Текст книги "Фантомная боль (СИ)"

Автор книги: the_mocking_bird

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Ну ты и скотина, подумал Снейп, глядя вслед удаляющимся вздрагивающим плечикам и поникшей светло-каштановой голове. Ей ведь было действительно небезразлично, что с тобой.

Всю неделю он провёл словно в пьяном бреду, рассеянно отсиживая свои занятия и оживая лишь к вечеру, к тем безлунным тёмным часам, когда он наконец мог незаметно улизнуть на самый верхний этаж замка, туда, где его ждала Лили.

О, сколько он успел перебрать вариантов за эти дни… Книги в один голос твердили, что зеркало Еиналеж может лишь показать самое горячее желание смотрящего, но не исполнить его, но Снейп не понаслышке знал, что книги могут лгать. К тому же образ Лили, такой живой и доступной, вновь разбудил в нём надежду на силу заклинаний. Он не хотел, не мог признавать, что Тёмная Магия – древняя, могущественная, запретная – может перед чем-то оказаться бессильной.

И тем не менее, все его попытки были бесплодны. Он был способен оживить статую – но не Лили. Ни одно заклятие не приблизило его к ней ни на йоту. Она существовала там, куда ему путь был закрыт, и Зеркало было совершенным стражем этого пути – молчаливым, бесстрастным и неподкупным.

На исходе недели затаившееся было безумие Снейпа стало вновь заявлять о себе. Все его напрасные терзания лишь всё глубже и крепче затягивали его во власть Зеркала, как бьющегося мотылька в паутину. Но, как и всякий волшебник, попавший под влияние сильного магического предмета, он не хотел сознаваться себе в том, что стал зависеть от этих ежевечерних визитов. По ночам он почти не мог заснуть, мысли его вновь и вновь бежали по заколдованному кругу – Лили, Зеркало, Лили… Снейп осунулся ещё больше, если это было вообще возможно, и студенты всё чаще замечали за ним то пугающую раздражительность, то полное безразличие ко всему, что происходит на уроке.

В тот день выпускной курс Хаффлпаффа у него был последним, и Снейп сделал то, чего от него можно было ожидать меньше всего – отпустил курс почти с середины занятия. Студенты сперва восторженно притихли, а затем спешно засобирались, словно боялись, что профессор изменит своё решение. По мере того, как они один за другим быстро покидали кабинет, гомон стихал и постепенно замирал в стенах подземелья. Снейп устало опустился за свой стол, провёл ладонями по лицу, по губам. Сколько дней уже он не смотрел на себя в зеркало? Хотя, лучше уж ему этого не видеть…

Бессонные ночи и дразнящая, изматывающая близость недостижимой цели сделали его похожим на вампира, долгое время мучимого голодом. Черты его и без того худого лица заострились, волосы спутались, под запавшими, лихорадочно блестящими глазами залегли тёмные тени. Он устал, он невыразимо устал, но одна мысль о лисьей улыбке и тёплых зелёных глазах там, наверху, не давала ему покоя и вновь гнала вперёд, как изнурённого погоней волка всё тянет за собой кровавый след давно ушедшей от него добычи.

В кабинете воцарилась тишина, но какая-то ненастоящая, напряжённая. Он поднял глаза и слегка вздрогнул. Возле его стола стояла Самара, опустив взгляд.

– Мисс Робертсон, в чём дело?

Она ответила не сразу, собираясь с духом. Снейп буквально чувствовал её страх.

– Профессор Снейп, простите, я знаю, что это не моё дело, но…

– Вот и утешьтесь этим знанием. Оно единственное, которое вам нужно.

Он встал, намереваясь на этом закончить разговор. В глазах тут же предательски потемнело, закружилась голова, и Снейп невольно опёрся ладонью о парту, другой рукой потерев переносицу. Вспомнить бы, когда он нормально спал последний раз…

– Профессор Снейп, вам плохо? – мгновенно переполошилась девушка, распахнув глаза и всем телом подаваясь к нему.

– Со мной всё в порядке, чёрт побери! – рявкнул он, рывком запахивая мантию и сгребая со стола ворох проверочных работ. Часть из них просыпалась, и Самара тут же бросилась их подбирать. Снейп издал горловой стон и одним взмахом палочки вернул свитки в свои руки.

– Седьмой курс, и чему вас только учат… – сквозь зубы произнёс он и, едва удостоив девушку взглядом, скрылся в своём кабинете, хлопнув дверью. И уже оттуда услышал из класса приглушённые, быстро удаляющиеся всхлипы.

Прошла ещё одна резиновая, серая неделя. Снейп почти готов был признать своё поражение. Сны его, подстёгиваемые живым, трепещущим образом Лили, приобрели настолько пугающую реалистичность, что каждое пробуждение было для него сродни маленькой смерти. Он начал медленно понимать, что посещения Зеркала стали для него единственным, ради чего стоило утром открывать глаза, и что ничего хорошего в этом нет. Но разве знание о вреде наркотика когда-нибудь останавливало наркомана?..

В один из дней, стоя перед глухой стеной на восьмом этаже, он вдруг изменил ставшую привычной уже мольбу – как-то помимо его воли в неё закралось желание слышать Лили. С тех пор, как Зеркало шёпотом позвало его, оно молчало, показывая лишь немое кино. А Снейп бы многое отдал, чтобы только услышать это мурлыкающее «Север-рус», такое, как раньше, каким его никто больше не называл…

Едва осознав губительность своего желания, Снейп на мгновение замер. Но дверь уже грузно выплыла перед ним из холодного песчаника, и от одного её вида его охватила невесомая горячая дрожь – с этой минуты уже ничто не могло удержать его.

Тонкая, тёмная серебристо-серая ткань взволнованно шептала. Снейп остановился перед ней, полный нового, пугающего чувства. Он не хотел снимать покрывало. Он знал, что если услышит её голос, то уже никогда не сможет сам избавиться от этого наваждения… Шёпот из-под ткани был ещё безликим, многоголосым, подобно запертому боггарту, и по позвоночнику Снейпа пробежала холодная дрожь при мысли о том, в чьём обществе там оказалась Лили, та, которую он создал… Он резко отдёрнул завесу. В тёмной глубине зазеркалья быстро, как пролитые в воду чернила, проявились знакомые черты.

– Лили… – измученно улыбнувшись, произнёс он, приникая ладонью к глади стекла, туда, где вились её медно блестящие волосы. – Я так скучал по тебе…

– И я скучала… – ответил ему негромкий голос, слегка искажённый странным эхом. Снейп вздрогнул. Он не был уверен, раздавался ли этот голос из зеркала или звучал лишь в его голове.

Он обеспокоенно провёл пальцами по её щеке – холодной, гладкой.

– Ты слышишь меня? – хрипло, не веря своему счастью, спросил он.

– Я слышала тебя все эти дни, Север-рус, – по-лисьи улыбнулась она, и сердце Снейпа сжалось вокруг горла, не давая дышать, как и раньше, от одного только этого сладкого, мурлыкающего звука… – Это ты только сегодня захотел услышать меня…

– Неправда, любимая, – жарко прошептал он, всем своим существом желая лишь одного – сжать в своих руках её аккуратные пальчики и дерзко поцеловать их… – Я желал этого с того самого дня, как мы перестали разговаривать… Прости меня за всё, что тогда было, я был очень, очень виноват перед тобой… Ты ведь простила меня, скажи? Ведь простила? И теперь будешь разговаривать со мной? – в волнении на грани одержимости спрашивал он, и его странно блестящий взгляд бегал по её лицу, как у безумца. – Теперь мы снова будем говорить с тобой, как раньше? Скажи, скажи, что это правда… – ладонь, которую он изо всех сил прижимал к зеркалу, изломалась в тонкой белой судороге, впиваясь в бесстрастное стекло.

– Разумеется, Север-рус, – милостиво произнёс голос, звучащий расплывчато, словно на старой плёнке, но несомненно принадлежащий ей, ей, её голос… – У меня есть, что тебе рассказать. Много чего…

С того дня всё опять перевернулось с ног на голову. После того, как в его жизни вновь зазвучал её голос, Снейп едва ли не с прежней страстью поверил в возможность вернуть Лили. Ведь теперь она была почти настоящей, ей оставалось лишь обрести живое тепло… Но увы, он по-прежнему не знал, как ей помочь.

Впрочем, у него была одна мысль – последняя, отчаянная, страшная. Она была ничуть не безопаснее Тёмной Магии и могла привести Мерлин знает к каким последствиям, но Снейп с лёгким холодком понимал, что уже не владеет собой, что пойдёт на всё ради воплощения своего желания.

И уже не сможет остановиться.

Спустя месяц после того, как он обнаружил Зеркало, Снейп уже почти потерял связь с реальностью. Годами отработанное умение не выдавать своих эмоций ещё помогало ему скрывать своё состояние от студентов, но даже те преподаватели, которые успели свыкнуться со странностями нового коллеги, иногда в шутку, а некоторые уже и всерьёз начали выказывать обеспокоенность его измождённым видом. Снейп, впрочем, лишь довольно резко рекомендовал всем интересующимся не лезть не в своё дело – их мнение о себе его совершенно не волновало. Его тревожило другое – всё возрастающее внимание профессора Дамблдора. Прекрасно зная о способности директора к легиллименции, Снейп избегал встречаться с ним взглядом и предпочитал не думать о возможных последствиях раскрытия своей мучительной тайны.

Как-то раз, возвращаясь около полудня из Запретной секции библиотеки, он услышал шум между стеллажами в одном из залов. Двое старшекурсников – девушка из Рэйвенкло и парень, стоявший к Снейпу спиной – тянули друг у друга, видимо, последний экземпляр книги, доказывая своё право на неё обычными для таких случаев выкриками типа «Пусти, я её первая взяла!..» и «Да я ещё вчера просил, чтобы её мне оставили, так что иди гуляй, ботаничка!» Пока Снейп колебался, стоит ли снять с каждого очков по двадцать за нарушение тишины или послать эту затею к чёрту и пойти вздремнуть перед лекцией, как на поле боя вдруг явилась Робертсон, заклинанием ловко заполучив книгу в свои руки. Спорившие дружно обернулись к ней – оказалось, парень был из Слизерина, – и Самара менторским тоном объяснила обоим правила поведения в библиотеке, а так же требования этикета об уважении к девушке. Слизеринец слушал её, презрительно скривившись и сложив руки на груди, но почему-то не стал сопротивляться, когда книга отправилась к его сопернице, лишь пробормотал что-то сквозь зубы.

Снейп наблюдал за ней из-за стеллажа, склонив голову набок, и не мог перестать удивляться её разительному сходству с Лили в эту минуту. Эванс-в каждой бочке затычка, Эванс-миротворец, вечная заступница, выскочка Эванс… Как он порой любовался ей, всегда чуть розовеющей от волнения, когда она вот так же лезла, куда её не просили, вызываясь мирить других, совершенно незнакомых ей учеников, включая даже тех, что были вдвое выше или старше неё. Потом, распалённая праведным гневом, она ещё долго возмущалась, идя рядом со Снейпом, а он лишь молча соглашался с ней, восхищаясь её красотой, наэлектризованной и расцветавшей после таких стычек. Увы, стоило ей заступиться за него самого тогда, на четвёртом курсе… как всё было кончено, неосторожно, бездарно, непоправимо. Всего одним опрометчивым словом, почти таким же разрушительным, как «Авада Кедавра»…

…спорившие уже разошлись, а Снейп, забывшись на минуту, задержался у стеллажа. Самара наткнулась на него за углом, вздрогнула, поспешно сказала «Здравствуйте…» и быстро прошла мимо. Бедная девчонка, впервые подумал Снейп и обернулся, через плечо смерив взглядом её удалявшуюся фигурку. Она ведь была почти так же несчастна, как и он – между ней и человеком, до которого ей хотелось дотянуться, была такая же непреодолимая преграда, прозрачная и холодная, как лёд.

Снейп проснулся очень резко, первые несколько секунд едва осознавая, где он и что с ним. Волосы, влажные от пота, сердце, бьющееся вдвое чаще нормы, неровное дыхание, и ещё одно, безошибочное свидетельство тянущей сладостности только что схлынувшего сна… Он попытался отдышаться, тяжело, поминутно сглатывая, закрыв глаза ладонью. Этого давно уже следовало ожидать. Она не могла так долго жить в его снах в такой опасной от него близости и сохранять прежнее ровное, дружеское сияние. Как солнце, при приближении она оказывалась раскалённой, жаркой, рыжей… смертоносной.

Невозможность коснуться её натягивала самые последние, самые низменные его струны, подхлёстывала желания, которые он не без труда подавил – или думал, что подавил – с той самой поры, как покинул окружение Волдеморта, достигала самого дна его невозмутимости, той, где жили скользкие, тёмные звери… С этого дня, похоже, его тлеющая одержимость наконец занялась, перейдя на качественно новый уровень изощрённости пыток.

Он хотел Лили.

Все эти годы, что он знал её, все, что она была с ним – рядом или в мыслях, – она была для него закрытой, всегда одетой в школьную форму, всегда, даже в те самые близкие минуты, когда она составляла ему компанию на уроке или на перемене – держащей безупречную, ненарушимую дистанцию «хороших друзей». Первые школьные годы он о ней и помыслить ещё никак не мог, кроме как о подруге; потом, когда он так безнадёжно потерял её, все его желания не уходили дальше её возвращения: он долго, мучительно хотел только одного – чтобы всё стало так, как раньше, чтобы он снова хотя бы имел возможность видеть её улыбку, слышать её смех и обсуждать преподавателей, сидя на тёплых камнях и болтая ногами… Кто знает, если бы тогда она осталась рядом с ним, может быть, он и не стал бы искать забвения в Тёмной Магии и своре Люциуса Малфоя, а позже и Тёмного Лорда… Но нити были разорваны, время упущено, а там уже были вино и женщины, были пьяные ночи и много крови, которой можно было упиваться, захлёбываясь, и лишь мысли о Лили – нетронутой, далёкой, как никогда, и, как никогда, безнадёжно им боготворимой – помогали ему сохранять человеческий облик, сохранять разум. Особенно по утрам.

Разумеется, он всегда очень хорошо ощущал эротизм Лили, порой она в игривом настроении улыбалась так, что от неё буквально било током. Разумеется, сны, в которые она приходила к нему, далеко не всегда отличались редкостным целомудрием, особенно начиная где-то со средних курсов. Но последние несколько ночей превратились для него просто в форменное издевательство. И если разуму ещё можно было приказать унять тёмных зверей на дне, то тело подчинить было гораздо труднее.

Особенно по утрам.

Сон ещё ощутимо отзывался внизу живота, и Снейп лежал, закрыв глаза и пытаясь успокоиться. Но в этой уютной интимной темноте только что виденный им образ лишь подступил ближе – девушка с распущенными волнистыми волосами, спиной стоящая к нему в полутёмном углу библиотеки. Она пахнет так, что сводит скулы, весь воздух вокруг полон ею – так одуряюще пахнут её волосы.

– Север-рус… прикоснись ко мне… – мурлычет она вполоборота, – мне так хочется почувствовать тебя… всей кожей…

Он очень хочет её. У него голова кружится при мысли о том, что наконец можно дотронуться до неё – и теперь уже ничто ему не помешает… Он прижимается к ней сзади, всем телом, ладони находят податливую, гибкую талию под широкой мантией, он медлит, прежде чем зарыться лицом в эти послушные, тепло пахнущие локоны… Она просто сводит его с ума. Её горячий мурлычущий шёпот отдаётся внизу невольными спазмами, и ему всё труднее сдерживаться.

– Как же долго я мечтала об этом, Север-рус…

Она мягко изгибается в его руках. Мантия волнами опускается на пол, словно покрывало падает с заколдованного зеркала… Под мантией на ней – только форменная белая блузка и факультетский галстук, не видно, чей… он запутывается в ней, как мотылёк в паутине, от желания темнеет в глазах. У неё горячие, очень горячие бёдра…

…рука Снейпа под одеялом неуверенно скользит вниз по животу, обхватывает член, и тело отзывается коротким судорожным вздохом удовольствия. Проще сдаться, чем пытаться перебороть это сладостное утреннее наваждение… Там, в тесной темноте за закрытыми веками, он обладает своей длинноволосой жертвой, сжав в пальцах её пышные волосы и кусая её обнажившуюся шею возле самой ямочки за ухом, там, где она пахнет сильнее всего… Он слышит её несдержанные стоны, он ласкает под тонкой тканью её тело, но он ещё ни разу не видел её лица. Он берёт её грубо, упоённо, страстно.

Но он не уверен, что эта девушка – Лили.

Пронзённый этой неожиданной мыслью, он ощущает щекочущую вспышку адреналина, волна мурашек скатывается вниз по позвоночнику… и рука уже почти помимо его воли совершает несколько быстрых, завершающих движений. Закрывая глаза, он кусает костяшки пальцев, забываясь от удовольствия, но не может подавить на выдохе приглушённого низкого стона.

Восьмой этаж – невозмутимая песчаниковая стена – скрипящая дубовая дверь… И вот он снова предстаёт перед Зеркалом – этот зов не слабее зова Чёрной Метки. На его лицо страшно смотреть, до того оно побледнело, даже губ почти не видно, зато в глазах горит тёмный, почти маниакальный блеск. Зеркало иссушило его, питаясь силой его желания, как вампир. Как нежный, неторопливый дементор.

Снейп почти не удивился, увидев отражение Лили в одной форменной блузке, едва достающей ей до середины бёдер. Она призывно улыбалась, играя узлом галстука, и манила его пальцем… Исподлобья глядя на неё, Снейп молча приблизился, напряжённой ладонью, едва касаясь, провёл по соблазнительной картинке её груди, белым кружевом просвечивающей сквозь блузку…

И вдруг, размахнувшись, сжав зубы, изо всей силы ударил кулаком по стеклу.

Раздался оглушительный многоголосый визг.

Лили исказилась, исчезла, схлопнулась.

Рама тяжело вздрогнула. Зеркало треснуло, как тонкий лёд. И в тот же миг в ладонь Снейпа будто бы разом впились десятки разозлённых ос, и по сетке белых трещин вниз часто закапала, стекая, ярко-красная кровь. Визг не смолкал. Слепо отшатнувшись, зажимая левой рукой разрезанное запястье правой, Снейп с каким-то отстранённым ужасом наблюдал за тем, как капли медленно, не достигая пола, впитываются в гладкую, на глазах зарастающую поверхность стекла.

Зеркало беззастенчиво пило его кровь.

Бронзовая рама мелко дрожала, но едва растаяла последняя трещина, как отзвенело эхо, и Зеркало замерло. Но Снейп физически чувствовал, как воздух рядом с ним продолжает вибрировать от магии, сила поля которой резко возросла. Он отступил ещё на шаг. Разумеется, идиот. Ведь кровь всегда обладала огромной магической мощью… Теперь, отдав её Зеркалу, он совершил страшную, глупую вещь – он фактически связал себя с ним.

Неразрывно.

Снейп сделал ещё шаг назад, упёрся спиной в стену и медленно сполз по ней, равнодушно следя за тем, как на пол с пальцев падают крупные, тёмно-красные капли. Он никогда не сможет уничтожить Зеркало. Потому что теперь он – его часть.

Уже который день Снейп чувствовал себя совершенно разбитым. Он уже понял, что выбрал из всех способов самоубийства самый долгий, самый мучительный и к тому же сопровождающийся неизбежно скорым помешательством. Зеркало разрушало и его тело, и его сознание сильнее, чем чистый абсент. Снейпа удивляло, что Дамблдор единственный из преподавателей ещё ни разу не заговаривал с ним о том, что случилось. И тем не менее, что-то подсказывало ему, что как раз директор лучше всех остальных догадывается, в чём дело. Снейп осознавал, что нуждается в помощи, но обратиться за ней к профессору уже не мог.

Просто не мог.

Запретная Секция была почти пуста. Он уже ничего не искал, он просто стоял в самом дальнем углу возле мутного, сто лет не мытого узкого окна, прислонившись лбом к холодному камню. Здесь он чувствовал себя – не в безопасности, нет – вдали от всех, вдали от того невыносимого, неотвязного бремени, что он взял на себя помимо своей воли. Запретная Секция библиотеки была одним из тех мест замка, где можно было не опасаться случайных свидетелей. Доступ сюда имели лишь преподаватели и старшекурсники, писавшие работы по ЗОТИ. И те, и другие наведывались сюда достаточно редко – атмосфера здесь не очень-то располагала к себе. Зато для нынешнего состояния Снейпа она подходила как нельзя лучше.

Вдруг сзади послышался какой-то шорох.

– Профессор Снейп?

Он вздрогнул. Она что за ним, следит?..

– Что вам от меня нужно, мисс Робертсон? – он сам не узнал свой упавший голос, неожиданно тускло прозвучавший в библиотечной тишине.

Самара неуверенно выступила из тени и приблизилась к нему. На её лице была написана бесконечная жалость.

– Профессор Снейп, что вы с собой сделали?.. – почти шёпотом произнесла она.

Он медленно развернулся и опустился на узкий пыльный подоконник, опустив голову. Ему было почти больно себе в этом признаться, но её необъяснимое, неподдельное участие, участие живого человека искренне задевало его. Если не сказать больше, трогало… Слёз всё ещё не было. Но в эту самую минуту он вдруг понял, что они могут быть…

– Позвольте мне самому разобраться со своими проблемами, мисс Робертсон, и избавьте меня наконец от своего сочувствия, я в нём не нуждаюсь, – голос был хриплым и совсем чужим. Кого он пытался обмануть?..

– Профессор, все студенты видят, что вы изменились, – ох, этот страдальческий излом бровей и тёплые карие глаза… Девочка, зачем ты ввязываешься в то, чего не знаешь? Я уже поплатился за это – поверь, это больно… – Вы опаздываете на занятия, вы почти не слушаете то, что мы говорим. Вы выглядите так, словно не спите ночами, и вообще перестали появляться за преподавательским столом в Зале. Студенты думают Мерлин знает что, мне больно слышать то, что они говорят за вашей спиной… Неужели вы ничего этого… не замечаете?.. – слегка ободрённая его бездействием, Самара подступила ещё ближе, оказавшись возле окна.

– Я последний раз прошу вас не вмешиваться, – не глядя на неё и даже не повышая голоса, проговорил Снейп. Вдали от зеркала он становился абсолютно безучастным, теряя всякий интерес к происходящему. Он не собирался делиться с этой девчонкой своими проблемами. В основном ради её же спокойствия.

– Профессор Снейп, – не сдавалась она, – честное слово, не думайте, я вовсе не побегу рассказывать обо всём одноклассникам или профессору Дамблдору…

– О, ещё бы вы побежали… – по-прежнему глядя прямо перед собой и лишь мягко подняв брови, куда-то в пустоту сказал Снейп.

Самара предпочла не обратить на это внимание.

– Я просто хочу знать, что с вами, потому что… потому что вы мне…

Снейп медленно, очень медленно повернулся к ней, и один взгляд его чёрных, запавших, полубезумных глаз просто заставил её замолчать. У него не было ни сил, ни желания прогонять её или снимать очки, ему даже искренне не было интересно, что она делает так поздно в Запретной Секции. Ему лишь досаждало её присутствие. Тепло живого тела рядом, впервые за последние полтора месяца, выбивало его из колеи.

– Вы мне не поможете, – глухо произнёс он. – Я не знаю, чего вы хотите добиться, но я заранее говорю вам, что это бессмысленно. Оставьте меня. Я вас очень прошу.

– Я не могу.

Снейп вновь обернулся к ней, и на этот раз она не отвела взгляда. Он знал, что смотреть ему в глаза не легче, чем смотреть на солнце, но Самара даже почти не моргала. Ему вдруг остро пришло в голову, что перед ним хорошенькая семнадцатилетняя девушка, а он – молодой преподаватель немногим её старше, что они одни в пустой секции библиотеки, и что она буквально вешается ему на шею. Но вопреки всем правилам психологии, ему это не нравилось.

Она была из того, реального мира, она тянула его к себе, но – Снейп отталкивал её, как Кай с осколком ледяного Зеркала в сердце, влюблённый в Снежную Королеву, отталкивал живую, плачущую Герду. Вытаскивать осколок было очень больно. Любить на расстоянии белую, холодную, ледяную королеву было куда безопасней. И безболезненней.

– Мне очень тяжело видеть, как вам плохо, – тихим, серьёзным голосом продолжала Самара. – Я просто не могу представить, что всем остальным может быть настолько безразлично, что с вами…

– А вы представьте, – как-то криво усмехается он, и столько беспросветного отчаяния звучит в этой короткой фразе, что даже ему на миг обжигает глаза неожиданное осознание собственного одиночества. Самара глубоко, прерывисто вздыхает, и её рука неожиданно ложится на его ладонь, той самой, искалеченной правой руки.

– Север-рус… – звучит на выдохе её горловое «р-р», и Снейпа до самых кончиков пальцев пронзает током. Он резко отдёргивает руку и вскакивает. Сердце бьётся под самым горлом, там, куда ещё не наведывалось с самого его первого визита в Комнату.

– Что ты сказала? – медленно, обманчиво спокойно спрашивает он. – Что – ты – сейчас – сказала? Повтори. Повтори это.

Её всю трясёт, глаза покраснели и смотрят в пол, губы дрожат.

– Простите, пожалуйста… – быстро оправдывается она срывающимся голосом. – Я не должна была этого делать, я знаю… простите, ради Мерлина… профессор Снейп…

– Повтори, – ещё тише говорит он, совсем как раньше на уроках, опуская очередного потупившегося ученика. – Я последний раз прошу.

– Что… – всхлипывает она, – что п-повторить?..

– Моё имя.

Она удивлённо поднимает заплаканные глаза. И молчит. На лице её такое выражение, словно никакая сила на свете больше не заставит её произнести это.

Снейп делает к ней всего один шаг и больно хватает за плечи. Самара взвизгивает, но он, встряхнув её, заставляет смотреть на себя. Вблизи его лицо страшно видеть. Его глаза безумны.

– Повтори, – шипит он сквозь сжатые зубы. Её близость дразнит его.

– С-север-рус… – запинаясь, выговаривает она.

– Ещё раз, – требовательно встряхивает он, жадно глядя на её заплаканное лицо.

– Север-рус, – громче произносит Самара. – Отпустите, пожалуйста, профессор, мне больно…

Он рывком выпускает её и быстро отходит в сторону. За спиной он слышит её судорожные всхлипы, переходящие в сдавленное рыдание. Почти минуту не слышно больше ничего.

– Никогда больше так не делайте, – наконец говорит он, не оборачиваясь. – Никогда. Ради вашего же блага.

Она не отвечает, но Снейп слышит торопливый удаляющийся стук её каблуков. Где-то за стеллажами, скрипнув, с громким эхом закрывается дверь, и он остаётся один в тишине.

Начинать утро с больной головы было омерзительно, но другой головы у Снейпа, увы, не было. Дурная кровь, дурная наследственность маггла-отца потянула его вчера скотски напиться, бездумно и безоглядно, в тайной надежде на отравление… В выходные мысль о суициде соблазняла его сильнее обычного, просто потому, что кроме неё и мысли о Лили, в эти дни его больше ничто не занимало. Посреди ночи, в тяжком полубреду, он с трудом дополз до ванной, где его тошнило добрых полчаса, до выступивших на глазах слёз, до полного изнеможения, до отвращения к себе, худому, голому, длинному, растянувшемуся на мраморном полу. Ни одна живая душа в эти минуты не представляла себе, насколько ему было плохо. Ни одна неживая, впрочем, тоже.

Это воскресное утро, заставшее его в одной рубашке, не расчёсанным и полностью разбитым, ознаменовало бы собой два месяца со дня его первой встречи с этой, новой Лили, если бы Снейп не потерял ещё давно всякий счёт времени. Время больше не играло никакой роли. Время останавливалось в Комнате-до-Востребования и не шло за её пределами. Зеркало поглотило его время, а глубокий, воспалённый шрам на правой руке отлично напоминал, что теперь они с ним стали одним целым.

Любое движение причиняло невыносимую головную боль. Снейп со стоном потянулся к прикроватной тумбочке, где стоял кубок с остатками обезболивающего зелья, но тот оказался пуст. С ненавистью Снейп толкнул его обратно, кубок покатился по столешнице и с оглушительным звоном упал на каменный пол. Этот звон взорвался в голове, как осколочная граната, Снейп зажал руками уши, но звук всё равно ещё с минуту длился в его голове, вызывая тупые, пульсирующие спазмы… Хотелось пить – не важно, что – лишь бы только забыться, лишь бы прекратить этот неизвестно кем насланный на него Круциатус – а впрочем, почему неизвестно?.. Он не хотел открывать глаза. Он знал, что его вырвет, стоит ему снова увидеть эту опостылевшую, серую, гнилую действительность. Он ненавидел её.

Он хотел от неё избавиться.

Споткнувшись о кровать, Снейп сделал несколько шагов к шкафу и по пути схватился за стену, чтобы переждать головокружение и цветные пятна перед глазами. Он мог хоть загнуться сейчас – здесь и сейчас – никто бы даже не узнал, а уж тем более потом не пожалел бы… Ни один человек в этом замке никогда не испытывал к нему симпатии, ни теперь, ни прежде. Кроме двух рыжеволосых девушек, которых он сам же оттолкнул от себя.

За то, что они были слишком живыми.

Слепо шаря рукой по полке, он столкнул на пол несколько пузырьков, разбившихся с высоким стеклянным «тинь!», нашёл в дальнем углу небольшую бутылку с тёмно-зелёным содержимым на дне, опрокинул его в себя, закашлялся… Горько, как же горько… Он вытер губы тыльной стороной ладони. Эта доза не поможет. Уже не поможет… Мерлин, дай забвения, помоги… Снейп упал спиной на вторую дверцу шкафа, закусив костяшки пальцев, пытаясь подавить стон, пытаясь побороть страшную слабость в ногах… Безуспешно. Он был тяжело отравлен. Разум его был полон яда. Шрам на запястье был полон тёмной кровью. Зеркало тянулось по его следу, как змея, ужалившая раз и знающая, что рано или поздно жертва упадёт без сил, стоит лишь подождать. А затем – поглотить её, ещё живую, тёплую, с ещё бьющимся сердцем…

Он хотел быть вместе с Лили? О, ещё немного – и у него будет такая возможность… Кажется, Снейп знал путь к ней, в её Зазеркалье… На самом деле, есть ведь уйма способов проникнуть туда.

Это вернуться невозможно.

И главное, как только Дамблдор ещё ничего не видит? Или видит, но ждёт, чем это кончится? Ждёт, пока Снейп сам попросит о помощи? Чёрта с два, лучше уж умереть, чем признаться ему… Да, лучше было бы умереть. Лучше всего. И оказаться наконец по Ту Сторону Зеркала…

Он оделся машинально, неаккуратно, торопливо, он благодарил Создателя за то, что коридоры замка пусты в это воскресное утро, он отшатнулся от галереи зеркал на втором этаже, не узнав в них себя… Он остановился у проклятой песчаниковой стены, злобно шепча ей, что ему надоело играть. Что ему всё равно. И что пусть разорвётся та грань, что их разделяет, пусть это закончится, чем угодно, но он хочет прикоснуться к ней. Он хочет обладать ей.

И в этом его единственное Желание.

Недовольно, с упрёком раздвинулись стены, безропотно осыпалась на пол тоненькая струйка песка.

Комнате не нравилось то, что в ней находится.

Глаза привыкли к полутьме не сразу, Зеркало встревожено шептало, горячо, неуловимо, под волнующейся лёгкой завесой. Снейп добрался до него, спотыкаясь о расставленные вдоль стены коробки и стопки книг, и одним нетерпеливым движением сорвал покрывало, на миг прижав его к лицу и закрыв глаза…

Ткань была пропитана запахом её волос.

Он жадно впился глазами в Зеркало, ища знакомый силуэт, но – странно – за стеклом плавали лишь мутные тёмные разводы, похожие на сплетённые человеческие тела. Зрелище пыталось проясниться, но вновь расплывалось, словно кто-то не мог навести фокус. Зеркало отражало то, что было в его голове. Опиумный бред последних дней слил образ Лили – когда-то чистый, светлый – с безумием самых отвратительных вакханалий Пожирателей Смерти.