Текст книги "Никто другой (СИ)"

Автор книги: Taziana

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Баки не об этом мечтал.

Но Баки сходил с ума по Джимми Лейну из «Летчика-испытателя» и даже признался как-то, что Кларк Гейбл в этой роли впервые заставил его задуматься о своей ориентации.

У Стива подкашиваются колени, он опускается на кровать и растерянно оглядывает комнату, словно видит ее впервые.

На кресле валяется комом отвратительная растянутая футболка – Баки ни за что в жизни такую не надел бы. Но однажды, рассматривая воск для волос, он тоскливо спросил: «И почему девчонки не любят нас без всей этой мишуры? Эту дрянь потом вычеши попробуй…»

«Перепихнемся», «потрахаемся», «дырка» – Баки никогда так не выражался, но иногда матерился, когда они занимались любовью. Нечасто, на самом деле, всего-то два раза. Два полувнятных ругательства, совсем безобидных по сравнению с тем, что выдает Джеймс. А после виновато шептал Стиву, спрятав лицо на его плече: «Прости, я знаю, ты такого не любишь».

Как там говорил врач Щ.И.Т.а? «Прошлое, настоящее, фантазии, реальность – все в одну кучу»?

Стив не понял, как это может быть, а сейчас понимание льется на него бурным речным потоком, и Стиву кажется, что он сейчас захлебнется. Клубничный джем, который Баки на дух не переносил, но который обожала его мама, и бифштексы с кровью, которые всегда любил сам Стив. Дурацкая привычка не закручивать зубную пасту и крем для бритья – миссис Барнс всегда ворчала за это на своего мужа. Бесящее до темноты в глазах «Эй, Роджерс!» – а ведь кто-то только так к Стиву и обращался, но кто? Ах да, конечно же, Эндрю Райт.

Все в одну кучу.

Господи, вот идиот! Баки умер? Отголоски подсознания? Какие, к черту, отголоски?

Баки все это время был рядом – изломанный, искаженный до неузнаваемости, как отражение в кривом зеркале, – но это всегда был Баки, его Баки. А Стив не видел. Отталкивал, отворачивался, даже – особенно! – когда сходство было полным. Почему? Боялся поверить, а потом снова остаться ни с чем? И ведь чуть не остался.

Его колотит, по щекам бегут горячие слезы. Пожалуй, так по-настоящему он плачет впервые с того дня, как Баки сорвался в пропасть, и Стиву совсем за это не стыдно.

– Я разобрал твою сумку, – говорит он Джеймсу в больнице.

Джеймс тяжело вздыхает и спрашивает:

– Зачем?

Стив опускается на стул и сжимает его руку.

– Не уходи. Останься со мной, – просит он. – Пожалуйста.

Он совсем не удивлен, когда Джеймс зло отвечает:

– Ага, стать заменой твоему Баки? Роджерс, извини, конечно, но ты идиот. Ты, знаешь ли, как раз тот самый человек, которым мне не хочется с кем-то делиться. Тем более с твоим мертвым бойфрендом. Так что нет. Прости.

Стив улыбается. «Я не хочу тобой ни с кем делиться, – однажды ровно сказал Баки, и только напряженные челюсти выдавали его злость, – если тебе нужна Пегги Картер – без меня, пожалуйста».

Баки. Это его Баки, даже если Стиву нельзя будет назвать его так больше никогда в жизни.

И пусть Джеймс теперь сколько угодно говорит: «Нет» – Стив его все равно не отпустит. Никогда. Даже если понадобятся долгие годы, чтобы построить лестницу высотой со стену, которой Джеймс от него отгораживается – плевать. Он построит.

И Стив закладывает первую ступеньку.

– Тебе не придется ни с кем делиться, – говорит он. – Ты прав: да, я идиот, потому что так поздно это понял – но мне не нужен никто другой. Только ты.

========== Эпилог ==========

Стив просыпается от того, что на улице вопит кот. Ну конечно, весна же. На часах полтретьего ночи, под одеялом тепло, и Джеймс похрапывает так уютно, что тянет снова заснуть, несмотря на истошный вой за окном, но Стив встает и плотно задвигает раму. Не хватало еще, чтобы этот несчастный кот разбудил Джеймса.

Джеймс переворачивается на живот, и Стив разглядывает тени от ресниц на его щеке, вихор на макушке, трогает завивающиеся кончики мягких волос, сжимает теплую правую руку. Джеймс причмокивает во сне и издает до того заливистый храп, что Стив, с трудом сдерживая смех, снова выскакивает из постели. Будить Джеймса ему не хочется. Похохатывая, он тащится на кухню, наливает себе стакан воды, пьет, потягиваясь и по-дурацки улыбаясь в пустоту, а потом возвращается в спальню.

Джеймс больше не храпит, а жалобно постанывает, и даже в темноте видно, что лоб у него покрылся испариной.

Стив не знает, что ему снится: Джеймс, как и раньше, мало чем с ним делится. Может быть, в его снах снова люди без лиц, а может, психушка, куда Джеймс боится попасть просто до паники. Его и стертые, словно ластиком, лица пугают не столько сами по себе, сколько потому, что от них несет сумасшествием.

С ним вообще сложно. Иногда он закрывается настолько внезапно, что Стив дня три не в состоянии осмыслить, что же он сказал или сделал неправильно, и ведь как ни спрашивай – Джеймс твердит в ответ, что все в порядке.

Он и сам почти никогда ни о чем не спрашивает, его способ добывать информацию – это играть у Стива на нервах до победного конца. Как раньше, когда он изводил Стива своим коронным «Давай потрахаемся», надеясь если не получить желаемое, так хотя бы разозлить Стива настолько, чтобы тот сам сказал, почему нет-то. Поначалу это немного раздражало – ровно до того момента, как однажды Джеймс, расслабленный после секса, тоскливо не спросил:

– Я, наверное, совсем сумасшедший, раз сам не понимаю простейших вещей и задаю такие тупые вопросы, да?

Стив не может себе представить, насколько сильно нужно бояться безумия, чтобы даже задать потенциально глупый вопрос было страшно, да и думать об этом не хочет. Зато он придумывает целый список самых идиотских вопросов на земле и пускает в ход этот арсенал, когда Джеймс начинает к нему цепляться. А если и это не помогает, тянет его к себе за уши и, поцеловав, заговорщицки просит:

– Ну давай, выкладывай: что ты хочешь? Просто скажи, мне же любопытно.

И снова целует упрямо сжатые губы, и еще раз, и еще – пока они не становятся мягкими и податливыми.

Да, с ним сложно. Но плевать. Важнее то, что Стив научился ему помогать, хоть немного.

Он быстро заползает под одеяло и тормошит Джеймса:

– Давай, просыпайся. Это просто кошмар, просыпайся.

Джеймс открывает глаза и мутно смотрит на него. В его взгляде все еще плещется страх, и Стив кусает его за плечо. Больно кусает, так, что наверняка останется синяк. Иногда Джеймсу это просто нужно.

Стив долго не мог разобраться, как один и тот же человек может быть таким невероятно нежным в постели и таким жестоким на спаррингах – и не разобрался бы сам без подсказки психологов. Оказывается, иногда для того, чтобы найти правильный ответ, достаточно всего лишь задать правильный вопрос. Например, «Почему он хочет, чтобы ему делали больно?» – вместо: «Почему он любит делать больно другим?» И ответ находится сам собой.

Джеймс не любит, когда ему больно, конечно же, нет. Но боль для него – это способ уцепиться за реальность, понять, что он не спит, несмотря на пугающие картинки в голове.

Джеймс вздрагивает, и его взгляд постепенно проясняется.

– Что случилось? – сипло спрашивает он, и Стив отвечает:

– Тебе кошмар приснился.

– Да? – удивляется Джеймс и зевает. – Не помню.

Но когда Стив прижимает его к себе, то чувствует, как бешено колотится его сердце. Стив устраивается поудобнее, гладит по сильной, напряженной спине, скользит ладонью под одеяло, к ягодицам, туда, где еще влажно и липко от смазки и спермы. В конце концов, есть способы прочувствовать реальность куда интереснее боли. И сердце заходится нежностью, когда Стив хрипло спрашивает:

– Эй, Барнс, раз уж мы оба проснулись – может, перепихнемся?