Текст книги "О чае, о кофе, о любви...(СИ)"

Автор книги: Урфин Джюс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

– Я поеду домой.

– Домой так домой.

Усадив меня на переднее сиденье и для надежности пристегнув ремнем безопасности, уточняет:

– У тебя как всегда во дворе приткнуться негде?

Я равнодушно пожимаю плечами: могут ли меня сейчас волновать земные вопросы?

Илья, покрутившись по дворам, все-таки находит место и даже не так далеко. Выбравшись из душного машинного чрева, пропахшего настойчивым цитрусовым ароматизатором, я пошатываясь бреду домой, повинуясь небезупречному автопилоту. Автопилот периодически подводит, и я начинаю сильно вилять на заданном маршруте.

– Тише. Тише, – Илья перехватывает мою руку.

– Уйди, – отмахиваюсь я от него.

Он настойчиво тянет меня в тень арки.

– Ну что ты как маленький? – прижав к холодной стене дома, Илья не церемонясь ощупывает мое тело.

– Нет, – возражаю я, отталкивая. – Я не хочу тебя.

– Потерпишь, – закипает он.

– Не хочу. Два года терпел. Больше не хочу. Целуешься ты мокро, трахаешься нудно. Ты даже не разговариваешь, а лишь уточняешь свои планы. Не-хо-чу.

– Нудно, значит? Терпел, да? Сученыш, жизнь тебя не учит? Мало тебе битых окон? Может, тебе теперь фасад подкорректировать?

Алкоголь заглушает боль, она не обжигает, она словно накатывает волной и отступает, заставляя мой мир вращаться и скакать. Я краем сознания понимаю, что, закрываясь от нарастающих по силе ударов, выплевываю вместе с кровью что-то обидное в адрес Ильи, но остатки разума растворяются все быстрее в вязкой темной луже небытия. А потом наступает тишина.

Сначала тишина была полной и абсолютной, но потом она будто подтаивает, и сквозь прорехи до меня доносятся звуки. Странное успокаивающее попискивание. Смех молодой женщины. Чей-то тихий разговор. И я с каждым таким эфиром все больше желаю узнать, откуда эти звуки. Хочется сесть и разогнать надоевший мрак. Хочется что-то изменить в этом неправильном мире, где я не ощущаю своего тела.

Боль приходит ночью. Тихо и нудно тронув челюсть, стекает по скулам к вискам, свернувшись там болезненными клубочками, пульсирует, наращивая интенсивность и ритм, потом растекается сеткой по затылку и, поднявшись к темечку, вонзает электродрель в мозг, с педантичностью вгрызаясь в него. Я глухо стону, мечтая об упущенной тишине, которая спасала меня от этого ада. Боль приносит с собой осознание собственного тела. Но это не важно. Кто-нибудь, выключите эту дрель!

Я разлепляю глаза и смотрю на потолок, который ничем не может мне помочь, разве что рухнуть и прекратить все это. Переместив взгляд в сторону и вызвав тем самым повторный каскад боли, я шевелю рукой, пытаясь сдернуть капельницу за иглу, что припекает мне кожу на сгибе.

– Жень, – обзор закрывает чья-то голова. – Наконец-то…

Голова издает столько звуков, которые болезненными иглами впиваются в мой мозг, что я морщусь и шиплю:

– Помолчи.

Но уже поздно – вокруг уже суетятся-топают-хлопают, заставляя меня пожалеть о поданных признаках жизни. Зато потом руку ожигает еще раз укусом укола, боль начинает отступать, освобождая затылок, и замирает, чуть-чуть пульсируя в висках.

Мне снится сон, в котором шоколадная богиня тает под дулом пистолета. Я пытаюсь отвести пистолет, умоляю богиню уехать туда, где холодно, и перестать таять. Но она, растекаясь красивым рисунком, напоминающим крыло бабочки, заявляет мне, что это судьба. Просыпаюсь я с чувством огромной потери. Тяжело выдохнув, почти всхлипнув, верчу головой. Боль, тут же встрепенувшись, кидается облетать владения. Я замираю, уговаривая ее утихомириться и обещая больше не шевелиться.

– Проснулись? – шаркает где-то что-то синхронно с женским голосом, и комнату затапливает светом. – Сейчас доктора позову. Голова болит? – надо мной возникает радостно-любопытная девичья физиономия. – Красавчик, глаза открылись, отек почти прошел. Через неделю можно фоткать на паспорт. Укольчик сделаем?

Моя боль, заполучив очередную дозу, привычно умащивается в висках, время от времени остро оцарапывая коготками. В палату вплывает человек-пароход, моментально заполнив дверной проем белой массой.

– Ну-с? Сдвиги? Как зовут? Год рождения назовете?

Я послушно докладываю.

– Тэк-с. Какой сегодня год и почему вы тут, помните?

– Помню, – признаюсь я.

– Это хорошо, – расцветает док, – просто замечательно. Скажите спасибо вашей маме, что наградила такой крепкой головой. Мы-то думали – не жилец, а он даже малюсенькой амнезией не страдает. Прекрасно. Друзей ваших звать будем. Но после допроса и досмотра.

Доктор, несмотря на свой немаленький вес, легко двигается вокруг кровати, спрашивая немыслимое количество всевозможной белиберды, мнет мое тело и довольно хмыкает.

– Сейчас прокатимся на томографию, для того чтобы моя душа совсем запела. Ок? – хитро прищуривается он. – Леночка, звоните Егору Санычу, скажите, что пациент жив и даже при памяти. Волновался, – поясняет мне человек-пароход. – Пусть прилетит между родами, полюбуется на сей фенОмэн.

Егор возникает минут через десять. Улыбаясь, он словно рентгеном еще раз проходится по моему телу.

– Поехали, провожу на томографию.

Он помогает медбрату сгрузить меня на каталку и направляется с нами.

– Жень, того, кто это сделал, уже закрыли. Он, правда, все отрицает. Но Мартин надавил на все подвластные рычаги, да к тому же есть свидетели вашего конфликта, так что твои показания будут красивой, но не такой уж важной точкой в этом деле. Тебя не было почти десять дней, Жень. Все на ушах, Мартин тут живет, доводя наших до мысли пренебречь клятвой Гиппократа и удавить заботливого гаденыша, – улыбается Егор.

Тем временем меня перекладывают на какое-то фантастическое устройство, традиционно что-то вкалывают и велят не двигаться.

– Так что можешь никуда не торопиться и полежать тут, чтобы уж точно и наверняка. Следователь сам к тебе притопает. Завизируешь подписью очередную нетленку, и все дела. Посадят Гамлета как пить дать.

Я подскакиваю и, долбанувшись лбом о чудо-аппарат, со стоном ухожу в тот мир, из которого пришел не так давно.

Голова опять трещит, а вокруг суетятся врачи.

– Егор, ты что ему такое сказал, что его подбросило-то? – переживает человек-пароход. – Может, слово какое волшебное, мы б его как электрошокер, а?

– Жень, – обеспокоено склоняется ко мне Егор, – Жень, ты меня хорошо слышишь?

– Голова… – скулю я в ответ.

– Еще бы, так боднуть томограф, – соглашается со мной необъятный доктор. – Чего прыгаешь?

– Не он это, – сообщаю я.

– Кто не он? – интересуется док.

– Не Гамлет.

Док, потерев мочку своего уха, выдает:

– А не поспешил ли я с заявлением о твоей адекватности?

– Все нормально, – успокаивает его Егор. – Не Гамлет, Жень? Ты уверен?

– Это Илья, Егор.

– За что? – взгляд Егора, потеряв заботливую мягкость, раскаляется от сдерживаемого бешенства. – Это он так из-за того раза?

– Нет. Да. Все вместе, Егор. Но это не Гамлет.

– Черт! Жень, ты тут не прыгай больше, я Мартину звонить буду.

После того, как меня возвращают в палату, я включаю телевизор и «наслаждаюсь» обмусоливанием громкого дела. Гамлета обвиняют в нападении и покушении на убийство. Эфир пестрит сценой нашей недосклоки на конкурсе, и даже кивок Гамлета после вопроса Артема об угрозе ложится прямо в масть. Крестовая масть – казенный дом… Я в больнице. Гамлет в тюрьме. Кто-то раскопал информацию о том, что Гамлет прибрал мою кофейню, раскопали и те битые окна… В общем, картинка сложилась неприглядная.

Мартин мечется по палате. Если бы можно, он бы вырвал себе остатки былой роскоши с черепушки. Я, удобно опираясь о взбитую подушку, поглощаю очередное шоколадное безобразие от Артема и с наслаждением ловлю искрящиеся смехом взгляды Гамлета.

– Понимаешь, – в сотый раз по кругу оправдывается Мартин, – все срослось просто идеально: ваш зацеп за кофейню, Женькин выверт с Евой, потом этот конкурс… потом сказали, что вас видели вместе перед тем, как Жеку нашли… Вот что бы ты подумал?

– То и подумал бы, – соглашается в сотый же раз Гамлет. – Все, без обид.

– Точно? Не будет тайной и кровной мести? Я могу тебя с ним оставить, Жень?

– Угу, – я, смакуя очередной кусок сладости, наконец-то отпускаю Мартина.

Мартин моментально собирает раскиданные по всей палате вещи и вылетает из комнаты, но ровно через секунду его голова вновь просовывается в проем двери:

– Но я все равно за тобой присматриваю, учти! – делает он знаменитый жест соглядатая Гамлету и уже окончательно исчезает под дружный ржач.

– Странный он. Хамелеон, – кивает Гамлет вслед скрывшемуся за дверью Мартину.

– Мартин как золотая рыбка, способен помнить зло только ближайшие десять секунд. То, что он приложил столько усилий, чтобы наказать виновного – это чудо чудное. И вообще такая открытость при такой непростой жизни – феномен. Хотя он, конечно, пытается быть осторожным, но только пока обида свежа или пока эмоции не потопили.

– Фееричный парень. Жек, а давай жить дружно. От этого пустой войны одни жертвы и никакой пользы. И спасибо тебе.

– За что? – опешиваю я.

– За правду, Жень. Знаешь, пока наручниками бряцал, было время подумать и взвесить многое. И вопросы были неудобные, и ответы меня не порадовали. Думал, как бы я поступил на твоем месте… И чаша весов склонялась отнюдь не в светлую сторону. Так что… спасибо.

– А предложение твое еще в силе? – интересуюсь я.

– В силе, – удивляется Гамлет. – Надумал?

– Мне не хватает этого, – признаюсь я, – ресторан проглотил мои чайные церемонии. Так, как ты это видишь и на каких условиях?

– Сейчас расскажу. Только там схема приблизительная, в основном финансовая сторона разработана, остальное без тебя не двигается…

– Я сказал – покой и никакой умственной деятельности? – напирает необъятный док на Гамлета, всей массой выдавливая его из палаты. – А ты мне пациента бумагой с ног до головы обложил.

– Увлекся, – кается Гамлет. – Больше не буду.

– Не будешь, – соглашается док. – Тебя не пустят.

– А мы все уже решили фактически, больше нет важных бумаг Женьку обкладывать, – хмыкает Гамлет, – так что можно пускать и верить.

Но док, непоколебимый в своем деле, все-таки выставляет его за порог. Я сползаю по подушке и прикрываю глаза.

Когда-то давно я видел тепловую схему человеческих эмоций, так вот, в радости человек светится как лампа. Сейчас я себя чувствую мощнейшим софитом. И если я нисколько не сомневался в помощи и поддержке Мартина, то равное участие во всем Артема меня тронуло. Неравнодушие Егора во всей этой истории теплом разливается в области сердца, но обеспокоенный взгляд темных лисьих глаз Гамлета тоже вносит немало ватт в это светящее состояние. В первый же день после освобождения он появился на пороге моей палаты без претензий, без угроз, с одним лишь вопросом – все ли со мной хорошо?..

========== Шаг вперед – два назад ==========

– Чайная церемония – это не шоу. Это медитация. Каждое движение и каждый жест оправдан и имеет смысл. Это не набор правил, это путь достижения гармонии, почитания, чистоты и покоя. Разум должен обрести ясность, душа – спокойствие, тело – легкость.

Я еще раз неторопливо объясняю порядок ритуала.

– Как только к вам придет понимание, для чего вы совершаете то или иное действие, вам не нужно будет вспоминать последовательность, потому что она станет логичной…

Проводив последнего гостя, я раздвигаю двери, отгораживающие зал для церемоний от основного помещения.

– Даже не рассчитывал, что твои уроки станут так популярны, – Гамлет опускается на циновку рядом со мной. – В других кофейнях церемонии пользуются куда меньшим спросом.

– Я предупреждал тебя, что девушки еще плохо обучены, для них это так и осталось работой.

Я протягиваю Гамлету свою чашку бирюзового чая. Мой любимый сорт. Меняющийся от заварки к заварке, но всегда с насыщенным ароматом и богатым послевкусием. Даже много часов спустя он напоминает о себе едва заметной терпкой кислинкой и каждый раз удивляет новыми оттенками. Мой маячок, который останется у Гамлета.

– Уходишь уже? – Гамлет неторопливо смакует напиток, прикрыв глаза.

– Да в ресторане еще масса дел, – я радуюсь удовольствию, легкой тенью мелькнувшему на его лице.

– Жень, там одежду, что ты заказывал для церемоний, привезли. Надо выбрать. Пошли?

– Наконец-то! – я трогаю серый шелк пиджака, который давно требует реставрации.

Раскрыв несколько шуршащих слоев тонкой бумаги, с удовольствием рассматриваю образцы. Красный с золотым драконом на плече. Оттенка старой бронзы с черным драконом, скрутившимся на груди. Черный с небольшим юрким дракончиком в области сердца. Пальцы задерживаются на черном шелке, любовно оглаживая искусную вышивку.

– Вот этот, – Гамлет вытаскивает пиджак из коробки. – Одевай.

Я прижимаю к себе ткань, согревая теплом тела. Черный шелк моментально вызывает во мне бурю эмоций, которые должны бы быть тщательно похоронены в прошлом.

– Уверен, мне больше подойдет бронза.

– Тебе безумно идет черный шелк. Я помню, – Гамлет, выдохнув, отворачивается.

Я облизываю моментально пересохшие губы и прячу лицо в прохладе шелка.

Ткань лаково обнимает тело, не создавая иллюзии закрытости, наоборот, кажется – она подчеркивает то самое, что хотелось скрыть. Выступающие косточки запястья в широких рукавах становятся еще заметнее, напоминая, что именно туда пришелся первый поцелуй Гамлета. Жесткий воротник-стойка подчеркивает линию шеи, делая ее беззащитнее. А серебряный дракон, свернувшийся у сердца, дремлет, с понимающей улыбкой выдавая мои тайны.

– Безупречно. Бери этот, – рявкает Гамлет и уходит, больше не оглядываясь.

Я еще раз ласково провожу по ткани кончиками пальцев и печально усмехаюсь. Моя Ева, поранившая нежное сердце о шипы этого мира, не желает больше проявлять свою сущность. Ушла в глухое молчание и не отзывается ни на один призыв. Я теперь не полный, я лишился какой-то важной составляющей.

Казалось бы, время должно лететь: его просто катастрофически не хватает, я разрываюсь между церемониями и рестораном. Но оно, вопреки логике и всем законам, медленно тянется, тяжело перешагивая через каждый час. Ожидание… во мне поселилось ожидание. Что бы я ни делал, разливал ли чай, перебирал счета, утверждал новое меню. Все это – фон для ожидания. Но вот только на вопрос, чего я жду, ответить я не смею даже самому себе.

– Привет, – рядом со мной на циновку опускается Егор и, нисколько не озабочиваясь правилами, тут же принимает уютную позу. – Жек, дай мне чаю. С мятой и медом, устал как ездовая собака.

Я рассеянно обвожу рукой столик для церемоний и расставленные приборы.

– Егор, это все не предусматривает чая с медом.

– Мда? А если эти ширмочки задернуть и никому не рассказывать?

– Тогда жди, – моментально заражаюсь я его жизнелюбием.

Под недоуменными взглядами персонала я сгребаю мяту, мед и простой чай, подхватываю высокие глиняные кружки для грога и с независимым видом задвигаю двери. Соорудив безобразие, которое отродясь не видел мой чайный столик, пододвигаю кружку Егору. Он, усевшись по-турецки, ворчит:

– И куда я должен ноги деть?

– Азиаты идут другой комплекции, они не вымахивают под два метра.

– А тебе идет, – кивает Егор, – весь такой… хм… нет в моем словаре правильных определений для парня, но ты понял, да?

– Гомофобствуешь помаленьку?

– Так, по старой памяти чуть-чуть.

– Егор, расскажешь?

– В облегченной форме подойдет?

– Согласен.

– И начала она дозволенные речи… Жил-был я, вполне приличный гомофоб, и вот в один прекрасный день родной и близкий человек объявляет мне свою причастность. Я, конечно, весь на дыбы, давай спасение души в экстренном порядке производить. Даже подумывал о лоботомии, пока меня нос к носу не столкнули со второй заинтересованной стороной. И тут я попал в раздрай. Вроде оба люди не плохие, чувства-эмоции у них… Но парни же. И так, и этак крутил-вертел ситуацию, не укладывается и все. А тут ты… Дальше знаешь. Понял я в общем, что секс вполне реален. Да еще какой…

– Секс… – печалюсь я. – Ладно, хоть что-то.

– Жень, не хоть что-то, – накрывает мою руку Егор. – Это было потрясно настолько, что дружить у нас не получится, как бы ни хотелось.

Я, наверное, никогда не привыкну к его открытости. Обалдев, я пялюсь на Егора, спокойно пьющего чай, как будто не он только что мне заявил о своем желании.

– То есть ты не против повторить? – на всякий случай уточняю я.

– Не дразни, Жек. Тебе говорили, что ты в этой черной штуке тот еще соблазн? Так и хочется сотворить непотребство.

Господи… кто-нибудь когда-нибудь говорил этому парню, что нельзя быть таким беспринципно прямолинейным? Я беспокойно передвигаю чашечки для церемонии, пытаясь упорядочить разметавшиеся от взрыва откровенности мысли.

– Прямо тут, за этой имитацией стен, – Егор, притянув меня к себе, слегка касается губ скользящим поцелуем и тут же выпускает.

– Ты что вытворяешь? – я вцепляюсь рукой в свое горло, пытаясь удержать скакнувшее туда сердце. – Там в общем зале… Егор! Там в общем зале импровизированный театр теней, то есть прекрасно видно, что тут происходит… Понимаешь… Часть дизайнерского решения…

– Класс! Представь, какую эротику можно было бы замутить? Даже не знаю, кем больше хочется быть – зрителем или участником.

– То есть тебя вообще не волнует, что подумают те, кто сейчас там?

– Пф… Жень, не заморачивайся, какой спрос с теней и их причудливой игры с разумом? Вкусный у тебя чай. Кстати, можно у вас в ресторане банкет заказать, но только, чур, с твоей церемонией.

– Егор, – выдыхаю я, – скинь скорость, я вылетаю на виражах твоей мысли.

– Ладно, Жень, ты мне позвони, про банкет поговорим, а пока я полетел отсыпаться, сегодня роды трудные были, двенадцать часов на ногах, мозги набекрень, одно желание прикинуться мешком картошки, полежать в темноте и тишине.

Я с удивлением созерцаю этот гейзер и с трудом верю в разряженные батарейки. Автоматически встав для того, чтобы проводить гостя, раздвигаю двери и застываю столбом – нескольких шагах от входа стоит Гамлет с чашкой кофе в руках. Егор, радостно хлопнув его по плечу, выливает очередной поток информации. А я судорожно сцепляю пальцы под этим тяжелым, нечитаемым взглядом.

– Не знал, что у вас такие близкие отношения, – выцеживает Гамлет, как только Егор покидает кофейню.

Я задираю подбородок в защитно-агрессивном жесте.

– А тебе не все ли равно?

Развернувшись, я захлопываю перед носом Гамлета створки.

========== Tabula rasa ==========

– Значит, следствием установлено, “нападение совершено неизвестными лицами”? – Илья, криво улыбаясь, отводит глаза.

– Да.

– Благородный такой?

– Не хочу твоего существования в моей жизни.

– Хорошая позиция, – хмыкает он, – ты в белом, я в дерьме.

– Илья, а помнишь, как мы познакомились? Твоя бригада ремонт в кофейне делала, а ты вокруг меня круги нарезал?

– Ностальгируешь?

– Нет, понять пытаюсь, насколько циничным нужно быть, чтобы кинуть на каком-то стекле не только своего клиента, но и парня, с которым спишь.

– Подожди… не так все было, – Илья взъерошивает всегда идеально уложенные волосы. – Я понимаю, насколько дерьмовый ракурс сейчас у этой истории с витражами, но тогда… тогда об ошибках и косяках я узнал гораздо позже, думал, у нас с тобой ненадолго, поэтому и решил замазать. Потом, когда все закрутилось, хотел исправить при случае… Черт! Все равно звучит хреново.

– По окнам из “воздушки” тоже не совсем вписывается в твою трогательную историю.

– По окнам… – Илья засовывает руки в карманы и прищуривается. – В эту не вписывается, это из другой истории. Из истории о том, что за два года ты на меня так ни разу не посмотрел, как тогда на того парня.

Хочется врезать ему, даже костяшки пальцев зудят. За то, что прав. Я совсем увяз в этих незаконченных историях. Мы стоим друг перед другом, переполненные взаимными претензиями, каждый со своей кособокой правдой, не совпадающей ни одним зубцом.

– Ладно, – резюмирует Илья, – разбежались.

Я пожимаю плечами – нет таких слов, чтобы хоть как-то закруглить то, что было между нами. Сгладить углы, стесать выступающие края разлома.

– Забыть бы тебя как страшный сон, Жек. Забыть, каким говнюком можно быть, когда тебя доводят до черты, – невесело усмехается он.

Вскидываюсь и… молчу, напоровшись на по-настоящему уставший взгляд. Илья автоматически тянется к моей руке, но, на полпути опомнившись, нелепым взмахом подчеркивает незавершенный жест.

– Все… – развернувшись, он уходит, даже не пытаясь как-то завершить свою мысль.

Что тут добавить? Действительно, все. Все закончено с Ильей. С Егором… да, тут он прав, дружить у нас не получится. Остается Гамлет, разобраться бы с бунтующим телом, реагирующим на него так остро, и перевернуть эту гребанную страницу жизни, начав все с чистого листа.

В кофейне – откровенная атмосфера разгильдяйства.

– Отдыхаем? – интересуюсь у почти задремавшего у стойки официанта, тот, вздрогнув, недовольно косится в мою сторону.

– А мы полчаса как закрыты.

– Закрыты?

– Вернее, кофейню зарезервировали на вечер. Церемонии твои на сегодня отменили.

– Вот как.

Пренебрежительный тон неприятно царапает нервы. Афишировать наше деловое соглашение с Гамлетом мы не стали, ввели меня как обычную штатную единицу, но из-за загруженности собственного графика я так и не познакомился с персоналом.

– Отвези Гамлету, все равно делать нехрен, – парень, перегнувшись через стойку, вытаскивает большой пакет, – сейчас я тебе адрес и телефон черкну.

Смирившись с ролью, приписанной мне насильно, я молча забираю посылку. Смысл доказывать что-то? Проще завезти и оставить парнишку на его пьедестале. Неуклюже перехватив абсолютно неудобную ношу, я выцарапываю из кармана телефон и извещаю Его Высочество о незапланированном визите. Не успеваю запихнуть телефон обратно, как он разражается прелестью шопеновского вальса.

– Жень, ты не мог бы сегодня заехать… – и я, удерживая пакет двумя руками и пытаясь зажать телефон покрепче между ухом и плечом, запоминаю маршрут и список дел, которые Мартин благополучно решил слить на мою скромную персону. Все лучше, чем ковыряться в дебрях развороченной души. С этой почти оптимистичной мыслью ловлю такси.

Через несколько часов, ругаясь и бурча, я плетусь на четвертый этаж обычной хрущевки, недоумевая, как же наш принц не отгрохал себе хоромы где-нибудь в приличном тихом месте близ парковой зоны. Что это еще за дауншифтинг?

Дверь мне открывает заспанный Гамлет, облаченный в видавшие виды шорты.

– Я думал, сегодня уже не доедешь, – отбирает он пакет и направляется на кухню. – Ужинать будешь, савраска?

Мой желудок обрадованно уркает, выражая свое мнение насчет ужина.

– Буду, – иду я на уступки организму.

Гамлет увлеченно потрошит на столе пакет, который я полдня таскал по городу. Там, тщательно упакованные в фольгу, радуют взор контейнеры. Суши, рыба с оливками, рис со специями, тонкие пластинки мясной нарезки, круассаны, облитые шоколадом. Я застываю в дверях с чувством глубочайшего наеба.

– Это что, я пер, чтобы Ваше Высочество покормить?!

– И награда ждет своего героя, – Гамлет закидывает оливку в рот и расплывается гримасой блаженства.

– Требую как минимум половину добычи, – отчеканиваю я, сгребая к себе исходящую маслом рыбу.

– Главное – правильный раздел имущества, – Гамлет довольно тянется к суши. – И никаких семейных раздоров. Руки мыть иди.

Я кошусь на рыбу, не желая покидать ее общество, и взвешиваю свои степень воспитанности и степень голода, но под насмешливым взглядом хозяина все же выбираю цивилизацию со всеми ее реверансами.

Перенюхав в ванной несколько тюбиков с шампунями и гелями, прихожу к выводу, что Хомо Сапиенс, проживающий в этой скромной «распашонке», не обременен стабильными отношениями. Этот незначительный факт заставляет прятать глаза от отражения в зеркале и не признаваться в причине своей радости.

Рыба оказывается божественно вкусной, но исчезает неоправданно быстро. Попробовав рис с нарезкой, я делаю вывод, что суши лучше. Утаскиваю второй рулетик под неодобрительное порыкивание Гамлета и поясняю:

– Налог на наглость.

– Моя с твоею не сопоставима. И куда в тебя вмещается?

– Пффф… ты просто не владеешь древне-японским способом правильной укладки пищи в желудке. Как говорил представитель этой школы у нас Кот Матроскин: «Неправильно вы бутерброд едите, дядя Федор».

Отвоевав еще один рулетик в ожесточенной битве на палочках, я сыто отодвигаюсь от стола.

– Все, теперь я ручной.

– Гладить можно или на лоток ходить приучен? – интересуется язвительный принц.

– Глааадить.

Принц, поперхнувшись, радует меня забегавшими глазами. Якобы пропустив мой ответ, он суетливо убирает со стола и ставит чайник. Проследив за этими невнятными манипуляциями, я осведомляюсь:

– Ты всерьез решил напоить меня чаем с этой водой из-под крана и гранулированной чайной пылью?

Гамлет поворачивается ко мне:

– Ой блин… позволь мне сделать харакири.

– Делай, – разрешаю я, – только через два часа, чего даром суши переводить.

– Твое великодушие поражает.

Я, расслабленно откинувшись на спинку диванчика, бездумно передвигаю по столу чашки. Беззлобная, чуть подсоленная шутками перепалка, неяркий свет лампочки, Гамлет в домашнем виде, растерявший лоск хищного бизнесмена и поэтому опять превратившийся в долговязого мальчишку. «Хорошо как…» – прорезавшаяся мысль стопорит мыслительный процесс намертво. Ощущение домашнего уюта баюкает вздрюченый мозг. Голова тяжелеет, скулы сводит от того, как хочется зевнуть и устроиться поудобнее.

– Спишь уже. Оставайся, я один живу.

– Знаю, – признаюсь я. – У тебя в ванной скукотень такая, все с запахом лжеморя.

– Пинкертон.

– А тебя не смущает… – делаю неопределенный жест рукой, – моя сексуальная ориентация?

– Периодически. Но я физически крепче, если что – отобьюсь.

Меня от усталости уже тоже ничего не смущает, поэтому засыпаю на большой двухместной кровати и абсолютно не терзаюсь муками совести при мысли, что Гамлет осваивает неудобный диван в гостиной. Мою душу даже чуть-чуть греет мелкое детское злорадство. Но правило бумеранга никто не отменял. Проснувшись ночью от страшнейшей жажды, я плетусь на кухню, поминая рыбу и суши недобрым словом, и, прихватив с собой бутылку воды, направляюсь назад. Кинув взгляд на разобранный диван, я поддаюсь любопытству и решаю посмотреть, каков Гамлет спящий. Слишком уж много граней у этого человека, пусть добавится в мою личную коллекцию еще одна.

«Красивый» – екает что-то внутри. Морщинки разгладились, ресницы лежат веером, губы приоткрыты – все это смягчает хищный профиль. Сбившееся одеяло обнажает грудную клетку с темными ореолами сосков, под одним из них некрасивый шрам, кляксой стянувший чуть смуглую кожу. Я завороженно обвожу края шрама.

– Руки оторву, – тихо сообщает мне Гамлет.

Вздрагиваю и натыкаюсь на изучающий взгляд.

– Я за водичкой ходил, – открываю я ему истину, – а тут ты спишь по пути.

– Какая занимательная история. И что же привело тебя ко мне?

Что же привело? Если бы я посмел признаться, как покалывает кончики пальцев от желания снова ощутить тепло его тела… Обвести все правильности и неправильности, все метки жизни и оставить там же рядом свои.

– Глупости, – выдыхаю я.

– Какие глупости? – голос Гамлета, хрипловатый со сна, падает еще на пару тонов.

– Пойду спать, – сообщаю я ему.

– Жень, – Гамлет ловит мое запястье в кольцо пальцев, – какие у тебя запястья тонкие.

– Какой есть, – пытаюсь стряхнуть его руку, но пальцы лишь крепче фиксируют запястье.

– Жень, а можно мне чуть-чуть глупостей?

Меня окатывает горячей волной стыда и желания. Я сильнее выкручиваю свою руку, проклиная начинающее реагировать тело, прикрытое лишь узкой полоской слипов. Гамлет дергает меня на себя и, подхватив упирающееся всеми конечностями в него тело, переворачивается. Я лихорадочно вцепляюсь в его плечи. Мысли неясными отрывками мечутся из крайности в крайность, одновременно предлагая сопротивляться и сбежать и остаться и позволить. Он же не торопится, ждет, пока я прекращу метаться.

– Отпусти меня, – жалко скулю я, чувствуя, как предательски тяжелеет в паху.

Отвернувшись, я пытаюсь зацепиться взглядом хоть за что-то, что вытащит меня из этого сладостного терпкого тумана, окутывающего тело и сознание. Поцелуй обжигает шею и заставляет кожу моментально покрыться мурашкам предвкушения удовольствия, соски сжимаются в твердые камушки, желая ласки, я с всхлипом выдыхаю.

– А на вкус ты точно такой же, как я тебя запомнил, – шепчет мне в ухо Гамлет, заставляя мои бедра чуть разъехаться в стороны.

Мое тело объявляет категоричную капитуляцию и дрожит в неприкрытом желании, отрицать очевидное не имеет смысла, тем более когда в живот Гамлета упирается такое внушительное доказательство. Поэтому я решаю донести ощущаемое вербально.

– Я парень, Гамлет.

– Я уже давно об этом жалею, – он прижимается ко мне еще плотнее. – Но с каждым разом сожаления все призрачней и невесомее. Особенно когда я чувствую, что и тебе не все равно.

– Просто у меня давно никого не было, – пытаюсь я все же вырулить из ситуации.

– Это почему-то радует, – сообщает задумчиво Гамлет. – Поцелуй меня. Как тогда, помнишь?

Хочу… хочу…

Хочу впечатать в себя его теплое тело, почувствовать тяжесть. Выкинуть из головы все мысли. Наблюдать, как меняется его лицо от разного градуса удовольствия. Узнать те границы, за которые он готов шагнуть. Увидеть, как его тело реагирует на меня. Хочу почувствовать всю степень возможного бесстыдства…

– Нет, – но мой лимит здравого смысла уже заканчивается.

– Один раз. Прошу, – Гамлет склоняется к моим губам, чуть касаясь их, вымаливая просьбу.

Я не соглашаюсь… нет… Я рефлекторно раскрываюсь ему навстречу, и в груди тяжелеет и обогащается чувствами бестолковое сердце. Правильный, приносящий удовольствие, заставляющий продлевать его поцелуй. Оторваться на короткий глоток воздуха и вновь возвращаться. Руки оглаживают, тянут к себе, обнимают, держат…

Гамлет разрывает поцелуй и, чуть приподнимаясь, смотрит на меня.

– Уйдешь?

Ответ бессмыслен, как и мои действия, но я, хоть и опьяненный желанием, тяжело стекаю с кровати и плетусь в комнату… Какая разница, уйду я или нет, если один поцелуй спустя вселенную опять меняется, как при повороте трубки калейдоскопа? Какая разница, в какой я сейчас кровати, если мысленно отдаюсь ему до самого донышка? И он знает это, и я знаю это. Что же происходит? Что за новую главу я открыл только что?

Смелости на утро не хватает. Поэтому, как только ночь за окном линяет в серый рассвет, я тихо собираюсь и, стараясь не шуметь, крадусь к входной двери.

– Не думаешь же ты, что я сплю? – останавливает меня на полпути голос Гамлета.

– Думаю, может быть, ты сделаешь вид, что спишь. Так было бы удобно и тебе, и мне.