Текст книги "Трудное детство (СИ)"

Автор книги: Vladarg

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

========== Маленькая девочка ==========

Маленькая девочка горько плакала в темноте. Слезы капали куда-то вниз, но никто не видел их. Никто не обогреет. Не приласкает. Только побои, ненависть, злоба окружают ее, кажется, всю жизнь. Родственникам очень нравится унижать ее, даже прилюдно. К боли она уже почти привыкла, боль – самая верная ее подруга. С ней можно разговаривать, в ответ на нее можно кричать, но тихо. Она – единственная, кто обнимает это маленькое тело. Грязное, отвратительное самой себе тело.

Маленькая девочка не может спать. Раньше она училась в школе, где были и девочки, и мальчики, а теперь здесь только монашки и девочки. Это специальная школа для таких, как она, уродов. Это интернат. От нее избавились родные. Но маленькая девочка видит во сне того, кто зачеркнул все ее детство. Кто подарил ей больше всего боли и сделал так, что она не может спать. Она помнит его лицо, помнит его влажные пальцы, спустившие с нее трусики и трогающие… там. Помнит задыхающийся голос и страшную, дикую боль, которая разорвала ее пополам. Она не помнит ни кровь, ни то, как была хрипящим тельцем, ни даже огромные глаза директора, заставшего учителя за таким… непотребством.

Она совершенно не помнит отчаянно воющий амбуланс. Она не видела, как плакал парамедик. Зато она видела равнодушные глаза родственников там, в больнице, когда ее спасли. У нее никогда не будет детей, так сказал грустный доктор. Наверное, это хорошо, потому что уроды не должны иметь деток…

Маленькая девочка очень боится мальчиков, и больших, и маленьких. При виде мальчика у нее начинается паника. Она не боится боли… Уже. Маленькая девочка плачет в темноте карцера. Маленькой девочке очень холодно и страшно. Маленькую девочку никому не жалко.

Десять лет она живет на свете. Сегодня ее день рождения… должен был быть. Она получила жгучие подарки по попе и праздничный карцер. Наверное, надо радоваться, да?

Грустный доктор, стараясь не подходить близко, рассказывал родным, что она должна была умереть, потому что после на-си-ли-я в девять лет не выживают, но, наверное, Дева Мария сжалилась над девочкой и как-то помогла выжить. Зря, наверное… Маленькая девочка думала, что умереть было бы гораздо лучше, по крайней мере, больше бы не было боли. И молитв на коленях. И изнуряющих… Монашки считали ее развратной и грязной, поэтому заставляли молиться, а когда она плохо это делала или недостаточно усердно, то ей давали подарки вместо еды. Ей еще в первый день рассказали, что жгучие подарки – это подарки, потому что они делаются для ее блага. Поэтому их нельзя бояться, а нужно благодарить за заботу. И она благодарила…

Казалось, маленькая девочка сломалась, стала бездушной куклой, покорно выполняя все, к чему ее принуждали. Но нет, внутри нее зрело то, что в ней уже сумели воспитать – злоба, выдержка и ожидание момента. Выгрызть себе местечко получше, кусочек хлеба побольше, избежать наказания, подставить кого-нибудь другого. И самое главное – вцепиться зубами в горло.

С каждой слезинкой, каждым всхлипом девочку покидало добро и свет. Она просто не умела дружить, любить, да и улыбаться уже почти тоже. В страшных снах ее опять разрывали пополам. В ее кошмарах был дядя, который после того, как ее выписали… нет! Нельзя вспоминать. Это было вдвойне страшно, потому что от близкого не ожидаешь. После этого она прокляла этих родных и отказалась от них. После этого ее отправили сюда. Потому что она ранила дядю, правда, совсем откусить не смогла. Когда ее снова вылечили, а дядя уехал с полицейскими, она оказалась здесь. Навсегда. Ей так и сказали: она останется здесь навсегда, до последнего вздоха. Потому что будет монашкой.

Но маленькая девочка надеялась. Надеялась, когда слышала противный свист розги, надеялась, когда резал на части сушеный горох, надеялась, когда ее заставляли… надеялась, что вырвется отсюда и всем отомстит. Они все умоются кровью. Они будут ползать у ее ног и молить о пощаде. Все они. Все. А монашек она велит на кол посадить!

Маленькая девочка плакала. В очередной раз, когда незаживающие шрамы сзади и на спине сочились сукровицей, в очередной раз, когда не успела доползти на опухших ногах до туалета, в очередной раз, когда еду ей только показали издали.

Но все плохое заканчивается, правда, по мнению девочки, когда заканчивается плохое, начинается то, что еще хуже. Поэтому явление мужчины во всем черном, который с ненавистью на нее посмотрел, девочка встретила вполне адекватно – упала в обморок, а когда очнулась – отчаянно завизжала. Ее ничто не могло остановить – ни пощечины, ни угроза розог, ни даже обещания дать кусочек хлебушка. Девочка визжала, пока страшный мужчина не ушел. Потом она, конечно, получила подарки, за каждый из которых благодарила с подкупающей монашку искренностью. Так, что даже досталось ей гораздо меньше подарков, чем было обещано.

Маленькая девочка плакала. Она плакала, когда пришла тетенька, которая назвала себя «МакГонагал», но плакала девочка тихо, только слезы бежали по лицу. Женщина не замечала слез ребенка, ей было все равно, она сердилась и, наверное, хотела дать подарки маленькой девочке. Они куда-то перенеслись, от чего девочку вырвало желчью, потом было большое белое здание, в котором девочка увидела тех, кому ее собирались отдать. Это были зеленые существа с пастью, полной острых зубов, и девочка опять лишилась сознания в надежде, что ее съедят, когда она не будет видеть. Ведь когда едят – это больно. Одну девочку, которая хотела убежать, кусала собака привратника в интернате, она очень страшно кричала.

Когда девочка очнулась, оказалось, что ее еще не начали есть и даже одежду не сняли. Тогда девочка спросила страшного зеленого, нельзя ли ее убить перед тем, как есть, и увидела большие глаза зеленого. Они увеличились почти в два раза и чуть не выскочили из глазниц.

Оказалось, ее не будут есть, она невкусная, потому что очень тощая. Ну об этом так девочка подумала, зеленые, которые назывались «гоблины», просто улыбались. Ну это же видно, когда улыбаются. Они отвезли ее к сейфу и показали какие-то кругляши. Ей было сказано собрать эти кругляши и идти за суровой дамой. Она так и сделала. Она в точности делала то, что ей говорили, но не забывала все запоминать. Лица, поведение, взгляды. Даже взгляд в землю не мешал ей это делать. Маленькая девочка не задавала вопросов, она просто смотрела и запоминала.

Суровая тетя купила ей мороженое, почему-то называя девочку «мисс Поттер». Девочка хотела сказать, что ее зовут «Уродина», но не решилась перечить женщине. После того, как девочка, стараясь кушать аккуратно, съела мороженое, женщина отвела ее обратно в интернат. Но после мороженого девочке стало плохо, и ее начало рвать белесой жидкостью. Увидевшие это девочки позвали монашку, и маленькую девочку назвали грязной, после чего начали чистить розгами, холодной водой и недельным постом в карцере. Девочка потеряла связь с реальностью. Ей было все равно.

В какой-то неизвестный день девочку одели в новую одежду, купленную злой тетей, которая ее отравила мороженым, и отвезли на вокзал. Маленькая девочка осталась одна на вокзале. Она помнила, что злая тетя сказала пройти через столб. Наверное, она так издевалась, но маленькая девочка решила, что синяк лучше неизвестности, и разбежалась…. Внезапно оказавшись на совсем другой платформе, девочка замерла. На платформе стоял странный древний поезд, вокруг были люди. Подумав, девочка решила залезть в поезд, потому что сама она до интерната не доберется.

Маленькая девочка забилась в купе и, стараясь не поворачиваться к выходу спиной, замерла, исподлобья глядя на дверь. Ей было очень страшно. Потому что она ехала в другой интернат. А там может быть все намного страшнее. Она слышала, что в других местах бывают ротанговые подарки и намного, намного более сильная боль. Но боль не так страшила девочку…

Когда в купе вломился рыжий мальчик, ужас обуял девочку, она отчаянно завизжала, собрав к себе в купе старшекурсников. Увидев искренний ужас первокурсницы, они позвали взрослую девушку, которая осталась с маленькой девочкой. Почему-то взрослая девушка очень удивилась имени маленькой девочки и сказала, что людей не могут звать «Уродина», и девочку зовут как-то иначе. Маленькая девочка ожидала, что взрослая девушка даст ей подарков, и хотела раздеться, потому что на одетую подарки не раздают, но взрослая девушка, узнав, о чем речь, почему-то начала плакать и осторожно обнимать маленькую девочку.

Маленькая девочка не понимала, почему плачет большая девушка по имени «Тонкс», но, когда ее обнимала эта девушка, почему-то хотелось, чтобы Тонкс обнимала маленькую девочку всегда. В купе пытались войти, но дверь была хорошо закрыта, и до самого вечера их не побеспокоили. Когда же поезд остановился, Тонкс хотела уйти, но не смогла. Глядя в глаза маленькой девочки, Тонкс не смогла оставить ее одну. У маленькой девочки кружилась голова от голода, но она стойко молчала почти до самого выхода из поезда, а потом просто опять упала в обморок, сильно напугав Тонкс. Поэтому они оказались в замке гораздо раньше всех.

Когда девочка открыла глаза, она увидела женщину с очень доброй улыбкой. Маленькая девочка думала, что умерла, и спросила женщину, можно ли ей хоть одним глазком посмотреть на рай.

– Что с ней, мадам Помфри?

– Это голодный обморок, Нимфадора. Девочка сильно истощена.

– Не называйте… Как, голодный обморок?!

Глаза мисс Тонкс были очень большими, она не могла себе представить, что такое в принципе возможно в наше время. Но маленький скелетик на больничной койке открыл глаза и что-то спросил у медиведьмы, от чего та в ужасе прижала руку к губам и быстро наложила какое-то заклинание на девочку, так что та уснула.

– Что она спросила, мадам Помфри?

– Она попросила одним глазком взглянуть на рай. Девочка думает, что умерла.

Медиведьма накладывала диагностические заклинания, приходя в еще больший ужас с каждым откликом. И тут в Больничном крыле появился Дамблдор.

– Поппи, девочка моя, я слышал, что… – директор осекся, увидев первозданную ярость в глазах медиведьмы.

– Безопасное место, говоришь? – шипенью медиведьмы мог позавидовать не только Снейп, но и василиск. – Ах ты, сволочь бородатая!

Подхватив что-то медицинское, медиведьма понеслась на Дамблдора. Интуитивно почувствовав опасность, директор счел за лучшее ретироваться. И очень быстро: медиведьма была страшна в своем бешенстве.

Врач, работающий с детьми, может понять многое. Кроме намеренного нанесения вреда пациенту. И вот тогда все зависит от врача. Женщина-врач может успокаивать обожженного ребенка. Может спокойно делать не самые приятные процедуры. Но если хирург не имеет права жалеть пациента, то педиатр – обязан. И сейчас, узнав о девочке все, включая ее имя, медиведьма была в высшей степени бешенства. В той степени, которая заставляет мышь бросаться на кота, перегрызая ему горло, а зайца – атаковать волка.

Прогнав Дамблдора под испуганным взглядом мисс Тонкс, медиведьма начала составлять план. Разбудив маленькую девочку, она дала той немного воды со специальным зельем, потом перевернула на живот и аккуратно сняла простое серое платье, вызвав крик ужаса у Нимфадоры. Нанеся мазь на спину девочки, мадам Помфри занялась деформированными коленями, которые должны были причинять сильную боль маленькой девочке.

Так прошла неделя. Отпаивая ребенка водой с зельями, потом бульоном, медиведьма медленно перешла к кашам. Девочка могла пройти распределение и оказаться в коллективе, хотя мадам Помфри не считала, что это правильно, но даже маленькая девочка сумела ее уговорить.

В Большой зал вынесли табурет, и давно уже распределенные дети смотрели на маленькую девочку. «Гарриэт Поттер», – объявила страшная женщина, которая ее отравила. Весь зал замер. Эта девочка не походила на героиню. Больше всего она походила на узника Саласпилса или Бухенвальда. Эта девочка будто бы не поняла, что назвали ее имя, она пугливо жалась к ногам старшекурсницы с Хафлпаффа. Но та медленно, говоря ребенку что-то теплое, усадила его на табурет, а сверху опустилась шляпа, вызвав испуганный детский крик.

«Хафлпафф» – услышали все. А маленькая девочка услышала слова ободрения. Шляпа ей пообещала, что здесь будут кормить и больше не будет боли. И когда шляпу убрали, малышка потянулась к единственному знакомому существу в этом зале, которая тут же подхватила на руки маленького барсучонка и усадила за стол.

А мадам Помфри, присутствовавшая на ужине, попросила декана Спраут пойти с ней. И через некоторое время две женщины глушили виски, а медиведьма рассказывала.

– Помона, ты не представляешь… Побои, голодовки, издевательства. Девочка недокормленная и всего боится. И вот еще что… Ее насиловали. Не знаю кто, но эта гнида бородатая обещала всем, что ребенок в безопасности! Как он посмел?!

========== Я назову тебя мамой ==========

Несмотря на все усилия, медиведьме все-таки не удалось убрать шрамы маленькой девочки. Возможно, это было из-за того, что побои наносились достаточно часто, возможно – что маленькая девочка верила, будто это для ее блага, и подсознательно наполняла шрамы магией, из-за чего они долго не заживали, радуя монахинь. Но здесь была школа и самый дружный ее факультет.

Маленькая девочка, которую теперь звали Гарриэт, пока не научилась откликаться на свое имя, зато не отходила ни на шаг от Тонкс, стараясь незаметно держать ту за платье.

Как оказалось, мадам Помфри была права, и девочка была еще слаба для того, чтобы самостоятельно держать вилку. Вилка упала из пальцев, которые не умели ее правильно держать, и маленькая девочка в страхе зажмурилась. Весь факультет замер, прекратились разговоры, дети были в шоке. Они рассматривали испуганно съежившуюся, ищущую защиту у старшекурсницы девочку. Тогда Тонкс взяла вилку в руку и принялась осторожно кормить маленькую девочку, тихим голосом уговаривая скушать еще кусочек.

Дети понимали, что происходит что-то из ряда вон выходящее, потому старшие ребята встали и закрыли медленно кушающую маленькую девочку от всего зала. Иногда она спрашивала, как называется то, чем ее кормят, и это слышали первокурсники. Вот у одной девочки полились слезы, вот у другой… Дети не понимали, как можно не узнать картошку или томат? Как можно осторожно и явно впервые в жизни пробовать рыбу, да что с этой девочкой делали до школы?!

Никто не шутил по поводу «мамочки Тонкс», детям это даже в голову не пришло, не Гриффиндор чай. Как-то неожиданно быстро наевшись, маленькая девочка прижалась к Нимфадоре, обняв ее двумя руками. Этот инстинктивный жест заставил прослезиться и старшекурсниц. Появился десерт. На вопрос «чего бы тебе хотелось?» она ответила также вопросом:

– А разве это можно есть?

Барсуки начали медленно звереть. Им хотелось найти того, кто сделал такое с маленьким человеком, и сделать с ним… Тут мнения разошлись.

Тонкс взяла креманку с пудингом и начала медленно кормить ребенка. Осторожно, дожидаясь, пока тот проглотит незнакомую сладость, и рассматривая робкую улыбку на лице маленькой девочки по имени Гарриэт. Когда ужин закончился, Нимфадора, улыбнувшись малышке, взяла ее на руки, чтобы отнести в спальню, когда была окликнута МакГонагал.

– Мисс Тонкс, оставьте ребенка, ее приглашает директор.

Маленькая девочка по имени Гарриэт была в ужасе. Ее хотят отнять у доброй девушки и отдать злому директору, который точно сделает с ней что-то страшное! Резко побледневшая девочка была прижата к груди Тонкс, которая немедленно оскалилась. Факультет, еще не понимая, что происходит, собрался вокруг девушки, готовясь отразить угрозу.

– Тот самый директор, по воле которого с Гарриэт сделали вот это?

Маккошке бы подумать, что она делает, но девиз Гриффиндора «Слабоумие и Отвага», а потому, попытавшись быстро подойти и забрать ребенка, МакГонагал наткнулась на частокол палочек и совершенно озверевшую девушку с кровью рода Блэк, на руках которой плакала маленькая девочка.

– Не отдавайте меня ей, она меня отравила!

Больше ничего говорить не требовалось, барсуки нашли виновника. А барсук, надо сказать, отнюдь не трусливое животное. Факультет выстроился свиньей, готовясь защищать своего барсучонка. Засияли щиты. Тут появилась декан факультета:

– Что здесь происходит?

– МакГонагал хочет отвести Гарриэт к директору. А Гарриэт говорит, что МакГонагал ее отравила, и очень боится.

– Конечно боится… Нимфадора, отнеси ребенка в гостиную, а вы, Минерва… – мадам Спраут посмотрела на МакКошку с какой-то странной брезгливостью, – с вами мы позже поговорим. Факультет! За мной! – и удалилась, оставив Минерву МакГонагал обтекать.

Мисс Тонкс поинтересовалась у Гарриэт, сможет ли она сама помыться или помочь. Маленькая девочка сказала, что, наверное, сможет, и Тонкс решила побыть поблизости от душевой, чтобы помочь. Однако помощь понадобилась другого плана. Когда маленькая девочка вошла в душевую, она растерялась, но ей помогли, показав, где раздеваются и как пользоваться душем. Все барсуки были очень доброжелательными, и девочки, конечно же, страховали маленькую девочку. Но стоило ей раздеться, как слитный вопль ужаса заставил Нимфадору влететь в душевую. Девушки и девочки с ужасом в глазах смотрели на израненного ребенка. Особенно выделялись рубцы со следами швов… там.

В эту ночь никто из девочек на факультете не мог уснуть. Стоило закрыть глаза, перед глазами стоял маленький скелетик, покрытый шрамами. Разве тут уснешь? Под утро старшие девочки сидели в гостиной и пили чай. Мадам Спраут, войдя в гостиную, тактично поинтересовалось, почему дети не спят. И тогда ей рассказали. И показали воспоминания. Участь Дамблдора была решена.

А маленькая девочка, совершенно не понимающая, почему все так всполошились, засыпала на руках Тонкс, но, когда та попыталась уложить девочку в кровать, посмотрела такими обреченными глазами, что Нимфадора не смогла. Поэтому сегодня Гарриэт ночевала с Тонкс. Вцепившись в девушку в страхе, что чудо исчезнет и вокруг будет боль и карцер. Но пора было закрывать глазки, которые поцеловала Тонкс, как делала ей ее мама, и под тихую песню маленькая девочка наконец уснула. Этот день закончился.

***

Раннее утро, кабинет директора. Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор не был законченным подлецом, каким его теперь считал весь барсучий факультет. Отдавая девочку родственникам, он не следил за ее жизнью, полагая, что родная кровь – не вода, и тетя с дядей о родной кровиночке позаботятся. Однако сейчас он сидел и мрачно жевал лимонную дольку, думая о том, что же он сделал не так. Поступившая на Хафлпафф девочка совсем не напоминала ни Лили, ни Джеймса. Она походила на детей из концлагерей Геллерта, но такого же не могло быть. Когда русские освобождали лагеря, вся Европа нагляделась на измученных малышей. Сходство было настолько большим, что Дамблдор не знал, что делать. И еще Поппи… Вот что теперь с бородой делать? Сбрить или так оставить? Как она только могла подумать, что он такое мог сделать с ребенком? А о чем ей еще думать, если он магический опекун… на сердце было тяжело. Бумаги, которые принесла Поппи, жгли душу.

Дверь кабинета резко распахнулась, и на пороге появилась разгневанная Помона. В руке ее были садовые ножницы.

– Альбус! Как ты посмел?! – закричала мадам Спраут, щелкая ножницами и медленно приближаясь к нему.

– Помона, поверь, я не знал! Я не знал, клянусь!

– Дементорам клясться будешь! Я тебя сейчас…

Альбус Дамблдор воздел руки вверх и исчез в яркой вспышке. Мадам Спраут вхолостую пощелкала ножницами, вздохнула и вышла. На очереди была Минерва.

Весь замок с утра наблюдал погоню мадам Спраут за серой кошкой. Очень злая декан барсуков бежала и обещала побрить кошку налысо. Кошка как-то умудрялась нестись с поджатым хвостом.

***

Проснувшись утром, Нимфадора смотрела на доверчиво прижавшуюся к ней девочку. Будить было жалко. Внезапно девочка жалобно заскулила, не просыпаясь, и попыталась закрыть руками промежность. Тонкс начала гладить ребенка по голове и шептать: «Это сон, это всего лишь сон, ты в безопасности». Маленькая девочка резко открыла свои невозможные зеленые глаза, в которых медленно остывал дикий ужас.

– Все хорошо, малышка, – мягко сказала Тонкс. – Я с тобой.

Поднявшись, девочки отправились умываться. Руки Гарриэт немного дрожали после кошмара, и Тонкс помогла ей умыться. Не стараясь сделать все за малышку, девушка страховала девочку. Несмело улыбнувшись, Гарриэт, уже начавшая привыкать к тому, что ее имя не Уродина, пошла за Тонкс, держа ее за юбку. Встречные барсуки улыбались этой картине, но не комментировали. Напротив, попытавшийся что-то сказать какой-то рыжий гриффиндорец узрел перед своим носом кулак и решил не испытывать судьбу.

За столом обсуждали свежие сплетни, а Нимфадора учила Гарриэт правильно держать ложку и кушать медленно, не торопясь. «Здесь у тебя никто и ничего не отнимет. Я с тобой». И маленькая девочка послушно старалась сделать так, как ей говорили. Получалось не сразу, но добрая улыбка Тонкс придавала сил. Однако надо было идти на занятия, и это было большой проблемой.

– Ты сможешь посидеть на занятии без меня? – осторожно спросила девушка.

– Да, – кивнула маленькая девочка, – я постараюсь.

– Давай попробуем? А в обед встретимся здесь и обсудим, получается или нет, хорошо?

И Гарриэт улыбнулась. У маленькой девочки была очень добрая и нежная улыбка. Как будто солнышко включили. И ей разулыбались в ответ все барсуки.

Первым занятием сегодня шла Травология с деканом, поэтому Нимфадора отвела девочку на урок и передала с рук на руки мадам Спраут. Увидев, как девочка жмется к старшекурснице и как та заботится о ребенке, многое повидавшая женщина лишь кивнула себе и сказала:

– Иди, Нимфадора, иди. Мы разберемся, и если что, я позову.

Мисс Тонкс отправилась на Зелья к Снейпу, а мадам Спраут собрала барсучат вокруг себя и начала рассказывать интересную историю о растениях в теплице. Потом они немножко поработали руками, и женщина заметила, как маленькая девочка бережет левую руку. Медленно подойдя к ребенку, она спросила:

– Беспокоит? Можно посмотреть?

Девочка доверчиво протянула руки мадам Спраут, по привычке повернув их ладонями вверх, на что женщина лишь стиснула зубы, сдерживая рвущийся рык – пугать девочку не следовало. Внимательно осмотрев руку, Помона заметила нарушение работы сухожилия и сказала:

– После обеда попроси мисс Тонкс отвести тебя в Больничное крыло, Поппи тебе поможет, хорошо?

– Да, мадам, – тихо ответила девочка.

Здесь все было непривычно и необыкновенно. О ней заботились, ее, кажется, даже любили! Ей никто не делал больно. Уже целое утро прошло, а подарков не было. Это было так необыкновенно, как в сказке. Но этот день готовил девочке другое испытание. Зельеварение. Профессор Снейп уже один раз напугал девочку, и она его, конечно же, запомнила. Но, поддавшись уговорам Нимфадоры, согласилась потерпеть. В классе остался староста мальчиков. Очень уж жалобно смотрела Тонкс. Профессору Снейпу это, разумеется, не понравилось, но у этого человека не было тормозов еще с детства и потому он начал свою арию.

– Мисс Поттер, наша новая знаменитость! Где я могу найти безоаровый камень? – резко рявкнул он, приблизившись к девочке.

Девочка мелко задрожала, глядя на мужчину в опасной близости, и приготовилась кричать.

– Так-так-так, значит, слава еще не все, – язвительно начал Снейп, но был прерван старостой мальчиков.

– Ну вы и урод, профессор… У нее на спине вся эта слава нарисована так, что наши девчонки всю ночь плакали. Обойдусь я без ДМП как-нибудь. Но вы, профессор…

И такая брезгливость была написана на лице человека, который только что разочаровался в своем учителе. Снейп пораженно замер, а первый курс барсучат деловито собирали вещи и покидали класс, и только маленькая девочка мелко дрожала, смотря на профессора со страхом.

В класс вбежала Тонкс и кинулась к маленькой девочке, медленно теряющей связь с реальностью. Перед ней был Страшный Мужчина, чем-то похожий на Того…

– Ты как здесь? – спросил староста мальчиков.

– Да что-то на сердце неспокойно было, – ответила Нимфадора, рывком поднимая девочку на руки и прижимая к себе.

Открывший рот Снейп был остановлен яростным взглядом самки, защищающей свое потомство. Поэтому рот медленно закрылся. Это надо было обдумать.

А маленькая девочка, прижавшись к той, что спасла ее от Страшного Черного Человека, тихо-тихо спросила:

– А можно ты будешь моей мамой?

========== С мамой ничего не страшно ==========

Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор был в ужасе. Только что, пройдя жизненный путь девочки, заглядывая в память магглам, он сидел в пабе своего брата и молча пил виски, не замечая, как по лицу струятся слезы. То, что испытал ребенок, было страшно. Петунья показала себя монстром, страшным, жутким. Эту магглу хотелось заавадить. Хотя теперь было понятно, почему девочка так боится… А интернат… Это же концлагерь! Как она только выжила? Как? Какая сила духа должна быть у ребенка, чтобы пережить такое? Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор понимал, что после такой ошибки ему не место в школе. И он направился в Министерство.

А маленькая девочка в это время была счастлива. Мама познакомила ее с другими старшими девочками, которые теперь ходили вместе с ней на уроки, пока «левая лапка маленькой барсучонки заживет». Ой, самое главное – у маленькой девочки теперь есть мама. Теперь Гарриэт было спокойнее – ее защищали, ей помогали кушать и даже… ну… И на занятиях помогали – показывали, как палочку держать, чтобы рука не дрожала, как говорить. Профессор Флитвик, узнавший от своих сородичей о визите девочки, очень добро разговаривал с ней, стараясь не делать резких движений. Его уроки были интересными и захватывали внимание ребенка.

Самым страшным испытанием для ребенка стало занятие у МакГонагал. Минерва не сделала надлежащих выводов из выволочки Помоны. Попробовав выгнать старшекурсницу, она наткнулась на твердое «Нет», с таким неповиновением ей встречаться еще не приходилось. Попытавшись угрожать и снимать баллы, МакГонагал добилась только возмущенного гула барсуков, которые явно собирались покинуть урок. Да еще и брезгливость во взглядах… Минерва смирилась. Оттарабанив лекцию, в ходе которой маленькая девочка не поняла ничего, МакГонагал перешла к практике. Глядя на то, как девочка пытается повторить достаточно сложный жест, Минерва, поджав губы, произнесла:

– Плохо стараетесь, мисс Поттер, минус десять баллов Хаффлпаффу.

И слезы в глазах маленькой девочки, немедленно прижатой к старшекурснице.

– Я не потерплю у себя на уроках плохого старания и шума!

Барсукам было абсолютно непонятно, что нашло на строгую, но, в целом, адекватную Маккошку. Однако, оценивая ее отношение к маленькой девочке, они, как и вороны, понимали, что учительница просто злится на ребенка за что-то. Но за что можно злиться на эту кроху?

После урока, идя по коридору, маленькая девочка спросила:

– А минус десять баллов – это что? Это подарки, да?

– Какие подарки? – не поняла старшекурсница.

– Ну, когда палочкой по попе. Они такие жгучие и чешутся потом, которые для моего блага…

Слезы в глазах старшей девочки. Ужас в глазах учеников, слышавших этот разговор. Расширенные глаза Драко Люциуса Малфоя.

– Никто и никогда не сделает тебе больно, Гарриэт. Никто и никогда, ты слышишь?

И маленькая девочка кивнула, зарываясь лицом в юбку девушки. Маленькая девочка была значительно меньше своих сверстников. Она действительно была маленькой. И дети это чувствовали. Потому ни слизеринцы, ни гриффиндорцы даже не думали чем-то обидеть малышку. Наоборот, ее часто носили на руках, даря тепло души, которого она была лишена всю свою жизнь.

Слухи в школе-интернате разлетаются мгновенно и приобретают причудливый вид, часто не относящийся к реальности. Вот и сейчас факультеты обсуждали слух о том, что Маккошка обещала выпороть малышку с факультета барсуков. Эта новость вызывала тихий пока еще ропот. Дети не могли понять такой жестокости по отношению к той, что нуждается в защите. Даже те, кого воспитывали достаточно сурово, не могли себе представить, что кто-то будет называть розги «подарками». Одно существование этой девочки прекратило открытую вражду факультетов. В Большом зале же случилось чудо.

Северус Снейп, переживавший свой урок, смотрел на девочку, не походившую ни на Лили, ни на Джеймса. Сегодня он сам аппарировал к Петунье и выпотрошил ей мозги, едва не заавадив жестокую магглу, а потом побывал и в интернате… И теперь, глядя на маленькую девочку, которая с криком «Мама!» бежала к Тонкс, уже готовящейся подхватить на руки ребенка, Северус чувствовал себя сволочью. Прав был мистер Диггори, ну и урод же он. С этим надо было что-то делать.

Поднявшись, он сделал шаг к столу барсуков. Глядя на идущего Снейпа, дети прекращали разговоры и замирали, барсуки же напряглись. Некоторые вытащили палочки. Опустившись на корточки перед местом, где сидела, прижавшись к мисс Тонкс, маленькая девочка, профессор Снейп сказал тихим, спокойным голосом:

– Мисс Поттер. Я прошу простить меня. Я вовсе не хотел вас пугать.

После чего встал и ушел из зала, не дожидаясь ответа. Барсуки пораженно замерли, да что там барсуки – весь зал остолбенел. А Гарриэт сказала:

– У дяди очень болит тут, – и показала на грудь. – Ему нужно отпустить боль, чтобы она ушла.

И это стало вторым шоком. Девочка не сердилась на профессора, она ему сопереживала. Этот урок дети Хогвартса запомнят навсегда.

***

Альбус Дамблдор вернулся в школу. Не отпустили, попросили еще подиректорствовать, но остальные должности он с себя сложил. Нельзя быть судьей тому, кто так ошибается. Появившись в своем кабинете, он начал раздумывать, как исправить ситуацию. Ну, магглам уже рассказали, что происходит в интернате, который, на деле, приют. Он сам и рассказал Джону* и даже показал. Но это наказание, а не исправление. Что делать?

В кабинет стремительно вошла МакГонагал.

– Альбус, это неслыханно! Такое неповиновение!

– Что случилась, Минерва?

– Эта разленившаяся Поттер…

– Разленившаяся? – Дамблдор неожиданно вскипел. – Да что ты о ней знаешь?

Опустив воспоминания в Омут Памяти, директор чуть ли не силой засунул туда своего заместителя. Там было много… И рассказ Петуньи об «Уродке», и воспоминания врача, и воспоминания парамедика, впервые в жизни увидевшего ребенка с разорванной промежностью. Потом воспоминания сестер-монашек с твердой уверенностью в своей правоте. И везде, везде было лицо «этой Поттер». Обезображенное болью, погасшее, отчаявшееся, смирившееся. Лицо маленькой девочки, пережившей такое, что инквизитор бы просыпался в кошмарах. И он не отпускал Минерву, пока та не досмотрела до конца. Из омута вышла уже отчаянно плачущая женщина. Какой бы ни была Минерва МакГонагал, спокойно смотреть на истязания ребенка она не могла.