Текст книги "На колени! (СИ)"

Автор книги: VampireHorse

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Эта небольшая заминка позволила Люмиусу встать с парты и, размахнувшись, от всей души врезать Горковски.

– Слышь, ты, козел! У тебя уже есть один омега, куда еще-то? Закатай губу, тоже мне, султан херов!

– Что тут происходит?!

Ноздри вернувшегося учителя раздувались от гнева.

– Устраивать драку?! Вам это так просто с рук не сойдет! Вы двое, – он показал на Люмиуса и Волчонка, – остаетесь после уроков в классе! Вы, Горковски – к директору! Остальных попрошу готовиться к прогулке…

***

Это было верхом несправедливости, но иного в этой школе и не знали.

Впрочем, за окном накрапывал мелкий дождик, так что жаловаться на то, что прогулка прошла мимо, было бы грехом.

Лукреций, не обращая никакого внимания на Люмиуса, сидел за кафедрой, закрыв глаза и сложив руки перед собой.

Находиться рядом с ним было сущим мучением, но хотя бы безуспешные попытки починить оракул отвлекали от гнетущего молчания.

– Жжется.

Это слово прозвучало в тишине безразлично, как говорят о чем-то совершенно неважном и скучном.

– Прости, что?

– Жжется, – повторил Волчонок, пытаясь почесать кожу под ошейником. – Это Маис его так настроил, малейшее неповиновение – и начинается…

Люм растерялся, даже не зная, как на это реагировать.

– А зачем ты его не послушался?

Ответом был лишь хриплый смех.

– А ты что, хотел бы перейти в его владение? – улыбка Лукреция открывала линию мелких и острых белых зубов, только лишний раз оправдывая его прозвище. – Нет уж, хватит с него и одного омеги, двое – это слишком жирно…

– Но что он тебе скажет?

После этого вопроса юноша несколько поник.

– Ничего он мне не скажет, – глухо сказал он, пряча лицо в ладонях. – Даже разговаривать со мной не станет… а вот его ремень с моим задом пообщаются очень тесно… И не смотри на меня так! – вдруг рявкнул он, вскочив и ударив кулаком по столу. – Мне не нужна твоя жалость!

Испугавшись этой вспышки гнева, Люмиус шарахнулся назад, чуть не упав со скамьи.

Увидев это, Волчонок снова рассмеялся – но что-то в этом смехе не было слышно веселья!

– Не думай об этом, – тяжело вздохнув, он сел обратно. – Просто радуйся, что он не смог тебя повязать… И, ради бога, только не думай, что я сделал это лично ради твоего блага! Мне плевать на тебя… почти что…

В аудитории снова повисла тишина – только капли дождя барабанили по стеклам.

Глаза Лукреция напоминали по цвету небо за окном – такие же пасмурно-серые, и частокол длиннющих ресниц, отбрасывающих тень, как будто делал их еще темнее.

Кто же он такой?

Смазливый херувимчик, по характеру больше напоминающий озлобившуюся дворовую собаку, сначала бьет тебя головой об стену, а потом помогает, при этом говоря, что ты ему безразличен…

– Как ты думаешь, нас запишут в черные списки?

Фыркнув, Лукреций пожал плечами.

– Не знаю… А если даже и да – то не все ли равно? Самое страшное, что могло произойти с тобой, миновало, а со мной – случится еще до Построения… Так, дай сюда! – он вдруг выхватил из руки Люмиуса оракул. – Ты задолбал стучать! За какой надобностью ты стучишь, если там нет магии, кретин ты набитый?!

Не прекращая говорить, Волчонок зарылся одной рукой в свою сумку и вытащил оттуда что-то, завернутое в бархатный мешочек.

Это тоже был оракул, но классом повыше, чем у Люма – больше размером, сделанный из хрусталя, а не из стекла, и фиолетовой субстанции в нем было столько, что шар утратил всякую прозрачность…

Поставив оба устройства рядом, Лукреций накрыл их ладонями и, закрыв глаза, начал что-то беззвучно шептать.

Минуты через две он убрал руки – и Люмиус с изумлением увидел, что в его оракуле магии стало гораздо больше, а вот у Волчонка – убыло.

– Месяца на три тебе этого хватит за глаза, – омега небрежно убрал свой приборчик обратно в сумку. – Только сильно языком не трепись, я тебя прошу…

***

После того, как Лукреций поделился с ним магией, Люмиус почувствовал себя на коне.

К сожалению, дома никого не оказалось, но он оставил сообщение на общий оракул.

Оставалось только надеяться, что отец скоро вернется и свяжется с ним…

Мысли парня прервал стук в дверь.

На пороге, мокрый, грязный с головы до ног и в очках, съехавших набок, стоял Гервин.

– Это тебе! – с глупой улыбкой он протянул Люму жухлый букет полевых цветов.

– Эээ… спасибо?

От соседа за километр разносился запах, который Люмиус был готов почуять от кого угодно, но только не от него.

– Вы что там, пили?!

– Чуть-чуть, – Гервин пошатнулся и едва не упал. – Чтобы согреться…

Вот теперь Люмиус действительно пожалел, что не был на прогулке.

– Люююм…

Цветы выпали из ослабевших пальцев.

– После всего, что было, я просто обязан на тебе жениться…

Тяжелое пьяное тело навалилось на парня, едва не раздавив его.

– Твои волосы, Люм – как золото, знаешь? Как золото… А ты сам – нет… ты язва, Люм, ты язва… язва… – Гервин захихикал.

Люмиус толкнул его на кровать.

– Да что с тобой такое? Ботаникам, верно, пить нельзя!

– Мне холодно… Люм, помоги раздеться…

Жилетка пахла сырой шерстью.

Люмиус решил особо не заморачиваться и вынес ее в коридор, где бросил в одеждопровод – пускай в прачечной разбираются!

С брюками пришлось куда сложнее – потому что, снимая их, приходилось смотреть на не самые целомудренные части тела Гервина…

– Это уже в прачечную не сдашь! Ну ладно, я по дружбе постираю, но гладить будешь сам, понял?

– Холодно… – не расстегивая рубашку, ботаник снял ее через голову и отбросил куда подальше. – Все еще холодно… Люм, согрей меня…

Люмиус замер, что-то напряженно обдумывая.

Наконец, на его лице появилась едва заметная хитрая улыбка.

Забытые брюки с тихим шелестом упали на пол.

– Да…

Комментарий к

Когда валяешься дома больной, только и остается, что писать, писать и писать…

========== Часть 5 ==========

– Что тебе нужно?

В клубах фиолетового дыма лицо отца казалось еще грознее, чем оно было в жизни.

– Я тоже рад тебя видеть, папа, – заправив пряди волос за уши, Люмиус наклонился поближе к оракулу. – Можешь принести сюда Мава?

– Что за слащавость, альфа ты или нет? – кустистые седые брови мужчины сошлись на переносице. – Маврелий, говори полностью – Маврелий! И нет, я не могу его принести, он уже спит!

– Вот как? Слава богу, твоя шлюха наконец научилась его укачивать!

Наверное, происходи этот разговор с глазу на глаз, отец точно его бы ударил.

– Люмиус, если ты сделал вызов только для того, чтобы в очередной раз полить грязью Таюза, то я на это тратить время не собираюсь… Пообщаемся в другой раз!

И связь прервалась.

В такие моменты Люм ненавидел его – точнее, ненавидел сильнее, чем обычно.

Холостой альфа, растящий ребенка в одиночку, запросто может подать заявку в соответствующий фонд, чтобы ему подыскали хорошего омегу, по той или иной причине оставшегося без хозяина – так нет же, надо было привести в дом ЭТО!

Неужели не нашлось бы лучшего выбора, чем потаскуха-призрак из южных регионов, к тому же, ненамного старше Люмиуса?

Спору нет, Таюз был красив – смуглый, гибкий и кудрявый юноша с бездонными глазами и мягким тропическим акцентом – но, увы, больше он в жизни похвастаться ничем не мог!

А еще он везде разбрасывал свои вещи, курил вонючие сигарки из мундштука, жеманно хихикал на самые несмешные реплики в свой адрес, и от него постоянно несло приторными благовониями…

У Люмиуса начинала болеть голова от одного только его присутствия.

Но отец и не спрашивал, что он думает по этому поводу.

Вскоре после обряда очищения Таюз забеременел и родил – так у Люмиуса появился младший брат.

И все было бы замечательно, кроме одного большущего “но”…

Получив ошейник, южанин по какой-то причине продолжал вести образ жизни призрака, заглядывая в детскую на пять минут в день и, похоже, считая это совершенно нормальным.

Для отца же всегда было ниже его достоинства возиться с младенцами – и так брат Люмиуса стал для него сыном.

Ему приходилось постоянно прогуливать школу, чтобы присматривать за Мавом, и даже когда приходилось посещать занятия, только чтобы показать, что он все еще жив, его не оставляла тревога, доходящая до паники – он действительно боялся оставить ребенка рядом с родным омега-отцом!

Никто лучше него брата не накормит, не искупает и не укачает – в этом Люм убедился быстро. Хотя бы потому, что всем остальным было глубоко плевать.

Но, само собой, долго так продолжаться не могло.

Через несколько месяцев, взвыв от бессонных ночей и рухнувшей в никуда успеваемости, парень поставил отцу ультиматум: или тот жестко ставит на место зарвавшегося Таюза, чтобы он наконец начал вести себя как родитель, или Люмиус окончательно бросает школу и посвящает всю свою жизнь Маврелию.

– Ты что, омега – в памперсах копаться? – спросил отец.

Он проигнорировал первое предложение.

Проигнорировал и тот факт, что Люмиус последнее время только и делал, что “копался в памперсах”…

– А если даже и да, то что?

Этот дерзкий ответ стоил Люмиусу сколотого зуба, который потом пришлось лечить у стоматолога.

А еще – его первым рейсом отправили в эту дурацкую школу, чтобы не мешал отцу наслаждаться прелестями южного красавца, игнорируя весь остальной мир.

Как может это вертлявое ничтожество занять место…

Как всегда, при мысли об этом, к горлу парня подкатил комок.

Его омега-папа вовсе не был молодым и горячим, как Таюз, наоборот – он был высохшим, словно изюм, все его лицо было перекрыто морщинами, а шея была настолько тонкой, что ошейник свободно проворачивался вокруг нее.

В смутных воспоминаниях не было эпизодов, где он кричал бы или злился, даже когда Люмиус делал что-то не так.

Он называл его солнечным зайчиком – но только пока не слышал альфа-папа.

Альфа-папа был совсем другим, и Люма он только пугал.

Каменная глыба, разговаривающая басом и появляющаяся рядом с ним только затем, чтобы вытащить куда-то во двор на странные занятия спортом, где он ничего не объяснял, а только требовал – бегать, прыгать, играть в мяч, драться…

После этого он почти всегда бежал в расстроенных чувствах к омега-папе, и тот, ничего не спрашивая, обнимал его.

Иногда омега-папа просто начинал плакать, глядя на Люма – ни с того ни с сего просто начинал плакать, при этом всегда улыбаясь сквозь слезы, и на все вопросы отвечая:

– Просто я горжусь тобой, малыш…

Но как можно гордиться и плакать одновременно?

Люмиус не знал, сколько тогда ему было лет – четыре, пять или меньше.

В тот день, точнее, в ту ночь, у него была температура, заставляющая то метаться в кровати, то проваливаться в болезненный сон – и вот, после очередного пробуждения он увидел, что омега-папы нет рядом.

А за дверью детской раздавались какие-то голоса.

И детское любопытство сыграло свою роль.

В коридоре стояли оба его отца и какой-то незнакомый человек.

– Ты не можешь! – на лице омега-папы от напряжения выступили красные пятна. – Мы вместе пятнадцать лет, Касс!

– В этом-то и дело, – равнодушно ответил альфа-папа, что-то выписывая в красивой бумажке с печатями. – Ты уже стар для меня! За сына, конечно, спасибо, но я альфа, мне нужна молодая кровь… Радуйся, что хоть кто-то захотел тебя взять!

Он отдал бумагу незнакомому человеку.

– Ладно, Касс, если все эти годы для тебя ничего не значат… – плечи омега-папы поникли. – Но хотя бы дай мне попрощаться с Люмиусом!

Его взгляд метнулся в сторону детской, и Люм поспешно спрятался, прикрыв дверь.

– А это уже не твой ребенок, – услышал он, но уже не так четко. – Ты только его выносил! Это мой сын… Выметайся, и чтобы духу твоего тут не было!

С тех пор омега-папу он больше не видел. Никогда.

И теперь его место занял чужак…

Чужак, который наверняка не будет называть Мава солнечным зайчиком и говорить, что гордится им.

Будь у Люма собственные дети, он повторял бы им и то, и другое регулярно.

А еще – он перегрыз бы глотку всякому, кто посмел бы разлучить его с теми, кого он “только выносил”…

Раздался стук в дверь, и это выдернуло Люмиуса из воспоминаний.

Вернулся Гервин.

От него пахло каким-то парфюмом, а в кармане белоснежной рубашки торчал пестрый носовой платок.

Раньше Люмиус не удержался бы и ехидно спросил, с какой рукой сосед запланировал свидание, но в последнее время его запасы сарказма начали истощаться.

– Д-давай поужинаем вместе? – вдруг, сильно покраснев, предложил Гервин, заставив его икнуть.

– Окстись, мы всегда ужинаем вместе!

– Да, но… – Гервин поправил галстук. – Я занял нам отдельный столик! Ну, раз уж мы пара… или мы не пара?! – в последних словах прозвучал откровенный испуг.

Вся его и так небольшая уверенность в себе за одну секунду сдулась, как мыльный пузырь, и Люмиусу даже стало немного его жаль.

– Можешь считать, как хочешь, – встав из-за стола, он потянулся. – Раз уж твои моральные принципы говорят так, а не иначе… Не понять мне вас, благородных до абсурда… Идем? – непринужденным жестом он взял Гервина под локоть, от чего тот, кажется, чуть не заработал сердечный приступ.

Когда ботаник проснулся одним прекрасным утром с жутким похмельем, и рядом с ним был Люмиус, а в комнате все еще пахло дождем и цветами, он понял, что теперь уже не сможет увиливать и, как честный человек, просто обязан…

Конечно, ничего не было.

Люм, в отличие от соседа, не был пьян и прекрасно видел ту грань, за которую не следует переходить.

Зато они вдоволь нацеловались, и еще – оказалось, что Гервин может быть напористым альфой с сильными руками…

Казалось, он до сих пор чувствовал стальное сжатие на своем заду… и не только.

Теперь превращение в омегу оставалось лишь вопросом времени.

А пока – их ждал ужин.

К сожалению, не в ресторане, а только в столовой.

Но и до этого дойдет однажды!

***

Это было против школьных правил.

Если бы Люмиус попался, то точно бы на следующем Построении стал бы одним из “героев дня”.

Но он не мог иначе!

Голова уже начинала пухнуть от Гервина, а если быть точнее – от его постоянных извинений.

Он не был виноват в том, что Горковски приспичило завести второго омегу!

И уж тем более – в том, что сразу не полез защищать Люма, ведь тогда растерялись все… почти все.

Не говоря уж об их так называемых “половых контактах”, хотя сам Люмиус не воспринимал их иначе, чем простой разогрев перед чем-то действительно серьезным – для ботаника же это оказалось целое событие.

От всего этого срочно требовалась передышка.

Узкая и крутая лестница, железные ступеньки которой гудели от каждого шага, вела туда, где бесконечно дул ветер.

На крышу.

Но, забираясь туда, юноша не думал, что там найдется кто-то еще…

На самом краю, свесив ноги в пропасть и беспечно ими болтая, сидел Лукреций.

– А, это ты, – сказал он Люму таким тоном, будто ждал его прихода. – Садись, садись…

Осторожно опустившись на черепицу, Люмиус поджал колени к груди и обхватил их руками.

– Красиво, правда? – после долгого молчания сказал Волчонок, подняв отколовшийся кусочек покрытия и бросив его с крыши. – Это место такое оторванное от нашей с тобой реальности… Ты будто стоишь на вершине мира, и можешь коснуться звезд рукой, и одно только неверное движение заставит тебя упасть в никуда…

И пусть здесь действительно было красиво, Люмиусу вовсе не понравился до странного жадный взгляд, которым он смотрел вниз.

– Что ты тут делаешь? – спросил он, желая переменить тему.

– То же, что и ты, – пожал плечами омега. – Я часто прихожу сюда, пока Маис спит. Мне кажется, это лучшее место во всей школе… а может, и в мире.

– Даже лучше родного дома?

Этот вопрос заставил Волчонка поморщиться.

– Не говори мне про дом… – он опустил голову. – Мой дом – там, где Маис, а в его доме уже все готово, но не для меня… Кроватка, погремушки, бутылочки, целый шкаф детских вещей – все это только и ждет того дня, когда мы закончим школу… Когда можно будет снять предохраняющее заклинание, – он с раздражением дернул ошейник, будто ему слишком сильно давило на кожу. – Ради того, чтобы закончить школу вместе, мне даже пришлось осваивать ускоренную программу – я на год младше Маиса, а ему хотелось, чтобы мы были в одном классе…

Как это часто бывало рядом с Лукрецием, Люмиус не знал, что сказать.

Будто назло, ему так и вспомнилось сегодняшнее утро, когда первым уроком была гимнастика – как Волчонок ни пытался переодеваться, максимально закрываясь, фиолетовые полосы у него на бедрах все равно были видны всем и каждому…

– Я сам не понимаю, когда в его голове поселилась мысль, что все, абсолютно все его желания должны исполняться, – тяжело вздохнув, Лукреций закрыл лицо руками. – Я помню его совсем другим…

– А вы что, давно знакомы?

– С самого детства, – очередной кусок черепицы улетел вниз. – Он мой двоюродный брат…

Люмиус чуть не упал с крыши от таких новостей.

– Но разве его не должны были посадить, а тебе – найти другого хозяина?!

– Будь он моим родным братом, так бы и случилось, но суд решил, что все законно, – стиснув зубы, Лукреций поднял взгляд в небо и тихо повторил: – Законно…

Старый ржавый флюгер натужно скрипел, поворачиваясь в разные стороны.

Луна наполовину скрылась за облаками.

И почему случай постоянно, раз за разом, сталкивал их?

Они были полными противоположностями друг друга – альфа, который хотел быть омегой, и омега, которого собственная роль тяготила, наверное, больше кого бы то ни было…

– Ты воспользовался оракулом?

– А? Да…

– Я рад, – поднявшись на ноги, Волчонок отряхнул мантию сзади. – По крайней мере, тебе есть, с кем связываться…

До коридора они дошли вместе, а потом уже каждый побрел в свою сторону.

К своим альфам.

И к своим обычным жизням.

========== Часть 6 ==========

Мысли Люмиуса витали где-то далеко-далеко от скучной реальности.

У Гервина еще с прошлого вечера поднялась температура, и сейчас он лежал в лазарете, что, конечно, не могло не беспокоить.

Не говоря уже о том, что ботаник пропускал очень интересное событие – экскурсию в пригород…

В последнее время учеников просто-таки баловали вылазками за пределы школы.

Отправка начиналась сразу же после Построения – оно, видимо, в глазах учителей было настолько важным, что его, в отличие от уроков, не следовало отменять – разумеется, не для тех, кто в этот раз попадал на сцену.

Люмиус судорожно вспоминал, есть ли за ним грехи на этой неделе – и, к счастью, их не находилось.

Не считая, конечно, той стычки в классе с Горковски – но тогда все трое участников действия отделались объяснительными в четырех экземплярах каждый, а больше парень нигде не прокололся – разумеется, так, чтобы это было заметно.

Знакомое имя заставило его встрепенуться и вынырнуть из своих мыслей, обратив внимание на сцену.

В отличие от него, Маис оказался в ударе.

Потому что не надо было ни с того ни сего кидаться на Люма в коридоре, выкрикивая какую-то чушь про то, что он соблазняет Лукреция и окажется за это в тюрьме, да еще когда мимо проходил учитель, видевший все от начала и до конца!

Когда омегу берет чужой альфа, руны на ошейнике становятся красными и не погасают – поэтому Горковски только навлек на свою голову лишние неприятности такими заявлениями…

А когда на контрольной по арифметике его нарочно отсадили подальше от Волчонка, не надо было пытаться списать у других и вдобавок хамить преподавателю, будучи раскрытым!

Так что – он сполна заслужил то, что его ждет…

Люмиус злорадно хихикал про себя, мысленно потирая руки.

Горковски поднялся на сцену размашистым шагом, улыбаясь – видно, он пытался нагнать на себя браваду – но, когда он увидел вблизи розги, весь его настрой пропал.

Кинув мантию на стоящий рядом стул, он попытался лечь на лавку, не сняв штанов, но помощник учителя в достаточно резкой форме напомнил, что демонстрация голого зада перед всей школой только усиливает воспитательный эффект – и делать было нечего, Горковски пришлось раздеваться…

В полной тишине, которую не прерывал ни единый шепоток, свистнули прутья.

Даже издалека было видно вспухшие красные полосы, выступившие на коже.

Поначалу издавая лишь слабые стоны, Маис всего лишь через несколько ударов начал откровенно кричать и хныкать, дергаясь так, что его пришлось удерживать на месте – но наказание должно было быть доведено до конца…

Люмиус не сразу обратил внимание на выбравшегося в первый ряд их классного строя Лукреция.

Омега стоял, сложив руки на груди, и, не отрываясь и не жмурясь, как это делали многие особо впечатлительные, смотрел на сцену.

Его ноздри раздувались, губы были плотно сжаты, а глаза блестели…

“Да ему нравится”, – вдруг понял Люм. – “Он просто получает от этого удовольствие, и все тут!”

Но можно ли было его в этом винить?

***

Колеса стучали мерно и без перерыва, будто это билось чье-то большое железное сердце.

За окном проносились одни бесконечные зеленые поля – как здорово бы было полежать на траве, смотря в небо!

Весь вагон был заполнен учениками, но их возбужденные, радостные голоса проходили мимо ушей Люмиуса, ведь он сидел в своем купе совершенно один.

И, как всегда, его это не беспокоило.

Он скучал по Гервину.

Наверняка тот очень расстроится из-за того, что не был в поездке…

Вдруг дверь в купе резко распахнулась, заставив Люма подпрыгнуть от испуга.

– Значит, так, Златовласка, – с порога заявил Лукреций, падая на сиденье, – со мной никто ехать не хочет, поэтому я вынужден буду терпеть твое общество… Будь добр, не дыши в мою сторону, ладно?

Эта, мягко говоря, своеобразная манера общения, приправленная ненавистной “златовлаской”, заставила бы Люмиуса испытывать желание прибить кого угодно… но только не Волчонка.

Кажется, он уже успел привыкнуть, как бы странно это ни звучало.

– А почему ты не остался в школе? Твоего альфу же наказали…

Лукреций лишь фыркнул и махнул рукой в ответ.

– Хоть ты не начинай, а? Я ему не придаток и не сиамский близнец, пусть сам расплачивается за свои грехи! Нет, я должен всегда быть рядом по закону, но ходить куда-то в одиночку мне не запрещено… пока что, – с мрачным видом он почесал шею. – С-сука…

Серый шлейф дыма волочился за поездом.

На другом конце вагона появился продавец, предлагающий чай, кофе и закуски.

– Я слышал, твой сосед по комнате болеет? – вдруг спросил Лукреций, глядя на Люмиуса исподлобья.

– Да, болеет, как раз думал после поездки навестить его…

– В тамошних туристических лавках продаются апельсины в шоколаде и пушистые мурлыкающие носки, – беззастенчиво улегшись на побитый молью диванчик, Волчонок уставился в потолок и сложил руки за головой. – Возьми ему, мне кажется, он будет очень рад…

***

Стая птиц, громко хлопая крыльями, сорвалась со сводов церкви – начали звенеть колокола.

Этот звук заставил Люмиуса покрыться мурашками, хотя из храма они вышли не далее как минут пять назад.

Церковь стояла на утесе, заросшем травой, и практически прямо под ней шумело море.

Собравшись в небольшие группки, школяры разговаривали, смеялись, разворачивали узелки и показывали друг другу безделушки, купленные в местных магазинах – и только вокруг Люма никого не было.

И пусть он постоянно убеждал себя изо всех сил, что не нуждается в чужом обществе, все равно в такие моменты на него находила непонятная тоска.

Радовало только одно – что до возвращения в школу осталось немного.

Без цели оглядываясь по сторонам, Люмиус вдруг увидел ученика, что сидел вдали ото всех на самом краю утеса.

– И что ты тут стоишь надо мной, как идиот?! – не оборачиваясь, рявкнул на него Лукреций, чтобы через несколько секунд совершенно нормальным тоном попросить: – Оторви, пожалуйста, этикетку, у меня длины ногтей не хватает…

Этикетку предлагалось сорвать с бутылочки из темно-зеленого стекла, с очень длинным и тонким горлышком и залитой воском пробкой.

Надпись говорила сама за себя.

– “Против течки”? – хмыкнув, Люмиус все же отодрал липкую бумажку и, скрутив ее в шарик между пальцев, бросил на землю.

– Совершенно верно, – невесело улыбнулся Волчонок, убирая препарат в сумку. – Буду очень признателен, если ты ничего не скажешь Маису, а то он думает, что я пью отвар для укрепления иммунитета…

– Я нем, как рыба, – Люм осторожно присел рядом с ним на траву. – Но чисто ради интереса – зачем?

– Чтобы не было течек, очевидно же! Правда, если бы их не было совсем, это вызвало бы беспокойство, так что я развожу зелье до самой малой концентрации…

– И все же, повторюсь, зачем? – подобрать слова было не так-то просто. – Течка – это ведь нечто уникальное, неповторимый опыт, то, что могут пережить не все…

– … так же, как и роды, но что-то никто в экстазе рядом с акушером не заходится, – перебил его Лукреций и сипло рассмеялся. – Какой же ты кретин! Ты не знаешь ни черта, а туда же, рассуждать…

– Ну, хорошо! – самолюбие Люмиуса было задето, но он старался не подавать виду. – А на что тогда, по-твоему, похожа течка?

– На что?..

Отвернувшись от него, Волчонок устремил взгляд вдаль, на плещущиеся волны.

Наверное, он собирался с мыслями – но Люмиуса знакомо бросило в дрожь.

Это непонятное, болезненно-жадное выражение лица он уже видел тогда, на крыше…

– Это ад, Люмиус.

Сорвав одуванчик, Лукреций подставил его порыву ветра, и пушистые белые семена отправились в свое путешествие.

– Ад, – повторил он, отбросив голый стебелек в сторону. – У тебя все болит, ты горишь, как в лихорадке, из тебя течет смазка, будто из водопада, а самое главное – у тебя нет гордости… Ты хоть перед самим дьяволом раздвинешь ноги, лишь бы избавиться от этих мучений… Смыслом всей твоей жалкой жизни в это время становится член, и ты ничего не можешь с этим поделать! Ничего! – прикусив губу, он закрыл лицо руками и начал медленно раскачиваться на месте. – Я не могу к этому привыкнуть до сих пор, в моей голове я – все еще бета… Вот поэтому я и пью зелье. Полностью от течек я избавиться не могу, но в моих силах хотя бы сохранить разум и хоть какое-то достоинство…

Этот рассказ произвел на Люма впечатление.

Он был искренне уверен, что течка – это прекрасно, и мечтал о ней, как о неопровержимом доказательстве того, что все же смог стать самим собой – но оказалось, что не все так просто.

Быть может, дело было лишь в восприятии разными людьми одного и того же явления – но он поставил в уме галочку: тоже купить зелья. На всякий случай, всего лишь для того, чтобы суметь при нужде контролировать собственную физиологию…

– Будешь?

В руках у Лукреция было два узелка.

– Я сделал обед на нас с Маисом, а его наказали, – равнодушно пояснил он. – Не пропадать же добру, верно?..

***

– Паскуда! Предатель!

– Не кричи на меня!

– Я имею полное право на тебя кричать! Как ты мог оставить меня в школе одного?!

– Что я теперь, и шагу без тебя сделать не могу?

– Вот именно, не можешь! Ты мой омега!

– Верно, я твой омега, но ты хоть раз спрашивал, хочу ли я им быть?..

Безобразный диалог прервало не менее безобразное рукоприкладство.

– Все, с меня хватит! Я совсем недавно тебя наказывал, но, похоже, тебе это не помогло – что ж, придется повторить!

– Да пожалуйста, – угрюмо подытожил Волчонок, держась за покрасневшую щеку, и Горковски, постоянно оглядываясь, практически потащил его в общежитие, крепко держа под локоть.

Они не знали, что у их ссоры был свидетель, спрятавшийся за углом.

Свидетель, все хорошее настроение которого как ветром сдуло.

Свидетель, под мышкой которого была зажата коробка апельсинов в шоколаде, а в кармане тихо урчали цветастые шерстяные носки…

Комментарий к

Автору продлили больничный, и он, несмотря на свой кашель а-ля “умирающий бомж”, стоически продолжает писать…

========== Часть 7 ==========

В это утро Люмиус никак не мог успокоиться.

Он то ходил по кругу, то присаживался, то снова вскакивал, нервно присвистывая и хрустя костяшками пальцев, и ничто не могло заставить его усидеть на месте…

Наконец, дверь лазарета распахнулась, и доктор позвал его.

– Думаю, уже можно его выписывать, температура пришла в норму, кашля нет… Проходи, помоги своему другу собраться!

Гервин нашелся там же, где и он и был последние несколько дней – сидящим на кровати за ширмой.

Его лицо уже не сливалось по цвету с белоснежной больничной пижамой, что очень обрадовало Люмиуса.

С растрепанными волосами и без очков он казался очень непохожим на самого себя в обычной жизни, но было в этом что-то по-своему притягательное…

Оглянувшись по сторонам, Люм чуть наклонился и поцеловал соседа в щеку.

– Ох ты ж! – только и смог сказать тот, накрывая место поцелуя ладонью и краснея, как маков цвет.

– И после всего того, что было, тебя это удивляет?

Люмиуса сильно забавляла такая реакция Гервина на самые, как ему казалось, простые и невинные вещи, но времени у них было не так много.

– Я тут тебе твои шмотки принес, одевайся быстрее!

– Отвернись! – ботаник, казалось, был совсем недалек от того, чтобы начать пускать пар из ушей.

– Ой, да что я там не… ладно, ладно!

Посмеиваясь, Люм демонстративно вышел на другую сторону ширмы.

Ожидание стало немного легче переносить, и все равно – никогда раньше он еще так не волновался!

Особенно, учитывая то, какое важное событие ждало их впереди…

– Ты все?!

– Еще нет! – Гервин чертыхнулся. – Не могу завязать галстук…

Люмиус молча перешагнул обратно за жесткое полотно.

Несколько почти машинальных движений – и непослушная лента оказалась аккуратно завязана в узел.

Он немного помедлил, затягивая галстук на шее соседа.

– Ты все помнишь? – прошептал он практически ему на ухо. – Не подведешь?

– Постараюсь… – сглотнул Гервин.

Представление начиналось.

***

Еще задолго до того, как Люмиус дошел до столовой, неприятные запахи оттуда ударили ему прямо в нос, но это были обычные прозаические мелочи.

Гораздо хуже были противные ощущения, что только усиливались с каждым шагом, но парень старался не замечать их – дыша полной грудью и сжав кулаки, он шел вперед, смешавшись с толпой, и его сердце, стремясь выпрыгнуть из груди, стремительно билось где-то у горла.

Наконец, он вошел.

Все ученики из всех классов уже сидели за столами, и, казалось, лишь он один торчал посреди столовой, как дурак.

Это и правда лишь казалось.

К нему навстречу уже шел Гервин, и даже издалека было видно, как у него дрожат губы.

В суматохе никто не обращал на них внимания – и никто не видел, как Гервин остановился на несколько секунд, с испугом глядя на Люма, а тот едва заметно кивнул ему, давая отмашку…

“Только бы никто из нас не подкачал… Господи, пусть все пройдет, как надо!” – с ужасом подумал Люмиус за мгновение до того, как по всему помещению раздался крик:

– Иди сюда, шлюшка!

И, не успел он и ахнуть, как его малахольный сосед, ботаник и скромняга, одним махом скинул с чьего-то стола все тарелки и стаканы, и они с ужасным грохотом разбились, подняв невообразимый бедлам – но это было только начало, и вот уже Люмиус оказался прижатым лицом вниз к освободившемуся месту, и Гервин, упираясь коленом ему в поясницу, достаточно больно выкручивал руку…