Текст книги "Становление на крыло (СИ)"

Автор книги: Svir

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Я мигом! – воскликнул Влад, не веря собственному счастью, и бросился к ручью. Впервые пожалел, что человеческое тело в тереме почивает. Сейчас перекинуться бы! В ладони воды много больше войдет, нежели в птичий клюв, однако делать нечего.

Носился Влад до самого заката от распростертого на земле Кощея до ручья и обратно. Усталость ощутил, лишь когда тот приподнялся на локте.

– Довольно, – произнес Кощей, и у Влада тотчас кончились все силы, словно не воду носил, а питал того собственной душой. Ноги подогнулись, но он вовремя взмахнул крыльями, удерживая равновесие.

– Устал? – поинтересовался Кощей равнодушно.

– Нет, – хрипло прокаркал Влад. Казалось, немощь, сковавшая недавно человеческое тело, переселилась и в птичье.

– Тогда перебирайся на плечо и пойдем. Охота мне посмотреть, какие гадости ты устроил, – велел Кощей, и Влад не решился перечить. Крылья не подвели, но голова закружилась. Когтями в плечо слишком сильно вцепился, боясь упасть, и, похоже, пропорол вместе с одеждой и кожу. Кощей лишь фыркнул на это.

До того момента, пока Влад не увидел, что сталось с Настасьей, он и подумать не мог, будто человек способен так смердеть. Вмиг отвратный запах испражнений забил нос. Обрубок меча по-прежнему торчал из ее живота, вокруг натекла зловонная темная кровь, казавшаяся черной. Влада с плеча словно невиданная сила сняла и под куст бросила.

– Давно на свете живу, а ни разу не видел, чтобы вороны блевали от вида падали, – заметил Кощей.

– Послушай!.. – взмолился Влад.

– Уже наслушался тебя вдосталь, – бросил ему Кощей и обратился к лесу: – Покуражился я здесь, прими же молодые кости и не держи зла.

Как только договорил, разверзлась под Настасьей земля и приняла тело да впитала кровь. Владу почудилось, будто повис в воздухе звериный вой, но тотчас стихло все. Прямо перед Кощеем закружился небольшой вихрь, положил траву, а пыль поднял. Не прошло трех ударов сердца – и очутился на поляне старичок, волосами заросший, в наряде из веток и листвы.

– Щедрый подарок – молодая баба, уд узнавшая, да еще и срок не доходившая. Чего нужно-надобно? – спросил он скрипучим голосом.

Кощей качнул головой в сторону Влада и приказал:

– Этого привечай, не давай в обиду ни человеку, ни птице, ни зверю.

– Чтобы в моем лесу да на птицу вещую и оборотня сильного кто позарился? – старичок аж руками всплеснул. – Обижаешь, Кощей! Мне уходить отсюда не хочется, места больно славные, а уж если сам ты за мальчишку дурного вступаешься, то… – видимо, слова у него кончились, он лишь сильнее заплескал руками и замотал косматой головой.

– Хорошо. С этим выяснили, – произнес Кощей. – Убийцу отпустил?

– Обижаешь, – вздохнул старичок. – Не люблю тех, кто руку на слабого поднимает. Ворог твой, почитай, третий круг уже по тайным тропам наворачивает.

– Третий? – усмехнулся Кощей и протянул руку. – Самое время.

Влад взмахнул крыльями, прыгнул в воздух, аккуратно уселся на плечо Кощея и с трудом отогнал желание спрятать голову под крыло.

Старичок усмехнулся:

– Что, паря, стыдно?

– Очень, дедушка, – признался Влад со всей искренностью, на какую только был способен.

– Годков тебе сколько, птенчик?

– Когда осень в зиму ступит, восемнадцать исполнится, – лгать Влад не решился, да наверняка и не смог бы: не в птичьем обличии.

– Угу-угу, – покивал старичок. – А силу впервые давно ли почувствовал?

Влад вздохнул и признался:

– Шестнадцати еще не исполнилось.

Старичок снова покивал и крякнул уважительно, а потом прямо глянул на Кощея:

– А ты, значит, не уследил. Думал ждать до егошнего совершеннолетия. Эх, заигрался ты с людьми, а свое проворонил…

Влад вздрогнул – от Кощея будто повеяло зимней стужей. Тот оскалился, мотнул головой, опасно сощурился и рявкнул, впервые возвысив голос:

– Сгинь с глаз моих, Леший!

Закружилась столбом пыль, скрыла старичка, а затем обернулась слабым вихрем, развеявшимся почти сразу.

– Теперь с тобой.

Влад вздохнул, но не удержался и спросил:

– Почему за меня слово замолвил? Я думал, ты знать меня не знаешь и видеть не хочешь.

– Возможно, и не захочу впредь, – сказал Кощей. – Меньше языком молоть и клювом щелкать требовалось.

– Но я же правду сказал! – с горечью в голосе выкрикнул Влад.

Кощей его за лапу ухватил, с плеча сдернул, сжал в руках, притиснув крылья к телу, – не вырваться, не дернуться, не вздохнуть глубже разрешенного, – заглянул пристально в глаза, и Влад понял, что и отвернуться не в силах. Взгляд Кощея снова горел синим огнем.

– Я живу на свете значительно дольше тебя, – вкрадчиво произнес Кощей. – Познал и горе, и науки великие, полмира прошел, остальной пролетел или проплыл. Ты в сравнении со мной даже не птенец, едва вылупившийся, а яйцо. Все еще считаешь, будто я людской природы не разумею?

– Не разумеешь… – прохрипел Влад. Еще мгновение назад он боялся, а теперь нет. Сердце перестало разрывать грудную клетку, а в голове возникла мысль, окончательно примирившая с действительностью: все равно идти ему отсюда некуда и не к кому.

Кощей посмотрел на него еще некоторое время для острастки и громко расхохотался.

– Шею бы тебе свернуть! – сказал он уже не таким ледяным тоном, как раньше, и Влад понял, что гроза так и не разразилась над ним в этот раз. – Да разве ж я, если бы захотел, не избрал бы в жены кого получше?

Влад промолчал.

– Нельзя мне было уходить из Киева, а князь творил ради этого все возможное, – пояснил Кощей. – Оттого и выбрал я девку гулящую: Дмитрий мне за то сапоги языком вылизывал бы, а смотря на него, поднялось бы за меня все купечество. Мне ж Годиныч этот не ровня ни разу, я б его в путах на княжий двор привез и заставил князя устроить суд над ним, а затем и самого ответ держать. Мне даже соитие сие на руку было, поскольку понесла бы Настасья мальчонку и радовалась бы до смерти, что я его принял, зная точно, кто отец. Разумеется, сама бы она правду в тайне держала, а заодно всем киевским клушам рты позатыкала на предмет моей несостоятельности. И только ты, птица вещая, злокозненная, ревнивая, все разрушил. Знал бы, будто столько гадости от тебя пойдет, не собирал бы ту чашу и не охранял бы самого все это время! Уморил бы тебя князь со своими волхвами, и поделом! – Размахнулся Кощей и швырнул Влада о землю, да только та приняла его мягко, словно перина, – даже камень, попавшийся под крыло, не покалечил.

– Я не отрицаю своей вины! – закричал Влад. – Не мог я иначе!

– Пророческий дар у мальчишки, выросшего в Киеве? – Кощей снова рассмеялся, только на этот раз зло. – Да в жизни не поверю!

– Так я и не киевлянин же! – воскликнул Влад. Ему оставалось радоваться лишь тому, что птицы не умеют плакать. Перед глазами так и вставало зареванное лицо Настасьи. Собственной слабины Влад не вынес бы уж точно.

– Неважно, – отмахнулся от него Кощей. – Может, и хотел ты как лучше, но защиту мою против меня же обратил, а планы порушил. Правда, потом помог, но вот за это я тебя и не трону. Не попадайся на глаза больше – не помилую! – Развернулся он, вскочил на коня, так дал ему шенкелей, что вороной аж присел, а затем прыгнул вперед да почти сразу же исчез из виду.

Влад сам не понял, как в небо сорвался. Он летел быстрее стрелы и видел многое. Видел, как настиг Кощей Ивана Годиныча и в короткой схватке отсек тому голову. Видел пожар в Киеве – то горели ладьи с металлическими боками, не под парусами по морю-океану ходившие. Видел дружинников княжеских, ломавших двери в Кощеев терем. Долетел Влад до оконца в свои покои, а ставни не просто закрыты – заколочены, и в доски натыканы острые гвозди.

«Вот и возмездие, – решил было он, – теперь мне не только к Кощею не приблизиться, но и не стать больше человеком».

Собрался уже обратно в лес лететь (нехорошо птицам в городе, за ради лишь развлечения всякий может бросить камень или стрелой убить), как отворилось соседнее оконце. Нянька в него высунулась, помахала красным платком. Влад влетел в терем, не задумавшись ни о силке птичьем, ни о том, откуда нянька прознала о его личине, кинулся к своему человеческому телу. Тотчас растворился ворон в воздухе, а сам Влад глаза открыл.

Нянька присела рядом, помогла голову поднять и чашу к губам поднесла.

– Зря ты во плоти не перекидываешься, – прошамкала она едва слышно, только по губам слова разобрать и вышло. – Умеешь же.

Влад качнул головой.

– Умеешь, – настаивала нянька, – но ленишься. Лучше подумай о том, что, если бы я не впустила, мыкался бы птицей три дня, а потом тело бы твое бездушное умерло, а после погребения – и ты сам.

Влад вздрогнул.

– Откуда тебе знать, нянюшка?

Та лишь фыркнула.

– А кто тебя растил, от колдовских взглядов волхвов княжеских прикрывал, как думаешь? Я из-за тебя только и живу в Киеве вот уж скоро полвека.

– Но мне и восемнадцати нет… – возразил Влад.

– Как будто это что-то меняет, – проворчала нянька. – Ты пей, пей. Питье терпкое, на травах настоянное, силы вернет, потраву из крови выгонит. А что до полвека, то нашелся один… Вещий. В избушку ко мне явился и сказал: «Пройдет тридцать лет и три года, отдам сына третьего, младшего, киевскому князю. Ему щитом быть тому, кто Русь-матушку от скверны византийской сохранит. Даже если придет та на Русь, все равно наша брать будет: сами ее исказим, а не наоборот, как ворогами задумано. Так вот ты его и храни, пока в силу не вступит».

Влад чуть питьем не подавился.

– Олегом его звали. Слышал, поди?

– Еще бы не слышать, – прошептал он и все же закашлялся. Припомнилось тут, как он с Кощеем повздорил, и стало на душе горько.

– Чего побледнел, соколик? – фыркнула нянька.

– Какой я тебе, нянюшка, соколик? Сама же видела: птица черная, злокозненная, – проговорил Влад.

– Кто ж тебе сказал чушь такую?

– Тот, кого я невзначай обидел.

– Как рассорились, так и помиритесь, – сказала нянька уверенно и рукой махнула. – Ты спи лучше и запомни крепко: летать тебе теперь только во плоти можно, чтобы по желанию в человека оборачиваться, иначе беды не миновать: сам погибнешь и всех, кто тебе дорог, сгубишь следом. Не я же ставни затворила и заколотила, сам понимаешь. Волхв княжий приходил, почувствовал что-то, змей подколодный.

– Не умею, нянюшка.

– Зато знаешь, – с еще большей убежденностью ответила нянька и положила костлявую руку ему на грудь напротив сердца. – Вот здесь ведаешь.

Хотел Влад возразить, да не успел: глаза сами закрылись, и сон завладел им без остатка.

Долго болел Влад, да тело молодое и отвары нянькины поставили его на ноги. Через месяц снова стал брать меч в руки, еще через два – одерживал верх против трех поединщиков. Глядя на это, князь опять разговор о вступлении в дружину завел, но Влад на этот раз не говорил ни «да», ни «нет», твердо решив уйти из Киева, дождавшись праздника совершеннолетия. Только перекидываться во плоти у него так и не получалось.

– Птицей призрачной сколь угодно по чужим снам летай, а в Явь не лезь! – каждый раз напутствовала его нянька. – Призрачное тело тебе вовсе не для этого мира дадено.

Со снами тоже не все хорошо было. Князь и в грезах ночных власть свою укрепить мечтал, хотел стать таким же, как император византийский, строил коварные планы по ослаблению больно вольнодумных бояр да вел расчеты по прихвату денег у купцов зажиточных. Бояре больше о собственной мошне пеклись, до самого Киева не было им никаких дел. К волхвам Влад лезть опасался. Кощей же его словно отшвыривал от себя: стоило Владу, находясь во сне, о нем лишь подумать, просыпался тотчас с больной головой и сосущей пустотой в груди.

С оборотничеством не выходило у Влада вообще ничего. Сколько раз нянька над ним потешалась, заставая, как он кувыркался через голову.

– Ты ж не волк, а птица! – повторяла постоянно. – Сказки вспомни: ударился сокол оземь…

– И набил шишку, – с этими словами Влад поднимал со лба челку и показывал темный синяк. Нянька тотчас кидалась замазывать кровоподтек чем-нибудь жирным, темно-зеленым и пахучим.

– Глупый, – упрекала после. – Он же из птичьего обличия в человеческое оземь кидался, а не чтобы перьями обрасти.

Прошло так несколько месяцев. Жаркое лето сменилось золотой осенью, затем зарядили дожди, с каждым разом становившиеся все холоднее. Листья с деревьев облетели, превратив голые веточки в переплетения черных нитей паутины чудовищного паука. Небо заволокло тучами, через них едва-едва просвечивал солнечный диск. Ночи становились все длиннее. В день Владова совершеннолетия выпал первый снег, а мороз сковал землю.

– Вот ведь угораздило родиться в предзимье, когда все живое умирает и засыпает, к холодам готовясь, – ворчал князь, в шубу соболью наряжаясь. Он мог бы закатить пир да тем и ограничиться, однако традиции соблюдал: то ли по собственному почину, то ли отец Влада наказал провести ритуал по всем правилам, наверняка припугнув чем-то.

– Чужак, – вторил князю дородный боярин с бородой-лопатой. – У нас по большому счету все весной нарождаются, а этот – в глухой час Кощеев.

Не то чтобы Влад нарочно подслушивал эти разговоры, просто так выходило. То ли случайно, то ли волхв какую порчу навел. Наверное, раньше, год или более назад, Влад расстроился бы, постарался бы выслужиться, хоть как-нибудь стать «своим»; может, даже пошел бы в дружину. Ведь не врагом для него был князь, да и бояре – тоже. Дружинники старые, много битв прошедшие, ратному делу обучали, волхв младший – грамоте и счету, еще и о давних временах рассказывал. Не считал Влад их чужими для себя, а они его – да, и с каждым годом все явнее. Только слишком многое стряслось с ним в последнее время. С тех пор как разругался Влад с Кощеем, поселилась под сердцем у него глухая тоска. Все опостылело, словно проклял кто (возможно, действительно проклял).

– Совсем бледным ты стал, соколик мой, – поговаривала нянька, помогая в тулуп обрядиться, – а глаза горят. Не появилось ли зазнобы сердечной? Ты смотри, после ритуала князь обязан просьбу выполнить, какой бы та ни была.

– Не появилась, – отвечал Влад. – А просить я свободы стану. Мне лишь тебя оставлять жаль.

– А ты за меня не пужайся, – отмахнулась нянька. – Меня избушка заждалась, да и собственных дел накопилось…

Племянница княжеская, Забава, задержала Влада уже в дверях. Обрядилась девица в красный сарафан, на голове пристроила кокошник, самоцветами украшенный, на шею навесила несколько жемчужных нитей, а серьги в ушах из каменьев и бисера спускались, задевая плечи.

– Какая ты сегодня красивая, – обронил Влад не лести ради, а потому, что была Забава чудо как хороша сейчас.

– Для тебя старалась.

Влад удивленно поднял брови. Он последние полгода ее и не замечал: сначала болел, а затем совсем не до кого сделалось. А вот в детстве они несколько раз играли вместе. Еще Забава любила смотреть на то, как он мечом махал против нескольких дружинников и через заборы да колоды на коне перемахивал.

– Чем же я заслужил такое внимание?

Забава покраснела слегка, затем ухватила его за рукав и потянула в темный угол.

– Ты, когда ритуал пройдешь, проси у князя мою руку.

Влад на мгновение лишился дара речи.

– Так-то он ни за что меня не отдаст, – заверила Забава, – но отказать при богах не посмеет. А я за тебя пойду, не сомневайся даже, – добавила она и обольстительно улыбнулась. – А как свадьбу справим, станешь ты не просто дружинником – богатырем сделаешься, а то и боярином.

– Я намеревался просить у князя свободы, – возразил Влад.

– Зачем просить того, что и так будет? – удивилась Забава. – Ты ж дитя залога. Сызмальства в Киеве жил, приемным сыном князя считался, но вот сегодня срок твой вышел, теперь и о себе подумать не зазорно: как жить, свое гнездо вить.

– А если я не желаю оставаться в Киеве? – спросил Влад.

– Как это?! – воскликнула Забава и всплеснула руками. – Ты ж все и всех здесь знаешь. Мы, почитай, тебя вырастили. Да кому ты на чужбине нужен?

Ничего не ответил Влад, только осторожно разжал вцепившиеся ему в рукав пальцы.

– Ты смотри, – не унималась Забава, – не просто так говаривают: хорошо там, где нас нет. Может, и влекут тебя странствия, да то лишь кажется! Здесь ты вырос, значит, здесь и останешься! Все люди так живут, и ты…

Влад повернулся к двери и вышел вон. Говорить «нет» он не решился: не привык отказывать девицам, да и не хотелось обижать Забаву. Если все пойдет по задуманному, то сюда он уже не вернется. Как отпустит его князь, обратного хода не будет, а потому под старым дубом приготовила нянька Владу узелок. Единственное, о чем он жалел, – коня взять не выйдет. С другой стороны, в лесу да по зиме с ним ведь одна морока.

На поляне горел большой костер. В черное непроницаемое небо летели оранжевые искры и тухли. Казалось, не небо то вовсе, а вода колдовская; мир же перевернулся, и ходят люди вверх ногами, а сами – утопленники. Влад аж головой замотал: слишком уж явно представилось. Не к добру перед взором богов подобные мысли.

Вышел он к костру, тулуп скинул, оглядел застывший вокруг люд. Князь и бояре, само собой, стояли поближе к огню. Хоть уже и вконец упарились в своих шубах, раскраснелись, будто раки в кипятке, а отойти или раздеться не решались: стремились на виду у богов быть и боялись достоинство свое уронить. За ними толклись купцы, позади – горожане зажиточные и прочие. Чуть ли не все мужики Киева собрались, за городской стеной остались лишь бабы, девки, дети, старики да дозорные.

От Влада многого не требовалось: поклониться четырем сторонам света, подойти к костру как можно ближе. Волхв камлал бы с минуту, голосами птичьими и звериными покричал, затем ждать принялись бы: тот зверь или птица, которая из лесу голос подаст или покажется, и будет взрослым тайным именем. С этих пор Влада посчитают родившимся для взрослой жизни и боги, и люди, и станет он наконец-то свободным и самому себе хозяином.

– Остановись! – голос главного волхва, Златоуста, прогремел, когда до первых языков пламени оставалось не более трех шагов. Влад застыл не столько из почтения, сколько от неожиданности: не бывало раньше такого, чтобы ритуал прерывали.

Народ зароптал. Волхв подошел к Владу, за плечо его ухватил и от костра отбросил.

– Не нужно ему ни тайное имя, ни благословение наших богов, ни слово княжеское. Не просто так собачий вой по всему городу идет уж третий день, а вороны облепили все маковки. Давно заприметил я колдуна злого, в Киеве промышляющего. Из-за него мор средь курей пошел, а у коров молоко скисло прямо в вымени. Только не думал я, будто ворог притаился в княжьем тереме, – и глянул так, что Влад отступил еще на шаг. Не было у Златоуста больше глаз человеческих, из них смотрела на Влада гладь колдовского озера, очень похожая на то, что заволокло небо, а в глубине мертвенно-болотные огни мерцали и заманивали.

– И то верно, зачем чужаку благословение наших богов? – сказал кто-то, и наваждение тотчас развеялось. Увидел Влад напротив себя страшного всклокоченного мужика, а вовсе не потустороннее чудище, дышать сразу стало легче, да и оторопь пропала. – У него наверняка свои имеются.

– Чужак, прости хосподя Иисуся, – прибавил еще кто-то и сплюнул, на него тотчас зашикали, кто-то развернулся и дал в глаз охальнику, посмевшему оскорблять богов родных обращением к чужому византийскому, но ни Владу, ни волхву не было до возникшей в задних рядах драки никакого дела.

– Ничего дурного я не творил, – ответил Влад.

– Но силу колдовскую отрицать ведь не станешь.

Имелся в том вопросе немалый подвох, Влад не сомневался. Скажи он: «Буду отрицать», Златоуст найдет способ заставить его проявить себя, а там быстро на неправде поймает и вмиг припомнит все злодейства, произошедшие в Киеве за восемнадцать лет. Затем в голове всплыли слова Кощея, и Влад произнес:

– Если и есть во мне сила, то с волховской она не связана, не колдун я.

– Зато оборотень, – волхв насупился, широкие кустистые брови сошлись на переносице, и от его фигуры повеяло стылым холодом, словно из могилы, хотя стоял он по-прежнему напротив костра.

Влад внезапно осознал, что хоть и лишил его Кощей своей защиты, но в лесу он под охраной Лешего. Ничего не сделает ему волхв.

– Ни разу, Златоуст, не ловил ты меня за руку, – ответил Влад с обычно несвойственной ему дерзостью. – Так и не наговаривай!

– Назови мне имя твое истинное! Чародеи его при рождении получают и забыть не могут!

Словно прозвенело в воздухе, ледяной ветер продрал до костей, тонкая рубаха на груди заиндевела, но на том все и кончилось. Не было такого, как с Кощеем в детстве: не только выпаливать не подумав, но и желания не возникло сказать заветное имя.

– Раз промолчал, то ошибся ты, Златоуст. Нет у него тайного имени и не было никогда, – произнес князь. – Оставь мальчишку в покое, а ты, Влад, не держи на нас зла. Ты ж мне, почитай, приемный сын.

– Ошибаешься, князь.

Не случалось раньше такого, чтобы Златоуст князю перечил. По толпе снова ропот прошел.

– То означает – вошел ворог чужеземный в полную силу. У них не как у нас: не с божественного благословения дар исходит, а потому что время проявиться ему наступает, начало берет он от черной душевной сути.

Влад вздрогнул от ярости.

– Ты, волхв, наверняка можешь меня одним взглядом в бараний рог скрутить, – проговорил он гневно, – да только оскорблять себя я не позволю никому!

– Ты никак хочешь силами помериться? – прищурился Златоуст. Похоже, того он и добивался.

– Незачем мне с тобой мериться, – ответил Влад. – Но имя свое доброе отстоять мне теперь необходимо, так ведь?

– Так, – кивнул волхв, и на губах у него заиграла тонкая самодовольная улыбка, будто хотел он именно этих слов, строил словесные козни, сплетал западню, а Влад и вступил в нее обеими ногами.

– Тогда назначай испытание, Златоуст. Коли пройду, все твои оговоры мороком рассеются и больше не станешь ты заступать мне дорогу и козней строить, иначе твои же боги тебя и покарают.

Улыбка у волхва растянулась еще шире.

– Ну смотри… – прошипел он Владу и закричал громогласно: – Слышал ли ты, народ честной, принимаешь ли сии условия?

Раздался одобрительный гул – потешиться люд в Киеве всегда был не прочь. Златоуст поклонился князю.

– Согласен ли ты, отец родной?

– Согласен, – откликнулся тот.

– В таком случае, Влад, сын Олега, держи ответ перед самими богами, – бросил волхв и отошел в сторону. – Ступай.

«Как все же интересно судьба складывается, – подумал Влад, – только недавно думал ведь о сгорании».

– Видать, суждено ворону стать фениксом, – молвил он тихо. Страха Влад не испытывал. Пожалуй, скорее облегчение: за эти полгода так себя измучил, что погибель прельщала отдыхом. А еще он пообещал себе: если все же выживет, то отправится искать Кощея, пусть даже в Хрустальный дворец за реку Смородину в Тридевятое царство, кинется ему в ноги, и пусть либо простит окончательно, либо отсечет голову.

Пламя жглось, пока вплотную к костру подходил, потом перестало, только слишком уж ярко сделалось вокруг. Прошел Влад от силы пару шагов и вышел с противоположной стороны костра – прямо в черные стволы голых деревьев уперся взглядом. Одежда на нем сгорела, а сам он оказался полностью невредимым. Обернулся он кругом, различил сквозь языки пламени испуганное лицо волхва, но не спешил радоваться: уж больно мертвенный взгляд был у Златоуста, и без того тонкие губы сжались в ниточку.

Младший волхв обежал костер по дуге и накинул Владу на плечи волчью шубу длиной до земли.

– Наготу прикрыть да согреться, – сказал неожиданно хрипло и зло.

– Иди сюда теперь, – позвал Златоуст мертвенным голосом.

Влад подвоха не заметил, обогнул костер и только тогда понял ошибку, когда волхв снова улыбнулся.

– Дурак, – усмехнулся тот. – Остался бы там, где стоял, – пламя тебя защитило бы, а теперь не взыщи.

– Я же доказал! – голос неожиданно сорвался.

– То, что зла не приносил, – да, – согласился волхв. – И я тебе ничего плохого не сделаю. Только ведь, будь ты человеком обычным, сожгло бы тебя пламя, во плоти объяснялся бы с богами. Потому силу в себе ты доказал тоже.

Влад вскинул подбородок повыше, он почему-то очень мерз в шубе, хоть и по-прежнему стоял возле костра.

– А силу скрывать – смертное преступление, – продолжал волхв, – перед князем!

Тотчас после этих слов вышли вперед дружинники, натянули луки, наложили стрелы на тетивы.

– Прощай, Влад-Ворон, – прошептал Златоуст и отошел подальше.

«От стали лесу не защитить, птицей от каленой стрелы не скрыться, – подумал Влад, пропустив меж ушей обращение. Сам он истинного имени волхву не называл, а догадка силы не имеет. – Значит, судьба такова».

Он не стал закрывать глаза – посчитал это трусостью. Отблески огня плясали на стальных наконечниках и отчего-то казались зеленоватыми, словно болотные огоньки. Князь уже руку поднял, как только опустит – сорвется с луков смерть. Пятеро лучников еще способны промазать, но двадцать – никогда. Да даже если случится невозможное и Влад будет лишь ранен, все равно не уйдет – добьют.

Внезапно возникло какое-то шевеление в задних рядах. Мужики загомонили и бросились врассыпную. На поляну вынесся гнедой конь с мальчишкой на спине.

– Беда! – орал он тонким срывающимся голосом.

Князь, на это глядя, руку опустил, но никто не выстрелил: всадник маячил точно между Владом и лучниками.

– Княжий терем горит! – продолжал орать мальчишка, не дождавшись дозволения слова молвить и даже не обращаясь к князю уважительно, как предписано правилами. Конь под ним ходил кругами, змеил шею и козлил. По всему выходило, стряслось действительно что-то доселе невиданное, а то и неслыханное. – Как ушли все, налетел на нас Кощей Бессмертный! Терем подпалил, челядинцев разогнал! Княгиня в одной рубашке на улицу выскочила! А Забаву, как улетал, он с собой прихватил!

– К-как улетал? – похоже, у князя от потрясения что-то сделалось с головой, поскольку в первую очередь волновало его именно это.

– У него!.. – прокричал мальчишка, но осекся и закашлялся. – Конь у него волшебный, летать обучен, вот, – добавил уже тихо, осипшим голосом.

– А Киев? С городом чего?.. – загомонили мужики (видимо, от услышанного тоже напрочь забыли спросить у князя дозволения слово молвить).

– Кощей прилетал только к князю на двор, – сказал мальчишка и решил ввернуть мудреное чужеземное слово. У него это даже вышло, только слегка перековерканно: – Циля…направ…ленно.

Еще сильнее загомонили мужики. Многие помнили, как горели ладьи Кощеевы, да и давно жил он промеж киевлян, не в одном боярском семействе присматривались к богатому чужеземцу, закрывая глаза на любые слухи о нем и считая, будто чародейство – благо, если в помощь для своего рода. Ясно стало: все считают произошедшее местью и кровной враждой, а последнюю на Руси уважали и правомерность ее признавали. Случалось, выходили друг против друга поединщики и решали обиды между собой. Иной раз настолько сильно и храбро сражались, что забывали в сечи всякую вражду и братались за чаркой пряного хмельного меда. Да только супротив Кощея князь никогда не вышел бы, его б богатырь чужеземный на одну ладонь положил, второй прихлопнул – и мокрого места не осталось бы. Потому поступил Кощей даже по-благородному: князь ему ущерб нанес, а он князю терем подпалил. Не просто так повернул худой славы Иван Годиныч на двор к купцу Дмитрию, а Кощей взамен сгинувшей Настасьи выкрал княжескую племянницу Забаву.

– Все правильно, – донеслось до Влада. – Квиты.

И хоть неясно, кто сказал эти слова, все с ними согласились, даже лучники, которые давно опустили луки и вертели головами по сторонам.

Князь нахмурился. С одной стороны, тяжкой обиды он простить не мог (того гляди, сами горожане уважать перестанут и взбунтуются, кому нужен предводитель, стерпевший подобное?), а с другой – дружина воевать Кощея точно откажется. В дружину шли по доброй воле, постоять за землю русскую. Заморским наемникам византийским и варягам приказать можно все что заблагорассудится, а эти враз на несправедливый приказ ответят дланью богатырской в глаз или по уху.

Протолкался к князю волхв Златоуст, поклонился и принялся быстро-быстро нашептывать. Время от времени бросал он в сторону Влада нечитаемые взгляды. Скрыться в лесу тот не мог по-прежнему: странное оцепенение сковало все тело, руки и ноги не двигались, и даже волчью шубу скинуть не выходило.

Уж народ расходиться стал. Бояре, чьи дома близ княжьего терема стояли, – в первых рядах побежали. Киев хоть и каменный по большей части, а как займется – тушить мороки не оберешься. К тому моменту, как остались на поляне только князь, волхвы и лучники, Влад совсем закоченел и мечтал лишь о том, чтобы все побыстрее закончилось.

– Хочешь жить? – обратился к нему князь.

Жаль, даже плечом двинуть не получилось, зато лицо застыло совершенно и выглядело отрешенным и спокойным.

– В цепях не стану, – глухо произнес Влад. – И в дружину не пойду.

– И дурак, коль не пойдешь, – ответил князь и сплюнул себе под ноги. – Хотя… тебе нынче веры нет, не нужен мне колдун скрытный, в любую минуту предать готовый. Пригрел на груди змея подколодного! Вырастил как сына названного! Мой хлеб ел, а теперь отплачивает неблагодарностью черной!

– Не смей попрекать меня куском хлеба, князь! Не просил я брать себя в заложники! – сейчас, в шаге от смерти, Влад не собирался сдерживаться. – И становиться тебе сыном названным – тем паче! У меня свой отец имеется, – от гнева, растекшегося в груди, даже согреться удалось немного. Жаль, двинуться он не мог по-прежнему. Шуба словно к плечам приросла и пустила корни в землю.

– Ах ты… – прошипел князь, готовый наконец отдать приказ лучникам и покончить со всем разом, однако Златоуст положил руку ему на плечо.

Влад видел, как сжались тонкие длинные пальцы волхва и тотчас переменился в лице князь, побледнев и скривившись, будто от боли, но заговорил Златоуст более чем вежливо:

– Не ярись, княже, позволь поговорить с пленником слуге твоему верному.

– Дозволяю, – ответил князь и судорожно втянул ртом морозный воздух.

– Ни к чему крики и ругань не приведут. Вижу, у каждого из вас правда своя и каждый за нее стоять станет, – заговорил Златоуст вроде бы спокойно, но от потаенной силы, плескавшейся в голосе, выше взвился огонь костра, а деревья, уже к зимней поре приготовившиеся и заснувшие, пробудились и зашевелили ветвями, хотя никакого ветра не было. – Ты, князь, взял в терем мальчонку чужого рода, поил его, кормил, отдал лучшим людям в обучение и считал, будто за то должен он тебе добром отплатить. Видят боги, окажись Влад, сын Олегов, сиротой безродным, так и случилось бы. Однако ж не прост он, кровь в жилах у него особая, да еще и чародей-оборотень. Кабы вовремя заметил в нем чародейский дар – к себе взял бы, но, похоже, хмарь темная завелась в тереме, она мальчонку и скрыла. Не быть Владу добрым дружинником; верит он, будто забрали его от отца и матери да растили словно волчонка на цепи.