Текст книги "Ёкай"

Автор книги: Валерий Лисицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

– Когда я видела… Когда я думала, что вижу мертвецов.

– Соня, – теперь вздох был абсолютно явственный. – Ну ты же сама знаешь, что…

– Что у меня были галлюцинации и расстройство сна. И что ты учил меня просто их игнорировать, не обращать внимания. Что они безвредны я тоже помню, потому что их родило моё воображение. Я именно это себе и сказала тогда, чтобы мимо неё пройти, и…

– Соня! – отец повысили голос, но тут же заговорил тише. – Я понимаю, что тебя это беспокоит. Понимаю, что ты напугана. Что тебе не хочется, чтобы всё это вернулось. И мы уже говорили: это в прошлом. Всё, что с тобой тогда творилось, мы смогли поправить.

Соня кивнула, забыв, что собеседник её не видит. Потом негромко ответила:

– Да. Я знаю.

– Вот и не переживай! Серьёзно, Соня, это всё уже преодолено. Не накручивай себя зря. Ты у невролога была, кстати?

– Да, вот по пути назад и встретила её.

– И что врач сказал? – отец проигнорировал вторую часть фразы.

Соня вздохнула.

– Что я восстановилась.

– Ну вот видишь! Всё у тебя хорошо!

– Угу…

Соня не узнала, собирался ли отец сказать ей что-то ещё, потому что в этот момент в трубке появился новый голос:

– Ту! Ту-у-у!.. Ну еда же горит, ну ты где?

– Иду! – выкрикнул отец мимо трубки и тут же продолжил в динамик: – Дочь, пора бежать. А то без меня пожар, потоп и землетрясение.

– Да-да, конечно. Пока, пап.

– Пока, дочь. И запомни, прошлое осталось в прошлом. Оно не вернётся. Да?

– Угу. Пока.

Отец повесил трубку, не попрощавшись во второй раз. И телефон тут же коротко взвизгнул вибрацией. Это ведь была неправда, что прошлое остаётся в прошлом. Иногда оно всё же протягивает холодные костлявые руки и хватает за глотку, не давая вздохнуть. Прошлое пишет письма на хрупкой старой бумаге. Прошлое совершает звонки с номеров, давно исчезнувших из телефонных книг. Прошлое смотрит с забытых фотографий в пыльных альбомах. И как оказалось, прошлое пишет в социальных сетях. Печатает чужими руками: «Привет, как дела?», и ставит смайлики.

Соня отбросила телефон, словно он превратился в мохнатого паука, пригревшегося на ладони.

ПРЕОБРАЖЕНИЕ

К следующему утру раздражение Дарьи никуда не делось. Только теперь оно было направлено не на старуху, занявшуюся вдруг самодеятельностью, и не на неизвестную «китаяночку», а на цель поближе. Ей казалось, что Степан собирается чересчур медленно, обязательный утренний кофе пьёт чересчур громко, да и вообще ведёт себя так, будто нарочно пытается досадить. Но хуже всего было даже не это.

– Какого хрена она тебе не отвечает, Стёпа? – порыкивала девушка, вышагивая взад и вперёд по однокомнатной квартире, как тигр по клетке. – Вы с ней встречались же, ну?!

– Встречались… – вяло отвечал парень. – И что?

– Это у тебя надо спросить… Всё, давай, иди работу ищи! Просидел вчера весь день за игрульками.

Парень закатил глаз и горестно всплеснул руками.

– Слушай, ну какие игрульки? Я вчера весь день по собеседованиям мотался. Присел поиграть прямо перед твоим приходом. Ну не берут меня! Опыта мало, образование не то… за нормальные деньги не устроиться!

Дарья, собиравшаяся было отправиться в комнату, рывком развернулась. Молодой человек отпрянул к входной двери. Девушке не потребовалось даже ничего говорить. В её прищуренных глазах вспыхнула такая ненависть, что он, высокий и плечистый, показался вдруг самому себе слабым и маленьким, беспомощным, как кролик.

– Ладно, я иду, иду, чего ты сразу…

Дарья отправилась в комнату, не прощаясь. Входная дверь хлопнула, когда она уселась за подобие туалетного столика, собранного из письменного стола, настольной лампы без плафона и принесённого из прихожей мутноватого квадратного зеркала.

– Засранец! – прошипела она и тяжело вздохнула. – Скорее бы всё это кончилось уже!

Несколько раз глубоко вздохнув, успокаивая нервы, Дарья принялась за работу. В первую очередь она пристально осмотрела своё лицо, невыразительное и блёклое, бледнокожее, испорченное несколькими воспалёнными угрями – платой за обилие косметики. Придавила ободком жёсткие, пережжёные краской волосы, хотя в этом и не было необходимости, ведь на лицо они всё равно не падали, торчали в разные стороны, как солома. Потом девушка открыла выдвижной ящик и в задумчивости уставилась на его содержимое. На всё то, что Степан называл барахлом. Всё то, что она сама называла магией. Ещё одной магией.

Она принялась за дело уверенно – сказывался богатый опыт. Если рука набита, то ничего сложного в этом нет. Выровнять тон и текстуру кожи, спрятать угри и замазать бледные веснушки, рассыпавшиеся по носу и щекам – одно средство. Сделаться немного темнее, придав смуглость, свойственную людям южных кровей – другое. Не забыть про шею и верхнюю часть груди, чтобы не возникало бросающегося в глаза контраста. Затем приходит черёд теней. Для этого нужно знать анатомию, но совсем немного, буквально по верхам: выделить скулы, сделать щёки визуально менее округлыми. Несколько штрихов на крыльях носа – и из славянского курносого он превращается в тонкий, чуть длинноватый и куда более подходящий новому облику. Контур губ поддаётся корректировке ничуть не сложнее, несколько минут работы – и данные природой, тонкие и бескровные, они превращаются в чувственные, полные и тёмные, будто налитые кровью. Тени на нижних и верхних веках заставляют глаза выглядеть больше, а взгляд делают томным и пронзительным. Цвет радужки легко меняется линзами, превращающими водянисто-голубой окрас в тёмно-карий. Вот с этим ей повезло, если бы радужка от природы была тёмной, то сделать глаза светлыми было бы куда сложнее.

Пристально оглядев своё отражение, Дарья усмехнулась. Прочистив горло, она произнесла, пробуя разные тембры и интонации:

– Я вижу, вижу… Кхм… Я вижу! Вижу! Так… Я… ви-и-ижу! Нормально.

Завершил образ тяжёлый парик. Тёмные волнистые локоны легли на плечи, одновременно придавая её облику загадочности и делая лицо ещё более худым и вытянутым. В сочетании с массивным «золотым» ожерельем это будет смотреться как надо. Она скинула халатик из искусственного шёлка с вышивкой, пародирующей азиатский рисунок, и направилась к шкафу. Лифчик с эффектом пуш-ап увеличил грудь, а кофточка с глубоким вырезом удачно её подчеркнула. Юбку Дарья на всякий случай также подобрала подходящую – длинную, из тонкой летящей ткани. Просто если придётся встать перед клиенткой во весь рост.

К десяти утра она уже была готова. Плотные шторы погрузили комнату в таинственный полумрак, а купленная на китайском сайте гирлянда с тонкими свечами через дешёвую веб-камеру должна была производить впечатление настоящих свечей, при этом не чадя и не нагревая воздух. На всякий случай выждав ещё несколько минут и как раз успев перекурить, Дарья запустила программу для видеосвязи и позвонила клиентке.

Когда на экране возникло лицо немолодой женщины, девушка уже была полностью в образе. Она расслабленно откинулась на спинку компьютерного кресла, прикрыла глаза и сплела унизанные массивными перстнями с фианитом пальцы.

– Здра-а-авствуйте, Ага-а-ата… – залебезила толстушка на экране, изгибаясь в подобострастном поклоне.

Дарья помолчала некоторое время. Её взгляд цепко ощупывал лицо собеседницы, определяя, в каком та находится настроении. Интуиция работала на полную, в голове уже выстраивался примерный план беседы.

– Здравствуйте, Надюша, – наконец, снизошла Дарья-Агата до ответа. – Рассказывайте, как ваши успехи?

Полная женщина едва уловимо нахмурилась, и девушка среагировала на опережение:

– Впрочем, не утруждайте себя. Я вижу. Вижу и так.

– Ч… Что вы видите, Агата?

Дарья позволила лёгкой улыбке чуть тронуть уголки её губ.

– Что мы недооценили вашу соперницу, Надюша. Мы думали, что на её стороне только молодость и наглость, но… – она подняла руку и тут же уронила её на колено, словно не имела сил держать в воздухе.

– Но? – задохнулась клиентка.

– Но всё не так просто. Она беспринципна. Она зла. И она не чурается плохих методов, – Дарья сделал паузу и наклонилась к камере, следя, чтобы свечи отбросили глубокие тени вокруг её глаз. – Очень плохих.

– О господи мои!

Клиентка несколько раз перекрестилась лихорадочными движениями и закатила глаза, силясь разглядеть небо через серый потолок. Возможно, так лишь показалось Дарье, но в глазах у неё даже блеснули слёзы. Девушка позволила своей мнительной жертве недолго помариноваться в собственном страхе. Давить было нельзя. Лучше пусть сама себя накрутит.

– Порча! – наконец, процедила она замогильным голосом. – Порча на вас и очень сильный приворот на вашего мужа.

Надежда охнула и слёзы уже по-настоящему брызнули из её глаз. Она закрыла лицо ладонями, закачалась на стуле и, кажется, зашептала молитву.

– Она же к нам домой приходи-ила-а-а! – провыла женщина. – Что же падлюка-то така-а-ая! Бо-о-оже…

И она зашлась в рыданиях, искренних и горьких. Дарья скорчила сочувствующее лицо и постаралась говорить как можно проникновеннее, низким грудным голосом:

– Ну, ну. Сейчас не время раскисать, Надюша. С порчей она совсем недавно обращалась к ведунье, так что у нас есть ещё время. Я вовремя всё разглядела. Ещё пара дней – и было бы поздно. Но сейчас вас ещё можно спасти. Вы слышите меня, Надя?

Женщина с трудом взяла себя в руки и кивнула.

– Да, Агата. Простите. Просто я так нервничаю, так переживаю! Я же люблю его, понимаете? А он… он…

– Ничего, ничего. Он вас тоже любит, это я ясно вижу. Но защититься от приворота не так-то просто. Тем более, что ваш муж и не знает о нём. Вы ведь держите слово? Ничего ему не говорите?

– Нет, что вы… Я всё делаю по вашим инструкциям. Просто так тяжело всё в себе держать…

Надежда снова собралась заплакать, а этого допускать было нельзя. Дарья-Агата быстро проговорила, пока женщина не принялась истерить по-крупному:

– За любовь нужно бороться! Это наша женская участь. Так что давайте начнём. У вас есть дома соль?

– Соль? А, да, конечно…

– Несите!

Женщина послушно унеслась в сторону кухни. Дарье захотелось было расслабиться и выйти на мгновение из образа, но она сдержалась. Девушка уже нарывалась на ситуацию, когда клиенты вели видеозапись разговора, и нарочно отходили от камер, чтобы понаблюдать, как она ведёт себя в одиночестве. Поэтому она приложила кончики пальцев обеих рук ко лбу и зашептала какую-то белиберду, хмуря густо подведённые брови.

– Вот! Агата?

Дарья медленно отняла руки от головы и открыла глаза.

– Всё лучше, чем я думала, – проговорила она. – Ваша оппонентка обратилась не к самой опытной ведьме. Так что из-за порчи ничего страшного пока не случилось. Ставьте соль перед камерой.

Надежда послушно придвинула банку к крохотному окуляру. Банка была весёленькая, вся в красных зайчиках, жующих синюю морковь. Дарья-Агата протянула руку и зашептала, запрокинув голову:

– Змея подколодная, тварь хладокровая! Нет у тебя силы! Нет у тебя власти! Как песок просыпается, как вода утекает, как ветер уносится! Забери всю погань, что желала Надежде, да переживи втрое!

Заученные, пришедшие из смутных детских воспоминаний фразы закончились, так что дальше Дарья просто артикулировала непонятные сочетания звуков, ещё сильнее понизив голос. Через несколько минут она почувствовала, что достаточно. Важно было не перегнуть палку, превращая таинство в цирк.

– Всё… – она снова откинулась на спинку стула, и тусклый свет электросвечей весьма кстати заставил её кожу выглядеть бледной, обескровленной. – Эту соль кладите себе в еду неделю. И мужу тоже, это ослабит приворот. Через неделю бросьте в банку сгоревшую спичку и кофейную гущу, потом выкиньте в мусоропровод. Когда будете выбрасывать, прошепчите три раза: «Песок, вода и ветер».

– Песок, вода и ветер, – эхом повторила Надежда, прижимая к груди заветную баночку. – И всё? Олежка ко мне вернётся?

– Если повезёт – да, – подарила клиентке малую толику надежды ведьма. – Но этого я гарантировать не могу. Порчу мы точно снимем, а вот приворот… Приворот давно сделан был. Укрепился на вашем Олежке, пустил корни в душу.

– Ясно… – женщина поникла.

– Не отчаивайтесь. Мы только начали.

Дарья-Агата демонстративно поглядела на массивные часы, тяготящие левую руку.

– Простите, Надюша. Меня ждут и другие люди. Если что-то случится – вы знаете, как со мной связаться, да?

– Да, Агата, спасибо вам огромное! Вы так за меня боретесь…

– Людям надо помогать! – произнесла Дарья с улыбкой и мягко подтолкнула женщину в нужном направлении: – Все мы что-то даём друг другу…

– Ах да! – спохватилась Надежда. – Сегодня…

– Как обычно. И за соль – половину обычного.

– Конечно, конечно! Спасибо ещё раз… Вы мне так…

– Простите, Надюша, надо бежать. Удачи! Благословляю вас!

Дарья щелчком отключила связь, убедилась, что Надежда отключилась, и расхохоталась, далеко запрокинув голову.

– Ну и дура, твою мать, господи! Какая же дура!

Коротко брякнул мобильный – пришла смс об упавших на электронный кошелёк тридцати тысячах. Дура или нет – оплату Надежда никогда не задерживала.

*

Отец перезвонил в обед. Сам, что случалось с ним в последние годы всё реже. Соня, как раз направлявшаяся в кафе на обеденный перерыв, почувствовала, что сердце у неё забилось, а к горлу от беспокойства и смутного предчувствия подкатила тошнота. То Степан напишет, то отец позвонит… Отойдя на край тротуара, она встала вплотную к старому зданию, чтобы не мешать прохожим. Некоторое время девушка задумчиво глядела на вибрирующую в руке трубку, после чего медленно, нехотя смахнула вправо, принимая вызов.

– Да, пап, – проговорила она.

– Привет, Соня. Не отвлекаю?

Отец говорил сухо и сосредоточенно, отстранённо. Словно думал о другом. Впрочем, он всегда думал о другом. Даже когда мама спрашивала, любит ли он её, перед самым разводом.

И, словно подслушав эту мысль и торопясь её опровергнуть, отец торопливо произнёс:

– Ты прости, что вчера так получилось. Ну, с разговором. Время неудачное было, правда. В общем, хочешь сегодня встретиться? После работы. Поговорим нормально.

Соня замешкалась.

– Пап, я сегодня…

– Наташа с маленьким уедут. Уже уехали. Её родителей проведать. Вернуться только в субботу. А у меня выходной.

Соня, уже начавшая было путь вниз по улице в сторону ближайшего кафе, снова шагнула в сторону и привалилась спиной к стене. Ещё вчера ей и самой хотелось увидеться с отцом, обсудить с ним всё. А сегодня… сегодня было уже поздно. Желание прошло.

– Пап, я… – девушка сглотнула. – Не знаю даже. Честно.

Отец тяжело вздохнул.

– Ну, если надумаешь – я тебя жду. Позвони только заранее, чтобы я к чаю чего-нибудь купил, ладно?

– Ладно, пап.

Он явно почувствовал, что дочь закрылась от него, спряталась в своей раковине, к которой привыкла за прошедшие годы. Которую он сам и помог создать.

– Я люблю тебя, Соня.

Девушка вздрогнула. Такого он не говорил уже минимум год, с момента рождения второго ребёнка, которого молодая отцова жена упорно называла «первенец». Мальчик же. Девочки в этом вопросе не в счёт.

Она открыла рот, не зная, отвечать ли, но отец сам нашёл способ выйти из неловкого положения.

– Ладно, бежать пора. Пока, Соня. Заходи вечером, я буду ждать.

Девушка промолчала и на этот раз. Отцу снова пришлось действовать первым – вздохнув, он повесил трубку. Соня отлепилась от стены и пошла в кафе.

В «Граблях» в это время дня было достаточно многолюдно, но битком забитым заведение назвать язык не поворачивался. Девушка быстро прошлась с подносом вдоль стоек с едой, почти не глядя набирая какую-то снедь, привычно махнула над терминалом мобильником, расплачиваясь. Села она на втором этаже у окна – на своём любимом месте, откуда было видно денно и нощно суетливую Пятницкую.

Соня некоторое время полюбовалась разномастным народом, спешащим по горбатым булыжникам мостовой. Пробежала мимо стайка студентов. Прошмыгнули курьеры в ярких плащах, торопливо крутя педали складных велосипедов. Вразвалочку прошествовала дородная смуглая дама в сопровождении целого выводка крикливых детей.

Соня смотрела, но не видела. Она жевала пищу, но не ощущала вкуса. Её мысли были далеко от того места, где она находилась. Далеко во времени и пространстве. В прошлом, которое, вопреки всему, вовсе не желало оставаться позади, а, напротив, становилось всё более настойчивым.

Всё так же механически пережёвывая салат, Соня достала из кармана телефон и зашла в соцсеть. Семён не писал новых сообщений со вчерашнего дня, да и вообще не был онлайн с вечера. Девушка ткнула пальцем в текстовое поле, поглядела на мигающий курсор… но пальцы её так и не двинулись над клавишами. Содрогнувшись, она закрыла программу, заблокировала телефон и со стуком положила его рядом с чашкой чая.

Секундная слабость минула, и она тут же обругала себя дурой. Вот уж что из прошлого было ей нужно меньше всего – так это внук полусумасшедшей старухи.

«Бывший парень, едва не ставший…»

Доводить мысль до конца не хотелось. Она запихнула себе в рот огромную порцию салата разом, будто стремясь заткнуть рвущийся из глотки крик.

*

Степан замер в позе горниста, опрокинув над головой пивную кружку. Последние капли пенного напитка скатились в глотку, и жидкость тут же дала о себе знать с другого конца: парень аж поморщился от рези в низу живота. Стукнув опустевшей ёмкостью по столу, он поднялся, опираясь рукой на спинку стула и, зачем-то мелко кивая, направился в уборную.

В отличие от пятничных вечеров, когда в пивной, затерянной в тёмных дворах, яблоку негде было упасть, в четверг зал оставался полупустым. Несколько завсегдатаев-хроников, пара местных ребят, коротающих часы до темноты, когда начнётся настоящее веселье, да пять-шесть залётных. Вот и вся компания. Под пристальными взглядами парней с модными стрижками Степан пробрался через заведение, задевая бёдрами столы и стулья.

Толстая деревянная дверь, распахнутая нетвёрдой рукой, закрылась у него за спиной, отсекая звуки пьяной возни и болтовни. Осталась только заунывная безликая музыка. Стоявший в туалете холод, пахнущий хлоркой и лимоном, чуть отрезвил его. Степан глянул в зеркало, потянул вниз бледные щёки, пригладил волосы. Лицо было припухшим, под глазами залегли тёмные мешки.

– Дерьмо… – пробормотал он, ни к кому конкретно не обращаясь. – Китаяночка, всё такое…

Путь до писсуара оказался сложнее, чем представлялся ему поначалу. Несколько раз парня качнуло, и он едва не рухнул на кафельный пол. Достигнув цели, Степан со вздохом облегчения упёрся головой в стену и расстегнул ширинку. Моча с громким журчанием полилась в керамическую воронку. Стёпа снова вздохнул, протяжнее и радостнее. Боль медленно проходила, уступая место почти оргазмическому наслаждению.

И именно в этот момент в кармане джинсов ожил мобильный.

– Да твою же мать…

Звонила, разумеется, Даша. Кто же ещё? Есть такие люди, которые будто чувствуют, когда их звонки будут неудобны. И пользуются этим чутьём не по назначению.

– Да, привет… – пробормотал Степан, прижимая телефон плечом и одновременно пытаясь застегнуть штаны. Ремень никак не желал его слушаться.

– Ты трезвый? – без обиняков начала разговор девушка.

Степан ответил без секундного промедления:

– Да.

Дарья помолчала. Должно быть, взвешивала, раскрыть его маленькую ложь прямо сейчас или подождать до возвращения домой. Решив, что есть дела поважнее, она спросила:

– Эта твоя Соня тебе ответила?

Стёпа покачал головой и промычал:

– Не-а.

Ремень, наконец, поддался. Степан затянул его потуже и распрямился, беря трубку в руку.

– Слушай, Даша! – осмелев от выпивки, проговорил он. – Ты чего вообще доколотилась до меня с этой Соней? Чего тебе надо от неё?

– Она китаянка, Стёпа! – произнесла Дарья так, будто это должно было всё объяснить. – Соображаешь, что это значит?

– Да хоть, блин, негритянка! Какая разница? Какая-то девка, сто лет её не видел, столкнулась случайно со старухой, а ты уже завелась. Угомонись…

Дарья не ответила. Она молчала так долго, что Степан успел сперва вскинуть к потолку сжатый кулак, празднуя победу, а потом и взмокнуть, представляя, в какую ярость он привёл свою любовницу. Он как раз утирал ладонью ледяной пот со лба, когда девушка продолжила неожиданно мирно:

– Ну как скажешь. Не задерживайся сегодня особо, ладно? Я уже освободилась.

– Угу…

Дарья прощебетала что-то на прощание и повесила трубку, не дожидаясь ответа. Стёпа наклонился зачерпнуть воды из-под крана, чтобы побрызгать на лицо, и только тут увидел, как дрожат его пальцы.

*

Дарья, уже смывшая с лица косметику и переодевшаяся в старые пижамные штаны и растянутую футболку, бросила телефон на кровать.

– Тупой алкаш, твою мать! – рявкнула она в пространство.

Это помогло успокоиться.

– Ничего, сука, недолго терпеть осталось… Я тебе борзость-то поумерю…

Рывком поднявшись с дивана, она прошла в комнату. Торопливо просмотрела брошюрки, но ни одна не привлекла её внимания. Тогда она влезла на верхнюю полку шкафа и достала с неё маленькую книжецу. Усевшись обратно к столу, принялась бережно перелистывать жёлтые ломкие страницы, скользя взглядом по плохо различимым латинским буквам. Кое-где над словами виднелись написанные карандашом переводы. Несколько строк были исправлены, причём, судя по состоянию чернил и фиолетовым брызгам на бумаге – не один десяток лет назад, ещё перьевой ручкой.

– Так… Хм…

Дарья отыскала таблицу, в которую вперилась долгим задумчивым взглядом. Громоздкие латинские названия и цифры рядом. Сбивали с толку не только слова на мёртвом языке, но и то, что, по непонятному капризу составителей таблицы, веса разных ингредиентов указывались то в граммах, то в унциях, то в дробных частях фунтов. Сбиться было проще простого. Легонько скользя ногтем по бумаге, она принялась в который уже раз пересчитывать состав смеси.

*

Соня некоторое время постояла перед дверью, покусывая губы и то приподнимая руку, то вновь её опуская, но так и не дотрагиваясь до звонка. Время подбиралось к семи часам вечера, в подъезде было темно, и шнырял по углам ледяной сквозняк. Хотелось войти в тепло отцовского дома, оставить за дверью стылую осеннюю влажность, но она никак не решалась.

Соня знала, что можно оставаться близким с человеком, даже будучи далеко от него. Но также она знала, что это правило работает и в обратную сторону: быть близким и быть рядом – не всегда одно и то же. И всё же она заставила себя позвонить. Не то пожалела потраченного на дорогу времени, не то по старой памяти не посмела ослушаться отца.

Замок щёлкнул сразу же, и Соня задумалась, не ждал ли он, стоя с другой стороны, и подглядывая за ней в глазок. Или просто слушая, как она топчется на коврике.

– Соня! – улыбнулся он.

– Привет, пап, – ответила девушка, старательно вымучивая улыбку.

Отец обнял её, одновременно переводя через порог. Даже не так. Скорее заключил в объятия и затащил в квартиру. Нежно, но настойчиво. Соня не сопротивлялась, но и рук навстречу родителю не протянула – только наклонилась всем телом вперёд, крепко сжимая сумку. Отца это ничуть не смутило. Отстранившись, он осторожно пригладил волосы дочери, наклонил голову вправо, потом влево, разглядывая её, и, наконец, заключил:

– Какая ты у меня красавица!

– Спасибо, пап, – ещё раз улыбнулась Соня.

Вешая куртку на вешалку и переобуваясь, она тайком разглядывала отца и пыталась вспомнить, была ли у него на висках седина, когда они виделись в последний раз. Или это второе родительство так сказалось на почти пятидесятилетнем мужчине? За год, что прошёл с рождения сына и последней встречи с дочерью, морщины на его лице стали глубже, а тени под глазами – темнее. Но при этом он оставался таким же резким в движениях.

– Проходи на кухню, Сонечка, – рукой он указал направление. – Поужинаешь со мной?

– Нет, спасибо, я… – девушка запнулась, пытаясь придумать благовидный предлог, но не сумела и отделалась нейтральным: – Я не голодна.

– После работы-то? – отец, уже скрывшийся на кухне, высунул голову из-за угла. – Ну-ну… Как знаешь.

Соня прошла следом за ним и уселась на стул со странно выгнутой спинкой. Всё в этом доме было странным и незнакомым. Чужие запахи, чужие звуки. Даже свет фонарей за окном казался каким-то не таким, тусклым и болезненным. А саму себя она ощущала пришельцем, на отца смотрела, как на пленника в странном помещении. Приходилось прилагать усилие, чтобы не забывать, что это – жизнь, которую он сам для себя выбрал.

– Уютно у вас тут, – через силу произнесла Соня, оглядывая непривычный вычурный интерьер.

– Красиво, да? – мужчина не различил фальши в голосе. – Это Наташа всё. Она всю квартиру обставляла по своему вкусу, и мебель выбирала, и…

Он замолчал и поставил перед дочерью чашку горячего чая.

– Знаешь, – отец помялся. – Дед бы тобой гордился, я думаю. Он ценил вежливость.

Соня смутилась, не зная, что сказать. Вместо ответа взяла двумя руками чашку, осторожно подула на пляшущий над напитком пар и отхлебнула. Чай был дрянной, отдающий химией.

– Соня, я чего тебя позвал-то. Не просто так, понимаешь же. Да и Наташа не просто так уехала. Скажи, ты помнишь врача, который тебе в детстве помог?

Вопрос был неожиданным, и девушка едва не поперхнулась горячим чаем. Воспользовавшись удачным предлогом, она отставила чашку в сторону.

– По… Кхм! Помню, а что?

– А что было прямо перед тем, как мы к нему пошли, помнишь?

Это Соня тоже помнила ясно и отчётливо, и воспоминания были не из приятных. Она снова попыталась обойти острый момент, смягчая формулировки:

– Приехали дедушка с бабушкой из Кореи.

Отец хмыкнул, облокачиваясь о раковину, и почесал переносицу, на которой всё ещё была заметна тонкая бела полоса. Шрам, оставленный узловатой клюкой старика.

– Ну да, вот вроде того. Это за день до того было. Помнишь, что тогда произошло?

Соня поёжилась. Ей в тот момент было пять, но она быстрый, странно звучащий говор деда, кричащего что-то по-корейски, прочно отпечатался в памяти. Она не знала этого языка. Отец её не учил, а матери он вовсе был незнаком. Потом сквозь брань прорезался высокий, срывающийся от волнения голос отца:

– Не смей её так называть!

Он присовокупил к этому воплю ещё несколько фраз на корейском. Потом коротко свистнула трость, что-то влажно шлёпнуло, будто на кухне упал кусок мяса. Завыли в два голоса женщины: мать и бабушка. Они причитали на разных языках, но об одном. Рыдания – единственный подлинно интернациональный способ общения. Послышалась возня, что-то с треском посыпалось…

Соне было не до того. Насмерть перепуганная девчонка, неподвижно сидя на диване, глядела в экран выключенного телевизора. За толстым тёмным стеклом кривлялся, корча похабные рожи, мальчик лет десяти. Глаз на привычном месте у него не было – вместо них открывались и закрывались, щёлкая острыми треугольными зубами, два рта. Зато там, где у нормальных людей должен быть рот, у него влажно сверкал истекающий чем-то густым, вроде гноя, глаз. Существо ломилось в комнату, стучало ладонями по стеклу, билось в хрупкую преграду лбом. Соня сидела и ловила взглядом каждое его движение.

Потом дверь распахнулась. На пороге стояла мама, а за её спиной, мелко дрожа, переминалась с ноги на ногу сухопарая женщина, уже вплотную подошедшая к границе, за которой её ждало старческое увядание.

– Соня, к тебе тут бабушка, – с трудом произнесла мама. Её голос дрожал, дыхание с шумом вырывалось из груди, будто она говорила сквозь слёзы. На щеках матери горел лихорадочный румянец, но они оставались сухими.

Мама отодвинулась в сторону, как только Соня обернулась на голос. Пожилая женщина ринулась вперёд, сжала девочку в быстрых горячих объятиях, пахнущих нафталином, ландышем и чем-то ещё, едва уловимым, пряным. Она тоже заговорила на корейском, но у неё он скорее напоминал голубиное воркование, чем злобное пыхтение, как у деда. Соня слушала, не понимая ни слова.

Бабушка отстранилась, прижала ладонь к груди, потом провела ей по голове внучки. На покрытом тонкими ещё морщинами лице мелькнула улыбка, неискренняя, но странно тёплая. Сунув руку в карман, бабушка вытащила из него что-то, что так же торопливо сунула Соне в руку. Она собиралась произнести очередную непонятную фразу, но запнулась, бросив взгляд на экран телевизора. В прихожей что-то резко и зло гавкнул дед. Не смея ослушаться, женщина поднялась на ноги, поцеловала девочку в лоб и вышла из комнаты. Из прихожей снова зазвучали голоса.

Соня повернулась обратно к выключенному телевизору и вздрогнула. Не от страха, от неожиданности. Мальчик с глазами-ртами исчез. Как выяснилось позже – навсегда…

Соня отлично помнила тот вечер. Помнила своё единственное краткое свидание с бабушкой. Но предпочитала держать эти воспоминания при себе. Поэтому отцу она ответила кратко:

– Смутно помню. А что?

– Да ты понимаешь… Наташа вчера после твоего звонка стала разбирать вещи Маратика. Ну, я пока на кухне занят был, она… В общем, вот.

Он сунул руку в карман домашних штанов и смешался окончательно, крепко стиснув что-то в кулаке. Соня почувствовала, как по спине побежали мурашки, и поняла с болезненной ясностью: не стоило ей приезжать. Вот оно, прошлое. Не смогло заставить врасплох, не смогло прикрыться полузабытым лицом. И потому зашло с другой стороны. Прошлое – беспощадный зверь, бегущий за каждым из нас по пятам. Никто и никогда не знает, когда на него набросится его персональное чудовище.

Сонино чудовище оказалось крохотным. Оно вольготно уместилось на ладони отца, которую он протянул ей, раскрытую, потную и чуть дрожащую. Мужчина достал из кармана глиняный кругляш, на котором было изображено хмурое лицо, скалящее зубы в жутком подобии улыбки. Поделка, покрытая чуть облупившейся глазурью, походила на брелок, но сверху у неё не было колечка с цепочкой, чтобы крепить на ключи. Зато с слева и справа из глины торчало по три кусочка бечёвки с нанизанной на каждую из них бусиной цветной бусиной. Две красные, две зелёные и две белые.

– Короче говоря, – глухо пробормотал отец. – Это лежало у Маратки в игрушках. Ума не приложу, как оно туда попало. Я эту… – он явно проглотил слово «дрянь». – Эту штуку не видел уже не помню даже, сколько лет.

Он продолжал говорить, но Соня не слушала. Она протянула руку к своему давно позабытому амулету, навсегда оставившему ей привычку хвататься за левый карман, как только в поле зрения показывалось что-то необычное. Кончики её ногтей уже почти коснулись вещицы, но девушка отдёрнула руку в последний момент.

– Пап…

– Соня, ты разве его не забирала с собой?

Она покачала головой. Лицо на глиняном кругляше смотрела на неё строго. Обвиняюще. Обиженно.

– Я даже не помню, когда я его видела в последний раз. Ума не приложу. Он просто… Просто пропал когда-то.