Текст книги "Бракованные"

Автор книги: Стася

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

На ощупь он проходит по коридору и, наконец, оказывается у цели.

Свет фонарей просачивается на кухню через слегка замутненное окно. Небо красиво-сине-фиолетовое сегодня ночью. Он еле различает силуэт Пэйдж, сидящей на полу под окном, обняв свои колени и притянув их к себе. Она замечает его и неуверенно, кротко кивает головой, в знак приветствия. Чтобы сгладить неловкость их уединения в ночной тиши он шепчет:

– Тоже не спится?

Она изо всех сил старается быть беспечной:

– Ага. Бывает, порой.

Он наливает в кружку воду и присаживается рядом с ней. Пэйдж смущённо прибавляет:

– Спасибо ещё раз, что выручил. Не знаю, что мне для тебя сделать.

Этан искренне удивлен:

– Да перестань! Я сделал так, как считал должным. Не мог позволить, чтобы тебя забрали…

Подул ветер, и штора слегка качнулась. В темноте Этану всегда кажется, что его мысли становятся слышны. Если это так, то Пэйдж ничего не услышит, потому что сейчас в его голове гулял тот же самый теплый, ленивый ветер. По-летнему приятный ветерок.

Пэйдж смотрит куда-то вдаль. Она чуть более расслаблена, чем в начале их разговора, её речь теперь звучит более непринужденно:

– В изоляцию просто не особо хочется. Я там ни разу не была ещё, но и пробовать не собираюсь. Моя жизнь и так слишком коротка, так пусть позволят мне прожить её на воле. Так, как я этого хочу.

Этан понимающе кивает. Чтобы поддержать беседу он чуть тише, чем обычно говорит:

– Мои родители в изоляции.

Пэйдж слегка шокирована:

– Прости, но… Судя по твоему возрасту… – Она закусывает губу. – Разве они ещё живы?

Этан смущен. Он поправляется:

– Да, да, конечно же, я хотел сказать: «Были в изоляции». Просто…

Он так и замолчал, не находя себе оправдания. Пэйдж пытается вытащить его из этой трясины:

– Я поняла. Извини, не стоило мне этого говорить. – Она, наконец, меняет тему и Этан может вздохнуть с облегчением – Я думаю, что нашим поступком мы бросили вызов системе в целом.

Этан усмехается:

– Я бы так не сказал. Тогда мы должны были бы обратить на это внимание, а не скрыться, надеясь на то, что тела испарятся. – При слове «тела», он вспомнил разбитого Мэттью, съедающего себя самоанализом, и спросил – Так ты чувствуешь вину? За то, что мы сделали?

Пэйдж не сразу ответила, что пришлось ему по душе. Было заметно, что она действительно покопалась в себе, прежде чем твердо произнести:

– Жаль, но нисколько. А ты?

Этан покачал головой:

– Тоже.

Пару минут они просто сидели молча, вероятно, рассуждая о себе как об убийцах. Потом Пэйдж спросила:

– Этан, ты хотел бы всё изменить? Если б твои силы были безграничны, чтобы ты сделал?

Впервые её голос звучал так проникновенно-искренне, как на исповеди. Поэтому он не задумываясь, с жаром, начал рассказывать, будто всю жизнь ждал, когда его спросят:

– О, да. Я бы всё поменял. Я бы искоренил понятие «бракованный». Я бы привлек кого надо, к созданию лечения. Я бы стёр чистильщиков и изоляцию с лица Земли. Только представь: Мы бы жили вдвое, нет, втрое дольше, не опасаясь, за свою свободу. Заводили бы семьи, работали, не прятались! Никто не относился бы к нам как к мусору, не глядел бы с жалостью, на то, как нас силой запихивают в синий фургончик. Да, я всё бы поменял! – полет фантазии иссяк, и он разочарованно прибавляет – Если бы был всесилен.

Пэйдж резко хватает его за локоть:

– Этан, ты можешь!

Он недоумевает:

– Нет, ты что. Конечно же, нет. Я же это не всерьез, так… Мечты.

Зато она вполне серьезна:

– Послушай, мы собираем сопротивление. – Она с воодушевлением смотрит ему в глаза. – Ты можешь примкнуть.

Этан всё ещё воспринимает это как шутку:

– Что ещё за сопротивление? Ты вообще о чём?

Пэйдж довольно кивает головой и ухмыляется. В предвкушении долгого рассказа она потирает ладони:

– Слушай внимательно…

***

Пэйдж. Спустя пару дней после знакомства с Этаном и Мэттью.

Инцидент, в ходе которого погибли чистильщики, получил некоторый резонанс, и ухудшил ситуацию для бракованных. Во-первых, чистильщиков стали снаряжать автоматами и прочим оружием, во-вторых, если раньше они тестировали на наличие болезни только необоснованно агрессивных людей, то теперь могли производить выборочные проверки без всякой на то причины. Всё это начинало напрягать.

Вокруг ночь. Пэйдж лежит на матрасе, вдали от дома, рассматривает темноту и пытается вспомнить, как же она вообще здесь оказалась… С чего же всё началось? Может, с того глупого разговора:

– Послушай, Кайла, лечение уже разработано, я точно знаю!

Кайла была её единственной и лучшей подругой.

– Да что ты такое говоришь!?

Кайла недоумевающе смотрит на неё, болтающую ногами, сидя на подоконнике в полупустом коридоре гимназии.

– Поверь мне. Они просто не хотят, чтобы мы излечились!

Кто-то проходящий мимо обернулся и бросил на них опрометчивый взгляд. Кайла испуганно шепчет:

– Тише!

Эмили (тогда её ещё звали Эмили, а не Пэйдж) закатывает глаза:

– Что с тобой? Ты же вечно меня подбиваешь, заставляешь быть смелой… Мы будто бы поменялись местами.

Кайла прикусывает губу:

– Ладно, я правда не понимаю, чего ты от меня хочешь…

Эмили кладет руки ей на плечи:

– Вместе мы сломаем систему.

В эту секунду, будто замер весь мир, а где-то вдалеке начали сгущаться тучи.

Кайла удивлённо приподнимает брови:

– Ты же шутишь?

Эмили качает головой:

– Кайла, поверь мне! У нас есть всё что нужно, дело за малым…

Лицо подруги становится хмурым и серьезным.

– Что ты задумала?

Она делает глубокий вдох:

– Мятеж! Бунт! Восстание! Называй это, как хочешь. Лечение есть, я знаю. Что важнее – у меня есть смелость его отвоевать. Нужно тщательно всё спланировать, стратегия должна быть идеальной. Мои доказательства – самый мощный козырь, но нужно умело ими воспользоваться. Привлечь внимание, вести переговоры, сначала мирно, а потом… Как пойдёт. Но мне не обойтись без твоей помощи…

– Эмили… То, о чем ты говоришь очень серьезно. Ты представляешь последствия? Вероятность успеха очень мала, кроме прочего. Это дурная затея.

Эмили вновь закатывает глаза:

– Я знаю. Но ты со мной?

Кайла так и не ответила тогда. Может, потому что прозвенел звонок, а может, молчи он вечность, она всё равно не проронила бы не слова…

Хотя, скорее всего, всё началось с побега:

Когда она пришла домой, отец судорожно паковал вещи, а мачеха в смятении носилась по дому, приговаривая нечто невнятное. Эмили настороженно заглядывает в комнату:

– Пап? Что происходит?

Она догадывается. Но лучше догадкам не сбыться. Отец даже не посмотрел в её сторону. Не отвлекаясь, он говорит:

– Собирай вещи. Мы покидаем страну. Для нашей семьи здесь больше небезопасно. Наш самолёт через 5 часов. Ты летишь следующим рейсом – через 7. Так получилось. Всё поняла?

Эмили молчит. Он всё же посмотрел на неё:

– Эй, чего зависла? – Он наклоняется поближе и шепчет – Я знаю специалистов за рубежом, думаю, мы тебя вылечим!

Она отпрянула:

– Что?

Он вздыхает:

– Я же говорил, лечение есть! Те люди, что помогли мне, тоже покинули страну. Я могу связаться с ними, как только пересечем границу! – он ещё раз повторяет – Мы тебя вылечим.

Эмили кивает.

Что-то выпало из отцовской папки с документами, когда он торопливо швырнул её в разинутый рот чемодана. Какой-то листок невесомо спланировал на пол и остался незамеченным. Действуя интуитивно, Эмили незаметно унесла его в свою комнату и спрятала под подушку.

Отец стучится:

– Не бери много вещей, ладно? Мы уходим. Твой рейс через 2 часа после нашего, помнишь? Не забудь взять билет, на столике в гостиной, хорошо?

Эмили спокойно отвечает:

– Конечно, пап, увидимся там.

Как только дверь хлопнула, она с детским азартом схватила листок и начала ознакомление.

Увиденное повлияло на её жизнь. Увиденное повлияет на жизни других.

Эмили держала в руках документ. Свидетельство о том, что её мать признана бракованной и изолирована. «То есть, отец не просто изменил маме и развёлся с ней. Он специально изолировал её, хотя бракованной она не являлась. Чтобы у меня даже и выбора не было – с кем остаться. Поэтому мама не пришла в суд, поэтому она не отвечает на мои сообщения и звонки. Моя здоровая, моя родная мама в изоляции»

Эмили буквально задрожала от злости, она плачет, задыхаясь в собственных слезах, плачет и не может остановиться. Страшно.

Девушка предпринимает попытку успокоиться, обдумывая план мести с холодной рассудительностью.

Она некоторое время валяется на полу, раскинув руки в стороны и смотря в потолок…

Она продолжает пялиться вверх. Лежит пару часов, пять, семь, десять – она уснула спустя какое-то время, предварительно вынув из телефона сим-карту…

Эмили ни о чём не жалеет. А, может, и зря.

Эмили Мартин собирает вещи. Эмили Мартин садится на поезд. Эмили Мартин больше нет. Теперь есть Пэйдж Тёрнер, горящая пламенем обиды. Обиды на несправедливость. Пэйдж Тёрнер, полная решимости сделать всё вокруг таким, каким оно и должно быть. Просто Пэйдж, твёрдо уверенная, что правильно, а что ужасно.

Папочка будет очень зол, узнав, что его дочь уже на пути в другой город, где с радостью раскроет его секреты и перевернет всё вокруг с ног на голову.

Может, всё началось ещё позже, ведь через пару недель она узнала, что отец вернулся назад. С него были сняты все обвинения. Он даже был назначен на пост генерального директора Синего круга. Очень иронично. Теперь она не могла отступить.

Пэйдж ненавидит своего отца. Это нельзя объяснить в двух словах. Всё о чём она мечтала – услышать его одобрение. Но этого не происходило. Этого не произойдёт уже никогда. Но самое непростительное – это то, что он сделал с мамой.

Когда-то давно, так давно, что даже и вспоминается с трудом, Эмили была маленькой и счастливой. Абсолютно счастливой, какими могут быть только дети. Всё о чём можно мечтать у неё было. Но однажды всё изменилось. Когда вскрылось, что Эмили бракованная. Отец отстранялся, и, казалось, с каждым днём семья раздражала его всё больше и больше. Они с мамой очень часто ссорились, а она наблюдала за этим, еле-еле приоткрывая дверь. Иногда он мог ударить её. Несильно, конечно, но этого было достаточно, чтобы вызвать чувство отвращения и паники. «Почему она позволяет ему это?».

Что ж, когда он изменил – она ушла. Или, выходит, он заставил её уйти. И маленькая девочка с большими грустными глазами осталась один на один с самым страшным человеком в своей жизни.

Что-то с ней было не так. Может быть, она напоминала отцу о неудачном браке, потому что была сильно похожа на мать внешне.

Он всегда подзывал её к себе строгим голосом:

– Эмили, подойди, пожалуйста.

Эмили вздрагивает, заслышав голос из кабинета. Что-то не так с его интонацией. Что-то явно ему не понравилось. Она, в своём клетчатом сарафане, белой блузке крадется к отцу. Тот расположился в гигантском кожаном кресле, покуривая сигару. Эмили закашлялась, в кабинете стояла неплотная дымка. Чучело ястреба смотрело на неё с презрением.

– Да, папочка.

Он со всей серьезностью поправляет очки и смотрит на неё исподлобья. Девушку пронизывает страх. Еще не зная, в чем её вина, она опускает глаза в пол. Её отец стервятник, хищник, готовый разорвать когтями любого, кто перед ним провинился. Он нервно стучит пальцами по столу, предвкушая серьёзный разговор:

– Видишь ли, Эмили, до меня доходят слухи. Слухи, которые мне очень не нравятся.

– Но я ничего не дела…

Он перебивает её:

– Я не закончил.

– Прости.

– Так вот, мне очень неприятно слышать о том, что моя дочь хамка. Но, к сожалению, именно об этом мне сообщил твой преподаватель по итальянскому. – Эмили молчит. – Он поднимает одну бровь и приказывает – Подойди.

Она молча повинуется.

– Вот теперь, Эмили, я жду твоих объяснений.

– Он сам виноват.

Отец наклоняется к ней ближе, наигранно приставляя ладонь к уху:

– Что, прости?

Эмили нервно сглатывает. «Нет, не на этот раз»

– Он сам виноват. – Громче повторяет она. – Папа, он ко мне придирается, занижает оценки, ты же мне веришь?

Отец встает и опирается кулаками о стол.

– Слушай меня внимательно. Со своими репетиторами можешь вытворять, что хочешь. Но это элитная гимназия. Скандал может плохо отразиться на моей репутации. – Он садится обратно и делает пару затяжек – Я могу быть уверен, что больше такого не повторится?

Эмили огрызается:

– Если он не будет придираться, этого не повторится.

В ту же секунду её щека горит от неслабой пощечины.

– Дура! Я тебя предупредил. Уходи.

Эмили убегает, захлебываясь в слезах, она запирается в своей комнате, валяется на полу, бьётся головой о стену. Дрожащими руками она сама себе зажимает рот.

Этого было так много в её жизни… Даже когда она была помладше:

– Папа, скажи, что я сделала не так?

Он, как и всегда, не останавливаясь, сшибает её с пути:

– Эмили мне не до тебя сейчас!

Она бросается к его ногам, цепляется за них, но он непоколебим, мчится куда-то вперёд словно локомотив.

– Папочка, скажи мне! В чём я виновата?

Он останавливается.

– Эмили… Я занят.

Он стряхивает её как грязь с сапог и отдает охраннику лаконичный приказ:

– Запри её в комнате.

Эмили и не пытается сопротивляться. Иначе будет больнее. Её психика, самооценка, всё рушится. По маленькому кусочку, раз за разом…

Пэйдж заставляет себя прекратить размышления об отце. Она не просто так сменила имя. Прошлое должно оставаться в прошлом. Она еще отомстит.

В комнате стало очень душно, и Пэйдж распахнула окно. Когда она ложится в кровать и сворачивается калачиком, на секунду чувствует себя той прежней Эмили, слабой и беззащитной.

Мэттью. Спустя три дня после знакомства с Пэйдж.

Прошло пару дней, с тех пор как Пэйдж покинула их дом и, странно, но Мэттью был уверен, что увидит её снова. Такая яркая и ошеломляющая, она не могла просто взять и исчезнуть из его жизни. В любом случае, сейчас Пэйдж не особо его беспокоила.

До этого дня. До этого разговора.

Всё начиналось так непринужденно:

«На что делится девяносто один?» – задумчиво протянул один из голосов. Мэтт небрежно бросает:

– Девяносто один ни на что не делится. Это простое число.

Этан, сидящий напротив разочарованно вздохнул:

– Вообще-то на 7 и 13, гений. Помнится, Эвелин сказала тебе не отвечать им.

Эвелин… Школьный психолог. Молодая и наивная, она так хотела помочь. Мэттью вспоминает, как издевался над ней. Он точно помнит, она говорила:

– Голоса в голове? Мэттью, это очень серьезно и, знаешь, поскольку ты уже достаточно взрослый…

Он перебивает:

– Вы хотели сказать «поскольку у тебя нет родителей».

Её брови испуганно подлетают, он обожал наблюдать эту картину и специально её провоцировал. Эвелин оправдывается:

– Что за вздор, у всех есть родители! Так вот. К сожалению, это проблема не моего профиля. Тут тебе сможет помочь другой врач.

Мэтт горько усмехается:

– Вы действительно так сильно боитесь слова «психиатр»?

Он в подробностях вспоминает кабинет.

Посветлевшие желто-песочные обои с нежно-розовыми бутонами. Окна выходят на школьный двор. Первый этаж. Издалека доносится визг весенних улиц. Его разбавляет успокаивающее тиканье часов. А ещё там было огромное вычурное винтажное кресло, выглядящее венцом роскоши и комфорта на фоне остальной невзрачной мебели. Мэтт бы прекрасно здесь себя чувствовал. Если бы не Эвелин. Если бы не весь дурацкий мир, за стенами.

Она смущённо поправляет очки.

– Эти голоса тебе мешают, ты должен от них избавиться. Врач назначит курс лечения, выпишет таблетки, всё будет хорошо.

Мэттью молчит. Он прекрасно понимает, что не пойдет к психиатру, но молчит. Потому что на самом деле он вовсе не хочет её расстраивать. Смущать её безумно интересно, ведь Эвелин мягкая и милая. Но она девушка, в конце концов, а воспитание никак не позволяет ему серьезно их обижать.

Когда Мэтт выныривает из размышлений и возвращается в кабинет, она обеспокоенно лепечет:

– Пообещай, что запишешься.

Он неубедительно кивает, чтобы освободиться. Сейчас Мэтт выйдет из кабинета, закроет дверь и больше ни разу не встретит Эвелин. Кажется, её уволили, а может, она переехала…

Он оказывается в настоящем и отвечает Этану:

– А ещё Эвелин первая направила меня к психиатру. Ей было так неловко.

– Да уж, ты был лишь на одном приеме, зря ты бросил лечение тогда.

Мэттью стало обидно. Этан что-то задел. Что-то больное и глубокое.

– Считаешь меня психом?

Этан отрицательно качает головой:

– Нет. Отнюдь.

«Врет!» – заорал какой-то из голосов. Мэттью боится, что согласен с ним. Этан продолжил:

– Просто тебе бы могло стать лучше. Я же помню, каков ты, когда забрасываешь таблетки.

Таблетки?! Как же он их ненавидит, да пропади они пропадом. Ненавидит, но всё равно пьёт, потому что помнит, что случается, если этого не делать. Мэтт слегка погрустнел.

– Проехали. Так, о чем ты хотел поговорить?

Этан прочищает горло. Он нервно потирает ладони. Дурной знак.

– Мы собираем сопротивление. Мне нужно твое участие.

Мэттью не понимает:

– Что? Что ещё за «мы»? Какое сопротивление? Ты вообще о чём?

Секунд двадцать Этан молчит. Потом он встаёт и, опершись ладонями на стол, с воодушевлением и жаром начинает свою речь:

– Мы должны доказать, что бракованные не опасны для общества, и их изоляция – бессмыслица и глупость. Мы добьемся свободы. Всё будет по-честному. Я докажу, что мы такие же люди, как и они, и искореню понятие «бракованный».

Он выдыхает и падает обратно на стул.

Теперь молчит Мэттью. «Опять это «мы»… Так странно» Его разум не может осмыслить сказанное. Он бормочет:

– Что ты несёшь? Это же бред! Просто безумие! Ты бессилен, Эт. Что ты вообще можешь сделать?

Этан готовился.

– Я и не надеялся, что ты в меня поверишь. Теперь будет стимул доказать тебе. – Он отводит взгляд, явно готовясь к манипуляции – И я уверен, что мама бы меня поддержала.

Мэтт нервничает, но он тоже умеет ранить.

– Да ты её и не знал вовсе.

Этан не поддается на провокацию, оставаясь спокойным и уверенным, он говорит:

– Жаль, что я не смог тебя убедить. Хотя ты ведь всегда только жалуешься и даже не пытаешься что-то изменить. Передумаешь – звони. Буду рад твоей поддержке.

«Он что прощается?»

– Так ты уходишь? Ты в секту попал, что ли? Мозги тебе промыли? Этан, да куда ты собрался?

Брат подхватывает с пола рюкзак и мягко произносит:

– Уж прости, не скажу. Вдруг в твоё больное сознание придёт мысль сдать меня в изоляцию.

Он ехидно улыбается, хотя его глаза слегка красно-влажные.

Мэттью должен пытаться его остановить, но проще остановить паровоз на полном ходу. Он слышит, как открывается дверь, и совершает последний рывок:

– Эй, как наиграешься, возвращайся, ладно? Возвращайся скорее.

Ответом служит грубо захлопнутая дверь.

Мэттью грустно вздыхает, предчувствуя, приближение темных дней.

Кайла.

Кайла задумчиво рассматривала пейзаж за окном, закинув ноги на стол. Сегодня у нее приподнятое настроение. Она небрежно перебирает бумаги, держа в зубах карандаш.

«Нас всё ещё мало… Нужна целая армия, для игры, что мы затеяли… Целая армия людей и купюр…»

На столе, возле монитора валялся листок с номером возможного спонсора. Найти его было не легко, но звонить она не торопилась. Надо было всё продумать. Продумать всё…

Тем не менее, она не беспокоится. Кайла решительно настроена на успех и захватывающее представление. Мятеж – её развлечение. Она откидывается на спинку кресла, отбрасывая кипу бумаг в сторону, закрывает глаза и копается в своих блондинистых кудрях. Поздне-весеннее солнце жарит в спину, сквозь незашторенное окно.

В дверь стучат. Кайла лениво протягивает:

– Входи уже.

Не открывая глаз, она чувствует появление в комнате Пэйдж. Её тихие шаги, аромат её красных волос (они пахли лакрицей), она видит её серьезно-унылое личико.

Её неуверенно-милый голос:

– Привет.

Кайла, наконец, поднимается на ноги и радостно сообщает:

– Ох, нам с тобой столько ещё нужно сделать! Мне кажется, стоит озаботиться поиском достойного предводителя.

Пэйдж непонимающе таращится на нее:

– Думаю, он стоит передо мной.

Кайла усмехается:

– Да ты что, я совсем не подхожу. Да, я сделаю всё, что смогу финансово и стратегически, но нужен тот, за кем пойдут люди!

Она замечает, что Пэйдж уже не слушает её, а думает о чем-то своем, нелепо зависнув взглядом на одной точке.

– Эй, о чем задумалась?

Пэйдж начинает говорить, продолжая пялиться в пустоту:

– Кайла, я привела одного парня. Хочет примкнуть к нам. Вот… Хотела узнать твоё мнение.

Кайла, заинтригованная, игриво склоняет голову:

– Ого! Что за парень?

Пэйдж приоткрывает дверь и зовёт кого-то из коридора. В комнате появляется юноша, приблизительно 19 лет, зеленые глаза, светло-каштановые волосы, к тому же хорошо сложен. «Мечта!» – заключает она. Парень смело протягивает ей руку:

– Здравствуй.

Она радостно пожимает руку в ответ:

– Я Кайла. Как тебя зовут?

Парень слегка вскинул голову и, улыбаясь, представился:

– Этан. Этан Вайз.

Она улыбается в ответ:

– Ого! Приятно иметь дело с однофамильцем самой Кэссиди Вайз легендарного красного ангела, первопротестующей.

– Она моя мать. Кэссиди Вайз – моя мать.

Кайла слегка ошарашена. Этан продолжает:

– Я решительно настроен воплотить её мечты. Можете мне довериться.

Кайла глядит на Этана, на Пэйдж, снова на Этана.

– Кэссиди Вайз твоя мать? – она прищуривается – Этан, значит… – задумчиво протягивает она. – У меня есть к тебе предложение. Как насчёт возглавить наши ряды?

Пэйдж округляет глаза:

– Кайла!..

– Подожди, Пэйдж. Я серьезно. Так что ты думаешь?

Он отвечал так, будто готовился к такому повороту событий:

– Я бы с радостью принял это предложение. Я уверен в успехе и приложу все усилия для того, чтобы добиться своего. Проще говоря, я готов на всё.

Кайла довольно ухмыляется:

– Ты ещё и оратор. Что ж, поздравляю с новой должностью. Учти, я не останусь в стороне, тебе, в любом случае придется со мной считаться.

Этан кивает.

– Теперь ты не мог бы оставить нас на пару минут? Чуть позже мы разместим тебя и добро пожаловать.

Счастливый, он удаляется, и Кайла обращается к изумлённой Пэйдж:

– Где ты его нашла?

– Спас меня от чистильщиков, когда мы были даже не совсем знакомы.

– Не совсем знакомы?

Пэйдж отмахивается.

– Кайла, ты не поторопилась?

Она честно и легко отвечает:

– Нисколько. Он вдохнет в них жизнь. Верь мне, Пэйдж.

– Я всегда тебе верю.

Это правда.

Кайла и Пэйдж, будто, были знакомы ещё до того, как родились. Будто были плечом к плечу ещё в прошлой жизни, будто без их дружбы мир бы и вовсе не мог существовать.

Совсем разные, они притягивали друг друга с неимоверной силой.

Это всё так странно…

Кайла, помнит, как бежит по траве. Босиком. Она смеется и падает на спину, всматриваясь в синеву небес. Рядом падает Пэйдж. Или Эмили. Тогда ведь ее звали Эмили.

– Я устала играть в догонялки. Давай во что-нибудь другое?

Кайла кивает:

– Ага.

Какой же беззаботной казалась жизнь в восемь лет. Кайла задумчиво предлагает:

– Джонатан, из соседнего дома вернулся с отдыха. Может позвать его и других ребят? Чем больше человек, тем веселее.

Эмили передергивает. Ее глаза мутнеют:

– По-моему, вдвоем лучше.

«Какая она странная». Девочки подружились недавно. Кайла заметила, что Эмили не общается ни с кем из класса. Она посчитала, что ей тоскливо и одиноко, поэтому подошла к ней, чтобы подружиться. Кайле было с ней интересно, в общем, как и с другими ребятами, но иногда Эмили казалась ей очень… Странной. Это не было ни хорошо, ни плохо, это было именно странно.

Она вспоминает, как подошла к ней тогда:

– Привет. У тебя красные волосы!

Эмили неуверенно откликается:

– А?.. Ну… Да. А что это плохо?

Она опускает голову, будто их разговор уже закончен. Кайла не сдается:

– Как тебя зовут?

Красноволосая отвлекается от разглядывания парты:

– Эмили.

– Меня зовут Кайла. Эмили, так почему твои волосы красные?

Та пожимает плечами:

– Я так захотела.

Кайла смеется:

– В смысле? Так сильно хотела, что они сами собой покраснели?

В пылу объяснения Эмили становится чуть более раскрепощенной, открытой:

– Да нет же, я их покрасила!

– Ого, а родители разрешили?

Эмили слегка грустнеет:

– Да. То есть… – Она вздыхает. – Папе было всё равно.

Теперь вздыхает Кайла:

– Мой папа никогда мне такого не разрешит…

Эмили кивает головой:

– Знаешь, это очень хорошо. Поверь мне, это намного лучше.

Кайла, в недоумении, выпучивает глаза:

– Ты странная.

– Может поэтому со мной никто не общается…

Кайла спохватывается:

– Разве я сказала, что это плохо? Обычных я встречала кучу, а странных совсем немного.

Эмили отрицательно качает головой:

– Запомни, пожалуйста: не бывает «обычных» или «странных» каждый уникален. Просто не все сразу же открывают свои странности, наверное, некоторых ты просто не знаешь достаточно хорошо.

«Какие странные заученные фразы».

– Кто тебе сказал это?

– Папа всегда так говорит.

Кайла задумчиво хмурится:

– Что значит «уникален»?

– Значит, отличается от других.

Она усмехается:

– Выходит, если все уникальны, то не уникален никто.

Эмили смеется. Оказывается, она умеет смеяться, как и другие дети.

Кто же знал, к чему приведет этот невинный союз.

Когда Эмили перестала быть Эмили, и превратилась в Пэйдж, Кайлу это удивило. Но она не перестала её любить. Ей казалось, Пэйдж лишь броня, защищающая Эмили. Они разные, но обе восхищают. Эмили своей нежностью, сладкой слабостью, а Пэйдж хладнокровием и силой.

Когда-нибудь её подруга почувствует себя в безопасности, и её сердце снова станет мягким и пылким. А пока она защищается. И это хорошо, потому что Эмили на восстание не хватило бы решимости.

Тогда, на перемене, в гимназии, сидя на подоконнике, болтая ногами, с ней разговаривала уже совсем не Эмили. Это была Пэйдж, с огнем в глазах и сжатыми кулаками. Пэйдж, готовая дать отпор.

Мэттью. Тёмные дни.

Потолок. Мэтт просыпается, или точнее приходит в себя, и первое, что он видит это потолок. Такой тошнотворно-белый, холодный и мерзкий. Такой же мерзкий, как перегар. Ему показалось, потолок вот-вот обрушится на него.

Мир вокруг какой-то рассыпавшийся, поломанный. Или же это он сам разбит.

Мэттью открывает холодильник, забывает зачем, закрывает, снова открывает. Он смотрит в зеркало, но видит там кого-то другого. Кого-то отрешенного, чей взгляд пуст и наводит ужас. «Вот и наступили мои темные дни».

Этан исчез. Ушел разжигать восстание. Глупо, самоубийственно, но зато не лишено смысла. Мэттью ловит себя на мысли, что завидует брату, у которого появилась цель.

Он любил мучить себя рассуждениями о смыслах и целях. Правда, они всегда приводили его к тому, что его существование лишено смысла, а досягаемые цели не позволяют его обрести, в то время как с недосягаемыми целями дела обстоят ещё хуже…

Мэтт вдруг замечает, что квартира превратилась в свалку: пустые бутылки, разбросанные вещи, осколки посуды… В одной из бутылок он обнаружил остаток виски и, морщась, вылил его в себя. На самом деле, он ненавидит этот вкус.

Но сейчас только алкоголь. От которого не станет легче, не-а, нисколько. Одиночество не исчезнет, в небе не появится радуга. Зато разум застелет туман, а по телу разольется тепло.

«Стоп. Какой вообще сегодня день?» Он тянется за пультом, включает телевизор, попадает на новостной выпуск. Голос в голове предлагает слегка прибраться и Мэтт, с трудом преодолев себя, с ним соглашается.

В то время как диктор без всякого энтузиазма сообщает о ДТП, Мэттью собирает стеклотару по периметру своего жилища. Взявшись за очередную бутылку, он слышит то, что заставляет его выпустить стекляшку из рук, позволив ей разлететься на сотни осколков.

– В ходе акции протеста, предводитель движения именуемого «антисиние», представился как Этан Вайз и заявил о намерении, цитирую: «Добиться справедливости для бракованных». Демонстрацию разогнали. Обошлось без жертв. Власти от комментариев отказались, посчитав заявление несерьезным.

Мэттью всматривается в телевизор. В мелькающие картинки переполненной площади, синих полотен, зачеркнутых красными крестами, он видит своего брата, это всё кажется сумасшедшим сном.

«Значит, предводитель движения… Как это на него похоже». Его амбициозный брат не мог быть каким-то там рядовым мятежником, нет.

Он выключает телевизор, заглядывает в холодильник вновь, достает бутылку чего-то крепкого и выпивает залпом столько, сколько может.

«Тепло. Мне так тепло».

Его рассудок вновь укрывает одеяло сладкого забвения.

День ото дня становится только хуже. Вскоре его сумасшествие достигло некого предела.

М

этт ложится в ванную. Прямо в одежде. В его руке опасная бритва, что красиво, хоть и старомодно. Он знал, что когда-нибудь она пригодится. Какой-то из голосов задумчиво спрашивает: «Что это ты собрался делать?». Мэттью внезапно решает поддержать диалог: «Что я собрался делать?» – он растерянно смотрит на бритву – «Ничего… Н-не знаю». К нему приходит осознание того, что он собирается свести счеты с жизнью. Истерический смешок вырвался из него вместе со слезами. Он так и не понял – смеётся ли или плачет. Но это было неважно. Стоит включить воду. Он поворачивает кран, и вода льётся оттуда с мерзким скрипом.

Какой-то странный голос, Мэтт не слышал его раньше, вкрадчиво шепчет: «Подумай о своих близких. Они будут расстроены». Мэттью пытается вспомнить «своих близких». Кто-то подсказывает ему: «Этан. Подумай о нём. Ты ведь ему нужен». Мэтт ненадолго задумывается. Он внезапно вновь взрывается истерическим смехом. Голоса в недоумении: «Что это с ним?», «Совсем спятил», «Эй, почему ты смеешься?». Мэтт с трудом подавляет хохот. Он начинает рассуждать вслух:

– Я? Нужен Этану? – он вновь смеётся. – Это было так давно… Вы что, с тех пор как Этан вырос, я никому не нужен!

Он чувствовал себя не просто бесполезным, нет… Он был во вред и больше не мог себя терпеть.

Голоса вдруг замолкают. Очень подозрительно. Мэтт орёт:

– Что заткнулись?! – он подхватывает с пола пустую бутылку из-под виски и швыряет ее в стену – Вы все сдохнете вместе со мной!

Осколки падают на тускло-зеленый кафель. Голоса продолжают молчать.

Тогда Мэттью заносит лезвие над запястьем. Его рука трясётся:

– Это всё бессмысленно. Даже хуже.

Он не понимает, верит ли сам в то, что говорит. Мэтт шепчет:

– Это всё невыносимо.

В этом он уверен.

Он делает надрез.

Тёмно-красная влага выступает на поверхность. «Хорошо. Так намного лучше. Намного сноснее»

Внезапно он слышит, как хлопает входная дверь. «Наверное, хозяин квартиры пришел». Мэтт прибавляет напор воды, чтобы тот подумал, что он в душе.

«Лишь бы не зашёл…»

Знакомый голос, как удар. Этан кричит ему из-за двери:

– Эй, Мэттью, привет.

Как же легко и непринужденно звучит его голос. Словно солнечный весенний денёк, так тепло и… Нормально.

Ему аж завидно стало. «Ну ничего. Уже совсем скоро. Конец» Ему было интересно уловить свою последнюю мысль. О чём она будет?