Текст книги "Панацея (СИ)"

Автор книги: Тайсин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Когда все наконец-то убираются прочь, он выезжает на террасу и смотрит на синее озеро.

Они прилетели на закате, хвоя деревьев леса на другом берегу, вначале золотая, сливается в одну темную массу, небо сияет глубокой синевой и чернеет. Созвездия здесь не те, что он помнит, он слишком далеко от Тида. Но звезды видны ясно и четко.

– Вам не холодно?

Ему никак. Но он позволяет увезти себя в дом.

***

Чудесная терапия Набу основывается на вытяжке некоего набуанского эндемика, не переносящего гипертрасс ни в каком виде. На рекламе чудесного заведения, разумеется, чудесный голубой цветок. Вейдер все больше склоняется к тому, что чудесное растение – мох или плесень.

Дом у озера практически пуст. Айла выполнила обещанное: слуг он не видит и не ощущает. Если бы можно было оставаться там постоянно и просто смотреть на воду, он был бы почти доволен.

Но терапия проходит в основном здании, в суперсовременном медблоке, под надзором десятка очень доброжелательных взглядов. Его подсоединяют к аппаратуре, чистят кровь, вкалывают свою панацею в оставшиеся ошметки его живого тела. Мониторят показатели, работу мозга, нейро-активность… Ничего нового – кроме панацеи, но сколько панацей он уже пережил.

От нее очень болит голова.

Раз в день нужно забыть об этом и ответить Люку на его деликатное теплое прикосновение в Силе. Все в порядке, не волнуйся. Все хорошо.

Все хорошо.

Согласно предписаниям ему следует гулять каждый день по три часа. Простое нахождение на террасе не подходит. Что-то там о новых впечатлениях. Он не вникает. Нужно – так нужно. Три часа он ездит по дорожкам сада-леса на островке, обычно не встречая никого. Иногда встречая. В большинстве своем лиц их он не видит, камуфляжные поля окутывают их головы. Но кто они, он способен угадать и так, если встречал хоть раз. С другой стороны – зачем?

Спустя неделю после прилета он, во время их прогулки по берегу озера, вместо того чтобы отвести ветви от лица Силой, поднимает руку. Будто это самое естественное и обычное для него движение.

Сзади от Айлы доносится удивление пополам с радостью и триумфом. Вот видите, громко думает она, видите!

Он сам смотрит на свою руку и не в силах удержать улыбку. Неужели?..

…Неужели – работает? Разве возможно?..

Они остаются на прогулке дольше обычного, и питательные смеси кажутся вкусными – а закат ярче всех виденных здесь до того. Вейдер смотрит на пылающее небо, а затем на звезды, и позволяет себе на мгновение поверить – представить, что возможно будет встать, снова сесть в истребитель и подняться туда, где только звезды, и темнота, и Сила.

Когда он утром открывает глаза – темнота остается неизменной. А рук у него будто и не было никогда. Даже ощущение тяжести протезов пропало окончательно.

…Ну что ж. Ну что ж.

«Все в порядке, – отвечает он на запрос Люка. – Все хорошо. Не волнуйся».

И под страхом немедленной смерти запрещает Айле докладывать об ухудшении своего состояния.

========== 4 ==========

Мон везет. Когда ее болезнь выходит на стадию, которую невозможно скрыть, рядом с ней оказывается Лея. И больше никого.

Они обсуждают минимальную заработную плату. И после самой обычной фразы Мон Лея белеет.

– Что случилось? – спрашивает Мон обеспокоенно. И понимает, что происходит что-то странное, но не понимает что. Рот двигается как-то не так. Как-то… неправильно. Но она же не чувствует никаких изменений. Все как обычно. И голова не болит. И таблетку она сегодня уже выпила, не должно было ничего…

Лея молча берет датапад, у нее трясутся руки. Подключается к системе записи кабинета – и проигрывает последние пять минут.

– Зеленое ты зачем есть, – слышит Мон. – Телеметрия синяя в волне.

О. О…

– Вы меня понимаете? – спрашивает Лея, всматриваясь в ее лицо. Мон закусывает губу – и аккуратно кивает, стараясь ощущать все мускулы, все движение, до деталей. Да, в движении все правильно. Как ей кажется.

Лея мелко кивает.

– Хорошо. Хорошо, я тогда вызову вашего врача, немедленно, и напишу коммюнике, о вашей отставке по болезни. Хорошо?

– Да, – говорит Мон, не успев остановиться, и видит боль в глазах Леи.

***

Ее врач приходит к ней домой, с декой. Просит ее прочесть текст, разложить подписи к картинкам, описать вид за окном…

Слушает, кивает. Одновременно просматривая на голопроекторе снимок ее мозга. И под конец восклицает счастливо:

– Какая интересная афазия!

Мон улыбается помимо воли. Повод не радостен, но энтузиазм врача заразителен. Кел Синна, вечный юноша, хотя и старше ее на два года, все Восстание был энергичен и оптимистичен, и ни победа, и ни Корусант его не испортили. И даже когда она свалилась с первым ударом четыре года назад, он не изменил своей манере, что шокировало ее друзей, а ей самой помогло быстрее встать.

– Нужно было скромнее праздновать смерть Палпатина с Вейдером, – сказал он тогда, погрозив ей пальцем. – Теперь они пришли вам мстить!

Она рассмеялась, радуясь самой возможности и смеяться, и говорить.

– Что-то они припозднились.

– Ну вы же понимаете, – ответил Кел серьезно-серьезно, – имперская бюрократия, то-се… Я вам рекомендую пригласить эксперта из института нейрохирургии.

Мон согласилась.

Сам главный начальник института отказался ее смотреть, сославшись на занятость, но поставил вместо себя заместителя. Замене Мон ничуть не удивилась – главврач из своих имперских симпатий секрета не делал, а она действительно радовалась весьма публично. Возможно слишком, но Люк не стал чинить ни ей, ни ее единомышленникам никаких неприятностей. Даже СИБ не побеспокоила их, кроме обязательной беседы «отдавайте себе отчет, все-таки, что вы в Империи». Мир все же изменился.

В институте ее профессионально осмотрели, прописали лечение, терапия сработала, как и ожидалось, и Мон уже через месяц вернулась к своим обязанностям. Как раз тогда они с Леей реформировали Сенат, и болеть было некогда. Она и забыла о той неприятности… Почти забыла. Головные боли все же беспокоили, и таблетки пить приходилось, но…

– Так иногда бывает, – говорит Кел извиняющимся голосом. – Все же о мозге мы все еще знаем непозволительно мало. Несмотря на все технологии. Но ничего! Мы решим и эту проблему!

Мон верит ему. И в целом нетипичная афазия не слишком ей мешает: о публичных выступлениях следует забыть, но читает и пишет Мон, как и раньше, легко и быстро. Вся разница, что она не может говорить. Но она наконец-то начинает давно задуманную книгу о Восстании, и в целом даже рада, что болезнь дала ей шанс над книгой поработать, иначе она бы начала ее писать лет через двадцать.

В глубине души Мон уверена, что когда она напишет черновик целиком, болезнь отступит.

Примерно через полгода она просыпается посреди собственного сада, не помня совершенно, как спускалась из спальни и выходила наружу. Бывает, думает она. Я просто глубоко спала. Единичный случай…

Еще через месяц, на середине черновика, открыв поутру текст, она понимает, что закорючки на экране перестали складываться в слова. Тогда ей впервые становится страшно.

***

Тесты показывают медленное расширение пораженной зоны. Лекарства не могут остановить расползание, только замедлить. После курса в институте нейрохирургии ей становится чуть лучше, и это «чуть» длится месяц. Пропадают провалы в памяти, но закорючки на экране остаются закорючками.

А потом она обнаруживает себя сидящей за столом в зале, перед ней – чашка кафа. Солнце уже высоко. А последнее, что она помнит, – это отход ко сну.

Кел приносится, как ей кажется, сразу же, стоит нажать кнопку экстренного оповещения. Вбегает взъерошенный, взволнованный.

Мон сидит там же, где очнулась, тасует колоду терапевтических карт. И как только он подходит ближе, выкладывает в ряд слепца и смерть. И показывает на себя. Этот жест она еще не потеряла. Пока еще…

Аудиокниги, которые Кел принес ей, говорят, что при тяжелом течении болезни – только пока.

Кел молча смотрит на карты, потом падает на диванчик напротив нее, трет ладонями лицо.

Хватает карту «смерть» и бросает на пол, смяв в кулаке.

Мон чуть улыбается.

– Нет, – говорит Кел. – Есть выход. Вот только придется напрячь ваши связи наверху. На Набу уже полгода как наконец-то пошел в коммерческую эксплуатацию препарат «Синий Цветок».

И, поймав ее скептический взгляд, машет на нее руками.

– Я знаю, о чем говорю! У меня брат был среди добровольцев, которые препарат испытывали.

Мон ведь точно знает о нем, об этом брате, но как же тяжело сейчас вспоминать нужную информацию. Она хмурится. Вытаскивает карту с алой птицей, горящей в огне.

Он ведь был пилотом Альянса?

…Когда ее память потеряет все важное, все совершенно необходимое, останется ли она все еще собой? Или же это будет кукла с ее лицом, а она сама умрет задолго до смерти своего тела?

– Да, мэм, он воевал за нас, – у Кела в голосе и гордость, и затаенная боль. – Его ранило сильно и… В общем, сейчас все хорошо.

Думать о философии тяжело, и Мон отбрасывает абстрактные мысли. Неважно в конце-то концов. Сила как-нибудь разберется.

Перебирает колоду, вытаскивает Контрабандиста.

…А ведь современные карты наверняка рисуют с Соло…

Кел смотрит на карту с большим удивлением, и только когда Мон кладет рядом с Контрабандистом карту Трав, у него проясняется взгляд.

– Нет, этот их экликсир перевозить нельзя. Разрушается. Вам придется поехать туда. Я так устрою, чтоб вас взял врач, который лечил моего брата, мы иногда переписываемся, он не будет против. Только место нужно выбить.

Мон кладет на стол карту Тарана и сама улыбается: лицо древнего орудия выражением походит на Лею в модусе «ни шагу назад».

Кел оглядывает карту, ее саму и хохочет.

***

Лея соглашается ей помочь немедленно, возможно, и Люк соглашается… Император, поправляется Мон. Теперь уже ни у кого не осталось иллюзий о Люке Скайуокере. Как только он удержался и не уничтожил их всех тогда, когда они так радостно, на половину голонета и правительственного района, праздновали смерть его отца?

Место, куда ее доставляет медицинский шаттл, роскошно даже по меркам Набу. Настоящие дворцы среди хвойного леса и озер. Невозможно красиво.

Здесь все красиво, даже выданный ей медицинский браслет – легкий, из витого металла трех цветов, и не скажешь что утилитарная вещь.

У нее – личная вилла, рядом есть еще одна, но ее совсем не видно. Здесь все, кроме врачей, носят камуфлирующие поля, и Мон не исключение, и даже в зонах, предназначенных для общения, она себя чувствует в изоляции.

Впрочем… стоит кому либо к ней обратиться, и изоляция только увеличивается. Стандартный язык жестов ей теперь недоступен тоже. Вместе со способностью к чтению. Карты пока спасают, понимание со слуха пока не затронуто, но – пока. Как скоро она окажется заперта в своем теле без всякой способности к коммуникации, посреди мира, ставшего чужим и непонятным?

Ее врач, Рос Алеррие, очень мил, очень предупредителен. Оптимистичен, но без напора. Он понимает, что ей страшно, но совершенно уверен, что ее случай – далеко не самый безнадежный. Ее прислуга ненавязчива, и в то же время, она не чувствует себя одинокой. Они оставляют ей цветы на столе, разрешенные сладости из тех, которые она любит. Обновляют музыку и аудиокниги. Два раза в неделю прилетает Кел, расспрашивает ее с помощью карт, сканирует. Иногда привозит ей ее любимые корусантские сухарики, которых здесь, в элитном месте с прекрасной кухней, не достать. Смеется: ну что вы, мне несложно, а вреда от них не будет. Пользы, правда, тоже не особо. Как вы вообще их едите?

А для нее это вкус юности. Сухарики, крепчайший каф – и чего вы сидите, стажер Мотма, вперед, еще не все дела переделаны!

В другой жизни это было, другом мире. Прошедшее время – и все чудовищное и кровавое, что случилось после, – окрашивают те воспоминания пастелью. Кажется, тогда не было зла совсем, а вокруг сиял Золотой век. Глупый мираж, но когда болит голова и кажется, что бессловная темнота все ближе, нужно же за что-то цепляться.

Они пьют каф на террасе, молчат, и кажется, кажется, что все в порядке, она только прилетела в прекрасное место в отпуск. Самое главное – не забыться и не открыть рот, потянуть сладкую иллюзию.

Потом Кел улетает. Мон слушает книги, не вникая в суть умных слов. Отмечая – да, все еще понимаю, и это, и это… Бредет в основной корпус на процедуры, вместо наслаждения природой вспоминая названия растений, описывая дорожки, ветер, солнце, бьющее сквозь ветви. Древнейшее из суеверий: если знаешь истинное имя явления, то оно должно подчиниться. Вот, мир, я называю тебя, не исчезай.

***

Ей холодно.

Это первое всплывающее ощущение. Холодно, сердце колотится, будто она бежала, ноги ноют… Мон отводит волосы с лица.

Она не ослепла, просто вокруг уже стемнело, а ненавязчивое освещение тропинки осталось за спиной. Ступени слабо освещенной террасы белеют впереди – и что-то в них не так, но она не понимает, что именно.

Она пошла погулять после ужина, солнце тогда было еще высоко, и лес сиял зеленью хвои и золотом стволов. Она вышла к берегу и села отдохнуть на камне, и…

Она заснула? Наверное заснула, наверное…

От ужаса дрожат руки. Провалы памяти вернулись, а это означает, что чудесная терапия не работает, и скоро, совсем скоро…

Мон вцепляется в мрамор ограждения и втаскивает себя на ступеньки. Нужно перестать бояться и лечь спать. А завтра сказать о провале врачу. Если она будет в состоянии, конечно.

Если не будет, думает Мон истерически, то они и сами поймут. И проблема, стало быть, решится сама собой.

– Мне казалось, – говорит механический голос, – время для визитов довольно уже позднее. Чем обязан?

Мон, вздрогнув, замирает на предпоследней ступеньке, поднимает голову. На широкой террасе у ограждения, там, где должен стоять ажурный металлический столик с двумя стульями, сидит в инвалидном кресле человек в респираторной маске. И на нее даже не смотрит – смотрит он туда, где днем сияет озеро, а сейчас не видно ни зги.

О, Сила, какой ужас, это не ее дом. Она вломилась к другому пациенту без приглашения.

– Простите, – вырывается у Мон. – Я потревожила вас случайно, я сейчас уйду.

И закусывает губу. Сила, вот только этого…

– Да ничего, – отвечает он. – Заходите. Я прислугу вызову, доставят вас куда вам надо.

Мон оторопело смотрит на человека в кресле.

– Вы меня понимаете?

– А я не должен? – в его голосе появляется интерес. – Почему?

– Я… – Сила, как хочется поговорить. Просто поговорить. С кем угодно.

Она вздыхает.

– Простите, это ужасно невежливо с моей стороны.

Он отчетливо фыркает.

– Вам повезло, мадам, в вежливости я не силен. Так вы мне ответите?

Мон колеблется. Но сил устоять совсем нет.

– Отвечу.

========== 5 ==========

– Дэйв, – представляется незнакомец, когда она поднимается на террасу, на нее по-прежнему не смотря. Мон, вспомнив, отключает камуфляж. Что уж теперь. Да и узнать ее вот такую – затруднительно.

– Лира, – отвечает она. Это ее псевдоним здесь и имя ее матери.

Незнакомец разворачивает кресло, обозначает поклон. Его лица почти не разобрать в полумраке.

– Заходите, – говорит он, и она следует за ним в дом, сквозь большое окно-дверь до пола.

Яркость света автоматически увеличивается, Мон промаргивается от контраста и вздрагивает. Рядом с ней, оказывается, стоит девушка. Высокая тви’лекка в глухом мешковатом комбинезоне. Не самый незаметный типаж, но Мон совсем не уловила, как та подошла. И откуда. Или она стояла у двери в террасу все это время?

– Добро пожаловать, – тви’лекка улыбается приветливо, а смотрит очень внимательно. – Меня зовут Айла, вам принести чего-нибудь?

– Выбор у нас из воды, воды и воды, – дополняет гостеприимный хозяин.

Мон улыбается, кивает. Девушка кивает в ответ и уходит. Это не прислуга, слуги так не двигаются. Явный телохранитель. Впрочем, неудивительно, Исард даже Мон предлагала охрану – наверняка из принципа «огради республиканцев в фаворе от неприятностей, чтоб не завоняло», – но она отказалась. Бывший политик, не способный ни говорить ни писать, не стоит ничего.

Гостиная похожа на гостиную ее дома. Вот только здесь совсем пусто. Вся мебель – встроенные в интерьер диван и столик, будто вырастающие из пола и стен. Ни картин, ни голопроекций, ни растений. Почему именно так, она понимает только сев на диванчик и посмотрев на хозяина при свете.

Он, наверное, ее ровесник или старше. Сложно сказать, шрамы мешают определить. Трубки опутывают лысую голову со входами имплантатов, шею стискивает воротник, явно жесткий – вокодер и фиксация? Кресло, в темноте показавшееся обычным антигравным, на самом деле сложнее, там явно встроена система жизнеобеспечения. Он сидит неподвижно, совсем неподвижно, обычные люди хоть немного, но шевелятся. Паралич? И серые глаза смотрят мимо нее, в голую стену…

Мон обжигает стыдом, и она опускает взгляд на стакан с водой, который возник на столе будто сам собой.

Слепой. Как она сразу не поняла.

– Простите.

И в ответ слышит фырканье – полумеханический странный звук.

– Разглядывайте сколько хотите, у меня интересная конструкция.

Она улыбается. Пользуется разрешением – конструкция кресла и впрямь любопытна.

– Не могу не согласиться. Это у вас манипуляторы в спинке?

Вместо ответа один из странных наростов разворачивается, вытягивается в щуп и зависает у ее руки, раскрыв «бутон» из трех псевдопальцев. Мон, рассмеявшись, пожимает щуп.

– Впечатляет.

– Это что, – щуп сворачивается в спинку кресла. Его хозяин вздыхает. – У меня была прекрасная идея на то время, когда тело совершенно откажет, но врачи зарубили.

– Какая? – Мон по спине продирает холодом. Как он спокойно об этом говорит… И – «когда». Не «если».

– Я хотел сделать себе полный протез тела. Чтобы был такой, знаете, дроид-ремонтник о восьми ногах, для работы в космосе. Пересадить туда мозг, имплантаты вживить, на инфразрение и прочее. Податься на верфь корабли проектировать и собирать… Идеально было бы.

У него такой мечтательный голос, а Мон не знает, что сказать. Идея отказа от тела ради возможности собирать корабли безумна, но это безумие – будто прожектор, настолько яростно сияющее. И тени бегут от него…

– И вам не дали?

– Болезнь сожрет двигательные центры в мозгу рано или поздно, – отвечает он равнодушно, – смысла нет. А то я бы настоял. Вы только представьте, целых восемь ного-рук!

Мон представляет, помимо воли, и хохочет. А он улыбается. Он на искусственной вентиляции легких и смеяться наверняка не может.

– Так почему же я не должен вас понимать? – спрашивает он.

И почему-то рассказать о своей болезни становится так просто.

***

– Самое ужасное, – говорит Мон, – что я не могу писать. Знаете, Дэйв, даже потеря внятной устной речи не настолько тяжело переносится.

– Устная коммуникация очень переоценена, – хмыкает он.

– Да! Но невозможность письменной… – она осекается. Не стоит вываливать свои эмоции на только что встреченного человека со множеством собственных проблем. Сила, он же слеп, а она про письменную коммуникацию…

– А с символьными языками у вас как?

– Простите?

– Язык жестов, например?

– Увы, – говорит Мон. – Я пыталась, но мой врач говорит, что задеты центры воспроизводства символов. Получается все та же мешанина, что вслух…

И тут до нее наконец-то добирается осознание.

– Вы ведь одаренный в Силе? Поэтому меня и понимаете?

Теперь это не тот вопрос, за честный ответ на который могут пристрелить, но задав его, она мысленно сжимается. Ну вот чего стоило заткнуть любопытство? Зачем лезть не в свое дело?

Это все странная ситуация, чужой дом, эта беседа в пустой комнате, будто подвешенной в темном безвременьи, вне обычного мира с его правилами…

– Одаренный, – легко признает собеседник.

Одаренный инженер. Понятно. И откуда у него телохранитель, и откуда деньги на это лечение, вообще многое понятно… Где бы он ни работал, хотя скорее всего работает он на СИБ, инквизиторий держит его под наблюдением…

Она не хочет знать. Какая разница, кто он. Здесь, на прекрасной земле на грани небытия, не имеет значения, кем они оба были раньше.

– Я не читаю ваши мысли, – добавляет он, – это так не работает. Эмоциональный фон, если он сильный, и м-м… семантическую составляющую. Не знаю, как вам объяснить…

– Вы по высказыванию видите интенцию автора, независимо от формы?

– Интересная формулировка. Пожалуй.

– Я все-таки писатель, – Мон пожимает плечами, забыв, что ее не видят, – у меня гуманитарный лексикон, прошу простить.

– Меня в свое время пытались образовывать, так что умные слова я разбираю.

– «Пытались»?

– Безуспешно, конечно.

– Скажите… – и Мон подается вперед, только что придуманный вопрос жжет язык, – а вы, просто увидев картину, можете сказать, что имел в виду автор?

…Сегодня ее бестактности нет конца. Но он будто и не замечает ее оговорки. Сила, так сложно помнить, что он слеп, у него слишком живое лицо, и слишком…

У нормальных людей это называется харизмой. Возможно, дело в его одаренности, в том, что он проецирует на слушателя образ себя – но ей сложно учитывать его инвалидность. И паралич, и слепота кажутся мелкими деталями, всего лишь не очень критичной личной особенностью.

– Нет. Хм… как бы это объяснить. Вот есть волна, есть ее пик, но если подождать…

– Высказывание было слишком давно, и волна смыслов затухла?

Он улыбается. И она улыбается в ответ.

***

Проходит сколько-то времени. Мон не знает сколько. Когда их прерывают, они обсуждают детективные книги. Несерьезную, глупую литературу, которую ей обязательно надо попробовать послушать. Дэйв знает прекрасного автора, «язык самый примитивный, а вот сюжет запутывать умеет», и в ее положении, это, кажется, именно то, что надо. Никаких умных слов, один восторг от закрученной интриги.

Появляется Айла с очередным стаканом воды и говорит, очень ровно: «Ваши помощники звонили, леди Лира». И Мон спохватывается. Она здесь уже несколько часов, ночь на исходе, и Дэйв устал, и ей нужно обязательно спать, иначе терапия действует хуже…

Будто она вообще действует.

…Но что если, прервавшись сейчас, они больше никогда не смогут поговорить снова? Вдруг, вдруг… Что угодно может случиться, оставьте нас вне времени, дайте исчерпать слова, ну пожалуйста…

Она кивает.

– Спасибо. Мне нужно идти, спасибо за гостеприимство, не могли бы вы вызвать мне транспорт?

Айла кивает и исчезает.

– Это было не гостеприимство, – говорит Дэйв.

– Разве?

– Взаимовыгодное сотрудничество. И я буду не против продолжить его завтра. То есть сегодня, если верить часам.

– …Уже совсем сегодня?

– Четыре часа как.

– Прошу прощения.

– Леди, если вы не заметили, это был не монолог.

Ей очень хочется извиниться еще раз, но она только вздыхает. Вот сейчас придет транспорт, и все закончится…

– Вы дорогу помните? – спрашивает он, и она неожиданно осознает, что это всерьез. Он действительно ее пригласил. А она… собиралась отказаться? Из вежливости?

– Совсем не помню, – отвечает Мон. – Понимаете, у меня бывают провалы в памяти. Вкупе ко всему остальному. Так что дорогу я не найду.

– Тогда я пришлю к вам кого-нибудь из моих, они вас проводят. После терапии. Если вы не против.

Вот здесь следует вежливо отклонить предложение. Так не делается, в приличном обществе такие полуночные разговоры следует объявить небывшими и забыть – и потом использовать для шантажа, если потребуется.

– Буду рада, – отвечает Мон и называет адрес.

========== 6 ==========

Процедуры в этот день кажутся бессмысленной тратой времени. Вейдеру есть над чем подумать и что спланировать, в первый раз за долгое время, а врачи отвлекают. Переключение систем жизнеобеспечения очень неприятно, и отстранение от ощущений тела затруднено.

Его слепота почему-то до сих пор не дает им покоя, и они собирают консилиумы, иногда по два за день. Он висит в бакте, опутанный проводами и трубками – не то чтобы он это видел, но ему и видеть уже не надо, он и так знает, как все устроено, – а они собираются кружком, смотрят, обсуждают. И сочувствуют на всю Силу.

Молодые еще. Привыкли к своей панацее, не привыкли проигрывать. Только полная бессмысленность этого действия удерживает его от фразы «ну я же вам сразу сказал, что не подействует». Удовлетворения никакого, а они опять соберут на консилиум половину больницы и будут сочувствовать еще больше. Ну его к хаттам.

От панацеи в очередной раз трещит голова, и Вейдер непродуктивно злится. Если она и так не работает, не работала бы тихо, что ли. Времени мало, а его идея требует хотя бы нескольких часов на хорошо подумать. Нужно помедитировать как следует, убрать боль. Это, конечно, будет иллюзия, но все равно…

– Я узнала, кто она такая, – говорит Айла, когда забирает его после процедур. Он весь в мыслях об идее и не сразу понимает, про что она. – Леди Лира, – поясняет Айла.

– Мне необходимо это знать?

И так понятно, что Лира – не ее настоящее имя и что она – с такими-то республиканскими взглядами – наверняка была в Альянсе. Остальное он знать не хочет. Это неважно. Даже то, что он узнал, того не желая – неважно.

Айла задумывается.

Кресло катится по заданному маршруту само, а он выстраивает в голове схему эксперимента – потеря зрения крайне положительно сказалась на его способностях к визуализации, – и выстраивается она весьма неплохо. Да, весьма. Осталось получить комплектующие, что несложно: в шаттле должно быть все необходимое. А за основу можно взять…

– Нет, – наконец говорит Айла. – Она не представляет никакой опасности. Если вы не скажете, кто вы такой.

– Альдераанка?

– Вы же не хотели знать, Дэйв.

Он усмехается. Молодец, девочка. Далеко пойдет. Не забыть продиктовать ей рекомендацию, пока он еще в состоянии.

– Купите дроида-секретаря, который в кабинете валяется, – говорит Вейдер.

– Конечно, – Айла не пускает удивление в голос. Удивление и настороженность. Очень хорошо. Вейдер ухмыляется.

– И мне потребуются следующие комплектующие…

***

К сожалению, он не успевает закончить – собственно, если уж честно, он успевает только как следует начать, – когда ему сообщают о прибытии леди Лиры.

– Осторожнее, – говорит он, когда чувствует ее на пороге, – не наступите на все.

– Очень постараюсь, – у нее в голосе смех.

Он не думал, как выглядит, окруженный деталями разобранного дроида, комплектующими целыми и сгоревшими, и со всеми выпущенными из кресла манипуляторами. Надеялся принять более человеческий облик до ее прихода, но, похоже, она не испугалась. И отвращения к нему от нее не исходит. Хорошо.

– Впечатляюще, – похоже, она таки добралась до дивана. – Я посижу с ногами, вас это не шокирует?

– Вот пока вы не сказали, не шокировало, а сейчас я подумаю.

Она смеется.

Он осознает прекрасно, что светлая легкость, которой так полна сегодня Сила, долго не продлится. Темная волна все ближе. Но и неважно. Мы-то сегодня. И сегодня легко дышать, даже если это всего лишь иллюзия.

– Как у вас это… получается? – спрашивает «Лира». – Вы же сейчас паяете то, чего не видите, верно же? Как?

– Хм…

Он останавливает щупальца. Не то чтобы ему так уж требовалось выходить из медитации, чтобы просто ответить, но ответить хочется честно и подробно, а это требует усилий. Как объяснить неодаренному гуманитарию, как ощущается в Силе техника?

– Я сейчас попытаюсь в метафоры, – предупреждает он.

– Звучит угрожающе.

– Если они сделают вам больно, кричите, я остановлюсь.

– Непременно.

Вокруг него светло и ярко, за сетью многофакторных объектов и нитей их взаимодействий и влияний пляшет радостный огонь, высвечивая семантические грани.

– Кто-то там из ваших любимых авторов сказал про «весь мир – театр». Для меня мир… навроде текста. На самом деле нет, это сложно описать. Это потоки смысла. Структурного смысла. Если взять просто набор слов, они сами по себе фразу не образуют.

– Как при афазии.

– Да. – Она не кажется задетой, а вот заинтригованной кажется. Хорошо. – Сила знает… Знает – неверное слово, но понятие близкое. Так вот, Сила знает, как слова должны быть верно расставлены. Если задать то, что хочешь сказать.

– Как хороший секретарь.

– Вроде того, – он фыркает. А темная и бездонная Сила веселится у него в голове, откликом его эмоции.

– Но это же… – пауза. – Техника – это же не текст.

– А в чем разница? Все комплектующие выполняют определенную функцию, отчего не считать их частью высказывания? Тут самое неочевидное – верно сформулировать это самое высказывание. Видите, там горелое валяется? Это у меня два раза не вышло.

– То есть… вы знаете, что вы хотите получить, знаете, что нужно делать, чтобы это получилось, и можете поэтому управлять вашими…

– Щупальцами, – дополняет Вейдер. – Да, так. А детальную реализацию они и сами умеют, они умные. Чтобы что-то спаять, мое участие не требуется. Мне нужно только задать, что именно делать на макроуровне.

– Это… – она молчит недолго. – Знаете, вы очень хорошо умеете в метафоры.

– Благодарю.

– И что это будет?

– Сейчас будет еще одна метафора, – он усмехается. – Понимаете, Сила – она везде. Это вот как раз совсем не метафора, так оно и есть. Как для нас, кислорододышащих, воздух. Везде – это совсем везде. И во мне, и в вас, и в диване вашем, и в столе, и в этой планете. Концентрация разная, степень влияния разная, но она везде. И есть материалы, которые, за неимением лучшего слова, хорошо проводят Силу. Манифестируют ее в нашем физическом мире.

– Кайбер, – говорит «Лира» уверенно. – Верно?

Точно Альянс, всплывает непрошеная мысль. Совершенно, абсолютно точно. Ну и хатт с ним.

– Именно так. Но понимаете, кайберу все равно что манифестировать и как. Использовать его только как фокусировку мечей – это использовать только десять процентов его возможностей.

– Должна сказать, это очень интересно, но вы меня запутали.

– Вас не понимают дроиды-секретари, потому что они не слышат семантику высказывания. Это будет дроид-секретарь, который семантику слышать будет.

– Одаренный, – у нее ошеломленный голос, – дроид?

– Лишь в чуть большей степени, чем одарено все существующее.

– А… – она переводит дыхание, – а так вообще бывает? Кто-то такое уже делал?..

– Насколько я знаю, нет, – ему весело. – Но тем интереснее, вам не кажется?

– Я… не знаю, что сказать.

– Спасибо?

Она смеется.

– Ох, я совсем… Спасибо. Спасибо вам. Даже за попытку, даже если не сработает, спасибо.

– Сработает, – говорит он уверенно.

Сила поет вокруг точно как надо. Определенно сработает.

========== 7 ==========

Мон сидит на диване, поджав под себя ноги, вцепившись в стакан с водой, и смотрит на чудо. Иначе то, что происходит перед ней, назвать сложно.

Дэйв на своем кресле с щупальцами, посреди водоворота деталей, кажется каким-то хтоническим богом из древних легенд Чандриллы. Все вокруг повинуется его воле, и на антигравитационной платформе действительно собирается дроид. Круглый. Будет летать за ней, слушать ее слова, записывать…