Текст книги "Бузинные ягоды и заклинание по уплотнению воздуха (СИ)"

Автор книги: T.a.i.s.i.a.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

========== Часть 1 ==========

Грейвс не видит ничего необычного в Тине Голдштейн. Тонкая, немного сутулая фигурка часто мелькает перед взглядом в людных коридорах Ильверморни. Таких полно, они снуют туда-сюда, четко говорят, так, что можно разобрать почти каждое слово, и приманивают взгляд. Юноша считает это нормальным, ничего не значащим, самым обыкновенным из того, что только может быть. Потому, когда его взгляд задерживается на коротко остриженных темных волосах, он никогда не спускается ниже, к ее глазам, зная, что там прочитает. Персиваль не видит в ней ничего особенного, ведь Тина Голдштейн совершенно по-глупому смешивается с тем облаком девиц, что кидают ему в след тоскливые, облизывающие взгляды. А потому, он даже не хочет знать, что написано в ее глазах, уже понемногу дрожащим тонким кистям, считывая суть происходящего.

В конце концов, не зря же он оказался на факультете Рогатого Змея*, где ум ценится превыше всего. Так что Персиваль, нисколько (почти) не сомневаясь в собственных суждениях, сделал выводы.

Его сокурсницы как-то обсуждали тему тех самых глаз, припоминая, у кого в школе все-таки самые выразительные глаза. Мало кто счёл привлекательным бузинный цвет глаз Голдштейн. Они пару раз холодно заметили о постоянной отрешенности ее взгляда, а после только поежились, пожимая узкими (но не настолько как у неё) плечами и принимаясь обсуждать следующую пару глаз.

Несколько раз за завтраком Персивалю кажется, что та самая темнота ядовитых ягод глаз Порпентины устремляется прямиком ему в лицо, но стоит ему только поднять взгляд, посмотреть на ее место (откуда-то он точно знал, что она всегда садится за предпоследний стол слева, почти у самого края), то Голдштейн обязательно сидела уткнувшись лицом в книжку или же с самым отрешенным видом ковыряла серебряной вилкой в тарелке под неодобрительным взглядом сестры. Стоило ему так прямо посмотреть на неё, пройтись взглядом по худощавой фигурке, как по шее бежал мелкий табун мурашек, пальцы холодели, а самому Персивалю становилось невыносимо жарко.

Словно при отравлении.

Он снова опускает взгляд на учебник по трансфигурации, нарочито пристально вчитываясь в каждое слово, стараясь отвлечься от самого не необычного в его жизни. Хочется зажать уши ладонями, когда он слышит ее тихий смех, невероятно отвлекающий. Он снова поднимает голову, напарывается точно на темную макушку головы, повернутую в сторону большого окна, у которого он сидит. По-прежнему изучает темные пряди, как на них ложится свет, как они колышутся в такт движению ее головы, но не смотрит в глаза. Спускается взглядом сразу к чуть вздёрнутому носу, тонкой верхней губе и полной нижней, искусанной привычкой, острому выточенному подбородку. Снова поднимается к волосам и упирается взглядом в противоположную стену, не отрывая взгляда от часов, что размеренно и громко тикают на каждом повороте стрелки.

Обед заканчивается, и Персиваль вместе с парой друзей устремляется в класс, не забыв напоследок мазнуть взглядом по открытой книге на столе (извечно присутствующей в его жизни) Голдштейн. Девчонка читает о защитных заклинаниях, (рядом лежит тонкая бумажная закладка с нарисованным золотым снитчем, но юноша этого предпочитает не замечать) не понимая, что если ее глаза взаправду цвета бузинных ягод, то и защита никакая ей не нужна. Ведь все поголовно тонут в ядовитом соке ее глаз, погружаясь в него и задыхаясь, и в конечном итоге умирая.

Грейвс читал в книге не магов о растениях, что такая смерть зовётся сердечной недостаточностью. Грейвс не хочет быстро сгинуть, а потому не смотрит ей в глаза, снова цепляясь взглядом за тонкие пряди темных волос.

***

Тина уже, наверное, в пятый раз ловит взволнованный вздох младшей сестры. Они сидят в библиотеке: одна готовится к зельеварению, вторая к зоологии, мирно погруженные в свои учебники.

Куинни взмахивает длинными ресницами, скашивая взгляд на Тину и замечая, что та совершенно не озабочена зачетом по магическим существам. Она задумчиво водит заточенным грифелем карандаша по листу тетради, что-то мелко вырисовывая. Куинни замечает в очертаниях метлу. Вздыхает, улавливая кромку мыслей сестры, которые заняты совсем не тем, чем надо.

– У тебя завтра не только пробы в команду, но ещё и зачёт. Стоило бы подготовиться. – Куинни ловит растерянный взгляд сестры, слишком нравоучительно хмурит брови, словно это не она младшая сестра, а Тина.

Сестра неловко улыбается, растягивая губы, покусанные из-за нервов, в улыбке. Вот-вот и кожа лопнет, а из раны тонкой струйкой побежит кровь по бледному подбородку, подобно скоротечным мыслям, что сменяются одна за другой в ее голове.

– Прости, совершенно не могу сосредоточиться, ведь если все таки пройду, то подготовка к первой игре будет длиться всего-то меньше недели. – Голдштейн грустно думает, что с такими сроками наверняка никого из новичков в команду брать не собираются. Слишком уж будет велик риск проигрыша. Тем более матч, как известно, состоится между факультетами Вампус (где, собственно, и училась Порпентина с сестрой) и Пакваджи. Второй факультет всегда славился агрессивными, чересчур пренебрегающими правилами игроками. Поэтому вряд ли кто-то станет рисковать, так ещё и такой девчонкой как она.

Но яркое предвкушение быстрого полёта, холодного осеннего ветра, бьющего в лицо, раскрывается в груди подобно цветку. И девушка не меняет своего решения пойти попробоваться в команду, лишь ещё сильнее ждёт заветного момента.

Куинни шепчет немного взволнованное, но одобрительное «ладно уж» и возвращается к учебнику под тихий, счастливый смешок сестры. Библиотека снова погружается в тишину, мало у кого занятия уже закончились, только если первые и чуть постарше курсы, но они больше предпочитают проводить время в общих гостиных, весело споря и пробуя что-то новое из сладостей. Потому, когда обе сестры слышат кроткий стук закрываемой двери, почти сразу отрывают головы от учебников, ожидая, когда из-за поворота книжных полок кто-то появится.

Тина замирает, чувствуя как легкий сквозняк проходится по щиколоткам, колышет ткань брюк, и снова вспоминает чувство полёта. Будь она парнем, все было бы проще. И говорить о квиддиче она могла бы не стесняясь неодобрительных взглядов и возгласов, а уж как хотелось бы вызваться в учебной дуэли прямехонько в партнеры Броундсу, который в их потоке был одним из лучших. Тина готова была поспорить, что ей все таки удалось бы его одолеть, ведь самомнение, разросшееся в нем словно опухоль, перекрывало все ходы магии, и она, как лучшая среди девочек, вполне смогла бы одержать над ним победу. Но ей то и дело приходилось слышать и видеть упреки, адресованные именно ей слишком четко по осе координат кабинета. Будь она парнем, ничего из этого не было бы. Не было бы и застывшего в груди дыхания, когда взгляд напарывается на высокую фигуру Персиваля Грейвса, который ненадолго заостряет на ней взгляд. Будь она парнем, ничего из этого не было бы, не было бы усиленно стучащего в висках сердца, не было бы судорожного вздоха и разочарования от того, что он смотрит только поверх головы.

Он почти сразу же проходит мимо, углубляясь в ровные ряды книжных шкафов, тихо шурша на последок мантией. Она темным вихрем размывается за его широкими плечами, приманивая взгляд старшей Голдштейн. Она разочарованно опускает взгляд, а вместе с ним и плечи, когда он скрывается из ее поля зрения. Старается лишний раз не смотреть на сестру, зная, что та всё прекрасно знает. В голове тихо гудит от чужого присутствия. Тина думает о том, что пора бы наконец научиться выставлять метальные щиты, не стоит Куинни столько всего знать. Да и простые внутренние щиты на Персиваля Грейвса было бы неплохо поставить.

***

У Тины в волнении потеют ладони, когда она выходит на поле, сжимая в одной руке плотное древко метлы. Форма для занятий приятно облегает тело, и если бы не нервно-взвинченное состояние, то Голдштейн наверняка бы насладилась ощущениями того, как мягкая кожа приятно натягивается при каждом ее движении.

В ту же секунду, что она встаёт с насиженного места на лавке, хочется вернуться. Туда, где из десяти желающих попасть в команду осталась всего пара человек. И никого, из уже выходивших, пока что не пропускали.

Девушка машинально чуть дергает головой, так, будто на глаза упала непослушная прядь, но верхние волосы предусмотрительно завязаны в косички, чтобы не растрепаться и не мешать. Смеющиеся взгляды команды устремляются на неё, и повалиться сквозь землю хочется ещё сильнее. С волнением на неё, кажется, смотрит лишь один Робин, ее сокурсник, и просто хороший друг, который до последнего не хотел верить в то, что Тина придет. Да и о том, что такая идея вообще есть в ее голове, юноша узнал случайно, услышав разговор Порпентины с сестрой. Он мягко улыбается, встречая ее взгляд и пытаясь обнадёжить в том, что все будет хорошо. Это придаёт Тине уверенности, заставляет спину выпрямиться тугой дугой, так, чтоб не разогнуть, а кулаки решительно сжаться. Она снова вспоминает, что в команде из-за ушедших выпускников не хватает двух человек, и раз на лавке осталось сидеть всего ничего, то и у неё вполне может быть шанс попасть в команду.

– Порпентина Голдштейн? – она кивает гундосо-голосой профессору Мордроус, ожидая, когда та, нахохлившись над листом, поставит галочку в графе напротив ее имени. – Что ж, полетайте.

И Тина быстро вскакивает на метлу, словно только за этим сюда и пришла, чувствуя, как в кончиках пальцев покалывает электрический ток, и как в предвкушение бьется сердце. Получая ещё один одобрительный кивок, девушка буквально срывается с места, ловя лицом прохладные порывы осеннего ветра. Куинни не раз наблюдала за тем, как сестра летает, в основном после занятий, когда поле не занято тренировками, но она совершенно честно кивала и говорила, что получается отлично. А сама Тина словно переставала думать во время полёта, отбрасывая все повседневные заботы об учебе, о сестре, о чертовом старшекурснике Персивале Грейвсе. Конечно, она была младше него всего на два года, но сам факт того, что она, как последняя дура, влюбилась в старшекурсника, абсолютно выбивал из колеи. Так что Тине оставалось только садиться за учебу, насильно вчитываясь в новые заклинания, или же хватать метлу, плащ и идти на поле.

И даже нервный настрой, ставший набирать обороты в ее груди, как только она увидела команду, начал спадать. Ведь совсем не важно, возьмут ее или нет, она всё равно сможет летать как раньше, только разве что не за мячом. Но и это не проблема, потому она, легко пригнувшись к метле и сливаясь с порывами ветра, полетела быстрее. Кажется, так летают ведьмы в книгах не магов. Легко и быстро, так, что воздух свистит за ушами, а глаза слезятся от холодного ветра, что на скорости бьет в лицо.

Когда Тина, немного увлёкшись полетом, спускается на землю, то ни грамма прежнего нервоза в ней нет. Она стоит, гордо распрямив спину и чуть сжав похолодевшие от ветра пальцы, ожидая, когда команда перестанет совещаться.

Вперёд выступает высокий юноша, смахивая с глаз разметавшиеся рыжие волосы и улыбаясь. Командир, понимает Тина, чуть сильнее прежнего расправляя плечи.

– Тренировка послезавтра, сразу после полудня.

И Порпентина Голдштейн готова захлебнуться в счастье, что душит ее набежавшими слезами и радостью, сдавившей горло.

***

– Чем тебе так приглянулась метла, если ты уже научилась трансгрессировать? Странные вы, девчонки… – Робин, по совместительству загонщик мяча в команде, вопросительно поднимает брови, действительно не понимая любви Голдштейн к мётлам. Большинство сокурсниц стараются как можно чаще приводить в порядок причёски, заплетая в них цветы, а Голдштейн зачем-то рвётся в небо. Конечно, он не отметал того факта, что на Вампус попадает мало девушек, но все же Голдштейн разительно отличалась даже от той малой половины слабого пола.

– Не знаю, они просто мне нравятся. – и улыбается, пожимая острыми плечами и перескакивая с одной ступеньки на другую в счастливом танце. Подозрительно щурит бузинные глаза, поворачиваясь к юноше передом, который по-прежнему поднимается следом. – Вот почему ты выбрал квиддич?

ЖОна, смело повернувшись, вышагивает спиной вперёд, не боясь запнуться в собственных ногах, и внимательно наблюдает за потупившимся над вопросом Робином. У него все ещё влажные после тренировки волосы, а за спиной маячит плащ команды ярким красным полотном. Тина решила снять плащ, не хватало ещё раньше времени навести слухов о ее участии в команде, а вместо верхней части костюма нацепила просторный серый свитер.

– Ну, это красивый спорт и мне всегда, с самого детства, хотелось им заниматься. – парень говорит негромко, но достаточно уверенно, а когда поднимает голову, то непонятно округляет глаза, адресуя этот взгляд Тине, и она быстро, но от того очень неловко пошатываясь, перескакивает на другую ступеньку, переставая пятиться спиной. И почти сразу же утыкается носом в темный узкий галстук и застегнутую на все пуговицы рубашку.

Вполне логично, думает Тина, ведь ещё через пару тройку ступеней находится поворот. Она неловко переступает с ноги на ногу, поднимать взгляд со стыда совершенно не хочется, а скулы начинают предательски явно алеть.

– Все в порядке? – интересуются у неё, и Голдштейн, для того, кто не хотел смотреть, слишком быстро вздергивает голову вверх, проходясь взглядом по точеной линии подбородка, аккуратным губам и носу, и заканчивая такими знакомыми глазами, которые снова смотрят будто поверх неё.

Тина быстро бормочет извинения, отходя в сторону под

смеющийся взгляд Робина, которого неловкая для Тины ситуация веселит как-то слишком сильно.

– А вот ты со своей везучестью могла бы выбрать и другой вид спорта.

Тина неловко смеётся, сжимая губы в тонкую полоску, старательно возвращаясь мыслями к предстоящей через пару дней игре. Ведь если она снова начнёт думать о Персивале Грейвсе с поразительной частотой, как прежде, то все полетит к чертям.

***

Голдштейн задыхается в душной раздевалке, где уже собралась вся команда и сейчас всей небольшой толпой ждет указаний. Робин стоит позади неё, быстро кладёт ладонь на ее тонкое, обтянутое красной тканью плаща, плечо и легонько сжимает, будто чувствует сковавшее грудь волнение.

Тина – ловец. Когда это объявляют, она уверена, Робин кривит губы в улыбке. Нет, говорит сама себе Голдштейн, она не оплошает на первом же матче. Сегодняшний матч предстоял с факультетом Пакваджи, отважными сердцами и по совместительству прирожденными лекарями. Их команда не раз получала репутацию самых несдержанных правилами, они, без зазрения совести и несмотря на все запреты, умудрялись калечить как себя, так и команду соперника к концу матча. Так что, даже только это стоило переживаний. Но спокойный голос командира команды вселял уверенность в свои силы, и Тина, выходя под звуки с трибун на поле, смогла наконец спокойно вздохнуть.

Куинни в этот раз заплела ее передние пряди в два пучка, что непривычно забавно торчали на голове девушки. Она, проходясь рукой по голове, с легким недовольством это отметила, натягивая капюшон плаща на голову.

Когда на поле вынесли мячи в старом, но по молодому крепком сундучке, Голдштейн приготовились. Одна из сестёр сжала крепче в руках метлу, перемахивая через неё одной ногой, подобно своим сотоварищам по команде, высказывая готовность к игре, а вторая затаила дыхание на одной из трибун для факультета Вампуса. Куинни с самого утра била мелкая дрожь при мысли о предстоящем матче, она все никак не могла поверить, что все это случилось, что ее Тина, слишком худая и слабая, сейчас на поле почти самая низкорослая фигурка среди обеих команд, стоит готовая к матчу.

Обеих оглушает пронзительный свист, а сразу после него трибуны взрываются одобрительными криками, и игроки срываются с места.

Все мигом подлетают, отрываясь от земли, тут же занимая позиции и начиная игру.

Тина держится чуть поодаль, стараясь уследить за золотым мячиком, что неконтролируемым потоком скачет по полю, появляясь то тут, то там. Квоффл быстро перемещается по рукам охотников, которые такими же быстрыми молниями перемещаются по полю. Тина впервые теряется. Во всеобщем шуме и суете ей кажется, что вот-вот, и она свалится с метлы, что она совершенно беспомощна и помочь команде ну никак не сможет. Пока перед взглядом отчетливо не встаёт золотистый мячик, красуясь и засвечивая блестящие бока.

Метла уносит ее вперёд прямо за ним, то почти опасно близко к земле, то к зрительским трибунам, у которых Голдштейн почти не успевает тормозить, чтобы вписаться в поворот. Весь мир сужается до четкой картинки с золотым мячиком и маячащей на заднем плане фигуре ловца другой команды, но Тина по-прежнему впереди. Метла легко слушается ее, накрениваясь то вправо, то влево, но когда она снова вылетает на поле с сорванным ветром капюшоном, снитч слишком быстро подныривает под ткань, обтягивающую трибуну, и Голдштейн стопорится. Краска отчетливо выступила на ее щеках, а пара мелких прядок все же выскочили из прически. Она с разочарованием обводит взглядом поле, пытаясь выловить взглядом золотой мячик, но он, как назло, пропал.

Счёт объявляется слишком тихо, думает Тина, не могла она пропустить так много, гоняясь за снитчем меж трибун, но цифры настойчиво сверкают на табло, и Вампус проигрывает уже на пятьдесят очков.

Внутри девушку разрывает от бездействия, нельзя же так, мячик слишком маленький, чтоб ловец постоянно за ним таскался, упустить его слишком легко. Собственное бессилие бьет по ней, как загонщик бьет по мячу, отражая удар прямиком в ее сторону.

Тина думает о том, что не успевает полностью отклониться, когда перед ней возникает защитник, поднимая биту и проходясь ею вскользь по бладжеру, который по-прежнему летит прямо на неё. Она прижимается к метле настолько быстро и близко, как только может, но всем существом чувствует не сильный, но настойчивый удар в руку и то, как бладжер цепляется за слетевший капюшон, путаясь в ткани и срывая плащ с легких заклепок на плечах, а Тину с метлы.

Ей везёт, что она крепко сжимает древко, везёт, что ладони почти не влажные, и что ее не пробивает страх. Хочется только на секунду закрыть глаза, спокойно вздохнуть, но этого ей никто позволить не может. Тина замечает краем глаза, как на трибунах местами взволнованно вскакивает народ, как профессора достают из тяжелых складок одежд палочки, готовые к тому, чтобы поймать ее в воздухе.

Тина думает, что обычно в таких ситуациях игроки отпускают метлу и мешком костей летят на землю, у которой их обязательно ловит заклинание преподавателей. Их быстро уводят с поля, не намереваясь выпускать обратно, ведь кто знает, что он там мог себе повредить. Голдштейн не хочет уходить, она до скрежета сжимает зубы, чувствуя себя беспомощной. Будь у неё под ногами хоть малая твердость, она могла бы оттолкнуться и притянуть к себе метлу, запрыгивая на неё, но, кажется, никто кроме неё об этом не думает.

Со стороны слышится четкий выкрик-приказ командира команды: «прыгай».

Ей совсем этого не хочется. Слово бьет по вискам не хуже бладжера, с силой отлетающего от бит. На глазах вот-вот выступят слезы, и Тина пытается сосредоточиться на чём-то, цепляясь взглядом за светло коричневую кожу собственных сапог. Пока не чувствует что-то ещё.

Отрывая взгляд от носок сапог, Тина слишком явно чувствует чужой взгляд на себе. Он легко проходится по ее лицу, останавливаясь на глазах, ожидая, когда она его отыщет. Порпентине удаётся это почти сразу, сложно пропустить мимо спокойный взгляд из толпы взволнованных и ожидающих. Да и сам владелец этого взгляда всегда притягивал к себе, маня в свои сети. Тина мимолетно думает о том, что может быть хуже. Если бы она была не магом, то наверняка бы потом долгое время проплакала в подушку от позора и неловкости перед парнем, который нравится. Но почему-то девушка не чувствует в себе отголосков чего-то такого, вместо этого она решительно смотрит ему в глаза, стараясь передать свою немую мольбу. Аккуратно ведёт правой ногой, тянет вниз носком и качает ей, показывая, что нужно. И Грейвс, кажется, понимает.

Голдштейн замечает, как тихо его губы начинают шептать нужное заклинание, как тонкий кончик палочки показывается из-под темной мантии. И когда она точно так же аккуратно ведёт ногой, то чувствует, как воздух уплотнился, словно набитая перьями подушка, но этого должно быть достаточно.

Она снова смотрит на Персиваля, перекатывая на языке его имя как тихую молитву о том, чтобы у неё все получилось. Тянется всем телом вниз, быстро притягивая метлу за собой на легкую временную опору. Долей секунд хватает Тине, чтоб отпружинить ногами от воздуха и приземлиться прямехонько на древко метлы, крепко ухватившись за неё руками.

По виску скатывается одна единственная капля пота, а взгляд цепляется за красное пятно плаща, что лежит на земле. Кажется только сейчас Тина понимает насколько высоко она застряла, как далеко зелёная трава, и каким страшным должно было выйти падение. Она поднимает взгляд, мимолётом оглядывая профессоров, которые немного растерянно переглядываются, пожимая плечами, а после переводит взгляд на Грейвса. Он сидит на своём месте, по-прежнему спокойно смотря прямо на неё, так, что сердце заходится в ускоренном ритме, а краска проступает на скулах. А потом на его постоянно спокойном, сосредоточенном лице появляется усмешка, по-настоящему мальчишеская усмешка-улыбка, кажется, даже счастливая, и гордая тем, что все вышло. Видя ее, Тину и саму распирает от счастья, и она улыбается в ответ.

Наверняка она бы так и осталась висеть в воздухе, если бы мимо, почти у земли, не промчался ловец другой команды, а перед ним не блеснула золотая вспышка. Девушка, не думая, срывается вниз, чувствуя невероятную уверенность и привычно любимый ветер в волосах. Они, на пару с молодым парнишкой, ныряют под лесницы, петляют в балках под трибунами и вылетают на поле. Кожа костюма скрипит, когда Тина сильнее сжимает бёдра, прижимаясь к метле, чтобы хоть немного увеличить скорость полёта.

Снитч резко устремляется вверх, и Тина без сомнений летит прямо за ним, пролетая мимо охотников, что передают друг другу квоффл, пролетая кольца. Кажется, что облака вот-вот коснутся мягкими перьями ее лица, но девушка прекрасно знает, что это всего лишь обман зрения, а по правилам школы настолько высоко улетать нельзя. Значит, и мяч скоро должен будет развернуться.

Когда ветер становится яростнее и холоднее, снитч покорно складывает крылья и падает. Просто подчиняется гравитации, устремляясь на землю, но так и не достигает ее, схваченный тонкими замерзшими пальцами.

Когда она снова снижается, игра в самом разгаре, но стоит вскинуть руку с золотой вспышкой вверх, как судья громогласно объявляет счёт.

– Порпентина Голдштейн поймала снитч, счёт Вампусов становится 230, и это ничья! – трибуны все равно взрываются смехом, и даже команда рада, что спустя долгое время кто-то надрал задницы Пакваджи. Пусть и в ничью.

Тина тоже почти рада, совсем не вовремя озноб пробирает ее, и сил хватает на натянутую улыбку действительно счастливым сокомандникам, спуск на землю и поход в раздевалку.

***

Персиваль готов ругаться самыми похабными ругательствами потому, что после матча перед взглядом только и встаёт, что бузинный взгляд Порпентины Голдштейн. Ее от природы бледное как мел лицо, тонкие кисти, сжимающие грубое древко, и, кажется, совсем хилое тельце, обтянутое кожей и прочными пластинами. Но стоит ему нашептать заклинание, как она, демонстрируя выносливость и силу, кажется, такую чуждую для ее тела, подтягиваясь, прыгает на метлу. Эта картинка встаёт перед глазами каждый раз, стоит Персивалю смежить веки. Словно кто-то без его ведома там ее нарисовал в самых ярких и насыщенных цветах, что даже если захочешь, взгляд не оторвёшь.

Он слышит Уорена, что стоит рядом, и что-то говорит о защите от темных искусств, но мыслями совсем не тут. Мыслями он снова и снова добровольно натыкается на ее темный взгляд, который буквально вспарывает ему кожу, от которого просто невозможно оторваться. С тихой усмешкой думает о том, что Порпентина Голдштейн действительно ядовитая взглядом.

– Чего ты улыбаешься, Персиваль? – Уорен озабоченно трёт переносицу. – Ты то, конечно, все сдашь и даже не моргнёшь, а мне как запомнить то непомерно длинное заклинание? – На последней части друг чуть ли не взвывает, вызывая ещё более открытую улыбку у Грейвса.

Уорен всегда преувеличивал и преуменьшал там, где не надо. Ведь по своему мастерству владения магией, он был почти на одном уровне с Грейвсом, но все равно перед каждым зачётом так убивался, а после скороговоркой перед учителем выдавал сложное заклинание и всё, на удивление его же самого, получалось хорошо.

Это всегда забавляло не по годам серьезного и сосредоточенного Грейвза. Он поддел пальцем туго стянутый на шее галстук, снова вспоминая сочные ягодные глаза.

– Ловко же Голдштейн сегодня на метлу вскочила… – Уорен качает головой, дивясь воспоминаниям и как-то слишком сильно выпучивая глаза. Грейвс замечает наигранность его удивления ещё до того, как он легко смеётся и хлопает его по плечу. – Я видел, как ты прятал палочку, а потом следил за ней на поле. От меня не укрыться, Грейвс. – он заговорчески хихикает, словно не он только что был озабочен сдачей зачета.

Смотря в зеленые глаза друга, Персиваль видит в них дружескую поддержку, смешанную со смешинками, и какую-то самую малую толику понимания. Да и улыбается он со знанием дела, растягивая полные губы и одновременно смахивая разметавшиеся по лбу горчичные пряди волос. Уорен легко, словно делает так каждый день, закидывает руку на плечо другу и, со знанием дела и знанием самого Персиваля, выдаёт:

– Потом расскажешь.

А Грейвс и сам не понимает, что происходит, знает лишь то, что все-таки поделится с другом, и будет тогда совершено точно знать, что сказать. А пока, только отвечая на улыбку смешком, тянет задорное «Идиот» и посмеивается вместе с другом.

***

– Мне совершенно не удаётся его поймать… –Тина садится за библиотечный стол напротив сестры, чьи золотистые кучеряшки туго подпрыгивают вместе с поднятой головой Куинни. Она легко хихикает, и Порпентине невольно кажется, что у неё так точно никогда не выйдет. Ее смех наверняка со стороны похож на карканье полудохлой вороны, не то что легкий и задорный смех сестры.

– Вовсе нет, – Куинни со знанием дела качает головой, отвечая сразу на обе фразы сестры. – Быть может, это он не хочет быть пойманным…

Видя замешательство на лице Тины, блондинка смеётся, заражая улыбкой и сестру, которая, кажется, успокоившись, открывает пухлую тетрадь и принимается писать что-то из такой же пухлой книги.

Тине действительно не удавалось застать Грейвса нигде. Раньше это казалось более простым, она то встречала его в коридоре, то во внутреннем саду, то в библиотеке, роще, большом зале, а теперь он куда-то делся. Вместо этого ранее безразличные взгляды стали по восхищенному ободряющими, словно она не сыграла в квиддич, а стала колдуньей года. Это смущало и нервировало одновременно, а больше всего волшебницу злил тот факт, что за обилием белозубых улыбок и взглядов она совсем не видела его. Не видела темных глаз, цвета ночного неба, в которые смотреть хочется вечность, так долго, что можно провалиться и разглядеть мелкие вкрапления звёзд. Его фигуру она замечала только мельком: то это вычурно прямая спина (с идеальной осанкой Персиваля Грейвза было совсем легко отличить в толпе), или его темные волосы, переливающиеся благородным каштаном при солнечном свете.

Чертового (совсем нет) Грейвса стало невыносимо мало в ее жизни, и самое что ни на есть ужасное в этом то, что Тина ничего не могла с этим поделать. Все идеи о том, как можно остаться с ним наедине и поблагодарить, рушились на глазах, заставляя Голдштейн сжимать в отчаянии кулаки и мысленно приближаться к самому неблагоприятному из планов.

– Не думаю, что это хорошая идея… – как бы между прочим замечает Куинни, устало вздыхая, предчувствуя неприятности. – Но ты уже все решила.

Младшая Голдштейн совершенно не злится. Ей не привыкать к сестре, у которой вдохновлённость какой-то идеей чередуется с чуйкой на неприятности. Она помнит так ясно тот момент, когда ее фигурка соскользнула с метлы, повиснув в воздухе, что кончики пальцев начинает покалывать, а слезы наплывать на глаза. Конечно, Куинни знала, что падение не будет смертельным, но сам факт того, само осознание ситуации, в которую вляпалась Тина, выбивал из под ног почву.

Куинни тогда, после матча, расцеловала обессиленную сестру в обе щеки и тут же повела в общую спальню, где, посадив на постель, просто напросто обняла, так как должно это делать сёстрам. И это дало всё, все эмоции, тонкой веревкой стягивающие горло обеих сестёр, спали бессильными нитями к ногам.

Потому сейчас, видя восторженно вдохновленное лицо сестры, Куинни может только согласиться с тем, что это не самая ужасная неприятность, в которую может вляпаться Тина.

***

Весь план Тины был, мягко говоря, непродуманным. Единственное, что она точно знала, это то, что Грейвс был старостой факультета Рогатого Змея, а как известно, все старосты понедельно совершают обход замка вечером. На прошлой неделе дежурила Морис Линдерстраудж, и ее писклявые крики было слышно даже в спальнях со всеми запертыми окнами и дверьми. И по логике, вслед за факультетом Птица-Гром шёл факультет Рогатого змея, где и учился Персиваль.

Тина благоразумно, как решила она, выбрала днём для вылазки среду, и сейчас тихо шла по темному коридору, вспоминая время. Она вышла примерно за пятнадцать минут до комендантского часа, и сейчас не могла сосчитать, сколько времени она уже бродит по коридорам. Совсем не вовремя думает о том, что если она ошиблась, и эта неделя отдана на дежурства другого факультета, то у неё будут проблемы. Не маленькие. Наверняка декан назначит ей выговор, даже несмотря на то, что сама недавно восхищалась прошедшей игрой. А потом будут письма тёте, и разочарованные письма в ответ. Тина этого не хотела. При мыслях о таком исходе в груди что-то неприятно скреблось и тянуло.

Тина как раз прошла галерею картин, давно спящих, и оказалась у окон, что были распахнуты, пропуская ночную прохладу в коридор, и тогда же она услышала шаги. Тихие, не от того, что человек крался, а просто из-за особенности походки, но от того не менее четкие, они звоном отражались в ее голове. Быть может, это вовсе не Грейвс, а вообще учитель, и ее поведут к директору прямо сейчас, не выясняя обстоятельств. Ладони похолодели, Тина сделала пару шагов вперёд, отходя от окна и скрываясь в тени у поворота.