Текст книги "Никто другой (СИ)"

Автор книги: Taziana

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

========== Часть 1 ==========

– Эй, Роджерс, может, перепихнемся?

Стива передергивает.

– Нет, – отрезает он, и, видит бог, заставить себя говорить спокойно, когда ком в горле мешает даже спокойно дышать, стоит Стиву нечеловеческих усилий.

– Зануда.

Джеймс зевает и потягивается, как сытый кот, бесстыдно демонстрируя солидно оттопыренные спереди пижамные штаны. Хохочет, перехватив брошенный украдкой взгляд Стива.

– А может, все-таки да, а, Кэп?

Стив стискивает зубы и отворачивается.

– Ну точно зануда, – лениво констатирует Джеймс и гремит стулом. – Давай тогда жуй побыстрее свою траву – и разомнемся. Может, хоть стояк спадет.

– Иди и подрочи, – зло говорит Стив. Спарринговать с возбужденным Джеймсом – выше его сил. Стив слишком хорошо знает, как все будет: шалые глаза, сбившееся дыхание, клинчи, один за другим, и твердый член, вжимающийся в бедро. И пусть это продлится недолго, до первых серьезных ударов, после которых уже о сексе не думаешь – все равно невыносимо.

– Уже, – нараспев сообщает Джеймс прямо ему на ухо, – два раза, но, сам понимаешь, рука – это не то же самое, что узкая горячая дырка. У тебя ведь такая, правда, Роджерс?

Он не касается Стива, но тот чувствует его присутствие за спиной каждой клеточкой своего тела. От Джеймса пышет жаром, и дыхание тоже жаркое – Стив некстати думает, что так, наверное, дышат драконы, – и от этого щекочет между лопаток и по позвоночнику стекает волна постыдного возбуждения.

«Ты такой тесный, – лихорадочно шептал Баки ему на ухо, дожидаясь, когда Стив привыкнет к ощущению члена внутри себя, и мышцы под ладонями Стива напряженно дрожали. – Тесный и горячий… Боже мой, мелкий, как же ты сводишь меня с ума».

Дырка, ожесточенно напоминает себе Стив и до ломоты в пальцах сжимает край стола.

– Передо мной полный чайник кипятка, – ровно предупреждает он. – Заживет как на собаке, конечно, но будет больно.

Джеймс хохочет так понимающе, что хочется и правда плеснуть в него кипятком, а потом наконец-то уходит. Стив закрывает глаза, дышит глубоко, стараясь успокоиться, и думает, что напрасно Фьюри предупреждал: «Не смей называть его Баки». У Стива и так язык не повернулся бы. Ему и Джеймс-то дается с трудом.

А ведь поначалу все казалось не таким уж и страшным. То есть обилие медицинских терминов, которыми сыпал врач Щ.И.Т.а, пугало, конечно, но больше своей неясностью. Стив понимал от силы каждый десятый, да и то лишь наполовину, как выяснилось, когда он решился уточнить:

– Что такое парамнезия?

– Ложная память, – отмахнулся врач, как от чего-то несущественного. – Образно говоря, у него в голове все перемешалось. Прошлое, настоящее, фантазии, реальность – все в одну кучу. Хуже то, что воспоминаний у него осталось очень мало, пришлось дополнять новыми, чтобы он мог нормально функционировать в социуме.

Стив тогда поморщился от сухого «функционировать» и, рассеянно слушая, как доктор увлеченно расписывает методы гипноза и чего-то еще, примененного при терапии, думал: плевать, что мало. Сколько бы ни осталось, это все равно Баки. Его Баки, живой и относительно здоровый, даже психически уже почти в норме, хоть на это и понадобилось долгих мучительных полгода – остальное неважно.

Он совсем не расстроился, когда врач осторожно сказал:

– И, мистер Роджерс… мы не стали использовать те факты, которые вы нам предоставили. Он будет помнить совсем другую жизнь. Слишком сложно ему было бы принять то, что он родился в тысяча девятьсот семнадцатом.

Стив только пожал плечами. Скорее всего, так даже лучше: незачем Баки вспоминать войну, плен и прочие радости. Какая разница, тысяча девятьсот семнадцатый или тысяча девятьсот семьдесят седьмой? Можно подумать, это делает Баки кем-то другим.

И на Фьюри Стив посмотрел, как на умалишенного, когда тот поинтересовался:

– Может, приглядишь за ним, хотя бы первое время?

Как будто это не было само собой разумеющимся. Как будто он отпустил бы Баки куда-то еще. Это ведь Баки.

Стив смотрит, как сморщенные чайные листья распускаются в стеклянной колбе заварочного чайника, и думает, что никогда еще так сокрушительно не ошибался. В Джеймсе Барнсе, новом агенте Щ.И.Т.а., его, Стива, соратнике и соседе, есть много знакомого. Хищная ловкость Зимнего солдата на тренировках и операциях. Изворотливость Александра Пирса в спорах. Грубоватость Рамлоу в шуточках ниже пояса.

Только от Баки в нем нет ничего.

Этот Джеймс Барнс двигается иначе, у него другие жесты и мимика, и от этого даже знакомое до боли лицо кажется чужим. Это не Баки. Осознавать это снова и снова – то же самое, что хоронить Баки по нескольку раз на день. И Стив не знает, сколько еще похорон сможет выдержать.

– Эй, Роджерс, мы сегодня драться будем или как?

В голосе Джеймса звенит досада. Еще бы: они боксируют уже добрых пять минут, а Стив еще не провел ни одной приличной комбинации. Он только защищается, подныривает под боковые удары, уклоняется от прямых, и только когда Джеймс пытается прижать его к канатам или войти в клинч, реагирует более-менее чувствительным джебом или хуком по печени.

Это бесит – Стив знает по себе. Когда-то Стив злился за это на Баки. «Как я чему-то научусь, если ты со мной толком не дерешься?» – спрашивал он, а Баки смеялся и говорил, что сейчас Стив осваивает удары, а подставки, нырки и блокажи они начнут отрабатывать потом, вот буквально через полчасика. Стив злился еще больше, потому что понимал, что и тогда Баки будет бить, словно в шутку. Как будто Баки не считал его достойным соперником. Он им и не был, конечно, но менее обидно от этого не становилось.

Осознание пришло позже, уже после сыворотки, когда они, дожидаясь очередной операции, устроили с ребятами спарринг. Баки осторожничал, как и раньше – совсем как сам Стив.

Он просто не хотел причинять Стиву боль, даже когда сделать это стало весьма затруднительно.

Джеймс дерется так, словно от этого зависит если не его жизнь, то определенно что-то очень важное. Любой спарринг с ним быстро перестает быть тренировкой, а потом и вовсе перестает быть боксом. Это схватка почти всерьез, в которой Джеймс не боится сделать больно Стиву – и Стив с облегчением отвечает ему тем же.

После боев с ним Стив измотан так, что не расслабиться попросту невозможно – и он расслабляется, вдыхает полной грудью, чувствуя, как уходит державшее целый день напряжение. И за эту возможность спустить пар Стив Джеймсу благодарен.

Иногда он спрашивает себя, что дает эта ярость Джеймсу. Тоже умиротворение, хоть ненадолго? Или он просто не способен иначе? Не способен не причинять боль? Стив не знает и сколько ни старается понять – не получается. Джеймс слишком чужой – и слишком замкнутый. Он не пускает к себе, закрывается, отгораживается глухой стеной, через которую не пробиться. Стив пытался – как он мог не пытаться найти за ней Баки?

Он окончательно понял, что не найдет, еще два месяца назад, когда Джеймс в первый раз сказал, прямо во время вялого спора о том, что посмотреть по телевизору вечером:

– А может, лучше потрахаемся?

Даже боевик он всего минуту назад отстаивал более страстно. И на «Нет» Стива он отреагировал всего лишь ленивым зевком и равнодушным пожатием плеч.

Это просто не Баки.

– Да дерись уже, мать твою! – ругается Джеймс, когда Стив в очередной раз подныривает под удар, уходит в сторону и лишь издевательски слабо тычет в открывшийся беззащитный бок.

– Дерусь, – выдыхает Стив. – Что тебе не нравится? Что не все получается так, как тебе хочется?

Джеймс зло скалится:

– А как хочется тебе? Ты вообще сам-то знаешь, чего хочешь, Роджерс?

«Именно этого», – думает Стив, глядя, как он рвет металлическими пальцами шнуровку на боксерской перчатке. Но вслух ничего не произносит. Все же ему немного стыдно смотреть вслед уходящему Джеймсу: мышцы у того на спине натянуты, будто холст на подрамнике.

– Эй, Роджерс, может, хоть в покер сыграем?

Стив качает головой, не поднимая глаз от книги. Он не читает, просто бездумно скользит взглядом по строчкам: присутствие в гостиной Джеймса мешает ему сосредоточиться.

– Ненавижу выходные, – бормочет Джеймс и, прежде чем сердце Стива успевает замереть, добавляет: – Тоска зеленая. Как думаешь, завтра нам светит какая-нибудь заварушка?

«Ненавижу выходные, – признался как-то Баки в холоде походной палатки, хотя и не выходные это были, какие выходные на войне? Просто три спокойных дня в тылу, пока полковник Филлипс подтягивал войска к месту операции. – После них на винтовку и смотреть-то тошно, не то что…»

Как они могут быть такими разными даже в том, в чем похожи? Это больнее, чем подмечать полнейшую несхожесть, гораздо больнее. В груди давит, и Стиву тяжело дышать.

– Я немного пройдусь, – сипит он, роняя книгу на стол, и знает, что «немного» – это неправда. Он не вернется сюда до самого вечера. Только не сюда, где Джеймс.

Он и правда бродит по улицам весь день, обедает в итальянском ресторанчике и ужинает в китайском, наблюдает за уличными артистами и заглядывает в кинотеатр на какой-то глупый боевик. И снова гуляет, пока вывески не расцвечивают ночное небо всеми цветами радуги, и только тогда заставляет себя вернуться. Джеймс спит в гостиной на диване перед телевизором, и с экрана несутся звуки разухабистого порнофильма. Стив морщится, осторожно вытаскивает из металлических пальцев пульт и обрывает низкий мужской стон на середине. Джеймс что-то бормочет во сне, беспокойно дергает подбородком, и сейчас он так похож на Баки, что сердце сжимается в маленький болезненный комок, и Стив сбегает на кухню.

Чтобы почувствовать себя еще хуже.

На столе его дожидается давно остывший ужин. Возле стейка красиво уложены соцветия отварной цветной капусты, которую он так любит, и даже политы его любимым соусом.

У Стива дрожат руки и в глаза словно сыпанули песка.

Лучше бы этого не было. Лучше бы ничего не было, кроме почти традиционного утреннего «Перепихнемся, Роджерс?», ярости спаррингов, порно, от которого Стива тошнит, чужого взгляда, чужих жестов – чужого человека рядом, которому на Стива плевать. Это больно, но не так, как от мимолетной – будто дворнягу на ходу потрепали по холке – заботы, за которой все равно нет ничего, чего Стиву хотелось бы.

Он плетется в гостиную и опускается на пол рядом с диваном. Джеймс мерно сопит, но глаза под веками беспокойно движутся – наверное, ему снятся сны. Стив осторожно касается свесившейся правой руки и шепчет:

– Как же я по тебе скучаю, Бак.

И цепенеет, когда в ответ доносится сонное:

– Я тоже. Побудь со мной, мелкий.

========== Часть 2 ==========

– Нет, – говорит Фьюри, и именно этого «нет» Стив ждал, но внутри все равно все клокочет от злости. А Стив даже не может найти в себе сил с ней сражаться.

Он не спал всю ночь, сидел на холодном полу и боялся пошевелиться лишний раз или вздохнуть громче. Ждал, когда теплая ладонь в его руке дернется, чтобы тихо позвать: «Баки?», и замирал, страшась услышать в ответ: «Какой, к черту, Баки?», или: «Что ты здесь делаешь, Роджерс?» – или еще что-нибудь в этом роде. Но слышал только: «Я здесь, Стив».

Глазам больно от недосыпа, Стив яростно трет их и спрашивает:

– Почему нет?

Фьюри вздыхает и подталкивает к Стиву пухлую папку.

– Здесь, – объясняет он, – отчеты психиатров. Его личность еще слишком неустойчива. Что-то ему мешает полностью принять себя. Хочешь помочь – помоги, но то, что ты предлагаешь – это не помощь. Если ты расскажешь ему правду, сведешь на нет почти год работы. И на выходе можно получить такого же психа, каким он был до терапии, помнишь?

Стив помнит, как такое забудешь? К Баки и подходить-то было страшно, когда он не был накачан транквилизаторами по самую макушку, а случалось, что и транквилизаторы не помогали. Но ему все равно хочется изодрать каждую чертову бумажку в клочья, а еще ударить Фьюри, так больно, как только получится.

– Там Баки, – цедит он сквозь зубы, – понимаете? Баки.

Фьюри откидывается на спинку стула и устало спрашивает:

– Где «там», Стив?

Стив не знает, что на это ответить, и молчит, сверля Фьюри взглядом, так, что тот непроизвольно ежится и потирает затылок.

– Нет никакого «там», – наконец говорит Фьюри. – И Баки нет, Стив, такого, каким ты его знал. Прости.

«Ложь!» – рвется из груди Стива. Ведь ложь же, он ведь слышал, он, черт возьми, слышал!

– Ты видел результаты МРТ? – спрашивает Фьюри, прежде чем Стив успевает что-то сказать. – Я не специалист, но даже меня впечатлило. Ему выжгли чуть ли не половину мозга, Стив. Понимаешь? А что это значит, в курсе? Ты знаешь, что такое долговременная память по своей сути? Это нейронные связи по всему мозгу, Стив. И их уничтожили. Их больше нет, и Баки тоже нет. Возможно, то, что он бормотал ночью во сне – это отголоски подсознания. Но их в любом случае слишком мало для того, чтобы говорить о личности. Поэтому и понадобилось создавать ему память, практически с нуля. Мне жаль, Стив, мне правда очень жаль.

Стива трясет от бешенства. От того, что сделали с Баки – сначала Гидра, потом Щ.И.Т.

– Почему было не вернуть ему настоящие воспоминания? – орет он, не в силах больше сдерживаться. – Почему было не вернуть ему его самого?

Он никогда об этом раньше не спрашивал. Поверил, что иначе нельзя. Взял и поверил. Ведь это свои, не враги.

Наташа была права, когда говорила, что он слишком наивен для этой работы.

– Вы просто решили сделать из него хорошего солдата, для себя, как в свое время Гидра. Вам плевать на Баки. Так что не смейте – слышите? не смейте! – говорить, что вам жаль. Вы получили то, что хотели, и ни черта вам не жаль!

Фьюри горько усмехается, и Стиву снова хочется его ударить. Разбить ему в кровь лицо, стереть с губ эту усмешку. А уже через минуту ему хочется провалиться сквозь землю, потому что Фьюри спрашивает:

– Хороший солдат мне был нужен, конечно, но неужели тебе бы больше понравилось, если бы мы сделали из него морального калеку с поствоенным синдромом и неподъемным чувством вины? Тебе это нужно, Стив? Или просто острых ощущений не хватает? Мы понятия не имеем, за какие воспоминания держался Зимний солдат. Любое из них – настоящих, которые ты требуешь вернуть – может вытащить наружу эту машину для убийств. Тебе этого хочется? Постоянно жить как на вулкане?

Стив смотрит на свои дрожащие руки и не может поднять на Фьюри глаза. Ему стыдно за все, что он сказал – о господи, конечно же, ему не это нужно и не этого хочется, – но в груди по-прежнему ворочается глухая ярость.

– Он хороший парень, Стив, – тихо говорит Фьюри. – Не Баки, но хороший. Просто присмотрись к нему. И ты можешь мне не верить, но мне правда жаль.

Хорошего парня Джеймса Барнса Стив находит в кафе на двенадцатом этаже. Они почти не виделись утром, Стив сбежал, едва услышав: «Эй, Роджерс!» Слишком сильным оказалось разочарование от того, что это было не: «Эй, мелкий!»

Джеймс опять не побрился, на щеках двухдневная щетина, волосы встрепаны – Баки никогда не позволил бы себе показаться в таком виде на людях, когда возможностей привести себя в порядок хоть отбавляй. Металлические пальцы неловко сжимают вилку, и Стив думает, что оружие выглядит в них куда естественней. Во рту горько и сухо, и хочется орать, как недавно в кабинете Фьюри, но Стив просто опускается на стул напротив Джеймса и смотрит на него в упор.

– Что? – спрашивает тот, кромсая бифштекс с кровью. Стив тоже любит такие, едва прожаренные.

«Как ты можешь это есть? – морщился Баки. – Оно же сейчас замычит».

В голове мерно стучит, и грудь раздирает болью. Джеймс не виноват – конечно же, не виноват. Кто угодно, только не он. Но сейчас Стив его почти ненавидит. Джеймс словно инопланетянин из второсортного ужастика, занявший тело человека. Занявший тело Баки, загнавший Баки куда-то глубоко внутрь, а Стив не знает, как вернуть его обратно.

– Спарринг? – хрипло предлагает он Джеймсу.

Тот откладывает вилку и нож и лениво соглашается:

– Ладно. Сегодня мы все равно, похоже, в пролете. Только давай не так, как вчера.

Стив криво усмехается. Уж драться так, как вчера, он точно не будет. Не сможет.

Ярость рвется из него из груди, и ее так удобно выплескивать в удары. Прямой, боковой, снизу – и Джеймс, отлетевший к канатам, потирает челюсть и весело смеется:

– Ого, Фьюри тебя покусал, что ли?

У него азартно блестят глаза, и он бросается на Стива с не меньшей яростью. Стив едва успевает увернуться от металлической руки и подставить блок под удар правой. Кровь не просто течет по венам – она, кажется, кипит, и каждая мышца звенит от напряжения, а потом звенит еще и в голове, когда Джеймс достает его свингом. Старым добрым свингом – Стив успел позабыть его за эти годы.

Он только входил в моду, когда Баки его разучивал, и Стиву хочется заорать: «Не смей! Ты и так забрал у него все, не смей забирать и это!» Но его хватает лишь на то, чтобы бессильно зарычать и снова кинуться на Джеймса.

– Ты глянь, – доносится до него сквозь пульсацию крови в ушах чей-то взволнованный голос, – ты, блядь, только глянь, что они вытворяют.

Джеймс смеется, встречая его удары, и бьет в ответ в полную силу, и черт, как же все-таки хорошо не жалеть его, выпустить из себя то черное гадкое чувство, что мешало дышать все утро. И Стив ныряет в бой с головой, радуясь возможности забыться хоть ненадолго.

А ночью он легонько, самыми кончиками пальцев, гладит заметный даже в темноте синяк на небритой скуле, целует сбитые костяшки и лихорадочным шепотом просит:

– Прости меня, Баки.

– Ты не виноват, – сонно бормочет Баки, а Стив даже не может рассказать ему, как же он виноват на самом деле. Он боится разбудить Джеймса. Он и так едва не разбудил его, пробираясь по спальне и споткнувшись обо что-то возле самой кровати – надо же, это в комнате-то, которую он знает не хуже своей, сам обустраивал. Джеймс ничего в ней не поменял, только притащил откуда-то модель аэроплана и водрузил на полку, заявив: «В детстве я мечтал быть летчиком».

Баки всегда мечтал стать механиком.

Наверное, в том, что не стал, тоже вина Стива: неизвестно, записался бы Баки добровольцем, если бы не слышал каждый день его, Стива, нытье о долге, чести и совести. Да, он виноват во всем. В том, что отпустил. В том, что не смог удержать. В том, что не сумел защитить, даже когда имел такую возможность. В том, что поверил – подумать только, поверил человеку, который и сам-то себе верит через раз – и позволил сделать с Баки такое. А теперь все, что ему остается, это сидеть на полу у кровати и просить прощения, и легко касаться ладони, и стараться не заснуть, хотя очень хочется, но еще больше хочется не терять ни минуты с Баки. Потому что утром его место опять займет Джеймс, и, черт побери, знать это невыносимо.

Он все же засыпает ненадолго под самое утро и просыпается, когда первые лучики солнца начинают пробиваться из-под жалюзи в комнату и Джеймс ворочается с боку на бок. Стив целует последний раз его ладонь и тихо прокрадывается к выходу. Опять спотыкается обо что-то, замирает, боясь разбудить Джеймса, и обещает у самой двери:

– Я вернусь, Баки.

========== Часть 3 ==========

– Эй, Роджерс!

Стив с трудом открывает глаза и оглядывается. Он не сразу понимает, почему не лежит в постели, а сидит на кухне, уткнувшись лицом в сложенные на столе руки, а потом вспоминает: ах да, конечно, он хотел сварить себе кофе и, судя по всему, заснул, наблюдая за тем, как тонкая коричневая струйка стекает в прозрачную емкость.

Джеймс хмуро смотрит на него, поглаживая выбритую щеку, и спрашивает:

– Что это с тобой?

– Бессонница, – бормочет Стив и трет ладонями лицо. Глаза горят огнем, и мышцы вяло ноют, и хочется бухнуться на кровать и проспать как минимум сутки.

– Ага. Вот ни с того ни с сего – раз! – и бессонница, – хмыкает Джеймс.

– Тебе-то что? – огрызается Стив, и Джеймс пожимает плечами:

– Да ничего, в общем-то.

Он сегодня явно не в духе: раздраженно гремит посудой, чертыхается, поминутно роняет что-нибудь, и даже бекон на сковородке шипит как-то зло.

Баки злился тихо. Сжатые губы, напряженная челюсть – и ничего больше. Никаких чертовых представлений.

Стиву становится нестерпимо стыдно, когда он ловит себя на этой мысли – уж кто бы жаловался на представления, – и еще более стыдно спрашивать, после того как рявкнул в ответ на банальную вежливость, но Стив спрашивает:

– Что-то случилось?

– А тебе-то что? – предсказуемо фыркает Джеймс, и Стив не знает, куда деть глаза. Не то чтобы он надеялся услышать подробный рассказ о том, что Джеймса беспокоит, не было такого никогда – но вдруг? Вдруг именно сегодня Джеймс поделился бы тем, что у него на душе, если бы Стив повел себя иначе? Давно он не казался себе такой сволочью. Но даже стыд не заглушает тоски по Баки – сейчас, после коротких ночных часов, еще более острой, чем раньше.

– Один-один, – бормочет Стив. – Квиты?

– Иди ты на хуй, Роджерс! – чуть ли не орет Джеймс, и Стив кивает, чувствуя себя бесконечно одиноким.

Они выходят из дома вместе и вместе добираются до офиса, а потом Джеймс вдруг куда-то пропадает. Стив и не замечает когда, просто, обернувшись, не обнаруживает его за спиной.

– Опаздываешь, Роджерс, – бурчит Фьюри, когда Стив заходит к нему в кабинет. – Романофф тебя уже заждалась. Сегодня работаешь с ней в паре. «Арлингз Корпорэйшн», конкуренты нашего Тони. Поступила информация, что ребята нечестно играют, надо проверить.

Стив морщится: он любит Наташу, но от ее проницательности у него порой мурашки по коже.

– Почему не с Барнсом? – спрашивает он, пробегаясь глазами по оперативной сводке.

– Он слишком приметный, и потом, у него сегодня обследование, – сухо отвечает Фьюри, и Стив вскидывается:

– Это из-за того, что я вам вчера рассказал?

Он не успевает закончить вопрос, а уже понимает, что сморозил глупость. Обычный плановый осмотр, у Джеймса такие два раза в месяц.

Фьюри закатывает глаза и, склонившись к нему, доверительно сообщает:

– А еще я ем на завтрак младенцев.

– Извините, – бормочет Стив, и кончики ушей полыхают.

– Стив… – Фьюри вздыхает. – Я все понимаю, но очень тебя прошу: соберись. Или, если хочешь, дам тебе отпуск, скажем, на недельку.

Стив представляет себе, как будет по утрам провожать Джеймса, а потом метаться целый день по пустой квартире, и к горлу тугим комом подступает тошнота.

– Нет,– торопливо говорит он, – я в порядке.

– Не спрашивай, – предупреждает он Наташу, когда они возвращаются.

Операция проходит как по маслу: форменная одежда, парочка отвлекающих маневров а-ля «тупой офисный работник» – и Наташа гордо демонстрирует в лифте флешку с информацией, скачанной с головного компьютера. А теперь ерзает по сиденью, и Стив знает, что ей нужно, и не особо рассчитывает, что его «Не спрашивай» хоть как-то ее удержит.

– Все плохо? – деликатно уточняет Наташа через минуту.

Ну кто бы сомневался.

– Да нет, нормально, – пожимает плечами Стив, понимая, что допроса все равно не избежать.

– Кэп, – ласково говорит Наташа, – тебе девяносто шесть, а врать ты совсем не умеешь.

– Я молод, научусь еще, – смеется Стив, и Наташа смеется тоже:

– Боюсь, ты безнадежен.

– Как со свиданиями? Слушай, а и правда, почему ты больше не устраиваешь мне свиданий? – вдруг соображает Стив и прикусывает язык. Он не уверен, что хочет услышать ответ.

– Потому что ты безнадежен? – шутит Наташа, но как-то невесело, и Стив думает, что порой и она врет не слишком хорошо.

– Все не так, как ты думаешь, – говорит он после неловкой паузы и боится услышать: «А как?». Рассказывать о таком он не умеет и не хочет, но Наташе, похоже, это и не нужно.

– А зря, – серьезно замечает она и смотрит так, что у Стива начинают гореть уши. Снова. Да что ж за день-то такой? – Он хороший парень.

– Ну, если ты так говоришь… – неловко бормочет он и думает, что если она продолжит в том же духе, он сбежит из машины на первом же светофоре. Но Наташа, к счастью, знает, когда стоит остановиться.

– Эй, это что, сарказм? – возмущается она и толкает его в плечо.

– Ну что ты, – возражает Стив, – он же, в конце концов, пытался тебя убить.

Нет, ну когда он научится разговаривать с девушками?

– Ага, дважды, – легко отмахивается Наташа. – И оба раза это был не он. И сейчас не он – в этом и проблема, да, Кэп?

Или нет. Вовремя остановиться она все же не умеет.

– Не надо, – устало просит он. – Пожалуйста.

Наташа молчит, и только у кабинета Фьюри хватает его за руку и с улыбкой говорит:

– Если захочешь посплетничать о чем-нибудь – например, о том, какие вы, мужики, козлы, – ты знаешь, где меня найти. – И Стив не может не улыбнуться ей в ответ.

Фьюри набрасывается на флешку, как нищий на кусок хлеба, бормотнув мимолетом:

– Молодцы, на сегодня свободны.

Стив топчется у окна в холле и раздумывает, что ему делать: то ли и правда ехать домой, то ли дождаться Джеймса, но потом выбирает первое. Сейчас, когда схлынул адреналин, спать хочется просто зверски, и у него есть в запасе часа два в тишине и покое.

Он быстро забрасывает в себя пару бутербродов и ложится. Ворочается с боку на бок, хотя глаза как два раскаленных уголька и челюсть вот-вот заклинит от зевков, а потом плетется в гостиную. Находит на одном из каналов какое-то ток-шоу – самый верный способ заснуть – и, подивившись немного глупости современных телепрограмм, наконец-то отключается.

Просыпается он, когда уже темно. Телеведущий весело несет какой-то бред, за окном радужно сияют рекламные щиты, а в кресле напротив сидит Джеймс и смотрит на Стива.

Он даже не снял куртку и не стащил с себя тяжелые ботинки. В неоновом свете вывесок он кажется особенно бледным и измученным, и у Стива сжимает горло. Он садится, трет все еще слипающиеся глаза и спрашивает:

– Ты в порядке?

Джеймс, помедлив, кивает, и Стив саркастически бормочет:

– Ну да, конечно, оно и видно.

– Отъебись, Роджерс, – устало говорит Джеймс, и Стив думает, что точно так же звучал его собственный голос, когда он просил Наташу: «Не надо».

– Я могу что-нибудь для тебя сделать? – все-таки спрашивает он, хотя, наверное, это верх цинизма – предлагать помощь человеку, у чьей кровати сидишь по ночам и думаешь: «Пожалуйста, пусть его не будет, пусть вернется Баки».

– Для спарринга я слишком устал, – отзывается Джеймс, – а вот потрахаться не отказался бы.

– О господи… – стонет Стив. – Ты вообще способен думать о чем-нибудь другом? Жеребец озабоченный.

– А что? – хмыкает Джеймс. – Это же классный способ расслабиться, Роджерс. Зря ты отказываешься. – Он облизывает губы и почти шепчет: – Сегодня я был бы снизу. Лежал бы и позволял делать с собой все, что тебе захотелось бы. Абсолютно все, представляешь?

Стив представляет, еще как. Сильное тело под собой, теплые ладони на своей спине, пульсирующий жар вокруг члена. Стив сглатывает и закрывает глаза, и если бы это не выглядело по-детски, то еще и заткнул бы уши.

– Ты был бы со мной нежным, Роджерс? Ну конечно, ты был бы нежным. Ласкал бы меня так, что крышу сносило бы. И растягивал бы тоже нежно и бережно. И трахал бы так же, правда?

– Прекрати, – обрывает его Стив, потому что слушать все это совершенно невыносимо и молния на ширинке неприятно давит на пах.

– Ты же хочешь, Роджерс, – звучит неожиданно близко, и Стив, дернувшись, открывает глаза. Джеймс нависает над ним – когда только успел подобраться? – и в его взгляде тоска. – Я же вижу, что хочешь. Так не отказывайся.

Теплые губы щекотно мажут по щеке, и Джеймс выдыхает ему в самое ухо:

– Давай, Кэп. Хотя бы попробуем.

Стряхнуть с себя наваждение – вязкое, тягучее, как патока в пироге – стоит Стиву усилий. Он не должен, он, черт побери, не должен, не имеет права – и Стив твердо говорит:

– Нет.

Джеймс обессиленно утыкается носом ему в плечо и зло шепчет:

– Ну и хрен с тобой, Роджерс. Хрен с тобой.

Стива трясет еще долго после того, как он уходит. И хотя он уверен, что поступил правильно, что не должен спать с Джеймсом – с человеком, которого он порой ненавидит, с человеком, занявшим место его Баки, – он ощущает себя дураком. Старым измученным унылым идиотом.

Он терпеливо выжидает, когда Джеймс примет душ и закроется у себя. Тупо таращится в экран телевизора, отсчитывая секунды, минуты, часы, и старается не заснуть. И только когда не спать больше невозможно, плетется в спальню Джеймса, спотыкается обо что-то – снова! – и замирает, услышав с кровати жалобное:

– Стив.

– Я здесь, – шепчет он и привычно устраивается на полу. Находит на ощупь теплую руку – и охает от того, с какой силой Баки цепляется за его ладонь.

– Не уходи, – просит Баки и вдруг всхлипывает: – Мне страшно.

Сонливость сдувает, как паутинку ветром.

– Я не уйду, – обещает Стив, поглаживая судорожно сжатые пальцы. – Я здесь. Чего ты боишься?

– Они неживые, – задыхаясь, говорит Баки, и у Стива бегут мурашки по спине: в голосе Баки звенит самый настоящий ужас. – Люди без глаз. Без ртов. Без лиц. Неживые.

Стиву даже думать не хочется, где Баки видел такое. Он прижимает его ладонь к своим губам и шепчет:

– Тихо-тихо, я здесь, с тобой. Все будет хорошо, Баки.

========== Часть 4 ==========

– Эй, Роджерс!..

– Скажешь: «Давай трахнемся» – и я тебя убью, – перебивает Джеймса Стив.

Голова как чугунная, даже кофе не помогает: Стив опять почти не спал ночью. Лишь подремывал, вскидываясь, как только Баки дергался и шептал о мертвецах без лиц, снова и снова, и от страха в его голосе Стива продирало холодом по позвоночнику.

– Вообще-то я хотел поговорить о твоей бессоннице, но если ты хочешь о трахе… – тянет Джеймс.

– Я хочу, чтобы ты оставил меня в покое, – цедит Стив, и руки дрожат от желания врезать ему по носу.

С Джеймсом вчера весь день работали психиатры, наверняка зачищали память от лишнего. От Баки. Наверное, поэтому Баки и было так страшно, и хоть Джеймс не виноват – врезать ему все равно хочется.

– В покое? – медленно переспрашивает Джеймс и вдруг свирепеет. Одним прыжком оказывается рядом, встряхивает за плечи и – Стив даже опомниться не успевает – волочет его за ворот футболки из кухни. Все происходит настолько неожиданно, что Стив позволяет ему это, и только на пороге в ванную приходит в себя и вырывается из хватки металлической руки.

– Ты рехнулся? – орет он, а Джеймс орет в ответ:

– Да неужели? Это я-то рехнулся? Ты, мать твою, себя в зеркале видел? Ты посмотри, посмотри, гребаный ты придурок! – и толкает Стива внутрь, к умывальнику.

Стив смотрит. Глаза покрасневшие и воспаленные, взгляд совершенно безумный, лицо бледное, словно Стив не выходил на солнце добрый месяц. Сколько он уже не спал? Он старательно высчитывает – получается, что сна ему перепало чуть больше четырех часов за последние трое суток.

– Какого хуя с тобой происходит, а? – рычит Джеймс, когда Стив со стоном закрывает лицо руками. – Это, блядь, точно бессонница? Потому что ты похож на ебаного наркошу.