Текст книги "Агатовый Переход"

Автор книги: Владимир Кирсанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

ПРОЛОГ

Ярость криком рвалась из горла, но бессильно захлебывалась в подступающих рыданиях. Мозг мертвой хваткой вцепился в стоящий перед глазами образ и неустанно транслировал картину, приносящую боль, которая раздавливала, ломала все изнутри. Может быть, слезы смогли бы прорвать плотину сухих рыданий, но слез не было, и боль становилась невыносимой. Нахлынувшие чувства распирали Агату, ей хотелось упасть и кататься по полу, отчаянно молотя по нему руками и ногами, но последними усилиями воли она сдерживала себя. Наверное, надо было куда-то позвонить, что-то сделать, надо было прекратить этот нескончаемый кошмар. Но изворотливый ум с иезуитской жестокостью опять нарисовал перед мысленным взором до боли знакомую мужскую фигуру и фигуру молодой женщины. То, как он шел рядом с ней, как при ходьбе касался ее тела, как жестикулировал, рассказывая своей спутнице что-то, видимо очень забавное, давало ей по-женски безупречно точное и очень гадкое, как прикосновение к змее, чувство измены.…

Наконец, глубоко, в груди что-то хрустнуло, словно сломавшись, из глаз безудержным потоком хлынули спасительные слезы. Случившиеся было неожиданным, как выскочивший на ночную дорогу испуганный лось. Ни объехать, ни затормозить. И ей оставалось только идти навстречу, набросив на лицо маску презрительного равнодушия. А в расширившихся, от распускающей свои ядовито-острые лепестки ревности глазах, уже леденела печаль неотвратимого расставания.

Олег не сразу увидел ее, а, увидев, не сразу узнал. Потому что её лицо изменилось неузнаваемо став похожим на застывшую посмертную маску. Встретившись с Агатой взглядом глаза в глаза, он по инерции еще что-то продолжал, улыбаясь договаривать своей спутнице, а зрачки уже пугливо забегали по кривой траектории обмана, в поиске сладкой отравы лживых слов, объясняющих пикантность ситуации.

Всегда ожидание смерти много хуже самой смерти, ум человеческий среди всех возможных путей реализации тех или иных событий особенно живо погружается в картины пессимистические и разрушительные. Катиться с горки всегда легче, чем карабкаться вверх. Генерирование радости и оптимизма в восприятии мира, безусловно, требует некоторых усилий и главное – осознанности происходящих вокруг человека событий. Окунув себя с головой в мир горестных переживаний, важно вовремя выйти из этого состояния, пока оно не стало преобладать в стратегии внутреннего диалога.

В тот вечер Агата ждала и боялась его звонка, как будто в чем-то была виновата, но телефон молчал, и это молчание тяжелым прессом выдавливало из души все силы. Напряжение достигло такого внутреннего накала, что мобилизовались защитные силы организма, у нее вдруг возникло ощущение иррациональной отстраненности от окружающего мира. Так иногда бывает во сне, когда вдруг осознаешь, что переживаемый кошмар всего лишь сон, после чего сразу появляется чувство безопасного отлучения от потно-липкого ночного ужаса. Она обнаружила себя сидящей на полу, вещи были разбросаны в паническом беспорядке. Рыдания перестали сотрясать ее тело, и в наступившей тишине Агата отчетливо ощутила, как с каждой уходящей минутой, разваливалась, ломаясь на куски, вся её чудесно распланированная жизнь.

Прошло несколько бессмысленных и суетных дней, наполненных тревожным ожиданием. Окружающие стали замечать, как вдруг резко она подурнела. Под глазами залегли темные круги, уголки губ горестно опустились. Она как-то вся съежилась и потеряла свой живой лоск. Будучи погруженная с головой в безостановочный мысленный разговор с ним, она не замечала этих метаморфоз на своем лице. Однако, набрасывая привычный утренний макияж, скорее интуитивно, чем осмысленно старалась подчеркнуть угасшие глаза и заретушировать вдруг появившиеся морщинки так заметно старевшие ее.

Олег появился внезапно. Его въезжающую во двор машину Агата увидела, когда по счастливой случайности решила покурить у окна. Мгновенно охватившее волнение лишило всякой логической последовательности её действия. Метнувшись испуганной белкой в комнату, она на ходу сорвала с себя домашнюю одежду и застыла ошалело перед утробой вместительного шкафа. Лихорадочно перебирая вещи руками, выбрала свое самое последнее, безумно дорогое, приобретенное специально для него платье, впрыгнула в него и закрутилась волчком, пытаясь застегнуть длиннющую молнию на спине. И вдруг замерла, осознав всю нелепость своих приготовлений. Мучительная боль, затаившаяся на время, вдруг резанула острой бритвой по оголенным нервам. Удерживая эту боль в себе, она замычала как-то утробно и, неловко оступившись вдруг, упала. Раздался сухой треск рвущейся ткани, и от этого звука жалость к себе стала просто невыносимой, она уже была готова разрыдаться во весь голос, но в этот момент тренькнул звонок в прихожей.

– Примешь гостя? – Олег стоял на пороге полный внутреннего блеска и какого-то, всегда сводящего её с ума, мужского шарма и наглой уверенности. Открыв дверь, она, не отвечая, сразу повернулась к нему спиной и пошла внутрь квартиры, приглашая этим движением его за собой. Он точно высчитал срок, когда от пережитого шока и обиды Агата перейдет в состояние ожидания каких-то действий от него. Когда эмоции спалят все переживания, и ей станут нужны какие-то объяснения и извинения, тогда она сможет их услышать.

Вообще, сама ситуация его где-то даже забавляла, он давно уже понял, что относится к жизни, как к игре. А игра всегда была его всепоглощающей страстью. Он, как ребенок, превращал в нее все, к чему прикасался. Игрой для него был не только бизнес, политика, все спортивные увлечения, но отношения с женщинами. И это занятие было самым упоительным и любимым. Нет, он не был легкомысленным или ветреным. И в своей среде его слова и дела имели весьма серьезный вес. И вряд ли кто из его друзей или противников подозревали, что все отношения с ними он строит в виртуальном пространстве его стратегий. Поэтому, комбинационно выстраивая готовые и моделируя новые игровые варианты, Олег одновременно создавал и событийную последовательность конкретного развития тех или иных жизненных ситуаций. Это всегда срабатывало, и ему было забавно наблюдать, как люди, вовлеченные в его головокружительную партию, бессознательно выполняли его режиссерский план. Это было похоже на шахматы, только с невыразимо большим количеством уровней, игроков и игровых комбинаций.

К игре с Агатой он серьезно не относился. Это была, по его мнению, слишком простая партия, поэтому, интригуя скорее себя, он оттягивал момент соблазнения, ожидая появление охотничьего азарта. Так домашняя кошка, компенсируя отсутствие реальной охоты, играет с клубком ниток. Она не знала условий этого вида развлечений своего друга, как не подозревала о существовании самой забавы. Поэтому, ступив на зыбкую паутину сотканных ситуативных лабиринтов, марионеточно точно выполняла все, что задумал кукловод.

Потоптавшись на пороге, что должно было очевидно означать некую виноватую неловкость гостя, Олег прошел вслед за ней. Агата чувствовала, как подкашиваются от внезапной слабости ноги, поэтому, войдя в комнату, поспешила присесть, неловко примостившись на краю дивана. Она не знала, что сказать и почувствовала, что боится любых слов, которые сейчас могли бы прозвучать. Девушка ощущала свои руки трясущимися и какими-то противно лишними, и от этого в затянувшейся паузе с суетливым упрямством искала им какое-нибудь место. Наконец, сцепив ладошки, спрятала их между коленями и замерла, уставившись в пол. Ах, если бы он сейчас подошел и прижал её к себе, шепча на ухо слова прощения, она бы сдала свои позиции тихо и практически безропотно. Слишком тяжела была для нее та ноша, которую ей выпало носить последние дни. Она её раздавила и ненасытным вампиром до дна высосала все чувства и физические силы.

Он все понимал. Видел её всю, изможденную и поникшую, донельзя опустошенную переживаниями, сожженную в адском пекле ревности. Её детская беспомощность и беззащитность лишили его желания врать и оправдываться. Олег понял, что она знает гораздо больше того, что увидела своими глазами. Её женская прозорливая душа изведала даже то, что еще только должно было случиться а, изведав, захолодела в ужасе. Сейчас её жизнь могла закончиться от его слов, а могла и вновь затеплиться, разгораясь огнем надежды.

Его мужской опыт подсказывал ему, каких слов она от него ждет. Но, он сделал то, что в понятную ей и ожидаемую схему их объяснения не укладывалось никак. Вместо просьб о прощении обиженная девушка вдруг услышала то, что никак не ожидала услышать…

Как любого игрока, Олега, прежде всего, увлекал сам процесс игры, погружаясь в упоительные волны ощущения всемогущества, он, конечно, хотел в конце любой игры видеть себя победителем. Но самое удивительное было то, что он никогда не выигрывал у женщин. Возможной виной этому был детский комплекс, унаследованный от матери – бесшабашной любительницы горячительных напитков и свободной любви. На трезвую голову мать, банально сломавшаяся после ухода отца, часто срывала на детях свое зло за свою неприкаянную женскую долю. И только пьяная, она слюняво лезла к ним со своими слезливыми ласками. А им, детям, ему – старшему и совсем еще маленькой сестре, было ужасно неловко за нее. Он всем своим детским сердцем стыдливо чувствовал презрение к ней окружающего мира и за это категорически не принимал никакой жалости от него.

Опекать сестру стало для Олега правилом жизни. А она, непутевая, пошла в мать, с такой же изроченностью в женской судьбе. Сестру он любил и жалел, видя, как она тщетно колготится, пытаясь выбраться из водоворота бессмысленных отношений, пустых разговоров и обещаний. Пытаясь математически просчитать и упредить все её ошибки, он всегда сталкивался с чем-то абсолютно неописуемым, не укладывающимся ни в одну логическую модель. Это иррациональное «нечто» разрывало все его расчеты, в самом, казалось, надежном месте, и превращало их в прах. С его сугубо по-мужски устроенной системой мировосприятия постичь это «нечто» было невозможно. И получалось так, что его ум, мощный до совершенства отточенный аналитический инструмент, не имея определения этого «нечто», не учитывал его ни в одной из своих изощренных комбинаций. Единственный шанс обыграть женщину вырисовывался только тогда, когда женщина самонадеянно выскакивала на поле мужских игр. Тут уж все свое преимущество или недостаток, это когда как, она теряла полностью.

…Её волнение было настолько сильным, что передалось и ему. Почувствовав, как неожиданно влажными стали ладони, и участилось биение сердца, он постарался совладать с этими проявлениями слабости.

–Мне не в чем оправдываться. Я перед тобой ни в чем не виноват! – Олег сказал это нарочито медленно абсолютно бесцветным голосом. Потом напомнил ей, что их отношения, это отношения любовников. Тем же скучным голосом он говорил ей все то, что она и без него прекрасно знала. Знала, что у него был второй брак, знала, как привязан и ответственен он за своих детей от всех этих браков, как знала и про то, что сейчас он находился в состоянии трудного развода. Но именно это так тешило её воображение, она видела себя уже в роли пусть и третьей, но законной жены. Сколько раз она представляла себя в свадебном наряде, грезила об их большом свадебном путешествии, планировала их сказочно прекрасную совместную жизнь….

Агата мечтала, и энергия её мечты своей сумасшедшей силой плавила старую канву серой и однообразно унылой жизни. Она была в семье нежеланным ребенком, мать согласилась на её рождение только лишь по медицинским показаниям. Однако, уже находясь в положении, испугалась, и рожать передумала. Дважды пыталась избавиться от ребенка способом, который и варварским назвать можно было бы с натяжкой. Но эти чудовищные эксперименты успехом не увенчались, и точно в срок она не обрадовала мать своим появлением на свет Божий.

Роль женщины в семье – это роль особая. Здоровье потомства, нравственное и психическое, во многом зависит от матери. Даже самый лучший генетический материал можно блокировать особыми материнскими установками. Мать передает ребенку ту модель описания мира, которой владеет сама, а ей её передала её мать, той, соответственно, её мать и так далее. Поэтому часто говорят о некоем роке или судьбе рода. Однако ни о каком положительном воздействии со стороны, казалось бы, самого близкого человека на земле речи и быть не могло. Все свои бесконечные претензии к миру мать выражала в своем отношении к неудачнику мужу и маленькому ребенку, который, как назло, родился некрасивым и к тому же не очень здоровым. Мать в семье вершила все, а отец, как холоп у барина, не смел и слова сказать поперек воли жены. Поэтому страницы мужского воспитания в памяти Агаты были блеклыми, а то и вовсе незаполненными.

…Отстраненно, как будто все происходило с кем-то другим, она почувствовала, как слова Олега окутали её плотным облаком, парализовавшим волю и способность говорить. Ощущение нереальности происходящего усилилось, уши заложило, как в самолете, и в голове остался тошнотворный гул, сквозь который неразборчиво пробивался его голос. Агате стало казаться, что если она сейчас заговорит, то её обязательно вырвет и, борясь с этими жуткими позывами, она пропустила какой-то вопрос. А он замолк, ожидая ответа, даже не подозревая в каком внутреннем беспорядке, она находится, и как ей сейчас не хотелось бы, чтобы он её состояние заметил. Она вдруг совсем некстати вспомнила то время, когда это чувство нереальности происходящего, посетило её в первый раз в жизни…

Всегда отгороженная от окружающего мира внушенными матерью ощущениями своей неполноценности, лишенная возможности поделиться с близким человеком своим внутренним миром, она замкнулась на своих ущербных выводах о себе и своем месте в этом мире. Конечно, не все гадкие утята становятся лебедями, но в её случае сказка оказалась права. Как-то неожиданно быстро Агата оформилась из лохматой, как куст, дворовой девчонки в высокую статную красавицу с вызывающими мужской восторг формами. Пацаны со двора, с которыми она участвовала во всех их пацанских играх, как-то разом рассосались, да и стали ей совсем не интересны, а ребята постарше робели от её развившейся бурно стати. Подогревая появление новых интересов, разыгравшиеся гормоны стали руководить её поступками. Они и все сформированные мамой подростковые комплексы завели юную девушку в ту компанию, в которой она, впервые выпившая «на слабо» стакан водки, была изнасилована в первый раз.

Агате было очень стыдно и гадко от произошедшего, но боязнь огласки была сильнее этого чувства. Панический страх, что обо всем узнает мать, парализовал её волю, поэтому ни за что на свете она никому ничего не стала бы рассказывать. Только знакомая девчонка, с которой она два раза в неделю ходила в бассейн, заметив её подавленную отрешенность, забросала вопросами и очень скоро выведала, как под угрозой огласки насильники умудрились превратить её в секс-рабыню. Сочувственно предложила познакомить с нужными людьми, готовыми предоставить ей свою защиту. Время было в стране лютое, бандитское и, по словам её знакомой такие вопросы надо было решать только силовым путем. Поддавшись на настойчивые уговоры новой подруги, Агата, как кур в ощип, попала в еще более трудную ситуацию. Вот тогда она поняла по-настоящему, что ничего в этом мире бесплатного не бывает, и про сыр в мышеловке, с появившимся вдруг чувством взрослого цинизма, тоже поняла.

Платой за защиту опять стало её юное тело, но была ли эта плата избыточной, она не думала. Тогда все мысли вытеснила еще одна пришедшая к ней беда. За несколько месяцев до получения аттестата зрелости она с пугающей ясностью поняла, что беременна. Вот тогда и появилось впервые это чувство нереальности происходящего

…По-мужски эгоистично Олег воспринял молчание обиженной подруги на свой счет. Обидчиво поинтересовался об уместности своего присутствия. Но она уже ничего не хотела, старалась и никак не могла сглотнуть комок, застрявший в горле и сделавший её дыхание очень затрудненным. Страдания душевные переросли в физические муки. Агата не знала, что можно было бы сделать, чтобы эта чудовищная пытка поскорее закончилась.

–Я так понимаю, что разговора у нас не получится. Хорошо. Я уйду. – сухо уронил он.

Её молчание как-то обескураживало и напрягало его, он просчитывал совсем другую реакцию. И тогда он сказал, что она, если захочет, может сохранить их отношения на прежнем уровне или завершить их на этой минорной ноте. Олег был уверен, и все его знание женской психологии, поддерживало эту уверенность, что чувство собственного самосохранения у женщин сильнее гордости. При случае он любил повторять древнекитайскую поговорку о том, что обезьяна не отпускает ветку до тех пор, пока не ухватится за другую. Предоставленная им возможность выбора для Агаты была иллюзорна уже хотя бы потому, что выбор был между пистолетом и веревкой. Между тем, такой тяжелый выбор ей уже приходилось однажды делать, как впрочем, наверное, и многим другим женщинам.

Она, тогда совсем еще юная школьница, пошла в женскую консультацию, где все её надежды похоронила предпенсионного возраста тетка-врач. Прокуренным голосом, моя руки после осмотра, она сообщила ей, что срок уже предельный и что, если Агата надумала делать аборт, то делать все надо быстро. Красная, как рак, девушка вылетела из консультации и потом долго бесцельно кружила по тихим улочкам, отыскивала маленькие дворики, чтобы посидеть на изрезанных и затоптанных скамейках, выплакивая на них горестный страх и взрослея быстро от своих уже совсем недетских мыслей. Странно, но тогда ей до нервной дрожи во всем теле, хотелось сладкого, и она в невероятных количествах поглощала конфеты. У нее не было никаких предпочтений, и она, как комбайн, молотила подряд и шоколадные, и карамели, и простые ириски, и сосательные леденцы, главное, чтобы их было как можно больше.

Когда дверь за ним закрылась, Агата, как раненая птица, без сил сползла на пол и, уткнувшись лицом в пушистый коврик, беззвучно заплакала. Когда он стоял в прихожей, ей хотелось, чтобы он ушел, а когда ушел, готова была кинуться следом, чтобы вернуть обратно. И, всхлипывая, прислушивалась напряженно, не вернулся ли он, ждала звонка. Но он не вернулся и не позвонил, а на следующий день улетел в страну её мечты, куда они должны были отправиться вместе.

Кто-то когда-то предположил, что мужчины и женщины, живущие все вместе на одной планете Земля, на самом деле, родом с разных планет. Чем руководствовался автор этой идеи, можно только гадать, но что-то в этом, безусловно, есть, уже хотя бы потому, что женщины и мужчины по-разному осуществляют процесс передачи информации. Мужчин раздражает женская многословная фиксация на малозначимых, с их точки зрения, деталях. Им кажется, что так упоенно пересказывают женщины друг другу, можно было бы изложить неизмеримо меньшим количеством слов и намного быстрее. И непонятно мужчинам, что женщины так многословны оттого, что они просто передают информацию в другом формате, требующим значительно больше слов из-за того, что информация в нем отражена не словами. Вернее сказать, что слова в нем используются только как инструмент для описания эмоций и чувств, но именно эмоции и чувства являются главным носителем информации женского мира. Мелкие детали в эмоциональном описании женщины могут быть для нее гораздо более информативными, нежели лаконичное изложение всего события в исполнении мужчины. Такое стратегически разное использование слова порождает неистребимое противоречие между двумя половинами человечества. Иногда представители той или другой половины удачно притворяются, создавая у партнера иллюзию, что его или ее понимают, но происходит это, в основном, на ниве решения полового вопроса. Поэтому, когда этот вопрос переходит в стадию решенного, все возвращается на прежнее место.

Когда отношения между мужчиной и женщиной доходят до некоторой незримой черты, за которой мужчина перестает воспринимать женщину просто как сексуальный объект, он начинает интересоваться событиями из её прошлой жизни. Он болезненно глубоко вонзает жало своего любопытства в ту её загадочную часть, в которой каждая женщина, как в старом шкафу, хранит свои страшные секреты. Эти покрытые пылью времени скелеты из шкафа, наверное, Агата сама бы не потревожила, но последовательная настойчивость любимого мужчины заставила её потихоньку рассказать о себе столько и такого, что даже на исповеди ушам священника ни за что не решилась бы открыть. И ей тогда казалось, что этими её откровениями создается новый уровень их отношений. Более доверительный и сердечный. Олег был таким внимательным слушателем, такими сочувственно серьезными были его глаза, что слова лились из нее сами собой. В какой-то мере она даже была благодарна за такое внимание к своей жизни, потому что до этого никому и никогда дела не было, чем наполнен её внутренний мир.

Тогда рассказывая ему о том, что ей пришлось пережить во время аборта и после, Агата заметила, как его лицо по-детски сморщилось и ей показалось, что он сейчас заплачет. Но он вздохнул задумчиво и по её описанию пытался представить себе обстановку медицинского кабинета, кресло, в котором её раскорячили напротив двустворчатого окна, закрашенного белой краской. Внутренне содрогаясь, пытался ощутить в себе холодный металл, больно и жестоко рвущий живую плоть и страх, животный страх до краев заполнивший каждую её клеточку и иссушивший горячечные губы.

Агата рассказала, и это произвело на него самое сильное впечатление, о том, как она молилась в темном закутке коридора поликлиники, перед тем как её позвали в этот страшный кабинет. Как, став на холодный кафельный пол голыми коленками, истово просила у Бога прощения, как молила Его не отвернуться за грех смертный и не оставить её бесплодной, как тряслась бряцая зубами от внутреннего, разлившегося по всему телу холода. Как благодаря кошачьей живучести молодого тела ей удалось в тот же день вернуться домой, избежав тем самым неприятной огласки свершившегося события.

Она говорила и говорила, рассказывая ему обо всем, что интересовало его, но он, практически вывернувший её жизнь наизнанку, все равно чувствовал, что до сути её женской души он так и не добрался. И эта открытая, но все такая же непостижимо-загадочная душа продолжает волновать и манить его к себе. Первоцветом весенним ощущал он чудное дыхание этой души, таким же беззащитным и беспредельно могучем в своем стремлении жить.

Страдания, которые отмеряны человеку в его земной юдоли, даны ему свыше, может быть, для того, чтобы созидательным резцом высечь из спрессованной массы человеческого содержимого требуемую Создателю личность. Но где, в каких анналах, записана мера боли, которую надо вытерпеть, чтобы человек пришел к самому себе и познал свое истинное «я». Принято говорить, что Бог не дает эту меру свыше сил человеческих, возможно, это просто слова утешения, рожденные чьим-то мудрым и добрым сердцем, а возможно, что в этом истина. Как бы то ни было, но жизнь её банально разделилась на две части: до злополучной встречи и после.

Словно попав в трясину, она все глубже и глубже погружалась в свои переживания. Тяжелой монотонностью они гасили все краски жизни, превращая её в бесчувственного робота, вынужденно выполняющего программу – дом-работа, работа-дом. Горько и больно битая, она и раньше никого не допускала в свою жизнь, а сейчас и вовсе замкнулась, как рачок в своем панцире. Но, все же внутренне холодела от мысли, что кто-то, сочувствия ради, может пуститься в расспросы, а она не совладает с собой, не сможет удержать в себе скомканное и запиханное глубоко в душу горе. Поэтому старательно избегала любых бесед на темы личной жизни. Только люди знавшие какой счастливой и светящейся она была, понимали, что в её жизни произошло что-то очень неладное. Но, ощущая невидимый барьер, воздвигнутый ею, были деликатны. Она видела, как они стараются, и паниковала еще больше. Единственным утешителем и собеседником в её мысленных монологах был табачный дым, который с приходом в её жизнь крутых перемен, порой заменял нормальную еду. И стоя как-то возле окошка, через которое вместе с её печальными мыслями уходил в небо сизый сигаретный дымок, Агата подумала впервые о никчемности своего существования. Деловито открыла окно и, глядя вниз на асфальтовое покрытие их двора, спокойно без содрогания подумала, что там часто играют дети и будет нехорошо, если они будут играть на месте, которое станет концом её жизни. Той ночью в ее жизнь вошел Мастер…