Текст книги "Прощай, красавица! (СИ)"

Автор книги: The_Scientist

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

– Он действительно любит Вас, – заговаривает Стив после паузы, и Натали, изначально понимавшая, что к этому придёт, согласно кивает. – Это видно. В Америке у него было много девчонок, и никогда…

– Что, прямо очень много? – интересуется девушка.

Стив смущённо улыбается, думая, не сболтнул ли лишнего.

– Каждую неделю новая, – признаётся он почти виновато, чем вызывает у неё смешок. – Но ни на одну он не смотрел, как смотрит на Вас. Мисс Райт…

– Я знаю, что Вы хотите мне сказать, Капитан. – В изумрудных глазах Натали вдруг загорается серьёзность, и у Роджерса нет ни одной причины ей не верить. – Джеймс дорог мне. Я не стала бы играть с его чувствами. Как Вы могли заметить, те, кто мне не интересны, узнают об этом сразу.

Стив мнётся и, кажется, вот-вот покраснеет. Неловко опускает голову на секунду, продолжая переступать по деревянному полу зала под красивую музыку, и не сразу находит слова, чтобы продолжить.

– Я не хотел обидеть Вас, мисс Райт, – говорит он, всё ещё смотря себе под ноги. – Поверьте, Вы мне очень нравитесь. Просто… Баки – всё, что у меня есть. Вся моя семья. – Роджерс вновь медлит, думая, что сказать. – Я рад, что он в надёжных руках.

Натали поднимает пальцем его подбородок. Смотрит в светлые глаза очень серьезно, после чего вдруг растягивает в улыбке накрашенные красным губы, и её лицо снова становится беззаботным, как прежде.

– Берегите его для меня, Капитан. И я сберегу его для Вас.

Песня кончается и Стив, отдав дань этикету и напоследок коротко коснувшись губами тонкой руки, ведёт Натали обратно к столу. Она занимает своё место, как ни в чём не бывало, закуривает и улыбается Баки самой лучезарной улыбкой из всех возможных.

– Что он хотел от тебя? – шёпотом спрашивает Барнс, наклонившись к её уху.

Натали морщится от щекочущего кожу дыхания, склоняя голову набок, и поворачивается к нему, оказываясь почти лицом к лицу.

– Просил совет о том, как лучше вести себя с девушкой, – говорит она так легко и убедительно, что Баки верит безоговорочно.

Он улыбается и незаметно сжимает её руку под столом, а Натали тут же включается в разговор Дернира и Гейба Джонса. Они спорят на французском, и девушка бросает какую-то фразу, которую Баки не понимает, но по удивлённо-восторженной реакции Жака понимает, что попала она в самую точку.

Барнс смотрит на неё, щебечущую что-то на французском, на подстреленного, но довольного Дернира, отвечающего ей, на влюблённых Стива и Пегги напротив, и думает о том, что всё наконец-то хорошо. Война есть, и она до сих пор гремит где-то там, отнимает жизни и пирует чьей-то свежей кровью. Но хотя бы здесь, сейчас, за этим столом, у них долгожданная секунда затишья, и Баки чувствует себя самым счастливым человеком на свете.

***

Кожа Натали совсем бледная и по цвету скорее напоминает едва подкрашенное молоко. Плечи, по которым рассыпаются локоны распущенных огненных волос, хрупкие, а руки нежные, будто бы совсем не тронутые войной. Точнее, за исключением подвыцветшей чёрной татуировки на запястье.

– Мне её поставили в лагере в Польше, – тихо говорит она, видя, как заинтересованно Баки разглядывает навсегда запечатлённые на коже цифры. – Это было осенью сорокового, ещё до Лондона.

Натали беззвучно вздыхает, лёжа на его груди, и Барнс видит залёгшую на дне изумрудных глаз боль.

– Как ты попала в лагерь? – спрашивает он удивлённо. – Ты еврейка?

– Нет. – Девушка приподнимается на руках так, чтобы лучше видеть его лицо, и устраивается поудобнее, подложив их под подбородок. – Это было моим заданием. Самым сложным за всё время, наверное. В лагере было несколько наших людей, я должна была помочь им выбраться.

Баки смотрит на неё и не может поверить своим ушам. Командование отправило её в концлагерь в Польше, филиал настоящего ада на земле, чтобы вызволить оттуда других? Он был на войне. Говорил с людьми, слышал много историй, и ни в одной из них лагеря не покидали живыми. Ей в сороковом году было лет двадцать, что за изверги могли дать такое задание? Картинка в его голове наотрез отказывается складываться.

Натали грустно улыбается и гладит большим пальцем его скулу, а Баки берёт её руку в свою, переплетает пальцы и целует проклятый номер. Касается губами гладкой кожи снова и снова, не оставляя без внимания ни сантиметра. Девушка смеётся, неразборчиво повторяя, что ей щекотно, но в этот раз Барнс не хочет сдаваться. Она перекатывается на бок, опускается на подушку и, обхватив его лицо ладонями, притягивает к себе.

– Мне нужно собираться на работу, – говорит Натали, гладя его шею.

– На которую? – усмехается Баки, вскинув брови. – Кто ты сегодня, Натали Райт? Шпионка или певица?

Натали не меняется в лице, всем видом показывая, что её это ничуть не задело.

– Во-первых, не шпионка, а разведчица, – говорит она серьёзным тоном, при этом чуть приподняв уголки губ. – А во-вторых, у меня всего одна работа: я служу своей стране.

Рай существует. Но длится он, к сожалению, недолго: лишь до тех пор, пока не кончается выписанная на два дня увольнительная. Баки возвращается в штаб для подготовки плана следующей операции, а ещё спустя день выясняется, что в МИ5 завёлся шпион.

Филлипс сообщает об этом дежурным тоном, но с полными злости глазами. Подходит к их столу с разложенными на нём картами, смотрит несколько минут, а потом говорит всё как на духу, и Дернир едва не роняет сигарету. Фэлсворт чуть не садится мимо стула, Гейб Джонс просто смотрит удивлённо, отрывая глаза от карты. Стив в лице почти не меняется, но Баки хорошо знает это выражение тревоги с единственной глубокой складкой между нахмуренных бровей и понимает, что он тоже обеспокоен. Признаться, его сердце тоже пропустило пару ударов, ведь если кто-то сливает их планы немцам, любая операция может стать последней – они попадут в засаду, из которой попросту будет не выбраться.

– Давайте ограничим круг, – предлагает Морита, когда Филлипс уходит со словами «найдите крота». – Кому мы точно можем доверять, кроме сидящих за этим столом?

Дернир и Гейб Джонс переглядываются. Фэлсворт говорит что-то, начинает перечислять фамилии, загибая пальцы, а Баки смотрит на них, надеясь лишь на то, что они найдут предателя до того, как тот успеет слить Гидре их планы.

========== Глава шестая ==========

Цветок же этот – кровь партизана,

О, прощай красотка, прощай красотка, прощай!

Цветок же этот – кровь партизана,

Что за свободу храбро пал.

Когда Баки поднимается на третий этаж и подходит к двери восьмой квартиры, она оказывается незаперта, будто бы специально для него. Наверное, так и есть.

Он снимает мокрое от капель дождя пальто, вешает его при входе и захлопывает дверь изнутри. Где-то в гостиной слышится негромкий смех Натали. Баки, уже улыбаясь, идёт на звук её голоса и застаёт девушку за столом с телефонной трубкой в руке. Она сидит на стуле, вытянув ноги на втором, и щебечет с кем-то самым милым голоском, на который только способна. Поверх кружевного белого комплекта белья накинут лишь распахнутый шёлковый халат с цветочной вышивкой – вещь явно дорогая и однозначно подаренная, ведь в Лондоне такую роскошь в военное время не купишь.

Баки скользит по нему взглядом и задумывается лишь на секунду, ведь мысль о том, как было бы хорошо прямо сейчас его с неё снять, затмевает предыдущую.

– Нет-нет, мистер Аарен, сэр, я совершенно точно знаю, о чём говорю, – произносит она, улыбаясь в трубку. – Я бы не стала просить Вас, не будь я в ней уверена.

Бледная кожа Натали кажется перламутровой в тусклом свете предзакатного солнца. Сигаретный дым, что она выпускает губами, слушая ответ таинственного собеседника на том конце линии, окутывает красивое лицо и уложенные рыжие кудри, как будто она героиня нуарного фильма.

Баки мимолётно злится на некого мистера Аарена, с которым Натали так мило общается, но она поднимает изумрудные глаза, и это тут же проходит.

– Мария – чудесная певица, сэр, – говорит она в трубку, подзывая Барнса жестом. – Настоящий талант. Бутон, которому ещё предстоит раскрыться. Вы поступите правильно, если позволите этому произойти на Вашей сцене.

Он подходит к ней тихо, жадно рассматривая гибкое тело с оставленными им следами ночной любви. Взгляд цепляется за россыпь полупрозрачных сиреневых отметин на ключице, и Баки, подцепив край шёлкового халата, стягивает его с хрупкого плечика, припадая к нему губами.

– Мы живём в век перемен, друг мой, цвет её кожи не имеет никакого значения! Поверьте мне, никто и не посмотрит на это, услышав её чудесный голос.

Поцелуи один за другим обжигают тонкую кожу, и Натали прикрывает глаза, запрокидывая голову назад. Тушит сигарету о пепельницу и свободной рукой обхватывает шею Баки, притягивая ближе к себе.

– Вы бы сделали мне этим большое одолжение, друг мой, – на выдохе говорит Натали, едва сдерживая тихий стон наслаждения. – Взамен я обещаю прийти на её дебют и привести своих друзей. Да? Спасибо Вам, мистер Аарен! Спасибо, друг мой, отныне я Ваша должница!

Натали, широко улыбаясь, вешает трубку. Вскакивает со стула и, обхватив Барнса за плечи обеими руками, запрыгивает на него, звонко смеясь. Баки подхватывает её под бёдра и тянется за долгожданным поцелуем, но вдруг останавливается в сантиметре.

– Кто такой мистер Аарен? – спрашивает он, изогнув бровь.

Крепче обхватив его пояс ногами, Натали ухмыляется и целует его в уголок губ.

– Владелец джаз-бара, в котором я пела раньше, – шепчет она и целует его ещё раз чуть выше. – Он не хотел брать на работу певицу, – мягкие губы перемещаются к скуле, – потому что она темнокожая американка. – Ещё поцелуй, уже почти на уровне уха. – Я сейчас звонила, чтобы попросить за неё, – кончик её носа ведёт вдоль линии роста волос, вдыхая терпкий запах одеколона, – и он согласился. Но теперь тебе и ребятам придётся идти со мной завтра вечером.

– В Лондоне плохо относятся к темнокожим американкам? – спрашивает Баки, гладя её поясницу под шёлком халата.

– Хуже, чем к белым британкам, но меня не волнует цвет её кожи. Так ты пойдёшь со мной?

Натали поднимает голову и смотрит своим изумрудным взглядом ему прямо в глаза. Смотрит так, что сказать «нет» в этот момент попросту невозможно, да Баки и не хочет. Он притягивает её к себе, целует наконец мягкие розовые губы, и, отстранившись, смотрит ещё несколько секунд.

– Ты же знаешь, я за тобой куда угодно, – выдыхает он, и Натали смеётся, крепко его обнимая.

– У меня есть кое-что для тебя. – Спрыгнув на пол, она заговорщически улыбается, играя бровями. – Я сейчас принесу. Достань проигрыватель из шкафа.

Взмахнув огненными волосами, она убегает в сторону спальни, а Баки, проводив взглядом развивающийся шёлк халата, открывает указанную дверцу. Осторожно достаёт чистенький Denon, скорее всего, тридцать восьмого-девятого года, откидывает крышку и внимательно рассматривает, вспоминая, как когда-то ещё юнцом копил деньги на такой.

Баки наклоняется к нижней полке за пластинками, но его взгляд привлекает небольшая шкатулка из дерева в углу. Слишком большая, чтобы хранить в ней иглы для проигрывателя, и слишком красиво расписанная, чтобы пылиться просто так. Барнс достаёт её, заинтересованно вертит в руках. Хочет спросить Натали, но она до сих пор что-то ищет в спальне, и он решает открыть. Внутри оказывается стопка документов. Сердце Барнса пропускает несколько ударов подряд, и он, отставив шкатулку, берёт в руки паспорт. Немецкий.

С фотографии на него смотрит девушка, удивительно похожая на Натали, только со светлыми волосами. Рядом значится «Ульрике Цоллер». Глаза пробегают по остальной информации: дата и место рождения, регистрация. Больше всего по живому режет графа «гражданство» – в ней чёрным по белому написано «Германия».

Дальше лежат водительские права на то же имя, ещё какие-то бумаги, заполненные по-немецки. Баки не понимает ни слова, кроме кое-где повторяющегося имени, и пытается убедить себя, что это не она. Просто смутно похожая девушка, чьи документы каким-то образом оказались тут, в этой квартире, спрятанными в ящике с виниловыми пластинками, но всё это звучит гораздо менее правдоподобно, чем очевидная мысль: Натали – шпионка, которую ищет Филлипс и всё руководство МИ5.

Половица скрипит за его спиной, но Баки оборачивается не сразу. Откладывает документы обратно в шкатулку и медленно поднимает голову.

– Это твой паспорт? – почти дрожащим голосом спрашивает он.

Натали вскидывает брови, откладывая принесённую из спальни пластинку на стол. Её глаза распахиваются, губы приоткрываются, и долю секунды она выглядит действительно напуганной, после чего снова берёт себя в руки.

– Джеймс, я…

– Это. Твой. Паспорт? – повторяет Барнс почти по слогам.

– Послушай, Джеймс, я не тот шпион, которого все ищут, – говорит она, подходя ближе, но Баки выставляет перед собой руку.

– Эти документы говорят об обратном.

Баки вновь открывает первую страницу паспорта в надежде, что глаза его обманули, но с фотографии на него смотрит всё та же светловолосая Натали.

– Эти документы ни о чем не говорят, – возражает она, – это было нужно для конспирации! Джеймс, пожалуйста, дай мне минуту, я объясню тебе всё. Просто дай мне минуту!

Натали пытается взять его за руку, но он отдёргивает её как от огня. Смотрит на неё глазами, полными боли, и не знает, что сказать, поэтому просто замирает на месте, пока она открывает соседний ящик и вытряхивает из него содержимое. На пол летят какие-то бумажки, записки, носовой платок с вышивкой, и Баки не понимает, что происходит, пока она не достаёт другую стопку документов. Её дрожащие пальцы раскрывают перед ним ещё один паспорт.

Барнс смотрит с недоверием, но всё же берёт его в руки. Рыжеволосая девушка с длинными прямыми волосами на польском документе похожа на Натали ещё больше, но зовут её тоже иначе – Божена Полански. Место рождения – город Краков, гражданство, соответственно, польское.

– Что это значит? – удивляется Барнс, но девушка протягивает ему ещё один документ.

В третьем паспорте у Эммануэль Моро, на имя которой он выдан, как ни странно тоже лицо Натали и та же самая дата рождения, что и в первых двух.

– И какой из них настоящий? – спрашивает он в замешательстве, поднимая на шпионку глаза.

– Вот этот.

В тонкой руке мелькает бордовая обложка, и Баки теряется окончательно. Хмурит брови, рассматривая фотографию и причудливые буквы, из которых понимает только четыре – СССР.

– Моё настоящее имя, – заговаривает девушка после долгой паузы, – Романова Наталья Ивановна. Я родилась в СССР, в городе, который сейчас носит название Сталинград*. Я работаю на КГБ, который по согласованию с МИ5 отправил меня сюда, в Лондон. – Сделав шаг вперёд, она подходит почти вплотную и обхватывает ладонями лицо Баки. – Прости меня, Джеймс. Я должна была сказать тебе раньше.

Баки смотрит прямо перед собой, но как будто ничего не видит. Хлопает глазами, чувствуя тепло рук Натали на своих щеках, и никак не может собрать в голове всё услышанное и увиденное только что.

– То есть руководство МИ5 добровольно позволило тебе шпионить за ними для Советов? Зачем?

Натали тяжело вздыхает, качая головой, и обнимает его за шею.

– Никого не устраивает, что Сэр Уинстон Черчилль стал слишком подозрителен и не делится сведениями с союзниками, – говорит она тихо, прижимаясь к его груди щекой. – Порознь войну не выиграть, только вместе. Британской разведке нужен был надёжный человек для работы на месте и связи с Советами. Они запросили агента, в КГБ выбрали меня.

Наконец почувствовав руки Барнса на своей спине, Натали облегченно выдыхает и улыбается. Склоняет голову в бок, когда его лицо утыкается в её шею, и морщится от щекочущего кожу горячего дыхания.

– Прости меня, Наталья, – просит он, сгребая её в охапку, – прости меня, прости, прости…

Девушка качает головой, гладя его по волосам.

– Ничего, – тихо шепчет у его уха так, словно совсем не злится. – Ничего страшного, Джеймс. Я никогда не лгала тебе, но и рассказывала не всё. Вот это нужно было рассказать раньше.

– Прости меня, пожалуйста, – повторяет он, прижимая Натали к себе ещё крепче, – прости.

Баки зарывается лицом в пахнущую духами шёлковую ткань халата и обхватывает девушку руками так крепко, что ей становится трудно дышать. На губах горько от вины перед ней, от того, что поверил в то, что она может быть предательницей, и он не может позволить себе коснуться ими её кожи. Лишь повторяет «прости» снова и снова, не поднимая глаз и не разжимая рук.

***

Привыкнуть к тому, что Натали везде узнают и приветствуют с необычайной, даже излишней теплотой, тяжело, как и перестать ревновать её к каждому заинтересованному мужскому взгляду. Но Баки старается.

Зайдя с ней под руку с улицы, помогает ей снять пальто, но не успевает девушка даже поправить волосы, им навстречу выходит лощёный мужчина лет пятидесяти с серебром седины в висках и золотом колец на пальцах. Его смокинг безупречен, бабочка сияет не меньше, чем булавка на ней, а выправка выдаёт бывшего военного. Баки на секунду вновь чувствует себя неуютно, как в их первую с Натали встречу, когда он выглядел оборванцем на фоне Стива, хотя теперь его форма всегда чиста и наглажена, рубашка застёгнута, и жетоны не болтаются на виду.

Мужчина подходит к Натали, широко улыбаясь, и по её ответной улыбке Барнс понимает, что это тот самый мистер Аарен. Он протягивает к ней руки, в одной из которых держит толстую сигару, и крепко обнимает как родную дочь.

– Добрый вечер, друг мой, – щебечет девушка тем же милым тоном, каким говорила с ним по телефону.

– Добрый-добрый, моя хорошая! – Мужчина отстраняется, рассматривая её, словно не видел много лет, и Баки одним глазом следит, чтобы его руки не опускались слишком низко. – Кто твой кавалер, представишь нас?

Натали улыбается лучезарно, а Баки чувствует себя неловко. Приосанивается, когда она произносит его полное имя и звание, и пожимает протянутую руку хозяина джаз-бара.

– Значит, сержант, – произносит мужчина, скользнув взглядом по нашивке на его плече. – Не моряк и не лётчик, это видно. Пехота? – Баки коротко кивает. – Я тоже служил в пехоте в Первую Мировую. Добро пожаловать в моё скромное заведение, сержант Барнс!

– Благодарю, сэр.

Барнс хочет взять Натали под руку, но мистер Аарен опережает его и ведёт девушку вперёд к столику как свою спутницу.

– А где же остальные Ваши друзья, моя дорогая? – спрашивает он, наклоняясь к её уху, и Баки приходится идти на полшага позади.

– Они будут здесь в течение получаса, – отвечает девушка. – Вы же оставили для нас столик?

– Обижаете, моя дорогая, – тянет Аарен и с каждой секундой симпатизирует Баки всё меньше и меньше. – Это же те американские солдаты, в обществе которых Вас видят в последнее время?

– Они самые, друг мой, – улыбается Натали. – Должен же кто-то защищать меня от чересчур настойчивых поклонников.

Аарон смеётся, и Натали звонко подхватывает, закуривая. Хочет присесть на отодвинутый им для неё стул за столиком – действительно – у самой сцены, но из-за плеча мужчины выходит высокая темнокожая молодая женщина, и Натали, широко улыбаясь, крепко её обнимает.

Баки понимает, что это та самая певица, за которую Натали просила по телефону, и учтиво здоровается, а мистер Аарон берёт его за локоть и отводит на шаг.

– А у Вас глаз-алмаз, сержант, – обращается он к нему тихо, выпуская изо рта густой дым сигары. – Отхватили себе самую красивую и сладкоголосую вдовушку во всём Лондоне.

Сделав над собой усилие, чтобы не измениться в лице, Барнс поворачивается к нему, поправляя на голове фуражку.

– Не знаю, кто именно из нас кого себе отхватил, сэр, – говорит он и переводит взгляд на Натали. – Прошу меня извинить.

Певица плавной походкой возвращается к музыкантам, а Натали изящным жестом стряхивает пепел и садится, положив ногу на ногу. Длинное шёлковое платье красиво ложится складками на её коленях, вырез на спине оголяет бледную кожу спины, и Баки садится рядом, протягивая руку и приобнимая её. Аарон откланивается ей и уходит, а Барнс наконец вздыхает с облегчением и наклоняется к её уху.

– Он на тебя явно глаз положил, – говорит он, пальцами убирая кудри рыжих волос и касаясь её шеи.

– А ты думаешь почему я здесь больше не пою? – отвечает она и ловит его руку своей, переплетая пальцы.

На пороге мелькает американская форма, и сквозь гул слышится громкий голос Дернира с акцентом. Натали широко улыбается и машет им рукой, а когда они подходят, крепко обнимает каждого и позволяет поцеловать своё запястье.

Жак осматривает её с головы до ног и начинает осыпать комплиментами по-французски, из которых Баки понимает только «манифик». Гейб Джонс улыбается, Фэлсворт садится рядом и тихо говорит, что Стив остался в штабе по своим капитанским делам. Барнс понимающе кивает, закуривая, хоть и не слишком рад этой новости. Официант приносит поднос с шампанским.

– Джеймс, – тихо зовёт Натали, сжимая его руку под столом. – Мужчина во фраке за дальним столиком. На три часа. Джеймс, скажи мне, он смотрит сюда?

Её голос вдруг кажется взволнованным, и Баки поднимает голову, смотря в указанном направлении.

– Да, – отвечает он, не понимая причины её беспокойства. – А чт…

– Он узнал меня.

Баки переводит взгляд на Натали, удивлённо поднимая брови.

– Тебя почти все здесь знают, – говорит он, но девушка сжимает его руку ещё крепче.

– Нет, Джеймс. Это человек из лагеря в Польше. И он узнал меня.

Мужчина по-прежнему смотрит в их сторону немигающим взглядом. Поднимается со своего места, аккуратно застегивает пуговицу на фраке и направляется в сторону уборных.

Натали делает вид, что смотрит на сцену, но лицо её становится всё более бледным.

– Он идёт к телефону, – шепчет она, и голос её едва не дрожит. – Он всё понял и идёт к телефону. Нужно что-то сделать, Джеймс.

Улыбка вдруг вновь появляется на её накрашенных алой помадой губах, и она как ни в чем не бывало поднимается со стула. Просит её простить и, взяв салфетку с края стола, направляется в ту же сторону. Баки встаёт следом и идёт за ней, чувствуя, как сильно колотится сердце, и на всякий случай разминая кулаки. Когда они выходят в коридор, ведущий к уборным, мужчина уже держит в руке трубку висящего на стене телефона. В зале начинают играть музыканты, звучит первая песня, и то, что происходит дальше, неожиданно хорошо ложится на мелодию и выглядит до ужаса синхронно.

Палец мужчины тянется к цифрам на диске, но Баки быстро подходит сзади и крепко зажимает его рот рукой, оттаскивая от телефона. Держит изо всех сил, а Натали накрывает его лицо салфеткой, зажимая нос, и заталкивает в горло бутерброд, незаметно взятый с подноса одного из официантов. Мужчина вырывается, сипит, пытаясь вздохнуть, но воздух кончается слишком быстро, и с каждой секундой он дёргается всё слабее, пока окончательно не обмякает в руках Баки.

Натали убирает салфетку, и они затаскивают его в телефонную кабинку. Прислоняют к стене под видом несчастного случая и быстро выходят так слаженно, словно отрабатывали это каждый день.

– Мне нужно на улицу, – тихо говорит Натали, взяв Баки под руку. Он коротко кивает, накрывая её ладонь своей, и ведёт к двери, но девушка останавливается у одного из официантов. – Там, кажется, человек подавился, – говорит она наиграно обеспокоено и кивает в сторону уборных. – Я, кажется, слышала сильный кашель.

Официант кивает с коротким «благодарю, мэм» и уходит в указанную сторону. Дверь открывается, в лицо бьёт влажная свежесть улицы, а Натали жадно втягивает носом воздух и тянет Баки за угол. Лишь скрывшись от посторонних глаз, она впервые тихо всхлипывает, закусывая губы, закрывает ладонью в шёлковой перчатке рот.

– Господи… – шепчет она, поднимая глаза.

Барнс видит, что она вот-вот заплачет, и притягивает её к себе. Натали снова всхлипывает, но не позволяет слёзам скатиться, чтобы не испортить макияж. Прижимается к груди Баки, обхватывая его спину под пиджаком, и трясётся – то ли от холода, то ли от страха.

– Боже мой, Джеймс, – вновь шепчет она, – я так испугалась… я боялась, что ничего не выйдет. И всё. Конец.

Баки гладит её ладонями по спине, осторожно касаясь губами волос.

– Всё хорошо, Наталья. Всё хорошо. Он мёртв и уже ничего никому не скажет.

Девушка шумно вздыхает, отстраняясь. Часто моргает несколько раз и ищет напуганным взглядом глаза Барнса.

– Я не думала, что ты пойдёшь за мной. Спасибо.

– Я же говорил, что пойду за тобой куда угодно.

Натали улыбается и вновь прижимается к его груди, пальцами хватаясь за ткань рубашки под пиджаком.

– Это звучит как клятва, – говорит она, и Баки по голосу слышит, что она снова улыбается. – Что, и после войны останешься со мной в Лондоне?

– Либо заберу тебя с собой в Америку, – пожимает плечами он, обнимая её покрепче, чтобы не замёрзла.

– Как же ты меня заберёшь?

– Как свою жену.

Натали вдруг замирает на секунду и отстраняется. Смотрит на Баки серьёзно своими невозможными изумрудными глазами, внимательно изучает его лицо так, что сердце солдата пропускает несколько ударов, и вдруг улыбается уголком губ.

– Тебе никогда в жизни не разрешат на мне жениться, – ухмыляется она, касаясь рукой его щеки.

– Посмотрим, – говорит он, подхватывая её на руки, и Натали, словно уже забыв о том, что меньше минуты назад едва не плакала, звонко смеётся, откинув голову назад.

Он заботливо берёт её под руку и заводит обратно внутрь, где Мария допевает уже вторую песню. Они возвращаются за стол, и Баки тут же натыкается на шутки парней, которые, к счастью, не знают, как много всего произошло за последние пять минут.

***

Когда Баки стучит в ставшую уже родной дверь восьмой квартиры, часы показывают половину третьего ночи, и он не уверен, что Натали откроет. Все нормальные люди уже давно спят в это время – тем более, он не предупреждал, что придёт. Но после всего, что произошло за день, он просто физически не мог заставить себя идти к себе и ждать утра.

Дернир и Дум Дум всё время смеются над тем, что он почти не появляется в квартире, что им выделил штаб. Говорят «сержанту не по нраву это захолустье, и он нашёл себе девушку с жилищем поприличнее». Баки каждый раз смеётся и совсем на них не злится. Он знает, что они обожают Натали, а они в курсе, что ему глубоко наплевать, где спать, если она рядом. Но шутить им никто не запретит, тем более, им же лучше – чем меньше людей в той квартире, тем им же проще таскать туда по очереди девчонок.

Замок щёлкает в тот момент, когда Баки уже собирается уходить. Дверь осторожно приоткрывается сантиметров на десять, и из темноты на него смотрят изумрудные глаза девушки.

– Господи, Джеймс… – выдыхает она облегчённо и открывает дверь до конца. – Ты напугал меня.

Барнс усмехается, заходя внутрь, а Натали откладывает на тумбочку не понадобившийся заряженный «Вальтер». Девушка запахивает полы своего шёлкового халата и убирает волосы за ухо. На её губах улыбка, несмотря на усталость в глазах, и Баки понимает, что она не спала.

– Ты всё это время был в штабе? – спрашивает она, обнимая его за шею, и Барнс кивает, обвивая её талию в ответ.

– Мы нашли его, – говорит он тихо, подхватывая девушку на руки. – Нашли шпиона. Филлипс сейчас допрашивает его.

Натали отстраняется, широко улыбаясь и обхватывая его пояс ногами.

– Это же отлично! Он работал один?

– Да, но… это не самое главное, что я хотел тебе сказать.

Баки подходит к столу, на котором у Натали разложены какие-то бумаги, и сдвигает их в сторону. Сажает девушку на край, на вопросительный взгляд жестом отвечая «подожди секунду». Идёт в прихожую, где на вешалке висит его пальто, достаёт из кармана свёрнутый вчетверо лист бумаги и возвращается к ней.

Натали смотрит заинтересованно и как будто бы слегка недоверчиво, склонив голову набок. Баки протягивает ей листок, вдруг чувствуя сильное волнение и лёгкую дрожь. Расправляет плечи и сцепляет руки за спиной, чтобы не выдать себя, пока девушка его разворачивает с тихим шелестом.

Её брови удивлённо изгибаются и ползут наверх, глаза внимательно изучают написанное.

– Я ничего не понимаю, – говорит она, хмурясь. – Это… разрешение на брак?

– Особое разрешение. – Баки прочищает горло и опускается перед ней на одно колено. – Наталья Романова, ты будешь моей женой?

Девушка смотрит на него растерянно. Листок выпадает из разжавшихся пальцев, и она молчит, хлопая глазами.

– Ты сумасшедший! – смеясь, заявляет она, и откидывает голову назад болтая ногами. – Сумасшедший! Джеймс, ты действительно сошёл с ума!

– Это значит «да»? – спрашивает он с улыбкой, поднимаясь на ноги. – Скажи мне, ты согласна?

Натали заливается смехом, и он обхватывает её одной рукой за талию, повалив на стол.

– Скажи мне «да», – просит он, целуя её шею и крепко держа, чтобы не выбралась. – Скажи это. Скажи «да».

– Ты сумасшедший, Джеймс! – смеясь, повторяет она, обхватывая его ногами за спину и отбиваясь в шутку. – Отпусти же меня!

– Я никогда тебя не отпущу. – Барнс ловит её руки своей и заводит за голову, прижимая к столу. – Скажи мне «да».

Он касается её губ со всей нежностью, что только есть в нём. Целует трепетно, сначала едва касаясь, но более настойчиво с каждой секундой, крепче обхватывая её талию и прижимая к своей груди. Натали высвобождает запястья из его хватки и обхватывает за плечи. Впивается в них пальцами и поднимается над столом. Баки опускает освободившуюся руку на её бедро и, придерживая, поднимает, целуя так жадно, словно ему может не хватить.

– Я люблю тебя, Джеймс Бьюкенен Барнс, – шепчет Натали на выдохе, отстраняясь, и смотрит в его глаза, пальцами гладя скулу. – Но ты снова собираешься от меня уехать воевать с Гидрой. Возвращайся ко мне со своей дурацкой миссии в Альпах, и я скажу тебе «да».

Баки улыбается от уха до уха как дурак и снова целует её, чувствуя себя самым счастливым человеком на свете.

***

В горах оказывается жутко холодно – гораздо холоднее, чем на обычной низменности. Костёр не разведёшь, потому что тут же заметят, так что Баки просто кутается в свою синюю армейскую куртку, прижимая винтовку к груди.

В ушах свистит ветер. Внизу – сотни метров скал и снег, а ещё железная дорога, на которую Дернир внимательно смотрит в бинокль.

Баки боится высоты до жути, но любопытство пересиливает, и он подходит к краю, останавливаясь рядом со Стивом. Смотрит вниз на бескрайние альпийские просторы и думает, что в этом, наверное, даже есть какая-то красота. Если, конечно, отбросить тот факт, что, оступившись, упадёшь и уж наверняка расшибешься в лепёшку.

– Помнишь, я затащил тебя кататься на «русские горки»? – говорит Барнс хрипло, поворачивая голову, и замечает на себе светлые глаза друга.