Текст книги "Ёкай"

Автор книги: Валерий Лисицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

ПРОШЛОЕ

Соня сбилась с шага и остановилась, прижав руку к груди. Сердце судорожно застучало, кровь загрохотала в висках. Опять! Опять! Девушка пошарила рукой в пустом кармане, сжимая и разжимая пальцы, отыскивая что-то, чего там не могло быть, и попыталась шагнуть вперёд, но не смогла. Тело повело влево, вправо и, наконец, она замерла в странной позе, привстав на носочки и ссутулив плечи.

Старуха на лавочке определённо была мертва. Соня опять видела мёртвых людей.

– Да не может быть!.. – прошептала она.

Но это было так. Со своего места девушка могла разглядеть даже тёмные разводы гнили, пятнающие сухие костлявые кисти. Ей казалось, что до неё долетает тонкий аромат тления, сладковатый и навязчивый, оседающий желтоватым налётом на языке.

Пальцы до боли сжались в пустом кармане. Соня медленно вдохнула, с шипением выпустила воздух сквозь зубы. Подождав, пока пульс не перестал грохотать в ушах тревожным набатом, пересилила себя и двинулась вперёд, старательно не глядя в сторону лавки.

– Тихо, тихо, – уговаривала она саму себя вполголоса. – Тихо и спокойно… Ничего она мне не…

– Сонюшка? – раздался сиплый голос, заставив её вскрикнуть и дёрнуться в сторону.

Мёртвая бабка не обратила на Сонину реакцию внимания. Задрав голову, она прищурилась и снова шамкнула беззубым ртом:

– Сонюшка, ты?

Ещё мгновение ледяной ужас держал Соню в объятиях, а затем исчез, смытый жгучим стыдом. Потому что старуха была живой. Иссохшей, как мумия, горбатой, морщинистой, но живой. Разводы гнили на коже оказались попросту старческими пятнами. Больше того – Соня её узнала. Как полузабытый образ из детства, но всё же.

– Екатерина… – Соня помялась, вытаскивая из памяти отчество. – Екатерина Матвеевна?

– Меркуловна! – поправила старуха беззлобно. – Узнала меня, Сонюшка?

Девушка расслабленно рассмеялась, приблизилась к лавке на два шага. Обруч паники, сдавливавший грудь, исчез.

– Конечно, Екатерина Меркуловна! Узнала!

Екатерина Меркуловна улыбнулась ещё шире, обнажив коричневатые пеньки зубов, и похлопала сморщенной рукой по доскам лавки. Девушка замотала головой, но… но она никогда не умела спорить. Тем более, с дряхлыми стариками. Соня послушно уселась подле бабки, постаравшись не коснуться её. Впрочем, это было напрасное усилие: Екатерина Меркуловна неожиданно быстрым птичьим движением ухватила девушку за локоть.

– Давно я тебя, Сонечка, не видела-то, давно… Ты же переехала от нас, да?

– Угу…

Соня, не переставая улыбаться, попыталась осторожно освободить руку, но тщетно: бабка держала крепко. Девушка даже задумалась, осознаёт ли та, насколько сильно её узловатые пальцы сжимают чужое предплечье. Не позволять приветливому выражению сползать с лица становилось всё сложнее.

– А тут ты зачем же? – поинтересовалась Екатерина Меркуловна. – Навестить нас приехала?

Девушка почувствовала, как её улыбка превращается в косую ухмылку, но старуха не придала гримасе значения. Не посчитала нужным придавать.

– Да вот, – Соня неопределённо махнула свободной рукой в сторону входа в поликлинику. – К врачу зайти нужно. Там, где живу сейчас, специалистов нет, а тут есть. Ну, так и совпало…

Она запнулась, поняв, что рука на её предплечье разжалась. Екатерина Меркуловна закивала мелко и часто, как болванчик.

– Беги тогда, Сонюшка, беги-беги… Я уж домой собиралась, вот присела отдохнуть и тебя встретила. А ты беги, беги, не опаздывай.

И старуха вдруг расслабилась. Морщинистое лицо с тяжёлыми набрякшими веками как-то разом посветлело и разгладилось. Даже в глубине глаз, тронутых старческой мутью, мелькнуло искреннее тепло. Соня торопливо кивнула и встала. Она уже было шагнула к белым двойным дверям, но, проклиная своё мягкосердечие, обернулась. Бабка всё же была не совсем чужим человеком.

– Екатерина Меркуловна, а у вас-то что случилось? Вы ведь тоже у врача были? Всё в порядке?

Сгорбленная тень человека, некогда молодого и жизнерадостного, снова улыбнулась, на этот раз совсем не весело.

– Старость у меня, Сонюшка. Старость. Какой уж порядок-то?

– А…

Девушка потопталась на месте, не зная, что ответить. Ей хотелось сказать что-то хорошее, но слова не приходили. К счастью, Екатерина Меркуловна и сама уже отвернулась, утратив интерес к собеседнице. Соня постаралась, чтобы вздох облегчения не вышел чересчур громким.

Людей в белых халатах Соня недолюбливала с детства, поэтому, сидя в очереди, она снова испытала это глупое чувство: сильное желание, чтобы её очередь так и не настала. Слишком много последователей Гиппократа она повидала в самом начале своей жизни. Но, как и в детстве, желание не сбылось. Безжалостная система электронной очереди, упорядочившая хаос в очередях, сработала как надо. Ровно в назначенное время дверь распахнулась, предыдущий пациент, мужчина лет сорока, вышел из кабинета, и следом за ним донёсся голос:

– Ёгай! Ёгай, заходите!

– Не Ёгай, – поправила Соня, входя. – Егай. Это… не русская фамилия. Ударение на «а».

– Егай, – легко согласился молодой врач, едва ли на несколько лет старше Сони. – Софья Егай. Понял.

Имя Сони вообще-то не имело полного варианта, она и в паспорте значилась Соней, но девушке неудобно было второй раз подряд поправлять доктора, поэтому она промолчала. Послушавшись приглашающего жеста, уселась на низенький скользкий стульчик возле стола и замерла, ожидая вопросов.

Врач, бодро щёлкая мышкой, что-то бормотал себе под нос.

– Так, так… – расслышала Соня. – Ага… Нарушения сна… Эпилепсия не подтвердилась… Хм, м-хм…

Девушка поёжилась, слушая диагнозы, знакомые до неприятного зуда в зубах и в дестве казавшиеся ей страшными заклинаниями. Не замечая её состояния, доктор ещё несколько секунд хмуро смотрел на экран, после чего развернулся на потёртом компьютерном кресле.

– Итак, слушаю вас. На что жалуемся?

Соня не жаловалась.

– Мне планово на осмотр нужно, сотрясение мозга было два месяца назад. А в нашей поликлинике врач заболела, поэтому я к вам.

– Ага… – невролог пожевал губами. – А где живёте?

– В Ясенево.

– Ого! Так, следим за молоточком. И что же вы, из Ясенево… Встаём прямо, ноги вместе, глазки закрываем, руки вперёд и приседаем. Из Ясенево аж на Тульскую к нам поехали? Да ещё пешком… Очень хорошо, ещё раз.

Соня послушно присела ещё раз.

– Я там снимаю. А прописана у папы, в соседнем районе. Вот по прописке и…

– Понял вас. Не открываем глазки, касаемся носа средним пальцем руки. Ага. Ну, понятно. Очень хорошо. Садитесь.

Девушка села, чувствуя себя слегка растерянной и голой после экспресс-осмотра, перемежаемого болтовнёй. На коже появился неприятный зуд, и она тайком почесала запястья. Невропатолог быстро строчил что-то на клавиатуре, уже напевая себе под нос.

– Головные боли не мучают? Головокружения?

Соня покачала головой:

– Нет, ничего такого нет.

– Значит, – врач дежурно улыбнулся. – Всё у вас будет хорошо. Да и уже хорошо. Никаких поводов беспокоиться я не вижу. Через месяц можете зайти к моей коллеге в своей поликлинике, но это если будете волноваться. Пока могу сказать, что восстановились вы неплохо. Даже отлично восстановились. Как новенькая!

– Хорошо, спасибо!

Соня улыбнулась, обрадованная, во-первых, словами доктора, а во-вторых тем, что приём закончился быстро. Она уже положила ладонь на дверь кабинета, когда врач неожиданно её окликнул:

– София!

– Да?

Мужчина прикусил губу и поболтал в воздухе карандашом.

– Простите, я в записи вашего врача заглянул. Она у вас там кое-какие вещи перечислила, которые могут привести к осложнениям. Я хотел узнать…

Он неопределённо помахал в воздухе рукой.

– Это… – Соня прикусила губу, но быстро продолжила: – Это детское в основном. У меня были в детстве проблемы. Бессонница, га… – девушка сглотнула. – Галлюцинации.

– Ясно, – врач кивнул, не изменившись в лице. – Сейчас с этим всё хорошо?

Соня вспомнила старуху перед поликлиникой, и как она приняла чёрную сгорбленную фигуру за мертвеца. Вспомнила гниль, расцвечивающую бледную дряблую кожу.

– Да, всё хорошо. Всё давно уже прошло.

– Тогда проблем нет! – сказал врач чуть громче, чем следовало, и продолжил беззаботным тоном: – Просто решил спросить на всякий случай. Ну, понимаете.

– Да-да. Спасибо, всё хорошо.

Соня потопталась на месте, размышляя, уходить ей или нет, и доктор пришёл на помощь:

– Как выйдете, позовите следующего, пожалуйста.

Спускаясь вниз по щербатой старой лестнице, удивительным образом избежавшей панельно-пластикового ремонта, и принимая лёгкую ветровку из рук пожилой гардеробщицы, Соня начала повторять незамысловатый мотивчик, напетый неврологом. Напряжение, возникшее после встречи с Екатериной Меркуловной, постепенно отпускало. Она даже обругала саму себя за излишнюю эмоциональность. Подумаешь, встретила человека из прошлого! А чего ещё ждать в районе, где прожила всё детство? И потом, её эта встреча н к чему не обязывает. Можно вообще выкинуть бабку из головы и поехать домой, в кафе с подружками, да куда угодно. Она даже достала из кармана телефон, намереваясь позвонить кому-нибудь из знакомых.

И запнулась о порожек на выходе из поликлиники. И застыла, стиснув изогнутую ручку в кулаке.

Старуха сидела там же. На той же лавочке. Даже не поменяла позу. Только повернула голову и таращилась на высокие двойные двери, словно ждала кого-то.

У Сони внутри что-то оборвалось и рухнуло ледяным в самый низ желудка, надавив на мочевой пузырь. Глядя на старую знакомую, даже уже зная, что та жива, она всё равно видела перед собой мертвеца. Совсем как детстве. И так же, как в детстве, ей захотелось рвануться назад, в относительную безопасность коридора, уткнуться лицом в угол и переждать, пока гниющее существо не уйдёт, утратив к ней интерес.

Но вместо этого она, решительно печатая шаг, спустилась с крыльца и подошла к старухе вплотную. Когда она заговорила, её голос почти не дрожал:

– Здравствуйте ещё раз, Екатерина Меркуловна! Чего же вы домой не пошли?

*

– А вот Клавдия с шестого этажа… – Екатерина Меркуловна кашлянула на ходу, поплотнее запахнула пальто и крепче вцепилась в Сонин локоть. Девушка подумала, что наверняка останутся синяки. – Клавдия-то померла, да. Совсем дурная перед смертью стала. Бывало, на лестницу выйдет, юбку задерёт, да…

Старуха поморщилась, взмахнула рукой, будто не хотела продолжать мысль, но всё же договорила:

– Мочилась в общем. Прямо на лестницу. Мы уж изнывали с ней. А родные её в клинику сдали. Квартира пустая теперь.

Соня незаметно вздохнула. Пенсионерка рассказала ей уже обо всех жильцах подъезда, преимущественно таких же пожилых женщинах. Кто в больнице, кто умер, кто одной ногой на том свете, но всё ещё живёт самостоятельно.

– Такие дела, Сонюшка, такие у нас дела… – Екатерина Меркуловна глубоко вздохнула и замолчала на некоторое время.

До старухиного дома можно было добираться двумя путями: по Даниловской набережной вдоль оживлённой дороги, любуясь уродливыми стеклянными коробками офисных центров, либо дворами, через тёмные арки и неухоженные скверы. Соня предпочла бы пройтись вдоль реки. Там было грязнее, да и бизнес-центры глаз не радовали, но всё лучше грязно-рыжих, навевающих клаустрофобические воспоминания, стен. Но старуха на набережную не захотела. А Соня не стала настаивать.

– А я ведь помню ещё, как тут всё раньше было! – проговорила между тем Екатерина Меркуловна. – Когда мы только переехали. Дома строились. Коммуналки. Все на ситценабивной работали, бабы-то. А мужики на стройках, либо шофёрили. Кто откуда собрались… Ивановы с Рязани, Швыдко из-под Липецка, мы вот елецкие. Вся Россия тут была. По четыре семьи в квартире. И не казалось, что тесно. Да-а-а…

Она помолчала, грустно покачивая головой. Девушка вела свою спутницу через печальные серые дворы, они ныряли в тёмные арки, как в омуты, пересекали дороги, раскидывая собиравшиеся у бордюров жёлтые и рыжие листья. Пейзаж в этом месте не менялся годами и десятилетиями, как в горах или на морском дне.

– Это потом всё менялось. – продолжила старуха. – Кто разъехался, кто остался. Детки народились. А потом у деток свои детки. Ты вот с семьёй приехала к нам тогда. Помнишь, мы тебя всё китаяночкой нашей звали? Ты такая смугленькая была, маленькая такая, живенькая… Помнишь?

– Я наполовину кореянка, Екатерина Меркуловна, – выдавила кривую улыбку Соня.

Она отлично помнила, как её называли в детстве за миндалевидные глаза и тёмные прямые волосы, в которых едва-едва пробивался унаследованный от матери русый отблеск. И из уст одноклассников слово «китаяночка» обычно не звучало. Дети находили для неё куда более изощрённые и ёмкие прозвища.

– Да я знаю, Сонечка, знаю… – старуха кивнула и резко сменила тему: – Вот уж я не думала, что одна буду доживать-то.

Вопрос вырвался у Сони прежде, чем она успела его осознать и проглотить вместе со старой обидой на «китаяночку»:

– Почему одна? Стёпка съехал от вас?

И старуха уцепилась в возможность излить свои переживания ещё крепче, чем в Сонин локоть.

– Да уже года полтора как, Сонюшка. Нашёл себе девку какую-то и… В общем, даже и не звонит почти. Так одна и живу. Только соцработница меня поддерживает. Она-то хорошая девочка у меня, хорошая. А Стёпа, ну… Да чего его винить? Я ж тоже понимаю, дело молодое, что ему до старухи…

По тону Соня поняла, что Екатерина Меркуловна лукавит. Она винила Стёпку, своего внука, ещё как винила. Своего единственного, залюбленного и избалованного внука. Но было в её интонации и что-то ещё, что девушка могла лишь почувствовать, но не облечь в слова. Впрочем, уже через секунду она поняла, что старуха имела в виду. По крайней мере, так ей показалось.

– Вот когда вы со Стёпкой-то встречались, я так рада была, так рада… Хорошая ты девочка, Сонюшка. И Стёпка хороший. Только непутёвый он у меня. Такой, знаешь, куда его повернёшь – то он и творить будет. Вот ты рядом пока была – он и учился, и работать планы строил, и… ох, Сонюшка-Сонюшка…

– Да, я понимаю, – Соня постаралась максимально мягкой уйти от неприятной темы. – Ну, знаете…

– А какой вы парой красивой-то были! – в голосе бабки зазвучали слёзы. – Он такой высокий, статный, и ты – маленькая такая, хрупкая…

У Сони скрипнули зубы. Перед глазами появилась картинка того, что едва не сотворил Стёпка, как раз пользуясь тем, что она – маленькая и хрупкая, а он – высокий и статный. Спина и руки покрылись гусиной кожей. Екатерина Меркуловна всё говорила и говорила, но девушка уже не различала слов за стуком крови в ушах.

– Ну, вот мы и пришли! – скрипуче выкрикнула Соня. – Вот и ваш дом!

Старуха подслеповато прищурилась и всплеснула руками, будто только поняла, что они на месте. До подъезда оставалось ещё метров тридцать, но Соня не собиралась, да и не могла, сделать больше ни шагу. Слишком уж яркими были воспоминания, и слишком тяжело было их загонять обратно в глубины подсознания.

Пенсионерка, почуяв перемену в настроении собеседницы, зачастила:

– Вот спасибо тебе, Сонюшка! Вот спасибо! Довела старую до дома… Может, и заглянешь? Чайку выпьем с тобой, побеседуем…

Соня содрогнулась. Ещё несколько минут назад, возможно, она бы и согласилась. Но сейчас…

– Нет-нет! – девушка отпрыгнула на шаг, освобождая плечо от узловатых пальцев. – Я спешу сейчас, простите. Может, в другой раз.

– Да, да, в другой…

Краска, появившаяся на лице старухи во время прогулки, разом сошла. Щёки побледнели, глаза разом выцвели, уголки губ безвольно повисли, обнажая сероватые беззубые дёсны.

– До свидания! – безжалостно произнесла Соня.

Старуха кивнула и, больше не задерживаясь, повернулась к ней спиной. Девушка, не удержавшись, громко облегчённо выдохнула. Она зачем-то понаблюдала, как пенсионерка ковыляет по заметённому листвой тротуару, и отправилась пешком к метро. Идти предстояло минут пятнадцать – как раз успокоиться. Она подумала было, не зайти ли сперва к отцу, но…

– Хватит с меня.

Запахнув поплотнее ветровку и засунув руки в карманы, Соня через арку вышла на набережную, бросила взгляд на свечу здания налоговой службы и направилась к эстакаде, по которой несложно было добраться до метро.

КИТАЯНОЧКА

Дарья торопливо взбежала по ступенькам, слегка подскакивая на каждом шагу и морщась от отвращения. Подъезд ей не нравился. Тут воняло. Не кошачьей мочой, дешёвым пивом или дрянным табаком – к этим-то запахам она давно уже притерпелась. Воняла старость. Подступающей смертью разило из каждой двери, увяданием сквозило из щелей и замочных скважин, беспомощная жалкая немочь плесенью расползлась по ступенькам и стенам. Дарья очень остро чувствовала такие вещи.

Поднявшись на пятый этаж, она замерла, чутко прислушиваясь: не зашуршат ли за фанерными дверями шаркающие шаги любителей подглядывать. Но на этот раз всё вроде бы было тихо. Ни одно седое подобие человека не поспешило взглянуть, кто же отбивал кроссовками дробь по ступеням. Девушка вынула из дамской сумочки, застывшей где-то на середине трансформации в спортивную, зеркальце и придирчиво проверила образ. Всё должно было быть идеально: от прямых русых волос, стянутых в высокий конский хвост, до изящного серебряного крестика, лежащего между ключиц. Макияж, к счастью, не размазался от мелкого дождя, летящего в лицо. Вот что значит не экономить на косметике! Она немного поиграла с молнией толстовки, добиваясь вида достаточно целомудренного, но в то же время не лишённого кокетства, и, наконец, осталась довольна.

Дарья убрала зеркальце в сумку, натянула на лицо деловито-озабоченное выражение и постучалась в крайнюю правую дверь. В обычной ситуации она предпочла бы не касаться ухоженными пальчиками замусоленного дерматина, кое-где прохудившегося и висящего уродливыми лохмотьями, но звонок не работал. От него остались лишь два провода, торчащих из стены – белый и жёлтый.

Подождав минутку, она постучалась ещё раз, громче. Снова никакой реакции. На лице, густо намазанном пудрой, мелькнуло странное выражение: смесь торжества и изумления, но Дарья быстро стёрла его, заменив беспокойством.

– Катерина Меркулна! – крикнула она для верности. – Катерина Меркулна, это ваша соцработница пришла, откройте!

Ноль реакции. Она постучала снова, с силой шлёпая открытой ладонью по двери. Хотелось добавить по фанере и ногой, но старухи-соседки уже, скорее всего, паслись у дверей, жадно глядя на происходящее. А из квартиры тем временем не доносилось ни звука. Дарья постояла ещё немного, озираясь по сторонам, после чего предприняла последнюю попытку. Сжав кулак, она изо всех сил забарабанила по старой фанере.

– Катерина Меркулна-а-а! Откройте, пожалуйста! У вас всё в порядке?!

– Ой! – раздался чуть дребезжащий голос старухи. – Ой, Дарьюшка! Иду, уже иду, милая! Ой!

Старухе потребовалось не меньше двух минут, чтобы добраться до прихожей. Как раз достаточно, чтобы Дарья поправила растрепавшиеся волосы, кончиками пальцев пробежалась по лицу и удостоверилась, что крестик не сбился на сторону.

Сухо щёлкнул старый замок, и дверь распахнулась. Екатерина Меркуловна куталась в тряпку, некогда бывшую шалью, и выглядела усталой и разбитой. Впрочем, иной её Дарья за последние два месяца и не видела. Девушка бочком юркнула в приоткрытую старухой дверь, и с облегчением ощутила, как исчезло жгучее ощущение назойливого взгляда, буравящего спину. Словно убрали прилепленный между лопаток горчичник.

– Ой, Дарьюшка, прости уж, что не открывала, – суетилась вокруг социальной работницы старуха, пока та скидывала кроссовки и обувалась в старые засаленные тапки. – Заснула я что-то, прямо такая слабость на меня напала, деваться некуда было. Устала, должно быть.

– Устали? – глаза Дарьи моментально сузились, сверкнув подозрением и сдержанной радостью. – Чем же вы таким занимались, Катерина Меркулна?

– Так погулять ходила! – ответила старуха, уже шаркая по коридору в сторону кухни.

Впрочем, даже если бы она стояла лицом к девушке, едва ли смогла бы разглядеть моментальную вспышку злости, накрывшую её – настолько быстро Дарья совладала с эмоциями. Она пошла следом, придирчиво оглядывая квартиру, и протянула укоризненно:

– Ну Катери-и-ина Меркулна, ну я же вам говорила, вам не стоит на улицу выходить. У вас здоровье хрупкое. Зачем вы ходили, в магазин? Так я же недавно вам всё приносила, а если что-то сверх требуется – так и сказали бы уж, ну?

– Да какой магазин, нужен-то он мне, – старуха уселась на шаткий стул. – Я же говорю, прогулялась. До поликлиники дошла вот, на лавочке посидела, воздухом подышала.

Дарья тяжело вздохнула, деловито обмахивая стол от крошек. Потом грохнула на плиту чайник с водой, зажгла газ.

– Ну, а если бы вам плохо стало? Представляете, что бы мне за это было? Если бы вы до дома не смогли дойти?

– Да чего тут не мочь-то, Дарьюшка? И помогли мне домой-то прийти…

– Это кто же? Подруги ваши? Так они и сами небось уже…

– Сонюшка помогла, какие подруги. Она молодая девочка, я её ещё вот такой крохой помню.

Руки у Дарьи дрогнули, и она едва не выронила чашку, которую взялась мыть. Справившись с собой, девушка дотёрла коричневую каёмку, оставленную не выпитым вовремя чаем, и медленно перевернула посуду на решётку над мойкой.

– Сонюшка? Это к кому-то из соседок ваших приехала она, родственница?

– Да нет, говорю же, жила она тут раньше. Вот, по делам каким-то вернулась, встретились случайно с ней. А давай чаю попьём?

Старуха сменила тему, не то не желая обсуждать давнюю знакомую, не то, и правда, не придавая случайной встрече значения. Дарья домыла посуду, которой было не очень много, померила Екатерине Меркуловне давление. Оно было чуть повышенным, и женщины, старая и молодая, единодушно сошлись на том, что это последствия прогулки, тяжёлой для усталого и изношенного организма. К тому моменту, как соцработница свернула провода тонометра, как раз вскипел старенький чайник, со свистом выплюнув струю пара из носика. Дарья заварила чай в двух кружках.

– Ну, вы с этим тоже осторожнее! – произнесла она, усаживаясь напротив старухи. – В детстве вы её знали, а вдруг она сейчас мошенницей сделалась? Ну, времена-то такие сейчас, непростые. А вы её в квартиру.

– Сонюшка-то? – бабка махнула рукой. – Да что ты говоришь-то, какой мошенницей. Она очень хорошая девочка! И была, и осталась. Они со Стёпой даже вместе были когда-то. Эх, и красивая пара была! Она такая маленькая, смугленькая… Она китаяночка, Соня-то. Да и потом, я её к себе не звала, а она и не напрашивалась. До подъезда довела меня и побежала по делам. Ну, а я что, задерживать разве стану? Я ж понимаю, работа у всех, дела свои…

– Китаяночка, значит, – вполголоса пробормотала Дарья, и тут же продолжила громче: – Ну вы всё равно, будьте, пожалуйста, осторожнее! Мало ли, знакомые эти старые… Я же за вас волнуюсь!

Екатерина Меркуловна благодарно улыбнулась и торжественно пообещала быть осмотрительнее, на улицу не ходить и никого в дом не приглашать. Мир был восстановлен. Некоторое время они пили чай в молчании, после чего Дарья поднялась и отправилась делать уборку.

Веником и тряпкой она орудовала спустя рукава, больше размазывая грязь по углам, чем наводя порядок. Всё равно подслеповатая хозяйка квартиры едва ли заметит непорядок. Пыль смахнула только с нижних полок, живо закончив с уборкой первой комнаты из трёх. К той, что находилась в дальнем конце коридора, Дарья приближаться и не собиралась, всё равно она была заперта. Зато к спальне хозяйки она подошла с куда большим вниманием. Правда, сосредоточилась она больше на самой комнате, на не на наведении порядка. Выйдя на середину помещения, соцработница глубоко вдохнула, прикрыв глаза. В воздухе витал слабый, но вполне различимый запах мочи. Дарья довольно ухмыльнулась. Она прошлась по рассохшемуся паркету и вскоре обнаружила его источник: плохо замытое пятно возле кровати.

– Ай-яй-яй, Катерина Меркулна… – тихо протянула девушка и быстро стёрла его влажной тряпкой.

Воровато оглянувшись, она перетряхнула старомодную кровать и с удовольствием обнаружила, что простыни были чуть влажными. Не от мочи на этот раз, а от обильного пота. Кроме того, обнаружилась и ещё несколько примет, крайне её обрадовавших: наполовину сорванная с карниза занавеска, рассыпавшиеся по столу старые книжки… Девушка быстро создала видимость порядка, повозила по полу тряпкой, после чего понесла грязную воду в туалет. Проходя мимо, она быстро заглянула в ванную и обнаружила в стиральной машине линялые заношенные трусы и ночную рубашку. Всё мокрое, в желтоватых разводах и резко пахнущее.

Слив воду, Дарья сунула пустое ведро в пространство между унитазом и стеной, после чего вернулась на кухню. Екатерина Меркуловна сидела в напряжённой позе, забыв прихлёбывать из чашки.

– Катерина Меркулна, – старательно делая обеспокоенный вид, произнесла Дарья. – У вас всё в порядке? А то у вас в спальне, там…

– Что? – напряглась бабка.

Дарья несколько секунд помялась, наслаждаясь паникой, отразившейся на лице подопечной. Та явно боялась, что соцработница обнаружит пятно мочи на полу. От стыда ли, от страха ли перед тем, что её унизят, заставив носить памперс, либо и вовсе от того, что ухватистая и напористая девушка отправит в дом престарелых.

– Да штора оторвана была от карниза. Ну, из зажимов выскользнула. Может, вам зажимы новые купить?

Лицо старушки разгладилось. Она нервно рассмеялась, с трудом разжимая морщинистые пальцы и отрывая их от полосатой красно-белой чашки.

– Это я сорвала, – призналась она. – Сорвала, пока… пока спать ложилась. Голова закружилась, вот и уцепилась за неё.

– Ясно! – с лёгкостью согласилась с предложенной версией Дарья. – Ну вы будьте осторожнее, пожалуйста!

– Конечно, Дарьюшка, конечно… Спасибо тебе за всё!

Соцработница улыбнулась старушке, всем своим видом показывая, что ей совсем не сложно.

Она старательно сохраняла на лице максимально доброжелательное выражение вплоть до того момента, пока не распрощалась с Екатериной Меркуловной, пообещав ей зайти через день. Старушка проводила Дарью до двери и закрыла за ней дверь. Социальная работница легко сбежала вниз по ступеням, выскочила из подъезда и с наслаждением вдохнула свежий воздух. Удушливая вонь доживающих свой век стариков осталась позади.

Прошагав через двор пружинистой походкой, она свернула в арку, и там, где уже не было опасности попасться на глаза старухе, наверняка застывшей на наблюдательном посту у окна, позволила раздражению прорваться наружу. Зло зашипев, она нервным движением выхватила из сумочки мобильный и быстро набрала номер. Пока ждала ответа, слушая гудки, чиркала зажигалкой, пытаясь прикурить на промозглом ветру, разгонявшемся в арке, как в трубе.

– Кто, сука, такая Соня?! – рыкнула она в микрофон, едва гудки прервались.

*

Услышав крик в трубке, Степан отдёрнул телефон от уха и сел, недоумённо моргая. Он потёр опухшее ото сна лицо и скинул ноги с кровати, после чего ещё раз глянул на экран мобильного и ответил:

– Какая Соня?

Дарья закричала зло, отрывисто, многословно. Степан положил руку с телефоном на колено и снова растёр лицо. Он знал, что девушке нужно дать выпустить пар, как следует проораться, прежде чем пытаться разговаривать.

– Я не понял… – лениво протянул он, когда Дарья замолчала, чтобы перевести дух. – Какая Соня, ты можешь по-человечески объяснить?

Положив ногу на ногу, Степан принялся ковырять мозоль на ступне. Засохшую кожу он бросал прямо на пол, второй ногой смахивая под диван. Дарья говорила всё ещё очень сбивчиво, но уже хотя бы без криков.

– Короче… – выдохнул он, устав. – Я без понятия, о ком она говорит, какие там китаянки к ней ходят. Всё, мне некогда.

Парень сбросил вызов и швырнул трубку на подушку. И тут же хлопнул себя пол лбу:

– Соня! Блин, Соня! Откуда вылезла-то, сто лет прошло…

Хмыкая и неразборчиво бубня себе под нос, он прошёл в ванную, помочился в раковину, умылся и несколько раз провёл щёткой по зубам. На этом утренний моцион завершился.

На кухне Степан посмотрел на настенный календарь, повешенный ещё хозяевами квартиры – ни ему, ни Дарье и в голову не пришло бы тратить деньги на такое барахло. Среда, а значит, можно расслабиться. Работы у него не намечалось, а Дарья вернётся не рано – скорее всего, снова будет рыскать по своим барахолкам. Он ходил с ней пару раз, просто за компанию, и мог с уверенностью сказать, что занятия скучнее в жизни попросту не существовало.

Прихватив из холодильника пива, парень направился в комнату. Крышку ноутбука придавливала стопка каких-то брошюрок, притащенных Дарьей раньше. Она даже не стал смотреть на обложки: всё равно ни слова по-русски там не было, а если и было, то на дореволюционном русском, от которого у него болела голова и хотелось спать. Смахнув макулатуру в сторону, он уселся на шаткий стул и с наслаждением открыл бутылку.

– Ну что, потанцуем, девчонки? – молодецки прикрикнул Стёпка, запуская «танчики».

Среда обещала быть очень неплохой.

*

– Алло, пап?

Соня лежала на кровати, так и не переодевшись в домашнее. За окнами пылал ранний осенний закат, щедро разбрызгивая багрянец по старым бумажным обоям. Где-то лаяла собака, смеялись дети. Тихонько бухала басами аудиосистема в припаркованной возле подъезда машине.

– Да, Соня, привет.

Голос отца звучал серо, безлико, бесконечно устало. Оно и неудивительно – у него молодая жена, почти ровесница Сони, и годовалый ребёнок. Ни поспать, ни своими делами позаниматься.

– Что-то случилось?

В трубке зашуршало: отец, судя по всему, перехватил её и прижал плечом. Что-то шипело на фоне, бормотал телевизор. Готовит, должно быть. Новая его жена этого делать не умела.

– Да нет… – Соня вытянула вверх руку, посмотрела на серый потолок через разведённые пальцы. – Просто захотелось поговорить. Помнишь Екатерину Меркуловну?

Отец запыхтел.

– Н… Нет, не помню. А кто это? А, это твоя преподавательница бывшая? На улице встретила?

– На улице, но это не преподавательница. Это бабушка моего одноклассника. Жила в таком старом доме. На Павелецком проезде, не помню, не то третьем, не то пятом…

– Ага… И что с ней?

Девушке показалось, что она расслышала короткий, старательно задавленный вздох. Это неприятно кольнуло, так что пришлось напомнить самой себе, что уж в двадцать четыре года-то на отца нельзя обижаться за то, что он живёт своей жизнью. В конце концов, она давно не ребёнок.

– Да ничего вроде. Она старенькая совсем уже, я её как увидела, так подумала, – Соня прикусила губу, но всё же продолжила чуть дрожащим голосом: – Подумала, что снова. Как в детстве.

Отец засопел в трубку, скрипнула дверь, и все посторонние звуки исчезли. Фоном для его слов стала глухая тишина.

– Соня, ты о чём? – спросил он осторожно.

Девушка прикрыла глаза рукой.