Текст книги "Панацея (СИ)"

Автор книги: Тайсин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

========== 1 ==========

– Я зайду, – пишет Люк. – Вечером. После заседания.

Это диалоговое окно открыто на его деке всегда. Человек с другой стороны редко начинает разговор сам и никогда – словами. Вместо приветствия иногда присылает фото звездных скоплений, орбитальных станций, но чаще – схемы истребителей. Люк всегда просматривает присланное. Всегда отвечает, пусть и не мгновенно. Больше всего он боится, ответив, не увидеть оповещения о прочтении. О плановых операциях Люка оповещают заранее, и молчание означает, что человеку с другой стороны внезапно стало плохо, – а он ничем не может помочь. Только Силу просить, чтоб дала им еще времени. Еще, еще. Еще немного.

– У тебя насыщенный день, – отвечают ему. – Тебе бы лучше отдохнуть.

Чем тащиться на орбиту в госпиталь СИБ, имеется в виду. Чем смотреть на физическое тело человека с другой стороны и расстраиваться. Люку больно на него смотреть, и так и не выходит полностью блокировать свои чувства, их связь слишком сильна. Люку все кажется, что вина на нем, хотя тогда иначе он поступить не мог. Да и в любом случае вина – на Палпатине. Но…

Нельзя все контролировать, это он знает. Жажда полного контроля может свести с ума, еще быстрее, чем Палпатина. Но если бы тогда он не пришел к отцу на Эндоре…

…То было бы еще хуже. Вот только смириться с результатом так не выходит. Уже шесть лет как.

– Потом отдохну, – пишет он. – Ты думал, я забуду, что у тебя день рождения?

– Я тебе уже тысячу раз говорил, что это неверная дата.

– А я тебе повторю, что поскольку другой нет, это неважно. Вот, повторяю: неважно. У меня есть подарок, так что я зайду.

С другой стороны молчат. Люк закрывает глаза и успокаивает дыхание. Ну пожалуйста. Сила, я так скучал.

– Мое состояние не оптимально.

– Я знаю.

Причем в деталях. Его держат в курсе всех изменений состояния «пациента имперского значения», как шутит лечащий этого пациента врач.

О том, что их время почти вышло, он знает тоже.

– Госпиталь оповести и возьми охрану. А не как обычно.

Люк фыркает. Нет, охрану-то он возьмет, после последнего покушения это более чем разумно, но…

– Охрана не дает мне летать самому.

– Летать самому в твоем положении – плохая идея.

– Это Лея у нас беременна, – отвечает Люк и чувствует всплеск удивленной радости с той стороны. – А я совершенно здоров, между прочим!

– Да будет так, как пожелает Император, – следует ответ, но Люк точно знает, что с той стороны ему улыбаются.

Разговор закончен. С той стороны знают его расписание не хуже его секретаря. Десять минут, отведенные на себя, вышли. Пора идти символизировать и планировать.

Люк закрывает деку и встает. Вызывает зеркало на стену, скептически себя оглядывает. Волосы, мда… Привычка в задумчивости чесать в затылке никуда не делась, и сейчас он выглядит так, будто только что вскочил с кровати – или же рвал эти самые волосы над бумагами последние часа два. Второе куда ближе к истине. А вот то, что с этим договором он за последнюю неделю спал по три часа, когда вообще спал, не очень заметно, только взгляд стал уж очень жестким, надо смягчить… Хотя…

Он Силой подтягивает формальный черный плащ, отброшенный на кресло, накидывает тяжелый капюшон на голову. Хмыкает невесело. Когда-то он думал, что станет джедаем. А стал Палпатином. Только что глаза не желтые. Хотя вот это-то явно не за горами, с нынешней-то политической обстановкой. Ну и ситх с ними. Если он Падет, не факт, что он это вообще заметит. Между совещаниями-то, Сенатом, бюджетом и аудиенциями.

Его Императорское величество Люк Скайуокер выходит из кабинета. Алые гвардейцы его охраны отдают ему честь и перераспределяются. Так он и идет к залу первого совещания – два гвардейца сзади, два спереди, – будто под конвоем.

***

– Ваше величество, позвольте вам представить исполнительный совет Сената…

Он кивает кланяющимся разумным. Его ложа с троном висит выше лож сенаторов, и он смотрит на них сверху. На склоненную темноволосую голову сестры, присевшей в реверансе. Лея все же прошла в «коллективного Канцлера», как совет обозвали в политических кругах. Это очень хорошо. Потому что вообще-то состав внушает опасения: остальные четверо сенаторов куда радикальнее Леи – как слева, так и справа.

Сенат изменился, политика Империи тоже постепенно меняется, но официоз остается. Шесть лет назад, когда Люк только занял трон и задумался об упразднении ненужных церемоний, столь дорогих Палпатину, его остановил Исард-старший. «Должна быть преемственность» – сказал он тогда. Люк покивал, согласился. Оставил все как есть. Исард тогда уверился, что манипулировать новым императором – глупым фермером и не менее глупым пилотом Альянса – будет проще простого. А Люк сделал вид, что не заметил.

Вот ведь, Исард давно мертв, а эта его преемственность каждый раз вспоминается. Особенно в Сенате. Где все старое: здание, ложи, церемониал. Только люди – люди постепенно становятся новыми. Дожить бы до момента, когда состав полностью сменится…

– Я рад видеть вас, господа сенаторы, – говорит он. Особенно он рад, что они смогли-таки договориться и избрать совет без его прямого вмешательства, и по эмоциональному отклику понятно, что все это прекрасно поняли. Здесь умеют читать даже ровную интонацию протокольных фраз. – Работайте усердно.

– Служим Империи! – отзываются сенаторы. Даже Лея. Вслух.

«Служу Республике» – говорит она мысленно.

«Прошлой, будущей и вечной?»

И ловит мысленную усмешку.

«Как тебе мои коллеги?»

«Если тебе удастся донести до левой половины, что упразднение частной собственности пока не планируется, а до правой, что о приватизации госсобственности и возвращении их честно награбленного они могут забыть, я буду просто счастлив».

«Президент совета не я».

«Да ладно».

Сенаторы распрямляются. Сенат аплодирует. На всех экранах лицо Люка, полускрытое капюшоном. Люк благосклонно улыбается.

С каким трудом он натренировал эту улыбку, страшно вспомнить…

«Я подниму вопрос о короне, – говорит Лея. – Тебе пора избавляться от имиджа Палпатина».

«Я почему-то уверен, что у Сената есть вопросы важнее».

Например мир с отколовшейся Республикой Кореллии, репарации народу вуки, мир с Доминацией… Социальный мир, в конце концов. Мон только-только согласовала минимальную зарплату по Империи, а сейчас почти все нужно начинать заново…

«Ругань и приход в согласие по ничтожному поводу сплотит совет. А то ты не знаешь».

Ну… да. Сам проворачивал. Только времени жаль.

«Мон было бы проще», – вздыхает Лея у него в голове.

«Ничего, – отвечает он, – вот она вылечится, вернется, и ты взвоешь, когда придется власть отдавать».

«У меня нет власти!»

«Да ладно».

О том, что Мон скорее всего не вернется, они молчат.

***

В орбитальную больницу СИБ Люк, конечно, летит не сам. Его везут на обычном с виду шаттле, с охраной. Инкогнито. Императору нечего делать в орбитальной больнице, которой официально не существует.

Но он сидит за пультом на месте второго пилота, а не в роскошном салоне, и смотрит на звезды. На Корусант, на кольца планетарной обороны, на орбитальные дворцы – большинство их темно и в процессе разборки, накладно стало содержать статусное жилье на орбите, – и орбитальные же заводы.

Они минуют строящуюся верфь и выходят к внешнему кругу. Идут мимо блока военных станций, строящихся жилых комплексов, больниц. Скоро там вырастет еще один город, вот и хорошо. На Корусанте для большинства военных слишком дорого, будет альтернатива… Заняться бы и самим Корусантом, но над этим пусть думает губернатор сектора Ноль. У императора задачи глобальнее.

Те, кто его везут, не знают – зачем. Посвященных очень мало. Он сам, гранд-адмирал Пиетт, врачи. Исанне Исард, разумеется. Хэн. Лея. Лее он говорить не хотел, но она догадалась сама. Кое-кто из советников тоже догадывается, но даже в мыслях старательно избегает предполагать с уверенностью.

Шесть лет назад было официально объявлено, что Император Палпатин и лорд Вейдер погибли при взрыве Звезды Смерти. От Люка ожидали, что он, по меньшей мере, осудит предшественника. От него ожидали отречения, упразднения Империи. Страха, смятения. Как же, вчерашний фермер на троне. Все ждали, что он сделает.

Он тогда провел официальные похороны Палпатина по полному церемониалу. И ни слова осуждения себе не позволил. Только кенотаф во дворце не поставил, как ему предлагали, но с тем, что превращать дворец в склеп – плохая идея, согласились даже самые фанатичные имперцы. С тех похорон и пошла история, что на самом деле в тело Люка вселился его отец – рассказывали также версию с Палпатином, но она быстро сошла на нет, – как же иначе бывший фермер и повстанец смог бы так правильно себя вести? Лея тогда очень возмущалась, а он только и мог, что улыбаться. Запущенный явно Исардом слух был почти правдив.

…Но вот так намекать бывшему фермеру и повстанцу на «я все знаю, играй по моим правилам, иначе…» старому Исарду все же не стоило.

Шаттл садится в доке больницы, Люк благодарит пилотов, надевает шлем и выходит наружу. Не один, конечно. С ним двое охранников, тоже, как и он сам, в стандартных наемнических доспехах. Все в глухих шлемах. Ничего особенного с точки зрения сторонних наблюдателей. Которых здесь нет. Но мало ли.

Их не встречают, но Люку и не нужен провожатый, где палата, он знает и так. Выучил за четыре года.

По серому коридору прямо, в глухом лифте на этаж выше, еще по коридору – где в пустых стенах ощущаются камеры, генераторы полей и оружие. В этом блоке палата одна. Рядом с ней – операционная. Помещения для врачей, для дежурной бригады. Сейчас они пустуют, год назад пациент потребовал, чтобы им занимались только дроиды. Люк пытался спорить – но безуспешно. Не приказывать же! Лечащий же врач только плечами пожал и перебазировал бригаду подальше, чтоб их эмоции до пациента не дотягивались.

Люк стягивает перчатку и прикладывает ладонь к замку. Дверь открывается, и он входит в тамбур. Охрана остается снаружи.

Здесь уже можно снять шлем, чем он и занимается, пока его сканируют и пока открывается вторая дверь.

В заставленном аппаратурой отсеке темно, свет загорается только с его появлением.

Жилые условия СИБ мог обеспечить какие угодно, хоть двадцать комнат с садом. Но пациент настоял на минимальном варианте. Аппаратура жизнеобеспечения, стационарная бакта-ванна, сейчас закрытая. Окно-экран на три стены – космос за стенами больницы в режиме реального времени. Посредине комнаты в инвалидном кресле-кровати со встроенной аппаратурой – человек в черном комбинезоне и в шлеме виртуальной реальности. Его руки в перчатках инертно лежат на подлокотниках кресла.

Когда Люк входит, человек на кресле чуть шевелится, забрало его шлема поднимается, он улыбается Люку.

– Здравствуй, отец, – говорит Люк.

***

Сначала они разговаривают о кораблях. О том, что на Куате стартует новый исследовательский проект – и если теория подтвердится, то грядет революция в двигателях на сверхдальние дистанции. Свобода от гипертрасс повлечет передел зон влияния, возможно – наверняка, увы, но так хочется надеяться на лучшее, – очередную войну – но… но до звезд других галактик станет возможно дотянуться. Дух захватывает.

– Если бы я мог, – у отца горят глаза, – я бы к ним напросился. Это самый интересный технический проект за последние лет десять.

Люк сидит рядом с ним, всматривается ему в лицо. Отец кажется увлеченным и радостным. Он лишь чуть похудел, и не скажешь, что пережил три операции за последнюю неделю. Люк осторожно кладет живую ладонь на его левую руку. Отец чуть поворачивает к нему голову, и радость исчезает с его лица, как выключили.

– Бессмысленно, я ничего не чувствую, – говорит он.

– Не получилось? – тупо спрашивает Люк. Он был уверен, что… Что, по крайней мере, не стало хуже. Отец же еще месяц назад мог пошевелить ладонью!

– Не получилось.

– Мне не докладывали, что прогноз ухудшился.

– Так он и не ухудшился. Я по-прежнему проживу еще года три, – отец морщится.

Да. Понятно. Замечательно все понятно.

– И… когда?

Отец смотрит не на Люка, на космос за окном. На движение транспорта, на далекие звезды.

– Мои оптимисты утверждают, что через полгода.

– Ты, – Люк сглатывает. Нет, он не отпустит отца, он будет драться, он… Он же надежду принес, в конце то концов. – Послушай, я привез тебе подарок.

– Новую революционную терапию я пробовать не буду.

– Отец!

Тот молча и резко качает головой. Влево-вправо. Короткое движение, воротник, поддерживающий шею, мешает. Боковой свет превращает морщины и шрамы в черные разломы, будто человеческое лицо когда-то склеили, но теперь оно вот-вот осыплется черепками.

– Они добиваются невероятных результатов. Послушай…

– Давай лучше про корабли, – очень устало говорит отец. – И так времени мало.

– Я не дам тебе отключить жизнеобеспечение, – Люк удивляется, услышав себя. Неужели он это сказал вслух. Признал, что понял: отец не собирается жить все эти три года без возможности пошевелиться. Улыбнуться. Говорить самому. Пусть даже его никто не увидит, пусть даже ухаживать за ним станут только дроиды.

– Ты мне прикажешь?

Люк прикусывает язык. Ему очень хочется сказать «да». Да, прикажу. И ты подчинишься, ты мне присягал. Но это не мысли Люка Скайуокера. Так, наверное, мог бы думать Палпатин. Это все капюшон, думает Люк немного истерически, Лея права.

– Отец, попробуй. В последний раз.

– Ты это уже говорил.

– Я имею это в виду.

– Ты это тоже уже говорил.

Люк проводит ладонью по лицу.

– Если ты меня любишь, – с трудом произносит он.

Отец сжимает губы.

– Запрещенный прием.

– Пожалуйста, – Люк наклоняется ближе и утыкается лбом ему в плечо. – Прошу тебя.

– И что будет, когда не получится?

Люку очень хочется ответить: ну что ты. Нельзя сдаваться заранее. Конечно получится.

– Тогда я приду сюда, – отвечает он, – и отключу твои приборы сам. И до конца буду с тобой.

Пожалуйста. Пожалуйста.

Отец молчит. И после долгой, очень долгой паузы произносит:

– Это и был твой подарок?

– Да.

– Ты обещал, в последний раз.

– Да.

– Хорошо.

Люк улыбается ему в плечо. Чувствует, как Сила отца аккуратно касается его волос, приминает их, окутывает плечи.

– Где хоть это заведение находится? Или это тоже тайна?

– Набу, – отвечает Люк, внутренне сжавшись, но взрыва не происходит. Отец только вздыхает коротко.

– Ну что ж… Набу так Набу. Может, так и хорошо… Хоть еще раз увидеть.

Люк не уверен, отдает ли отец себе отчет в том, что произносит это вслух, и потому молчит.

========== 2 ==========

Он позволяет себе пожалеть, что поддался на шантаж сына сразу, как только чувствует, что Люк покинул станцию. Детали эмоций с такого расстояния через блоки не просочатся, даже при их связи, и можно немного… отпустить контроль.

Уже привыкнув считать время в формате «до выключения осталось…», тяжело от этого отказаться. Впереди не будет Силы и темноты, и отсутствия боли, впереди – следующий круг очередной терапии. Главное – не поддаться окончательно, не понадеяться.

Не в первый раз же. Не во второй, даже не в пятый.

Он Силой выключает экраны. Закрывает глаза. Все равно они почти бесполезны. Без компенсаторов он уже не видит звезд на экранах, не видит космоса. А скоро и с компенсаторами видеть перестанет. Когда болезнь окончательно сожрет глазные нервы.

Прощальный подарочек от Палпатина: дегенерация нервной ткани. У его состояния невыговариваемое название, маскирующее непонимание врачей, что же это такое, отчего развивается так странно и не поддается никакому лечению. Сам он знает причину, но его знание бесполезно.

У молний Силы не должно быть такого эффекта, однако дело не в молниях. Они – лишь неприятное дополнение. Тогда, в тронном зале второй Звезды Смерти, все нарушенные и обойденные клятвы пали на них с Палпатином волей Силы. И Палпатин не смог вырваться из его рук, потому что предал, и он сам не смог защититься – потому что убивал того, кого клялся оберегать во имя Империи. «Не подниму на него оружия, не устрою восстания, не ударю Силой». Палпатин любил триады в клятвах, это его и подвело. Включи он пункт «не подниму руку», и разорвать путы оказалось бы невозможно.

Ни одна терапия не подействует, волю Силы не излечить. Нельзя аннулировать нарушенные клятвы. Но он не жалеет.

…Нужно открыть глаза и поднять среду анализа. Раз впереди терапия, следует ускорить рабочий процесс. Не то чтобы он был незаменим, но даже его заместителям придется вникать в детали слишком долго, а время критично.

«Вы учтите, – сказала Исард, когда только встала во главе СИБ с его небольшой помощью, – я вас загружу так, будто вы здоровы».

Вейдер тогда только усмехнулся. Она немного не представляла, сколько он мог тащить, здоровым совсем не будучи. А уж теперь, когда работа у него осталась одна и ничто больше от нее не отвлекало…

Все, пять минут на рефлексию вышли.

Он открыл глаза, подбородком поправил трубки респираторной маски. Отдал команду креслу, и оно опустилось ниже. Полулежать было проще, спину тянуло меньше. Ну ничего, скоро эта боль исчезнет тоже, как и всякая другая.

Опустил на лицо забрало шлема. Поднял рабочую среду. По делу о взрыве на Седьмом заводе Фондора пришла информация с допросов, а по аварии на Сцере-78 первичная экспертиза наконец-то отправила ему отчет. С опозданием всего лишь на сутки от запланированного времени, какая невероятная пунктуальность. Награда непременно найдет виновных, уж он проследит. Тем более, что даже из беглого, очень беглого просмотра отчета следовало: случилась там явная диверсия, а эксперты СИБ из желания доказать, что умнее его и больше разбираются в технике, дали виновным время затереть следы. Ничего… виновные в диверсии от него тоже не уйдут. Никто не уйдет.

***

– Вот вы мне скажите, милорд, – сухой голос снаружи отвлекает его от плана дока Сцеры-78, общая схема диверсии ясна, но детали требуют размышления, – вы стали мазохистом без моего ведома?

– Это скорее к вам относится, – отвечает Вейдер очень спокойно. – Я занят.

– Вы заняты уже двадцать часов.

Действительно. Есть все же преимущества в ограниченной функциональности тела.

– Я прекрасно себя чувствую.

Что его лечащий врач делает в его палате без разрешения, он не спрашивает. У его лечащего врача приказ императора его лечить, вне зависимости от мнения пациента по этому поводу. Но обычно он более понимающ. И предупреждает о визите… Хотя нет, уведомление в списке есть, это он сам его не заметил. Хм.

– Это, как вы понимаете, милорд, иллюзия.

– Моя иллюзия работоспособности от реальности ничем не отличается, – отвечает он, но среду все же сворачивает. Весь опыт последних тридцати лет показывает, что спорить с Рати бесполезно.

Рати, худая оглобля в черном комбезе, стоит посреди темной комнаты, с датападом в руках, от света которого лицо его кажется синеватой маской с провалами глаз.

– До вашего перелета на Набу остались сутки, – сообщает он.

Что? Его должны были запросить о занятости, так делали всегда, что за самоуправство?

– Передвиньте на неделю.

– Приказ императора, милорд.

Ваш сын испугался, не говорит врач, но Вейдер это понимает и сам. Нужно было оговорить сроки заранее. У него слишком много работы, чтобы в сутки упихать ее всю. Сила, как невовремя.

– В таком случае, – говорит он, – мне нужны еще сутки активности.

– Вот именно, – Рати подходит ближе, его лицо – театральная маска раздраженности. Седые волосы отливают сталью. – Я так и понял. И мы возвращаемся к вопросу о вашем мазохизме. Вы должны были вызвать меня еще десять часов назад. А не отключать оповещения мониторинга.

И дроидов обслуживания не отключать, не говорит врач. Да, он не должен был. Но с ними невозможно же сосредоточиться как следует, то одно, то другое. Какая разница-то. До конца терапии он как-то да дотянет, а дальше ничего не будет.

Уверенность его медиков в том, что его все же можно вылечить, и потому нужно рассчитывать на какое-то будущее, не использовать все оставшиеся ресурсы тела сейчас, раздражает.

– Сутки активности, – повторяет он.

Врач вздыхает.

– Хорошо, – говорит он. – Но все время перелета вы проведете в бакте.

– Нет.

Как контейнер его перевозить не будут.

Врач, разумеется, не удивлен. Прицельно думает, зная, что его прочитают: ну я же должен был попытаться? Верно, должен, кто б иного ожидал-то. Его врач – вечный оптимист с девизом «А вдруг сработает?».

– В таком случае, милорд, я засуну вас в бакту сейчас. Я обеспечу суточное функционирование в оптимальном режиме, но во время перелета вы будете спать в кресле. Откат от препаратов нельзя скомпенсировать.

Список препаратов появляется на визоре, комбинация довольно… оригинальна. Действительно сработает, вот только насчет компенсации, в принципе…

– Можно, – говорит Вейдер.

Врач молчит, излучая неодобрение на всю Силу. Ну да, ну да, компенсация посадит остаток его почек еще больше, но какая разница-то? С другой стороны…

…Сколько лет они играют в эту игру? Пожалуй, слишком долго.

– Ладно, – говорит Вейдер. – Сон так сон.

И с интересом наблюдает, как готовившийся драться врач осекается. Как схлопываются выставленные напоказ эмоции. Истинное лицо его врача похоже на его собственное. Нормальным людям его лучше не показывать.

– Я слышал про эту терапию, – произносит Рати без выражения. – Они в самом деле творят чудеса.

– Чудес не бывает, – отвечает Вейдер.

***

Последним он помнит удовлетворение от закрытого дела о диверсии. Как раз когда покраснели показатели мониторинга крови, он отправил Исард финальный отчет. Успел выйти из рабочей среды, и откат его выключил.

То, как дроиды доставали его из бакто-гроба, одевали и устраивали в кресле, он не помнит, и хорошо. Неприятная процедура.

Когда он просыпается, то первым видит экран со статистикой путешествия и белые линии гипера – камера транслирует изображение рубки. До Набу осталось три часа.

Рядом – информация о сопровождающих. Дроиды. Но – не только дроиды. Сам Рати, разумеется, полететь не мог, не может директор Корусантского центра нейрохирургии, светило, светоч и прочее, и прочее, внезапно сорваться на Набу на неопределенный срок личным врачом не пойми кого. Мало того, что Вейдер официально мертв, официально Рати никакого отношения к нему никогда и не имел – медицинская команда Вейдера носила глухие шлемы, как и он сам, и фигурировала в бумагах флота под кодовыми именами.

Девочку, которую он послал вместо себя, Вейдер лично не знает. Она не медик, она – судя по предоставленному досье – медсестра с подготовкой телохранителя СИБ. Внедренная в его команду три года назад по указке Исард, после попытки диверсии в больнице. Глупейшая была диверсия, и, что особенно примечательно, цель ее к нему не имела никакого отношения – диверсанты хотели убить раненого свидетеля антикоррупционного процесса. Когда они ворвались в больницу через якобы пустующий сектор, они, наверняка, сильно удивились. Он тогда тоже немало удивился…

…Проклятый откат убивает концентрацию. Итак, медсестра-боевик-шпион, Айла Ти, тви’лекка, бывшая до этого для него просто именем. Характеристики кураторов сплошь положительные. И на досье приписка от Рати: «Если она начнет вас раздражать, милорд, сообщите мне, я пришлю другую охрану». Не убивайте в сердцах, то есть. Не станет он ее убивать, какой бы она ни была, Люк расстроится, когда узнает. Не стоит того.

– Зайдите ко мне, – говорит он в воздух.

Она появляется немедленно. Останавливается перед ним, коротко кланяется и молчит. Молодая тви’лекка в синем мешковатом комбезе, хорошо скрывающем и фигуру, и возможное оружие. Смотрит спокойно, внимательно и серьезно. Ни жалости, ни отвращения, ровный эмоциональный фон. Хорошо.

– У вас есть информация, которую мне следует знать? – спрашивает он.

– У вас будет три основных врача, – говорит она. – Им передана ваша медкарта. Мы использовали ваше кодовое имя. Больница поддерживает анонимность, никто не имеет права спрашивать, кто вы, и только службы безопасности знают, что вы работаете на СИБ.

– Ваш статус?

– Личная помощница и телохранитель. Если вас не устроят условия проживания или врачи, я решу эту проблему. Как и любые вопросы безопасности.

– Какой вариант медкарты передан врачам?

– Полный, – отвечает она. – Под расписку, разумеется. Только им будет известно, что вы одаренный.

Использование Силы крайне нежелательно, переводит Вейдер. За время правления Люка одаренность перестала быть стигмой, за нее не преследуют, но СИБ по-прежнему ставит таких разумных на учет – а мнение общества как было настороженным, так и осталось. Как ни забавно, к императору настороженность не относится, ему, видимо, можно, даже желательно читать мысли подданных. Это обычным людям нельзя.

– То есть я – Дэйв Скау, инженер-конструктор, на самом деле работающий на СИБ. С навязанной от работодателя помощницей.

Девушка кивает с полуулыбкой.

– Я буду вздорен, – говорит Вейдер. – Жесток и требователен.

Она вновь кивает. Эмоциональный фон ее все так же ровен.

– И несправедлив, – добавляет он. – Невозможность работать плохо влияет на мой характер.

– Конечно.

– Вы можете отказаться от этого задания. Я решу вопрос с Исард.

Девушка спокойно качает головой.

– Это моя работа, милорд. Я справлюсь.

Она в курсе, с кем связывается, и все равно не отказывается? Неплохо.

– Покажите мне план этого заведения. И если вас оповещали о деталях терапии… хорошо, в таком случае, объясните мне, как это якобы работает. Подробно. Как раз займет нас на три часа.

Она кивает, берет деку со стола за пределами видимости – только часть столешницы и видно, и тень на полу, – и экран перед его лицом меняется.

– Лечебница «Синие озера» находится в северном полушарии Набу…

Заранее подготовила материалы. Ну что ж, думает он, слушая ее. Значит, сработаемся.

========== 3 ==========

Эту Набу он не помнит.

Они снижаются над лесами, просверкивает вода среди зелени, сияют цветы на лугах, впереди синева озер, а он все пытается увидеть знакомое – и не может. Не та климатическая зона, и леса в основном хвойные, и оттенок воды совсем не тот, и небо…

Но может быть и так, что помнит он уже не настоящие события, не тот подлинный воздух, не свою юность – а придуманное и увиденное на голо и картинах с тех пор. К лучшему, наверное. Да, к лучшему.

Архитектура лечебницы, впрочем, знакома. Классический набуанский стиль. Вписанность в природу, окна, переходы, арки. Красота в каждой детали. Это не его мысли, про красоту, это чья-то фраза, чья-то цитата, когда-то зацепившаяся за память. Он красоту оценивает совсем иначе, и с его позиции лечебница нерациональна. И защищать ее сложно: корпуса и жилые модули расположены на пяти островках, эвакуация будет затруднена…

Здесь никогда не было серьезной войны. Архитекторы даже не задумываются об этой возможности.

Их сажают у небольшого домика на берегу озера, посадочная площадка закрыта рощей вечнозеленых деревьев и не сразу заметна. Вейдер по привычке ищет зенитные орудия базы и только не найдя, спохватывается. Это не военная база. Даже не правительственная резиденция.

Его телохранитель за пилотским пультом кривится от прекрасного вида и настраивает систему шаттла на пассивное наблюдение. А орудия направляет в небо.

– Мне так будет спокойнее, – говорит в воздух.

Он не отвечает, но он согласен. Ему так тоже будет… не спокойнее, но привычнее.

Их встречают. Трое врачей, мужчины, люди. Запрашивают разрешения подняться на борт, но Вейдер спускается к ним сам. На это-то он пока способен – на то, чтоб самому свести кресло по рампе. Телохранитель идет сзади.

Он помнит, как должен пахнуть воздух на Набу, и даже на какой-то миг кажется, что способен его ощутить. Но – нет. Все, что говорит ему кожа – что снаружи тепло, что дует ветерок. Наверное, должно пахнуть водой. И хвоей. И цветами – у рампы в жилое здание стоят вазоны с чем-то алым.

Эмоции врачей клубятся на грани восприятия, но он сознательно отстраняется. Прочесть их просто, но незачем. Они здесь, чтобы делать свою работу, он здесь из-за Люка, давайте все переживем этот эпизод с наименьшими потерями и разойдемся. Вряд ли Люк будет рад, если он в ярости разгромит этот игрушечный мир, лишь потому что какой-то врач позволил себе его пожалеть.

Жалость, часто говорит Люк, всего лишь значит, что у человека доброе сердце. Вейдеру не понять, у него сердца вообще нет – в самом прямом из смыслов.

– Мы очень рады вас здесь приветствовать, – говорит главный из троих. – Поверьте, вы не уйдете разочарованным.

Вейдер молчит. Врачи кажутся ему очень молодыми, странно яркими. Он отвык от красок, и громких звуков. От глупой вежливости и вводных фраз он тоже отвык.

– Есть ли у вас какие-то пожелания? – спрашивают его, все так же улыбаясь во все белоснежные зубы.

– Минимум контактов, – отвечает он. От звука вокодера врач едва заметно вздрагивает. – Я здесь не ради социальных связей.

– Социальные контакты являются частью терапии.

Набуанцы и их религиозная вера в целительный эффект общения.

– Помимо терапии, – говорит он. – Вам должны были сообщить, что я предпочитаю дроидов.

– У нас только живой персонал.

Да, он знает. Это тоже «часть терапии» – и заодно показатель высокого класса заведения.

– Для их же блага сделайте так, чтоб мы не пересекались.

– Я все устрою, – ровно говорит Айла за спиной.

– Прекрасно, – улыбка первого из трех никуда не девается. – Теперь мы пройдем в вашу жилую зону, я продемонстрирую приборы. На всякий случай наша медсестра будет дежурить неподалеку, если вам что-то понадобится, обращайтесь немедленно. Во внутренней сети у вас создана учетная запись, все процедуры будут выводиться на ваши устройства каждый день. У нас обширная библиотека, как книжная, так и медийная, мы устраиваем трансляции из столичной оперы и театров, вы не заскучаете.

Но доступа в голонет здесь нет – и насчет «не заскучаете» у Вейдера большие сомнения. Впрочем, сеть здесь точно есть, а потому добраться до нее наверняка можно. Нужно будет заняться. На всякий случай. Отсутствие постоянного потока информации его раздражает. Хотя и это отсутствие наверняка тоже часть терапии.

Домик, ему предоставленный, не похож на тот, смутно вспоминаемый, дворец. Только и общего, что терраса и спуск к воде. Три комнаты – одна гостиная, одна спальня-палата, вторая спальня и «кабинет» – с голограммами шелестящего леса вокруг рабочего места. Старший из трех врачей отключает голопроекторы взмахом руки, и комната пустеет, остаются только стол с декой и голые стены.

– Вы можете настроить здесь все по вашему вкусу.

На его вкус ничего настраивать не потребуется, голые стены его полностью устраивают.

Ему представляют штат слуг – троих молодых людей – и двух дежурных медсестер. Им всем достаточно только взгляда, они кланяются и исчезают. Обдав его удушающим запахом жалости напоследок. Хорошие, значит, люди. Добрые.