Текст книги "Л плюс Н (СИ)"

Автор книги: trista farnon

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

========== Фестралы ==========

Они успели продружить всего пару месяцев, а впереди уже маячили летние каникулы, и от этого в катившейся к станции школьной карете все чаще повисала тишина. Холодная Атлантика домашней жизни сочилась сквозь прорехи в разговоре, и Лита всю дорогу затыкала их почти яростной болтовней. Уже были обсуждены все летние планы, результаты экзаменов, еда для нарлов, единорожик Теодор и сохнувшие от тоски по Ньюту лукотрусы…

– Могли бы кого-нибудь не такого жуткого найти для карет, – сказала Лита, когда они с Ньютом выбрались из своего экипажа на хогсмидской станции, и кивнула на тянувших кареты скелетоподобных коней.

Ньют посмотрел на нее, потом на кареты, и глаза его удивленно расширились.

– Ты их видишь? – воскликнул он с восторгом, тут же смутился и поспешно добавил: – То есть… мне жаль! Я не знал, что… У тебя кто-то умер, да?

«У тебя». Как будто это она была жертвой, невиновной.

– Мама. Я тогда только родилась, так что… – Лита развела руками. – Я ее совсем не помню.

Ньют не стал выражать вымученно-обязательные сожаления и вдруг взял ее за руку. Как с животными: словами ведь их не утешишь, они лучше поймут прикосновение. Лита неловко пожала в ответ его теплые пальцы и, чтобы не молчать или не высказать чего-то непоправимого, снова повернулась к фестралам.

– Не такие они и страшные, если приглядеться, – объявила она. – Просто лошадиный скелет оделся на Хэллоуин летучей мышью!

Ньют осторожно протянулся погладить невидимого зверя, но вместо морды ткнулся в жесткий костлявый бок. Лита передвинула его руку.

– Люди из-за их вида напридумывали про них всяких ужасов, – сказал он, восхищенно перебирая длинную черную гриву, – а мне кажется, они утешают. Тех, у кого кто-то умер. Для этого они и перестают в невидимости прятаться.

Он несмело взглянул на Литу. Она посмотрела на костлявого ящероконя, и тот в ответ уставился на нее своими белыми неживыми глазами. Только Ньют может усмотреть в эдакой жути утешение!

– Они совсем не злые и не опасные, – увлеченно повествовал тот. – Профессор Кеттлберн говорит, они добрые и преданные, если дать им шанс это показать. Но люди не дают, вот и они стали невидимыми.

Лите вдруг захотелось разреветься. Ну уж нет! Фестралом она быть не собирается. Хогвартс-экспресс издал оглушительный гудок, призывая студентов поторопиться внутрь, и Лита тряхнула головой и выпутала ее из водорослей своих невеселых мыслей. Впереди еще много часов дороги под стук колес и разговоры про фестралов, письма, лягушек шоколадных и обычных и вообще про все на свете. Ей еще рано тонуть.

========== Фотография ==========

На миг раздраженно закрыв глаза, Лита растянула губы в улыбку и уставилась в камеру. В который раз. Вспышка заставила ее вздрогнуть и разъяриться еще больше, как щелчок бича – циркового зуву.

– Милая, милая леди, прошу вас! – застонал фотограф, ни в чем не повинный седеющий господин в линялом изумрудном костюме, постаревший за сегодняшнее утро на дюжину лет. – Неужто вы хотите, чтобы читатели закрашивали ваш портрет чернилами, опасаясь сглаза?

Лита раздула ноздри. Ей дела не было до читателей этой злосчастной газетенки для фанатиков чистой крови и до лживых статей про их «древний достославный род». Отец ее ненавидит и прав! Жаль, такую историю господин журналист рассказать не захочет, а ведь каков бы вышел скандал. Секунду Лита мрачно наслаждалась мыслью о себе, распятой на газетной странице и наконец освободившейся.

– Забудьте о фотокамере, представьте, что я ваш старый друг и мы с вами давным-давно не виделись, – взмолился фотограф. – Вот вы подходите к дверям, открываете их и – ах, какая встреча! Ну же, улыбнитесь мне!

Он нырнул под занавески обреченно, как в прорубь, и приготовился снимать, а Лита невольно вообразила себе эту картину. Вот она звенит каблуками по мраморам и лаковому дубу отцовского дома в своем тяжеленном и взрослом бисерном платье, отчаянно раскачивая фамильными бриллиантами в ушах, отстраняет домовика и распахивает дверь – а за ней Ньют в парадной мантии и с какой-нибудь хромоногой живностью в руках, и карманы у него топорщатся лягушачьей икрой и помятыми ягодами. Он бы и не узнал ее в таком виде, а вот она его – с одного полувзгляда.

Белая вспышка заслепила эту картину, и Лита очнулась и удивилась, обнаружив фотографа изможденно улыбающимся появившемуся у него в руках фото.

– Благодарю вас! Это как раз то, что нужно.

***

Фотография и правда получилась хорошая. Лита долго разглядывала эту новую себя, упакованную в вечернее платье и орхидеи и украшенную той улыбкой, какую ей всегда хотелось. Каникулы были в разгаре, всего месяц прошел с их расставания на лондонском вокзале и всего пара дней – с его последнего письма, но Лита все равно отправила фотографию Ньюту с припиской: «Надеюсь, ты про меня еще не забыл».

========== О правах ежей ==========

– Отличная работа, Стивен! Откуда такой узор?

– Моя мама любит вышивать, сэр, у нее подушечка тоже вышитая…

– Твоя мама большой мастер. Пять очков Пуффендую.

За соседней партой Лита тоже справилась с заданием, перед ней лежала атласная подушечка для иголок, точно такая же, какой дома пользовалась мадам Ирма. Она и не думала, что помнит такие мелочи… Рядом с ней Ньют щекотал кончиком пальца своего ежа, доверчиво подставлявшего живот и за весь урок так и не приобретшего сходства с игольницей. Их курс совсем недавно приступил к трансфигурации животных, и если превратить жука в пуговицу Ньют худо-бедно согласился, то как только очередь дошла до мышей, ежей и кроликов, школьная программа обрела в нем непримиримого врага.

– Профессор Дамблдор идет! – шепнула ему Лита. – Хотя бы попытайся!

Ньют упрямо помотал головой и с большим неодобрением посмотрел на нее и на ее подушку.

– Тебе самой хотелось бы превратиться в вещь?

После прошлого урока трансфигурации они чуть не поссорились из-за пары обратившихся домашними туфлями кроликов. Лита утверждала, что с кроликами ничего не случилось и они давно уже снова кролики, на что Ньют раздраженно воскликнул: «Тебе просто нравится профессор Дамблдор!». Что было совершеннейшей чушью, конечно!..

– Что у нас здесь? – профессор Дамблдор остановился перед их столом. – Ньют. Трансфигурация – не проклятие, с ежом ничего страшного не случится. Мы вернем ему его лапы и иголки через мгновение.

– Я не хотел бы и на секунду стать подушкой, сэр!

– В самом деле? А вот я каждое утро дорого бы за это дал, лишь бы еще немного полежать!..

Лита и сидевшие рядом студенты хихикнули, но Ньют остался угрюмым, как могильный камень.

– Извините, сэр, но это просто глупо, – объявил он к ужасу своих однокурсников, мрачно замерших в ожидании неминуемой потери баллов. – Если мне понадобится подушка для иголок, я превращу в нее какой-нибудь камень, а не живое существо!

Профессор Дамблдор невозмутимо кивнул.

– И будешь совершенно прав. Но представь себе такой случай: ты подобрал в лесу раненого нарла. Они похожи на ежей, верно?

– Да… – настороженно согласился Ньют.

– Конечно, ты не оставишь его в лесу на голодную смерть и заберешь зверька в школу, чтобы полечить. Однако держать этих животных в Хогвартсе, как ты, разумеется, помнишь, запрещено. Пронести нарла незаметно будет трудно, а вот подушечку для иголок можно запросто сунуть в карман – и готово!

Ньют несколько секунд переводил взгляд с безмятежно улыбавшегося профессора на ежа, затем взмахнул палочкой.

========== Квиддич ==========

– Снитч не показывается, а Слизерин, тем временем, ведет со счетом 40:20!

Шесть пока забитых мячей Ньют и Лита пропустили, потому что еще десять минут назад кормили в сырых зарослях на краю Запретного леса птенца гиппогрифа. Лита и вовсе не думала про матч, когда Ньют, державший миску с кусочками мяса и смотревший, как она подносит их на ладони недоверчиво шелестевшему крыльями орлу-жеребенку, вдруг выпалил:

– Ты не хочешь посмотреть матч?

Лита удивленно подняла глаза, и гиппогриф больно цапнул ее клювом за палец. Ньют сначала обмотал ей ранку вымазанным землей и зеленью платком, потом вспомнил, что знает заклинание от порезов, и, едва не зарастив ей рот вместо царапины, замер, как будто это она была гиппогрифом и грозилась вот-вот его заклевать.

– Матч? – переспросила Лита. – Ты любишь квиддич?

– Мой бр… Все ведь любят квиддич, и я подумал, вдруг ты бы лучше… Вдруг ты хочешь сходить.

Лита удивилась, но согласилась.

Несмотря на холод и морось, трибуны были полны болельщиков. Только увидев их желто-зеленую толпу, Лита вспомнила, что сегодня играет ее факультет. Против Пуффендуя. Она с азартом повернулась к непривычно тихому Ньюту.

– Спорим?

– Я и так знаю, что вы победите, – запротестовал он. – Наш Тревис в больничном крыле, вместо него Берти Хиггс, а он вчера впервые сел на метлу.

– А я ставлю на Пуффендуй! Две лакричные палочки.

– Ладно, тогда три на Слизерин.

– У тебя их нет, мы вчера съели последнюю!

Ньют похлопал себя по карманам и нашел в одном недоеденную морковь, а в другом – сахарную мышь с приставшими к ней сухими травинками.

Лита засмеялась.

– Принято! Идем, вон там есть место.

Они пробрались на самый верх одной из трибун и плюхнулись на мокрую скамейку. Пробормотав «Импервиус», Ньют накинул на них обоих старый черно-желтый флаг. Огромный, как одеяло, он раньше украшал Большой зал, пока два года назад вырвавшиеся у Ньюта прямо за завтраком пикси не сорвали его и не уронили на полный еды стол. За это Ньют отсидел две недели вечерних наказаний, а перепачканный соком, кашей и джемом трофей забрал себе. Сидевшие ниже гриффиндорки обернулись и демонстративно сморщили носы. Этот флаг Лита и Ньют таскали с собой всю осень на каждую вылазку, и тот насквозь пропах мокрой шерстью и перьями, лесом, дезинфицирующим зельем и рыбой, любимыми лакричными конфетами Ньюта и «Простоблеском», которым Лита однажды попыталась вымыть единорога. Это было знамя их общих приключений, и Лита только фыркнула и придвинулась ближе, чтобы Ньюту тоже хватило места укрыться.

– Райли передает квоффл Кэрроу, Кэрроу мчится к кольцам, пас Нотту… Метко пущенный бладжер вышибает из рук Нотта квоффл, а из самого Нотта – достойный банши вопль. Я вижу, женская половина зрителей в отчаянии – не волнуйтесь, ваш кумир жив и здоров, а переломы носа мужчин только украшают, взгляните на профессора Дамблдора!

Лита фыркнула. Красавчик Нотт всем нравился, но она не видела большой разницы между ним и куском розовой тянучки из «Сладкого королевства»: такой же приторный и навязший в зубах. Она повернулась к Ньюту и обнаружила, что тот настороженно смотрит на нее, как будто она была нюхлем, почему-то не сцапавшим золотой галеон.

– Что?

– Ничего! – Ньют торопливо повернулся к полю, а потом спросил ни с того ни с сего: – А тебе этот Нотт не нравится?

Лита расхохоталась.

– Мне нравишься ты! Эй, смотри, смотри, а ваш Хиггс совсем неплохо играет!

Несмотря на внезапно загоревшуюся звезду Берти Хиггса, Слизерин выиграл с разгромным счетом. Лита вручила Ньюту свои проспоренные конфеты, и они, проголодавшись за долгую игру, съели их вместе с морковью, сахарной мышью и пополам с дождем по дороге в замок. Лита замерзла до костей и не сомневалась, что на завтрашние занятия придется идти простуженной, но ее это нисколько не огорчало. Даже странно, что квиддич ей так понравился. Раньше она им вовсе не интересовалась, но ее и волшебные звери раньше не увлекали, и уж конечно совсем не весело было сидеть наказанной после занятий, но в компании Ньюта все обретало совсем другой вкус. Даже морковь.

========== Дева и единорог ==========

День стоял холодный, но солнечный, и легкие голубые тени тянулись по свежевыпавшему снегу от деревьев, троих людей и одного единорога. За прошедшие месяцы Теодор превратился из тонконогого золотого жеребенка в почти взрослого коня ростом куда выше Ньюта и с грозным острым рогом на лбу. Яркая золотистая шерсть почти полностью сменилась снежно-белой и мерцающей, только в гриве и пушистых щетках над копытами кое-где еще рыжели золотые прядки. Он яростно месил копытами снег, каждый раз вздрагивал, едва ступив на левую заднюю ногу, но не желал стоять смирно и подпустить к себе людей.

– Видно, копыто треснуло, вот он заразу какую-то и поймал, – сказал профессор Кеттлберн, с тревогой за ним наблюдая. – Каков упрямец, ведь пришел же к людям за помощью, а в руки не дается!

Лита осторожно приблизилась. Теодор снова ударил копытами, криво скакнул вбок и тряхнул головой, не то прогоняя ее, не то бесполезно пытаясь достать рогом невидимого врага, висевшего у него на ноге и грызшего копыто.

– Стой! – встревоженно воскликнул Ньют.

– Единорог никогда барышню не обидит, – успокоил его профессор Кеттлберн и кивнул Лите. – Подходи помаленьку.

Лита сделала еще шаг. Теодор попятился и болезненно запрокинул голову, вновь наступив на раненое копыто. Похоже, он совсем забыл, что ему полагается любить девочек и что у вот этой самой девочки он еще недавно ел яблоки с рук. Протянув к нему открытую ладонь, Лита подошла еще чуть ближе и осторожно коснулась сияющей серебристой шеи. Единорог издал тихое, почти плачущее ржание – как будто узнал ее и жаловался ей на свое несчастье. Лита зашептала ему что-то успокаивающее. Можно было бы воспользоваться успокаивающим заклинанием, но это казалось настоящим предательством: все равно что стукнуть веселящими чарами расстроенного друга, чтобы не слушать о его неприятностях. Скрипнул снег – Ньют подошел к ней, а вслед за ним и профессор Кеттлберн с волшебной палочкой наготове. Однако магия не потребовалась: Теодор позволил им приблизиться и даже не стал возражать, когда Ньют приподнял его ногу и заклинанием очистил копыто от грязи.

– Надобно выпустить гной, – сказал профессор Кеттлберн и наклонился над копытом, но Ньют его остановил.

– Профессор, можно я?

Профессор Кеттлберн поколебался, но отдал ему копытный нож.

– Ты смотри, зверь-то силушку о-го-го нагулял уже, – предупредил он. – Если начнет озоровать, так сразу отпускайте его и уходите, оба.

Ньют сосредоточенно кивнул и, завернув рукава мантии, принялся за дело.

Лите оставалось только успокаивающе оглаживать единорога по шее и прекрасной тонкой морде, а всю работу делал Ньют. Удерживая раненую ногу Теодора и зажав волшебную палочку в зубах, он старательно выскабливал трещину в копыте. Измученный и обозленный долгой болью, единорог то дергался и взбрыкивал, пытаясь стряхнуть с себя таких медлительных и бесполезных людей, то устало наваливался всем своим весом на Ньюта и переводил дух. Лита видела, что от напряжения у того уже подрагивают руки, но он упрямо не отпускал копыто и продолжал скоблить. А он сильный, вдруг подумала она. Эта мысль зажглась у нее в голове каким-то неожиданным Люмос, и в ее свете она будто впервые разглядела Ньюта, худого и упрямо крепкого, с расцарапанными и искусанными бесстрашными руками и снегом в растрепанных волосах. Лита как наяву ощутила их жестко-нежную щекотку и колючие снежные капли на ладони, и по спине помчались такие же колючие и щекотные мурашки. Единорог фыркнул ей в лицо и ревниво взбрыкнул, чуть не вырвавшись из рук. Тут на снег наконец брызнул гной, и осталось только наложить на больное копыто дезинфицирующие чары.

Закончив, Ньют вытер вспотевший лоб и устало улыбнулся.

– Готово!

Теодор неуверенно встал на все четыре ноги, явно удивленный тем, что ему больше не больно. Профессор Кеттлберн оглядел его и довольно потер руки.

– Ну, теперь-то он забегает, как новый. Бедняга, столько дряни внутри таскал! Молодцы, дама и господин! Двадцать баллов Пуффендую.

Ньют взглянул на Литу и повернулся к профессору.

– Сэр, а Слизерин? – напомнил он.

Кеттлберн тоже посмотрел на Литу и хлопнул себя по лбу.

– Ох, прощения прошу, мисс Лестрейндж! Вы ж вместе все время, я и забыл, что Шляпа-то вас в разные стороны раскидала.

Слизерин тоже получил свои наградные очки, Теодор милостиво позволил себя причесать и умчался в Запретный лес, а профессор Кеттлберн показал им следы на опушке и рассказал много интересного о зимних обыкновениях кентавров. В замок Лита с Ньютом вернулись уже в темноте, перед самым отбоем.

– Доброй ночи!

– И тебе.

Улыбнувшись, Ньют повернул в кухонный коридор, к живописным вкусностям на стенах и горе пузатых бочек. Лита отправилась дальше, к ожидавшей пароля голой стене впереди. А если бы они были на одном факультете, то могли бы еще целый вечер просидеть у камина, вместе, подумалось ей. Но ничего не поделаешь, придется придумать себе другое занятие на вечер и не скучать. Проявить изобретательность. Разве не этим славится Слизерин?

========== Дары волхвов ==========

В камине уютно потрескивало пламя, но толстые каменные стены упрямо сопротивлялись теплу и жгли лопатки холодом даже сквозь одеяло. Наложив на себя согревающие чары, Лита развернула то, самое первое, предрождественское письмо от мадам Дугар.

«Моя дорогая, это чудесные новости! Ничто не украшает жизнь больше искренней и преданной дружбы. Однако я понимаю твои затруднения. Как говорила моя бабушка, найти достойного мужчину проще, чем подарок для него. Юной леди уместно подарить джентльмену что-нибудь памятное и вовсе не разорительное, а принять в дар – недолговечно приятную мелочь, к примеру конфеты или цветы. Подарок, сделанный собственными руками, всегда принесет радость и согреет дружеское сердце. В нашем мире, где столь многое можно получить, едва взмахнув палочкой, подарок, купленный временем и усилиями, будет особенно дорог. Полагаю, мастер Саламандер в столь юные годы еще не развил в себе увлечение курением, потому вышитый кисет или расписная табакерка не подойдут, но думаю, вышитый платок будет замечательно подходящим подарком. Прилагаю несколько схем для вышивки».

Схемы и правда прилагались, и Лита посмотрела на них со страдальческой улыбкой. В детстве мадам Ирма учила ее рукоделию, но Литу никак нельзя было назвать способной ученицей. Подгонять иголку волшебством и заставлять нитки переливаться радугой нравилось ей гораздо больше, чем делать аккуратные стежки, а лазать по деревьям и прятаться на чердаке – и того больше.

«Мадам Ирма, спасибо за совет», помнится, написала она в ответ. «Ваши схемы очень красивы, но боюсь, если их вышью я, такой подарок станет не радостью, а оскорблением!».

Мадам Ирму это не расстроило.

«Моя девочка, подарок должно быть приятно не только получать, но и делать! Если рукоделие внушает тебе сомнения, то приятную вещицу можно и купить. Однако прими во внимание, что подарок не должен быть чрезмерно личного свойства! Шлю тебе свежий номер «Л’эскиз», в нем множество идей. Со своей стороны замечу, что золотое перо (страница пять) кажется мне прекрасным cadeau для студента».

Журнал Лита просмотрела старательнее, чем любой учебник. Реклама золотого пера красовалась на самом видном месте в посвященной грядущим праздникам статье: изящная ручка с вечным пером из гоблинского золота. Такой мог бы писать на уроках Джонатан Нотт в своей отглаженной мантии и с прической волосок к волоску. У Ньюта нюхль стащит это перо в первый же день, и Ньют притом и не заметит. Все прочие идеи из «Л’эскиз» тоже были перебраны и отброшены: Ньют вряд ли стал бы украшать каминную полку «изящнейшими фигурками охотничьих собак, изваянных в чудо-фарфоре со всей возможной точностью» или пользоваться пресс-папье из драконьей кости, под пару к «незасыхающей чернильнице из прозрачного, как слеза, хрусталя». Всю эту ерунду можно было подарить хоть первому встречному, а не лучшему другу. Но получается, это и хорошо? Подарок же не должен быть слишком личным…

«Мадам Ирма, аптечка первой звериной помощи – это личное?».

Видно, она совсем замучила мадам Дугар, потому что следующее ее письмо сообщало:

«Моя дорогая, если в подарок вложена частичка тебя, то не столь уж важно, каков сосуд».

Прочитав это, Лита с удовольствием пролистала все магозоологические издания, какие смогла выписать. Переводчик с птичьего языка, отличный вредноскоп для определения опасности новых видов, защитные перчатки из самой прочной драконьей кожи, набор лекарственных зелий от тысячи звериных недугов – выбор был огромный. Однако и стоило все это немало. Ей придется попросить денег у отца. Где же тогда в этом будет частица ее? Сделать рукодельный подарок она не может, купить его на отцовские деньги – тоже… И что делать? Где же ее слизеринская находчивость, когда так нужна?

И тут она придумала.

***

В последний день перед каникулами даже преподаватели ощущали на себе магию Рождества. Все занятие по уходу за магическими существами класс под руководством профессора Кеттлберна приманивал фей на гирлянды остролиста и омелы, затем профессор Дамблдор научил их трансфигурировать шишки в сверкающие елочные шары, а на зельеварении в невыносимо холодном подземелье они приготовили «жидкий иней», которым затем обрызгали ветви украшавших большой зал пихт, и те засеребрились кристалликами колдовского нетающего льда.

Дождавшись, пока налюбовавшиеся эффектом их трудов однокурсники разойдутся, Лита подошла к профессору Слизнорту.

– Профессор? Мне нужна ваша помощь!

Профессор добродушно засмеялся:

– Так-так, мисс Лестрейндж, уж не любовное ли зелье вам надобно?

Лита даже обиделась – она пришла ведь с важным делом, а профессор с ней как с девчонкой! А потом покраснела и с непонятной радостью подумала, что она и есть девчонка. Она объяснила, что хочет сделать. Слизнорт благодушно согласился помочь ей с зельем, и следующим утром еще до завтрака Лита уже была в подземельях зельеварения и просидела там до обеда, ежась от холода и старательно растирая в ступке сушеную арнику и клубки сфагнума сквозь густой пар собственного дыхания. Вечером они с Ньютом собирались сходить к профессору Кеттлберну проведать его нюхлей, и Лита хотела и не хотела идти: ей ведь нужно было возвращаться в подземелья к своему котлу. Ньют, как оказалось, тоже был чем-то занят, потому что после обеда не позвал ее с собой и только сказал уклончиво, что ему нужно закончить какую-то работу, и был таков. На ужине он не появился, и Лите пришлось сидеть в полупустом Большом зале одной. Студенты разъехались на каникулы, с каждого факультета осталось едва ли человек по пять. В четвертый раз Лита задумалась, каково было бы встречать Рождество дома, в засыпанном снегом коттедже с венком на двери и запахом семьи и корицы за блестящими изморозью окнами. Ее дом был совсем другой, но в этом году она впервые не очень жалела об этом. Ньют тоже остался в школе, и она впервые сможет быть как все: с кем-то вместе, вместе играть в снежки, вместе смеяться, болтать и взрывать хлопушки за рождественским ужином.

Однако первый день каникул пошел вовсе не по плану. Оказалось, что нарезать дремоносные бобы – дело вовсе не пары минут, Лита провозилась с ними до самого обеда, а забежавший в Большой зал за сэндвичем Ньют сказал, что уже опаздывает на какую-то отработку, и пропал до самой ночи.

Весь следующий день заготовка для зелья должна была настаиваться, и Лита радостно собиралась провести время вместе с другом вдали от ледяного подземелья. Ньют ее энтузиазма не разделил.

– Сходим проведать глиноклока в нашей роще?

Ньют посмотрел на нее с извиняющимся видом и отказался.

– Мне надо встретиться с профессором Кетлберном.

– Зачем?

– Он попросил помочь ему со жмырами.

– Давай и я помогу!

– Не стоит, это совсем не интересно, – Ньют виновато улыбнулся и был таков.

Лита осталась в коридоре одна и в растерянности. Может, за столько лет изгоем она потеряла чувство меры и не знает, сколько унций внимания, разговоров и возни со зверьем нужно для правильной дружбы? Или просто сама она – не та, с кем хотят дружить? В первое свое Рождество в Хогвартсе она давилась слезами в пустой спальне, и только нежелание вновь быть такой жалкой не дало ей теперь разреветься.

Рождественским утром Лита проснулась от того, что умерла. Зеленый свет дрожал в жидком холодном воздухе вокруг, и она тонула, падала спиной вперед в бездонную мертвую глубину и не могла дышать. Оказалось, это был всего лишь насморк. Переведя дух и потирая ладонью саднившее горло, она села на постели. Возле кровати ее ожидали подарки: неизменный гербовый конверт от отцовского поверенного с чеком и целых два больших свертка. Раньше она получала один. Лита развернула верхний: мадам Ирма желала ей Bon Noel и слала красивую темно-зеленую мантию для праздничного пира. Во втором свертке оказалась круглая коробка с серебряными узорами и роскошной эмалевой росписью, а внутри – бесчисленное множество самых разных конфет в кокетливых бумажных рюшах. Судя по коробке, Ньюту пришлось истратить на это карманные деньги за весь год. Лита благоговейно взяла одну конфету – пушащийся сахарными снежинками шоколадный шарик – надкусила и блаженно зажмурилась. О таком подарке и говорила мадам Ирма, наверное: недолговечно приятном, как раз таком, какой юная леди может позволить себе принять от джентльмена не из числа своей родни. Даже странно, что Ньют так старательно исполнил правила! Может, он тоже не знал, что ему делать, и отправлял домой письма в надежде на дельный совет? Улыбаясь, Лита съела еще одну конфету. Ароматная сладость стерла из ее памяти вчерашние печали лучше заклятия забвения. Однако наедаться шоколадом было некогда, ее собственный подарок до сих пор не был готов. Одевшись, Лита побежала в кабинет зельеварения.

Профессор Слизнорт, зевающий в кружевной платок и скрашивавший себе ранний подъем кусочками засахаренных ананасов, был восхищен ее энтузиазмом, а у самой Литы от холода и волнения тряслись руки. Если сейчас перелить настоя растопырника, все придется начинать сначала… Тринадцатая капля настоя упала в котел, и зелье начало густеть с каждым поворотом черпака. Получилось! Лита перелила зелье в хрустальный флакон из-под жасминового бандолина и своим самым красивым почерком написала этикетку. На каникулах разрешалось не носить школьную форму, и она переоделась из забрызганной жабьим экстрактом ученической робы в подаренную мадам Ирмой мантию, а потом поспешила в Большой зал на завтрак, благодарить Ньюта за подарок и вручить ему свой.

Но завтракать Ньют не пришел. Не нашелся он и в их потайном зверинце, и в совятне, и в кабинете ухода за волшебными существами. До обеда Лита ходила по замку, делая вид, что никого не ищет и просто гуляет, одна и этим довольная, а за окнами сверкали на солнце так и не слепленные в снежки и снеговиков рождественские сугробы. В конце концов это стало попросту глупо. Если бы Ньют хотел, то позвал бы ее с собой, куда бы он ни собрался, и раз нет, то и нечего навязываться.

А вдруг она злится, а с ним что-то случилось?..

Мгновенно раскаявшись, Лита сбегала в больничное крыло, но и там Ньюта не оказалось. Попросив у медсестры бодроперцевое зелье и в самом деле немного взбодрившись, Лита дождалась, пока пар перестанет сочиться из-под волос, и отправилась на праздничный ужин. Уж его-то Ньют точно не захочет пропустить.

Двенадцать великолепных елок переливались волшебным инеем и гирляндами золотых шаров, мигали порхающими блестками живых фей, над столами кружили чудесным образом не падающие на пирующих снежинки, а сами столы ломились от праздничных яств. Здесь был непременный ростбиф и индейка в крапинках перца на восхитительной медовой корочке, политые цветной глазурью кексы с сушеными фруктами и мясные пирожки, рождественский пудинг и имбирное печенье, золотые чаши и кувшины с горячим пуншем, горы конфет, карамельных яблок, засахаренных ананасов, булочек с тмином и хлопушек. Преподаватели трапезничали на своем возвышении, а для немногочисленных учеников вместо четырех столов накрыли один, и Ньюта за ним не было.

Гектор Гринграсс, староста Слизерина, любезно поднялся и подал Лите руку, помогая перешагнуть через скамью и устроиться за столом. Родной факультет единственный никогда не проявлял к ней враждебности.

– Спасибо, – несколько скованно поблагодарила она.

– О чем речь. Пунша?

Сияющие кувшины с восхитительно горячим пряным пуншем и сливочным пивом пустели, гора печенья на огромном блюде уже превратилась в жалкий холмик, а индейка – в лес косточек, Гринграсс чуть не подавился пудингом и деликатно откашлял в носовой платок попавшийся ему сикль, Лита вконец оглохла от взрываемых мелюзгой хлопушек, а Ньют так и не пришел. Она с деланным равнодушием спросила двух сидевших за столом пуффендуйцев, но те с утра его не видели.

– Он ушел с мистером Кетлберном, еще до завтрака, – сказал ей Гринграсс. – В Запретный лес. Я их видел.

А ее Ньют не позвал, с обидой подумала Лита и в следующую секунду испугалась. Запретный лес ведь не зря запретный! А профессор Кетлберн, весь в шрамах и с парой отсутствующих пальцев, явно не пример заботы о безопасности и успешной самообороны!

Очередная хлопушка грохнула совсем рядом, заставив Литу подскочить. Два гриффиндорских балбеса напротив вредно захихикали, а Гринграсс невозмутимо приманил к себе вылетевший из хлопушки шахматный набор и предложил ей:

– Сыграем?

На нем была безупречная мантия и нелепейший вышитый драконами и метлами шарф, явно подаренный какой-то неумелой, но старательной рукодельницей. Из-за этого шарфа Лита почти решила согласиться, но вместо «да» у нее вырвался кашель. Бодроперцевое зелье выветрилось, и пересилить эффект многодневных сидений в ледяном подземелье ему не удалось.

– Мне нездоровится, – сказала она, глядя в пол. – Прости.

– Ничего. Сходим в больничное крыло?

Литу разом и согрело, и покоробило то, как он объединил их этим «сходим». Как будто набрасывал сеть. Он очень мило вел себя с ней весь вечер, но она привыкла не опасаться этого только от Ньюта.

– Спасибо, но я лучше пойду спать, – ответила Лита и встала из-за стола.

Отправилась она не спать, конечно, а в больничное крыло, где не было ни медсестры, ни Ньюта. Куда он подевался? Неужели что-то случилось в Запретном лесу? Профессор Кеттлберн ведь тоже не был на пиру… Лита медленно спустилась по лестнице, ежась от холода и крутя в кармане мантии ледяной флакон со своим зельем. Шаги ее гулко отдавались от каменных стен, блестящих не то волшебным, не то самым обыкновенным инеем.

– Наконец-то ты пришла!

Лита даже вскрикнула от неожиданности, обернулась и увидела Ньюта, выглядывавшего из прикрытой гобеленом ниши.

– Я тебя жду тут весь вечер! – сказал он, выбравшись из своего укрытия в коридор.

Тут Лита смогла его рассмотреть и удивленно заморгала: под глазом у него темнел синяк, треснувшая губа сочилась кровью, под волосами на лбу багровел серьезный порез. А к груди он прижимал большой сверток в шуршащей праздничной бумаге.