Текст книги "Серый Город (СИ)"
Автор книги: Windboy
Жанр:
Мистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)
Мы остались с внешней стороны, а Монада проскочил внутрь и медленно двинулся по кругу. Он то и дело тёрся о деревья мордой, спиной и мурчал. Через полчаса Тинк сказал, что он над нами просто издевается, и проводил лениво бредущего кота недобрым взглядом. Через час, когда кот описал второй круг и зашёл на третий, я разделил его мнение. Сергей волновался и пытался убедить нас, что так и было задумано. Когда у нас кончилось терпение и мы обсуждали, какой ствол рубить, Монада призывно мяукнул и начал драть одно из деревьев когтями.
– Вот видите! – обрадовался Сергей.
С воодушевлением мы принялись за дело и вскоре притащили срубленное дерево к Дому. Друзья взялись его распиливать, а я пошёл в Дом, чтобы найти зеркальную комнату. Она появлялась на втором этаже. Впервые мне показал её в сновидениях Альтиа, сказав, что, находясь в ней, познаёт бесконечность. В комнате зеркальные стены, пол и потолок, поэтому она так и называлась. Я шёл по коридору и молил Дом указать нужную дверь. Вспоминал, как сидел с Альтиа посередине комнаты и являлся источником бесконечной череды отражений.
«Здесь особенно остро понимаешь, что бесконечное множество есть Одно», – сказал тогда Тёмный.
«Дом, я и ты – Одно».
Ближайшая дверь распахнулась, и я увидел своё отражение.
Друзьям удалось сделать секцию забора из пяти досок. Вместе мы принесли её в зеркальную комнату.
– В центре ставить?
– Нет, давайте в угол.
– Так?
– Да, хорошо.
Я посмотрел на уходящий в бесконечность забор – то, что надо.
– А теперь выходите, я шаманить буду.
С любопытством оглядываясь, ребята покинули комнату.
Я достал иголку. Собрал по углам пыли, её было очень мало, но я надеялся, что хватит. Встал на колени перед забором.
– Здесь наш мир, а за тобой Тьма. Не пропускай её, а лучше возьми меня.
Я проколол большой палец, глянул на пять досок и проколол остальные. Выступили капельки крови, я присыпал их пылью и оставил на каждой доске по одному опечатку. Забор разом впитал кровь и будто ожил, выровнялся и, как мне показалось, пустил корни в бесконечность миров, ограждая места, в которых теплился свет чистых сердец.
В следующее мгновение Тьма обрушила на него страшный удар. Я упёрся в Забор руками и ощутил, как он вибрирует. Тьма отхлынула, а я осознал, что настало время идти в мир и подготовить тех, кто сможет стоять на страже и сражаться.
Мы с Тинком покинули Дом, в этот раз он не удерживал наши с Ником души, а, наоборот, помог с перемещением, и мне удалось прихватить с собой дюжину клинков Гран. Сергей же остался в роли хранителя Дома, связного и координатора.
Я осознал себя в теле Олега, огляделся и понял, что всё ещё живу у Яна – моего истинного отца. Я очень хотел побывать в родном городе, увидеть маму и брата. Но Тьма уже просочилась в наш мир, неся разрушение. Ян рассказал, что мои земные родители развелись. Мама с братом уехали к друзьям в столицу, а я, окончив школу, перебрался к нему, устроился на работу в местный дом культуры и организовал секцию фехтования.
Войдя в спортивный зал, я оглядел шеренгу из десятка вытянувшихся по стойке смирно разновозрастных пацанов и девушки лет восемнадцати, что хитро подмигнула мне, когда я проходил мимо. Стоявший рядом пацан хихикнул.
– Зачем вы здесь? – спросил я.
– Чтобы убивать монстров из-за Забора, – прошептал под нос мальчик, и его тут же пихнули в бок.
– Что?! Что ты сказал?
Мне показалось, что я ослышался. Всё это время я думал, как же рассказать мальчишкам о Заборе и Тьме. Пацаны запереглядывались.
– Откуда вы знаете о Заборе?
– А откуда знаешь ты?
«Сказать им правду?»
– Я его создал.
Мальчишки недоверчиво загудели.
– Докажи! Мы знаем, что у хранителей есть волшебные мечи из такого же, как забор, дерева.
Я опустил на пол и развернул свёрток с клинками Гран. Парни с горящими глазами разом окружили меня, чтобы разглядеть их поближе.
– Такие же, как Забор! Ты правда хранитель?! Научи нас ими драться, научи! Они ведь для нас, для нас?!
– Да, разбирайте.
И я учил. Мы создали стройную организацию, выставляли дозоры и отражали нападения.
Единственную девушку нашего отряда звали Марго, и она была моей девушкой. Мы любили друг друга. Она была светом, тёплым светом в окне родного дома, служившим мне маяком в безграничном океане тьмы. Через пару недель она перебралась к нам с Яном. Тот радовался, как ненормальный, я даже чуть не начал ревновать. А ещё через месяц она сказала, что беременна. Я прислушался к себе и понял, что Ник нашёл своё воплощение. Я так счастлив!
Я снял нам квартиру в городе. Ян выглядел расстроенным, но что поделаешь, пора начинать самостоятельную взрослую жизнь и искать нормальную работу, а то что-то заигрался я в эти детские выдумки.
Вчера у меня родился сын. Я так волновался. Я очень сильно его люблю. Мы назвали его Мишей, в честь брата, он так на него похож.
Я пишу эти строки и чувствую, как память покидает меня, как я погружаюсь в пучину и суету обыденной жизни, в забвение.
*
«И ничего не сказано о часах на площади. Почему? Как мне вернуть себя?» – думает Олег, а за окном с трудом занимается утро, серое и тоскливое, как весь город.
Он идёт на кухню и ставит чайник. Заглядывает к Мише. Тот спит, закутавшись с головой в одеяло.
«Где сейчас Генка? Надо позвонить на работу и отпроситься. Мишу нельзя оставлять одного. Собрать ребят и пойти с ними в лес. А какой им толк от меня, я ведь не смогу их защитить. Надо идти в часовую башню. Только там я найду ответы».
Олег готовит завтрак и идёт будить Мишу. Ему не хочется этого делать, но без сына в предстоящем деле не обойтись.
– Миша, – он трогает мальчика за плечо, – Миша, просыпайся.
Мишка сонно разлепляет веки.
– Вставай завтракать.
Мальчик садится в кровати и трёт глаза.
– Поднимайся, поднимайся, надо поговорить. Иди умойся, жду тебя на кухне.
Олег пьёт чай, пришлёпывает Мишка и садится рядом.
– Вот хлеб, салат. Потом чай попьёшь. Я сейчас уйду по делам, а тебе надо будет собрать ребят, чтобы, как я вернусь, идти выручать Генку.
– Генку? А что с ним? – спрашивает Миша, словно не до конца проснувшись. – Куда ты пойдёшь?
– В башню на площади. В городских часах сокрыта магия, что поможет мне стать прежним.
– Прежним?
– Да, прежним, иначе от меня никакого толку.
– Хорошо.
– Мишка, да что с тобой? Ты чего такой кислый?
– Не знаю, не выспался, наверно.
– Ладно, ты жуй, а я побежал.
Олег одевается, суёт за пояс меч и выходит из дома. Город встречает его мелким дождём с затянутого серой пеленой туч неба и пустынными улицами. Город словно вымер. Редкие прохожие лишь усиливают это впечатление.
В одиночестве он пересекает городскую площадь и останавливается у подножия башни. Смотрит на часы. Тридцать пять минут двенадцатого.
«Разбудит кровь в двенадцать».
Дверь во внутренний двор башни закрыта. Тогда Олег оглядывается по сторонам и перемахивает через забор. Маленький дворик пуст, лишь в углу свалено несколько старых ящиков. Он подходит к двери, на ней висит большой старинный замок. Олег тянет его, думая, справится ли меч, но тот неожиданно сам открывается. Видимо, он давно сломался и висел просто для вида. Сняв замок, Олег толкает дверь и входит в башню. Внутри пахнет отсыревшей побелкой, металлом и машинным маслом. Железные ступеньки винтовой лестницы уходят вверх. Он старается подниматься тихо, но лестница дрожит, скрипит, и гулкое эхо шагов улетает в вышину. Наконец он выбирается на верхнюю площадку перед часовым механизмом. Раздаётся нарастающее жужжание, и часы звонко бьют без пятнадцати двенадцать.
«Что же делать?»
Олег оглядывается по сторонам и видит на столбе блеснувшую стеклом маленькую рамку. Подходит. Это не фотография, а вырезка из газеты.
«Вчера в 12 часов дня случилась трагедия. Погибла всеми нами любимая Маргарита. Чудовищной силы молния ударила в башню, почему не помог громоотвод – остаётся загадкой. Городские часы остановились вместе с сердцем Марго. Нам больше не услышать её замечательных песен, но мы всегда будем помнить её. Всегда!»
Вспышка, подобная вспышке молнии в темноте, озаряет память. Он видит распростёртую на дощатой площадке Маргариту и маленького Мишку, склонившегося над ней. Сын держит в руке треснувшую пудреницу и ласково водит губкой по бледным щекам мамы.
– Туча хотела забрать меня, – говорит он, – позвала на башню. Я не хотел идти, но как-то пришёл. А мама за мной. Не отпускала. Туча ударила её, и мама упала. Она спит? Смотри, какая она красивая.
«Ветер в сердце. Знай!»
– Ветер-ветерок, ты нужен мне.
Внизу хлопает дверь, а через мгновение порыв ветра уже кружит вокруг него годами копившуюся в часах пыль. Те вторят ему, жужжа и готовясь отбить полдень.
«Разбудит кровь в двенадцать».
Олег надкусывает губу, прикасается пальцами и взмахом отправляет алые капли в полёт. Затем вытаскивает меч и с размаху перебивает кабель электродвигателя. Раздаётся двенадцатый удар, и часовой механизм останавливается. Кружит яростный ветер. Олег поднимает руку, чтобы прикрыть глаза, и таращится на свою ладонь – ладонь мальчишки. Одежда тоже изменилась, обратившись в выцветшую куртку, потёртые зелёные джинсы и поцарапанные на носках ботинки.
Ветреный громыхает по ступеням вниз, перелезает через забор и, расплёскивая лужи, несётся домой. Он не может идти: бежать так легко и естественно. Тем более что надо спешить.
Влетает в квартиру и видит Мишку с новым мечом в руках.
– Ты собрал ребят?
– Ты кто?
– Отца родного не узнаёшь?
– Как это?
– Магия крови и пыли, уж ты-то должен понимать.
– Я понимаю. – Мишка вглядывается в его лицо. – И правда похож.
– Где ребята?
– Разъехались. Никого нет. Мы одни остались. Если случится выброс…
– Я сделаю всё, чтобы вернуть Генку. Втроём мы сдержим натиск.
– Тогда поспеши, один я точно не справлюсь, даже с таким мечом и всеми желудями. Ты должен успеть.
– Я побежал, держись!
Олег обнимает стоящего истуканом Мишку, выскакивает из квартиры и несётся по ступеням вниз.
– Папа, со мной что-то не так, мне их не удержать, – еле слышно произносит Мишка и опускает меч.
========== 6. Весточка ==========
Генка лежит на грязной, вонючей тахте, невидяще глядя в бревенчатую стену землянки. Всё тело, искусанное Карой, болит, но он не обращает на это внимания. В голове вновь и вновь звучат шипящие слова: «В душу, в душу! Вот здесь попробуем и вот здесь полакомимся. О-о-о-х-х… Посмотрите, что у нас есть. Какая красота, какая ма-а-аленькая красотулечка. Ничего, не стыдись, подрастёшь, да, да, мы тебя сейчас подрастим, и Кара будет довольна. Знаешь, почему меня так зовут? Я думаю, ты догадаешься, или уже не совсем ты, но догадаешься. В душу, в душу! А я видела Штоца. Когда он вошёл в меня всепроникающим взглядом сладостной боли и принёс весть. Да, да, весть. Такую чёрную ледяную снежинку. Прямо в душу. И знаешь, они растут, множатся, совокупляются с сердцем, насилуют и пожирают душу, и каждый раз, каждый раз я испытываю, испытываю это… В душу, в душу! Я поделюсь с тобой, они теснятся в груди, теснятся. Ну, давай же, откройся, хороший мальчик, смелый воин, или ты боишься, боишься не справиться? В душу, в душу! Смотри, какая она чистая, кристальная, острая, знаешь, как она входит? Вот так же, как ты в меня, так же, как он. Штоц!.. Вот, быстрее, ещё немного, первый раз, да, и тебе нравится, я вижу, что нравится, сладкий мой, вот молодец, вот умница-а-а… Открылся, теперь принимай… В душу, в душу! А Штоц оказался совсем не таким, как мне представлялось…»
– На, жри! – говорит Дик и толкает в плечо миской с кусками жареного мяса.
Генка не шевелится.
– Ты оглох?!
– Не ори, Кара его так отходила, что он ещё не скоро в себя придёт.
– Чего там приходить, я вот и не уходил никуда, – глумливо улыбается Дик.
– Тебе, грубой скотине, не понять, у тебя и уходить некому.
– Чего-то я не понял.
– Сбегай на опушку, осмотрись, что-то тревожно мне, тихо сегодня как-то.
– Кара сказала за пацаном следить.
– Я сам посмотрю, иди.
Дик переминается с ноги на ногу, ставит миску на полку, глядит на пацана, на Семёна и выходит.
Мужчина встаёт, наливает в плошку тёплой воды из чайника. Находит более-менее чистую тряпицу. Отворачивает край одеяла. Смотрит на искусанное плечо и спину с царапинами от ногтей. Смачивает тряпку и промывает ранки. Розовые капли бегут по коже. Генка безучастен.
– Как бы я хотел оказаться на твоём месте, – шепчет Семен, руки его дрожат. Он стискивает зубы. – Отдай мне её, отдай! Зачем она тебе?! Из тебя всё равно толку не выйдет. А мне она нужна! Кара, тварь, забрала мою! В наказание за твоего дружка. – Руки вновь дрожат, Семён судорожно вздыхает. – Кто дал, тот может и забрать. А она мне так нужна. Отдай мне весточку, отдай!
Он рывком разворачивает мальчика на спину. Плошка, расплёскивая воду, летит на пол. Сжимая Генкины плечи, склоняется над ним, стараясь поймать уходящий в никуда взгляд.
– Ведь не прижилась ещё, не прижилась! Отдай! Мне! В душу!
– В душу, в душу, – шевелятся губы мальчика.
– Да! Мне, мне в душу!
– В душу, в душу.
Генка смотрит на Семёна, и губы его расплываются в безумной улыбке-оскале.
– А где она? – спрашивает Генка.
– Здесь она, здесь, – суетится Семён, ударяя себя в грудь.
– Гниль, – говорит Генка и смеётся, – одна гниль.
– Молчи, гадёныш! Нет! Отдай, отдай!
– Возьми.
– К-как?
– Сам.
Семён смотрит на Генку, а затем стягивает одеяло и склоняется над ним.
Когда возвращается Дик, Генка вновь лежит, отвернувшись к стене. А Семён точит свой охотничий нож.
– Опять за кшеками собираешься? – спрашивает Дик.
– Нет.
Дик заглядывает в тарелку. Мясо не тронуто.
– Я съем, что ли? Не пропадать же.
– Что за лесом?
– Нишего, – отвечает Дик с набитым ртом, – тихо.
– Это хорошо, – кивает Семён, откладывая в сторону точило и поднимая на Дика глаза.
Тот замирает с ложкой у рта.
– Откуда? – любопытствует он и падает на пол с торчащей из глазницы рукоятью ножа. Пару раз дёргается и затихает.
– Вот так, Штоц, теперь ты обратишь на меня свой взор?
Мальчик садится на кровати, смотрит на мёртвого Дика и улыбается.
– Я теперь никогда не стану прежним? – спрашивает он.
– Нет, – вытаскивает и вытирает нож Семён.
– Почему мне не страшно, почему не горько или не противно?
– Анестезия сердца, души.
– Она пройдёт?
Семён встречается с мальчишкой взглядом.
– Молись Штоцу, чтобы этого не случилось.
– Кару ты тоже убьёшь?
– Нет, она нужна мне живой.
– Зачем?
Мужчина ухмыляется.
– Увидишь.
– Она скоро вернётся?
– Уже на подходе.
– Откуда знаешь?
– Чую. Оденься и помоги убрать Дика.
– Здорово она меня покусала, – отмечает Генка, натягивая штаны и морщась от боли.
Они вытаскивают Дика из землянки и относят к дальним кустам.
– Может, прикрыть чем? – спрашивает мальчик.
– Не надо. От землянки не видно, и ладно.
Вернувшись, Генка забирается с ногами на тахту.
– Я есть хочу.
– Потерпи, Кара что-нибудь принесёт.
– Когда ты меня убьёшь?
– Никогда. Нельзя убивать дарителя.
– Дарителя?
– Ты отдал мне весточку.
По телу Семёна прокатывается сладостная дрожь, тёмным ледяным звоном отдаётся в сердце. Он прикрывает глаза от наслаждения.
– Убью тебя, и весточка прикончит меня. Теперь мы связаны, все повязаны и помазаны.
– Но она же не стала моей.
– Не стала и не принял – разные вещи. Она была твоей, ты её впустил, но полностью не принял.
– Хорошо, что она дала мне только одну.
– Сегодня она дала бы тебе вторую, – мальчик замирает, леденея, – а потом ещё и ещё, пока ты не сломался бы.
– А ты хочешь ещё?
– Да, я хочу забрать всё, всё, что есть у неё.
– Через меня?
– Через тебя не получится. Она придёт и так же, как Дик, сразу всё увидит. А вот и она.
Дверца распахивается, и спускается Кара с тесаком Дика в руке.
– Я тут наткнулась кое на кого в кустиках, – сообщает она ровным голосом.
Глядит на мальчика, на Семёна.
– Как ты посмел?!
В землянке веет ледяным мраком, два ножа сталкиваются в воздухе, высекая искры. Нож Семёна отлетает в сторону Генки, тот еле успевает увернуться.
Они борются без слов, лишь хриплое дыхание и рык вырываются из глоток. Семён лежит на спине, Кара сидит сверху, пытаясь выдавить ему глаза. Генка находит нож, соскальзывает с тахты и со всей силы вонзает его Каре в спину. Та застывает, раззявив вонючий рот, выворачивает за спину руки, пытаясь дотянуться до рукояти, и валится на Семёна. Тут же распахивается дверь землянки, и Гена видит незнакомого мальчишку с деревянным мечом в руках. Он ещё не успевает отметить необычность клинка, а тот уже пригвождает тела Кары и Семёна к полу, как бабочек или неизвестных науке человеконасекомых.
– Кто ты? – спрашивает Генка.
– Не узнаешь? – ухмыляется пацан, выдёргивая меч и брезгливо стряхивая с клинка кровь одним резким движением.
– Нет.
– Ладно, я Олег, друг Миши. Нам надо спешить. Выброс приближается, чую напряжение Тьмы за Забором, а Мишка там совсем один.
– Почему один?
– Разъехались все. Неспроста это. Думаю, враг готовит прорыв на нашем участке, чтобы поглотить город.
– Тогда бежим скорее!
Они выбираются на воздух. После вони землянки он кажется невероятно чистым и вкусным.
– Вот, держи, – Олег наклоняется, поднимает и протягивает Генке клинок, – твой, кажется, нашёл у тропинки. Неплохая работа.
– Да, мой, но не такой классный, как у тебя.
Олег улыбается.
– Если отобьёмся, я и тебе такой сделаю.
Они бегут изо всех сил, а в вышине рокочет Туча, притягивая взгляды давящей чёрной мощью.
Выброс застаёт их на подвесном мосту. Мир стремительно тускнеет, словно из него мгновенно высасывают все краски. Меч в руке Олега теплеет. Раздаётся оглушительный грохот удара и треск дерева.
Мишка стоит у Забора, когда на тот обрушивается сокрушительный удар. Одна из досок трескается, и чёрный вихрь колючих снежинок прорывается в мир. Мишка рассекает его мечом, но уже второй удар сотрясает Забор. Из образовавшейся щели выглядывает молочно-белый глаз. Мишка заряжает рогатку и стреляет в мутный зрачок, как в центр мишени. Оглушительный рёв, и третий удар ломает забор. Мохнатые, сотканные из тысяч снежинок лапы высовываются из дыры. Мишка с криком отчаянно бросается вперёд, поднимая меч, но тут из рокочущей Тучи сверкает и бьёт в землю у его ног молния. И мальчика отбрасывает прямо в когтистые объятия Тьмы. Его втягивает в пролом спиной вперёд. Последнее, что он видит, – бегущий и что-то кричащий отец-мальчишка.
========== 7. Всевидящий Штоц ==========
Дни, серые, одинаковые, бесконечные дни. Дом – школа – дом… и так до бесконечности. Серый дом, серая школа. Олег и Миша живут вдвоём. Им кажется, что они всегда так жили. Никто не спрашивает, где их родители, да и сами они не задаются этим вопросом. Если их нет, значит, они умерли, или уехали, или их вообще никогда не было. Разве так бывает? А какое это имеет значение? Никакого. Ни один из ответов не имеет значения. Всё одинаковое, всё серое. И люди серые. Мише так трудно бывает найти свой первый класс. Всё вокруг сливается в единую, однородную массу, попробуй что-то выделить, отличить. Труднее всего просыпаться и мучительно вспоминать, кто ты, где находишься и что тебе надо делать. Но есть репродукторы, они говорят, они указывают.
Вялые, душные летние дни. Каникулы? Глупости. Каникул не бывает, нет нужды. Но в такие жаркие дни бывают чёрные молнии, как вспышки ночи. Правда, и они случаются регулярно, поэтому к ним тоже привыкаешь. На перемене какой-то старшеклассник избил мелкого мальчишку. У того была рогатка, и говорят, что он даже стрелял. Зачем он это делал? Все знают, что рогатки запрещены. Списки запрещённого читают каждые два часа. Неужели трудно запомнить? Хотя да, трудно. Может, у него репродуктор сломался? А в магазине за хлебом длинная очередь. Все кричат, ругаются, откуда только силы берутся? У банка скорая вообще всё время дежурит. Там тоже очереди круглые сутки. За пенсиями, пособиями, компенсациями какими-то. Старики с молодыми лаются, дерутся, вонь, духота, больные и слабонервные падают в обмороки. Кассиры за бронированными барьерами тоже не выдерживают, увольняются раньше, чем чему-то научатся. Вместо них берут новых, которые ничего не умеют. Они тупо сидят, глядят в мониторы и ждут указаний свыше.
Дни вращаются, перемалывая самих себя в грязное крошево, месиво, от которого к концу дня начинает тошнить. И тошнит чем-то вязким, тягучим и чёрным. Но и к этому привыкаешь. Вырвет, полегчает, и можно заснуть, чтобы утром всё сначала. А за окном идёт снег. Всё время идёт чёрный снег. Почему чёрный? А разве бывает какой-то другой? Иногда снег идёт даже в домах. Тогда Олег с Мишкой забираются под кровать, укрываются с головой одеялом и спят, прижавшись друг к другу.
Именно под кроватью они разговаривают. Просто так почему-то не хочется. А под кроватью, надышавшись пылью, их разбирает. Отчего так? Вот и сейчас залезли под кровать, укрылись с головой и шепчутся. А чего залезли, снег не идёт, спать давно пора, а они шепчутся. Непорядок.
– Олежек, а зачем мы учимся?
– Я не знаю.
– А почему все люди такие злые? Снаружи равнодушные, непробиваемые, а внутри злые, чёрные-чёрные?
– Я не знаю.
– Может, от этого чёрные молнии случаются?
– Может.
– А Костика в больницу увезли: рёбра сломаны и с сердцем что-то. Он умрёт?
– Я не знаю.
– А зачем он из рогатки стрелял?
Олег не отвечает.
– Ты знаешь?!
– Тихо ты. Репродукторы не только говорят, но и слушают.
– А зачем?
Олег вновь промолчал.
– А почему мы с мечом спим? Мне из-за этого сны страшные снятся. А ещё снится, будто я смеюсь. Представляешь? Я даже не знаю, как это, а во сне смеюсь, и ты смеёшься. Я как-то проснулся, гляжу, а ты улыбаешься. Спишь и улыбаешься, на самом деле.
– Правда?
– Да.
– А что ещё странного ты во сне видел?
– Молодого старика, он плыл на лодке и песни распевал.
– Как это – молодого старика?
– Не знаю, но он такой радостный, что даже страшно как-то.
– А мне Дом снится.
– Наш?
– Нет. То есть да. Только не этот, а настоящий, в лесу, и река рядом.
– У нас был такой дом?
– Да.
– А мы в него вернёмся?
– Тихо, слышишь?
– Что?
– Будто звенит что-то.
Они прислушиваются.
– Ой, и правда, кажется, это твой меч!
Они лежат, обнявшись, а деревянный меч зажат между ними. Его приходится всё время прятать, потому что мечи тоже запрещены. Ребята вытаскивают клинок и прижимаются к нему ушами.
– Треньк, треньк, Ветреный, отзовись. Треньк, треньк, Ветреный, кшек тебя задери, отзовись!
– Генка, ты, что ли?
– Ну наконец-то! Я уж думал, вы совсем обсерелись.
– Сам ты обсерился, – говорит Мишка.
– Мишка! Как я рад тебя слышать! Живой, значит! Нашёл тебя Олег!
– Где нашёл? Ты о чём, Генка? Ты куда вообще пропал?
– Вы что, не помните? Забор, Тьма?!
– Забор?
Что-то сдвигается у Олега в сознании, картинки прежней жизни пляшут перед глазами.
– Да, Забор. Ты ведь тогда за Мишкой прыгнул, а мне ждать велел. Только я ждать не стал, а обратно в лес смылся, пока весь город не накрыло. А его накрыло, ведь не осталось никого на страже, и Забор рухнул. Я бы его сам всё равно не удержал. Я в землянку вернулся, переждал. А когда всё успокоилось и армия Штоца ушла, я стал пацанов по одному отлавливать и в чувство приводить. Всем память как отшибло.
– А почему тебе не отшибло?
Повисает пауза.
– Олег, я тебе потом расскажу. Приходите завтра вечером в маленький дворик у часовой башни. Там и встретимся. Всё, я исчезаю, что-то кшеки расшумелись, учуяли кого-то. Вчера старика какого-то насмерть задрали. Зря он так свои песни на всю округу орал, лес этого не любит.
– Старика? – переспрашивает Олег, но Генка уже отключился.
Следующий день тянется невообразимо долго. Серость давит, залепляет глаза, вязнет в горле. Мишка всё время на грани плача. Он не понимает, что тому причиной, просто такая тоска и боль сжимает сердце, что хоть вой. В одиночестве он сидит за партой, уткнувшись в тетрадь, ничего не видя вокруг и не слыша. А в это время учитель представляет одноклассникам нового ученика.
– Ребята, поздоровайтесь с Кириллом, вашим новым товарищем.
– Здравствуй, Кирилл! – приветствует класс хором.
– Кирилл, садись за парту с Мишей.
Мальчик устраивается рядом, а Миша сидит, сцепив пальцы в замок, и борется с подкатывающими слезами и тошнотой. За окнами падает чёрный снег. Несколько снежинок, просочившись сквозь крышу и перекрытия, скользят вниз.
Кирилл наблюдает за ними, а затем подставляет ладонь, и одна из снежинок опускается прямо на неё.
– Смотри, какая совершенная, – говорит он, протягивая чёрную искорку Мишке.
Глаза мальчика в ужасе распахиваются, он бьёт по руке и сгибается, обхватив живот. Его выворачивает в проход между партами. Он вытирает рот, оставляя на рукаве грязные маслянистые разводы.
– Михаил, возьми тряпку и убери за собой.
Никто, кроме Кирилла, на Мишку не смотрит, словно ничего не произошло. А новенький смотрит очень внимательно и улыбаясь.
Олег сидит в классе на втором этаже и смотрит в окно. Что-то тревожит его, не даёт сосредоточиться. У него есть цель на вечер. Но какие-то нити и тени, похожие на длинные щупальца, проникают в сознание, запутывают, и он периодически ловит себя на том, что забывает, забывает о встрече. Тогда он берёт ручку и рисует на тыльной стороне ладони часы, стрелки которых указывают на семь вечера.
– Часто тебя так выворачивает? – спрашивает Кирилл, после того как Миша собрал тряпкой чёрную жижу с пола.
– Обычно по вечерам, а сегодня что-то с утра тошнит.
– А что ты любишь?
Мишка непонимающе глядит на Кирилла.
– Ну чем заниматься любишь, что тебе нравится делать?
– Ты лучше таких вопросов не задавай.
– Да не бойся, скажи.
– Маму.
– Что?! – Лицо мальчика странно искажается, но тут же становится прежним.
– Маму люблю.
– Она же умерла!
Сердце Мишки заходится в бешеном ритме.
«Откуда он знает? Может, его Генка прислал?»
– Ну и что, я её всё равно люблю, она меня слышит и может приходить из Тучи.
Лицо Кирилла вновь кривится, но на этот раз так и застывает ледяной маской ярости. Кажется, что он даже не дышит.
– Ч-что с тобой?
– Я покажу тебе, что со мной, – выплёвывает Кирилл свистящим шёпотом, и пальцы его смыкаются на Мишкином запястье.
*
Он пришёл побеждать, но вместо этого почему-то уснул, а кто-то гладил его и пел колыбельную. Тёмную и холодную, как река в зимнюю пору. Она уносила далеко-далеко. Там он видел картинки чьей-то жизни.
«Это я?» – спрашивал он.
«Ты», – отвечал голос.
«Почему это я?»
«Потому что ты нужен мне».
«Я не хочу так!»
«Баю-бай… привыкай…»
Красная птица сидела на ветке, покрытой длинными шипами. Мальчик смотрел на неё и не мог оторвать взора. У птицы были блестящие чёрные глаза, в них стыла вечность и боль. Птица посмотрела на мальчика, его руки задрожали. Она запела, а мальчик увидел, как ледяное пламя охватывает зелёный мир и моря превращаются в истрескавшиеся чёрные пустыни. Повсюду человеческая грязь и мерзость, разврат и насилие. Кричащие в муках женщины и дети. Груды искалеченных, копошащихся под кровавым дождём тел и тучи мух над застывшими трупами. Птица пела, а он опускался на колени и снимал одежду. Птица вспорхнула, перелетела к нему на плечо. Клюнула раз, другой. Алая капля выступила из ранки. «Пить», – сказала птица и клюнула вновь. В глазах мальчика стыла тьма и ужас. Стаи алых птиц летели над миром, а за ними накатывала безграничная волна обжигающего холодом пламени.
Так он увидел её алых вестников и мир, погружающийся во тьму жестокости. А потом летел вместе с ними, рвал человеческие души зубами и распахнутым, вывернутым наизнанку сердцем чувствовал умирающий мир. Он видел и переживал всё, всё! Он искал её, искал, забыв, что спит у неё на руках. И нашёл в снежном лесу на ледяном троне. И стоял перед ней с выжженной и абсолютно пустой душой, распахнутой настежь от наслаждения и боли.
– Хочешь отдать мне свою растерзанную душу и боль?
– Да.
– Видишь, мир копошится в грязи. Ты возглавишь армии, что очистят его. И ничего не останется, никого не останется. Мои войска бездушны, они совершенны. Отныне тебя будут звать не Крид, а Всевидящий Штоц. Почти весь мой мир – чистая, погружённая во Тьму ледяная пустыня с совершенными слугами, неотличимыми от целого. Ты видишь, как она строга, безжалостна и прекрасна. Тебе осталось сломить последний оплот этих мерзких людишек. Они зовут его Серый город. Ха! Он будет соответствовать названию. Я знаю, ты справишься, и тогда я освобожу тебя, мой милый мальчик, навсегда.
– Да, моя королева.
– Иди ко мне, я подарю тебе высшее наслаждение, разрушающее всё сущее.
Он шёл, а королева лучилась тьмой и жестокостью, что разбивали его существо на тысячи и тысячи осколков, превращавшихся в миллионы снежинок, каждая из которых входила в сплетённые в соитии по всему миру тела и приближалась к наслаждению, запредельному, далеко за гранью разумного, и всеохватному, как вечная смерть. А потом он поднимал их своей волей, как ветер поднимает невесомые снежинки, и волнами нёс к дощатому забору, за которым прятались огненные существа с деревянными, смертоносными от пылающей в них силы мечами. Некоторые снежинки прорывались в щели и стремились добраться до людей, войти в сердца и души, пустить тонкие нити, прорастая, оплетая, если найдут благодатную почву. Труднее всего было с сияющими бесстрашием мальчишками. Они владели странной магией крови и пыли. А ещё стреляли желудями, что вмиг распыляли снежинки и его самосознание в них.
*
Мишка всё-таки плачет, потому что понимает, кто перед ним, и надежды не остаётся.
– Вы думали, я не вижу? Нет, я всё вижу. Я просто ждал, когда Генка свяжется с вами и придёт ко мне сам.
Он встаёт, выдёргивает Мишку из-за парты и тащит по проходу к двери. Спотыкаясь, тот падает, но его волокут дальше с нечеловеческой силой и неудержимой яростью. И вновь никто не смотрит на них. Учитель что-то рассказывает, а ученики его внимательно слушают.
– Помогите! – кричит мальчик.
Ответом лишь ледяной смех Всевидящего Штоца.
– Ты же знаешь их истинную сущность, видишь, какие они внутри.
– Олег. Олег! Папа!
Олег вздрагивает. Ему показалось, что он услышал крик Миши. Он обводит взглядом класс. Все трудятся над самостоятельной работой. Он встаёт и выглядывает в открытое окно. Снаружи кружит чёрная вьюга, словно сама Туча спустилась с небес на землю. Но он всё равно узнаёт Мишку, которого кто-то тащит за руку. Сын пытается вырваться, но у него ничего не получается. Через секунду они скрываются за углом.
Олег вскакивает, чтобы броситься к двери, но одноклассники тут же преграждают ему путь. Их лица какие-то совсем одинаковые, а намерения не вызывают сомнений. Тогда он запрыгивает на подоконник и выскакивает во двор. Ноги больно ударяются об асфальт, он падает, обдирая левое колено и ладони. Поднимается и бежит вслед за Мишей. Сворачивает за угол и чуть не налетает на незнакомого мальчишку. Останавливается, вглядываясь в смеющиеся глаза клубящегося мрака. Ему кажется, что мальчику невыразимо больно, и в то же время тот продолжает улыбаться. Весь его мир умирает, а он смеётся, иначе пришлось бы кричать, не переставая, срывая связки, захлёбываться, тонуть в бездонной пучине безумия и ужаса.
