Текст книги "Техасский сын (СИ)"

Автор книги: takost

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

– Я должен закончить с ремонтом. Амортизаторы сильно износились, нужно больше времени.

– Прямо в Рождество? Тут работы еще на пару часов.

– Мне не приходится выбирать, Малия, – раздраженно обрывает он. – Нам нужны деньги, и я не могу пренебрегать любой лишней работой. Только не сейчас.

– Потом может быть уже поздно, – она разворачивается на пятках отсыревших от снега демисезонных ботинок и бросает на сабвуфер упакованный в бумагу подарок. Это магнитола в его новый-старый пикап с авторынка машин с пробегом. Малия спиной ощущает, что он на нее смотрит. – С Рождеством. Подумала, тебе понравится.

Утром у нее поднимается температура. В Мус-Лейке буря из разряда тех, что показывают в новостях, когда из снега торчат крыши автомобилей с застывшими стеклоочистителями, а дети катаются на санках прямо посреди проезжей части с обмотанными вокруг лиц шарфами. Электронный градусник показывает 104.1, Кэл на хрустящем коврике с Симбой пытается одновременно запихнуть в рот кулак и пластмассовый кубик. Скотта нет: у дома расчищенная подъездная дорожка, в кухне нетронутая яичница с горчицей и запах его тела. Малия опирается на столешницу с рассыпанными по ней шоколадными шариками «Коко попс» для Кэла и скользит ладонью к животу.

– Мы справимся, – говорит она и заставляет себя в это поверить.

Она решается через пару недель, когда живот начинает округляться и майки натягиваются над маленьким бугорком снизу, оголяя полоску бледной кожи. Малия оттягивает вниз один из свитеров Питера для гольфа и наклоняется к Кэлу, чтобы вытереть ему рот.

– Нам пора взять паузу, – она достает Кэла из стульчика и облизывает его ладошки, когда Скотт отрывается от тарелки с жареной фасолью и поднимает на нее глаза. Они все покраснели от сварки, концентрации бензина в помещении автомастерской и ночной внеурочной работы.

– Хочешь уйти?

– По-моему, это ты хочешь, чтобы я ушла.

– У меня нет времени на ссоры, Малия, – Скотт устало трет переносицу и поднимается со стула, проскоблив пластиковой ножкой по полу. От него пахнет мускусом, сигаретами «Голливуд» и чем-то таким, от чего Малии хочется разреветься. Чем-то вроде соленого запаха его волос или нагретого под термобельем тела.

– К чему все это? Мус-Лейк, попытки сделать вид, что мы можем жить нормально после всего, что с нами было? Типа мы среднестатистическая американская семья, такие же, как сотни других. Но это полная херня, Скотт, ты сам в это веришь? Здесь мы не то что не семья, мы даже не можем быть собой!

– Здесь есть те, кто сможет защитить тебя и нашего сына, если меня не будет рядом. Это то, что меня волнует.

– Мне не нужна чья-либо защита, ясно? Хватит все время говорить мне об этом. Мне не нужны безопасность и водительские права на новое имя. Мне нужен ты.

Кэл на ее руках начинает хныкать, и Скотт берет его к себе. Малия отворачивается, складывая руки под грудью.

– Посмотри на меня. Малия, – зовет он, прижимаясь ладонью к ее боку и разворачивая ее к себе. – Это все еще я. Ты можешь рассказать мне.

Она качает головой и следом ощущает, как его сухие пальцы ложатся на ее щеку. Она не сразу осознает, что он стирает слезы. Потом он находит двойку на сгибе ее среднего пальца и сплетает ладони, поглаживая вытатуированную цифру подушечкой большого и делая то же самое с надписью «Митчелл» на указательном.

– А ты? Ты можешь мне рассказать?

Он не отвечает, тогда Малия выворачивается из-под его руки и предплечьем вытирает мокрую щеку.

– Не такое будущее я представляла для нас четверых, – выпаливает она и уже после понимает, что сказала это вслух.

– Четверых? Как давно? – спрашивает Скотт, опуская Кэла на детский коврик и снова поворачиваясь к ней. Одному богу известно, что он об этом думает.

– Где-то четыре месяца. Я думаю, в том мотеле в Канзасе, – говорит она и вспоминает холодную душевую кабину с забитым чужими крашенными волосами сливом и то, как проревела всю ночь, прижимаясь к теплому тельцу Кэла и ненавидя Скотта за то, что сделал ее слабой.

Он подходит к ней и сгребает в объятия, прижимаясь губами к ее влажному лицу. Если бы они могли стать одним целым, Малия бы этого хотела. Тогда она не позволила бы ему снова уйти.

– Я устала, – говорит она ему в грудь. – Я устала все время думать о том, что случится, если нас найдут и здесь. Я устала думать о тех сводках про убийства в Маленькой Италии, деле в суде и насколько далеко все это зашло. Я устала думать, что кто-то может отнять у меня Кэла или я потеряю его так же, как мы потеряли Иззи. Просто потому, что мы всем перешли дорогу. Я устала думать о том, что не знаю тебя. Я устала от этого дерьма, – Малия всхлипывает, стискивая его футболку со спины. – Скажи мне, что ты знаешь, что делать. Ребенок скоро родится, и тогда все станет еще труднее. Не делай того, что сделал Стайлз. Скажи, что я могу доверять тебе.

Скотт обхватывает ее лицо ладонями и прижимается лбом к ее лбу.

– Я не Стайлз, слышишь? В те несколько минут, когда Митчелл был жив, я думал о том, как мы смогли его таким сделать. И сколько еще нам придется пройти, прежде чем мы сумеем принять то, что с нами случилось, чтобы снова увидеть кого-то похожего, с маленькими ручками и ножками. Я знаю, что последние месяцы были нелегкими. Мне… мне тяжело прийти в себя. И есть много ужасных вещей, о которых я должен был тебе рассказать, но что так и не смог сделать и не могу до сих пор. Мне нужно время, Малия. Мне нужно больше времени, потому что это оказалось сложнее. Я бывал в автомастерской всю ночь, чтобы не думать о том, что я могу причинить тебе боль. Как было в Канзасе. Как было до этого и после. Ты знаешь, что я люблю тебя, Малия, – говорит Скотт и облепляет руками ее живот, опускаясь на колени. – Прости, что напугал тебя и заставил маму волноваться. Прости, маленький.

Малия накрывает его ладони своими и замечает ползущего к ним Кэла. Скотт подхватывает его на руки, и он оказывается зажатым между ними. Мягкие темные волоски закручиваются на его затылке, и Малия проводит по ним рукой.

– Мне кажется, будет девочка. Назовем ее Иззи.

Люди живут на островах, потому что им нравится сама мысль, что можно выйти из дома и улыбнуться тому, что видишь.

Они селятся в пределах досягаемости запахов с пляжа и кубинского рынка на побережье Атлантики, где бесплатно дают уроки сальсы и жарят квангу в банановых листьях. Кэл, в ситцевой белой майке, с болтающимся на смуглой шее ожерельем из ракушек, выбегает из их одноэтажной блочной хижины с протянутыми над верандой бумажными фонариками, и его голые ножки вязнут в песке. Скотт идет вдоль берега в сомбреро, под расстегнутой рубашкой блестит его поджарое вспотевшее тело. Ближе к их дому он что-то говорит Кэлу, потрепав его по взлохмаченной кудрявой макушке, потом подходит к Малии и нагибается, чтобы поцеловать ее. От него тянет маслом и жареными лепешками. Она облизывает губы.

– Привет, – говорит Скотт, стирая пот со лба и приоткрывая лицо их дочери, спящей у груди Малии с зажатым в крошечном кулачке грызунком. Возле у комариной сетки покачивается бамбуковая люлька и сохнут серфы, мокрые купальники болтаются на пластиковых стульях.

– Привет, – отвечает она, и ее голос тонет в шуме ползущих на песок волн. У вспенившейся кромки Кэл собирает ракушки, его майка намокла в соленой воде, на плечах размазан крем от загара. В соседнем доме на углях жарят свинину и фахитас, и запахи ананасов и папайи тянутся по всему побережью под Боба Марли с пластинки.

– Мы дома, – говорит Малия, опираясь головой с повязанной на ней банданой на плечо своего мужа и поудобнее перехватывая двухмесячную Иззи на руках. «Nada, nada», – бормочет кто-то под помехи в эфире радиоприемника, присев перед ним на корточки на левой веранде, закрытой засушенными листьями пальмы и клеенкой от тропических ливней.

– Adajo del pueblos!

Рука Малии проскальзывает между горячими ладонями Скотта, и она ощущает, как он сжимает ее.

– Мы дома, – соглашается он.

Комментарий к В Гаване ждут снега

Кто читает “Хейл-Стилински-Арджент”, мб вы заметили, что хэдканоны в этих фиках чуть-чуть перекрестились. Это я люблю все продумывать, а писать как-нибудь потом :))

Предугадывая вопросы о логике: температура у Малии как результат того, что она не регенерирует после рождение детей. Иззи она выносила, будучи на 99.9 человеком.

Почему острова – потому что на них жизнь неспешная, с океаном в пределах видимости, температурой 90+ по Фаренгейту и крутыми островными штучками вроде гавайских рубашек, гавайской музыки и деревянных богов)) Почему Куба – потому что на отпуск меня занесло в это местечко в Атлантике посреди Латинской Америки. Жаль, не могу прикрепить фотки, поэтому кто хочет увидеть кубинский колорит в хэдканоне концовки этого фика – ищите меня в инсте takost_ )))

Тут только о Скалии, ничего не вырезано и не выкадировано, как я писала бы, составляя репак комп. игр, но если кому интересно знать о будущем упомянутой пару глав назад Стидии – в таймлайне концовки их дочке Леви около года. А Лиам с Тео где-то на пути на Кубу в ретрокаре, ага-ага))

+ эстетики глав:

https://vk.com/wall-128924855_87

https://vk.com/wall-128924855_96

https://vk.com/wall-128924855_99

https://vk.com/wall-128924855_105

https://vk.com/wall-128924855_146

========== Пропущенная сцена. Бог продает облепиховый чай и просит его не искать ==========

Дождь хлещет в лобовое стекло с напором лопнувшего садового шланга, позабытого на прямоугольнике суховатой травы под кустом гибискуса. Они все едут и едут, на этом потрепанном облепиховом «шевроле», рассекают водянистый туман в пустых и покинутых городках, с обеих сторон стиснутых железнодорожными переездами, объезжают супермаркеты – «Хлопья “Куэйкер оутс” – питательно, воспитательно, предпринимательно!» – и безымянные мотели, где для постояльцев утром варят овсяную кашу.

Они проводят жизнь в дороге, месяц за месяцем расходуя деньги на бензин, кока-колу и одноразовые мобильники. Бывает, остановятся на обочине, на заднем сиденье Малия ляжет к нему на колени, а он до рассвета будет рассказывать ей о доме, где их ребенок станет есть ложкой домашнее черничное варенье прямо из банки и в грозу забираться к ним в кровать, главное бегом-бегом в объятия мамы и папы.

Им по девятнадцать, Скотту и Малии, они еще хотят когда-нибудь закончить колледж и, в сандалиях на босу ногу, перебирая струны гитары петь рождественские песни или снимать друг друга на видеокамеру, чтобы пересматривать пленку долгими осенними вечерами с миской горячих тамале, медовым чаем в любимых кружках.

В ту зиму по утрам было дождливо, хлябисто, они тогда частенько оставались дома. Скотт любил наблюдать за Малией, лежа на матрасе в блеклой, неприветливой комнате мотеля, за тем, как славно, как безыскусно она изучает в зеркале свое голое тело, которое совсем скоро изменится, округлится. В такие минуты тело это делалось простеньким, даже детским. Скоро будет бегать малыш, сновать между их ногами. Потом Скотт подумает, каким простым, естественным ему это казалось – что Малия родит ребенка.

– Оставим его? – она натягивает вязаную безрукавку на свою наготу, растягивается на кровати, находит его руку. Ребенок – это такая вещь, которая может произойти с тобой, а может и нет.

– Ты думаешь, я буду хорошим папой?

– Я не знаю. Разве ты хотел становиться отцом в девятнадцать?

– Наверное… я об этом как-то не думал. Но, по-твоему, это не удивительно, что мы, ну, зачали ребенка? И в нем уже есть что-то от тебя, а что-то – от меня. Тебе не интересно узнать, какой он будет?

– Ну, Нобелевскую премию он точно не получит, – Малия опускает ладонь Скотта на свой живот. – Волосы у него будут закрученные, как макароны. Это потому что твои гены сильнее моих. И челюсть. Она будет чуть-чуть, ну, косить влево. Как у тебя. Совсем немного, знаешь, никто и не заметит.

– Значит, косить влево? – интересуется Скотт. Малия улыбается. Потом Скотт будет часто вспоминать эту ее улыбку – широкую и счастливую, как у ребенка из рекламы «Киндер сюрприз».

Скотт останавливает машину на бензоколонке уже под утро – серое, как дешевый одноразовый мобильник, который не смолкает вот уже четыре месяца – это Стайлз хочет знать, все ли у них в порядке. Скотт поворачивает голову, кладет руку на колено Малии, скрытое под шерстяным маминым пледом, и целует ее, хотя она спит и этого не чувствует. После тех случаев, ну, с детьми, она похудела на фунтов пятнадцать, совсем перестала улыбаться и засыпает только в машине, когда он всю ночь катит на запад, изредка останавливаясь на круглосуточных заправках, чтобы купить молока и сигарет и узнать, где лучше свернуть на Техас.

Малия просыпается, когда Скотт приносит облепиховый чай в картонных стаканчиках и набирает смс-ку Стайлзу. Он не знает о ребенке, поэтому Скотт пишет ему что-то про выходные у мамы, и плевать, что сообщение из пяти слов в другой штат будет стоить ему целое состояние, равное бензину до крайней точки Калифорнии или недельному пребыванию в каком-нибудь придорожном мотеле. Честно, Скотту все равно, что он не выходил на связь почти полгода. Его больше волнует Малия и очередная попытка заставить ее что-нибудь съесть – да хотя бы ложку апельсинового джема.

– У них там два завтрака по цене одного, почти задаром.

– Возьми себе, ладно? Пожалуйста. Я поем на следующей заправке.

– Малия. – Скотт берет ее лицо в ладони.

– Не говори об этом. Не надо, – обрывает его она. Отворачивается к окну, сгибает ноги в коленях. Тело ее снова простенькое, детское. Скотт кладет руку ей на плечо. Только вот толку.

В их жизни осталось огромное белое пятно, которое они так и не заполнили – мнимая ячейка семьи, чистота домашнего, привычного, где свой дом на юге Калифорнии, какой обычно собирают в пазлах на тысячу элементов, и живой малютка-сын.