Текст книги "Ангел-хранитель, или Как не умереть"
Автор книги: Василиса Савицкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Василиса Савицкая
Ангел-хранитель, или Как не умереть
Я умерла, может, в коме или сплю, не знаю. Все, что помню, – резкая боль, затем меня начало покидать сознание, в ушах появился шум, перед глазами полетели цветные мотыльки… а дальше… а дальше – как будто на голову накинули ватное одеяло…
Шестнадцатиэтажный дом располагался в самом центре города. Старший следователь майор Олег Николаевич Кротов вышел из машины и осмотрелся. Накануне опять поступил звонок от соседей с жалобой на неадекватное поведение и крики, которые всю ночь доносились из тридцать третьей квартиры. Семья состояла на учете не только в полиции, но и во всех социальных службах. Они грозили лишить родительских прав маму, постоянно давая отсрочки, в надеже, что что-то изменится.
Кротов подошел к обшарпанной двери и нажал на звонок. За дверью послышались шаркающие шаги, и дверь приоткрылась буквально на пятнадцать сантиметров, сдерживаемая толстой, цвета меди, цепью. В просвете показалось искаженное алкоголем лицо девушки с растрепанными длинными волосами. Опухшие глаза, обрамленные темными кругами с проступающей одутловатостью.
– Вы кто? – сказала она, и запах перегара пополз по подъезду.
– Следственный отдел, майор Кротов, – он ловко раскрыл маленькую книжечку и поднес ее к Таниным глазам. Несколько минут она наводила фокус, пытаясь разобрать буквы, затем молча щелкнула цепью, открыв дверь полностью. Девушка отшатнулась к стене, которая как раз и удержала ее от падения, давая возможность зайти следователю. Таня прошла за ним, села на диван и указала рукой на свободный стул напротив. Кротов сел, открыл папку и достал ручку.
– Опять шумим? – он с укором посмотрел на нее.
Сколько раз Таня слышала этот вопрос, предложения одуматься и угрозы, но все это пролетало мимо пропитанного алкоголем мозга. Ее жизнь состояла из двух важных моментов – где взять бутылку и как избежать побоев от сожителя, когда в бутылке заканчивалась жидкость. Под раздачу попадал и ее сын Савелий. Восьмилетний мальчик с опытом взрослого человека был похож на волчонка. На мир он смотрел с опаской, постоянно ожидая удара не только в спину. Вера в людей таяла все больше. Но, как ни странно, он очень любил свою мать. Отчима же он ненавидел.
Таня была молода. Цепочка ее жизни сделала не совсем удачную петлю, приведя к такому финалу. Именно финалу, потому как перспективы были туманные. Девушкой назвать ее было трудно. Выпитое количество алкоголя смыло все признаки натурального возраста, накинув сверху несколько десятков. Почему так происходит? Слабохарактерность или нежелание управлять своей жизнью. А может, гены?
Семья Тани находилась примерно в таком же социальном пласте и, кажется, дочка просто перетягивала нити судьбы дальше, сохраняя традиции. Отчим Тани выпивал не меньше ее мужа и изрядно колотил приемную дочь. Ее мать плакала от беспомощности и от постоянных оплеух, запивая свои беды алкоголем. В сорок она умерла от цирроза, который сожрал ее за несколько недель.
Таня повторяла сценарий матери один в один. Даже ремонт в квартире сохранил то убожество и плесень в углах. Ребенок был рожден по причине отсутствия денег на аборт, так же началась и жизнь Тани, когда мама не смогла наскрести нужную сумму, чтоб выдрать из брюха дочь.
– Вы понимаете, что у вас заберут ребенка и вы останетесь ни с чем? – осознавая абсурдность сказанного, Кротов продолжил делать плановый нагоняй, заполняя протокол.
Таня понимала, но сделать ничего не могла.
– Варвара, ваша соседка, общалась с вашим сыном и забирала к себе ночевать. Что можете сказать на это? – следователь подождал, пока вопрос достигнет адресата.
– Они типа дружили, – Татьяна вынырнула из привычного тумана.
Этажом ниже проживала Варя, которая каждую ночь через стенку вынужденно прослушивала бесконечный поток ругани и была в курсе всех событий. Мальчика было жалко. Спасаясь от безумного отчима, он часто убегал из дома и бродил сутками по городу, изучая дальние районы. Затем его находила полиция или чувство голода толкало домой.
Во время очередной попытки к бегству мальчик столкнулся с соседкой в подъезде, стоя в домашних штанах и тапочках в ноябре месяце. Варя забрала его к себе. Успокоила, накормила, обнадежила стандартной фразой: «Все будет хорошо», хотя сама не верила в это. С этого момента началась их дружба или скорее опекунство взрослой женщины, которой двигала жалость к этому ребенку. Савелий регулярно стал убегать к ней пережидать бури.
Пять дней в неделю он проводил в интернате. Так было удобней и Тане, и Игорю, ее сожителю. Было ли так удобно Саве, никто не спрашивал. В субботу утром он проснулся дома в надежде посмотреть телевизор, к которому не было доступа в будни. Все было ничего, пока отчим, изрядно набравшись, не решил начать воспитывать блудного сына. Фраза: «Пожалуйста, не надо, мне больно!» сотрясала всю ночь стены, за которыми содрогалась старая соседка, названивая в полицию. Под утро Сава вырвался из дома и убежал в интернат. Вари не было.
Она уже несколько дней в больнице, в коме. Была потасовка в ее квартире, подозреваемый – Константин Белов, который был тогда с ней. Информации кроме его показаний нет, а несостыковки есть. Белов все валит на мужа пострадавшей, но Воронцова Дмитрия нет в стране и у него алиби. Варя без сознания, сказать ничего не может. Кротова регулярно вызывает начальство на ковер с требованием закрыть дело.
– Скажите, Татьяна, – он сменил тему, – Савелий был у Варвары Викторовны в день происшествия?
– Нет, не был. Варя вообще последнее время тут редко появлялась, почему – не знаю, – она опередила вопрос майора.
– В тот день что вы слышали?
– Ничего, кроме крика, – с трудом разжевывая слова, продолжила она. – Мы вышли с мужем в подъезд. Варя лежала в дверном проеме, рядом с ней был ее хахаль, все.
– Хахаль, – буркнул себе под нос Кротов и что-то опять записал в блокнот. – Когда последний раз видели Воронцова Дмитрия?
– Давно видела. Он несколько недель назад с чемоданами стоял возле подъезда, такси ждал, я как раз есть готовила, в окно и посмотрела. Больше не видела.
Кротов заполнил последнюю графу, закрыл папку и направился к выходу.
– Странные люди, ей богу, кто им только право детей дает рожать, – пыхтел он себе под нос, пока спускался по ступенькам. Проходя мимо квартиры пострадавшей, он притормозил.
– Алло, Симулякин, что по Воронцовой?
– В крови обнаружены барбитураты и оксибутират натрия, – раздался голос доктора
– Она поэтому в кому впала?
– Да.
– Хорошо, на связи, отбой, – Кротов отключил телефон. – Бред, – тихо выругался он и поехал в отделение.
Когда я открыла глаза, передо мной была комната, похожая на больничную палату. Светлая, просторная. Я осмотрелась по сторонам. В затылке мерзко ныло.
– Ау, тут кто-то есть? – тихо спросила и прислушалась. Интуитивно почувствовав чье-то присутствие, я повернулась. Ко мне шел молодой парень. Светлые, почти прозрачные глаза, рубашка в клетку, тертые джинсы, ниже кеды, шнурки небрежно заправлены вовнутрь. «Странный вид для врача», – подумала я, продолжая его рассматривать.
– Вставай, пошли, – он кивнул в сторону длинного коридора. Я встала и пошла за ним, рассматривая странное заведение. По обеим сторонам стен просвечивали огромные в пол окна. Холодные стекла угнетающе давили своей мощью. Я подошла ближе, прозрачные издалека, непроглядные вблизи. Плотный молочный туман, ни больше.
– Куда мы идем? Где я? И кто вы? – я остановилась.
– Ты не волнуйся, сейчас все поймешь. Заходи, – он указал рукой на дверь, которая бесшумно отъехала в сторону. Я прошла вперед и оказалась в небольшой, такой же светлой, как и все тут, не знаю, правда, где, комнате.
Широкая современная софа, на ней небрежно накинут белый вязаный плед, на полу мягкий белый ковер овальной формы. Окно во всю стену. В углу небольшой стол с кипой бумаг на нем. На стене большой экран. В стене небольшая ниша, по звуку льющейся воды я поняла, что это, скорее всего, кухня.
– Привет, – из ниши выглянула девушка и приветливо улыбнулась. – Располагайся удобней, беседа длинная.
Я послушно подошла к софе и села на ее край. Парень с девушкой переглянулись, как бы задавая друг другу немой вопрос, кто начнет. Пауза затянулась. Я молча ждала, рассматривая странную комнату и не менее странных ее обывателей.
– Ладно, я начну, – нехотя сказал парень и придвинул к софе стул, который взялся ниоткуда. – Во-первых, давай знакомиться. То, что ты Варя, мы знаем. Я – Макс, это, – он указал рукой на рядом сидящую барышню, – Агнесса. Мы твои ангелы-хранители.
Выговорив последнее слово, он замолчал и пристально посмотрел на меня. Я не двигаясь сидела с широко открытыми глазами, и только стук четким молотом отдавался в моей голове. Ангелы-хранители? В какой сумасшедший дом я попала?
– Я понимаю, ты растеряна, но…
– Растеряна?! – вскочив с кровати, закричала я и бросилась к двери. – Что происходит? Вы чокнутые?! Это что, развод? Шутка? Меня снимают на камеру?!
Я добежала к двери и остановилась. Ручки не было с той стороны, поэтому ожидать ее появление с этой было бы глупо. Я толкнула белую плоскость. Макс и Агнесса сидели спокойно на своих местах, наблюдая за моими метаниями.
– Хорошо, выйти, я так понимаю, мне не удастся. Что дальше? Какой бред вы мне еще хотите сказать?
– Это не бред. Ты сядь, успокойся и выслушай нас. С первого взгляда все это кажется странным, но ты все поймешь.
Понимая абсурдность ситуации, но осознавая ее безысходность, я выдохнула и села на софу, скрестив на груди руки.
– Ну, слушаю, – с сарказмом в голосе сказала я.
– У тебя проблемы, – начал Макс. – Там внизу ты сейчас в больнице, в коме. По этому вопросу идет следствие.
– Ого, – ядовито парировала я. – Какой кошмар! Я вам не верю! Там на земле я в больнице, а тут я кто? И где я вообще?!
– Хорошо, смотри, – Макс взял маленький белый пульт и нажал кнопку. Чуть левее от меня из стены выехал небольшой монитор. Я повернула голову и увидела себя лежащей в больничной палате. Лежу без движения, глаза закрыты, рядом аппараты, от которых ко мне тянутся провода.
– Это что? – я с ужасом посмотрела сначала на Макса, потом на Агнессу.
– Это ты, – продолжил он. – Я тебе еще раз говорю, твое тело в больнице. А тут общежитие для ангелов. Сюда люди не попадают никогда. Но у нас ЧП, и провести тебя обычным путем, каким идут люди после смерти или попадая в кому, мы не могли. При входе в приемную земное сознание отключается, а у тебя оно такое, как на земле, вот ты и не можешь поверить в происходящее.
Я не двигаясь стояла возле двери.
– То, что произошло на земле, попробуем выяснить, – эстафету переняла Агнесса. – Но проблема намного глубже. Длительное время ты находилась в постоянном нервном напряжении и вследствие этого у тебя перегорели все эмоции и выключилась нервная система. Это редкий случай и у нас, а на земле вообще нет такого диагноза. Врачи ближайшее время поставят тебе какой-то земной диагноз, и они даже будут пытаться тебя лечить, но если не восстановить твою нервную систему и не вернуть тебе все эмоции, присущие нормальному человеку, ты умрешь.
Она замолчала и опустила глаза в пол.
– Что? Что все это значит? Перегорела система, земные диагнозы и неземные… – я ошарашено смотрела на этих чокнутых, переваривая услышанное. – И почему я здесь, еще и с земным сознанием? – в голове шквал вопросов и паника.
– Мы заснули, – начала Агнесса. – Буквально на пять минут. Как это произошло, не знаем, но права на это не имеем. За пятьсот лет нашей работы – первый случай в практике. Нам положено три минуты на сто лет и то по очереди, а тут пять и вдвоем. Ты была нелегким подопечным, с вечными взлетами и падениями. Мы очень устали, когда очнулись, ты была уже без сознания. У нас было мало времени рассуждать: «Что делать?». И самый лучший из всех вариантов, который мы смогли придумать, – это забрать тебя сюда через черный ход и на месте уже разбираться.
– И вы хотите, чтоб я поверила в это?! – я встала с софы и быстро подошла к двери. – Откройте дверь или я буду кричать.
– Варвара, – Макс подошел ко мне. – Мы не обманываем тебя.
– Это какой-то розыгрыш, – не двигаясь с места, сказала я.
– Ну хорошо, – сказал Макс. – Без доказательств не обойтись. Недавно, катаясь на велосипеде, ты сильно потянула ногу. Так?
Я удивленно кивнула в ответ.
– Не бойся, – Макс взял какую-то светящуюся палку и поднес ко мне. Когда тебе говорят «не бойся», становится очень страшно. Я сжалась и закрыла глаза. – Открывай, я все сделал. Это временный обезболиватель. Люди, которые попадают в кому, не могут проходить через приемную, так как есть вероятность, что они вернутся на землю. Если пройти через терминал, с болевыми ощущениями пропадет и земная память и, выйдя из комы, они не вспомнят всего, что происходило на земле до болезни. Они находятся в отеле, в ожидании разрешения вопроса, но болевые ощущения у таких людей бывают очень сильными. Мы не можем позволить им страдать, поэтому пользуемся временным обезболивателем на время их пребывания тут. Понимаешь?
– Не совсем, – спокойнее, но все еще с недоверием сказала я.
– Какая ты упертая, – всплеснула руками Агнесса. – Стань на больную ногу, ты до сих пор на нее прихрамывала, ну?
Я послушно перемялась с ноги на ногу, но боли, которая действительно еще минуту назад досаждала, не почувствовала.
– А что с головой? – с иронией в глазах спросил Макс.
Я потрогала висок и поняла, что мерзкое нытье испарилось.
– Вы и правда ангелы? – тихо выдавила я.
– Да, Варя, мы твои ангелы.
– А где ваша одежда: белые балахоны, крылья, нимбы, в конце концов?
Макс рассмеялся и подошел к небольшому шкафчику:
– Вот, – он достал крылья с карабином и белую аккуратно сложенную в квадрат ткань. – Смешная ты. Это наша роба, сейчас, в силу форс-мажорных обстоятельств, мы, так сказать, в штатском.
Я на ватных ногах подошла к софе и плюхнулась на нее со всего размаха.
– Бред какой-то, – все, что смогла сказать я.
Макс и Агнесса тихо стояли рядом, ожидая, когда я приду в себя.
– Скажи, ты что-то помнишь? – после паузы спросил Макс. – По всем правилам, память у тебя должна сохраниться.
Я посмотрела на него, затем в большое окно, в голове абсолютно пусто.
– Нет, ничего.
– Плохо, – вздохнул он. – Нам нужно узнать, что произошло на земле за пять минут нашего сна, – спустя какое-то время начал опять объяснять Макс. – И надо исправить эту ситуацию до того, как о ней узнают вышестоящие органы. Если мы это не сделаем, нас ждет понижение в ранге или увольнение. Понижение, куда не шло, а вот увольнение – катастрофа. На двести тысяч лет придется уйти в вакуум для обновления. Ты же не сможешь вернуться назад. Тебя просто отключат от жизни, не разбираясь.
– Жесть… – простонала я. – А если б вы не заснули и не испытывали сейчас чувства вины, то я просто умерла?
– Нет, что ты. Мы бы старались максимально сохранить твою жизнь. Возможно, не было этой авантюры с прилетом сюда, но все сложилось именно так, поэтому от этого и будем отталкиваться, – Макс взял со стола какой-то шнур.
– Ладно, сейчас подключимся к твоему бессознательному, если коды не слетели, восстановим ход событий. Нужно понять, что произошло, иначе проблемы будут и у нас, и у тебя.
– Хорошо. Только очень хочется спать. Можно отдохнуть где-то? А потом начать просмотр.
– Да, конечно, – Агнесса подскочила к стене и провела по ней рукой. – Вот, мы подготовили для тебя комнату, чувствуй себя как дома.
Я встала и медленно зашла в помещение невероятных размеров. Все в таких же светлых тонах. Мебели немного, большая кровать, пару кресел, телевизор на стене. Как и везде, огромное во всю стену окно. Я остановилась на пороге, заворожено рассматривая свое новое жилье.
– Это еще не все, – в разговор вмешался Макс. – Главный сюрприз там, пошли.
И он двинулся к огромному окну.
– Какой сюрприз? – прыснула я. – Ты что-то хочешь мне показать? У вас же окна тут все молочные, ничего не видно, точно как в вакууме.
– Иди за мной и не умничай, – не оборачиваясь, сказал он и прибавил шаг. Я послушно затопала, набирая скорость. Мы подошли к окну.
– Нажми вот сюда, – Макс указал в стене на небольшой круг. Я послушно протянула руку и дотронулась до так называемой кнопки. В этот же миг огромное окно стало въезжать в стену. По мере его исчезновения передо мной открывался невероятный вид. Бирюзовая гладь океана убегала за горизонт, скрываясь там, куда глаза и не доставали. Полный штиль, блики солнца. Аромат свежести приятно пахнул в лицо. Я недоуменно повернулась:
– Что это, ваш рай? Он такой?
– Нет, – засмеялся Макс. – Это кусок земли, для тебя, чтоб пока мы все уладим, тебе было не так плохо. А теперь иди спать, у нас много дел, которые нужно решить в ближайшие сроки. Проснешься, будем кино смотреть, на тему «Как же мы до этого докатились?».
Я открыла глаза и посмотрела по сторонам. В комнате тихо, из открытого окна доносится шум океана. Когда я успела умотать в отпуск? Но по мере пробуждения в голове стала выстраиваться цепочка событий, и я резко села на кровати. Так, я не в отпуске, я в общежитии для ангелов, и все зашибись.
Спустив ноги, я встала и подошла к окну. В лицо дунул свежий теплый ветер. Вдруг сзади раздался шорох, и я обернулась. Агнесса катила перед собой тележку, на которой стояла, судя по всему, еда. Интересно, ангелы тоже едят?
– Ну, как ты? – спросила она и откинула салфетку. На передвижном столике было два стакана с белой жидкостью.
– Нормально, если в такой ситуации может быть так. Это что? – я подняла на нее взгляд.
– Это твоя еда. Не такая, как на земле, но ты не бойся, она вкусная и дает много энергии. Поешь, тебе это сейчас необходимо.
Я послушно взяла стакан и глотнула. Терять мне нечего, а есть действительно хотелось. Жидкость оказалось вязкой, но приятной на вкус. Я не спеша опустошила первый стакан, и Агнесса подала мне второй.
– Пойдем смотреть твою жизнь, времени действительно мало. Могут кинуться из архива за данными, а у нас ничего нет.
Я поставила стакан на стол и пошла к большому экрану, висящему на стене.
Как всегда, ниоткуда выехал стул. Я села на это чудо природы, Макс приклеил к виску шнур с липучкой на конце, и я приготовилась к просмотру.
На белом экране появилась черная заставка, потом пошла серая рябь и вдруг с бешеной скоростью полетели картинки. Маленькая точка стала увеличиваться в размерах. У нее стали появляться руки, ноги, голова. Я повернулась с вопросом к Максу, но он опередил меня.
– Да, это ты. Смотри внимательно, не отвлекайся. Нужно прогнать все с начала, по-другому не получится.
Я послушно повернулась и уставилась в монитор.
Вот роды, первый крик, врачи. Зрелище не очень, особенно глядя на себя со стороны. Вот торт с одной свечкой, у меня русые короткие волосы. Детский сад. Школа, первое сентября, в руках цветы. Какой-то поезд, мы едем, мама и папа, я рядом. Ах да, поездка на север, я хорошо ее помнила и по сей день. Свадьба. Смерть отца. Картинки неслись с бешеной скоростью, я внимательно следила за ними. Вдруг Макс нажал на паузу и посмотрел на меня:
– Ну как?
– Нормально. Я все это помню.
– Конечно, все из твоего внутреннего опыта. Сейчас я запущу чуть медленнее, очень важный период начинается, смотри внимательно.
– Хорошо, – я послушно кивнула головой.
Вокзал, люди, я стою у стены, наблюдая за сменой расписания поездов. Купить билет и ринуться в объятия новой жизни я так и не решилась. Для новой жизни нужна энергия, ее нет. Три дня я провела у мамы. Ушла в ночь после очередной нашей с ним ссоры, которая ужасно сгустила воздух в квартире.
Достав из сумки телефон, я посмотрела на дисплей. Кроме времени и симпатичной заставки, ничего нет. Обидно. Мог бы позвонить, поинтересоваться. Я не ночевала дома который день. Ушла в дождь, но мой мозг быстро вернул меня на землю, нарисовав на внутреннем экране: «Ему все равно», и это только усилило тошноту.
Попытавшись вдохнуть, я поняла, что сил не много. Где-то чуть выше желудка кто-то сделал во мне дыру. Воздух сифонил сквозь нее, ноги подкашивались. Я подняла глаза и увидела, как небо застилала туча. Она съедала все на своем пути, заглатывая сантиметр за сантиметром.
В моей жизни давно нет ничего интересного. Угнетающий цикл с постоянным вопросом: «Когда это закончится?». Вопрос риторический, но бьет по голове регулярно.
Нашим официальным отношениям семь лет. Четыре из них – фильм ужасов, точнее сериал. Но я помню, как была любовь, долгие поцелуи, прогулки по ночному городу, охапки цветов и сплетение рук в свете луны. Была сказка: с теплыми вечерами за чашкой чая на кухне, каждое утро начиналось с его неповторимого кофе, приготовленного по особому рецепту. Подружки говорили: «Повезло же тебе».
Нам всегда везет. Везет даже тогда, когда мы уверены в обратном. Даже тогда, когда из-под ног едет почва, а душу раздирают смерчи. Просто результат везения в таких случаях приходит позже.
Я стараюсь меньше вспоминать тот период. Его хочется вернуть. Гнилая резинка, связывающая нас, все еще тянется, но не рвется. Я пыталась, не хватает сил. Он сильнее меня, в нем есть жесткость. Я слабая, пугливая, сомневающаяся. А может, вера в то, что вернется сказка, не отпускает. Надежда, знаете, живучая.
Его натянутое «Доброе утро» сводит с ума, «Задолбала» – бьет под дых. Я постоянно кричу: «Сколько можно издеваться!», уходя по кругу в бесконечно повторяющийся диалог. Он злится.
Вероятно, он тоже несчастен, как и я, только проявляет по-другому. Он криками, я слезами. Чувствую, как ухожу в себя глубже, становлюсь тише, уменьшаюсь в размерах. Смотрю на мир исподтишка. Страх, с которым я сроднилась, сковывает. Он как коррозия поглощает все больше. Его это бесит.
– Ты же никто! – кричит он в пик скандала, когда я рыдаю в спальне. Я верю ему, почему бы и нет. Если б я была кем-то, не терпела. Давно ушла. Только у меня ничего нет: ни денег, ни друзей, ни работы. Понять не могу, почему он так не сделает. Кто-то же должен решиться закончить этот ужас. Но мы остаемся на одной территории и продолжаем мучить друг друга. Таких семей, как наша, – миллионы, просто не все признаются.
Жалость к себе разъедает. В какой-то момент она становится смыслом жизни. А после этого двигаться куда сложнее.
Раза четыре я таки пыталась уйти. Не получилось. Страх, что там будет хуже, возвращал назад, убеждая его в моей слабости еще больше. Потом я устала шагать в пустоту. Эта борьба разучила меня радоваться. Но это не расстраивает. Вспоминаю об этом, только когда вижу счастливых людей, которые смеются. Попадаются, как правило, молодые. Через время они тоже разучатся, я знаю.
Задаю ему с постоянной периодичностью вопрос: «Зачем все это?». Он отмахивается. В зависимости от ситуации говорит: вариант А – что я все выдумываю и у нас все хорошо. Вариант Б – что это все моя больная голова, ну а вариант В самый жесткий – что я сама во всем виновата. Последнее, как правило, кричит громко, в другой, менее пристойной форме.
Но я барахтаюсь. Я с каким-то остервенением хватаюсь за вариант А и засовываю назад выпадающие из наших отношений винтики, закручиваю болтики, меняю масло. Не помогает. Поломки становятся все сильней, дышать становится сложнее.
Во мне нет злости. Вместо нее жалость. Жалость к себе и страх. Страх, что так будет всегда. Еще раздражение. На себя же. Я не знаю, как надо. Правильного выбора не существует – есть сделанный выбор и его последствия. Я не могу понять одно, что я не так выбрала.
Перекинув сумку через плечо, я пошла к выходу.
– Дура, – буркнула сама себе под нос и поняла, что решимость все поменять стала опять замещаться неуверенностью и страхом. Чувство вины, что это я все порчу, поползло по телу. Уверенность после ссоры, в том, что ты прав, мешает делать правильные шаги. Эта уверенность есть у двух сторон. Но я знаю, надо быть умнее, меня, к сожалению, так кто-то научил. Вот и шагаю постоянно сама навстречу. Он нет. Он не умеет, я это знаю.
Сдувшись еще больше, я махнула рукой и села в подъехавшее такси.
– Пушкинская двадцать, – буркнула я адрес, откуда ушла три дня назад и куда очередной раз возвращалась побежденной. Я закрыла глаза.
Я зашла в подъезд и зашагала медленно по лестнице наверх. Машины мужа во дворе не было. Оно и лучше. Надо побыть одной, прочувствовать свою никчемность. Привыкнуть, смириться. Вечером, когда он придет с работы, будет иначе.
Я подошла к двери и вставила ключ в замочную скважину. Дверь от нажатия поддалась вперед и приоткрылась. Я потянула ключ обратно и замерла. И почему так? Уехал на работу и не закрыл? Не может быть. Ему плохо? Он умер? Напился с горя? Мысли в голове пронеслись табуном, быстро сменяя друг друга. Напился с горя – был наилучший вариант, который меня устроил бы, но ком возле горла все-таки появился.
«Блин», – выругалась я про себя, подтолкнула дверь и переступила через порог. В квартире тихо. Медленно пройдя коридор, я подняла ногу, чтоб сделать шаг в комнату, но не успела ее опустить, зависнув в позе цапли.
– Добрый день, – эти слова вернули меня на землю, прерывая поток вопросов, проносившихся в моей голове с силой урагана.
– Добрый, – тихо ответила я. – А вы кто? И что вы здесь делаете?
Передо мной в кресле сидела барышня, примерно моего возраста, вальяжно забросив ногу на ногу и мерно, а может быть, нервно ею покачивая. Худощава, длинные белые, перепаленные перекисью, волосы лежали на плечах в отличной укладке. Именно укладка скрывала их перепаленность. Раскосые глаза с безупречным макияжем нагло осматривали меня снизу-вверх. Все это дополнял кривой нос, но, как ни странно, его кривизна не портила весь облик этой дамочки, чего нельзя было сказать о ее губах. Они тонкой бесформенной нитью легли под носом, потеряв линию симметрии, сместились влево.
Девица, восседая в моем кресле, не спешила отвечать, перебирая в руках ключи от машины, пристально смотрела на меня. В воздухе повисла немая пауза, которая протянулась бы вечно, если б за спиной не раздался щелчок открываемой от ванной двери и голос мужа:
– Ну что, киса, ты готова? – он со всего размаха налетел на меня, чем выбил из ступора. Я посмотрела на него широко открытыми глазами и сквозь шум в голове услышала одно только слово «киса», которое резануло по уху своей пошлостью.
– Ты?
Странный вопрос.
– Я.
– А что ты здесь делаешь?
Вообще-то я здесь жила, находилась в статусе его жены и была даже прописана на этой территории.
– Ой, – не дождавшись моего ответа, спохватился он. – Познакомься, это моя… – он замялся. – Сотрудница Инна.
Глаза девицы из раскосых стали округлыми, и ее брови поползли вверх.
– Очень приятно, – промямлила я.
Глупая фраза, согласна. Но я всегда терялась в непонятных ситуациях и никогда не находила нужных фраз. Позже они, конечно, появлялись, но было поздно, и это изводило внутренним диалогом, как бы круто я могла ответить.
Дима стоял рядом, переминаясь с ноги на ногу. Никогда ни в чем не виноватый мужчина, смотрел на меня, как провинившийся школьник смотрит на директора или человек, который вынес первый раз в жизни мимо кассы товар, не рассчитавшись за него, но был остановлен охранником и прилюдно наказан обыском. Я отвернулась. Смотреть на него было противно.
Покачнувшись, я сделала шаг к двери, затем резко развернулась и прошла к себе в комнату. Растерянность стала замещаться гневом, а в этом состоянии всегда легче оценивать ситуацию. Открыв дверь гардероба, я стала складывать в сумку нужные мне вещи.
Какая гнилая и пошлая картина. Брезгливость и разочарование заполнили все тело, сбивая дыхание с нормального ритма, учащая сердцебиение и сотрясая руки в неприятной дрожи. Только сейчас до меня стало доходить, как все обстояло на самом деле.
Прожив в хреновых отношениях с мужем столько лет, я навешала на себя кучу комплексов. Чувство вины, что я не сохранила наш брак, сгрызали меня изнутри. Осознание того, что я параноик, ревновавший к пустому месту, истеричка, заводившаяся с пол-оборота, не хозяйственная, не сексуальная, не умеющая понять и поддержать, сводило меня с ума. Я мучилась от понимания, что далека от идеала и пыталась всеми силами к этому идеалу добраться.
Не успела. Этот идеал для мужа все равно был бы не идеален. Семь лет стажа совместной жизни разъедают идеальность. Как бы ты к ней не стремился. Нет новизны, нет бабочек в брюхе. Эмоции растушевываются, лопаются мыльными пузырями, оставляя во рту привкус горечи. Любая попытка их воскресить – дешевая игра актеров третьесортного театра.
На каком-то этапе приходит смирение. Начинаются песни об уважении, привычке, совместном имуществе, детях, сублимируя так бабочек. Одни спасаются в водке, другие в иллюзиях, третьи в воспоминаниях. Самые бескрышные ищут его в новых телах, благородные – в душах.
Мне почему-то начинает казаться, что если б я делала все по-другому, было иначе… Чувство вины, разместившись в желудке, дает о себе знать тошнотой. Когда от нас ничего не зависит, мы начинаем цепляться за нитки этого «если»… Но эти нити трескаются по швам, и я ничего не могу сделать. Внутри происходит безумство. Что дальше, как дальше, зачем дальше? Мосты сожжены, плоты утоплены.
Другая женщина, как банально. Она намного интересней меня только тем, что новая и неизведанная, но таковы правила жизни. У всех так.
Тогда какого черта он не ушел? Хотя многие не уходят. Но жить с чувством вины сложно. Вина забирает покой, ее надо вырывать из себя, иначе можно сойти с ума. Должен быть кто-то, кого можно обвинить во всех бедах и бить ногами, в ответ не получая сдачи. Я просто попала под раздачу, ничего личного…
Судорожно комкая вещи, чтоб скорее убраться подальше от этого ужаса, я не услышала шагов зашедшего в комнату мужа.
– Варя, прости….
Сейчас это «прости» мне нужно меньше всего.
– Все будет хорошо, – закончил он начатое предложение до безумия глупой фразой. Я подняла глаза и увидела все то же детское, провинившееся выражение.
– Ты больной человек, – не из-за стеснения перед сидевшей в комнате барышней, а просто от бессилия прошипела я. В этом шепоте собралась вся ненависть, хотя до последнего я была уверена, что ненавидеть не умею. – Надо быть дебилом, чтоб притащить к себе домой бабу! Дима, так лохануться. Ты сейчас танцуешь польку бабочку на моем неостывшем трупе и говоришь, что все будет хорошо?!
– Я сейчас все объясню, – все так же растеряно попытался сказать человек, которого еще вчера я любила безумной и глупой любовью.
Выслушивать его объяснения хотелось меньше всего. Я понимала, что вся эта картина развернулась еще не полностью. Дойдет минут через тридцать. Осознание перекроет кислород и скрутит судорогой.
