Текст книги "Алле-гоп! (СИ)"

Автор книги: Старки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

– Мамочки! – пискнул Славик и пододвинулся к Власу.

– Не мамочки, а папочки, – тихо ответил Северинов–младший. – Сейчас начнёт морали читать.

Но «моралей» не было. Григорий Тимофеевич выместил с дивана Дэна, тяжело уселся, перевесив ногу на ногу, ослабил галстук, повелел принести портер («большенькую»). Усмехнулся, разглядывая троицу:

– Вот ведь как… и птенчик здесь. Зачем?

– Хочу показать ему наше общество, – спокойно ответил Влас.

– Зачем?

– Во–первых, возьму его с собой на подписание контракта и приём с «E–TRADE Bank».

– Зачем?

– Ты придёшь с матерью?

– Куда я без Софочки? Да и ей свальсировать хочется.

– Ну вот, а я с Вячеславом.

– Неплохо. В духе времени, я бы сказал. Ты забыл сказать «а во–вторых».

– А во–вторых, пусть привыкает. Ему ещё понадобится.

– Хм… А у птенчика ты поинтересовался, что ему надо?

– Пап, не начинай.

– Хорошо. – И дальше нудные разговоры про банк, про банк и опять про банк. Если Дэн ещё был в тренде обсуждаемого, то Славик совсем заскучал. И всё время пытался спрятаться за спину Власа. Не нравилось ему, как Григорий Тимофеевич посматривал на него. Вроде с улыбочкой, но в то же время с подозрением и не по–доброму. Так что Славка еле дождался, когда сие «удовольствие» закончится.

Уже дома, а приехали они рано, по детскому графику, когда Влас попросил Славку почитать Гюго вслух, мелкий вдруг оторвался от одного из самых ярких эпизодов, когда в пыточной камере опознали Гуимплена и назвали его лордом Ферменом Кленчарли, бароном, маркизом и пэром Англии, так вот, Славик вдруг поднял глаза на Власа и неожиданно спросил:

– Почему ты сказал отцу, что «мне это понадобится»? Я же просто Гуинплен и вряд ли буду пэром.

– М–м–м… – Северинов растерялся. – А вдруг кто–нибудь опознает в тебе принца голубых кровей?

– Разве что голубых… Ты отпустишь меня после среды?

– Смотря как ты справишься. – И Влас понял, что Славка справится безукоризненно. У него что–то заныло в груди и засосало под ложечкой. – А что бы ты сам хотел?

– Я сразу уйду!

– Читай давай дальше. – И Влас больше не слушал. Он вдруг решил, что не будет больше воспитывать мелкого, пусть оплошает. Пусть будет хотя бы повод, хотя если он захочет уйти, разве Влас сможет его остановить? Не сможет. Он понимал – не сможет.

Оставшиеся до приёма дни Славка сам вызывался вальсировать, докладывал об успехах в простом английском, выучил по фотографиям имена всех участников – как работников фирмы, так и американских партнёров. В общем, был молодцом. Только Власа это не радовало. Он уже даже не лгал себе, не пытался загородиться от правды всякими рациональными обоснованиями. Единственное, чего он не проговаривал себе в беспокойных ночных часах сидения на кровати с открытой книгой рядом – это слова о любви. Да, он привязался, да, Славка интересный и с ним легко, и даже да, он хочет его. Но нет, это не любовь. Ведь успешный, самодостаточный, умный аристократ не может влюбиться, во–первых, в парня, во–вторых, в Славку – чокающего, болтливого, наивного, простоватого, неинтеллектуального субъекта. «Не–е–ет! Это я увлёкся. Это быстро пройдёт. Это всё от скуки. Это от легкодоступности всех благ, богатство – оно развращает, удлиняет список и без того безграничных желаний», – внушал себе Влас.

В понедельник Северинов повёз Славика за «нормальным» костюмом и туфлями. Парень искренне недоумевал, чем «старый» костюм плох:

– Такие деньжищи! Это ведь на один день! Тебе деньги некуда девать?

– Почему на один день? Ты будешь носить, на меня твой размер всё равно не налезет.

– Ну уж нет! В джинсухе пришёл, в ней и уйду. Мне не нужны твои костюмы! Я возьму кроссовки, джинсы, олимпийку с полосочками, футболку – и харэ! Ну и тридцать тыщ, ты обещал! Я по–о–мню! Не отказался бы от какой–нибудь бутылочки из бара – в качестве подарочка!

Влас видел, что Славик ждёт не дождётся окончания севериновского рабства. Он уже напридумывал, как отправится к Стасу, что научит того пить абсент, что расскажет своим друганам о «непыльной работёнке», где пропадал, как будет всю неделю смотреть сериалы и найдёт книжку Гюго про Квазимодо. Влас слушал эти разговоры хмуро, не перебивал, но чувствовал, что просыпается в нём то ли злость, то ли безнадёга.

Первая половина вторника прошла в грандиозных организационных приготовлениях. Влас лично встречал мистера Роберта Хилла с семейством и отрядом адвокатов и вице–президентов «E–TRADE Bank». Лично провёз по центру, показал Красную площадь, вид с Большого Каменного на реку и на Храм Христа Спасителя, лично расселил в апартаментах гостиницы, согласовал завтрашний регламент. Вечером мистера Хилла будет развлекать Северинов–старший и ещё пара российских партнёров. А у Власа ещё была куча дел – он не доверял секретарям и специалистам по связям с общественностью, предпочитал во всё вникнуть самостоятельно. И вникал, и «был на созвоне», и выговаривал пресс–секретарю за бездарный ньюз–релиз, и сам перепроверил меню фуршета, и лично съездил со вторичным приглашением к одному правительственному лицу, без заинтересованности которого встреча с американцами не состоялась, и было ещё несколько дел, но Марина–секретарша таки успела вставить в перечень «горящих вопросов»:

– Влас Григорьевич, уже минут сорок до вас не могут дозвониться из вашего дома, там ЧП. Вам нужно срочно связаться с ними. – Это сообщение резко охладило забитую горячими решениями голову. Северинов тут же позвонил охране.

– Алло, это Северинов. Что случилось?

– Влас Григорьевич, тут такое дело… – заблеял кто–то на том конце. – Протечка у вас. Славик нас сразу вызвал. Мы воду, конечно, подсобрали, господин Григорьев снизу не пострадал, но электричество пришлось по стояку всему вырубить. Там прямой наводочкой в аппаратик и термодатчик тёплого пола водица лилась. Опа–а–асно!

– Не понял. Какая водица?

– Так из аквариума.

– Что с аквариумом?

– Вы только не беспокойтесь, все рыбы живы. – Человек с той стороны контакта, по–видимому, считал, что ничего дороже карпиков у Северинова нет. – Славик их спас.

– Славик, значит…

– Он очень переживает.

– Передайте ему, что я еду, пусть переживает, – угрожающе двусмысленно ответил Влас. – С электричеством что? Включили уже?

– Нет, ждём вашего разрешения, чтобы электрика вызвать. Там же платный вызов.

– Какая тупость! Вызывайте! Я еду! – уже взревел Влас. Он бросил трубку, рявкнул Марине: – Всё, без меня тут! Дойди до Столетова, пусть он лично проверит прессу и позвонит в «Мариотт» через час, пусть отчитаются, всё ли исправили.

Влас мчался домой словно одержимый: возбуждён и пьян от злого куража. Ему даже было неинтересно, что там стряслось. Главное, в этом виноват Славка. Мелькнула шальная мысль: «А что, если предъявить парню счёт за испорченный тысячелитровый аквариум? Можно присовокупить ещё какой–нибудь мифический ущерб от этой аварии… И потребовать остаться, чтобы отработал… Как отработал? Чёрт!» Всё перемешалось в сознании Власа: и любимая лихорадка от близкого триумфа в банке, ведь сделка почти полностью его детище, и азарт обмануть дорогу, подрезая вялых водителей и пугая их своей агрессивной машиной, и предчувствие, что со Славкой всё решится уже сегодня, что он возьмёт над ним верх.

Быстро добраться всё равно не удалось: тысячи и тысячи машин на раскалённых, лоснящихся от асфальтового пота дорогах не понимали, что быстрее нужно именно тебе, а они могут и подождать. Плевать на все эти пикалки, засекающие камеры, плевать на все эти негодующие взгляды и матерящиеся рты, что появляются в ответ на нагло освоенные трамвайные пути. Влас распалялся с каждым оставленным позади кварталом, к дому он подъехал на пределе: искрил и фонил возбуждением.

В квартире чесали затылки охранник и меланхоличный тощий электрик, который уверил, что ничего страшного не произошло, что его вообще зря вызывали, велел просто не включать пока пол с обогревом, чтобы термостат просох. Аквариум был уныло пуст, только гордый искусственный коралл вздымался со дна, на котором мокрой кашей лежали водоросли. Ковёр чавкал от воды, на стене около аккуратного прибора–нагревателя тёмным пятном выделялись мокрые обои. Действительно, как специально, рана в аквариуме пришлась на шов и затопила аккурат термостат. Влас деловито распрощался с электриком и охранником, выслушав их ЦУ, и пошёл искать Славку. Хотя зачем искать? Было ясно, где он. В ванной.

Он сидел на коленях перед чашей, свесив в воду локти. В воде плавали карпы кои. Славка с ними даже не разговаривал, просто наблюдал за тем, как «рыбанутые» осваивают новое жильё. То, что в ванную комнату зашёл Влас, парень понял сразу. Он вздрогнул, сжался, уцепился за ванну пальцами, но не повернулся.

– Как это случилось? – тоном надзирателя спросил Влас.

– Я нечаянно, – тихо ответил Славка, по–прежнему не поворачивая головы.

– Нечаянно невозможно. Это же специальное стекло. Если только молотком грохнуть.

– Я не молотком. Я сам. Я хотел Сучару поймать и упал туда. – Влас разглядел, что парень сидит в насквозь мокрых штанах и футболке.

– Мне кажется, что ты специально это сделал, ибо я не верю, что ты такой идиот.

– Идиот, – печально согласился Славка.

– Тогда, идиот, следуй за мной, – Северинов старался говорить как можно более равнодушно и презрительно. Он развернулся и пошёл в сторону БДСМ–комнаты, он был уверен, что мелкий пойдёт следом. И он шёл. Влас раскрыл приглашающе дверь и повелительным жестом показал в сторону креста. – Раздевайся!

Славка с трудом стягивал мокрые шмотки, отвернувшись от истязателя. Голый, подошёл к кресту и просунул руки в петли. Влас, ощущая себя железным человеком и, предвкушая экстаз от власти, наливаясь расплавленной сталью, накачиваясь током, рывками затянул ремни и веско бросил зеркалу:

– Кнут, – словно он хирург – «тампон», «зажим», «скальпель», ну и кнут…

Влас не собирался калечить Славку, он хотел ударить слабо, он хотел лишь наказать… И после показательного страшного всхлёста по полу он ударил дрожащее тело поперёк спины. На белой коже тут же образовалась красная дорога боли. Но Славка не вскрикнул, не выгнулся, не вздрогнул. Молчал. Влас даже помедлил, он прислушивался, приглядывался. И что–то заставило его взглянуть в большое зеркало. Всё железо в пыль, все жилы обесточили, вся решимость вон: Славка ПЛАКАЛ! Дальше Влас помнит смутно. Он откинул в угол кнут, подлетел к тельцу, захотел повернуть лицо к себе, но парень сопротивлялся, он не хотел, чтобы его слёзы хоть кто–то видел, тем более Влас.

– Слава, ты плачешь? Слава, прости меня, не плачь… Слава, не надо, – лихорадочно зашептал Влас, обнимая дрожащее тело. – Слава, я не буду тебя наказывать, только не плачь… – Слёзы мелкого произвели на Северинова шоковое воздействие, он пытался расстегнуть ремни, но почему–то получалось плохо. Он начал растирать Славку, желая согреть, унять дрожь, успокоить, но у того это вызвало обратную реакцию: парень теперь трясся от рыданий.

– Я–а–а… х–х–хотел–л–л оставить тебе п–п–подарок… думал, что п–п–позвоню потом, скажу, ч–ш–што С–с–суча–а–ара х–х–хранит подарок… Ч–ш–штобы ты поискал… А он сломался… Ы–ы–ы… Я ни на что не гожу–у–усь… Кому я ну–у–ужен ваще… Ы–ы–ы… – парень ревел.

– Дурачок, как это ты не годишься? Ты мне нужен. Не плачь, – Влас наконец ослабил ремни и высвободил запястья Славки, подхватил его на руки и понёс из этой комнаты, из этих идиотских отношений, от себя такого подальше. Насколько подальше? К себе в спальню.

Не бросил – осторожно положил на постель. Скинул свой пиджак, вытащил галстук и прижал собой голого Славку. Словно на излёте сознания он начал сцеловывать солёные следы со щёк и скул парня, бездумно повторяя только одну фразу: «Только не плачь. Только не плачь». Потом солёная кожа закончилась – ни на шее, ни на груди, ни в локтевых изгибах, ни на животе не было соли, только жар и гул. Славкин вкус – это свежесть огурца и арбуза, с нотами лета и озорства, а остатки слёз на лице – это брызги моря, что слетели с хвостов юрких рыб. Вдруг Влас остановился, вытянулся к Славкиному лицу, окунулся в его голубые глаза и спросил, уже не ревевшего парня:

– Слав, я увезу тебя на море, в жару, к твоим любимым рыбам и кораллам, туда, где ты будешь собой. Поедешь?

– Влас, – прошептал Славка, – мне немного страшно. Ты… будь осторожнее.

– Буду.

И Влас стал остервенело раздеваться: маленькие пуговки на жёстком воротничке не хотели поддаваться, носки лениво стягивались, упирались, штанины путались. Влас был не похож на себя. Где та царственная величавость, где та снисходительная улыбка и умело направленные действия? Их нет. Он словно слепой тыкался носом, губами в разные части Славкиного тела, судорожно сжимал его коленки, ягодицы, плечи, нежно кусал то в пупок, то в ключицы. Влас и не заметил, когда Славка начал ему отвечать, когда он протянул руки и раздвинул ноги, когда он притянул его к своему лицу и заставил поцеловать в губы. Здесь Влас задержался надолго. Здесь исчезла судорога и спешка. Он стал сосредоточенно изучать губы мелкого, гнаться за его языком. Не поцелуй, а сальто–мортале, смертельный номер для неприступности и самообладания Северинова. Вот, значит, как умеют целоваться за МКАДом, вот, значит, в чём крутость этого ниочёмыша Славика Бубенцова! Надо же, как можно совпасть! Какие неожиданные социально–сексуальные комбинации предлагает жизнь! Влас отчётливо осознал, что это те самые губы, это тот самый вкус, те самые соски, то самое дыхание, что показаны только ему. Что этот комплект ему жизненно необходим, и какое счастье, что всё это перед ним. В паху ухало всё сильнее, рука сама направилась вниз, чтобы сделать что–нибудь полезное, чтобы удержать и взнуздать эту силу, что рвалась гулом страсти. Да, это животная страсть, да, здесь нет ничего рационального. Но Влас упивался этим состоянием и упивался Славкой.

Непонятно как в его руках оказался презерватив. Наверное, мелкий залез в тумбочку, он же знает где что лежит: где Хемингуэй, где обойный клей, где фондюшница… Влас раскатал резинку по члену и хоть на секунду протрезвел, вспомнил о том, что нужна какая–нибудь смазка, нашёл в себе силы добежать до ванны, где было масло с ментолом для кожи. Не стал переворачивать Славку, хотел видеть эти развратные голубые глаза и опухшие губы, хотел контролировать по ним, чтобы не причинить много боли. Не надо боли! Поэтому долго растягивал, находясь уже на издыхании сам. И только когда Славкины руки перестали слушаться рассудка, а глаза стали закатываться, он в него вошёл.

– Ах–х–хуеть! – вскричал… Влас.

– Да уж, – подтвердил под ним Славка…

«Неважно, что будет завтра. Пусть он даже выкинет что–нибудь эдакое, от чего у американцев вытянутся лица. Он уже мой, он теперь и сам не уйдёт. С такими глазами не уходят. Такое довольное сопение не доверяют просто так. Такие поцелуи не оставляют даром. Он останется. Мы завтра будем вместе отмываться в душе, ведь в ванной рыбы. И не пойдём на пробежку. Пусть он поспит. Моё чудо. Какое счастье, что он сломал аквариум!» – размышляя так, уставший Влас долго не мог заснуть. Он всё разглядывал и разглядывал Славку. Он гордился им. Он уже много раз припадал к мочке уха и таял от нежности, от такого нового для себя чувства. «Завтра, завтра у меня будет новая жизнь, ведь начиная с этой ночи я счастлив!» – словно жар–птицу за хвост, поймал мысль Влас, падая в желанный тягучий сон.

Дамы и господа! Смертельный номер! Слабонервных просим удалиться! Головокружительный кульбит! Нижний и верхний акробаты отчаянно рискуют! Они действуют без страховки! Внимание… и… алле–гоп! Музыка! Туш!

______________________

*Веримент – вид банковской операции: перевод средств с одного текущего счёта на другой.

========== Номер одиннадцатый: «Фокусы с исчезновением» ==========

– Мы проспали на зарядку! – взвыл в ухо Славка.

– Сегодня можно… – разлепляя глаза, ответил Влас. – Имеем право.

– Эх ты! В воспитании что самое главное? Си–сте–ма!

– Ничего страшного, нам всё равно позже выходить. Сейчас бриться, мыться, костюм отглаживать, в одиннадцать Наташа придёт, будет маникюр делать…

– О–о–о… – грустно застонал Славик.

– Никаких «о»!.. Ты вообще как?

– Об косяк.

– А это что значит? Хорошо или плохо?

– Плохо. Жопа болит, совесть чешется, душно, так как ты всю ночь на меня свои конечности укладывал. Танцевать сегодня буду враскорячку, вот так! – Славка задрал голые ноги и изобразил в воздухе какие–то невнятные косолапые движения. – Раз–два–три, раз–два–три…

– Сойдёт. Ты, главное, маму мою пригласи, она любого закружит… Слав, поцелуй меня.

– Ещё чего! Я чо, пидорас?

– Хм. Что–то ты совсем распоясался. – И Влас навалился на мелкого. – То, что я сошёл от тебя с ума, не означает, что ты можешь материться, чокать и не слушаться меня…

– Как? А фаворитам полагаются льготы и поблажки!

– Ишь ты… Фаворит! Никаких поблажек, и когда я говорю «целуй», то целуй. – И сам присосался к Славкиным губам.

Здорово! Влас опасался, что с утра будет прятание глаз, неловкое объяснение, нарочитая задумчивость, но Славка всё же неизменен: он быстро прощает, радуется каждому дню, адаптируется к любой странности. Он как бамбук – просверлит своим оптимизмом любой камень, выживет, если его будут топтать, не сломается, если его будут гнуть. Поэтому и утро бодрое, и шутки привычные, и затрещины за «чо» неизменные. Славка прикольно изображал, как ему, бедному, трудно ходить после вчерашнего: губёшки поджимает, ноги на ширине плеч, колени полусогнуты, шаги мелкие, как будто по стеклу наяривает. Но Влас подсмотрел: когда его рядом нет, Славка ходит нормально, да и блеск в глазах, и болтливость выдавали, что с мелким всё в порядке.

К полудню они были готовы: один – предъявить себя, нового, миру, другой – побеждать все обстоятельства, выигрывать во всех спорах мира. Сначала нужно было заехать в офис, там рабочие переговоры с юристами и помощниками господина Хилла, с рабочими лошадками. Славка кукольным мальчиком сидел на стуле в углу конференц–зала, вслушивался в диалог без пяти минут партнёров. И только после двухчасовой сверки каждого слова договора, после шушукания Власа с серым кардиналом «E–TRADE Bank» Роном Пфейфером по поводу хитрых идей по обходу налога на спот–операции, после кофе–брейк, на котором все расслабились и посплетничали о коррупционных издержках трансакций, все двинули в «Мариотт», в парадный зал, где было всё приготовлено для акта торжественного подписания договора о сотрудничестве двух банков. Там уже и фуршет искрился дорогим шампанским, и музыканты прочищали голоса своих скрипок и флейт, и официанты одеревянили спину и пришили сладкие улыбки на лица, и медиа–аппаратура для показа презентационных роликов нагревалась – ещё чуть–чуть, и всё заработает.

Влас не забывал о Славке, поглядывал, направлял в нужные коридоры, подсказывал тихонько. И Славка внимал, был незаметен, услужлив, молчалив, как и полагается начинающему клерку среднего звена. В «Мариотте» он встал за спину Северинова–младшего у входа в зал, приветствовал каждого скромным кивком и тактичной улыбкой. Славка был сразу замечен женской половиной, той, что не отягощена финансовыми ролями, а находится здесь по супружескому долгу присутствия, украшая брильянтами скучный фасад мужских костюмов. Влас всем представлял его как своего друга и помощника. Особенно удивлённо рассматривала зардевшегося Славку Софья Михайловна, мать Власа, женщина чуть полноватая, но с удивительно добрым лицом, вздёрнутыми бровями и такими же сочными карими глазами, как у сына.

Влас с удовольствием замечал, что Славка безукоризнен. Как будто всегда вращался в таком обществе. Сам в разговоры не ввязывается, жестами не пересаливает, чоканий не вставляет и далеко от Власа не уходит. В самый важный момент мероприятия мелкий удивил, и если бы не необходимость следовать за ходом церемонии и поддерживать корректные беседы с американскими партнёрами, Влас бы насторожился. Дело в том, что после подписания документов мистером Хиллом и Григорием Тимофеевичем американский «большой босс» вдруг с лучезарной улыбкой повернулся к Северинову–старшему и что–то проурчал на английском в непривычной интерпретации янки, при этом протянул «паркер». Все затормозили, так как намерения американца были не очевидны. И вдруг из–за спины Власа протиснулся Славка, выхватил золотистую шариковую ручку из рук администратора встречи, ту самую, которой только что подписывался Григорий Тимофеевич, и подал её хозяину банка, шепнув: «Он хочет обменяться». На лице Северинова–старшего проявилось весёлое понимание, и он в разудалой, присущей ему манере осуществил обычай делового оборота, принятый в «E–TRADE Bank» – обмен ручками, которыми подписали судьбоносные документы.

И дальше закружило, запенилось, зашумело. Американцы как дети, русские как цыгане – в общем–то родственные души: смеются громко, говорят то, что думают, любят музыку и жирно поесть. Влас пригласил на вальс госпожу Хилл, что была скорее всего ему ровесницей, а Славка… сам пригласил Софью Михайловну. И все любовались этой парочкой: шустрый вьюнош и добреющая дама. Щёки зарозовели, улыбки стали чище, наклон головы кокетливей. После вальса женщина о чём–то долго говорила со Славкой, потрепала его за щёку, заставила его попробовать карамелизированные фрукты. Тот и ложечку правильную взял, и не забыл розетку подать даме. Влас, конечно, был занят, нужно было со всеми поговорить, многих обаять, некоторым незаметно дать указания, но за Славкой наблюдал. Гордился. Подошёл Георг:

– Влас, ты просто волшебник! Неужели это тот самый пьянчужка? Класс! Мой респект тебе! Я слышал, как к нему Пфейфер подошёл, про тебя спрашивал, между прочим; так Славочка очень элегантно от него отмазался, дескать «говорю по–английски мало, могу вас ввести в заблуждение». Короче, отбрил. Умница!

– Да, он умница. – И приятное тепло разлилось в груди, захотелось добавить: «Он у меня умница!»

Увидев, что Славка направился в коридор, Влас устремился следом. Так и есть, парень шёл в туалет. Северинов не дал ему закрыться в кабинке, ворвался, защёлкнул дверцу и прижал Славку к стене.

– Ты молодец!

– Я так–то сюда отлить пришёл!

– Сначала я, а потом отольёшь! – И Влас присосался к его губам, как к своей собственности. Славка протестующее загудел. Но пока поцелуй не был выпит полностью, он не прекратился.

– Щас вот пойду и рыгну америкосу в бабочке в лицо! Будешь знать! – мстительно сообщил Славка, немного отдышавшись.

– Рыгни, – улыбнулся Влас.

– Разрешаешь? – парень недоверчиво прищурился.

– Они уже всё подписали. Пресса уже уходит. Разрешаю!

– Хм. А ты, оказывается, можешь быть нормальным человеком, – вдруг серьёзно сказал Славка. – Это я тебя перевоспитал! Всё, вали отсюда, а то обоссусь!

Влас и свалил. До конца приёма он продолжал следить за Славкой. Он представлял, как они вернутся домой, как наклюкаются из всех бутылок понемногу, как он возьмёт Славку прямо на полу и тот будет орать матом, улетая, так как он, Влас, покажет ему настоящий мастер–класс, уморит его, вымотает, чтобы руки слабели, чтобы не было сил говорить, чтобы взрывалось счастьем сердце и скатывалась слеза от нежности. И как жаль, что ему нужно сначала провожать Хилла и компанию к самолёту! И отказаться нельзя. Влас попросил Дэна отвезти Славку домой, обещая, что сам управится часа за два, максимум три.

– Ю–у–ху! Мы с Денисом щас укатим в какой–нибудь клубец! – задорно отреагировал на это Славка.

– Ты только не ведись на его просьбы, – предупредил друга Влас. Хотелось поцеловать мелкого шалопая, но кругом люди, поэтому Северинов уже привычным жестом потрогал маленькую мочку уха и прошептал: – Устрой мне какой–нибудь сюрприз. Сможешь?

– Запросто! – И Славка подмигнул. Дэн подтолкнул его за локоть, и они отправились к машине. Власу же пришлось нацеплять на себя обворожительную улыбку и догонять американских гостей.

Дэн водил очень осторожно и рассудительно, никогда не лихачил. Поэтому ехали долго, спокойно, даже успели поговорить. Конечно, Денис Столетов отдал должное переменам в Славке. Про методы воспитания он спрашивать не стал. Но снял с правой руки золотые часы и отдал парню:

– Вот, передай Власу. Он поймёт, я ему должен.

– Пф–ф–ф… Чо это? Мало ли кто кому должен! Это твоя вещь, она тебе дорога, и не отдавай. Влас же тебе друг, он не возьмёт.

– Возьмёт. Я ему проиграл.

– Подумаешь! Проиграл! Слишком легко ты отказываешься от своих вещей. Слушай, а ты с девчонкой той, с буферами, помирился? Простил её?

– Нет. Она не принимает меня, хотя я уже простил.

– Не принимает? А что ты для этого сделал, чтоб приняла?

– Ну… Пытался поговорить, приглашал её в ресторан.

– Тю! Ясен перец, что она не пойдёт! Нафига ты ей такой правильный нужен! Удиви её, докажи, что ты нормальный, живой, неудержимый и не отступишь от неё. Устрой какую–нибудь глупость. Чтобы такая абсолютная хрень романтическая! Как будто ты старшеклассник, а она твоя первая любовь! Она оценит, вот увидишь!

– Хм. Надо подумать.

– Что тут думать? Действуй! И не завтра–послезавтра, а прям щас! Вон высадишь меня во дворе и дуй к ней!

– Она не пустит.

– Это смотря как прийти! Приди голым… хотя ты не сможешь, – Славка покосился на обалдевшего Дэна, – у тебя комплексы. Ну тогда залезь к ней в окно с цветами в зубах. Только чтоб в зубах!

– Она живёт на седьмом этаже.

– И чо? Договариваешься с соседями сверху или сбоку и лезешь через балкон. Знаешь, как романтично! Особенно если сразу к ней в спальню. И цветы, цветы в зубы! Всё, высаживай меня! Шуруй к ней. Прямо сейчас, не тормози.

– Сейчас и цветов–то не купить, если только в круглосуточный супермаркет, но там тоже может не быть…

– Ты идиот? А клумбы на что?

– С клумбы? Меня же оштрафуют!

– Так похуй! Оштрафованный и счастливый лучше добропорядочного, но унылого и одинокого тебя.

– Думаешь, она меня так примет?

– Ты будешь потом жалеть всю жизнь, что не сделал этого.

– Да, ты прав, – у Дэна созрела решимость. – Я попробую.

– Прямо сейчас.

– Хорошо. Прямо сейчас. – И Дэн остановил машину. Славка выскочил из неё, прихватив часы.

– У тебя всё получится! – крикнул парень уже разворачивающейся машине. И Дэн в боковое зеркало увидел, как Славка показал ему «викторию» и побежал в дом.

***

Влас управился быстро. Торопился домой. Мчал. Казалось, что всё сложилось, что настал новый период в жизни. Яркий, скоростной, сложный. Придётся пересиливать окружающих, убеждать отца и успокаивать мать. Но Влас был уверен: игра стоит свеч. Он торопился в эту новую жизнь, которая вот здесь, в этом доме, на этом этаже, за этой дверью…

Странно, но в квартире было темно и тихо.

– Славка! – крикнул Влас, на ходу снимая пиджак, ослабляя галстук. – Слав! Ты где? Я вернулся! Не дай бог, спишь! – Он толкнул Славкину дверь, там пусто. Заглянул в кухню, в ванную, прошёл через гостиную к себе в спальню. Но и здесь никого, он ожидал увидеть парня у себя на кровати, но там только лунные блики от окна уютно устроились. В дальней комнате для БДСМ его тоже не было. Влас даже посмотрел на балконе и в подсобной комнате, толкнул дверь кабинета – закрыта; бред, но открыл шкаф и залез под Славкину кровать. Северинов сел прямо на пол в его комнате. Прислушался. Тишина. Никого. Что–то давит в груди. Это выходит ядовитым комом воображаемое счастье, это душными щупальцами обвивала нутро тревога и тоска–а–а. Влас понял: Славка ушёл. Совсем. И никакой секс, никакая… любовь не могли его удержать. Он ушёл. Сюрприз.

«Стоп! Может, он уговорил Дэна и они таки поехали куда–нибудь развлекаться? – Власу вдруг пришла в голову бредовая идея. – Надо позвонить!» Он вскочил на ноги, включил в комнате свет и понял, что звонить не нужно. На кресле–качалке лежали костюмные брюки, кремового цвета рубашка, галстук, со спинки свисал пиджак – в этой одежде Славка был на приёме. Влас распахнул дверцы шкафа. Точно, нет джинсов, финн–флеровской олимпийки, кроссовок. Северинов пошёл к бару. Нет бутылки абсента. «Хм… А деньги? Он вернётся за деньгами», – сказал себе Влас, но совсем был в этом не уверен. Он уверен был в обратном – Славка ушёл навсегда. От этой мысли навалилась апатия и стало холодно. Щемяще захотелось выть, защипало в носу, налились глаза. Влас пошёл в ванную. Там рыбы. Он сел точно так же, как вчера Славка, и бездумно следил за безалаберными карпами. Он и поговорить с ними не мог. И заплакать не способен. Просто сидел. Долго. Затекли мышцы, но он сидел всю ночь. В какой–то момент его даже вырубило в сон, так как он прислонился лбом на край ванны. Ему тут же приснился Славка. Как будто он говорит с ним на английском языке, они лопают сырное фондю, и вдруг Славка выдаёт: «Я теряю себя…» Он ещё что–то хотел сказать, но сон рассеял звонок. Телефон.

Пошатываясь, Влас пошёл на звук, телефон орал из кармана пиджака. Звонил Дэн.

– Вла–а–ас! – заорал он в трубку. – Славка дома?

– Нет, – попытался сказать Северинов, но получилось какое–то сипение.

– Вла–а–ас! Держи его! – Очевидно, что Дэн не услышал ответа. – Мы сейчас приедем!

– Кто «мы»? – прохрипел Влас, но из трубки доносились уже короткие гудки.

Зачем приедет Дэн? С кем? Ему не нужен никто сейчас. Только Славка. Только он может вытащить ту занозу, что впилась слева, там, где сердце. Влас решил выпить. Налил себе почти полный стакан коньяка и влил, прожигая путь к занозе, давая выйти тому кому. Резкие пары спиртного ударили в нос, заставили вытечь влаге из глаз. Стало легче. Намного легче. Он сел на диван и стал ждать друга.

Звонок прогремел минут через двадцать. На пороге стоял ошалевший, растрёпанный Дэн и… Анжела. Влас нахмурился, но молча пропустил их в квартиру.

– Где он? – возбуждённо начал Дэн.

– Ушёл… – шёпотом ответил Северинов.

– Успел. Вот! – Денис резким жестом протянул хозяину квартиры несколько фотографий. – Смотри!

Влас сначала не понимал, зачем ему показывают Анжелкины фотки.

– Отлично выглядишь, – почти пьяно сообщил он девушке.

– Вла–а–ас! Смотри на него! – заорал Дэн и потом заговорил быстро и сумбурно: – Он мне велел ехать к Анжеле. Нарвать цветов с клумбы, полезть в окно, напугать, удивить, захватить, говорил: «Смелей, всё получится»! Я погнал! И всё получалось, Анжелка испугалась! Заревела, засмеялась. Я чуть не свалился! Соседи орали. Но Анжела вытащила меня, короче… короче… Я уже после, когда всё получилось, уже к утру на комоде нашёл эти фотки… Влас! Я его даже не узнал сначала! Я в шоке! Влас, ты меня слышишь?

Весь этот спич явно прошёл мимо ушей Власа. Он слышал только какие–то хаотичные слоги, звуки. Он разглядел наконец. Рядом с Анжелой на фотографии молодой парень. У него длинные волосы, на одной фотографии волосы распущены, на остальных собраны в хвостик. Он везде улыбается, демонстрируя ровные белые зубы. Хотя на нём одежда-кэжуал, но выглядит модно, добротно, брендово. Голубые глаза смотрят в камеру лучисто и хитро. На одной фотографии он обнимает счастливую Анжелу у фонтана на Манежной. На другой он держит её за руку на мостике со свадебными замками. На третьей он один: за рулём автомобиля, выглядывает в открытое окно. На четвёртой он и Анжела в зенитной точке круга колеса обозрения. Зависли над смогом города в люльке и парят. Он красив, он мужественен, он заботливо обнимает девушку, он совсем не кажется инфантильным и мелким. Сколько ему лет? Двадцать два? Не может быть! Если он и младше Северинова, то на пару лет. Как он не разглядел? Влас сполз вниз по стенке и закрыл глаза. «Славка, ты кто?»