Текст книги "Л плюс Н (СИ)"

Автор книги: trista farnon

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Так может, и Ньют тоже боится ее? И разве он не прав?

***

Джарви, наконец, соизволил произнести слово “бряк” вместо “дрянь” и, получив в награду вкусный кусок мяса, жадно чавкал в углу чулана. За окном давно стемнело: пора бы уже разойтись по своим гостиным, но каждый раз, как эта мысль приходила на ум, Лита обещала себе, что посидит еще только пять минут. И еще пять. И еще. Замерзшая саламандра, по-кошачьи свернувшись в клубок, грелась у Ньюта на коленях, лукотрус Пиккет водил по запотевшему стеклу тонкими лапками и любовался получившимися узорами. Все кругом было такое мирное и совсем как прежде, что Лита не выдержала контраста с растерянным хаосом в своей собственной голове и совершенно не к месту выпалила:

– Ты думаешь, я ужасная?

Ньют уставился на нее с таким изумлением, что от одного этого Лите уже стало легче, но она всё-таки договорила, вместо его лица глядя на воротник его мантии:

– Из-за спектакля.

Ему вдруг тоже стало сложно смотреть на нее.

– Нет, конечно, – пробормотал он, беспомощно шевельнув руками, как будто нужные слова летали вокруг по воздуху, точно светлячки. – Ты… Мы же друзья.

Это было разом лучшее и худшее, что он мог бы сказать. Лита улыбнулась и тут же прикусила губу, и Ньют улыбнулся ей в ответ. Из угла раздалось рычание: джарви не понравилось, что о нем забыли. Он вспрыгнул Лите на колени и, когда она потянулась его погладить, больно хватил по ее ладони когтями. Пока Лита зализывала царапины, Ньют отчитывал свирепо ругающегося хорька, а потом на редкость неласково для себя сунул его думать о своем поведении в большой ящик с травой и отыскал среди их запасов склянку с настойкой бадьяна.

– Давай я?..

Лита кивнула, облизнула пересохшие губы и протянула ему расцарапанную руку. Ньют смочил бурой настойкой клочок ваты. Запахло едким, кисловато-железным. Он осторожно провел ватой по длинной кровоточащей царапине у нее на ладони. Кожу ободрало жгуче щиплющейся болью, Лита вздохнула сквозь стиснутые зубы. Ньют торопливо поднял ее руку к самым губам, подул, и мурашки побежали от ее побитой кожи по всему телу, раздутые его дыханием, как искры.

– Не больно?

Она помотала головой. Царапины затягивались прямо на глазах, но Ньют снова коснулся ватой ее кожи, выписывая что-то круглое и невидимое за его головой, склоненной так низко, что его волосы щекотно касались ее запястья. Лита сидела неподвижно и почему-то почти не дыша. Ньют поднял на нее глаза,робко улыбнулся. На ладони у нее, распустившись на царапине-стебле, красовался выведенный бадьяновым отваром цветок.

Они еще не учились готовить Амортенцию, но Лита знала заранее, что это зелье будет пахнуть для нее едким, кислым и железным…

– Гр-р-р-дрянь!

Джарви не пожелал сидеть в ящике и, растревоженный незнакомым запахом, выбрался наружу и злобно скалил зубы.

– Перестань! – Ньют потянулся поймать неугомонного хорька, но тот увернулся и, вздыбив шерсть на хребте, выскочил в щель приоткрытой двери и был таков. Лита и Ньют обменялись отчаянными взглядами и, не сговариваясь, бросились следом.

Они то крались, то бежали по коридорам засыпающего замка, разом охотники и добыча для патрулирующего школу завхоза и любого преподавателя, и впервые с того проклятого спектакля Лита чувствовала себя как прежде, хорошо: они вместе делают свое дело и не думают больше ни о чем.

– Было бы заклинание, показывающее следы!.. – прошептал Ньют, когда они в растерянности остановились на пересечении двух коридоров, гадая, куда выбрал направиться джарви.

Они положились на удачу и свернули влево, но успели сделать всего несколько шагов, когда из-за поворота впереди раздались приближающиеся голоса. Ньют дернул Литу за собой в нишу за пыльным гобеленом. Здесь было тесно, они прижимались друг к другу плечами, и в их затаившейся тишине Лита слышала его дыхание, и несмотря на рискованность их положения ей хотелось засмеяться, от волнения, глупого азартного страха и оттого, как счастливо горела ее прижатая к нему рука.

– …что она устроила на спектакле? – донесся до них голос профессора Уилкост. – Конечно, девочку нельзя винить, с такой-то семьей! Но вот что выходит, когда девица не получает правильного воспитания.

– Полагаете, она из ревности?.. – Это сказала мадам Трелони.

– Еще бы. Больно смотреть. Она влюбилась в мальчика по уши, но такая дикарка даже для него чересчур!

Профессора прошли мимо, в коридоре стало тихо. Можно… Нужно было выйти, искать дальше пропавшего джарви, как будто она ничего не слышала, мало ли о чем могут посплетничать учителя, они ведь тоже люди, да и… Но Ньют тоже все слышал. Лита стояла, как будто ее парализовало заклятием, и не знала, побледнела она или покраснела как рак. Руки и ноги вдруг стали как свинцовые: будто вся кровь от лица утекла в них – черная, тяжелая… «Еще бы, с такой-то семьей». Помимо собственной воли она повернулась и посмотрела на Ньюта. Он тоже смотрел на нее, и она не понимала, не видела в темноте, с каким выражением, но он… Он молчал. Она тоже, но за нее все сказали, ее тайну раскрыли ей самой, и ему тоже!.. Прошло всего несколько секунд, но и это было слишком долго, Ньют должен был сказать хоть что-нибудь, но не сказал. Лита чувствовала, ее вот-вот вырвет от страха, от этого ожидания, и пока не случилось хотя бы такого позора, она выскочила из-за гобелена и бегом бросилась прочь, забыв про джарви, про то, что нужно не шуметь, что за каждым углом может караулить нарушителей мистер Прингл. Хуже уже ничего не случится.

***

На следующий день была суббота, выходной, но не для Литы и Ребекки: за свое поведение на спектакле они обе были наказаны на месяц. Профессор Слизнорт, сообщая об отработке, дал Лите понять, что подобными выходками она ставит под угрозу свое дальнейшее пребывание в Хогвартсе. Стоило бы из-за этого волноваться, но Лита была только рада: наказание давало ей возможность не думать, что делать дальше. Ответ уже был дан: чистить, мыть и подметать, потому что отработка состояла в уборке Большого зала, к финалу “Феи Фортуны” превратившегося едва ли не в руины.

Оттирая копоть со стены, Лита искоса бросала взгляды на свою напарницу. Пруэтт работала молча. Лицо у нее было бледное, но больше она не ревела. Что с ее отцом? Поправился он или нет? Как бы она ни ненавидела Ребекку, она не желала ей остаться сиротой! Может, вот так думал и Ньют? Просто сочувствовал Пруэтт и все? Потому что умеет сочувствовать и не боится это делать, не боится быть добрым? А она – она боится, и не умеет, наверное, не научилась у него за все годы их… дружбы. «Вот что бывает, когда девица не получает правильного воспитания».

– Дрянь!

Ребекка испуганно дернулась, они с Литой одновременно повернулись на этот голос, донесшийся из-под груды обгорелых досок в углу.

– Пивз? – неуверенно позвала Пруэтт.

В груде деревяшек зашуршало, и наружу выбрался пропавший джарви. Лита бросилась к зверьку, подхватила его под живот и ловко поймала ладонью юркую клыкастую морду. Джарви сердито колотил ее хвостом, но пока не выпускал когти и не кусался, пытаясь вырваться бескровным способом.

– Ш-ш, это я, – успокаивающе забормотала Лита. – Успокойся!

Джарви все-таки высвободил морду и разразился целой очередью грязнейших ругательств, увенчав их своим любимым утробным “Др-р-р-янь!”.

– Что это? Твой питомец? – На секунду Лита подумала, что Ребекка в самом деле спрашивает из интереса, что это было как будто в ответ на ее собственную готовность спросить об отце. Но тут она добавила: – Подходит тебе.

«Еще бы, с такой-то семьей». Лита встретилась с Пруэтт глазами и снова, как тогда на спектакле, сама не поняла, что с ней творится, злоба или боль переполняют ее, смешавшиеся неразрывно, как у раненого зверя.

– Дрянь, дрянь, дрянь! – зарычал джарви и укусил ее за палец.

Ребекка попятилась, на лице ее были разом страх и брезгливость.

«Больно смотреть».

И Лита не выдержала, схватила хорька под свирепо когтившие воздух лапы и толкнула его на Ребекку.

========== В жизни побеждают чудовища ==========

Шрамы от когтей джарви с лица Ребекки Пруэтт мадам Винкль свела за несколько часов, но профессор Диппет и школьный совет были неумолимы: подобное недопустимо, виновный должен быть наказан. Литу это устраивало. А Ньют… “Такая дикарка чересчур даже для него”. Он найдет себе другого раненого зверя вместо нее, а зачем ей экзамены, учеба, карьера и что угодно еще, если она сама не нужна никому? Да пусть бы ее выгнали, из школы и из жизни тоже. Какой смысл все это продолжать. Так Лита думала, направляясь в директорский кабинет для разговора о своем преступлении, за наказанием. Профессор Слизнорт ведь предупреждал ее…

Она прошла мимо кабинета трансфигурации. На парте там все еще живет ее надпись. О, Мерлин, это ведь было так недавно! Все стены замка вдруг показались ей исписанными этими же двумя буквами. Вот здесь, за доспехами, она и Ньют однажды прятались от завхоза вместе с коробкой, полной лесных пикси. Здесь срезали путь в Астрономическую башню, опаздывая на урок.

Нет, хватит, хватит!

Ее исключат, это точно. Что скажет на это отец? Позволит ей вернуться или решит, что принять в дом такую дочь значит опозорить свою фамилию? У нее отнимут палочку? Она ведь сдала СОВ, и неплохо, она могла бы найти какую-нибудь работу, если только ей оставят палочку, у нее же больше нет ничего!.. Ей вдруг впервые стало страшно оттого, что ее ждет. Чувствуя, как дрожат колени, Лита повернула в ведущий к кабинету профессора Диппета коридор, и тут ее догнал Ньют.

– Я скажу им, что это я сделал!

Они не разговаривали с тех пор, как случайно подслушали беседу двух профессоров. После происшествия с джарви Лита спряталась в слизеринской гостиной от любых его слов – нет, кого она обманывает, не от слов, а от еще одной тишины. Она и сейчас бы с ним не заговорила, не смогла бы, если бы он не сказал такое…такую глупость.

– Это сделала я и не жалею, – ответила она, не глядя на Ньюта.

Ребекка наверняка уже раззвонила на всю школу, что эта Лестрейндж натравила на нее дикое чудовище и что она чудом осталась жива. Ньют тоже все уже знает, ее объяснения ему не нужны, ничего ему не нужно.

– Но ты же не хотела, чтобы все так случилось! – убежденно воскликнул он.

Не хотела смерти брата, не хотела расквитаться с Ребеккой, не хотела, не хотела, не хотела…

– Я хотела! – крикнула Лита. – Не все такие добренькие, как ты!

Ньют смотрел на нее, несчастный и решительный, еще неделю назад ее друг, а теперь какая-то живая фотография того, чего у нее и не было никогда, никогда не будет.

– Я знаю, что она это заслужила, – вдруг сказал он, – но тебя ведь из-за этого исключат!

Лите хотелось закричать громче банши, чтобы не слышать ни его, ни голосов у себя в голове. “Она влюбилась в мальчика по уши”. Да, да, и Ньют это знает – и говорит об исключении и о Пруэтт? Больше ему нечего ей сказать? Конечно нечего. Он молчал тогда, молчит и теперь, потому что… Слезы подступали к глазам, и Лите нечем было отгородиться от них, не о чем подумать, чтобы сдержать их, отогнать стаю дементоров у себя внутри, ей оставалась только злость.

– Пусть исключат, что с того? Не можешь не спасать всех вокруг? – бросила она и метнулась мимо Ньюта дальше по коридору, до боли прикусив губу. Не смей плакать, приказала она себе с каким-то мучительным цинизмом, уж ты-то знаешь, что бывает, когда плачут слишком громко.

За окнами падал снег. Как было три единственных настоящих Рождества в ее жизни.

Хватит!

Ньют снова догнал ее перед самой горгульей, закрывающей вход в директорский кабинет.

– Прости! – воскликнул он, поймав ее за руку. – Если бы я не… я не…

Сколько можно? Зачем все это, зачем бинтовать сломанные кости мертвецу? Да похороните его и забудьте, оставьте ее, наконец, в покое! Дверь за горгульей распахнулась, и в коридор шагнул профессор Дамблдор.

– Лита. Мы как раз… – начал он, и тут Ньют его перебил.

– Профессор, это был мой джарви, я упустил его, и он напал на мисс Пруэтт. Лита просто не смогла его удержать, она не виновата.

Наверное, Лита так старалась не плакать, что слезы вдруг превратились в смех. Какая чепуха! Никто в здравом уме не поверит, что она не виновата! Она взглянула на Ньюта, впервые с той кошмарной секунды за гобеленом их глаза встретились.

«Пожалуйста!».

Она вовсе не была легиллементом, но это так явственно читалось в его лице, что не понять было нельзя. Что думал профессор Дамблдор, было не угадать: он окинул их обоих внимательным взглядом, а затем положил руку Ньюту на плечо.

– Что ж, идем, Ньют. – Его непроницаемо доброжелательные глаза обратились к Лите, и он сказал: – Можешь возвращаться к себе.

Изумленно застывшая Лита не успела вымолвить ни слова: горгулья развернулась, закрыв ей вход в кабинет. Но… Не мог же профессор Дамблдор всерьез поверить Ньюту! Это… да это же просто смешно!

Но все оказалось вовсе не смешно. Когда она следующим утром пришла на завтрак, Ньюта в Большом зале не оказалось, а над столом Пуффендуя прокатывались волны нервного, оживленного разговора. Набравшись смелости, Лита направилась туда. И услышала, что Ньюта нет, потому что его исключили. Хогвартс-экспресс, должно быть, уже везет его в Лондон.

Нужно было идти на заклинания, школьная жизнь для всех остальных вовсе не кончилась сейчас, в отличие от нее. Вместо этого Лита бросилась в совятню, не успев даже написать письмо. Пергамент и перо пришлось призвать манящими чарами, чернильница расплескалась, перепачкав ей руки. Будь Ньют здесь, они… они могли бы хоть молчать и все равно поняли бы друг друга, так ведь всегда было раньше!.. Развернутый на коленях пергамент закапали чернильные брызги, и все еще ни единого слова. А последнее, что она ему сказала – это насмешка…

Его исключили из-за нее. Из-за того, что она скверная, испорченная, дурная. Зло всегда ведь побеждает. И вот она все еще здесь, а он… Волны вины и отчаяния прокатывались по ее телу настоящей тошнотой. Неужели у него отберут волшебную палочку, запретят работать, лишат права на все, о чем он мечтал? Почему Дамблдор ему поверил, зачем, зачем?!

Слезы ручьем текли по щекам, но Лита заметила это, только обнаружив на своем пергаменте настоящую лужу. О, если бы только она могла отправить письмом саму себя! Но у нее ведь было три года, и она все равно не стала нужна ему так же, как он ей. Вытерев листок, Лита написала единственные слова, которые смогла поймать в своей затопленной горем голове, и просидела в совятне до самого заката, но так и не прибавила ничего к этой расплывшейся корявой строчке:

«Прости меня, пожалуйста, прости!».

Она ведь не хотела! Не хотела убить брата, не хотела убить их с Ньютом дружбу и его будущее.

Но сделала все это.

Лита зажмурилась, вжалась лбом в холодную стену совятни. Строчки на неотправленном письме расплылись так, что не прочесть.

И хорошо.

Справедливо.

========== Амортенция ==========

– Если все выполнено верно, пар над вашим творением должен сейчас завиваться красивыми спиралями, – говорил профессор Слизнорт, прохаживаясь между котлами учеников. – Отлично, мисс Браун, мисс Лестрейндж. Вдохните запах: каждый из вас ощутит смесь своих любимых ароматов. Не спрашиваю, чем именно это зелье пахнет для вас, это дело личное!.. – Профессор многозначительно улыбнулся. – Но вы, без сомнения, узнаете каждую ноту своей Амортенции.

Лита узнала. И пока семикурсницы за соседней партой шептались и с блаженным видом вдыхали кудрявый пар над своими котлами, потихоньку наполнила своим зельем маленькую склянку.

Амортенция – самое сильное приворотное зелье в мире, и профессор Слизнорт, похоже, ничуть не сомневался, что все ученики на курсе только и жаждут напоить им кого-нибудь. Он предупредил, что каждый должен будет взвесить свой котел перед тем, как уйти с урока: рецептура должна была соблюдаться до грана, и если кто-то стащит немного зелья, весы это немедленно выдадут.

Профессор Слизнорт перечислял симптомы отравления приворотными зельями: их жертва, разумеется, не поймет, что испытываемые ей чувства ненастоящие, но сторонний наблюдатель может обратить внимание на некоторое остекленение взгляда, перепады от вялости к бурной активности и дрожь в руках. Лита записала про дрожь и, подняв руку, чтобы задать профессору вопрос, случайно зацепила локтем свой котелок и опрокинула его на парту.

Ну, почти случайно.

Околдовывающий запах зелья ворвался ей в легкие с такой мощью, что закружилась голова. Переполошившийся профессор Слизнорт бросился к ней с противоожоговой мазью и единым взмахом палочки высушил ее пропитавшуюся перламутрово сияющей жидкостью мантию. Увы, предоставить образец для проверки Лита теперь не могла и получила за это дополнительное домашнее задание, но зато вышла из класса с драгоценной склянкой в кармане, миновав неизбежную проверку весами.

Ночью, за задернутыми шторками своей кровати в полной сонного дыхания других девушек спальне, Лита вытащила спрятанный флакончик из-под подушки и осторожно открыла.

Запах мокрой шерсти снова щекотнул ей нос, шею как наяву укутало теплом: ворсистым, немного колючим.

Была суббота, вместо завтрака они съели пополам их последнюю лакричную палочку, в мокрых зарослях на окраине Запретного леса копошились птицы, а сырой осенний холод забирался за воротник и морозил ей зарывшиеся в палую листву колени через форменную юбку…

Лита вдохнула еще и ощутила сладковатый, несъедобно едкий аромат бадьяновой настойки.

…Поежившись, она выпустила из рук нарла с перебинтованной лапой, подняла голову, и перед глазами оказалось полосатое, черно-желтое.

А за бадьяном прятался еще один, едва уловимый запах: теплый, детски-сладкий и до мурашек другой.

– Я… я подумал, ты замерзла.

Они сидели так близко, что она ощутила на щеке его дыхание.

Утром Лита вышла из спальни с модной холодной волной в волосах и холодным равнодушием во взгляде, холоднокровная, как положено слизеринке, и только подушка и спрятанная под ней склянка с запахом шарфа Ньюта знали, что слезы у нее все еще горячие.

========== Как все должно было случиться ==========

Комментарий к Как все должно было случиться

Вдохновлено совершенно потрясающим рисунком Evaline Art https://vk.com/wall-54578699_6692

Маленькое АУ ко всему предшествующему. Эффект джарви:)

Мягкое июньское солнце раскрасило чулан бесчисленными пятнышками цвета сквозь витраж. Нюхль сидел в одном из них, самом ярком, и упрямо пытался ухватить как-нибудь эту призрачную блестяшку. Улыбнувшись, Ньют поднял с пола старые свитки с домашними заданиями и отправил их в полупустой чемодан: в факультетской спальне у него было меньше вещей, чем тут.

Лита вытащила из-под треснувшего аквариума свой учебник по заклинаниям, перевернула несколько страниц.

– Помнишь, как мы учили Протеевы чары? – спросила она.

Конечно, Ньют помнил. На четвёртом курсе они связали этими чарами два куска пергамента и надеялись, что тогда смогут переписываться. В конце концов, это было несправедливо: почему у всех других факультетов в спальнях и гостиных есть доступные совам окна, и только Слизерин сидит под водой без возможности послать другу записку? Но с чарами что-то не заладилось и пергамент Ньюта взорвался прямо в пуффендуйской спальне, и он потом вечность убеждал своего декана, что не прячет под матрасом саламандр.

Саламандр они прятали здесь, в чулане.

– … и грелись о них, когда пришли с озера мокрые, ты помнишь?

Это было прошлой осенью, внезапно ударили холода и Чёрное озеро замерзло, и они спасали вмёрзшего в лёд гриндилоу, а потом вернулись в замок, смеясь сквозь стучащие зубы и с ожогами тут и там от слишком поспешно наложенных согревающих чар.

– Меня спросили про них на экзамене, про согревающие чары. Надеюсь, я справился лучше, чем в тот раз!..

Ньют убрал с подоконника старые перья и обрывки бинтов, и к его рукаву прицепился длинный серебряный волос. Лита осторожно сняла его и улыбнулась.

– Помнишь, как мы их добывали?

Ещё как. Держать в школе джарви было нельзя, но бросить его умирать от раны тоже, и они отнесли его сюда, а сами пробрались в Запретный лес за целительными единорожьими волосами. Дремавший в учебном загоне единорог взметнулся на ноги и свирепо нацелил рог Ньюту в грудь, а Лита храбро шагнула вперёд, прошептав:

– Они больше девушек любят.

Все остальные звери относились к ним двоим одинаково, только единорог сделал отличие, и Ньют как будто и сам впервые его сделал, с каким-то новым, робко восторженным чувством посмотрел на тонкие ноги Литы и ее пушистые волосы и подумал, что единорог прав. Он бы тоже хотел, чтобы к нему прикасалась она.

– … а джарви все равно умер. – Погрустневшая Лита накрутила единорожий волос на палец. Она всегда переносила такое тяжелее, чем он. Яростнее, больнее.

– Но других мы спасли! – напомнил ей Ньют, и они вместе оглядели пустые теперь корзины, ящики и аквариумы, гостям которых они оба были очень нужны.

Драгоценный серебряный волос они спрятали в ящик с зельями, и Лита открыла птичью клетку, подзывая своего Ворона. Тот послушно слетел на подоконник, заблестел великолепным оперением в радужном витражном свете, как политый простоблеском. Даже не верится, что когда-то он был серенькой беззащитной крошкой… Лита встретилась с Ньютом глазами, и непонятно было, кто первый спросил:

– А помнишь?..

За этими разговорами дело сделалось незаметно, они почти все упаковали, осталась только пара старых учебников на подоконнике.

– Я буду скучать, – тихо сказала Лита, глядя на них и не решаясь убрать.

Экзамены, прощальный пир и сборы – но только сейчас Ньют вдруг понял, что это правда конец. У них давно готов был план: дождаться результатов ЖАБА, а дальше Департамент Существ, путешествия, драконы и кельпи, целый мир – но эту комнатку и все, что тут было, хотелось забрать с собой, вцепиться, как нюхль – в солнечный зайчик. Ещё нет, ещё не все! Ньют растерянно погладил слишком пустой подоконник и столкнулся с рукой Литы, и в груди у него что-то загудело и задрожало. Они посмотрели друг на друга. Пурпурно-голубой блик сидел у Литы на щеке, как бабочка, и Ньют разглядел под ним убежавшую от остальных веснушку, а потом – пятнышко чернил возле ее губ, и совсем темные крапинки в ее темных глазах, и складочки на губах, а…

А потом Лита закрыла глаза.

Ньют стиснул веки и ее руку в своей, нырнул к ней, как в омут с головой, врезался неуклюже длинным носом в ее горячую щеку, и… Это было словно птица подставляет себя под протянутую руку вместо того, чтобы улететь, только в сто раз сильнее, самое невероятное чувство на свете: он прикасается к ней и она прикасается в ответ.

Когда они снова посмотрели друг на друга, щёки у Ньюта пылали так, что от жара хотелось зажмуриться, но нельзя, и Мерлин, как же страшно! И тут Лита улыбнулась, и он почти засмеялся от восторга и облегчения, и никогда не касался ничего более потрясающего, чем ее шерстяной рукав, и не видел ничего чудеснее этой улыбки.

***

К Хогвартс-экспрессу они почти опоздали. Мистер Прингл со списком уезжавших в руках чуть не набросился на них с кулаками, а Ньют держал Литу за руку и не сомневался, что даже грозный завхоз вошёл бы в их положение. Они семь лет провели здесь и не целовались. Нужно ведь было наверстать!

========== Лето ==========

“Родители сказали, что будут очень рады с тобой познакомиться! Надеюсь, ты сможешь приехать”.

А Лита не знала, на что сама надеется, когда чуть не впервые за шестнадцать своих лет стучала в дверь отцовского кабинета. Она могла бы просто уехать и все, отец едва ли заметил бы, но что-то заставило ее прийти и попросить на побег разрешения.

Голос одеревенел от желания говорить как ни в чем не бывало:

– Мой друг приглашает меня погостить. Можно?..

Отец мог ответить да, и это было бы хорошо, мог ответить нет, и тогда она бы отправилась к Ньюту поперёк его воле и это было бы даже лучше, мог бы…

– Как угодно, – обронил он, не поднимая глаз от газеты.

***

Летучий порох в вихре искр выбросил ее на ковер перед незнакомым камином, и Лита дрожащей рукой поправила неумело уложенные волосы, впервые не в школьной форме перед ним, впервые на его территории…

– П-привет!

Ньют успел загореть и стеснялся смотреть на неё без прикрытия челки, безжалостно причёсанной назад, и Лита разглядела новые царапины у него на руках, под благопристойно отглаженными рукавами. Его родители стояли рядом – а он вылитый отец, не то что она!.. – и под их взглядами Мерлин знает, что было делать, и Лита неуверенно улыбнулась, а Ньют представил ее ковру у них под ногами:

– Это Лита!..

Миссис Саламандер взяла ее за обе руки и правда сказала обещанное:

– Мы очень рады знакомству!

За обедом говорили так много, что не успевали есть. Литу спрашивали про школу, про зверей, про Францию… “Ньют рассказывал, что вы…” А сам Ньют почти не говорил, как будто на глазах у родных это было неприлично. Лита встречалась с ним взглядом, и оба они немедленно отворачивались и очень хотели засмеяться.

Вечером миссис Саламандер показала Лите приготовленную для нее комнату, и они оказались одни в царстве свежевыглаженных простыней и новых занавесок, которые Лита вежливо похвалила, но нужно было сказать что-то ещё…

– У вас очень красивый дом. И сад. И гиппогрифы!

– Спасибо, милая.

– Ньют, наверное, унаследовал это от вас? Интерес к животным.

– Боюсь, что так! – Миссис Саламандер взглянула на Литу с улыбкой. – Мы рады, что интересуется он не только животными.

Лита страшно смутилась, а потом и разозлилась вдогонку: они приняли ее не как друга их сына – как девушку, и они были этому рады. Им было от неё что-то нужно.

И она смущалась и злилась, потому что тоже была рада.

***

Дни кончались слишком быстро, как одна лакричная палочка на двоих. Ньют показывал Лите окрестности и поселившихся в теплице глизней всех цветов радуги, следы глиноклока и как кружат в небе молодые гиппогрифы. Миссис Саламандер готовила так старательно и много, будто принимала министра Франции со свитой, и неправильно произносила «буйабес», который был у неё вкуснее, чем у всех домовиков дома Лестрейндж. Мистер Саламандер в свободные часы ухаживал за садом, в чем жена и Ньют его не очень поддерживали, и волосы у него уже начали седеть, но как-то вечером он поцеловал жену в плечо, думая, что никто не смотрит, и миссис Саламандер смеялась с ним совсем как девчонка. Они были счастливы. Лита раньше такого не видела: счастливых мужа и жену.

На каминной полке в гостиной стояли фотографии: красивый свадебный снимок родителей Ньюта, портрет седовласого мужчины в старомодном костюме, вставленный в рамку детский рисунок гиппогрифа, маленький Ньют рядом с высоким юношей в школьной форме, надвигающим ему на лоб свернутую из газеты копию распределяющей шляпы, и тот же юноша – Тесей, очевидно – теперь уже один и старше, со звездой департамента мракоборцев на груди и едва сдерживающий улыбку, из снисхождения к родительской гордости стараясь сохранять уместно серьезный вид… В отцовском доме от Литы не было ничего, только одежда в шкафу и несколько открыток на стене спальни – понадобилась бы минута на то, чтобы стереть с земли все следы Литы Лестрейндж. А Ньют и Тесей жили здесь, даже уезжая, любимые, сберегаемые на десятках фотографий, высеченные на кухонной стене лесенкой зарубок с их ростом и именами.

***

– Похоже на кентавра!..

Они устроились на земле в бесконечном пустом поле, растаявшие от жары, как две шоколадки. Трава щекотно колола сквозь взрослое платье, и, скосив глаза, Лита видела комариный укус у Ньюта на шее и ползущего по его загорелому запястью муравья. Она с трудом перевела взгляд на небо.

– А за ним как будто гонится дракон.

– И корабль.

– И пикси…

Дракон проглотил кентавра и пикси, ветер принес следом лохматого пса, двух мчащихся лошадей, лукотруса. А потом столкнул и сплёл тех лошадей, они вжались друг в друга, соединились… Лита смотрела на них, не дыша, и Ньют смотрел тоже, и пара дюймов между их руками гудела, как пчела.

***

Лита пробыла здесь две недели – сколько отцовские гости жили в его доме – и в последнюю ночь не могла заснуть, лежала на постели и ждала чего угодно, кроме рассвета, а под окном тихо переговаривались птицы, которых Ньют конечно узнал бы по голосам, а она нет, и это было очередное различие между ними, прекрасное, и непонятно почему ей хотелось разрыдаться.

Утром она простилась невежливо сухо, затолкала все чувства так неловко и далеко, что осталось только желание убежать поскорее. Наверняка они ее больше не пригласят…

И пусть!

Но пригласили.

Стоя у ограды заросшего, цветущего сада старше на десять лет, Лита смотрела на убегавшие к лесу луга и видела отпечаток плеч на примятой траве и следы новых туфель на сырых тропинках, широко раскрытые глаза под летним небом, и сколько бы ни было у неё теперь счастливых дней и сбывшихся мечтаний, та девочка никогда не узнает о них, и ни одна модная стрижка не разрежет между ними связь. «У меня есть все, о чем ты мечтала! У тебя есть!», хотелось ей крикнуть, но без толку, и Лита только смотрела и молча надеялась, что та девочка тоже видит, видит ее сейчас.

Может, беременным и положено плакать на пустом месте…

Услышав за спиной шаги, Лита вытерла глаза, запрокинула лицо к вечернему небу. Ньют обнял ее сзади, и она накрыла своими его руки, знающие ее всю.

– Что случилось?

Лита покачала головой, прижавшись затылком к его груди, и сказала правду:

– Все хорошо.

Они вместе смотрели на розовые вечерние поля впереди.

Все хорошо, слышишь?