Текст книги "Прикоснись ко мне (СИ)"

Автор книги: Valdera

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

– Святые орехи, неужели Великий Ты влюбился? – дерзко, сбрасывая мою ладонь с плечами. – Меня сейчас стошнит.

– От ревности? – губы непроизвольно растягиваются в издевательской усмешке. – Ревнуешь, что какой-то серый, невзрачный ботаник смог получить от меня большее, чем ты?– ловлю острый подбородок, насмешливо глядя в зелёные глаза. – О, мне так жаль, ты ошибочно выбрала объект воздыхания, – хмыкаю, отталкивая от себя девушку. Обожаю выбивать наглый тон, который рано или поздно смениться мольбой о прощении и призывом к воссоединению.

– Я рассказала Мистеру Неудачнику о споре, Егор, – злобный шёпот донёсся до кончиков моих ушей. Чья-то козырная шестёрка отправляет на тот свет моего пикового туза. Замираю, переводя взгляд на тяжело дышащую ведьму. Немое “что” так и не слетает с моих губ.

– О, мне так жаль. Мышка отослала тебя к яйцам преисподней. Ты ошибочно выбрал объект воздыхания.

Выпадаю из реальности лишь на часть времени. Секундой позже, из паутины совещания воображаемых друзей, меня возвращает мощная пощёчина. Взгляд фокусируется на земле.

– Ты это заслужил, Великая Сука, – обида в голосе поёт громче пощёчины, её пламя горячее жара на моей щеке.

***

ОТК Келл*.

Апартаменты группировки.

Тягучий дым приобретает очертание круга под навесным потолком. Ловкие пальцы шуршат шёлком, мгновение, и галстук слетает на узкий столик. С выдохом губы выпускают едкое, вонючее вещество, а их обладатель привычным движением руки приглаживает лысину.

– Келл, – хриплый голос вырывает из раздумий широкоплечего мужчину. Он нехотя поворачивает массивную голову в сторону голоса подчинённого. Взгляд серых глаз лениво задерживается на члене группировки, после чего усмешка озаряет изувеченное временем и шрамами лицо.

Мужчина неспешно поднимается, обходя хрупкий столик со стороны. Ловко садиться на корточки рядом с мычаще-дёргающейся тушкой, продолжая улыбаться кривым ртом.

– Значит, это и есть подстилка Егора? – Келл заглядывает в испуганные голубые глаза. Приветливо улыбнувшись, глава банды тушит сигарету о бедро пленённого, предусмотрительно придержав его за лодыжку.

Мучительный крик с силой пробивается сквозь кляп, наполняя помещение испугом и ощущениями физической боли. Мальчик слегка выгнулся, потеряв сознание. Келл многозначительно приподнимает бровь; надменный смех, подхваченный присутствующими, разносится по кабинету.

– Сделаем подарок нашему будущему гостю, – лицо всё ещё кривиться в конвульсиях счастья. Планы в голове приобрели реальные жизненные очертания.

– Разве мы кого-то ожидаем? – непонимающе тянет амбал около дубовых дверей.

– Гость скоро пожалует за своей шлюхой, – хищная улыбка заставляет дёрнуться находящихся в комнате. Всё-таки Келл сумасшедший. После войны в Афганистане и восстановления полуразрушенной группировки, крышак ему снесло основательно, как и часть лица, на которое невозможно смотреть без содрогания.

Мужчина кидает внимательный взгляд на напряжённое лицо мальчика, ища в нём причину привязанности Егора к этому телу и душе внутри, находя лишь шанс расквитаться с подонком, который разбил сердце его маленькой Лилит.

***

Глажу острый край бумаги, дважды перечитывая короткую фразу: «Твоя блядина у меня. Келл».

Доступно и коротко. Как всегда в твоём духе, мой старый генерал. Не могу не улыбнуться, бессильно падая на деревянный табурет. Руки охватывает дрожь, тело бездумно метается в стенах крохотной кухни, сдерживая разрывающуюся душу: болит, ноет, расплачиваясь со мной за все согрешения, проникает внутрь головы, вытряхивая оттуда здравый смысл. Руки не слушаются, как и колени, которые предательски подгибаются.

На автопилоте SOS ползёт сообщением со скоростью бешеной пули от абонента на коленях к абоненту-спасателю.

– Глотай, – открываю глаза, морщусь от яркого света, мне в глотку тут же вливают терпкую жидкость. – Я сам месил. Глотай-глотай, – Масло с излишним усердием тыкает в мои зубы стеклянной пробиркой. Замечаю пот на его лбу и бледность, пара царапин на шее и глубокий порез на щеке.

– Не сложно догадаться, что произошло, – парень плюхнулся с корточек на задницу, помахав перед моим носом знакомым клочком бумаги. – Ты сорвался и расхуярил мышке всю его норку, – Масляный обводит взглядом руины, театрально вздыхая. – Как жаль, – хватаюсь за протянутую руку, принимая вертикально-сидячее положение. – Меня так ты отделал, – перехватывает мой вопросительный взгляд на свежие порезы. – Еле утихомирил тебя. Повезло, что я военный-медик, – хитрый прищур.

– Келл забрал моего зверька, – голос чужой, хриплый, сорвавшийся, не мой. Мой голос не может дрожать и звучать такими испуганными нотками.

Закрываю ладонями лицо, отказываясь верить в происходящее. Попасть в лапы Келлу – означает, крайне специфичным образом, распрощаться с жизнью. Этого больного злоебучего сучонка забавляет способ переправки души человека с земли грешной на небеса к прародителю.

Вспоминаю огонь ненависти в тусклых глазах: он обещал расквитаться за дочь, когда я обрету счастье в животрепещущем. Резко приходит осознание, что моя мышка попалась в клетку крупнее моей, где лежит отравленный сыр, и бегают крысы, напичканные взрывчаткой и оружием.

– Мы с Большим уже готовы, – в мою руку опускается пистолет, пальцы машинально обхватывают гладкую рукоять. Масло знает, когда не нужно задавать вопросов. Смотрю в его глаза, поднимаясь с пола. Он чует, когда приходит время действовать. Протягиваю руку, парень сокрушается радостными объятьями мне на шею, утыкаясь носом в волосы. Улыбаюсь, ощущая телом горячую поддержку.

– Нужно спасти мою мышку, друг, – хлопаю ладонью довольного парня по плечу, толкая к выходу.

***

Значит, это массивное строение, в виде офисного центра, на самом деле логово ОТК Келл. Выражаю крайнее удивление и высочайшую степень непонимательного разочарования: нас должны были прихлопнуть, как навозных мух, около пятнадцати минут назад, вместо этого для нас вежливо открыли стальные двери, пропуская в ебучую обитель зла и человеческих страданий.

– Эта дверь тоже открыта, – удивлённый тон Масло заставляет напрячься ещё больше.

Киваю, проникаю внутрь, исследуя прицелом пистолета помещение. Ну и вонища. Морщусь, еле перебарываю желание сплюнуть. Запах едких самодельных сигар может снести лошадь, а я ещё стою в надежде всадить пулю в пылающую гневом задницу Келла.

За высокой колонной мелькает фигура, сужаю глаза, готовясь стрелять. Один из членов группировки, если не само его грёбаное величество.

– Данил? – недоверчиво, но сердце выдаёт эмоции, пропуская удар, по инерции делаю шаг навстречу.

– Добрый день, Егор Бля Михайлович, – знакомый голос старого генерала режет на части барабанные перепонки. – Потерял бдительность при виде мальчишки? – поворачиваю голову налево, задерживаясь взглядом на шраме, сглатываю. – О, так ты не забыл? Конечно, не забыл, ведь именно ты…, – последующую тираду пропускаю мимо ушей, изучая помещение и возможности спасения моей мышки.

– Ебическая сила, Келл, заткнись, – обрываю злобную, кишащую старыми воспоминаниями, речь. Кидаю ненавидящий взгляд на генерала.

– Ты что, тупее, чем вьетнамские беженцы? Я не виноват, что твоя дочь такая импульсивная пардонти-за-трахен. Если тебе так надо кого-нибудь взъебать, твоя дочь и есть этот злоебучий баран. Не я поджёг твой особняк в суицидальном приступе.

Сия давняя история переебала мне мозг, как богатый клиент приглянувшуюся блядь. Если бы все бабы, которых я выебал и кинул, заканчивали жизнь самоубийством, параллельно поджигая злоебучие особняки, в мире жилось бы намного проще без такого количества пустоголовых обладательниц больших сисек и клёвых задниц.

Вижу, как мужчина еле сдерживается, чтобы не наброситься на меня немедленно. Не знаю, что именно его останавливает: наставленные пушки в его висок или план, который он, наверняка, придумал в очередных приступах болтологии о былом.

Генерал деловито поводит плечом, щелкая пальцами: моего очкастого персика тащат к Келлу, буквально кидая мальчишку в огромные ручищи.

– Забирай, – как игрушку, парня кидают вновь, на сей раз мне. Аккуратно ловлю, обнимаю за талию. Слышу собственное сердце, которое посылает радостные сигналы в мозг разрядами тока.

– Зачем ты его забрал, так просто возвращая? – загораживаю мышку собой, слегка приседая, касаюсь указательным пальцем курка пистолета.

Лицо Келла озаряется на миг ликованием, глаза расширяются; как пёс, увидевший долгожданный шницель, смотрит мне в глаза.

– Ты скоро всё поймёшь, – шипение заползает куда-то глубоко внутрь меня, откладывая семена страха. – А теперь вон, – мужчина выхватывает пистолет, намеренно стреляя с промашкой: пуля врезается в стекло, разбивая его на блестящий песок. Мы успели убраться оттуда до того, как последний осколок коснулся блестящего кафеля.

Большой кивает, наблюдая, как я убираю пистолет во внутренний карман пиджака. Ухмыляюсь, видя пищящего Масло, благословляющего небеса и всевышних олений за то, что мы остались живы.

Молча утыкаюсь носом в шею своего спасённого зверька, крепко обнимая под рёбрами, почти таю от сводящего с ума запаха. Стоило расслабиться, как мне под дых прилетает удар коленом. Выпрямляюсь, смотря на убежавшую подальше мышку.

– Не трогай меня, – ледяной взгляд, смотрящий в душу, заставляет моргнуть. Знакомая картина, где-то я уже это видел.

– Очень смешно, – презрительно ухмыляюсь. – Надеюсь, ты не дуешься из-за спора. Я ведь только что жизнь тебе спас, – улыбаюсь, гордо вскинув подбородок.

– Чего? Ты вообще кто такой?

Мозг не сразу принял вопрос и обработал его для понимания. Хмуро смотрю в лицо обнаглевшему в конец зверёнышу, ожидая, когда он прекратит сей спектакль. Но лицо парня приобретает знакомые жёсткие, холодные черты, в глазах ни намёка на свет. Со скоростью бешеной улитки до меня начало доходить.

– Как меня зовут?

– Откуда я знаю, – одёргивает пиджак, разворачивается, удаляясь прочь быстрым шагом.

Ходили слухи, что после того, как Лилит подожгла дом, у неё совсем поехала крыша, как и у папочки, только по другой причине. Келл нанял лучших учёных, с целью создать машину, стирающую определённые воспоминания из головы: только в этом он видел спасение своего кареглазого счастья. Её память отформатировали, от меня не осталось и следа. Лилит продолжила свою жизнь счастливой девушкой, которой являлась до встречи со мной, не знающей неконтролируемых панических атак и шизанутых видений.

Срываюсь с места, догоняя мальчишку.

– Данил, послушай меня. Посмотри на меня, – беру его лицо в ладони, смотрю в глаза. – Тебе стёрли память. Ты знаешь меня. Напрягись. Как ты сюда попал? Помнишь? – собираю всю волю в кулак, не поддаюсь нахлынувшим эмоциям отчаянья.

– Не твоё дело, – холодно. – Хотя, я, действительно, тебя помню. Ты – мудак, доебывающий меня в школе, – презрительный оценивающий взгляд.

Смотрю на худую фигуру, маленькую, невзрачную, такую далёкую. Опускаю взгляд под ноги, пиная серый камень.

Значит, память Данила обо мне стёрта. С силой потираю ладонью лоб, призывая мозг активироваться. Такое серьёзное вмешательство не может пройти идеально чисто, всегда есть риск и погрешности. В данном случае это вещи со мной связанные. Если Великого Меня стёрли из памяти мышки до определённого момента, значит, все события связанные с ним и со мной, даже косвенные, так же были стёрты.

Отсутствие в квартире больной матери изначально натолкнёт на неверные мысли: сбежала, потерялась, украли, умерла. Но потом он заметит следы засосов, оставленных мной, на бледной коже. Сопоставит некоторые детали, найдёт документы местонахождения матери, удивиться, что она лечиться в немецкой клинике, не поверит, что лечащий врач – мой отец, и сам приползёт ко мне за ответами. Улыбаюсь уголками губ, смотря на почти слившуюся с пейзажем тёмную фигуру.

Короткая мысль паразитом забирается в мозг, распространяя простую идею: мышка теперь ничего не помнит.

Зачем возрождать в нём память о нашей связи? Я мог бы вырвать, как сорняк, всё то, что во мне к нему появилось.

Разве я готов брать на себя ответственность за двоих? Готов ли беречь его? Ведь сейчас не уберёг: Келл мог отдать мышку своим крысам на унизительные развлечения, а потом беспощадно убить. И эта кровь окропила бы мои руки, навсегда поставив гнилую печать на моём помутившемся от горя рассудке.

Комментарий к Глава 5.

Пикси* – маленькие хищные волшебные создания с острыми зубами, видом миниатюрные, крайне зловредные существа, наделённые мощным интеллектом.

ОТК Келл* – Опасные Террористы Крутого Келла.

Бандитская группировка, глава которой прошёл Афганистан. Во время войны банда начала распадаться, но стоило генералу Келлу вернуться на родину, людей не только прибавилось, некоторых даже пришлось расстрелять за неверность. К тому же, если ранее сутью были террористические акты и захваты людей, после возвращения генерала к этому добавились пытки. Жестокие, беспощадные. Иногда группировку называли Девять Казней Египетских, из-за вида трупов, которые после себя оставляли ОТК Келл.

========== Часть 6. ==========

Существует ли смерть как таковая? Что та женщина с острой косой и вытянувшимся лицом должна собой олицетворять? Адские боли на смертном одре, гонения призраками проблем собственного бытия или полное забвение, приходящее с очищением грешной души?

Что, если я уже умер? Умер достаточно давно, прожив, возможно, даже не на Земле около одной тысячи лет? Что, если я был единственным жителем планете Яснук, обладая силами божественного начала?

Однажды, я уснул, уснул и не проснулся, нарекая себе перерождения в бесконечном потоке собственного воображения, смежил тяжёлые веки, оградив заклинанием вечности свой нескончаемый путь, подарил себе проекции, проживая с ними краткий отрезок времени, после засыпая, нет, точнее умирая, для него, того самого, кто продолжил каких-то семьдесят багровых лун. Для него – это смерть; являясь на деле продолжением спирали сновидений, начатой каким-то дряхлым волшебником на несуществующей планете Яснук.

***

Провожу подушечками пальцев вдоль черных букв слева направо, задумчиво подперев стеллаж плечом, поднимаю голову вверх, наблюдая в высоких окнах закат. Автор может быть прав: я давно умер, будучи за пределами сознания кем угодно, наколдовав себе бесчисленное множество проекций, среди которых есть одна серая, выделяющаяся на фоне общих цветов радуги, ведь каждая из проекций являет собой гамму света и контраста. Среди этих красок невозможно не выделить несуществующий цвет. Серый.

Холодный, мрачный, одиноко пасущийся вдалеке от детей радуги, отгородившийся от мира невзрачными очками, даря отвращение через стекла по краям ярких аур моих проекций.

– Я раньше не видел здесь тебя, – дёргаюсь на голос, резко оборачиваюсь. Пальцы сильнее сжимают корешок книги.

Конечно, ты меня здесь видел. Но не помнишь этого. Сомнительно, что твой мозг способен воспроизвести информацию за последний месяц.

Смотрю на изрядно схуднувшего скелета, мысленно добавляя к его виду пару атрибутов: высокую косу и чёрный плащ с капюшоном. Мышка сейчас склеит лапки, ибо его окутала аура заместителя смерти. Протягиваю руку, привычным для меня жестом сбиваю с тонкого носа очки; не могу не улыбнуться, испытав неподдельное наслаждение: ещё раз вижу злость, смешанную со страхом на лице зверька.

Ловлю пальцами острый подбородок, подставляя худое лицо к яркому свету, пробивающемуся сквозь толстые стёкла окон. Зрачки реагирует. Перехватываю занесённую на меня руку за запястье. Реакция тела отвратительная. Морщусь, убирая от мальчишки руки.

– Как себя чувствуешь? – обхожу мышку вокруг, как дети водят хороводы около новогодней ёлки. Тоже мне, блять, злоебучая ель, ветер подует, и по пизде разлетятся сухие веточки, да иголочки.

Яркие голубые глаза напротив моих. Близко. Соскучился по близости с тобой, мышка. Дико втягиваю носом запах, пытаясь различить запах персиков. Слабый аромат оседает душистыми травами на плоть раненного зверя.

– Ты о чём? – три несмелых шага назад, которые легко преодолеваю в один широкий, изменив между нами дистанцию.

– Меня зовут Егор, – нервно сглатываю подступивший комок к горлу, следя за жалкими попытками зверька обогнуть меня и сбежать. Замирает, щуриться, склонив голову, как будто принюхивается. Вижу непонимание, смятение на молодом лице.

– Не напрягайся, всё в порядке, – беру мальчика за локоть, толкая в сторону выхода из библиотеки.

– Мне нехорошо, – дёргаюсь в тон дрогнувшей нотке в голосе. – Постоянно. Я ничего не помню. Моя мать пропала. Она больна. И… у меня странные пятна на теле, – шёпотом, обнимает себя за плечи, отходя в тень, судорожный выдох и тихий стон отчаянья.

Раз мальчишка не помнит нашей позавчерашней встречи и моментов, где Великий Я его героически спас, мою подопытную мышку продолжают пичкать наркотой крысы Келла. Только какой в этом смысл? Или извлечение отдельных объектов из памяти настолько хрупкое, что требует постоянного вмешательства?

Отодвигаю пальцами край рубашки мальчика. А я помню этот засос, его я поставил, с силой, с мыслями о том, что когда-нибудь я обязательно порабощу это тело полностью и выпью душу до последней кристально-чистой капли. Сейчас это лишь тень моей страсти. Легко провожу ногтём вдоль ключицы, заворожённо наблюдая за истерично бьющейся веной на шее.

– Не трогай меня. Не смей. Не прикасайся, – ещё несколько шагов вглубь тени, отбрасываемой огромными стеллажами.

Как ты, серое ничтожество, смеешь перечить моим желаниям?

Вовремя останавливаюсь, проглатывая ледяной тон.

– Нужно показать тебя врачу, – с лёгкостью дёргаю на себя зверька. Без угрызений совести игнорирую его поскуливания и злоебуче-доебучие вопросы. Эти наркотики ему ещё и мозг повредили, пожизненно наградив печатью дауна, или он по жизни такой «пардонти за тупость»?

– Не поеду, – шипит, заламывая руки.

Молча наставляю на мышку пистолет, ведь это мы уже проходили. Довольно усмехаюсь: умница сажает свою костлявую жопу на мотоцикл и затыкается.

Спидометр показывает стрелкой опасные цифры, но железная хватка тонких рук вокруг рёбер заставляет меня гнать быстрее.

Обними меня ещё сильнее. Пожалуйста.

***

Хмуро встречаю Лейкрофа, пожимая его руку. Мужчина натянуто улыбается – это его работа: улыбаться и сообщать мне новости.

– Добрый вечер, Егор. Папа шлёт тебе привет, – фыркаю, одёргивая руку, стоило пальцам размером с планету коснуться моей ладони. Папочка шлёт мне привет. Как мило. Сейчас меня вывернет на вашу идеально отглаженную деньгами рожу.

– Слушаю, – сукин ты сын, сразу денег тебе надо дать, чтобы решил мой вопрос. Демонстративно останавливаюсь взглядом на оттопыренном кармане черных брюк, из которого виднеется край пятитысячной купюры.

– У молодого человека в крови обнаружены неизвестного происхождения наркотики. Мы таких формул ещё не встречали, – неужели эта многозначительная пауза подразумевает под собой ещё одну взятку?– К счастью, эти наркотики очень быстро выводятся из организма. Тем не менее, юноше нужно остаться под наблюдением наших специалистов, чтобы мы могли провести должный курс лечения.

– В течение какого времени?

– Неделя максимум, – пожимает плечами, изучая мой напряжённый вид.

– Лейкроф, – выдыхаю, прямо смотря в глаза мужчине. – За мальчишкой охотится опасная группировка, – удовлетворённо хмыкаю, когда небрежным движением из-под медицинского халата мелькает чёрная рукоятка с золотой гравировкой имени владельца.

– Ваш отец неспроста взял меня на эту должность. Я – военный врач, – широкая наглая улыбка, излучающая превосходство над миром. Теперь у нас с доктором есть секрет, который нужно тщательно охранять. Мой намёк понят, принят к исполнению. Коротко киваю, направляясь в палату к заждавшейся ответов мышке.

***

Сажусь на кровать, касаюсь пальцами плеча, стаскивая одеяло. Дрожащие ресницы выдают степень отрешённости где-то под рёбрами. Смотрю внутрь голубых глаз, спотыкаясь о куски льда на дне. Глубокое, болезненное, уставшее нутро. Запутался дикий зверёк в чужих интригах бытия.

– Почему я здесь? Что происходит, Егор? Что? – попытка понимания, с целью вникнуть; пусть вымотанный и давно перешагнувший грань осознанного, нарушивший предел досягаемости настоящего времени. Всё смешалось в твоём мышином мозгу: нити прошедшего, нынешнего. Ведущих красных будущего нет, ведь ты не живёшь, а бесцельно существуешь без части себя.

Тогда шёл дождь.

За двойными стёклами я требую от тебя поцелуя, ты злишь меня, безумно выбешиваешь, доводишь до иступленного желания тебя, как вещи, вещи для удовлетворения собственных потребностей.

А я легко сбиваю с тебя очки, смеюсь в лицо тьме внутри тебя, разражаюсь хохотом тебе назло.

За окном трава блестит от капель, а мы с тобой замурованы в книжный лабиринт, откуда выход знаешь только ты.

Когда ты рядом, за окном всегда идёт дождь.

Наклоняюсь, оставляю на губах короткий поцелуй, который должен всё объяснить мышке; но, увы, касание губ лишь распаляет моё больное воображение, дарит ещё одну каплю в чашу с душевными терзаниями, наполняя краткий миг болью.

Конечно, мышка, ты ничегошеньки не понимаешь, выстраиваешь глухую стену, стоит мне оторваться от твоих губ:

– Это не ответ, – настойчиво.

Знаешь, малыш, ответа на вопрос: «Почему я до сих пор здесь и спасаю твою задницу от крыс Келла?» – нет.

Нет никакого злоебучего ответа. Усмехаюсь, провожу тыльной стороной ладони по щеке, очерчиваю подушечкой большого пальца скулу. Ты кое-что забыл, мой маленький зверёк. То, что однажды понял, но драгоценное знание было стёрто из твоей головы.

Согласись со мной, дорогуша, каждая сраная мандавошка на этой планете, делает шаги по бренной земле в поисках вечного пристанища, обители, места под солнцем, возможно, не всегда осознавая, что это и есть вселенский смысл жизни – вечный поиск. И вот смотришь ты в мои глаза, создание дикости, холода и льда, боишься, одновременно догоняя своим мышиным умишком, что твой корабль прибило к берегу той самой обители.

Пора бросать якорь.

Рукой хватаю за ворот футболки, притягиваю к себе, жадно завладеваю губами, без спроса врываясь языком в рот, свободной рукой хватаю за волосы, фиксируя голову, не позволяю вырваться из объятий, максимально продлевая болезненный поцелуй.

– Так лучше? – выдыхаю в губы, пытаясь утихомирить бешеное биение сердца. Медленно открываю глаза, его всё ещё закрыты, замираю с протянутой рукой, заворожённый сказочным зрелищем: покрасневшие губы чуть приоткрыты, на щеках едва заметный румянец, тёплое дыхание. Терпение машет мне рукой, оставляя наедине с желанием снежно-нежного мальчика.

Я не могу дать тебе ответы на бесчисленные немые вопросы. Даже себе я их дать не в силах.

Стягиваю с тебя футболку, нагло впиваюсь зубами в шею. Это ты виноват в моём сумасшествии. Твой взгляд, твой запах цепляют те струны моей души, которые отвечают за контроль. Благодаря тебе я узнал, что у меня есть эта гнилая, слабая, жестокая, порабощённая запахом персиков и океанами внутри твоих глаз, субстанция во мне.

Дрожащими, ледяными пальцами робко касаешься ребра моей ладони. Молчишь, заглядываешь куда-то вглубь меня. Позволяю искать ответы, хоть никогда не был открытой книгой, позволяю сильнее обхватить пальцами запястья, позволяю с силой укусить себя за губу, позволяю истерично иступленному поцелую овладеть нами обоими.

Губы саднит остатками твоей злобы и ледяной ненависти, заламываю тонкие руки над головой, плотно прижимая к подушке, прямо смотрю в глаза, придавливаю тяжестью своего тела к кровати. Прекращаешь рыпаться, тяжело дыша, слабая попытка меня пнуть проваливается в чёрную дыру вместе с общим гневом, твоей растерянностью, непониманием и моей озлобленностью на тебя.

Касаюсь губами твоих, мягко, осторожно, свежие трещинки поют болью от малейшего прикосновения, но я настойчиво продолжаю целовать полюбившиеся губы. Ослабляю хватку, сразу вырываешь руки, оставляя их на моей шее. Испуганно выдыхаю в рот, разрывая поцелуй, касаюсь кончиком носа твоего, смотря в яркие глаза. Целуешь меня в уголок губ, снова дрожишь, нервно сглатываю, проводя ладонью по оголённому торсу.

Мне тоже страшно, малыш.

Съезжаю ниже, оставляя дорожку поцелуев от мочки уха до ключицы, подставляешь мне шею, выгибаясь дугой. Глажу ладонью грудь, ведя пальцами к низу живота, напрягаешься, замираешь, прижимаясь ко мне, впиваешься ногтями в шею.

Прикладываю ухо к груди, слушая беспорядочную скачку сердечной мышцы, наслаждаюсь теплом тела под щекой, втягиваю носом запах, пропуская через лёгкие, удовлетворённо повожу плечами.

Трёшься об меня, не смея разомкнуть век, твоё напряжение вызывает улыбку, и салют нежности взрывается внутри меня. Стягиваю с тебя оставшуюся одежду, продолжая наблюдать страх смешанный с желанием на лице, кидаю свои вещи на пол к твоим, любуясь стройным телом.

Ласково глажу выступающие косточки бёдер, оставляю засос под рёбрами, провожу ладонями между ножек, облизывая свои губы кончиком языка. Поднимаю на тебя взгляд, тянешься ко мне за поцелуем, обнимая коленями за бёдра, двигаю тазом вверх-вниз, касаясь членом твоего, сильнее вжимаю в кровать, продлевая удовольствие.

Слегка привстаю на локтях, ловя пальцами за подбородок, надавливаю указательным и средним пальцем на губы.

Ты знаешь, что я не намерен останавливаться. Поэтому послушно открываешь ротик, смачивая пальцы слюной. Убираю руку, заменяя пальцы своим языком, жадно впиваешься в мои губы, требуя большего.

Очерчиваю пальцами сжатое колечко мышц, на секунду замираешь, ввожу одним ловким движением пальцы внутрь, за что получаю болезненный укус и протяжный стон. Судорожно выдыхаю, сильно возбуждаясь, ладонью закидываю ножку на своё бедро, добавляя третий палец, морщишься, пытаешься соскочить, шипишь, хмуришься, очень крепко обнимаешь за шею, не позволяя отодвинуться от тебя даже на миллиметр.

Неспешно двигаю рукой, разводя пальцы внутри тебя, дарю долгий поцелуй в губы, закидывая вторую ножку на талию, вынимаю пальцы, хмуришься, вцепившись в мои плечи. Провожу головкой члена между ягодиц, блаженно выдыхая, с трудом вхожу на половину, ещё один резкий толчок внутрь тебя, и я даю время, чтобы ты смог привыкнуть к моему члену, всхлипываешь, утыкаясь носом мне в шею.

Двигаю бёдрами, понимая, что остановиться не смогу, отдаюсь во власть наслаждения, увеличивая скорость. Боже, малыш, ты такой узкий. Каждый толчок вырывает болезненный стон из твоей груди, наконец, удалось задеть простату, и боль сменилась наслаждением. Время и всё вокруг перестало существовать. Только резкие движения бёдрами, стоны, ласкающие слух, твои крепкие объятия и поцелуи в шею, взгляд, наполненный желанием настоящего момента.

Дремлешь, свернувшись клубочком на моей груди, довольно провожу ладонью вдоль лба, убирая мокрые пряди.

– Прикоснись ко мне ещё раз, – тихо, накрываешь ладонью мою руку. Скольжу ладонью по лицу, накрываю ей твои глаза, долго смотрю на губы, тепло улыбнувшись, дарю тебе ещё один поцелуй.

***

– Ты была права, он особенный, – наблюдаю за хитрой улыбкой девушки, смотрящей в сторону мышки. Парень препирается с Рыжей, активно махая руками, выслушивая её наставления и нравоучения.

Балерина усмехается, одаряя меня насмешливым взглядом.

Мне не ведомо, что станется с нашими жизнями завтра. Ответов на многие вопросы у меня нет, но каждый настоящий момент я сумею сделать счастливым. Не знаю, любовь ли это или безумное влечение, обжигающее стенки грудной клетки изнутри, но твёрдо верю, что, пока я смогу его касаться, каждый грядущий день наступит не зря.