

Как далеко я позволила бы ему зайти, если бы он не остановился сам?

И что, черт побери, все это означает?

Я так устала. Я не хочу больше об этом думать. У меня от всего этого уже ум за разум заходит, а про реакцию своего тела я вообще молчу… Боже, хотела бы я заснуть. Надо попытаться. Я так измождена. В любом случае, я отказываюсь ждать возвращения Малдера. Он сам сказал, что уже взрослый – даже если не всегда ведет себя соответственно.

Я уже собираюсь приступить к своему вечернему ритуалу перед отходом ко сну, когда слышу снаружи звук.

Смех.

Определенно женский смех. Совсем рядом.

Я говорю себе, что это невозможно. Ни за что. Он не может доноситься от входа в номер Малдера. Я допускаю, что он на многое способен, но привести женщину в свой номер, пока мы на задании… НЕТ! Да пошло оно все! Привести женщину в свой номер, когда я нахожусь в соседнем! Особенно теперь! После… после… о боже.

Не подходи к окну, Дана. Не делай этого.

Затем я слышу перезвон ключей в попытке открыть замок и тихое недовольное ворчание Малдера. Следом до меня доносится очередное хихиканье его… спутницы. Звук пронзает мои нервы подобно току, ударяя по синапсам и заставляя кровь кипеть.

Мой гнев настолько силен, что глаза застилает красной пеленой, словно кровяные сосуды фактически лопнули под воздействием пронесшегося по ним потока ярости.

Я слышу, как дверь наконец поддается, затем следуют неуклюжие шаги подвыпивших людей, ввалившихся внутрь.

С меня довольно! Ни за что на свете я не стану слушать, как Малдер занимается пьяным сексом в соседнем со мной номере!

Я хватаю пистолет… пистолет?! Да, какого черта. Я уже подхожу к входной двери, когда по другую сторону стены раздается крик. Потом громкий голос Малдера. Еще больше криков.

Мы открываем двери одновременно, и вот я стою, подняв оружие и нацелив его прямо на нелепо разодетую шлюшку, пытающуюся так быстро, как только возможно на четырехдюймовых шпильках, выбежать из номера Малдера. Она даже не замечает меня, очевидно, пребывая в слишком истерическом состоянии от того, что случилось в его… его номере!

О боже, я могу только догадываться, каким он должен был показаться этой женщине в ее отнюдь не трезвом сейчас состоянии. И, словно бы в подтверждение моих подозрений, она выкрикивает:

– Ты больной ублюдок! Каким извращенным дерьмом ты занимаешься? Я звоню в полицию!

Я не могу упустить столь подходящий момент заявить о себе.

– Полиция уже здесь. Стоять, ФБР!

Будучи застигнутой врасплох, она резко останавливается, покачиваясь на ровном месте. Затем она разворачивается ко мне и когда замечает мой пистолет, ее взлохмаченная грива крашеных в цвет пожарной машины волос как будто бы окончательно перестает подчиняться силе притяжения, встав дыбом. Она смотрит на меня, и, замечая струящиеся по ее лицу слезы, я осознаю, что эта женщина и вправду потрясена увиденным. Да и кто может ее за это винить?

Внезапно в дверном проеме возникает Малдер. Ублюдок уже и рубашку успел снять. Меня он словно бы даже не замечает или, если и замечает, то не показывает вида.

– Ну же, вернись, – пытается он успокоить женщину. – Я не буду включать свет.

Она смотрит на него с выражением карикатурного мультяшного изумления на покрытом потекшим макияжем лице.

– Ты спятил что ли, мать твою? – Она поворачивается ко мне. – Вам надо арестовать это гребаного психа! У него по всей комнате фотографии мертвых девочек развешаны!

Он следует за ее взглядом и практически набрасывается на меня.

– Скалли, опусти чертов пистолет!

Я обхожу его и встаю перед его подружкой или кто она там. Она хватает меня за руку.

– Застрелите его! Застрелите! Он собирается убить меня! – орет она так громко, что у меня в ушах звенит.

Малдер делает шаг в ее сторону.

– О ради бога, вернись в номер!

Ее длинные ногти впиваются в мою кожу.

Ладно, вот теперь у меня появляется вполне законное право вмешаться.

– Малдер, прекрати! Хватит уже! Иди обратно в номер и дай мне вызвать этой женщине такси. Что бы ты там ни планировал, не думаю, что в данный момент она готова в этом участвовать.

Он испепеляет меня убийственным взглядом. Действительно смертоносным. Посмотрев напоследок на женщину, он разворачивается и возвращается в номер, захлопнув за собой дверь с такой силой, что проем треснул.

– Эй, вы, фэбээровцы, какого черта там у вас происходит? – Я разворачиваюсь и вижу менеджера отеля, вразвалочку приближающегося к нам. Господи, может ли эта ночь стать еще хуже?

– Все под контролем. У этой молодой женщины возникло некоторое недопонимание с моим напарником, но сейчас уже все улажено.

Девушка удивленно трясет головой.

– Вашим кем?

Я не удостаиваю ее ответом.

– Не могли бы вы вызвать ей такси?

Мужчина немедленно надувается от осознания собственной важности, тут же примеряя на себя роль альфа-самца.

– Разумеется. Пройдемте в мой офис, мисс. – Он подходит и берет ее под локоть.

Женщина медленно шагает прочь.

– Но… но… что насчет?..

– Я об этом позабочусь, – заверяю я ее.

Я об этом позабочусь?! Как, черт побери, мне полагается это сделать???

========== часть 5 ==========

***

Для начала мне стоит отнести пистолет обратно в номер и убрать от греха подальше. Лучше, чтобы он не был под рукой, когда я снова встречусь с Малдером: на этот раз я могу прицелиться намного ниже плеча.

Я делаю несколько шагов к двери и уже поворачиваю ручку, когда Малдер внезапно оказывается позади и, воспользовавшись своим преимуществом в росте и весе, грубо толкает меня в номер, после чего заходит следом и захлопывает за собой дверь.

– Какого хрена ты все это устроила, Скалли? – Он хватает меня за воротник рубашки и рывком притягивает к себе. – Отвечай мне, твою мать!

В тот же миг мой разум инстинктивно реагирует на угрозу, и, руководствуясь заученными навыками самообороны, я на автопилоте поднимаю оружие и приставляю дуло к его груди прямо напротив сердца. О боже, какого черта я делаю? Оно хотя бы на предохранителе? Поставила ли я его на предохранитель?

Он отпускает меня, слегка отстраняется и смотрит на ствол пистолета, упирающийся в его голую грудь. Затем он поднимает глаза на меня, и я вижу в них дикую, обжигающую ярость.

– Ну же, давай, Скалли, – подначивает он меня низким грубым голосом. – Сделай это, нажми на чертов спусковой крючок. Давай!

Его крик пугает меня, и я колеблюсь. Заметив открывшуюся ему возможность, он незамедлительно пользуется ею, выхватывая оружие из моих онемевших пальцев. Затем он толкает меня назад, и, споткнувшись, я теряю равновесие и приземляюсь на кровать.

Он крутит пистолет в руках.

– Он снят с предохранителя, Скалли.

Не в силах более сдерживаться, я начинаю рыдать, давясь слезами. О боже. Одно неверное движение, и я могла застрелить его.

Он щелкает предохранителем и кладет пистолет на столик в паре футов от себя.

– Если захочешь его вернуть, придется иметь дело со мной.

Я переползаю на противоположную сторону кровати, стараясь оказаться как можно дальше от него. Что теперь? кричит мой разум, не в силах вырваться из этого замкнутого круга. Что теперь? Что теперь? Что теперь?

– Ты хоть представляешь, что ты со мной сделала?

– Что я сделала? – переспрашиваю я тихим испуганным голосом.

– Я говорил, что ты не захочешь это понять, Скалли. Почему ты не можешь просто оставить меня в покое, чтобы я справлялся с тем, с чем мне нужно справиться, по-своему?

Его слова вызывают во мне внезапную вспышку гнева.

– Извини, Малдер, но мне как-то не пришло в голову, что эта пьяная шлюха была частью твоей личной терапии.

Этим мне определенно удалось его разозлить.

– Это не твое гребаное дело, Скалли!

Я вздрагиваю, как будто он отвесил мне пощечину.

– Еще как мое! Ты мой… мой… – запинаюсь я. Почему это так трудно?

– Что? Я твой что? – Он делает пару шагов в мою сторону. – Я что? – Он снова повышает голос. – Скажи мне, Скалли. Скажи мне, что я для тебя.

Я открываю рот, но не в силах произнести ни слова. Я не могу ответить ему. Я не знаю, как ответить. У меня нет ответа на этот вопрос – даже для самой себя.

Малдер кивает.

– Вот именно. Твой напарник, может, твой друг, пока я сохраняю дистанцию. Помимо этого, я гребаное ничто для тебя. Ничто! Так что ты не имеешь никакого права указывать мне, как мне жить, или осуждать сделанный мной выбор.

Грудь сжимается от боли. Клянусь, я чувствую, как мое сердце распадается на части.

– Малдер, ты… ты… мне небезразличен. Как ты можешь такое говорить? Как ты можешь в это верить?

– Прекрати пытаться спасти меня, Скалли.

– Единственное, от чего я пыталась спасти тебя сегодня, – это от венерического заболевания, Малдер.

Он впивается в меня взглядом.

– Единственное, от чего ты спасла меня, – это гребаный покой, Скалли, так что лучше закрой свой проклятый рот, если не понимаешь, о чем говоришь. То, что ты предпочитаешь жить без секса, не дает тебе гребаного права осуждать остальных за стремление к большему. Я не нуждаюсь в лекции о сексе от той, у кого с тех пор, как я ее знаю, между ног не побывало ни одного члена.

Мне остается только смотреть на него, разинув рот.

– Ты… ты… ты сукин сын! – Он никогда не говорил так со мной, никогда. О, порой он вел себя достаточно резко, даже грубо… но никогда не выказывал столь явного неуважения, не принижал меня. – О боже, Малдер. – Я прикусываю губу и качаю головой, закрывая глаза, только чтобы не видеть его. По щеке стекает горячая слеза. – Как ты можешь… как… – Я борюсь со слезами, но глубокое чувство обиды слишком сильно. Я встаю, стараясь минимизировать свои движения из опасения, что любое из них приведет к выплескиванию столь близкой сейчас к поверхности боли. Мне надо по возможности превозмочь ее, просто чтобы открыть глаза.

Он смотрит на меня с таким очевидным потрясением, когда резкость его слов наконец доходит до него, и при этом выглядит так, словно его сейчас стошнит. Он качает головой, не сводя с меня взгляда.

– О Господи, Скалли. Я не… – Слеза стекает и по его щеке, и я невольно испытываю некое извращенное удовольствие при виде ее. – Мне… мне жаль.

Должно быть, я выгляжу столь же сбитой с толку и подавленной, как себя чувствую, потому что Малдер вздыхает и обхватывает себя руками.

– Господи, Скалли, пожалуйста, не смотри на меня так.

Я сильно прикусываю губу, но все равно не в силах сдержать рвущийся наружу всхлип. Он опускает взгляд, раздавленный чувством вины.

– Я не имел в виду… я не пытался…

Усилием воли я заставляю себя заговорить:

– Нет, ты прав, Малдер. Полагаю, я и вправду не понимаю. Ты имеешь право на личную жизнь. С моей стороны было неправильно делать какие-то заключения касательно ее, особенно если принять во внимание тот факт, что, по твоим словам, мне нет в ней места. – Я ощущаю, как гнев вновь поднимает свою уродливую голову, перебарывая унижение, и хватаюсь за него из последних сил. – Я могу только просить, чтобы ты оказал мне такую же любезность, о которой просишь сам. Ты невероятно далек от истины. Ты и понятия не имеешь о моей сексуальной жизни, так что оставь эти псевдо-анализаторские оправдания своего ублюдочного поведения.

– Что ты имеешь в виду, говоря, что я «невероятно далек от истины»? Что это значит? – Поверить не могу, но в его голосе звучат обвиняющие нотки. Он вообще слышал что-нибудь из того, что я сказала? Когда я не отвечаю на его вопрос, он удивленно распахивает глаза. – Ты?.. – Он стискивает зубы. – Кто он, Скалли?

Искушение заставить его помучиться слишком велико, но он выглядит так, словно готов взорваться в любую минуту, и это пугает меня, так что единственным относительно здравым выходом из данной ситуации, как мне представляется, будет взять этот нелепый разговор под свой контроль.

– Малдер, прекрати уже. Я не хотела, чтобы это так прозвучало…

– Тогда что ты хотела сказать? – гневно вопрошает он.

Я вздыхаю.

– Малдер, ты требуешь уважать твое личное пространство, но при этом настаиваешь, чтобы я поделилась с тобой весьма личной информацией. Ты что, не видишь всего идиотизма этого? Для любого из нас утверждать, что мы не интересуемся или не имеем права лезть в личную жизнь другого, просто глупо.

– Почему ты не отвечаешь на мой вопрос?

– О бога ради, Малдер! Может, уже перестанешь переводить разговор на меня?

Он плотно сжимает губы и делает глубокий вдох, опустив глаза к полу.

– Ты права… ты права… Скалли, я не в себе, – хрипло шепчет он. – Если бы ты видела то, что вижу я, когда закрываю глаза, то поняла бы, почему я привел ее сюда. И не стала бы меня винить.

– Как напившись и перепихнувшись с первой встречной, ты решил бы свои проблемы, Малдер?

– Я не пьян, Скалли. Я пил одну-единственную бутылку пива целых три часа, но все остальные в баре набрались настолько, что просто не в состоянии были это заметить.

– И это по-прежнему связано с делом, – скорее констатирую, чем спрашиваю я, но Малдер все равно кивает. – Ты должен оставить его позади, Малдер. Эти преступления будут по-прежнему мучить тебя, только если ты позволишь им и дальше иметь над собой такую власть.

– Все гораздо сложнее. Не ненавидь меня за то, что мне нужно… – Он не заканчивает свою мысль и отводит глаза, явно испытывая неловкость.

– Я знаю, что тебе нужно. Тебе нужно поспать. Тебе нужно…

Я не договариваю, так как горькая тоска в его взгляде подсказывает мне, как я заблуждаюсь, прежде чем он выдавливает:

– Нет, Скалли.

– Ты и вправду думаешь, что я не смогу понять твои потребности, Малдер?

– Дело не в перепихе, Скалли. Я понимаю, что все выглядело именно так, но это неверное впечатление, – тихо произносит он.

– Я знаю, в чем дело.

Он снова поднимает на меня глаза, и что-то в их выражении меняется после моих слов.

– Нет, Скалли, не знаешь. Если бы знала, то один мой вид вызывал бы у тебя отвращение. Это расследование… оно что-то со мной сотворило. Оно изменило меня. Я не понимал, насколько, пока не оказался в том укрытии и не увидел, как глубока эта связь. Я не могу это объяснить. Черт, я и не хочу. Я хочу лишь, чтобы это прекратилось прежде, чем я причиню тебе еще большую боль. То, что я сказал, Скалли… это не я. Пожалуйста. Господи, Скалли, ты должна мне поверить.

– Я знаю, Малдер… скажи, что я могу для тебя сделать.

– В этом-то и суть, Скалли! Ты не можешь помочь. Я не позволю тебе, – раздраженно восклицает он и отворачивается.

– Не позволишь? – не в силах сдержать гневное удивление, переспрашиваю я. – Но при этом позволишь «помочь» тебе незнакомке? Ты бы скорее трахнул подобную женщину, чем…

Он снова поворачивается лицом ко мне.

– Чем что? Чем трахнул бы тебя, Скалли? Следует ли мне трахать тебя вместо нее?

Я с трудом сглатываю.

– Нет… нет, это не… я не… – запинаюсь я, паникуя.

Он внезапно оказывается рядом со мной и кладет руки мне на плечи.

– Я бы никогда не низвел тебя до этого. И неважно… – Он не договаривает. Мне следовало бы быть тронутой убежденностью, что слышна в его голосе, но этого не происходит. – Я бы никогда так не поступил, – тихо добавляет он. – Никогда.

– Даже если я позволю тебе?

Он распахивает глаза, опускает руки и отступает назад на несколько шагов, трясясь всем телом.

– О, Скалли… пожалуйста. Пожалуйста, нет. – Его нижняя губа дрожит. – Ты единственное в моей жизни, что еще остается чистым. Я не могу низвести тебя до своего уровня. Не могу. Даже если бы хотел.

– То есть ты не хочешь этого?

– Скалли, а из-за чего, ради всякого святого, я, по-твоему, себя терзаю? Я говорю не о занятии любовью. Мысль об этом… с тобой… Господи, я так сильно жажду тебя, что фактически ощущаю боль в таких местах, о существовании которых даже не подозревал. – Он замолкает и закрывает глаза.

Я чувствую себя так, словно меня ударили под дых. Что он пытается сказать? Он из кожи вон лезет, стараясь удержать меня на расстоянии, говорит и делает столь ужасные вещи, чтобы не позволить мне и дальше размывать границы наших с ним отношений?

Он облизывает губы, по-прежнему держа глаза закрытыми.

– Скалли… Это настолько отличается от того, что я запрещаю себе желать от тебя. Если бы я, – он делает глубокий судорожный вдох и, открывая глаза, впивается в меня взглядом, – если бы я трахнул тебя так, как мне нужно, я не смог бы впоследствии смотреть тебе в глаза. И ради чего? Чтобы получить возможность спокойно заснуть? Оно того не стоит. Не для меня.

– Малдер…

– Нет, послушай. Все мое тело напряжено до самых кончиков пальцев, Скалли. Я больше не могу этого выносить. Когда я закрываю глаза, то все, что я хочу видеть, – это чертова женская вагина, и существует только один способ, приходящий мне на ум, чтобы дать этому образу пробиться через все остальные, связанные с этим гребаным делом.

Я чувствую себя дезориентированной, разрываясь между страхом и желанием, вызванными его словами… Боже, я не могу это выносить.

– Скажи мне, Малдер. Скажи, как тебе нужно это сделать.

Он прикусывает губу.

– Скалли, прекрати! Ты хоть понимаешь, что я на грани полной потери контроля?

– Скажи мне, – повторяю я куда смелее, чем себя чувствую. Что я делаю? Почему давлю на него?

Его глаза опасно темнеют от возбуждения.

– Я не стану этого делать.

– Нет, станешь. – Все его тело фактически дрожит от едва сдерживаемого напряжения, и все, о чем я могу думать в этот момент, это как бы мне хотелось быть той женщиной, которую он желает, в которой нуждается и которую столь отчаянно жаждет. – Скажи, как трахнуть тебя, Малдер.

– О Господи… – Я завороженно наблюдаю за тем, как его рука мгновенно опускается к выпуклости в паху. Он обхватывает твердеющий член сквозь ткань брюк и плотно зажмуривается. – О боже. – Он втягивает воздух. – Я не хочу думать… я просто… я просто… я не хочу чувствовать ничего, кроме… кроме… – Он жалобно стонет.

Я приближаюсь и накрываю его руку своей. Мы вместе поглаживаем его член по всей длине и оба содрогаемся.

– Тогда делай то, что тебе нужно, со мной. Позволь мне дать тебе это.

Он испускает мучительный всхлип и открывает глаза.

– Скалли. – Он хватает мою ладонь и отводит ее в сторону. – Нет. Не надо. Не так. Не поэтому.

Опуская мою руку, он отступает назад и все это время не сводит с меня взгляда. Он слегка покачивается, когда достигает двери, и тяжело опирается на нее, все еще переводя дух.

– Как бы я смог смотреть тебе в глаза, когда ты кончишь, когда ты кончишь, и ничего не чувствовать, Скалли? Я ни за что не смог бы думать своим членом и трахать тебя вслепую, и неважно, как сильно бы мне того хотелось. В подобной ситуации еще столь многое даст о себе знать, с чем я не в состоянии сейчас иметь дело. Теперь ты понимаешь? Я не смог бы делать это, смотря на тебя, слыша тебя, о боже, слыша, как ты стонешь мое имя, и при этом полагать, что сумею удержать все на том уровне, на котором мне нужно. – С этими словами он разворачивается к выходу.

– Куда ты идешь? – голосом чуть громче шепота спрашиваю я.

– Я не могу сейчас находиться рядом с тобой, Скалли.

Страх сжимает мне грудь.

– Малдер, ты же не собираешься вернуться в тот бар? – Я не смогла бы принять это. Не теперь, а возможно, и никогда.

Он разворачивается ко мне и грустно улыбается.

– Нет… – просто отвечает он. – Я собираюсь произвести небольшие изменения в своем декоре. Вдруг этого окажется достаточно, чтобы хоть ненадолго заснуть, – без особой убежденности в голосе добавляет он, закрывая за собой дверь.

***

03:02

Я слышу его. Не звуки целеустремленной уборки номера, разрывания бумаги, открывания и закрывания комодных ящиков, включенного душа… все это стихло около получаса назад.

Теперь до меня доносится только его тихий плач. Он явно пытается приглушить его подушкой, но я все же различаю наполненные скорбью рыдания.

Казалось, я лежу без сна уже целую вечность, воскрешая в памяти события последних суток и пытаясь добиться хоть какого-то прогресса в понимании того, что их вызвало.

Надо отдать должное самому важному из них, а именно поимке убийцы. Всему остальному полагается быть незначительным по сравнению с масштабом данного достижения. Полагается, но это не так.

Мой разум постоянно напоминает мне о том, чего этот успех стоил Малдеру. И почему.

Отчего на этот раз для него все иначе?

Я проанализировала это при помощи широкого круга возможностей, например, того, что похищения маленьких девочек, исчезающих в ночи без следа, напомнили ему о травме, нанесенной пропажей Саманты; или, может, это дело напомнило о каком-то предыдущем, возможно, не принесшем положительного результата или не раскрытом. Не стоит также забывать о том, что предпочтения мистера Стивенсона оказались столь схожими с наклонностями Роуча, и, может, все связанные с ним неразрешенные душевные травмы Малдера приводили к тому, что он в некотором роде сравнивал их…

И потом, была еще одна наиболее очевидная и вероятная возможность того, что это дело оказалось третьим среди ему подобных, скинутых отделом особо тяжких на Малдера меньше чем за три последних месяца. У него просто не было достаточно времени на то, чтобы оправиться от них. От него каждый раз требовали, чтобы он выкладывался по полной, и на этот раз он, вполне может статься, зашел слишком далеко и не сумеет вернуться назад.

Есть и другие обстоятельства, разумеется, но ни одно из них не даст мне нужный ответ.

И после всего сказанного и сделанного я полагаю, что причина на самом деле довольно проста: Малдер достиг предела своей выносливости. На этот раз, открыв себя разуму Оуэна Стивенсона, он не просто создал тропинку в мозг этого человека, а проложил настоящий мост, позволивший преступнику и его безумию проникнуть в него самого. Он начал видеть другими глазами, и увиденное одновременно заворожило и повергло его в ужас. О, я не хочу сказать, что его возбуждали образы или мысли о насилии над маленькими девочками. Думаю то, что с ним случилось, было даже хуже. Несмотря на его заверения в обратном, он начал понимать, почему Оуэна Стивенсона возбуждали эти вещи. А для столь умного человека как Малдер понимание сложностей мотива в столь глубоко личном плане было почти так же ужасно, как и сам мотив. Потому как он не подходил к нему с клинической, отстраненной интерпретацией психолога. Он оценивал его как мужчина.

Это объясняет, почему он столь гневно и решительно восставал против преступлений Оуэна Стивенсона – преступлений, хоть и ужасных, но далеко не самых страшных из виденных им. Для него это глубже, чем просто сочувствие, которое он обычно столь остро испытывает к жертвам и их семьям. Он пришел к пониманию мотива убийцы с другого ракурса, и ему стало слишком тяжело с этим бороться.

Вот почему те образы преследуют его сейчас. Почему он чувствует, что предал себя. И их. Почему он столь отчаянно нуждается в том, чтобы восстановить связь со своей сексуальной природой. И почему нуждается в том, чтобы сделать это на своих условиях… условиях, что переплелись с его чувствами ко мне и точно выверенным положением, которое я занимаю в его жизни.

Теперь я ясно вижу причину, по которой он стал дистанцироваться от меня еще в начале расследования. Он знал, что добавление меня в этот зарождающийся клубок смятения может привести к личной катастрофе для нас обоих. Только я видела его действия как нежелание принять мою помощь, а он расценивал их как выживание.

Но все это, вызванное ли его явными усилиями оттолкнуть меня или моей реакцией на них, открыло что-то в наших отношениях, что было закрыто прежде. Проще говоря, теперь я знаю, что он видит во мне больше, чем просто напарницу. Он, возможно, пытался защитить меня от более примитивного аспекта своих чувств, но факт остается фактом – эти чувства существуют, и их сила поистине ошеломительна.

И вот где я оказываюсь – лицом к лицу с тем, что пугало меня с самого начала, хотя, может, не в том контексте, в котором, как я полагала, мне доведется иметь с этим дело… Как далеко я готова зайти ради него?

Вопрос представляется мне столь монументальным, со столь многими факторами, которые надо обдумать и взвесить. Но на самом деле, я все это время знала ответ на него и сейчас предпочитаю это признать.

Это Малдер.

Как я могла рассматривать что-то, помимо того, чтобы идти до конца?

========== часть 6 ==========

***

Я слышу, как дверь его номера закрывается, и понимаю, что час пробил. Он не примет это лицом к лицу, так что мне придется сделать предложение другой части его тела – той, что хочет его принять.

Я выглядываю из окна своей темной комнаты. Небо все еще черно, и на парковке ни души, если не считать пересекающего ее Малдера, одетого явно для пробежки. Подозреваю, что отлучился он ненадолго: он просто пытается изнурить себя, но это не то, что ему нужно. Разочарование скоро заставит его вернуться, так что мне стоит поторопиться.

Я понимаю, что надо воспользоваться представившимся мне удобным случаем, чтобы проникнуть в его номер незамеченной. Подождав, пока он скроется из вида, я тихонько открываю дверь и выхожу наружу. Прохладный ночной воздух приятно освежает мою разгоряченную кожу. Замерев на мгновение, чтобы сделать глубокий вдох, я наслаждаюсь бодрящим легким холодком, разлившимся по моим легким.

Я спокойна. Не представляю, как это возможно, учитывая то, что я собираюсь сделать. Может, это вызвано ощущением неизбежности, возникшим сразу же, как я приняла решение. Знаю, что он сказал, и полагаю, он искренне в это верил. Но только я могу освободить его от этого. Я единственная, кто должна.

Я приседаю перед дверью в его номер и начинаю копаться в замке. Взломав его без особых усилий, я проникаю внутрь.

Номер выглядит совсем иначе. Три больших мусорных мешка стоят в ряд у стены, примыкающей к ванной. Я знаю, что в них, и хотя его «небольшие изменения в декоре» помогли куда меньше, чем он надеялся, я, к своему облегчению, осознаю, что он, по крайней мере, сопротивляется силе этих образов.

И теперь остается сделать только одно. Я поднимаю руки и начинаю неспешно расстегивать пуговицы блузки…

***

Услышав, что он приближается к входу в номер, я вздыхаю в предвкушении.

На какое-то мгновение я ощущаю нервозность, опасаясь, что он все равно отвергнет меня. Я поспешно подавляю ее и принимаю заранее выбранную позу.

Он хочет этого. Ему это нужно. И я могу ему это дать.

Крепко упираясь коленями в пол, я наклоняюсь, пока не касаюсь грудью ковра. Я выставляю руки вперед, слегка сгибая их в локтях, и опускаю голову между ними, обхватывая ладонями ножку кровати. Телевизор создает идеальное освещение, окутывая мои приподнятые бедра мягким светом, тогда как остальное мое тело остается сокрытым тенями.

Ключ поворачивается в замке, и я шире раздвигаю ноги, предлагая ему свое влажное лоно, как на жертвенном алтаре.

Дверь открывается и закрывается, и возникший при этом сквозняк слегка холодит складки моей вагины. Не став включать свет, он подходит к ближайшему креслу, и я слышу его хриплое быстрое дыхание, которое он пытается взять под контроль после пробежки. Затем до меня доносится глухой стук скинутых на пол кроссовок, и он встает; последующий звук сброшенных на кровать тренировочных штанов отзывается у меня в ушах, словно удар грома.

Он поворачивается лицом к комнате, намереваясь пройти в ванную.

Я безошибочно определяю тот самый момент, когда он наконец замечает меня. Из его горла вырывается короткий отчетливый хрип.

– О че… о че… о боже… – Его ноги подгибаются, и я слышу, как он падает на колени позади меня.

Вид того, что он хочет больше всего, столь близкого и столь готового для него, вызывает именно такую реакцию, на которую я и рассчитывала. Этот образ минует его мозг, перемещаясь из глаз прямиком к члену, и не оставляет после себя ничего, стоящего обсуждения, анализа или мучений. И вот уже он осознает только горячую пульсирующую потребность, возникающую у него между ног и требующую то, что находится перед ним.