Текст книги "Агатовый Переход"

Автор книги: Владимир Кирсанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

ПЕРВЫЙ СОН ВЕДЬМЫ

Её воспитание особой религиозностью не отличалось. Подобно многим людям в трудные минуты жизни она мысленно обращалась к Богу с просьбами о помощи, давала Ему разные честные-пречестные обещания и благополучно забывала о них в периоды жизненных просветов. В её руки попадали книги, посвященные разным концепциям мироустройства, и ей интересно было читать их, но никакой практической пользы от этого чтения она для себя не находила. Она была в меру суеверна, по-детски доверчива, вместе с тем была прозаично уверена, что в её жизни нет места каким-то особенным мистическим чудесам

В ту ночь она легла спать намного позже обычного, и уже проваливаясь в сонное забытье, подумала о том, что как же муторно будет утром расставаться с любимым диваном. От этой мысли сразу ощутила во всем теле тягостную, выламывающую усталость, и в то же мгновенье вдруг похолодела затылком, еще даже не увидев, а судорожно сжавшимся телом почувствовав постороннее присутствие. Ужас тяжело придавил её, выключив способность к адекватному реагированию. Мелькнула успокоительная мысль, что, наверное, она спит и ей снится этот кошмар, а она помнила с детства, что от кошмаров можно спрятаться, закрыв глаза. И, следуя этому верному средству, тут же зарылась с головой под одеяло. Но с этим простым детским движением пришло оборвавшее сердце молниеносное осознание, что она не спит и что в комнате действительно кто-то есть.

Агата замерла не дыша. Шло время, гулко бухало сердце, под одеялом становилось жарко, но вокруг ничего не происходило. Попрятавшись, еще некоторое время, она решила высунуться наружу, чтобы подышать и тут же забыла, как это делается, увидев перед собой чей-то темный силуэт. Страх, как выехавший из мрака грузовик, тупой черной массой вышиб из нее сознание и она, отключившись, обмякла, придавив всем телом неудобно подвернутые под себя руки.

Мастер, внимательно следивший за ней, своим намерением, как сачком легко подхватил облачко её рассудочного осознания и, удерживая его, не давал ей очнуться. В этот момент какое-то восхитительное чувство вернувшегося детства тепло и мягко вошло в нее, заставив испытать сладостный восторг. Ощущение полноты жизни, найденного родства с каждым проявлением этой жизни трепетным умилением сладко бились в сердце.

Сейчас девушка была абсолютно счастлива. Она увидела себя где-то в залитой солнечным светом долине среди высоких гор, вершины которых остро упирались в небо своими заснеженными пиками. Пронзительно зеленые травы, источавшие томительное благоухание, завораживающий звук какого-то музыкального инструмента заставил её память встрепенуться в радостной готовности вспомнить что-то очень далекое, но такое важное, что без этого, казалось, дальнейшая её жизнь потеряет всякий смысл. Но словно какая-то невидимая завеса мешала ей вспомнить и она, пытаясь поймать эту юркую, всякий раз ускользающую ниточку воспоминания, от нетерпения притопнула недовольно ногой. И тут же густой волной покрылась гусиной кожей от голоса, который прозвучал у неё чуть ли не в голове. Голос прервал её мнемонические потуги, его-то она вспомнила сразу с чувством полного доверия и безропотной готовностью подчиняться.

–Ты увидишь и услышишь ровно столько, сколько нужно для начала восстановления твоей памяти. Я пришел точно в срок нашей давней договоренности. – Голос звучал очень спокойно, но был наполнен такой волей и живительно упругой энергией, что казалось, по нему, как по мосту можно было переправиться на другой берег не только реки, но даже жизни. Агата готова была слушать и слушаться этого голоса целую вечность.

Мастер также сказал, что ей нужно осмотреть себя, и она сделала это. Он говорил, что осмотр себя даст начало осознанию, и она откуда-то уже точно знала, что, осознав себя, она перейдет к познанию себя, а, познав себя, она сможет, как Мастер, творить ситуации.

ПЕРЕЗАГРУЗКА

Представить себе, а тем более почувствовать, что ты можешь быть наполнен такой благодатной свежестью, было совершенно немыслимо. Но реальность была такова, что, пробудившись от ночной спячки могучее светило, наверное, направило всю свою солнечную силу в её сторону, и она, наполнившись этой всепроникающей силой света, чувствовала себя юной, искрящейся, взбалмошной. Но это было не все, оказалось, что состояние кипящей молодости непостижимым образом перешло на её тело и лицо. Агата с восторгом смотрела на свое отражение в зеркале и теперь в полной мере смогла понять, что испытывала булгаковская Маргарита, попробовавшая азазельского крема. Девушка не хотела да, видимо еще и не могла, анализировать свой то ли сон, то ли явь. Однако сознание уже рутинно принялось трудиться, перемалывая все события, выходящие за пределы циркуляции коллективного разума, в ранг невозможных, чудных и прочих им подобных.

Сознание в этот раз не угадало. Мастер предвидел такой вариант и оставил на зеркале в ванной комнате жирно нарисованный её любимой губной помадой знак «ОМ», поэтому путь в обыденное забытье суетного внутреннего диалога ей в это незабываемое утро был заказан. Рассматривая размашистые завитки на зеркальной поверхности, Агата обратила внимание на свой за ночь изменившийся взгляд, и подумала, как не о себе, что он перестал быть взглядом обиженной собаки. Он, действительно преобразившись, стал пронзительно светлым и чистым. Это был взгляд, из которого струилась сила. Откуда было взяться этой силе, после изматывающей душу безысходности и тоски, её не волновало. Вообще она как-то легко и быстро привыкала к своему новому состоянию, успевая между тем радостно отмечать и появившуюся вдруг цепкую ловкость в движениях, и живой блестящий перелив в волосах, давно замученных косметическими экспериментами в поисках этого самого блеска. Да за такие чудесные перемены в своем облике, всякая женщина с радостной готовностью уверовала в любую сказку, которую ей бы предложили.

Она и верила, балансируя на какой-то тонкой грани восприятия между миром знакомой повседневности и тем миром, в котором Агата побывала прошедшей ночью. Да еще и этот знак не давал места сомнениям в произошедшем событии, оставленный призрачным фантомом, он был столь же реален, как и зеркало, на котором он был написан. Со странным чувством она осторожно пальцами мазнула по зеркалу и растерла по ладошке оставшуюся на них помаду. Потом все также сомнамбулически медленно поднесла пальцы к лицу и глубоко втянула в себя привычный аромат дорогой косметики. Девушка прислушалась к себе. Сердце билось все так же спокойно, ритм его ничуть не изменился. Утренняя радость все так же солнечным зайчиком прыгала где-то внутри, готовая выскочить наружу неуемным протуберанцем восторга. От её депрессии, страхов и тревожного ожидания новой порции душевной боли, не осталось и следа. Агата подумала, что весь трагизм пережитого, вся постоянно растущая масса этих переживаний, огромной лавиной нависшей над её психическим здоровьем оказалась лишь плодом её разнузданного мышления.

Такая мысль требовала продолжения, и она вспомнила чье-то высказывание, зацепившее её когда-то своей необъяснимостью и загадочной простотой, по поводу иллюзорности окружающего мира. Она тут же легко допустила, что раз мир иллюзия, то и она, должно быть, иллюзорна. Сразу почувствовала, как это умозаключение, буквально физически разодрав оболочку, в которую было упаковано её сознание, целенаправленно затягивает её на зыбучую поверхность какого-то другого, чужого ей мировоззрения. И как-то уж совсем буднично поняла, что мысль в её голове звучит мужским голосом.

Когда постижение мира происходит ступенчато, в скорости, близкой с движением коллективного познания, то найденные знания не производят особого потрясения, поскольку малозаметны, как рост собственных детей. Однако прорывом в запредельность выглядит мгновенный приход к пониманию истины на бессловесном уровне. Как поток света, оно проникает в сознание и заполняет его неописуемым чувством блаженного оцепенения. Искусственные попытки достичь этого состояния, по большей части, бесполезны. Только готовность какого-то иного уровня может открыть человеку эти сияющие врата познания.

Мастер подключился к её мыслительному потоку, намеренно переводя её сознание в нужное русло просветленного состояния понимания искомого. Она сейчас авансом получала порцию эйфории, беспредельного ощущения любви. Не задумываясь более ни о чем, с головой окуналась в волны накатившего счастья. Агата не подозревала даже, что все её недавние трагические экзерсисы будут подвергнуты скорому и скрупулезному анализу. Не ведала о том, какой твердой рукой Мастер будет выстраивать вокруг нее ситуации, в которых ей придется выживать, чтобы, наконец, осознать и принять к безусловному выполнению задачу, ради которой был осуществлен сценарий её воплощения. Еще не знала, что вся её не очень длинная и не очень счастливая жизнь, по сути своей, есть до мелочей продуманный дидактический план, по которому, как по минному полю, она должна была пройти от начала до конца.

Дни потянулись, как горячий сыр на спагетти. Первое время, пока не схлынули впечатления после той незабываемой ночи, Агата чего–то ждала, затаенно прислушивалась к своим мыслям, пытаясь уловить нечто похожее на голос Мастера, но ничего особенного не происходило. Эйфория, штормом накатившая на умытый печалью берег её жизни, незаметно схлынула. Радостно затрепетавший под праздничным ветром надежды флажок самооценки опять затюкано свесился вниз, а ночное приключение она уже с некоторой долей досады начинала воспринимать сновидческим мороком. Однако некоторые происходящие события, не давали ей возможность до конца определиться в вопросе «было или не было».

С какой-то пугающей настойчивостью её ночной сон стал прерываться в один и тот же неурочный час. Пытаясь продлить ночную негу, она крепко жмурила глаза, удобно сворачивалась под теплым одеялом, ребячливо причмокивала губами и замирала в ожидании сонного очарования, а, не дождавшись, начинала крутиться по дивану, раздраженно перекладываясь с бока на бок, до ясного понимания, что сна больше не будет. Вот тогда сама собой пришла идея утренних пробежек, и в одну из них, в час, когда весь мир в трепетном почтении замирает перед явлением светила, Агата ощутила острую, до боли под ложечкой, опасность. Опасность приближалась бесшумно и быстро в виде стелящегося в боевой атаке здоровенного ротвейлера. Спущенный с поводка, он обучено заходил со спины. Девушка вдруг с незнакомым для себя приступом яростной отваги, по-мужски ловко развернулась, выбросив руки навстречу приближающемуся на дистанцию прыжка псу. Что-то ужасное, концентрированно черное вылетело из нее, в доли секунды столкнувшись с литой массой науськанных собачьих мышц.

Ротвейлера как будто рубанули по морде дубиной. Перевернувшись через голову, он со всего маха глухо шмякнулся об землю. Уже на боку, продолжая по инерции двигаться в её сторону, пес судорожно сучил в воздухе всеми четырьмя лапами, пытаясь подняться. Вскочив, полностью деморализованный и не понимающий, что с ним произошло, помчался прочь, разрывая утреннюю тишину щенячьим скулежом.

Испытывая внутреннюю дрожь от растекающегося по жилам адреналина, она собрано и без суеты удалилась с этого первого поля боя за свою жизнь. Думала потом с чувством скрытого удовольствия об одержанной победе и боялась анализировать способ, каким эта победа была достигнута. Привыкшая рассчитывать только на себя, она всегда руководствовалась женским инстинктом самосохранения, а это, опасностью мобилизованное откуда-то умение, делало её в собственных глазах более значительной и уверенной. Однако таких случаев было немного и чудеса не прекращали её унылого самоедства.

Однажды в торопливой суете деловых буден увидела машину Олега, промчавшуюся мимо. Со щемящим, застилающим глаза слезами пониманием краха своих надежд, ей малодушно подумалось о возможности возвращения прежних отношений. Но, заметив сидящую рядом с ним женщину, озлобилась мгновенно и, гордо встряхнув копной густых каштановых волос, яростно зацокала каблучками по тротуару.

ВТОРОЙ СОН ВЕДЬМЫ

Лучи солнечного света едва пробивались сквозь разрывы неумолимо марширующих по небу облаков. Воздух вязкий и густой был насыщен запахами живущего города. Но в этом многообразии всевозможных ароматов навязчиво выделялся один. Проникая в человека, он изменял в его организме химическую формулу покоя. Под воздействием этого запаха воин начинал машинально искать свое оружие, женщины истошно звали своих детей, мирный горожанин опасливо прятался за крепкими дверями своего жилища. Запах смерти витал над главной площадью старинного города. О ее казни было объявлено давно и все жители ждали жуткого развлечения.

Ее привезли, как и положено привозить пособницу дьявола, в клетке. В платье из грубой материи, без обуви, с распущенными волосами она все равно не выглядела преступницей. Да и не была она ею. Связь ее с отпрыском сиятельного рода стала известна в его семье. И все бы ничего, но влюбился юноша не в простолюдинку безродную, а в дочь известного в городе цеховика. Прекратить эту связь не удавалась ни уговорами, ни угрозами, ни посулами. Осталось последнее, но самое верное средство – донос. Нашлись свидетели и очевидцы, как еще ее бабка лечила людей, кто-то припомнил, как еще девочкой она потешала взрослых, точно предсказывая, какая погода случится на следующий день. Запущенный подлой интригой ком нелепых обвинений рос, как на дрожжах. Но в ее сердце жила надежда, что все это лишь наваждение. Ведь всем понятно, что в ее любви нет ничего крамольного. Строгие судьи все скрупулезно записали, допросили ее с пристрастием, потом посовещались и объявили ее виновной в связи с дьяволом.

Сейчас она со связанными руками в шаге от своей ужасной кончины, скользила взглядом по одинаково бледным лицам, собравшихся на ее казнь зрителей. Смотрела, не всматриваясь, успевая проникнуть в суть того, что успевала увидеть. В короткие мгновенья, выхватывая из толпы чей-то взгляд, одним глотком выпивала всю жизнь человека, узнавая о нем все подробности его судьбы.

И если кому-то пришлось бы описывать эти подробности, то это заняло бы у него достаточно много времени. Она видела, что даже по меркам того суда, которому подвергли ее, на площади находились люди, куда более грешные, чем она. Но к столбу, готовому вспыхнуть уничтожающим ее тело пламенем, были привязаны не они. Ее, такую молодую и красивую, готовились предать последней части судилища. Она еще не знала, что пытки, которым подвергли в подвалах инквизиции, лишь толика той нечеловеческой муки, которую уготовила ей судьба. Как не знали и те, кто глумливо собрался на этой площади поглазеть на казнь ведьмы, какое страшное проклятье прозвучит в их адрес из клубов удушливого дыма…

…Ее длинные рыжие волосы бились на ветру, точно языки пламени. Сознание, затуманенное от боли и ужаса, угасало. Уже смирившаяся со своей участью, она почти выжженными дымом глазами в последний раз обвела взглядом толпу беснующихся горожан. И вдруг рухнул внутри нее какой-то барьер, до того разделявший сознание и сокровенные тайны ее рода. Тайны, которые обязательно стали бы ее знаниями и силой, проживи она свою жизнь до конца. В этот короткий миг она стала по-настоящему могущественной ведьмой, умевшей одним прикосновением исцелить друга и одним взглядом остановить сердце врага. Из самых потаенных глубин ее существа, из недр истерзанного пытками обнаженного тела поднимался вал доселе неизведанной силы, заглушивший адскую боль.

Она медленно подняла голову, ее сверкающий исподлобья взгляд был устрашающ. Притихшая толпа с нарастающим мистическим ужасом глядела на затмевающий пламя костра свет, исходящий от нее в разные стороны. Ее ненависть неотвратимо накатилась на первые ряды зрителей, и они в панике отшатнулись. Сгорающее на огне прекрасное женское тело вдруг стало источником такой смертельной угрозы, что опасность почуяла даже свора бродячих псов, ожидавших своей трапезы. Их перепуганный вой услышал весь город. Она как будто стала огромной. Огромной настолько, что зрители воспринимали ее нависшей над площадью. Бешеный шар обжигающей энергии с криком исторгся из нее вместе с самым ужасающим со времен сотворения мира проклятием. Точно похоронный саван слова древней магии накрыли обреченный город и его жителей. Чудовищной силы энергия, бьющая из нее, взметнула пламя костра высоко вверх. Оцепеневшая от ужаса толпа увидела, как ведьма, превратившись в огромный факел, в мгновенье ока сгорела дотла.

После нее не осталось ничего. Повидавшие многое, потрясенные палачи кинулись ворошить кострище, но поднявшийся вдруг сильный вихрь закружил смерчем пепел, вознес его в серое небо над городом и, опав неожиданно, развеял ее прах над рекой…

…Агата с трудом открыла глаза. За окном была глубокая ночь, темнота густой сажей висела в комнате. Пахло гарью. Она рванулась с дивана, и, чувствуя на теле путы, стукнулась об косяк, заблажила во весь голос, замахала исступленно руками, отбиваясь от ворвавшегося в ее сознание смрадного запаха горящих волос. Паника, оставляя холодный пот на всем теле, постепенно отступала. Судорожно всхлипывая, она смогла немного привести свои чувства в порядок. Никогда в жизни она еще не переживала видения сна так реалистично. Ей подумалось, что, возможно, запах гари затянуло с улицы, и она лихорадочно пробежала по всей квартире, выглядывая в окна. Но снаружи все было сонно и привычно тихо тишиной спящего города.

Переход сознания из трущоб глубокого средневековья в урбанистические кварталы двадцать первого века безжалостно скомкал ее рассудок, доведя до зыбкой грани помешательства. Понемногу привычная мерность окружающей среды возвращалась, а кошмарное видение постепенно переходило в состояние воспоминания и оценки. Приняв в себя глоток виски, она почувствовала, как способность соображать стала возвращаться. Еще один глоток добавил логики в ее рассуждения, и за всеми этими событиями она заподозрила режиссуру Мастера.

–Итак, мне приснился сон. Таких снов мне не снилось никогда. За всю жизнь я не видела ничего подобного.– Агата произнесла это вслух, задумчиво разглядывая на свет содержимое стакана.

Проснувшись, она не мучилась смутными ночными видениями, а помнила все в таких точных и ужасающих своей реальностью подробностях, что в какой-то момент потеряла грань между реальностью своей жизни и этим ночным кошмаром. Это был потрясающий кошмар, кошмар жуткой казни молодой женщины на площади средневекового города. И это не было плодом воспаленной фантазии, начитавшейся или насмотревшейся перед сном ужастиков впечатлительной барышни. Это было воспоминание, пришедшее из сакральных глубин ее памяти. Воспоминание, длившееся до последней минуты страдающего от нестерпимой муки тела. Она была этой женщиной. Агата каждой своей клеткой чувствовала ее страх и боль, знала каждую ее мысль. Она слышала треск костра, удушливый дым драл горло. Она видела ее глазами, до тех пор, пока дым не начал их вытравливать. Она прокричала ее голосом, срывающимся от рвущегося наружу дикого страха и боли, проклятие этому городу, его жителям и детям их детей. И она знала, что проклятие это сбудется.

Обжигающий вкус спиртного вернул, утерянную было, точку опоры в повседневной реальности. Иначе ей уже начинало казаться, что сознание, как призрак, потерянно бродит из комнаты в комнату в доме ее памяти, косолапо ломая привычную картину представлений о мире, в котором она жила. С пронзительной ясностью она поняла, что уже никогда не сможет вернуться к своей прежней жизни. Трансперсональный опыт, полученный в эту ночь, навсегда изменил ее жизнь. Жить так, как она жила раньше, Агата не пожелает ни за что на свете. Ей нестерпимо захотелось узнать о себе той как можно больше. Женщина ей очень понравилась, несмотря на все ужасные обстоятельства их встречи. Она прикрыла глаза, вспоминая свои видения, и постепенно стала проваливаться в раскрывающуюся гигантским цветком воронку. Ленивой рыбкой скользнула мысль о том, что с «вискарем» надо бы полегче, лекарство еще то. И тут же со стремительной необратимостью почувствовала, как все вокруг закружилась тошнотворным вертолетом….

После той ночи Агата еще несколько раз осознавала себя во сне казненной ведьмой. Сновидческий опыт средневекового бытия мистическим образом наполнял арсенал ее умений в жизни современной. Практика двойного существования сознания пугала и влекла одновременно. Но такой эмоционально насыщенной ее жизнь никогда не была. Она еще не решила радоваться этому или огорчаться, но вот удовольствие от использования новых возможностей испытывать уже начала.

Всегда внутренне отстраненная от самой себя, она и к физическому своему телу относилась с некоторой долей созерцательного равнодушия. Где-то в глубине ее понимания стопроцентной женщины жило твердое знание, что ее женская ипостась не близка ей. Как программной оболочке без системных файлов, ей не удавалось раскрыть проигрыватель своих чувств. От этого страдала коммуникативность на уровне общения полов, делая ее порой неповоротливо тяжелой на проявление нужных эмоций.

Сейчас она в полной мере пила из кубка удовольствия, видя, как реагируют мужчины на нее. Привычная дистанция с сотрудниками противоположного пола растаяла, как пломбир на солнце, в ней проявилось удивительное качество доступной недоступности. Она почувствовала над ними свое зрелое превосходство. А, видя их мозговую размягченность, была снисходительна и вальяжна. В ее жизни появилась настоящая тайна, которая становилась ее силой и знанием. Пытаясь всему найти объяснение, она решила для себя, что где-то внутри нее отказал какой-то предохранитель, и она самопроизвольно стала вспоминать воплощение своего духа в образе знающей ведьмы. Время для этого воплощения было избрано непростое, но активное сопротивление среды делает способности и умения востребованными. Поэтому в той жизни она была неизмеримо более приспособлена к выживанию. До ее понимания дошло, что сознание может легко существовать в предлагаемых условиях. Изменение контекста бытия не изменяло ее самоопределения. Зато пребывание в состоянии реального чувствования в теле другого человека, значительно расширило диапазон ее способности к преодолению сопротивления собственного мозга.

Иногда ей казалось, что, погружаясь через сновидение в воспоминания своей прошлой жизни, она уже в теле колдуньи вспоминала свое нынешнее существование. Это было как-то очень волнующе и необычно, тем более, что через это состояние у нее постепенно начало формироваться умение провидеть. Она стала спокойнее. Хотя за внешним спокойствием и расслабленностью ощущалась растущая сила ее духовного мира. Эта сила делала ее загадочной и таинственно притягательной. А кое-кто из ее обычного окружения даже начинал ощущать рядом с ней тревожащее беспокойство.

Видимо действительно пришел срок, когда к достигшему готовности ученику приходит учитель. И она с жадностью изголодавшегося птенца впитывала в себя все приходящие к ней новые знания. Однако не все было так безобидно. При воспоминании о том яростном крике из разгорающихся языков пламени вся она покрывалась гусиной кожей. Ей было понятно каждое слово того страшного проклятия. И хотелось укрыться от этого ужаса, но как будто кто-то неумолимой рукой возвращал ее сознание в тот самый миг, когда вершилась казнь. И это еще было не все.

Сновидения все более превращались в практику осознанного и желанного путешествия в другой мир. Ее собственный мозг становился инструментом преодоления условностей пространства и времени. И, то ли повинуясь силе, ведущей ее, то ли из женского любопытства, она решила проследить судьбу участников той истории. Потрясение, которое настигло ее, было не меньшим, чем пережитое сожжение. Круг замкнулся, и все встало на свои места. Она поняла, что эта ее жизнь чрезвычайно значима в череде всех воплощений. Именно сейчас ей предоставлена возможность работы над ошибками.

Благодаря немыслимой череде событий, она встретилась с Мастером и вспомнила себя, а в главном, как она полагала, мужчине своей жизни, она узнала свою любовь из средневековья. Но самое страшное было то, что отчаянными словами ужасающего проклятья она, как путами, связала людей из той эпохи в кошмарный узел кровавой судьбы. Узел этот с тех далеких пор разросся, как раковая опухоль. Она чувствовала, что ей не хватает какой-то важной детали, чтобы мозаика событий сложилась в схему точных действий. То, что такие действия должны последовать, она знала уже точно.

Естественно, первое, что пришло на ум – это вопрос, каким образом можно прекратить действие магического заклятия. Она знала, что этот шаг требует специальных знаний, и в своих ночных путешествиях в теле ведьмы пыталась найти решение этой задачи. Но тщетно. Черная сила, замешанная на невинной крови, сдобренная незаслуженными муками, ей не давалась.

Одно было хорошо – упорные поиски приносили иное знание. Она по-другому стала чувствовать свое тело и его энергию. Она не была больше брошенной и преданной женщиной. И она во многом постигла стратегию замысловато закрученного сценария ее жизненных событий.

Но все-таки что-то не срасталось в этом затейливом пазле и все ее усилия как волны разбивались о риф неведомой проблемы. Она начинала раздражаться, упрямо долбясь в запертые двери. Напрашивался другой подход. Но Агата закусилась, потратила немало времени и сил, однако, кроме отчаяния не добилась ничего. Появилось чувство детской обиды на Мастера, она была уверена, что уж он-то мог бы и помочь. Но от него не было ни слуху, ни духу. Ответ пришел неожиданно, как бы сам собой.