Текст книги "Выбор Дэнны"

Автор книги: Тиамат

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

Глаза у капитана Кунедды действительно красивые, пронзительно-голубые, как горный ледник.

Негоже подозревать в пристрастности королевскую комиссию, но пошляки-лейтенанты с удовольствием обсуждают, что не иначе капитана Кунедду пригласили приватно обсудить результаты письменного экзамена. В интимной обстановке. И не иначе доблестному капитану пришлось подставить задницу, чего он, по слухам, никогда не делает.

Ньярра, исполняющий на время экзамена обязанности Лэйтис, дает подзатыльник ближайшему пошляку, и увлекательный разговор обрывается.

Из примечательного – чуть было не подвергся дисквалификации полковник Эспада. В тот момент, когда он готовился перепрыгнуть через ров с барьером, какой-то шутник из толпы зрителей очень похоже воспроизвел боевой клич энкинов. Бедная лошадь полковника взвилась на дыбы, едва не сбросив седока, а потом начисто отказалась брать препятствие. Члены комиссии многозначительно переглянулись. Неудачу полковника списали на внешние помехи, разрешили ему сменить лошадь и пройти полосу препятствий заново, однако всем присутствующим было ясно, что селхирским кавалеристам он больше не соперник. Впрочем, полковник не слишком расстраивался. Сам он не горел особым желанием сменить уютный кабинет в столице на пост командира приграничной крепости. В Селхир его отправил своим приказом главнокомандующий, чтобы соблюсти правила конкурса, не допускающие участия кандидатов только одного звания или полка.

А на следующий день начинается экзамен по боевому искусству. Он проводится за закрытыми дверями, чтобы исключить пресловутые внешние помехи. Слышен только звон мечей, и время от времени измотанные, потные участники выходят, чтобы плеснуть в лицо холодной воды и принять из рук оруженосца кружку разбавленного вина. У Лэйтис лицо мрачнее тучи, на челюсти синяк – надо полагать, от латной рукавицы, по шее бежит кровавый ручеек, пятная стеганую куртку под доспехом.

– Ну как там? – тихо спрашивает Дэнна.

– Жарко, – угрюмо бросает она. – Очень жарко.

К вечеру у нее прибавляется синяков, и костяшки пальцев правой руки разбиты до крови. Дэнна перевязывает ее, стоя на коленях у кресла, пока она хлещет вино, мрачно бормоча:

– Баба, чертова баба! Правы были наши предки, что не допускали женщин до войны и власти…

И вдруг как швырнет кубок в стену.

– Дьявольское пламя, как мне с ним драться, если у Змеиного ручья он меня щитом прикрывал и рану мне плащом своим зажимал, пока подкрепление не подошло? Как мне с ним драться, если я все это вижу перед глазами, и меч опускается?

Дэнна понимает, про кого идет речь. Про капитана Кунедду, вестимо.

– Он же лучший меч Селхира, – осмеливается он сказать.

Лэйтис смотрит на него с горечью.

– Вот я и говорю, чертова баба. Хладнокровия ни на грош. Комиссия на технику смотрит, а не на результат. А этот-то, высокомерный ублюдок, в настоящем бою я б его по уши в землю вбила! Ведь прием, которым он у меня меч выбил, я же ему и показала!

И снова Дэнна понимает, о ком речь. Значит, капитан Тинвейда из «Тьерри» снова стал «высокомерным ублюдком». Комментарии, как говорится, излишни.

Сердце тоскливо сжимается. Неужели в прошлом веселые вечера и жаркие ночи втроем?

Он отгоняет воспоминания и возвращается мыслями к Лэйтис.

Леди-капитан к себе несправедлива. Проиграла она только классические поединки: с щитом и копьем, с щитом и мечом, с щитом и булавой, – и то не все подряд. Зато поединки с оружием по выбору выиграла все. Против ее двух мечей и бешеного напора не устоял ни один из противников. С Кунеддой, правда, вышла ничья, и потом он похвалялся, будто бы подыграл леди-капитан. Кто его знает, мог и подыграть. Все равно было ясно, что по очкам он уступает остальным кандидатам.

Последний экзамен – маневры. Пять сотен кавалеристов выезжают в степь походным порядком, то есть без обоза и обслуги. Леди-капитан берет с собой Дэнну, и вот тогда он понимает, что такое доля оруженосца на войне. Ему приходится всюду ее сопровождать, держа боевой штандарт, запасные копья и щит, и после целого дня в седле он едва не валится с коня от усталости. И добро бы что-нибудь интересное произошло, например, бой учебный. Нет, Лэйтис распечатывает свиток с указаниями комиссии, выстраивает кавалеристов в боевой порядок и отправляет в марш-бросок в указанное место. Там снова строит в нужном порядке и ждет комиссию. Дэнне, конечно, невдомек, насколько это трудное искусство – управлять конницей на марше и разворачивать с ходу в позицию. Приезжает комиссия, и тогда кавалеристы под командованием леди-капитан Лизандер демонстрируют атаку и отход на заранее подготовленные рубежи. Лагерь разбивают уже в темноте, разжигают костры, разогревают взятые из крепости припасы. И никакого тебе сытного супа из полевой кухни, одно вяленое мясо и сыр… Сжалившись над измученным Дэнной, Ньярра помогает ему поставить палатку леди-капитан. Сама она, скинув доспехи, уходит разбирать маневры с лейтенантами. Дэнна даже не просыпается, когда она под утро влезает к нему под медвежью шкуру и обнимает замерзшими руками. Поздняя осень в степи холодна, на пожухлую траву утром ложится иней, и солнце встает над горизонтом маленькое, негреющее.

На следующий день она ездит с комиссией, пока маневрами командует Кунедда. А Дэнну приставляет к Ньярре. Посмотрев на его посиневшие от холода губы, Ньярра отправляет его с донесением к патрулю. Начальник патруля, веселая леди-лейтенант из подразделения капитана Кунедды, давится от смеха, прочтя послание. В особо секретном донесении, после стандартного текста, приписка: «Спорю на что угодно, что у вас в заначке есть бренди. Налейте оруженосцу стаканчик и положите поспать часа на три», – и крупно, с двойным подчеркиванием: «Одного!»

Так что на исходе дня Дэнна уже сам ставит палатку и не валится в постель, а садится полировать капитанские доспехи. По совету оруженосца Кунедды он набрал в котелок углей, и теперь в палатке тепло. От костров доносятся разговоры и смех, кавалеристы пьют контрабандой пронесенное бренди, празднуя несомненный успех своих любимых капитанов. Оба любимых капитана смотрят сквозь пальцы на распитие запрещенного на маневрах крепкого алкоголя и предаются тому же греху из фляжек в рукаве.

Когда Лэйтис вваливается в палатку, она уже изрядно хмельна, и сопровождающий ее Кунедда не лучше. Они горячо обсуждают маневры, смеются, хлопают друг друга по плечам. А потом Кунедда как бы между делом обнимает Дэнну за талию. А леди-капитан подсаживается ближе и целует своего оруженосца, расстегивая на нем куртку.

Дэнна и сам нетрезв; конечно, не от бренди, налитого в патруле, – от мороза, от усталости, от возбуждения. В первый момент он еще чувствует какую-то стыдную растерянность. Но руки их так умелы, так настойчивы, что сопротивляться нет ни сил, ни желания. Уже полураздетый, он решается на скромный протест и шепчет:

– Я как-то больше привык к капитану Тинвейде…

– Забудь, – она скалится. – С Тинвейдой покончено. Пусть сам с собой трахается.

– Но…

Она стаскивает с него штаны и затыкает ему рот своими губами. Красавец Кунедда целует его в шею и в плечи, гладит в паху, и Дэнна покорно позволяет поставить себя на колени. Кунедда дает ему в рот, а попка Дэнны предоставлена в полное распоряжение Лэйтис. Сильные пальцы ласкают и растягивают Дэнну изнутри, пока он сосет крепкий, гладкий член секс-символа Белой крепости. Его партнеры меняются местами, Лэйтис пригибает его голову к своему паху, и он жадно лижет ее, дышит ею, пока Кунедда берет его сзади, медленно и плавно, и его роскошная блондинистая грива щекочет ему спину.

Лежа в объятиях капитана Кунедды, головой на высокой груди леди-капитан Лизандер, Дэнна никак не может заснуть. Чувство неловкости никуда не делось. Кано Кунедда, конечно, красив, как демон в дневном воплощении, но все-таки они с Дэнной друг другу чужие. Ему все равно, с кем трахаться, это каждая собака в Белой крепости знает. И Лэйтис ложиться с ним вроде как брезгует, хотя про них говорят, что они часто меняются партнерами. Или делят, вот как Дэнну. Она даже его согласия не спросила. Просто подложила под своего приятеля, и все.

Он одевается и идет ночевать в палатку Ньярры. Тот, как всегда, спит один.

Лэйтис он потом соврет, будто вышел по нужде и в темноте заблудился. Она, кажется, поверит.

Комиссия подводит итоги целый день. Лазутчики доносят, что в кабинете полковника спорят и ссорятся, бадьями хлещут кофе с бренди, гоняют ординарцев в архив за картами и донесениями пяти-шестилетней давности, словно задавшись целью восстановить в мельчайших подробностях военную карьеру леди Лизандер и кавалера Кунедды. Шуршат документы и свитки, королевский аудитор – леди в черном, с худым востроносым лицом, – щелкает костяшками счетов, суммируя баллы. Через щель неплотно закрытой двери долетают обрывки фраз: «…При всем моем уважении, полковник… степные обычаи… дикие кочевники… мужской авторитет… престиж Криды…» – и перекрывающий их зычный голос полковника Гаэрри: «При всем моем уважении, диким кочевникам на престиж Криды насрать! А вот на что им не насрать, так это на военные заслуги. Если кто их в бою поимел, уважать будут без различия пола и возраста. Эутанги ей своих накрашенных пацанов шлют, как мужику. Эссанти сажают у своего костра, не брезгуют. Вот вам престиж Криды! А этот, академик хр-ренов, знаток теории, за меч схватился, когда его степняк за задницу ущипнул!» Ординарцы прыскают со смеху. Полковник выглядывает в коридор, с бешеными глазами цедит: «Выпор-рю!» – и хлопает дверью. Больше не слышно ничего.

Точно, был такой случай с капитаном Тинвейдой. Насилу тогда скандал замяли. Степняк уже глаза сузил и за столовым ножом потянулся, потому как оружия при нем не было, по правилам Белой крепости. Спас положение Кунедда. Взялся за капитаново запястье да и выкрутил чуток, чтобы в чувство привести. Отодвинул его плечом и говорит степняку: «Это мой парень. Выйдем, поговорим?» Тинвейда, говорят, аж побелел от злости. А этим что, вышли, поговорили. В ближайший чуланчик. Слов, правда, слышно не было, а вот стоны – было, и очень хорошо. Степняк вернулся довольный, про инцидент больше не вспоминал. Зато капитан Тинвейда с тех пор Кунедду сильно недолюбливал. «Не, это Кунедда его недолюбливает. Каждую ночь!» – комментировали полковые остряки…

Результаты объявляют с утра, перед всем полком. Реют знамена, блестит серебряное шитье парадных мундиров, лица у всех торжественные, даже у самых отъявленных раздолбаев. Дэнна стоит на шаг позади Лэйтис, с капитанским штандартом, надев на руку ее тяжелый щит. Который полтора года назад едва поднимал. Теперь ничего, держит, разве что иногда упирает в бедро, чтобы рука отдохнула. Лица Лэйтис ему не видно, только щеку с упавшей на нее золотистой прядью. Волнуется ли она? Он сам волнуется так, что руки потеют, и сердце глухо ворочается в груди, хотя ему-то что, не его судьба решается…

Председатель комиссии долго перечисляет заслуги кандидатов, проявленные ими на экзаменах, – тянет время, нагнетает напряжение. Его послушать, так все четверо хоть сейчас готовы занять должность командира Белой крепости.

– Перед нами стояла невероятно сложная задача – из четверых более чем достойных претендентов выбрать одного. Скажу прямо: комиссия долго не могла прийти к единому решению. Случается, что в таких ситуациях прибегают к простой жеребьевке, отдавая решение на волю Единого бога. Однако полковник Гаэрри убедил нас, что молодость и некоторый недостаток теоретических знаний с лихвой компенсируется боевым опытом…

Дэнна забывает, как дышать. «Молодость»?

В голове молнией проносятся слова оруженосца Кунедды, который все про всех знает: «В двадцать семь стать командиром крепости – это, доложу я тебе, финт ушами!» А сам Кунедда старше… и служит на пару лет дольше…

Кажется, многие в полку умеют считать. По рядам проходит вздох.

Председатель обводит стройные ряды кавалеристов глазами и заканчивает:

– Леди-капитан Лэйтис Лизандер назначается исполняющей обязанности командира Селхирского гарнизона, с испытательным сроком в один год, считая с сегодняшнего дня. При условии успешного прохождения испытательного срока ей будет присвоено звание полковника и постоянная должность командира гарнизона.

И полковник Гаэрри, выступив вперед на шаг, командует:

– Вольно!

Из пяти тысяч кавалерийских глоток рвется единый неуставной клич, и в восторге Дэнна орет вместе со всеми:

– Хазара-а—ат!

Четким шагом леди-капитан Лизандер, – Лэйтис, возлюбленная его богиня, – подходит к председателю комиссии.

– Смирно! – рявкает полковник.

Замерев и, кажется, затаив дыхание, кавалеристы смотрят, как леди-капитан Лизандер опускается на одно колено и принимает из рук председателя пергаментный свиток со своим назначением. Потом встает рядом с полковником Гаэрри, и полковник жмет ей руку, а потом вдруг порывисто обнимает и хлопает по спине. И что-то говорит вполголоса.

– Что он тебе сказал? – допытывается Дэнна, когда, наконец, остается с ней наедине после бесконечных офицерских пьянок в честь нового и старого командиров.

– Как полагается, «Единый бог вам в помощь, леди-капитан!» – смеется она.

Конечно, она врет, и Дэнна понимает, что правды от нее не добиться.

На самом деле полковник сказал: «Чтоб через три года вся степь стояла в позе покорности! Покажи им, у кого тут яйца, леди-капитан!»

Так она и поступит. Долго еще потом энкины будут обходить стороной Селхир и Белую крепость, предпочитая нападать на менее укрепленные приграничные форты. И присмиреют окончательно, когда их наголову разобьют в одной молниеносной осенней кампании объединенные силы кридан и союзников-эссанти. Армией кридан будет командовать генерал Брано Борэсса, но кампания прославит имена тех, кто дрался на переднем фланге, а не тех, кто осуществлял руководство из штаба, – вождя эссанти Кинтаро и командира Белой крепости Лэйтис Лизандер. Дэнна каждый день будет бегать к офицерам связи, чтобы одним из первых читать военные сводки, и сердце его будет биться чаще при виде знакомых имен. По ночам ему будет сниться леди-полковник, в латах, с двумя окровавленными мечами, грозная и прекрасная. К тому времени их уже разделят несколько лет и несколько сотен миль. Но это будет еще нескоро. «Пока что я тебя люблю, солнце».

Селхирские друзья Дэнна действительно умирают от зависти к оруженосцу командира Белой крепости. Нового жалованья хватает, чтобы устроить для всех друзей, приятелей и просто знакомых грандиозную вечеринку в доме Маттео, с дорогими винами и с еще более дорогими актерами и танцовщицами. И впервые Дэнна понимает, что жизнь его изменилась окончательно и бесповоротно. Те, кто раньше его ни в грош ни ставил, теперь смотрят уважительно, оказывают знаки внимания. Девчонки, которые раньше в его сторону не смотрели, теперь сами липнут. И все наперебой просят рассказать о делах крепости и слушают, раскрыв рот. Просто Дэнна сам изменился. В крепости он, понятное дело, оруженосец, младший, подай-принеси, ножки раздвинь… а здесь, среди сверстников, меча не державших, в седле не сидевших, трудящихся кто в лавке, кто в мастерской, он – воин. Никто, конечно, этого словами не выразит, но все чувствуют, как от него веет уверенностью, спокойной и сдержанной силой. И в конце вечеринки именно он уводит в спальню самую смазливую актриску. Актриска стонет и мурлычет под ним, в экстазе закатывает глаза, всячески выражая восторг неутомимой его страстью, и засыпает, обессиленная, похожая на сорванную орхидею в ворохе смятого шелка. Она красива и неглупа, но не слишком ему нравится. Голод плоти, не больше – и даже загоняв ее до изнеможения, он этот голод не насытил. Все потому, что он привык уже к двум партнерам, натренированным и сильным кавалеристам… а теперь нет ни одного, про Тьерри лучше не думать, а Лэйтис две недели почти не показывается дома, принимая дела у полковника Гаэрри, и все, что достается Дэнне – торопливый поцелуй где-нибудь в переходе между оружейной и кузницей.

Натянув штаны, он спускается вниз. Гости давно уже разбились на парочки, троечки и прочие компактные группки, пригодные для секса, и разбрелись по уединенным комнатам. Кто-то спит в общем зале прямо на ковре, кто-то доигрывает партию в карты. Маттео курит на террасе, распахнув одну створку тяжелых зимних ставен. Привычку к табаку он когда-то перенял от своих любовников-кавалеристов. И узорчатую степную трубку, должно быть, они ему подарили. Маттео работает виночерпием в ночном заведении и привык ложиться под утро. Дэнна знал, что найдет его здесь. Он обнимает его со спины, ежась от холодного сквозняка, и замечает вдруг, что догнал своего долговязого друга по росту, а ведь тот старше и всегда был выше на полголовы… теперь Дэнна выше, но это потому, что на нем сапоги, а на Маттео легкие туфли.

Маттео откидывает голову ему на плечо, выпускает струйку дыма через сложенные колечком губы.

– Ты чертовски счастливый сукин сын, – говорит, не скрывая зависти. – Как бы я хотел быть на твоем месте.

– Не проси ничего у судьбы, а то можешь это получить, – философски замечает Дэнна, прежде чем прижаться губами к коже друга, к тому месту, где шея переходит в плечо.

Дыхание Маттео прерывается. Он замирает, то ли боясь спугнуть Дэнну, то ли не веря в происходящее, то ли просто не зная, что делать. «Тот, кто не знает, что делать, слушается того, кто знает», – так говорит леди-капитан Лизандер. Дэнна разворачивает его к себе лицом, целует в губы, и Маттео отзывается, постанывая, прижимаясь теснее. Блуждая по его телу, руки Дэнны натыкаются на пряжку ремня, дергают ее.

– Снимай. И руки на стену, – шепчет он в ухо другу, тем особенным, хрипло-мурлычущим шепотком, который подцепил у своей госпожи.

Маттео вздрагивает всем телом, пытается улыбнуться:

– Когда успел командирских замашек набраться? – а руки его сами тянутся к пряжке.

– Заткнись, – тем же шепотом, от которого мурашки бегут по позвоночнику. – Заткнись и делай, что говорят.

Забытая трубка дымится на подоконнике. Маттео дышит со всхлипами, закусывает губу, прижимается щекой к стене, изгибается всем телом. Тело у него отзывчивое, нежное, с ним хорошо. И сейчас, ночью. И утром, когда они просыпаются рядом на узеньком диванчике.

Но счастливым он себя по-прежнему не чувствует.

Ощущение такое, будто из его жизни вырвали кусок. Он так привык быть с ней рядом, стелить ей постель, накрывать на стол… И напрасно он уговаривает себя, что это ненадолго, что она примет дела, разберется с обязанностями, выпроводит полковника Гаэрри в столицу и снова станет… хм, доступной. Потому что невозможно для человека из плоти и крови так надрываться на работе, до поздней ночи принимать доклады у патрулей, а потом до утра просиживать над донесениями и архивными книгами.

– Хотел бы я посмотреть, как ты принимаешь доклады, – бурчит Дэнна, стараясь придать игривости своему тону. – Симпатичные-то хоть есть?

Она шутливо шлепает его по заду и снова утыкается в архивный фолиант.

Ей-богу, запирайся она в кабинете с симпатичным офицериком, он бы обрадовался. Это значило бы, что у него тоже есть шанс. Но конкуренции с магическим экраном, показывающим ей то главнокомандующего Брано Борэссу, а то и самого короля, Дэнна ну никак не выдерживал.

Тоскливо и неуютно спать одному в холодной пустой спальне, на широкой кровати, где раньше без труда помещались втроем.

Однажды ноги сами приносят его к двери капитана Тинвейды. В окне гостиной горит свет – капитан дома. Судя по всему, сменился с дежурства пару часов назад и как раз ужинает. Помедлив секунду, не больше, Дэнна стучит. Капитан открывает ему, одетый в штаны и расстегнутую рубашку. В гостиной жарко натоплено. И пол, слава богу, теплый. Именно там они оказываются через пять секунд, жадно целуясь и тиская друг друга. Даже до нормального секса не дошло, влезли друг другу в штаны и кончили прямо так, в руку, присосавшись ртом ко рту, сцепившись языками.

Как же Дэнна по нему скучал!

Конечно, он вслух этого не говорит. И так все ясно. Капитан тоже скучал, потому что сразу же тащит Дэнну в спальню и укладывает на спинку, не тратя времени на предварительные ласки. И глаза у него такие голодные, что аж жуть берет. Приятная такая, возбуждающая жуть. По ходу дела, капитан все эти два месяца без секса обходился. Без постоянного, по крайней мере, потому что в Белой крепости как никто ему не давал, так и не дает. Уважать его уважают, но не любят. За высокомерие. И к тому же слушок пробежал, что он Лэйтис на экзамене чуть не натянул, благодаря шурину в генштабе. Хоть он вел себя прилично, результаты опротестовать не пытался, поздравил удачливую соперницу вполне искренне, однако у кавалеристов, как говорится, осадочек неприятный остался.

Но прямо сейчас Дэнне все равно, кто кого натянул на экзамене, и чей он мальчик, и что происходит со всем остальным миром. Только руки капитана имеют значение, губы его и волосы, щекочущие шею, и его крепкие ягодицы под ладонями Дэнны, и член его, налитой, твердый, вторгающийся в тесную плоть. А потом капитан делает ему минет, не слишком умело, но с большим энтузиазмом, и Дэнна вопит, как резаный, кончая, и отворачивает лицо, чтобы капитан не увидел написанного на нем абсолютно неприличного сумасшедшего счастья. И они еще долго лежат, не расцепляя объятий, и руки капитана никак не могут остановиться – поглаживают Дэнну, странствуют по его телу, как большие нежные мурашки, и Дэнне так хорошо и уютно, как давно уже не было. Мысль: «Ой, что ж я сделал-то?» – появляется много позже, когда он в предрассветных сумерках бредет к дому Лэйтис, на негнущихся ногах, судорожно соображая, что ей сказать по поводу ночного отсутствия… Напрасный труд. Ее нет.

И он начинает бегать к капитану Тинвейде, иногда с беспримерной наглостью оставаясь у него до утра. Он не слишком скрывается и лгать, буде Лэйтис станет задавать вопросы, не намерен. Но вопросов она не задает, всецело занятая делами крепости, даже когда не застает его дома. «Ей все равно, – с ожесточением думает Дэнна. – Ей все равно, даже если я стану трахаться с мальчишкой Кунедды прямо на ее кровати!» Но гроза разражается, когда меньше всего ее ждешь.

Поздним вечером в доме капитана Тинвейды раздается стук в дверь. Капитан влезает в штаны и идет открывать, притворив дверь спальни. Почему-то сердце Дэнны сжимается в предчувствии беды. И не только сердце. Верно ведь говорят: как задницей чуял! Дверь спальни распахивается пинком, на пороге двое солдат.

– Одевайся, парень, пойдешь с нами. Приказ командира крепости.

За их спинами Дэнна видит капитана, и лицо у него странное – как будто он подумывает, не затеять ли ссору. Поймав его взгляд, Дэнна еле заметно качает головой. Он выбирается из постели и начинает одеваться. Солдаты беззастенчиво его разглядывают и даже, кажется, отпускают какой-то похабный комментарий вполголоса. У Дэнны кровь так стучит в ушах от волнения, что он не может разобрать слов. Лицо у него пылает, и руки чуть дрожат.

– Заковывать будете? – угрюмо спрашивает он.

– Ну, я бы тебя заковал… пару раз, – глумится один из солдат. – Жаль, не велено.

Хорошо, что темно и никто из знакомых не видит, как Дэнну ведут под конвоем через плац. Он еле переставляет ноги, придавленный стыдом и чувством вины. «Она знала. Она все это время знала», – стучит у него в голове.

Его приводят на гауптвахту и сажают под замок. Близкий к отчаянию, Дэнна бросается на узкую койку, уткнувшись в подушку. В камере горит свеча, отбрасывая неверные, колеблющиеся тени. Тепло, но Дэнну бьет дрожь. Мечты о леди Лизандер с плеткой в руках вот-вот грозят осуществиться. По крайней мере, по щекам она его точно отхлещет. Или… прикажет выпороть на плацу? От этой мысли Дэнне чуть не становится дурно. И совершенно не к месту вспоминается нашумевший трагический случай времен Степного передела. Лэйтис Лизандер, тогда еще лейтенант, приказала бить плетьми дезертира, бросившего свой пост: «по законам военного времени». А он возьми да и скончайся – сердце не выдержало. Трибунал обнаружил, что несчастный парень принят был в гарнизон за взятку, в обход установленных правил, чтобы избежать тюрьмы, и медкомиссию не проходил, а то бы его попросту не допустили до службы. Лэйтис оправдали, капитана, ведавшего набором новобранцев, разжаловали, матери погибшего назначили пенсию, как будто он погиб на боевом посту…

Единый боже, ну о чем он думал, когда собрался изменять Хазарат?

Услышав какой-то шорох, Дэнна вздрогнул, вскинул голову – и застыл, глядя на леди-капитан. Только человек, несколько лет имевший дело со степняками, умеет ходить так неслышно, даже в подбитых железом сапогах. Сколько уже времени она вот так вот стоит, прислонившись к стене?

Дэнна и не подозревает, как хорош в этот момент: растрепавшийся, в расстегнутой рубашке, лицо раскраснелось, ресницы слиплись, губы полуоткрыты в безмолвном «о!». Глаза ее зажигаются хищным огнем. Не успев пошевелиться, он схвачен в кольцо сильных рук, привычных к мечу и копью, и опрокинут на койку. Инстинктивно он делает попытку вырваться – где там, железные пальцы стискивают ему подбородок, причиняя боль, не давая отвернуть голову. Она заглушает своим ртом его протестующий вскрик и не выпускает, пока он совершенно не прекращает сопротивление.

– Сколько раз ты кончил сегодня? – она сует ему руку в штаны.

– Два, – отвечает механически Дэнна, все еще слишком ошеломленный, чтобы соображать.

– Ничего, в твоем возрасте должно хватать на больше, – сквозь зубы говорит она, работая ладонью.

– Обязательно разыгрывать со мной Ашурран? – выдыхает он, чувствуя, как напряжение в паху усиливается под ее грубой лаской.

– Ашурран бы тебя убила, щенок, – и она впивается в его рот, больно прикусив губу.

Скинув штаны, оседлав его бедра, она выжимает его досуха в такой яростной скачке, что хилая деревянная койка чуть не разлетается на куски. Как будто бы вернулись прежние дни и прежняя страсть.

– Помнишь, как я приходил к тебе на «губу»? Чуть ли не в эту же самую камеру.

– Нет, дальше по коридору, – говорит она рассеянно, начиная одеваться.

Нет, ничего не вернулось.

– Могла бы и не посылать солдат, если просто хотела потрахаться, – говорит он угрюмо.

– Я два раза за тобой посылала, и тебя не было там, где ты должен быть. Ты все еще мой оруженосец, забыл? – холодно говорит она, застегивая ремень.

– И больше ты мне ничего не скажешь? – вскидывается он.

Не ответив, она уходит. С лязгом захлопывается тяжелая дверь. Дэнна плачет, уткнувшись в подушку. Постель все еще хранит ее запах, и его охватывает беспредельная тоска. Как случилось, что они стали друг другу чужими?

Весь следующий день он слоняется по камере без дела. Посетителей нет – то ли никому нет дела, то ли леди-капитан распорядилась никого не пускать. Он находит какую-то старую хронику, забытую прежним обитателем камеры, бездумно листает страницы, не в силах сосредоточиться на чтении, чувствуя себя попеременно то невинной жертвой, то изменником и предателем. Измученный бессонницей, он засыпает беспокойным сном только к рассвету. Проснувшись, лежит и смотрит в стену безучастным взором, не умывшись, не притронувшись к еде.

И когда она приходит вечером и садится на койку, молча утыкается ей лбом в колени. Она прижимает к себе его голову, гладит по волосам.

– Прости меня, – твердит он. – Лэй, что ты со мной делаешь! Я больше не буду с ним встречаться, это все из-за того, что ты бросила меня, ты на меня вообще плевать хотела, я ведь тоже не железный…

Она раздевается и ложится к нему под одеяло, прижимаясь к его нагретому телу, и они занимаются любовью, медленно, нежно, исступленно. У Дэнны слезы текут из глаз, он прячет лицо на ее груди и шепчет еле слышно:

– Не уходи.

И она остается до утра, дышит во сне ровно, неслышно, и сердце ее бьется под ухом Дэнны, убаюкивая, усыпляя. Сколько они не спали вместе? Месяц, два?

Утром она уходит без него. Трое суток, выписанных ему в наказание, истекают в полночь. Выпускают его уже в темноте, и за воротами гауптвахты он вдруг попадает в лапы десятка солдат из сотни Ньярры, и его самого. Они хлопают его по плечам, улюлюкают; обливают яблочной шипучкой. Старинный гарнизонный обычай, и с облегчением Дэнна вспоминает, что среди раздолбаев-кавалеристов пребывание на «губе» считается не позором, а чуть ли не честью.

– Это, парень, как девственность потерять, – смеется Ньярра, ставя его на ноги и вручая бутылку.

Дэнну вскидывают на плечи и тащат в казарму. В общей комнате накрыт стол, и леди-капитан Лизандер разливает вино. Под общий хохот и приветственные крики Дэнну скидывают прямо ей на руки, и она поит его вином изо рта в рот. Немного погодя, возбужденные и пьяные, они запираются в комнате Ньярры, не в силах добраться до дома, и предаются безудержной любви. Тактичный Ньярра даже не пытается ломиться в дверь. Где он ночует – неизвестно.

* * *

«Второе дыхание любви» – так это, наверное, называется. Теперь она всегда приходит ночевать домой, правда, иногда прихватывая какие-нибудь бумаги. Дэнна снова делает ей массаж и варит по утрам кофе. И иногда она позволяет ему прокрадываться к ней в кабинет во время обеденного перерыва – там такой удобный диванчик.

Но чего-то все-таки не хватает.

Немного обидно, что капитан Тинвейда даже записки ему на «губу» не прислал. И после не ищет встречи. Впрочем, он сам, первый никогда не искал. Что для него Дэнна, мальчик для секса. Так себя утешает Дэнна, но где-то глубоко в сердце будто заноза засела. «Я же с ним просто для траха встречался», – говорит он себе. Ну да, просто трах, зато какой! Простыни чуть не дымились.

Однажды утром открыв дверь и обнаружив за ней капитана Тинвейду, Дэнна жутко изумляется. И не находит ничего умнее, чем спросить, запинаясь:

– А… а ты… вы что здесь делаете?

Дурацкий вопрос. Мало ли по каким служебным делам пришел капитан.

– Я нашел у себя. Твоя? – говорит он, протягивая ладонь. На ладони сережка, одна из тех, что Лэйтис называла походно-полевыми: простенькая, мельхиоровая, без камней. Он даже не помнил, что потерял одну.

– Моя, – Дэнна берет сережку, избегая смотреть в глаза капитану. Дверь он закрыть медлит, и капитан молча отстраняет его и входит, и так же молча толкает его лицом к стене.

Они встречаются тайно, украдкой; по-быстрому перепихиваются в кладовой или в караулке, в прихожей или в конюшне. Всегда бегом, всегда с оглядкой, и Дэнна отдается капитану, дрожа от страха, что в любой момент их могут застать, что гнев Лэйтис будет ужасен, что он порочен и безнравствен до мозга костей, лгун и законченная блядь. Но ворованное удовольствие от этого кажется еще слаще.