Текст книги "Вершины безумия (ЛП)"

Автор книги: XRAe

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

========== часть 1 ==========

***

Он придет сегодня.

Молчаливый, как тени, которые, по его мнению, могут сокрыть его. Он проникнет в мою постель, проникнет в меня.

И хотя я отдала ему свое тело прежде… сегодня в темноте Малдер займется любовью со мной в первый раз.

***

За полгода до этого

Федеральная автострада 70

В окрестностях Дейтона, штат Огайо

03:47

«Помедленнее, Дана, притормози. Если потеряешь контроль над машиной, то точно не доберешься до него быстрее».

Я приподнимаю ногу с педали газа, сбавляя скорость до более приемлемых 80 миль в час. По крайней мере в это время ночи… нет, погодите-ка, уже утра, так ведь? Ладно хоть так рано утром движение, или отсутствие такового, работает на, а не против меня. Что хорошо, учитывая то, как часто меня заносило на соседнюю полосу, пока я возилась с чертовой кнопкой быстрого набора. Я не выпускала телефон из руки с тех пор, как выехала из Колумбуса (1), и к этому времени не удивилась бы, если бы пальцы свело, и они остались бы в таком положении.

Берегись… лапы! Как это ни абсурдно, но я вдруг начинаю хихикать. Откуда это? Я знаю, это сказал Джим Кэрри, но не могу вспомнить, в каком фильме…

Боже, я устала. Мне нужно выпить чашку крепкого кофе и еще больше нужно в туалет. Я не хочу тратить время на остановку, но если я этого не сделаю, эту взятую напрокат машину, возможно, придется сдавать в чистку.

Я замечаю нечто похожее на стоянку для дальнобойщиков впереди и выруливаю на съезд с шоссе…

Примерно через четверть часа я чувствую себя на добрых два фунта легче и чуть более бодрой, когда возвращаюсь обратно на магистраль. Между глотками слишком горячего кофе из закусочной и управлением машиной по большей части коленями, я снова пытаюсь набрать номер мобильного Малдера…

«Лжец, лжец!» Вот как называется тот фильм, а Лапа – это игра, в которую он играл со своим сыном! Ладно, хорошо. Может, кофеин начинает действовать…

Ну же, Малдер. Давай. Бери трубку, бери трубку, бери трубку.

Бесполезно. Голосовая почта. Снова.

Я не собираюсь добавлять еще одно сообщение к десятку других, уже оставленных мною ранее.

Вместо этого я звоню в его номер в отеле. Все еще занято. Он, без сомнения, снял трубку с рычага.

Дорога начинает расплываться перед глазами, и я не понимаю, почему, пока не ощущаю текущие по щекам слезы. Я не знаю, что меня ждет в Дейтоне. Я не имею ни малейшего понятия, как далеко он зайдет на этот раз. Черт его побери! Черт его побери за то, что он делает это с собой! Черт его побери за то, что он делает это со мной!

Нет, погодите-ка… это нечестно. Я просто устала. Я просто сильно устала.

Глубокий вдох. Возьми себя в руки, Дана.

Я не могу винить его. И не стану.

Он делает это, потому что мало кто помимо него на это способен – потому что столь многое зависит от этой его способности. Этого дара. Этого проклятья. Его намерения честны и благородны – он хочет спасти жизни, уберечь другие семьи от страданий. И чтобы этого добиться, ему необходимо заползать в умы этих убийц, необходимо проникать им под кожу. Как можно контролировать нечто подобное?

Дорога, по которой он должен пройти, ведет его к одиночному поиску, я и приняла тот факт, что мне остается лишь быть свидетелем этого странного путешествия, остается лишь удерживать его от скатывания в кювет, когда он охотно устремляется вперед.

За этим так тяжело наблюдать. Так тяжело наблюдать за самым дорогим тебе человеком, погружающимся в самое сердце безумия.

Большинство людей не в силах представить себе этот кошмар, эти темные места, в которых он осуществляет свои поиски. Я с трудом могу понять это сама, а ведь обычно я ближе всех к нему.

Обычно. Боже, это расследование…

Оно тяжело дается всем нам, всем вовлеченным в него. Так всегда происходит, когда дело касается детей. Всех обуревают эмоции. У всех нервы на пределе. И неважно, какую роль ты играешь в расследовании, но когда ты видишь лицо родителя, который только что потерял ребенка, то всегда чувствуешь себя так, словно делаешь недостаточно.

Для меня мой собственный вклад ограничивается моим взносом в качестве патологоанатома. Неспособность найти новое существенное доказательство за время, проведенное в Колумбусе, повлияло на меня не лучшим образом. Я чувствую себя слабой от разочарования и рассерженной из-за того, что теперь все средства, которыми я могла помочь Малдеру в расследовании, облегчить его ношу, оказались исчерпаны.

Полагаю, я просто не осознавала, как сильно ожидала обнаружить что-нибудь полезное, пока не стало очевидно, что у меня ничего не выйдет.

Я честно не хотела ехать, чувствуя, что мое место рядом с Малдером, но мне нужно было убедиться. Дейтон не слишком маленький город, но его возможности ограничены. После проведения поверхностных вскрытий, в основном в надежде найти следы физических улик, я отправила тела в более оснащенные лаборатории в Колумбусе для детальных тестов. Когда они раз за разом не выявили ничего нового, я начала сомневаться в квалификации местных специалистов, будучи уверенной, что отделение судмедэкспертизы в Огайо пропустило что-то. И именно моя заносчивость привела меня в их лабораторию лично.

Оглядываясь назад, могу предположить, что мне казалось, будто я в силах помочь Малдеру нести часть его ноши. Я не думала, что мое отсутствие в течение нескольких дней будет иметь большое значение.

Так что я уехала.

Но сначала я поведала местной полиции о своих планах и потом отправилась к Малдеру. Когда он не ответил на мой стук, я написала короткую записку и подсунула ее под дверь. Она внезапно открылась, когда я уже уходила, и он возник на пороге, одетый в одни лишь брюки и щурясь на солнце. Заметив меня, он спросил:

– Который час?

– Почти одиннадцать, – ответила я. – Малдер, ты спал?

Он пожал плечами и ушел от ответа на мой вопрос.

– Ты собираешься уехать?

– Да, я просто хотела…

– Я прочитал записку, Скалли.

Какое-то время мы стояли молча, смотря друга на друга, пока тишина не начала давить на меня. Я развернулась, чтобы уйти.

– Я позвоню, когда доберусь.

– Делай то, что должна, Скалли.

Я замерла и обернулась к нему – интуиция подсказывала мне, что что-то не так.

– Малдер, в чем дело?

– Ни в чем, – слишком быстро ответил он и, пробормотав: – Хорошей поездки, – закрыл за собой дверь.

Оглядываясь назад, не могу не признать, что это было странно. Я же была слишком поглощена тем, чего надеялась добиться в Колумбусе, чтобы по-настоящему приглядеться к нему.

Он не хотел, чтобы я уезжала. Он просто не хотел просить меня остаться.

Разумеется, к концу третьего дня мне стало очевидно, что вся эта поездка была лишь пустой тратой времени. Мне так стыдно, что я сочла этих экспертов сборищем желторотых недоучек. Они более чем ответственно подошли к работе, скрупулезно до педантичности. И при этом они безропотно выполнили для меня множество повторных тестов – факт, говорящий не только об уровне их профессионализма, но и об их преданности делу.

Я не стала задерживаться, покинув город при первой возможности и чувствуя себя при этом усталой и разбитой. И обеспокоенной. Малдер казался все более… непохожим… на себя при каждом нашем разговоре по телефону в мое отсутствие. Он не слишком хорошо справлялся с ситуацией без меня, и это обстоятельство лишь усиливало чувство вины, испытываемое мной из-за всей этой поездки.

Я видела, что работа над подобными делами делает с ним, и это никогда не переставало поражать и пугать меня. Трудно представить, какой внутренней силой должен обладать человек, делающий то, что делает мой напарник. Он может казаться съехавшим с катушек, но «съезд» этот доброволен. Он отдается во власть секретам, которые безумие прячет ото всех нас, и каждый раз я спрашиваю себя, а не будет ли этот последним, прежде чем он наконец достигнет предела своей психологической выносливости. Как часто человек может погружаться в сумасшествие, прежде чем оно поглотит его целиком – прежде чем оно уничтожит его?

И где мое место во всем этом?

Я остро осознаю, что сфера деятельности Малдера – отнюдь не то, к чему нужно подходить легкомысленно и неосторожно. Слишком мало места она оставляет для ошибок в суждении. Одно неверное движение, и он полностью закроется от меня.

Одно верное, но запоздалое движение окажется бесполезным.

Он ведет себя отстраненно с самого начала расследования, задолго до того, как мои благие намерения увели меня в неправильном направлении, отправив в столь неудачное по времени путешествие. Он выходит из своего номера только чтобы обследовать места преступлений или заняться своими собственными направлениями расследования. Он едва говорит со мной.

Он тверд в том, чтобы ограничить наше общение. Он ведет себя скрытно. Обычно, когда мы разделяемся во время расследования, то сверяем свои находки перед тем, как отправиться спать – встречаемся в отеле и выясняем, какого прогресса нам удалось добиться за день. И, в основном, мы обсуждаем детали или основные теории в любом из двух наших номеров, в котором оказываемся по воле случая.

Но на этот раз он прямым текстом отказался впускать меня в свой номер.

Почему?

Я уважаю его желания. Не стану притворяться, что полностью понимаю его метод профилирования. Все, что я действительно могу сделать – это предоставить нужное ему пространство и предложить всю возможную поддержку.

Я давно уже выучила этот урок.

Но все же это его поведение показалось несколько чрезмерным даже для Малдера. И вместо того, чтобы заставить его объясниться, я оставила его в этом добровольном заточении. И неважно, как неуютно я себя чувствовала, когда уезжала.

Полагаю, если уж быть честной с самой собой, то надо признать: я знаю, что он меняется, когда профилирует, это действительно так. И иногда я просто понятия не имею, как вести себя с ним. В нем словно бы дремлет едва сдерживаемая сила природы, непредсказуемая и дикая. Ничто не может увести его с пути, на который он ступил. Ничто.

И теперь, когда расследование зашло в тупик, он винит себя за недостаток прогресса, за неспособность материализовать убийцу из воздуха. Каждый раз, когда находят очередное маленькое тело, я вижу, как его глаза все сильнее тускнеют. Он отказывается остановиться, запрещает себе любую передышку от пытки, которую сам на себя навлекает.

Я никогда не видела, чтобы он так страдал. Никогда. А ведь при многих других обстоятельствах это было бы вполне объяснимо. В данном же случае мы имеем дело с жестокими убийствами, относиться к которым с профессиональной отчужденностью порой оказывается чрезвычайно тяжело, но как бы ужасно это ни звучало, я знаю наверняка, что ему приходилось сталкиваться с чем-то гораздо худшим.

Я просто не понимаю.

Словно бы монстр, которого он преследует, этот человек без лица, который не оставляет ни улик, ни свидетельств, беспрепятственно учиняет хаос в душе Малдера.

В моем сердце по-прежнему борются беспокойство и страх за него. Хорошо хоть движение такое слабое. Учитывая, что мое внимание постоянно переключается с дороги на телефон, странно, что я до сих пор не врезалась в дерево.

Я снова нажимаю кнопку быстрого набора. Я знаю, что это бесполезно, но какая-то часть меня просто отказывается принять тот факт, что он так сглупил, выключив свой мобильный. Может, он и вел себя холодно и отстраненно во время наших немногочисленных натянутых разговоров, пока я была в отъезде, но сильно сомневаюсь, что он отсек бы самые важные средства коммуникации с остальными работающими над делом людьми, просто чтобы избежать общения со мной. Малдер не хуже других понимает, как важно оставаться на связи. Порой события развиваются весьма стремительно.

После еще пары попыток я наконец сдаюсь и звоню в местный полицейский участок, которому мы помогаем в этом расследовании. Офицер, который берет трубку, первым делом спрашивает, говорила ли я с Малдером. Я пытаюсь преуменьшить свое беспокойство, но уверена, он слышит тревогу в моем голосе. Почти шепотом он сообщает мне, что Малдер позвонил им сразу после того, как я уехала, и с тех пор они его не видели и не слышали. Малдер сказал им, что планирует ближайшие день-два заниматься делом «в одиночку», и попросил прислать офицера к нему в отель, только если возникнут какие-то новые обстоятельства.

Он заявил, что «близок» к чему-то и велел «оставить его в покое».

Волосы у меня на руках встали дыбом.

Разумеется, они послушались. Местные копы не знают, что о нем думать, а детективы из отдела особо тяжких слишком напуганы и испытывают благоговейный трепет перед «Призраком», чтобы стоять у него на пути.

Значит, он остался один. Все это время, что меня не было, он оставался один.

Я прерываю соединение со столь мрачным предчувствием, что оно камнем оседает у меня в желудке.

Хотя я знаю, когда надо предоставить Малдеру нужное ему пространство, мне также известно, что обычно я служу чем-то вроде соединительной линии с миром за пределами того, на чем он так упорно сфокусирован, или, по крайней мере, делаю это настолько, насколько он мне позволяет. Он рассчитывает на меня в этом, потому что каким бы одиночным ни был этот процесс для него, ему нужно знать, что он не одинок.

Это одна из главных причин того, почему он в свое время ушел из особо тяжких. Он больше не мог путешествовать так далеко в темноту и находить выход из нее самостоятельно.

Я знаю это. Знаю лучше, чем кто-либо. И тем не менее я оставила его. Какого черта я только думала?

Малдер. Полностью отгородившийся от всего, от всех. Сфокусированный. Неистовый. Играющий в интеллектуальные прятки с убийцей. Его ум занимается неустанным преследованием психа – больного сексуального хищника, который на данный момент изнасиловал и убил одиннадцать девочек.

Я никогда не думала, что какая-то маленькая потайная часть его, которую Малдер неким образом всегда сохраняет как свою собственную в подобных расследованиях, может быть потеряна в темноте, которую он должен впустить в себя ради их раскрытия…

Но что если я не права?

Комментарий к часть 1

(1) – столица штата Огайо.

========== часть 2 ==========

***

Мотель «EZ Rest»

Дейтон, штат Огайо

05:02

Когда я выруливаю на парковку, мое нервное возбуждение мгновенно возрастает. Его машина находится на том же месте, как и когда я уезжала. Даже на расстоянии и при слабом освещении парковки мотеля я вижу покрывающий ее слой пыли – более чем явное доказательство ее неиспользования.

Я останавливаю свою собственную взятую напрокат машину рядом с нашими номерами и на шатких ногах направляюсь к его входной двери. Зловещий знак «не беспокоить» свисает с ручки двери, но я все равно стучу где-то минут десять, умоляя его открыть. Я слышу, как он бормочет что-то невразумительное, и окончательно слетаю с катушек. Я колочу кулаками по двери, без сомнения устраивая сцену, но мне это совершенно безразлично. Сама того не осознавая, я угрожаю достать пистолет и отстрелить замок.

Никакой реакции.

После еще нескольких минут оглушительного стука в дверь появляется сонный и явно недовольный произведенным мною шумом управляющий мотелем. Я показываю ему значок на случай, если он забыл, с кем, черт побери, разговаривает, и затем велю ему немедленно открыть проклятую дверь в номер Малдера.

Он подчиняется, бормоча себе под нос, как нам «легавым, и дела нет до тех, кто вынужден подчиняться любым дурацким правилам». Он отступает в сторону, ожидая, пока я открою дверь, и хмурится, когда я резко бросаю, что он свободен.

Он уходит, а я стою на месте, не двигаясь. При всех моих угрозах и ругательствах поразительно, как быстро испарилась моя бравада. Я только хотела добраться до Малдера. Теперь, оказавшись перед необходимостью столкнуться с ним лицом к лицу, я понятия не имею, как себя вести.

В некоторой степени мне кажется, что он ожидает моего отступления. Если не по какой-то другой причине, то из уважения к его личному пространству. В таком случае разумным с моей стороны было бы уйти, вернуться в свой номер и подождать его там. Он позовет меня в конце концов. Когда будет к этому готов. Ему нужно время, чтобы привыкнуть, вернуться ко мне и себе на его условиях.

Но с другой стороны, я легко могу опровергнуть этот довод, сказав, что у него и так уже было достаточно времени, и последнее, что ему сейчас нужно – это еще более длительная изоляция. Я осознаю, что меня, вполне вероятно, подбивает на активные действия чувство вины, но принимаю решение без колебаний. Я поворачиваю чертову ручку и ступаю внутрь номера.

Закрыв за собой дверь, я пытаюсь приспособиться к темноте в комнате и совладать со стремительным биением сердца.

Я судорожно вздыхаю, когда наконец замечаю сооруженное им спутанное «гнездо», наполненное наглядными фотографиями с мест преступлений, закрепленными на стенах, зеркалах, дверях; яростно исписанными листами бумаги, покрывающими все доступные поверхности, включая большую часть пола; странными и мрачными зарисовками, разбросанными повсюду; огромной картой местности, занимающей половину стены и испещренной цветными кнопками и неразборчивыми каракулями. И, боже… запах… застарелая смесь непроветриваемого воздуха и пота, острая и насыщенная. Он закрепил одеяло на окне, так что в комнате царит гнетущая темнота. Свет исходит лишь от телевизора с выключенным звуком и статическими помехами на экране и дюжины с лишним свечей, расставленных на комоде.

При мысли о том, что эта атмосфера благотворна для его часто необъяснимого процесса мышления, у меня кровь стынет в жилах.

Я стою, замерев на месте и ощущая стремительную потерю самообладания, когда потрясение от увиденного грозит полностью поглотить меня. И все же я обвожу комнату глазами, выискивая напарника.

И когда я наконец замечаю его, то не в силах сдержать судорожный вдох.

– О, Малдер…

Он сидит на полу с противоположной от меня стороны кровати, прислонившись к стене и сложив руки на согнутых коленях. Со своего места я вижу, что он одет только в боксеры и расстегнутую рубашку. Его волосы торчат в разные стороны, и темная щетина на челюсти отчетливо выделяется на фоне бледной кожи.

Я не узнаю выражение его затуманенных смятением глаз с темными и отчетливыми кругами под ними. Не уверена, что он читает в выражении моего лица, но что бы оно ни было, он медленно качает головой и выгибает губы в некоем подобии улыбки.

– Дана Скалли… – хриплым от долгого молчания голосом начинает он. – Ты только что ступила в Сумеречную зону. – Он вдруг начинает фальшиво напевать главную музыкальную тему из сериала, но потом резко замолкает, опустив голову на стену позади себя и закрыв глаза. Он пытается рассмеяться, но издает лишь тихие, лишенные всякого юмора хрипы. – Уходи отсюда, Скалли, – шепчет он, однако в тоне его голоса отчетливо слышится угроза.

Вместо этого я делаю пару неуверенных шагов в его сторону.

Он чувствует мое приближение и вскидывает голову, пригвоздив меня к месту взглядом.

– Скалли, – с очевидным предупреждением в голосе говорит он. – Уходи.

– Я никуда не уйду.

Он прищуривается.

– Зачем ты это делаешь?

– Малдер, я просто хочу…

Он резко вскидывает руку, чтобы остановить меня от продолжения.

– Нет, на хрен это. Ты пришла сюда и ведешь себя так, словно я что-то тебе должен.

– Малдер…

– Убирайся! – практически орет он.

– Нет, – стараясь, чтобы голос звучал максимально спокойно, заявляю я.

– Послушай меня, Скалли. Ты не имеешь ни малейшего гребаного представления, как близок я… – Он проводит дрожащей рукой по взъерошенным волосам и отводит глаза, его взгляд отстраненный и несфокусированный. – Мне надо остаться одному, – тихо добавляет он.

– Думаю, ты уже достаточно времени провел один, Малдер.

Он разворачивается ко мне, и я вижу в его глазах обвинение.

– Правда?

– Тебе нужно дать себе небольшую передышку от всего этого, – мягким тоном произношу я.

– Это ваше врачебное мнение, доктор Скалли? Удивительно, что ты можешь сделать столь быстрое заключение после трехдневного отсутствия. Что натолкнуло тебя на эту мысль? Мой декор?

Примечательно, что сам того не осознавая, он нацеливается на грызущее меня чувство вины и использует его против меня. Я и вправду считала, что он не разглядит тех противоречивых чувств, что побудили меня прийти сюда?

Присмотревшись ко мне, он понимающе улыбается, хотя это скорее похоже на оскал.

– Это то, чем я занимаюсь, Скалли.

– Прекрати, Малдер, я не впечатлена.

– Черта с два. – Он медленно встает, опираясь на стену и свесив сжатые в кулаки ладони вдоль боков. Я пытаюсь не обращать внимания на недостаток одежды на нем и отнюдь не преуспеваю в этом. Рубашка соскальзывает с его плеч, и он облизывает губы, ни на мгновение не сводя с меня взгляда. В этот момент он похож на опасного хищника.

– Уходи, – ровным голосом повторяет он. – Уходи, или я вышвырну тебя.

Я широко распахиваю глаза – от вида его по большей части обнаженного тела и его слов одновременно.

Он, похоже, не осознает, как ведет себя. Язык его тела настолько контрастирует со словами, что я чуть было не закатываю глаза в ответ. В нем борются две абсолютно противоположные потребности, и мне остается лишь гадать, где мое место на любом из этих полей сражений.

Единственное, в чем я уверена на все сто – это то, что он напуган, и у него есть на то основания. Усталость оставила его беззащитным, лишила способности обдумывать слова и поступки. Он действует почти инстинктивно, и его непредсказуемый характер делает все это еще более опасным из-за очевидного недостатка контроля.

Вопрос только в том, кого он пытается защитить от кого?

Все же я зашла достаточно далеко и не намерена отступать. Осознает ли он, что делает, или нет, у него проблемы, и я не собираюсь оставлять его наедине с ними. Это ведь Малдер – мой напарник, мой друг…

Я решительно выпрямляюсь.

И делаю еще два шага к нему.

Он реагирует мгновенно, оказываясь рядом со мной так быстро, что я не успеваю ни шевельнуться, ни вздохнуть. Он хватает меня за предплечье, сильно сжимает и разворачивает к двери. Он заставляет меня сделать три шага, прежде чем мне удается восстановить равновесие. Резко крутанувшись и дернувшись в противоположную сторону, я освобождаюсь из его захвата и быстро отступаю назад.

Он не препятствует мне, но одним практически молниеносным движением обхватывает мое запястье. Я вскрикиваю от боли и отшатываюсь, а он пользуется этим, чтобы толкнуть меня к стене. Удар оглушает меня на пару секунд, и ему оказывается этого достаточно, чтобы поднять мои руки у меня над головой, а затем прижаться ко мне всем телом.

Я в ловушке. Я пробую сопротивляться, но это бесполезно, и мы оба это знаем.

Малдер заметно дрожит, но я не уверена, от гнева ли или от усилий, которые он приложил, чтобы справиться со мной. Мы замираем в этом безвыходном положении.

Его взгляд обжигает, и жар его тела, столь близкого к моему собственному, обволакивает меня, словно влажное одеяло – тяжелое и сырое.

После кажущегося бесконечным момента он наконец произносит:

– И что теперь, Скалли? – Я заглядываю в его глаза и в это мгновение не узнаю мужчину, смотрящего на меня в ответ. – Вот так ты хотела это разыграть?

– Малдер, отпусти меня.

– О, теперь ты хочешь уйти? – Он качает головой и шепчет: – Нет, не думаю.

Я пытаюсь высвободить руки, но он лишь сильнее стискивает их.

– Это не смешно, Малдер.

– Ты права, Скалли. Не смешно, – ровным тоном говорит он. – Ты пришла сюда без моего разрешения и отказалась уйти, когда я попросил об этом, так что мне остается лишь предполагать, что я выразился недостаточно ясно. А значит… – Он медленно наклоняется, так что его губы почти касаются моих, после чего перемещает их к моему уху. – Теперь я привлек твое внимание, Скалли? Твое полное, безраздельное внимание?

Почему я не могу сдержать дрожь?

Ладно, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что тут происходит, говорю я себе. Он просто меняет тактику, пытаясь заставить меня защищаться. И он использует свое физическое превосходство, чтобы запугать меня. Я не позволю ему этого!

Я снова пробую высвободить руки, и его захват становится практически невыносимым – на запястьях потом наверняка останутся синяки.

– Ой, Малдер! Черт побери, отпусти меня!

– Нет.

– Ты меня пугаешь!

– Отлично! – практически выкрикивает он, и оттого, что он стоит так близко, это слово резонирует сквозь все мое тело. – Тебе надо бы бояться, Скалли! – У него на глазах выступают слезы. – Уже слишком поздно! – Он роняет голову мне на плечо. – Просто не… не настаивай больше, Скалли. Просто позволь мне… просто позволь…

– Малдер, что ты делаешь? – тихо спрашиваю я, надеюсь, достаточно миролюбивым тоном.

Он вновь поднимает голову, обдавая мое лицо горячим дыханием.

– Я не знаю, что делаю, Скалли. – Его гнев, похоже, отступает, хотя его железная хватка не ослабевает ни на йоту. – Я уперся в стену и понимаю, что то, что мне нужно, по другую ее сторону, но просто… я просто не могу…

У меня кружится голова. Не сразу я осознаю, что он говорит о деле – он так внезапно переключается с одной мысли на другую, что мне за ним не угнаться.

Я оказываюсь пойманной в сети его противоречивых потребностей и вижу нерешительность в его глазах. Есть границы, которые мы не пересекаем – даже ради комфорта, даже ради сохранения рассудка.

Я осторожно выбираю следующие слова, не будучи уверенной в том, чего он хочет от меня.

– Малдер, пожалуйста, позволь мне помочь тебе.

Он не сводит с меня взгляда. Его зрачки расширены, и осознание того, почему, заставляет меня трепетать.

– Ты мне не нужна. – Он громко сглатывает. – Мне не нужно, чтобы ты помогала мне.

– Тогда что тебе нужно, Малдер? Скажи мне.

Тон его голоса становится еще ниже – этот хрипловатый тембр, растягивающий слова в медлительной, ленивой манере, вызывает странное трепыхание у меня в животе.

– Мне нужно увидеть, что реально, Скалли. Нужно ощутить это. Почувствовать запах. Мне нужно попробовать это на вкус, Скалли. – Он начинает неспешно водить по моим запястьям большими пальцами, поглаживая те места, с которыми так грубо обошелся какие-то мгновения назад. Вызванное этими прикосновениями ощущение перемещается по моим рукам вниз и разливается внизу живота.

– Это реально, верно? – спрашивает он, почти касаясь губами моего виска. Я чувствую его дыхание на своей коже, чувствую его грубую щетину, когда он проводит своей щекой по моей. – Тебе не следовало приходить сюда, Скалли. – Он снова повторяет это движение, на этот раз медленнее, и его губы оказываются в опасной близости от моих.

Мое сердце пускается вскачь, выбивая барабанную дробь о ребра. Легкие прикосновения я в силах игнорировать, но это… Что это вообще, черт побери? Я не знаю, как… реагировать, как отвечать. Что я действительно знаю, так это то, что мне невероятно трудно оставаться равнодушной к этим продуманным ласкам. Этот физический контакт с ним опьяняет меня. Это опасно.

Знает ли он? Знает ли, как сильно я одновременно жажду и боюсь его?

Нет. Откуда ему знать? Я даже самой себе не могу в этом признаться.

– Тебе не следовало сюда приходить, – повторяет он. Выражение его лица изменяется, слегка смягчаясь, хотя я и не понимаю, почему.

По крайней мере, пока он не смелеет и не прижимается ко мне еще плотнее.

О боже, о боже.

Я внезапно особенно остро осознаю, как мало на нем надето. Моя ответная реакция на него мгновенна и примитивна. Горячая волна желания проходит сквозь все мое тело, вызывая сильнейшую дрожь.

Его глаза темнеют. Он опускает голову в изгиб моей шеи, и его неровное дыхание как будто бы задевает все мои нервные окончания. Его бедра постоянно двигаются, соприкасаясь с моими, и мне приходится закусить щеку изнутри, чтобы удержаться от стона.

О боже, о боже. Это Малдер. Это Малдер.

Кровь в моих венах словно внезапно густеет, а конечности наливаются свинцом. Я стремительно проигрываю битву за контроль и ничего не могу с этим поделать. Ощущать его вот так… это слишком. Это слишком!

Очередной прилив жара зарождается у меня в груди и распространяется вниз, обосновавшись между ног.

Я должна это остановить. Я должна это остановить!

Я снова пытаюсь заговорить с ним, опасаясь, что если мне не удастся отвлечь его, то я пропала.

– Малдер, чем это все вызвано?

– Хм-м? – бормочет он, по-прежнему касаясь моей кожи губами. – Вопрос на миллион, Скалли. Чем это все вызвано?

– Малдер…

– Я устал. Я чертовски устал. – Произнося это, он начинает водить чуть раздвинутыми губами по моей коже от ключицы до шеи непосредственно под ухом и обратно, пока меня не охватывает слабость от откровенной интимности этих ласк. – Это здесь. Это прямо передо мной… – Его язык скользит вдоль бьющейся у меня на шее вены, и мои ноги окончательно перестают меня держать.

– Малдер, боже… – всхлипываю я. Он отпускает мои запястья, и мои руки опускаются, отчаянно цепляясь за его плечи. Я чувствую, как его огромные ладони накрывают мою поясницу, когда он притягивает меня к себе – достаточно далеко от стены, чтобы обнять меня, причем по-прежнему не ослабляя хватку, не давая мне сдвинуться.

Если он отпустит меня, я упаду.

Я не хочу падать.

Он начинает покусывать и облизывать мою плоть. Тяжело дыша, он хрипит, все еще касаясь моей кожи.

– Черт. О черт, да… – Он издает низкий горловой стон и снова глубоко вздыхает. – Господи, Скалли, я чувствую твой запах.

Нет, нет, нет. Я начинаю паниковать. Боже, нет.

Я возобновляю попытки освободиться, но мои движения медленные и затрудненные, что только сильнее распаляет его. Он накрывает мое ухо губами и тянет за него, после чего хрипло шепчет:

– Ты уже возбудилась, Скалли?

Слышать, как он произносит эти слова, все равно что подливать масла в огонь, охвативший все мои органы чувств. Я потрясена, да, а также смущена и разозлена из-за своей столь очевидной слабости. Но он прав. Я возбуждена. Я такая влажная. Промокшая насквозь. Источающая влагу. И, боже, кажется, я не в силах контролировать реакцию своего тела, что здорово меня пугает.

– Мне осточертел этот извращенный гребаный ублюдок – осточертело видеть то, что он видит, и пытаться понять, почему. Понять, почему. – Его зубы впиваются в нежную кожу под моим подбородком, и он прикусывает ее достаточно сильно, чтобы заставить меня судорожно втянуть воздух, после чего отстраняется. – Никто не должен пытаться понять этого сукиного сына… Маленькие девочки, Скалли. Маленькие девочки.

Что он делает? Складывается такое впечатление, что его действия совершенно не связаны с его словами. Я не могу мыслить ясно, ощущая, как эти горячие влажные губы скользят по моей коже. Он поднимает руку и обхватывает мою грудь. На этот раз я не в силах сдержать стон, вырвавшийся из моего стесненного горла. Сосок мгновенно твердеет, и это совершенно очевидно сквозь тонкую ткань моей блузки.