Текст книги "Ничто не порвет узы родственных душ (СИ)"

Автор книги: Venvi

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Страх настигал ее со всех сторон. Давил на нее, вжимая в землю, сводил с ума дьявольским приливом адреналина. Она сжимала кулаки со всей силы, пока на ладонях не начинали набухать капельки крови. Инстинктивно желая спрятаться, вжимала голову в плечи, бегала взглядом по помещению. Однако здесь не было ничего опасного, это паранойя, не больше. Настоящая опасность скрывалась не в этом маленьком домашнем ресторане, она совершенно в другом месте – рядом с ним.

Хотелось сорваться с места и спрятаться там, где, быть может, и не будет так уютно и красиво, как здесь, зато точно безопасно. А еще больше хотелось примчаться к Джерару, крепко обнять его и вместе скрыться, чтобы больше никто их не нашел. Или хотя бы позвонить, услышать его бархатистый голос, узнать, все ли хорошо. Но нельзя: Джерар на задании, ее звонок никто не услышит, в худшем же случае это отвлечет его – и последствия этому страшно представить. И все, что ей остается – сидеть в этом новом ресторане и пытаться насладиться вкусными блюдами и атмосферой.

– Эрза, все в порядке? – отвлекаясь от работы, обеспокоенно спросила Мира, заметившая побледневшее лицо лучшей подруги. Мираджейн, спустя несколько лет работы в ресторанном бизнесе, наконец исполнила свою мечту и открыла собственное заведение, и Эрза знала, что не должна портить столь знаменательный день своим поведением. Поэтому Фернандес слабо улыбнулась и кивнула головой.

По нахмуренным бровям Штраусс и настороженному взгляду было легко понять, что та совершенно ей не поверила. Эрза со стыдом опустила свои карие глаза вниз, без интереса рассматривая свой французский маникюр и золотое кольцо, которое совсем недавно появилось на ее безымянном пальчике.

Она корила себя за свою слабость. По долгу работы в детективном агентстве «Хвост Феи» ей приходилось быть хладнокровной и всегда контролировать свои эмоции, ведь они могли помешать сохранить здравость ума. Все считали ее строгой и боялись. Даже директор Макаров вздрагивал, когда Фернандес, в девичестве Скарлет, пребывала в гневе. Однако когда дело касалось друга детства, соулмейта, а теперь еще и мужа, вся ее броня исчезала и показывала миру маленькую слабую девочку, которая обожает сладости, шоппинг и смущается всяких романтичных вещей. Фернандес всегда без особых усилий мог найти ее слабое место и ударить точно в цель, а она и не против, с ним она готова на все.

Джерар – ее все.

Даже когда его нет рядом, он способен достучаться до настоящей Эрзы.

За своими раздумьями Фернандес не заметила, как к ее столику вновь подошла Мира и поставила перед ней кружку ароматного черного чая и кусочек кремового торта с клубничной начинкой и этой же ягодой на верхушке. Она определенно знает, что любит ее лучшая подруга.

– Уверенна, Джерар понимает, какая ответственность лежит на его плечах, и ни за что не подвергнет себя опасности. Доверься ему, – с успокаивающей улыбкой произнесла девушка, с заботой смотря на подругу своими кристально-голубыми глазами, которые, казалось, видели все и даровали всем, на кого смотрели, надежду и поддержку. Эрза лишь кротко кивнула.

Она доверяла ему. Не могла не доверять. Это его профессия, и девушка не раз видела его в деле. Он был профессионалом и свою работу выполнял точно. Однако, как бы он не был хорош, риск существовал всегда, и опасность, которую она сейчас чувствовала не только всеми клеточками тела, но и глубоко в своей душе, только подтверждала это. Эрза с каждой минутой все сильнее ощущала расползающийся внутри холод; он не желал пропадать, продолжая мучить и терзать сердце.

С его работой ей давно пора уже было привыкнуть к чувству опасности, однако жизнь – штука слишком коварная, чтобы игнорировать ее сигналы.

– Эрза, прекрати! – воскликнула Мира. – В твоем положении нельзя волноваться! Подумай о ребенке и насладись десертом: я включила его в меню специально для тебя.

Грозя пальчиком, Штраусс-старшая строго смотрела на нее, отчего ее голубые глаза приобрели более темный оттенок. Эрза ухмыльнулась: редко увидишь Мираджейн такой. Это навеяло старые воспоминания, когда Мира еще была другой – воинственной и, как все говорили, злобной. Они вечно дрались и соревновались как в силе, так и в сообразительности. Они были равны и стремились стать лучше. А смотря на них сейчас, и не скажешь, что между двумя подругами, которые понимают друг друга без слов, могли когда-то быть хоть какие-то конфликты. Хорошие воспоминания, они всегда улучшали ей настроение, как и клубничный торт, который она уже с удовольствием ест.

Погладив свой пока что не сильно округлившийся живот, Эрзе пришлось признать, что ей было просто необходимо отвлечься, иначе это могло повредить ребенку и подвергнуть их обоих опасности. Не стоило заставлять Джерара волноваться за них.

Однако девушка не выпускала телефон из рук. Боялась пропустить звонок. Вот только от кого? От Джерара? Или из больницы? Она не знала. Неизвестность убивала изнутри, и ей как никогда нужен был звонок, хоть от кого-нибудь.

По этой причине Эрза продолжала держать телефон в руках даже сейчас, когда чувство опасности пропало, а часы показывали два часа ночи. По телевизору шли мало кому интересные документалки. Она не спала и беспрерывно пила успокаивающий мятный чай. Фернандес знала, что это бесполезно. Пока Джерар не придет домой, Морфей будет избегать ее, не давая окунуться в царство снов.

Когда Эрза услышала, как ключ повернулся в замочной скважине, а старая дверь, которую уже стоило бы поменять, со скрипом отворилась, она не побежала в прихожую со слезами на глазах. Опасения за его работу стали слишком повседневны, хоть и не менее волнительны. Он пришел домой, а значит все в порядке. Большего ей не нужно.

Неспешно встав с мягкого дивана и замотавшись в плед, она, зевая, побрела в прихожую – все же стоило встретить мужа после тяжелого дня.

Повесив пальто, Джерар взглянул на Эрзу: алые волосы собраны в небрежный пучок, на лице нескрываемая усталость. Он опять заставил ее волноваться и испытывал вину за это, ведь сам прекрасно помнил, как ему было тяжело до того, как Эрза ушла в декрет. Так каково же ей сейчас, когда он, будущий отец их ребенка, уходил на столь опасные операции, где шанс лишиться жизни был более, чем просто реален?

– Извини, – прошептал Джерар, обняв девушку. Он уже представлял, как пойдет к директору с решительным отказом от подобных заданий. Скучная работа в офисе казалась ему не такой страшной, как то, до чего могло довести постоянное напряжение его беременной жены.

А Эрза лишь стояла в объятиях своего любимого человека и тихонько посапывала, находясь впервые за день в полном спокойствии.

========== Повторяющийся день (Нацу/Люси) ==========

Она ненавидит этот день и проклинает Судьбу, которая заставляет переживать его снова и снова.

Люси стояла перед зеркалом и смотрела на свое отражение. Она никогда не любила темную одежду, никогда не имела таковой в шкафу и даже не обращала на нее внимание в магазинах. А теперь она стояла вся в черном: черное платье, черная шляпа, черные туфли. Все взято у подруг – только ради этого ненавистного дня.

Люси хотелось стянуть с себя эти похоронные вещи и убежать подальше, как она это сделала в первый, во второй и в третий раз. В остальные тридцать шесть она даже не надевала эту ужасную одежду и сразу уезжала из дома, избегая кладбище, где сегодня в сороковой раз подряд проходили похороны Лейлы Хартфилии.

Все лето дни были жаркими и солнечными, однако сегодня, как, в общем-то, и все сорок раз, погода будто читала настроение Люси и повторяла его: небо затянуто облаками самого утра, ближе к обеду поднимается ветер, а ровно в 16:03 начинают падать первые капли дождя. Хартфилия выучила все наизусть; в один день успела съездить во множество мест, даже за границу, сделала множество вещей, которые помогли ей расслабиться и забыть о том, что сегодня происходит и где она должна быть прямо сейчас. Вот только что бы Люси ни делала, она просыпалась, смотрела в календарь, где уже сорок дней подряд сохранялась одна и та же дата: 28 июня.

Почему это не мог быть любой другой день?!

Люси хотела винить и ненавидеть своего соулмейта, из-за которого этот день повторялся больше месяца, но не могла. Будучи блондинкой, Хартфилия была все же отнюдь не глупой и понимала, что его вины в этом нет. Она боялась пойти на похороны матери и наконец осознать, что ее мама – самый близкий человек, научивший ее улыбаться и находить в себе силы, несмотря ни на что, – умерла. Люси не хотела принимать тот факт, что больше никогда не услышит любимый голос, не увидит родную улыбку и карие глаза, такие же, как у нее. Люси уже взрослый человек, однако она не хотела прощаться со своей мамой, как и любой другой ребенок.

К сожалению, нельзя было вечно избегать неизбежного – она вынуждена смириться с потерей. По случайности это выпало на сороковины похорон, хотя на самом деле для остальных не прошло ни дня.

Как же она ненавидит этот день.

– Ты очень похожа на мать, – произнес мистер Хартфилия, войдя в комнату дочери. Приобняв девушку за плечи, он посмотрел на нее в зеркало и с трудом приподнял уголки губ. Люси была полной копией своей матери, а сейчас можно было увидеть нечто схожее и с отцом: опущенные плечи, осунувшееся лицо, уныние и большие мешки под глазами. Смирение приходило к ним медленно; вопросы о том, как они будут жить дальше, не покидали их головы на протяжении трех (настоящих) дней. – Такая же красивая. И этот цвет не подходит вам обеим.

***

Все прошло как в тумане. Люси помнила, как они вышли из дома, как ехали в машине к кладбищу, как началась церемония. Она, словно робот, слушающий чужие команды, шла, стояла, следила за происходящим. С равнодушным лицом и пустыми глазами смотрела на гроб, где лежала мама. Было ощущение, что она просто спит, а вскоре встанет – и все снова будет как прежде. Вот только ничего из их прошедших вместе дней никогда больше не повторится.

Многие косо смотрели и шептались, потому что Люси не плакала, не билась в истерике, не показывала эмоций. Ни один из них не понимал, каково ей было, только отец, однако и он был погружен в себя, снедаемый тоской. Джуду было сейчас не до нее, а Люси, даже не осознавая этого, все же хотела получить поддержку хоть от кого-нибудь. И когда погребение закончилось, а белая роза была на прощание брошена в землю, Люси ушла.

Она не знала, куда идет, просто бродила по лесу, петляя по тропинкам. Ноги болели от каблуков, а те застревали во влажной земле и путались в корнях, одежда неприятно липла к коже, потемневшие волосы свисали сосульками. Дождь начался уже давно, но Люси, казалось, не замечала этого. Слезы застилали ей глаза, безнадежный крик терялся в шуме капель.

Люси тонула в своей скорби так же, как каблуки тонули в грязи. Колени подгибались, не за горами была возможность подвернуть лодыжку, но Люси было все равно и на это, и на то, что она могла заболеть или заблудиться в лесу. Не обращая внимания ни на что, она лишь без конца выплескивала свою грусть под дождем, а потому даже не заметила, как земля под ногами вдруг стала тверже, а кочки исчезли.

Громкий звук сигнала вернул ее в реальность, как будильник с утра заставляет тебя проснуться. Два горящих огня фар приближались с каждой секундой, и ее тело инстинктивно дернулось назад. Но даже это бы не помогло, не отъедь машина в сторону, развернувшись посреди дороги.

Словно очнувшись от транса, ошеломленная Хартфилия смотрела по сторонам. Как она здесь оказалась? Нигде не было мрачного кладбища с кучей старых и новых надгробий, которые не заканчивались до самых ворот. Люси стояла под дождем посреди шоссе, окруженная лесом, с машиной неподалеку. Пытаясь ответить на поставленный самой себе вопрос, Люси все еще не осознавала, что ее чуть не сбила эта самая машина, вставшая поперек дороги, водитель которой, кажется, собирался сейчас все ей объяснить.

– Ты что, ненормальная?! Головой думаешь хоть немного, перед тем как выходить на эту чертову дорогу! – яростно захлопнув дверь, вышел под дождь мужчина. Его крики едва различались в шуме дождя. Он быстро промокал под ливнем: белая рубашка начинала просвечивать, розовые волосы липли ко лбу.

– Извините, я не заметила… – прошептала девушка, опустив глаза. Ей было стыдно за то, что она едва не доставила незнакомцу проблем; из-за шока на собственную жизнь ей было на тот момент совершенно наплевать.

Ее вряд ли услышали, но мужчина замолчал, и Хартфилия почувствовала на себе его внимательный взгляд. Когда она подняла голову, он неожиданно оказался рядом с ней, намного ближе, чем она ожидала. Прищурившись, он не отрываясь смотрел на нее серо-зелеными глазами, и только сейчас Люси задумалась, как ужасно, должно быть, выглядит ее макияж. Мужчина был симпатичен: с прямыми чертами лица, низкими скулами, разгоряченный, мокрая рубашка облегала его атлетическое тело – он выглядел сексуально. В другой день и в другой ситуации Люси бы засмотрелась на него и, возможно, даже осмелилась бы пофлиртовать, но момент был откровенно неподходящий.

– Ты ведь Хартфилия? Люси? – неуверенно спросил мужчина. Она кивнула. Незнакомец окончательно остыл и еще раз окинул ее взглядом, сочувствующим и обеспокоенным. Он посмотрел в сторону, где, вероятно, должно было быть кладбище, и произнес: – Да, далековато ты ушла. Твой отец наверняка волнуется за тебя. Идем, надо тебя вернуть.

Поджав губы, он развернулся и пошел к машине, а Люси, все еще не отойдя от случившегося, доверчиво последовала за ним, ведомая магией имени. Этот совершенно незнакомый ей мужчина мог бы оказаться маньяком или кем похуже, но Хартфилии, что странно, он внушал доверие, настолько сильное, что она слепо села на пассажирское сиденье.

Они ехали по практически пустому шоссе под тихие звуки радио. В один момент Люси заметила, что дорога эта не вела на кладбище, как ей казалось сначала, но не стала задавать вопросы. Она настолько вымоталась, что решила просто довериться случаю, ведь даже если произойдет что-то плохое, она все равно проснется в пасмурное утро 28 июня.

Нацу – так представился мужчина – включил печку в машине, но Люси все равно было холодно. Ноги гудели, холодное сырое платье по-прежнему липло к коже. Девушке хотелось поскорее его снять, но чувство стыда все еще оставалось при ней, и Люси терпеливо сидела, обняв себя за плечи. Она пыталась вспомнить, понять, как она смогла уйти на каблуках настолько далеко, но подсознание запирало эти воспоминания, вновь и вновь возвращая ее к похоронам. Когда слезы вновь подступили к глазам, а чувство утраты неимоверно взросло, Люси вдруг по-настоящему осознала, что мамы больше нет. Она давно перестала быть храброй, как учила Лейла, ей было намного легче убегать от правды. Ах, лучше бы она отправилась в клуб и напилась, как никогда до этого, чем пошла на эти чертовы похороны.

– Ты в первый раз там была? – Нацу выключил радио. Баритон прозвучал в тишине так резко и громко, что Хартфилия вздрогнула. Она так устала, что смысл фраз доходил до нее крайне медленно. Говорить ей не хотелось, но она повернула голову к мужчине, решив отплатить ему за помощь хотя бы ответом.

– На кладбище?

– Нет. То есть, да. Я имею в виду… – растерянно бормотал Нацу, качая головой. Он метнул взгляд на девушку, надеясь, что она понимает, что именно он пытается сказать, но на ее лице читалась лишь озадаченность. Прикрыв на мгновение глаза и крепко сжав руль, Драгнил нахмурился и издал тяжелое мычание, собираясь с мыслями. Сделав глубокий вдох, он нашел правильные слова: – Ты в первый раз на похоронах за двадцать восьмое июня?

Глаза девушки распахнулись. Несмотря на усталость, она вдруг почувствовала прилив энергии. Не веря, Люси смотрела на Нацу. Он понимал ее, по-настоящему понимал, как никто другой. Она видела это, слышала в его голосе. Она понимала его, понимала, что это все значит. У нее вырвался легкий смешок. В иной ситуации она вряд ли бы поверила ему, вот только все было так, как есть.

Нацу с облегчением вздохнул: он не ошибся, ему не придется придумывать отговорки. На протяжении сорока дней он ездил на кладбище. Каждый день нормальные люди не изменяли своему вчерашнему – а значит сегодняшнему – поведению и проводили похороны Лейлы Хартфилии. Вечно стоять в стороне Драгнил не мог, поэтому иногда подходил к скорбящим, общался с людьми, число которых никогда не менялось, и все больше узнавал об умершей. Именно так он и узнал, что на похороны не приходила дочь Лейлы, как трусливо она убегала. Однако сегодня он увидел главное отличие в повторяющейся процессии: вместе с мистером Хартфилия приехала молодая блондинка, слишком похожая на Лейлу. Уже тогда он догадался, что означает эта перемена, но не стал делать поспешных выводов. Но вот эта блондинка сидела с ним в машине, и он понимал, что иначе быть не может – это впервые за все дни двадцать восьмого июня.

– Ты ездишь туда каждый день? – с долей удивления спросила Люси. Она меняла каждый свой день, иногда даже не задумываясь о последствиях, но Нацу, по его рассказу, добросовестно посещал каждые похороны, на что Люси осмелилась лишь спустя сорок дней. Переживать подобное каждый день она бы не смогла.

Драгнил не отрывал взгляда от дороги, пребывая в раздумьях и поджимая губы. Люси хотела сказать, что отвечать не обязательно – поездка на кладбище никак не могла быть чем-то радостным, но он ответил:

– Я приезжаю на кладбище уже сорок раз подряд за двадцать восьмое июня. Знаешь, сегодня, ровно год назад, умер мой дядя, который заменил мне отца… И я не могу не приехать к нему в его первую годовщину. Ведь если завтра все же наступит двадцать девятое июня, а я не навещу его, я никогда не смогу простить себя за это, – спокойно проговорил Драгнил, хотя Хартфилия и смогла услышать нотки скорби в его голосе.

Люси восхитилась стойкости Нацу, его умению принять потерю родного человека; он не пропустил ни одного дня, хотя мог делать все, что угодно, зная, что завтра никогда не наступит. Вместо этого Нацу приезжал и отдавал дань уважения важному для него человеку. Теперь Люси чувствовала себя самой плохой дочерью на Земле.

Всю остальную дорогу Люси молчала. Усталость брала свое – веки словно налились свинцом, изнеможение чувствовалось по всему телу. Люси была готова в любой момент погрузиться в бессознательность, но мрачные мысли не прекращали терзать ее голову. Попытки уснуть быстро стали бесполезны. Из-под опущенных ресниц она смотрела в окно, но не видела ничего, что могло бы принести ей успокоение.

Нацу пытался задавать ей вопросы, но девушка, казалось, не слышала его, поэтому, не найдя другого выхода, он взял на себя смелость привести ее к себе домой. Он надеялся, что Люси будет не сильно против – они соулмейты, и он не хотел никак ей навредить. Остановившись возле многоэтажки, Нацу припарковался и повернул ключ зажигания. Посмотрев на блондинку, он увидел, как сгорбились ее плечи. Она обнимала себя так сильно, что костяшки пальцев побелели, глаза же покраснели от подступивших слез. И пусть Нацу не умел понимать девушек, но он все еще помнил, что чувствовал год назад, и знал – Люси нужна поддержка.

– Я понимаю, каково тебе сейчас. Ведь мне тогда тоже было очень больно признать, что Игнил мертв. Я боялся. И только любовь к нему дала мне сил. – Нацу боролся с желанием обнять Люси, проявить поддержку большую, чем простые слова. Однако они по-прежнему оставались всего лишь парой незнакомцев, поэтому он просто положил свою большую и теплую руку на ее холодное дрожащее плечо. – Даже если твой отец не понимает, что с тобой происходит, уверен, он гордится тобой, как и твоя мама… Игнил всегда говорил мне, что, даже если человека больше нет с нами, это не значит, что он оставил нас. И твоя мама тоже. Она всегда будет с тобой, в твоих воспоминаниях и сердце. Пока ты помнишь ее, она жива и не покинет тебя.

Люси была плаксой, самой настоящей плаксой. Жалкие попытки сдержать слезы оказались бессмысленны, и она плакала на плече Нацу, цепляясь за него, как за спасательный круг, даже несмотря на неудобные объятия в машине. Впервые за все это время она нашла поддержку и смогла кому-то открыться, наконец нашелся тот, кто ее понимал.

Поэтому, засыпая вечером в квартире Нацу, на его диване под теплым одеялом, Люси надеялась, что завтра не будет двадцать восьмого июня, все вокруг будут помнить, что произошло сегодня, и день сурка наконец закончится.

***

Люси понемногу приходила в сознание. Где-то вдалеке слышались звуки, все еще не ясные, как, впрочем, и весь остальной мир, но Хартфилии впервые было страшно открывать глаза и оказаться в своей комнате. Нацу тоже попал в день сурка, как и она, однако все знают, как капризна Судьба и как лихо она может все перевернуть.

Чем дольше тянулись минуты, тем яснее Люси начинала слышать незнакомые новости по телевизору, тем сильнее чувствовала запах хвойного леса. Открыв глаза, она сразу осмотрела комнату, ту самую, в которой вчера заснула, – и впервые за эти сорок дней была счастлива. Все прошло и, она верила, больше никогда не повторится.

Приподнявшись, чтобы вылезти из постели, найти Нацу и обнять его – желание сделать это, кажется, ощущалось на физическом уровне, – Хартфилия неожиданно почувствовала слабость и жар по всему телу. В это же время Драгнил вошел в комнату и широко улыбнулся, заметив, что девушка проснулась. Однако тут же встревожился – Люси была вся красная и выглядела неважно. Сев к ней на диван, Нацу коснулся рукой ее лба, который был не по-здоровому горячий.

– Я, конечно, понимаю, что ты привыкла к тому, что на утро все проходит, но все же тебе стоило подумать о себе, – строго произнес Нацу, не отрывая взволнованного взгляда от девушки: ее прогулка не могла пройти бесследно, особенно, когда день сурка, наконец-то, черт возьми, прекратился. Встав, он собирался принести градусник и антибиотики, но ухватившаяся за его руку Люси остановила его. Легкая улыбка исчезла с ее лица, вместо радости он читал легкую тревогу и волнение.

– Нацу, какое сегодня число? – с надеждой спросила Хартфилия, обнаружив, что в дополнение к плохому самочувствию у нее болит горло. Все вокруг доказывало, что повторяющийся день прекратился, но поверить в это было так сложно, что ей было просто необходимо услышать это от кого-то другого.

– Двадцать девятое июня, – улыбаясь, произнес Драгнил, прекрасно понимая, почему Люси так взволнована. Ему самому до сих пор не верилось до конца. Наклонившись к девушке, Нацу обнял ее. – Завтра наступит тридцатое, а послезавтра – первое июля, и так далее. Ни один день больше не повторится.

– Правда?

– Я обещаю, – прошептал Нацу и поцеловал Люси в горячий лоб. Он так и не признался ей, что эти сорок дней были для него испытанием. Казалось, он понемногу сходил с ума и уже был готов стать таким же, как все те, у кого каждый день повторял предыдущий. Но все закончилось.

========== Слезы на двоих (Грей/Джувия) ==========

Комментарий к Слезы на двоих (Грей/Джувия)

Соулмейты Грей и Джувия, но пейринг данной части Эрза/Грей/Джувия, главный из которых односторонний!Грей/Эрза

Грей любит давно. Наблюдает за ней со стороны и молчит о своих чувствах, потому что Эрза счастлива вместе со своим соулмейтом, и он не имеет никого права вторгаться в ее жизнь. Если он признается, их дружба порвется, как и любая другая связь между ними. Грей давно решил для себя, что лучше присматривать за ней издалека, а как только станет нужно, он будет рядом. Для них обоих важна эта дружба, только для каждого по-разному – он согласен быть для нее просто другом, чем совсем никем в ее жизни.

Грей ненавидит Судьбу, которая вместо него решает, с кем он будет действительно счастлив. Неразделенная любовь лишь одна из причин. Грею противна чья-то власть над ним: он хочет быть свободным и самостоятельно решать свою судьбу. Он искренне не понимает, кто и зачем выбирает его любовь вместо него. Почему он должен следовать приказам Судьбы – или как еще называют эту всевластную сволочь? – и быть лишь с тем, кого ему навязали. Неужели люди настолько беспомощны, что без подсказки не смогут определить, кто их родственная душа?

Возможно, если бы выбор Судьбы делал людей по-настоящему счастливыми, Грей не стал бы последователем рефатума – тех, кто отвергает свою родственную душу, – однако он не единожды встречал людей, которых наличие соулмейта заставляло страдать. И для доказательств этому не нужны долгие поиски – эти люди вокруг. Его отец, Сильвер, любил и был любим, пока Мика не умерла, или Леон, его старший брат, на рождество сильно напившись, случайно проболтался, кто является его соулмейтом. Судьба слишком капризна, чтобы всецело довериться ей.

«Когда дело касается собственного счастья, все находится в твоих руках, даже боги не смогут препятствовать тебе», – говорит ему отец, и Фуллбастер следует за этими словами, потому что знает, что это так – многие пары не являются родственными душами и живут вместе до самой старости, а его отец продолжил жить дальше и встретил Ур, с которой имеет счастливую семью, даже несмотря на то, что из троих детей только Грей ему кровный. Грей – ребенок такой пары, и ему не вбивали в голову важность поиска своей судьбы, в отличие от его друзей, которые только и твердят об этом и даже не рассматривают других людей, как потенциальных партнеров. И ладно еще Эрза, она вместе с Джераром с детства, и как бы Грей не хотел этого признавать, они счастливы, но Нацу, который даже не знает отличительного знака со своим соулмейтом, не прекращает верить. «Ненормальный», – думает Фуллбастер, но лишь закатывает глаза – они два упрямых барана, и если начнут спорить, ничто не сможет их остановить или заставить прийти к компромиссу.

– Я все купил! – Нацу выходит из магазина с тортом в руке.

Грей гасит бычок сигареты о стену и смотрит на покупку друга, тот нередко покупает всякую хрень. Обошлось, это клубничный торт. Впрочем, неудивительно – злить Эрзу плохая, очень плохая идея. Но если честно, Грей совсем не хочет идти на день рождение подруги, ведь какой праздник может быть без Джерара. Они с Эрзой будут стоять рядом, обниматься, целоваться, а ему придется молча наблюдать за ними и терпеть. Но не прийти на день рождение значит обидеть Эрзу, а этого допустить нельзя; какой бы сильной она себя не показывала, но близкие знают, насколько ранима она на самом деле. Убежать будет слишком трусливо.

– Ох, я понимаю тебя, она растет, и мы становимся бесполезными для нее, но не надо так плакать!

Грей только сейчас почувствовал, как по его щекам текут слезы. Цыкнув, он начал стирать их с лица, но те не прекращали течь. Может быть, из-за Локсар он чувствует себя так хреново, не просто так она плачет… Хотя с ней все может быть.

Еще в детстве Грей заметил, что иногда ощущает чужие эмоции, и почему-то чаще всего это была грусть, сопровождающаяся слезами, хотя сам Грей плакал очень редко, да и причин для грусти у него практически не было. Разве может он заставить своего соулмейта перестать плакать только потому, что все стали обзывать его плаксой? Он был вынужден смириться – разорвать связь между соулмейтами может только смерть, а он никому не желал этого, даже Локсар, как бы сильно она его ни раздражала.

О том, что они соулмейты, знают только родные и Гажил Редфокс, единственный друг Джувии. Рассказывать друзьям об этом для Грея – все равно что пойти на верную смерть. Когда эти двое перевелись в их школу, Грей не придал этому никого значения. Потом стал замечать изменения в чувствах своего соулмейта – трепет, быстро бьющееся сердце, жар на щеках, – и случалось это, только когда Локсар была рядом с ним. Фуллбастер долго не замечал совпадений, скидывая все на случайность, пока Джувия не призналась ему в своих чувствах и не высказала предположение о том, что они соулмейты, что, к сожалению, подтвердилось. Отрицать очевидное было бесполезно. Однако он ответил отказом. Возможно, если бы Локсар привлекала его, он бы дал их связи шанс, но не видел в ней своего жизненного партнера. Она была расстроена так сильно, что он ощущал себя мудаком, и вместе с ней переживал всю ее боль. Однако, несмотря на отказ, Джувия упрямо не прекращала попыток сблизиться, чем именно порой надоедала.

Стоит только раскрыть дверь, как Эрза бросается друзьям на шеи. Грей отдает ей конверт с деньгами, получает вместе с Нацу благодарность и крепкие объятия в духе Скарлет и проходит в гостиную, где уже собрались почти все гости, которых на удивление много. Хотя чего стоило ожидать – восемнадцатилетние важная цифра для любого подростка. Фуллбастер скользит глазами по толпе и с удивлением замечает, что приехала Ирен, мать Эрзы, несмотря на их натянутые отношения. Она сейчас спокойно болтает с мистером Скарлет, что не может не радовать – после развода это, наверное, первый раз, когда они не пытаются убить друг друга. А также он замечает Локсар. Сжимая пластиковый стакан в руках, она забилась в самый угол и смотрит то на снующих туда-сюда подростков, то на напиток. Редфокса нигде не видно. Грей и раньше замечал, что Эрза вроде как сдружилась с Джувией (или пыталась это сделать), но он и подумать не мог, что она придет на вечеринку, да еще и без Гажила, особенно учитывая тот факт, что не так давно она плакала, и ей до сих пор плохо. Впрочем, выяснять что-либо он не стал – ему нет до нее никакого дела.

***

На улице середина ноября, но пьяным подросткам все равно, им не важно где пить и отрываться, главное веселье. Музыка в доме оглушительно громкая, бьет по ушам и раздражает Грея с каждым битом все больше – интересно, у кого такой дерьмовый вкус? Протиснуться сквозь толпу тяжело, но ему удается это сделать, впрочем, и на крыльце людей куча, поэтому он уходит дальше, садится на тротуар и смотрит на дом со стороны.

Расслабиться получалось плохо – Эрза просто сияла от счастья, и Грей был рад за нее, однако ходящий за ней по пятам Фернандес ухудшал настроение одним своим видом. Тошнить хотелось от их с Эрзой слащавой любви и телячьей нежности, что прослеживалась в каждом касании и взгляде. И Грей нашел для себя подходящие утешение, точно такое же, как и у всех остальных здесь.

– И как мистер Скарлет позволил этому случиться? – ворчит Грей и затягивается сигаретой. Пытаясь найти ответ на вопрос, он вспоминает, как Ранг, строго смотря на дочь, просит ее не разрушать дом и уезжает, а за ним и Ирен. Не проходит и десяти минут, как подростки достают коробки с алкоголем, врубают музыку на полную и забывают о просьбе. Грей напивается и старается веселиться, что у него неплохо выходит. Но ровно до тех пор, пока он не решает подняться на второй этаж, открыть случайную дверь и ответить самому себе на вопрос, куда же пропала именинница.