Текст книги "Алле-гоп! (СИ)"

Автор книги: Старки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

***

– Здрасти! Здрасти! И вам здрасти! Здоровеньки булы! – Славик громко здоровался со всеми, источая предвкушение весёлого дня. Пару раз он даже попытался сделать поклон при виде симпатичных дам. Но Влас, с утра раздражённый и недовольный собой, пёр его мимо всех сотрудников прямо к себе в кабинет. Своё решение взять Славку на работу Северинов объяснял тем, что не оставит почти незнакомого человека в квартире, где не функционирует кодовый замок в кабинет, ведь там у него все ценности: ценные бумаги, ювелирка, включая необыкновенной красоты и дороговизны колье его погибшей сестры, оригинальные рисунки Валентина Серова, за которыми без устали охотятся коллекционеры, деньги, в конце концов. Отец частенько заводил песню о том, что ему, банкиру, негоже держать дома ценности, но Влас сопротивлялся. Он любил рассматривать брильянты и рубины, листать Серова, иметь наличность, а не только электронную карту. Да и некоторые документы с коммерческой информацией, бывало, брал домой. Рисковал. Он понимал это, поэтому и оборудовал кабинет не только сигнализацией, но и замечательным сейфом высшего класса взломостойкости с американским сертификатом защиты. Пароль дома не хранил, механический ключ всегда с собой, а механический код имел весьма запутанную систему ввода. Короче, открытая дверь в кабинет ещё не означала угрозы ценностям, тем более от Славки. Но Влас ухватился за эту мысль и повёл одетого прилично парня к себе в банк.

На самом деле это решение ему далось непросто, врать самому себе – занятие бесперспективное. Северинов понимал, что причина в другом: все последние дни образ мелкого мешал ему работать. Он постоянно думал о том, что сейчас тот делает, одёргивал руку, которая тянулась к телефону, и мчался на обед домой, чтобы побывать там всего десять минут. Влас устал от такого режима. «Пусть будет на глазах. Попробую. Вдруг так будет лучше», – вывел итог размышления Влас.

И вот теперь он позорит его на весь банк: слишком громко говорит (в офисе нужно цедить слова, а не разевать рот), слишком активно вертит башкой, не идёт, а подпрыгивает, назвал Анатольского из кредитного отдела «дядечкой», а Нинель Рихманн, пережившую около десяти пластических операций, хотя и шёпотом, но на весь лифт окрестил «мумией». Конечно, весть о том, что Северинов–младший привёл какого–то парня с собой, быстро облетела всё заведение. Поэтому целый день народ ломился с разными важными и абсолютно никчёмными делами и вопросами. И даже пожаловал отец.

– Ух ты, какой птенчик! – сразу с порога начал он. – И чем это он занимается?

– Архивирует устаревшие документы, – защищаясь, ответил Влас.

– Странно, делопроизводителей нет, что ли?

– Пап. Так надо.

– Надо ему… Вся контора на ушах. Этого надо тебе? – И подошёл к застывшему над компьютером за боковым столиком Славику. – Обижает тебя мой сынок?

– Ага! – радостно кивнул головой тот.

– Это он может. – Григорий Тимофеевич очень внимательно вгляделся в Славкино лицо. Даже показалось, что они в гляделки играют, только один нахмурившись, а другой озорно направив взор. И вдруг гранд–хозяин банка, хитро прищурившись, выдал: – А ты ему сдачи давай!

– Ага! Какой он и какой я! Зырьте! – нисколько не смутившись, отреагировал Славка, соскочил, скинул пиджак и начал расстёгивать штаны. Власа прошиб холодный пот: это мелкий сейчас следы от ремня будет демонстрировать? Еле остановил засранца. Еле выпроводил отца, заинтересовавшегося физическими параметрами подопечного. А после дал тому леща, понятно же, что тот специально шокировать Северинова–старшего хотел. Не такой Славка и дурень. Совсем не такой…

В целом же Влас выдохнул в конце рабочего дня. Славик смирно сидел в кабинете, выполнил всю «мелочёвку», освоил шрёдер, радостно смотрел кино, пока Влас носился по банку, ругался по телефону и укатывал на совещание. На обеде парень развлекал его закадычных друзей. Те с удовольствием с ним болтали, на самом деле ёрничая над ниочёмышем. Всё прошло нормально. Влас после работы даже повёз Славку в рыбный ресторан так, чтобы быть вдвоём. Чтобы теперь самому насладиться трёпом этого занятного воспитанника.

Достопочтенная публика! Перед вами выступает знаменитый канатоходец! Он балансирует без страховки на опасной высоте! Почти под куполом цирка! Смертельный номер!

========== Номер девятый: «Конный» ==========

В воскресенье – аристократическая программа: Северинов посвящает день конно–спортивному клубу «Корнет». Нельзя сказать, что Влас увлекался верховой ездой, но пару раз в сезон выезжал в Подмосковье и объезжал хорошо знакомого коника – андалузца рыжей масти Гвидо – зимой в манеже, а летом в полевых условиях. Георг и Дэн тоже частенько выбирались в «Корнет», но в этот раз поехал только Георг. Денис опасался, что встретится в клубе с Анжелой, ведь коннозаводчик – её отец, поэтому девушка заядлая наездница. Славик тоже не обрадовался этой поездке, начал ныть:

– Там воняет! А если я нае… упаду? Лучше свози меня к мамке. И в кинуху. И в клубешник, в тот же самый! Нафига кони? Я и так как конь каждое утро бегаю, ты меня ещё и стегаешь…

Но разве можно переубедить Власа и изменить его железобетонно выстроенные планы? Единственное, что он пообещал и выполнил – так это заехал перед «Корнетом» в районную больницу. Там он вновь выдержал атаку местных фотоколлекционеров брендовых автомобилей и просто любопытствующих больных, уныло гуляющих в толстых фланелевых халатах. Славка опять отсутствовал около получаса, вернулся довольнющий. Потом они ещё заехали в магазин, чтобы приобрести для Славки обувь для езды верхом: ботинки и краги. Подходящие штаны и клетчатую рубашку Влас нашёл подопечному среди своих вещей.

За городом совершенно другое лето – не такое угорелое. Оно варевом солнечных лучей выпаривает запахи травы и земли, заполняет истомой и ленью воздушное пространство, переносит флотилию пуха одуванчиков, щекоча лица обалдевших горожан и раздражая местных жителей, хозяев лета. За городом тихо, и природа здесь как бы не обращает на тебя, на жалкого человечка, внимания, кем бы ты ни был: банкиром или безработным. Влас это чувствовал. Похоже чувствовал и Славка, так как парень приумолк и поначалу всё скрывался за спиной Северинова, нервно оглядываясь вокруг. И только в конюшне любопытство победило насторожённость. Славке явно нравились лошади, он устремлялся к каждому деннику, чтобы «поздоровкаться» с каждым представителем непарнокопытных. Конюший – пожилой уже Матвей Петрович (он же просто Петрович) – всякий раз недовольно реагировал, опасаясь, что животные испугаются и навредят этому беспокойному мальчишке. Но лошади как раз приветливо встречали того как родного, не фыркали и не били нервно копытами. Севериновский красавец Гвидо уже ждал своего седока, а вот для Славика коня придётся подбирать.

Но Славка сам определился: повис на заграждении денника с надписью: «Ахалтекинская порода, Барс, 3 года». Конь доверчиво потыкал мордой в лицо Славке, а тот без страха и сомнения начал чесать того за ухом.

– Барсик! Черныш! Красавчик! Умница, хороший мальчик, – выводил славословия Славка.

– Нет–нет! – попытался остановить его Петрович. – Барс слишком ретив для новичка, он будет слушаться только уверенного наездника, да и вообще он с характером, упрям. Выбирайте–ка другого, вон Матрёшка, кобылка спокойная…

– Не–е–ет! Хочу Барсика! Я справлюсь! – И тут Славка выдал: – Я так–то умею, ездил, знаю.

– Умеешь? Да ты аристократ! – поддел его Георг.

– Я, в отличие от некоторых, в деревне рос: умею и косить, и доить, и на лошадках запросто!

И Влас согласился, чтобы привередливый ахалтекинец Барс стал Славкиным другом, хотя и видел раньше, что этот жеребец чересчур горячий и мятежный – не чета его рассудительному и чуткому к командам Гвидо. «Ничего, небось шею не сломает, – размышлял Влас, – но самоуверенность–то этот конь у него укоротит».

Не тут–то было! Барса как подменили: никакого пыха ноздрей и яростного глаза, никакого брыкания и недоуменного разворота шеи с короткой гривой к надоедливому седоку. Славка, во–первых, очень лихо вскочил в седло, при этом сам укоротив стремена, как будто для галопа. Во–вторых, неожиданно верно стал разговаривать с животным, причмокивая и присвистывая так, что тот тут же повиновался ему. В–третьих, продемонстрировал сразу правильную посадку спины, положение ног. В–четвёртых, тут же припустил, спокойный шаг его не устраивал – скомандовал и погнал рысцой. Георг немедленно отстал, он любит только неспешный ход и обломовское философствование на фоне среднерусской равнины. А Власу пришлось следовать за вертлявым воспитанником, который так неожиданно оказался лошадником.

Мимо маленького леска по просеке, свернув на широкую утоптанную тропу, смахнув пыльцу с каких–то высоких розовых цветочков, мимо опушки с загадочным кособоким уродским строением и по песчаной дороге вдоль бесконечного поля, засеянного какой–то кормовой культурой. Сначала рысцой, потом Славик развернулся и нагло продемонстрировал «фак» своему властному хозяину, что смотрелся знатным баронетом на точёной фигурке густогривого Гвидо. Парень принял лихую стойку, прижавшись коленями к корпусу Барсика, поднявшись на стременах, пригнувшись к самой шее, свистнув протяжно сквозь зубы – это он пустил жеребца галопом. Барс по–ребячески взлягнул и, взбив копытами песок и пыль, припустил вскачь, стремительно отдаляясь от чопорного преследователя.

– Вот паршивец! – вскричал азартно Влас и тоже пришпорил коня и в манежной манере, прямо удерживая спину, погнался за наглым «будёновцем» – неуловимым мстителем.

Проскакали мимо рукоплещущего ароматами поля, вновь погрузились в рощу, где терялись все звуки и порой по лицу скользили берёзовые липкие веточки. Вылетели на чудную ромашковую лужайку, напугав каких–то больших птиц. Славка улюлюкал и свистел, выбившаяся из–за пояса рубаха развевалась горбатым парусом. Влас преследовал молча, сжав зубы и весело прищурившись. Его редкой в России породы конь, казалось, тоже прищурился и сжал зубы, бежал, красиво вздымая ноги, почти не раскачивая корпус, врезаясь во встречный ветер широкой грудью, красуясь шёлковым хвостом и длинной гривой. Не то что Славкин Барсик, тот если бы мог, то тоже улюлюкал! Конь–гепард с азиатским глазом, конь–юноша, сухой и стремительный, резво удирал от конкурента голубых кровей, яростно раздувая ноздри. «Догоню! Догоню и…» – стучало в голове Власа. «Догони! Догони и…» – отзывалось аллюром в Славкиной кипящей крови.

Они уже давно свернули с обычного, утверждённого маршрута: летели через угодья захудалых фермерских хозяйств и брошенное колхозное поле, поросшее наглым бурьяном и разлапистой мать–и–мачехой. Они уже отстучали громкую чечётку по деревянному мостику над живописной речушкой–ручьём. Они уже были близко к горизонту, к печёному солнцу, оставляя за собой незасмотренные пейзажи. Выпендрёжник–каскадёр Славка вдруг отцепился от поводьев, расправил руки, как будто на носу «Титаника», и заорал:

– Я властелин мира–а–а…

Выкрутасы тут же сказались потерей скорости, и Гвидо стремительно нагнал вороного Барсика. Подчиняясь только какому–то хозяйскому рефлексу, Северинов протянул руку и ухватил преследуемого за рубаху, но остановить или перетянуть к себе лихого наездника оказалось невозможно. Тот вцепился в конскую шею, прижался и резко перевёл Барса на иноходь, так что Влас оказался впереди, а так как при этом он ни за что не хотел отпустить Славкину рубаху, то вдруг вылетел из седла, инстинктивно перекатился по земле, чтобы не оказаться под копытами Барсика, и затих. Славка же проскакал ещё по инерции почти сотню метров параллельно с высокомерным Гвидо, перехватил его поводья и остановил ход. Спрыгнул с высоты седла практически по–каскадёрски и впилил к лежащему среди разноцветья и изморённой солнцем травы Власу. Тот лежал бревном, и глаза закрыты.

– Бля–а–а! – заорал Славка и бухнулся на колени рядом с предполагаемым трупом. – Влас! Ты чо? Я щас скорую, я щас, я быстро! – И свистит своему конику. Но умчаться за подмогой не получилось. Северинов вдруг мгновенно ожил, схватил парня за грудки и дёрнул на себя. Тот чуть было не вмазался лбом в подбородок притворщику, опёрся на руки и выпучил глаза.

– Какого чёрта ты сегодня ныл, что не хочешь ехать в клуб? – неожиданно зло процедил Влас. – Какого чёрта ты изображал робкого неумёху, если ты скачешь как заправский жокей? И не нужно мне рассказывать о деревенском детстве. Сейчас в деревне скакунов не разводят, только на конезаводах! Отвечай! – И держится крепко, и смотрит испытующе, и увильнуть не даёт.

– Я думал, ты умер… – жалобно и как будто с сожалением прошептал Славка.

– Не слышу внятного ответа!

– Ну–у–у… Я это… Э–э–э… – И, похоже, туманится не только речь, но и голубые глаза, и беспутое сознание парня. Славка наклоняется ниже над Власом и… захватывает его губы своими сухими губами. Целует. Всё. Влас рассыпался, распылился: период полураспада его страсти оказался слишком мал и слишком реактивен. Наплевать, откуда у мелкого такие навыки! Северинов даже удивиться не успел такой инициативе Славки, зарычал в него, оттолкнул так, что тот приземлился рядом на спину. А сам навалился на него всем своим нетерпением и вобрал в себя его мягкие губы, скользкий язык, судорожное дыхание, тонкую кожу под глазами, острый подбородок и гудящую стоном шею. Издалека никто ничего бы не заметил, только пасторальная картинка: в высокой траве мордами друг к другу стоят два жеребца рыжей и вороной масти: один презрительно смотрит на что–то вниз, другой игриво шевелит ушами и кивает горбоносой мордой, беспрестанно переступая как будто готовый вновь к лихому бегу.

– Вла–а–ас! Эге–гей! Вла–а–ас! – послышалось из рощи. Этот вполне узнаваемый голос нарушил всю идиллию и отрезвил обоих. Это Георг. Он пустился на поиски и тоже сбился с маршрута. – Вла–а–ас! Где вы, черти?

Этот голос расцепил два тела. Оба лихорадочно рукавами вытерли губы, хотя румянец и красноту все равно не скрыть. Поднялись и оба заскочили одновременно на своих скакунов. Помчались, не сказав ни слова друг другу. Теперь первый Влас, а за ним серьёзный Славка. Каша в голове у обоих, но выдохнул довольный только один.

***

Этот поцелуй на лоне природы всё испортил. Всю методу воспитания провинциального ниочёмыша. Влас впал в предпаническое состояние (если такое бывает). Не нужно было целовать парня: ощутить его на вкус – это неосторожно, испить его – это даже опасно… В то же воскресенье Влас не мог заснуть, ворочался, крутился, истерзал одеяло, не мог прогнать надоедливые мысли. Его мягкость губ, дрожащие ресницы, блестящая мокрая полоска глаза, сладкое дыхание, поддающаяся плоть – всё это мешало заснуть, свербило в мозгу, злило и душило. Вдобавок посреди этой борьбы с бессонницей Влас услышал тревожный крик, взрезающий покров ночи. Крик Славки.

Северинов мгновенно подскочил с кровати и устремился в комнату для гостей. Славка сидел, подтянув одеяло к подбородку. Глаза незряче выпучил, не шевелился.

– Ты чего? – встревоженно спросил Влас. – Чего кричал?

Парень ответил не сразу. Несколько секунд собирался с мыслями, испуганно рассматривал вошедшего.

– Н–н–ничего… Я нечаянно.

– Приснилось что–то страшное? – Влас сел на край Славкиной кровати, участливо взглянул тому в глаза, приподняв лицо за подбородок. – Ну? Расскажи.

Славка вывернул лицо из рук своего хозяина, развернулся к нему спиной и лёг в позу зародыша, укрывшись одеялом, только вихрастая макушка торчала из–под этого уютного сугроба.

– Приснилось, что я умер, – глухо донеслось изнутри. – Ты меня убил. И я в гробу, наручниками этими утрешними связанный. Ужас.

– Слав, ты меня так боишься, что ли? – Тёплый сугроб безмолвен. – Э–э–эй! Ну! Это тебе первый раз такое снится? – Славка даже башкой не кивнёт. – Ты же понимаешь, что я не причиню тебе зла. Сла–а–ав! Повернись. – Но тот замурован одеялом и не реагирует никак. Тогда Влас пододвинулся к мягкому кокону, лёг на бок и обхватил этот кулёк с трясущимся парнем внутри. – Ну? Не трясись. Ты боишься не меня, а смерти. Ночью бывает с каждым. Смерти бояться глупо: пока ты жив – её нет, когда она придёт, тебя не будет… Это не я сказал. Это Эпикур.

– Смешное имя… Кур… Ебикур. Как он с ним жил? – философски изрёк Славка из кокона.

– Придурок… – нежно ответил Влас и улыбнулся в русый затылок. – Спи. Не убью.

Так Влас и остался в постели у Славки. Сначала обнимал вместе с одеялом, успокаивая. А потом не заметил, как сам заснул. Да и как оказался под одеялом, тоже не заметил. Скорее всего Славка ночью укрыл, ведь форточка всегда открыта, а ночью прохладно.

Ночью и днём одни и те же вещи воспринимаются абсолютно по–разному. Никакого сексуального подтекста в ночи Влас не видел, когда обнимал парня. А вот утром… Хотя это, наверное, оттого, что сейчас он обнимал его не через одеяло, а непосредственно. Славка был просто оплетён руками и ногами Северинова, окутан его жаром, поэтому и проснулся рано. Лежит, тупо в стенку смотрит, своего пробуждения не выдаёт. А когда открыл глаза Влас и нервно завозился, пытаясь быть осторожным, высвободил от себя подопечного, то тот, наоборот, глаза закрыл и задышал ровно. Влас проверил, спит ли Славик, и поспешно удалился в ванную, стараясь не шуметь. А ему надо под душ. Надо что–то делать со стояком.

Ощущение растерянности и опасности, так несвойственное Северинову, нарастало. Не нужно было ложиться в его постель. Нужно вернуться к холодным схемам, через полторы недели банкет после переговоров с америкосами. Влас обещал именно там продемонстрировать преображение Славки, представить его как своего помощника. Задача такова: нужно, чтобы Славик выглядел своим среди элиты. И теперь Влас убеждал себя, что нужно сосредоточиться на подготовке к этому приёму. Придумывал задания, ставил мини–цели в воспитании. Но было трудно сосредоточиться. Мешала мысль: «Дэн прав, я к нему привязался. Спор выиграю – и нужно будет отпускать парня. А смогу ли?»

Пробежку с утра никто не отменял, правило непреложное. А на завтраке Влас и рассказал Славке о предстоящих планах.

– Задача сложная, но ты справишься, ты способный. Будешь всегда рядом со мной, выучишь несколько фраз по–английски. Прочитаешь контракт, я тебе объясню суть некоторых профессиональных понятий, в серьёзные же разговоры всё равно не придётся вступать, так как контракт уже будет подписан. В субботу свожу тебя в закрытый клуб, там приличные люди отдыхают, посмотришь за манерами. Пожалуй, научу тебя правильно с дамами танцевать, а то обжиманцы деревенские диковато будут смотреться. Узнаю, какое будет меню. Сходим в ресторан, ты исполнишь правильное поедание. Принесу тебе список музыкальных произведений, что на фуршете будут исполнять, по фотографиям познакомлю со всеми фигурантами, чтобы там челюсть не отвесил. Ну и порепетируем некоторые праздные светские разговоры. Запомни, за слово «чо» буду бить!

Славка перестал дрыгать ногой.

– Влас, а если я облажаюсь?

– Не облажаешься. И это слово тоже забудь, хотя бы на время.

– И всё же. Раз – и пёрну, не удержусь! – Парень тут же получил затрещину. – Да я образно же выражаюсь! Чо, я дурак пердеть? – Теперь он получил неслабую пощёчину, да так, что слетел со стула.

– Я тебе сказал про твоё «чо». Ты меня не слышал, что ли?

– Слышал, – Славик надулся и сел назад. – Если ты из–за этой переду… ерунды так психуешь, то как только опарафинюсь, так вообще убьёшь. – И всхлипнул.

– Не убью, – через паузу добавил Влас, вспомнив ночные бдения и неожиданно испугавшись всхлипа. – Но ты постарайся… Пожалуйста.

Новый этап подготовки начался со списка расхожих английских фраз. Большая часть из которых сводилась к тактичному знакомству и корректному уходу от разговора. Влас даже транскрипцию по–русски написал, но Славка фыркнул и заявил, что уж английский он в школе и в колледже «знал как бог». Бог – не бог, но к вечеру он отлично сдал экзамен на первую десятку фраз. Особенно хорошо давались предложения с сожалением о незнании языка. У Славки это получалось с грустинкой и искренне:

– Sorry, my english is bad. I think my English is very poor. I only speak a little English.

Да и беседа на тему «let me introduce myself. Pleased to meet you»* тоже удовлетворила Власа. Целый вечер был убит на оттачивание английского the assistant of Mr. Severinov. Напоследок Влас таки не выдержал и приказал Славке встать на колени. Когда тот, горько вздохнув, сполз с дивана и приземлился на пол, то Северинов, потянулся к розовой мочке уха мелкого, хозяйски понежничал с ней и велел:

– Скажи: «I’ll obey».

– А что это означает? – недовольно косясь на руку, завладевшую его ухом, поинтересовался Славка.

– Просто скажи.

– I’ll obey, – обречённо повторил парень и тихонько прибавил: – My master…**

Влас не расслышал, подумал, что тот очередное обзывательство прошептал.

Эффектный номер с конной группой! Наши лошадки парой бегают по кругу, Выполняют синхронно разные танцевальные па. Полюбуйтесь, каков экстерьер, какое понимание, какая элегантность. Воистину, без коней цирка нет!

_____________________

* Позвольте представиться. Приятно с вами познакомиться (англ.).

** Я буду повиноваться… Мой господин (англ.).

========== Номер десятый: «Сальто-мортале» ==========

– Хи–хи–хи… Ты отдавил мне ногу! А где у тебя лифчик? Хи–хи–хи! Вот умора!

– Ты же сейчас дошутишься! Встал ровно, спина! Рука куда поехала?

– Так лифчик искать.

– И не смотри себе под ноги. И–и–и! Раз–два–три, раз–два–три… Это слишком широкий шаг, мягче вступай, вкрадчивей. Веди меня!

– Так ты не ведёшься! Тебя же с места не сдвинешь!

– Это потому, что ты вечно идёшь не туда. Я тебе говорю, по часовой стрелке! И рука, выше талии. Поехали, и–и–и! Раз–два–три, раз–два–три… Голова! Не пыхти! Раз–два–три, раз–два–три…

– Какие идиоты танцуют подобный антиквариат?

– Не отлынивай. Давай ещё раз.

– Я уста–а–ал! Вон Сучара и Черножопик тоже удивляются. Блин! У меня синяк на плече будет!

– Никто твоего плеча, кроме меня, не увидит. Встань ровно. Подбородок выше и смотри на партнёршу.

– Пф–ф–ф… Умора! Влас – партнёрша! Властелина Садюговна, разрешите вас пригласить подрыгаться!

– И–и–и! Раз–два–три, раз–два–три… Хорошо! Вниз не смотри, я сказал! Чувствуй ритм, считай! Раз–два–три… Чёрт!

– Бля–а–а! – это оба повалились на пол, столкнувшись больно коленями. Влас, конечно, тяжелее, поэтому, пытаясь удержаться, повалил–таки Славку на себя. Так и рухнули, счастливо миновав угол журнального столика. Славка, правда, въехал своим лбом Власу в губу. Улёгся на своём вальсомучителе и от смеха сотрясается.

– Ой! Умора! Вот грохнусь так же на этом приёме! На столик с мороженым! Обля–а–апаюсь! У–ха–ха! Вла–а–ас! Пусти! – последнее это потому, что Влас хотя и брякнулся головой, но мелкого как обнимал, так и удерживает. Славик высвободился от его рук и уселся верхом на ударенном теле. – Влас, ну на самом деле, нафига нужен этот вальс? Ладно вилки! Схвачу ананасину мясной рогатиной, все в обморок от негодования попадают. Но это! – Он выразительно показал на лежащего Власа. – Даже если меня пригласили, хотя ведь должны приглашать мужчины, я шары прикрою и тихо скажу: Сори, ай доунт дэнс! Айм дэбил! И всё.

– Ты не понимаешь. Мне нужно, чтобы ты танцевал.

– Зачем?

– Ну… Нужно… – Влас предусмотрительно не раскрыл Славику сущность спора, пусть парень думает, что это просто блажь, ничем не подкреплённая.

– Финтишь! Колись! Нахрен тебе мои танцульки?

Наверное, можно было действительно обойтись без вальса. Но, во–первых, Влас уже пообещал Георгу и Дэну, что продемонстрирует полный комплект дрессуры: и манеры, и речь, и движения, и… – это самое сложное – безоговорочное послушание. Во–вторых, Влас просто хотел танцевать со Славиком, ощущать его тепло, его кожу, его упёртость и двигательное тупоумие. Пожалуй, «во–вторых» – это во–первых… Влас сбросил мелкого с себя и вновь устроил тренировку, которая была щедро пересыпана зубодробительными комментариями подопечного. Того бесконечно веселило, что Северинов выступает в роли партнёрши; он с приступами хихикания припадал к плечу Власа, щекотал «мужикастую даму», играл флирт. Короче, Влас добился того, чего хотел.

Именно этой ночью он вдруг понял, что счастлив. И вовсе не оттого, что развеялась скука, нашлось занятие. Он торопился домой каждый день: ведь нужно было тренировать мелкого, повторять английские фразы, смотреть, как он ест, подслушивать, как разговаривает с рыбами, пересказывая им новые понятия, с которыми его познакомил Влас. Пару раз Влас серьёзно врезал Славке за «чо» и за «бля». Но тот даже дулся прикольно: назло «истинному господину» завывал в своей комнате блатные песни под гитару:

– Друзья, друзья, купи–и–ите папиросы, подходи, пехота и матросы. Подходите, не робейте, сироту меня согрейте! Посмотрите, мои ноги босы… у–у–а… Подходите не робейте…

Или вот это (из особо полюбившихся):

– На лесоповале–е мальчишка смышлёный, прощается с жизнью, не верит в сИбя–а, ведь девочка с воли ему написала, что больше не любит, что больше не любит такого тИбя–а…

На двенадцатом куплете сей заунывной баллады, когда «смышлёный мальчишка» вернулся уже вором в законе к девочке, а она воспитывала типа его ребёнка, Влас не выдержал и ворвался в комнату. Отобрал гитару, наорал. Славка вякнул в ответ. Короче, повод нашёлся и Северинов выпорол упёртого шансонье. На кресте.

Тот сначала стал орать проклятия, и Влас решился применить кляп. Ловко вставил в разъярённого и удивлённого Славика силиконовый членик на кожаных ремешках. Теперь раздавались только мычание и то только первые три удара. Так быстро Влас никогда не возбуждался, так серьёзно он никого не бил. Никогда. Он и БДСМ никогда толком не увлекался, так, со скуки взял в руки плётку, посетил несколько ролевых вечеринок в закрытом клубе да заказал себе комнату. Если и развлекался с девчонками, то как–то всё несерьёзно: шлёпки и флоггеры, наручники и трах на качелях или ещё в каких унизительных позах. Не подсел он на эту субкультуру, хотя антураж уважал, смысл понимал, силу удара умел контролировать. А тут. Даже не считал. Опомнился благодаря стояку и испугался. Сколько раз ударил? С какой силой? Славка хоть жив?

Тот был жив, зол, косил на мучителя яростным взором, матершинно раздувал ноздри, мычал ругательно. Видимо, Влас немного успел отработать плёткой, даже спесь и дурь не успели из этого тельца выскочить. Северинову удалось не показать свой срыв. Он гордо удалился из комнаты, оставив голого Славку висеть на кресте. А сам в душ – объясняться с самим собой, уговаривать самого себя и утешать себя же.

Славик провисел почти два часа! А потом всё тот же церемониал: обессиленное, сдутое тело относится в комнату на кровать, натирается разогревающей мазью, вытягивается из этого тела сладостный стон. Влас снял кляп, обратив внимание, что глаза у мелкого закатились, дыхание кроличье, небольшой член задрался победно к самому животу, изнемогает. Парень в ауте. Мучитель обхватил розовый горячий ствол, бурлящий кровью, и стал разгонять эту чужую кровь ещё быстрее. Когда главный момент уже был близок, Власу вдруг пришла в голову «светлая мысль» – силиконовый членик изо рта Славки облизал и с нажимом вставил в анус парню, того затрясло. То ли от оргазма, который выплёвывался белым на простыню, то ли от боли в заднице, то ли ещё от чего… Северинов не понял. Полотенцем вытер свою руку, его член, кляпо–фаллос, пятна на белье. Заботливо укрыл ушедшего в нирвану Славика, даже пригладил волосы на макушке, посидел немного на краю постели с пустотой в груди наедине. Наклонился к уху с маленькой нежной мочкой, прижался к ней губами и прошептал:

– Прости, но я никуда тебя не отпущу после приёма. Даже если справишься.

Славка лишь сонно почесал ухо и ткнул его локтем аккурат по губам, где ещё с прошлых «танцев» зиял след от встречи с твердолобым.

В субботу Влас, как и обещал, водил Славика в «Нормандию», эдакий английский клуб – место встреч и отдыха деловых людей. С ними пошёл Дэн, хотя был и не в настроении. Слава весь вечер сидел как пришибленный, впечатляясь серьёзностью людей, что присаживались к ним за столик, восхищаясь искусством так непонятно выражаться, когда всё яснее ясного, просто скажи: «Молодчик ты, Северинов, опять нас наебнули, спиздили контракт из–под носа!» Именно этим своим наблюдением Славка шёпотом и поделился с Дэном, когда Влас ушёл провожать очередного научно–заковыристо говорящего чела в дорогом, но мятом костюме.

– Это ты прав! – повеселел Денис, представив, как Паратов, держатель заводов–пароходов, так бы прямо и сказал. – У нас вообще всё не просто. Люди говорят не то, что думают. Главное достоинство человека – вовремя промолчать, а не сказать.

– Фу–у–у… Это скукотень и зассыканство! Ну, трусость, то бишь. Если не можешь сказать то, что думаешь, и так, как думаешь, то ты как в рабстве.

– Наверное, ты прав. Обеспеченность не даёт свободы. Только скуку и трусость потерять то, что есть. Или даже немногое из этого. – Дэн воспринимал Славку серьёзно. – Мы не свободны.

– А где же любовь–морковь? Она ж это… окрыляет! – И Славка изобразил мультик старой рекламы «Red Bull».

– Да… – Дэн даже махнул рукой. И вдруг он решил посоветоваться с этим подзаборным Конфуцием. – Слушай. Ты бы простил девушку, если она увлеклась другим, бросила тебя, но потом сама оказалась брошена? Обожглась.

– Ну… Красивая?

– Да, – ухмыльнулся Дэн.

– С буферами?

– А разве бывают девушки без буферов?

– Бывают! – Славик махнул ручкой с видом знатока. – Корочи, я бы простил. Она же не специально. Её же увлекли. Пожалей её по–нормальному, не один раз. И всё! И будет тебе этот… веримент*!

– Что?

– Веримент! Это ж ваш базар! И потом, ежели ты её любишь, взаправду только, то по–любасу простил уже и без моих ценных советов. И тем более без советов этого… – Славик кивнул на возвращающегося Власа. – Он тебе насоветует! Он в этом нифига не понимает.

– Ты чудной! – успел вставить Дэн.– Знаешь, я тебе свой телефон оставлю. Ты мне звони, если помощь понадобится потом. Хорошо?

– О’кей!

Дэн сел ближе к Славке, на его диванчик, и, показывая взглядом, тихо характеризовал некоторых персонажей. Позже и Влас присоединился. Он обращал внимание своего подопечного в основном на то, кто какие жесты применяет, как держатся люди, с каким выражением лица говорят, как орудуют вилками и фужерами. Перманентное обучение.

Вечер в «Нормандии» испортил Григорий Тимофеевич, батюшка–барин. Появился неожиданно и сразу направился к молодым, издалека раскрывая по–отечески руки.