Автор книги: Старки
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)
– Было бы неплохо, если бы вы обратились.
– И я сошлюсь на вас, скажу, что в Челябинске есть человек с этим паспортом… пусть по крайней мере проверят.
– Александр Сергеевич, конечно ссылайтесь на мою информацию, я оставлю вам свои контакты. Но вы думаете, что полиция вас хотя бы выслушает?
– Меня? Я вас уверяю, меня выслушает…
Разговаривая с Мякишевым, я подошёл к Мареку, недвижно стоящему у окна. Напротив было спокойно, если не считать слабо кричащую надпись «Help».
– Всё слышал? – на всякий случай спросил я у Марека.
– Исчезнувший, – произнёс Марек и горько вздохнул. Я подумал, что даже не буду пытаться выяснять, почему он сказал именно это слово. Мы просто стояли рядом и пристально смотрели на тёмные окна напротив. Когда нет света, там ничего не видно. Серое осеннее небо было против, чтобы мы что-то разглядели. Я взял бинокль. Жалюзи на кухне полосатым полотном запечатаны, да и в большой комнате пусто, никакого движения. На страшную комнату. Плотные зелёные шторы. Вдруг мне показалось, что они шелохнулись. Нет, даже дёрнулись. В порыве я даже схватил Марека за плечо. Но мальчишка никак не отреагировал. Он смотрел на двор. Там широкими шагами шёл самозванец Шатихин. Он действительно зыркал по сторонам, как будто подозревал, что за ним следят. И я едва успел отойти и оттолкнуть от окна Марека, когда мужчина поднял лицо на наше окно. Не дай Бог, если этот неизвестно кто заметит наблюдателей.
Сегодня я следил за жизнью той квартиры вместе с Мареком. Мне достался бинокль, мой ученик вооружился фотоаппаратом. Сначала видно было плохо. Понятно только, что Тимофей прошёл в комнату к Еве, потом он понёс из комнаты что-то большое и белое – думаю, это Ева, – он отнёс её в туалет. Но потом долго ничего не изменялось. Почему так долго в ванной? Устали руки и глаза. Вдруг зажёгся свет на кухне. На жалюзи появилась тень. Это Тимофей. Он долго стоит в неизменной позе. Я решил, что он склонился над сковородой или кастрюлей на плите, что-то варит. Наверное, Ева сидит рядом. Да, нелегко даётся наружное наблюдение. У меня заболела спина, заслезились глаза. А Марек – как солдатик на посту – не шелохнётся.
Полезли предательские мысли о том, что я провожу у Юхновичей много времени, а дома ждут конспекты и детские тетради. Подумалось, а вдруг мы ошибаемся и это совпадение личностей действительно чудо-расчудесное. Вспомнил, что обещал на осенних каникулах к родителям съездить. Решил, что зайду к этому следователю со смешной фамилией Карасик, ну и пусть я ему неприятен, я ж не чай пить, а поинтересуюсь. Он же оставил мне свою визитку. Я ходил по комнате и двигал плечами, хрустел шейными позвонками, который раз рассматривая все эти неживые вещицы в комнате. Марек вдруг оглянулся на меня. Я подскочил к окну.
Жалюзи на освещённой кухне были повёрнуты, и чётко было видно, что за маленьким столом напротив друг друга сидят они – Тимофей и завёрнутая в простынь Ева. Они едят. Мужчина что-то говорит, изредка ложкой что-то показывая. Никакой агрессии было не видно. В какой-то момент Тимофей рукой дотянулся до волос девушки и заботливо заправил локон за ухо. Стало неудобно… всё-таки подсматривать за чужой жизнью – это пошло и противно. Через какое-то время Ева откинулась на стенку, отодвинула от себя кружку. Мужчина ловко подхватил её на руки и понёс в комнату. Усадил на диван. Вытащил из шкафа свитер. Встал пред Евой, заслонив её от нас, и стал переодевать её… Хотя нет, он только надел свитер, а потом, присев на корточки, надел на босые ноги вязаные носки. Откуда-то из коридора он принёс девушке цветные журналы, она как-то механически начала их листать.
Я не мог оторваться от Евы. От желудка поднимался ком холода. Хотелось рассмотреть её внешность, беспокоила какая-то неестественность, несоразмерность. Если бы не её медленные движения руками, то я бы вообще решил, что на диване сидит мертвец. От неё веяло призраками, даже через череду стёкол. Призраками, которые высасывали твою жалкую душонку и переваривали её в кислоте каких-то смутных личностных воспоминаний. Я смотрел и смотрел на неё, не моргая, не дыша, не смея вспугнуть этих мистических призраков. Но вдруг Марек укусил меня в плечо! Вот зверёныш! Я даже вскрикнул!
– Что случилось?
Марек странно кивал головой и раскачивался вперёд-назад. И я понял, что я не туда смотрел! Та страшная комната! Зелёная штора была приоткрыта рукой Лжетимофея! Он с недоумением рассматривал надпись на стекле. Чёрт! Он увидел! В сердцах мужчина дёрнул штору в сторону, оголяя вид на комнату. Там была видна только одна кровать. Тимофей кинулся к Еве, схватил её за свитер, стал трясти. Её ноги болтались беспомощно, один носок упал…
Скрип пальца о стекло, я с трудом оторвался от сцены в комнате… это Марек судорожно пишет на стекле, оставляя невидимые буквы: «Help. Help. Help. Help. He…» На лице у пацана нет ни паники, ни отчаяния, только упорство и сжатые губы. Это заставляет меня лихорадочно соображать, как помочь Еве. Нужно предпринять, что-то быстродействующее: даже вызвать полицию – это долго! Вижу, на столе лежит мой телефон. Хватаю его, воскрешаю инет на ноуте, нахожу закладку с объявлением в газете «Соседи». Набираю… Гудок… Гудок… Гудок… Я подхожу к окну, становлюсь рядом с Мареком. Гудок… Мужчина в противоположном окне бросил Еву на диван и вертит башкой. Бежит в коридор. Гудок… Гудок…
– Да?
– Здравствуйте. Это Шатихин Тимофей Вилович?
– Да, это я. – В кухне загорается свет, и силуэт мужчины прямо напротив окна, остановился, одна рука прижата к правому уху.
– Э-э-э… Вас беспокоят из… – я почти задыхаюсь, нужно сказать правильно, и сами по себе лезут слова: – Из Москвы. Следователь Карасик Геннадий Юрьевич, РОВД Ясенево.
– Из Москвы? – хрипло отвечает мне человек за жалюзи. – Следователь?
– С трудом отыскал ваш номер. Мы расследуем убийство… – вспоминаю, каким тоном говорил этот Карасик, с трудом удаётся удерживать спокойную интонацию. – И недавно обнаружились свидетели, которые видели вашу машину – ВАЗ 2109, С006РУ рядом с местом преступления.
– С каким? – голос был очень спокоен. И я пошёл ва-банк: чтобы лжи поверили, нужно говорить правду. Ту правду, какая есть, что тебе доступна, что рядом валяется.
– Полтора года назад убиты супруги Райнеры в своей квартире, пропал их несовершеннолетний сын. Вы ремонтировали там холодильник, – а у самого похолодело внутри. Боже, что я несу? Простите меня, Настасья Петровна и Сергей Модестович, пусть ваша трагедия предотвратит другую трагедию. Нужен стальной тон, нужны отстраненность и презрение в голосе, чтобы он поверил. – Незванова Амалия Алексеевна – свидетельница из квартиры с первого этажа – сказала, что видела вас и вашу машину. Мне необходимо встретиться с вами для разговора. Но я знаю, что вы не в Москве.
– Да, я не в Москве. И уже давно. И я совершенно не помню, кому и что чинил тогда. Названная вами фамилия мне ни о чём не говорит. Не знаю, чем я смогу быть полезен.
– Вы ремонтировали там холодильник марки… – я напрягаюсь, вспоминаю магнитики на холодильнике Райнеров. – Марки LG, такого серебристого цвета.
– Возможно, – мужчина в окне напротив подходит ближе и закрывает жалюзи… И открывает их… и закрывает… – Но вряд ли чем-то смогу помочь. Клиентов было много, и сейчас не меньше…
– Вы уехали в Челябинск? Почему?
– Э-э-э… – он открывает жалюзи… и закрывает. – По семейным обстоятельствам. У меня жена инвалид, здесь нам легче.
– Жена? Вы разве женаты? У меня, видимо, устаревшие сведения…
– У нас гражданский брак.
– Имя вашей сожительницы? – я постарался придать побольше равнодушия и обиходности этой фразе.
– Она совершенно ни при чём! Не смейте трогать её! Она больна! – он повысил голос и нервно задышал.
– Мне нужно, чтобы вы вспомнили, где находились 29 апреля 2013 года.
– Никак не могу вам этого обещать. Это было полтора года назад!
– К вам подойдёт следователь из РОВД, произведёт допрос под протокол. Вы уж, пожалуйста, вспомните тот день, – я, признаться, понятия не имел, возможен ли допрос под протокол на дому, возможно ли, чтобы челябинский следователь помогал москвичам. Я блефовал и даже входил во вкус.
– Но специально ждать вашего следователя я не намерен, у меня работа.
– Не стоит беспокоиться, вас предупредят…
– Это всё?
– Подскажите, пожалуйста, место вашего рождения по паспорту.
– Я обязан?
– Нет, конечно, просто все сведения есть, а в месте рождения то ли Петропавловск, то ли Петрозаводск.
– Петрозаводск.
– Спасибо. Рассчитываем на ваше содействие.
– Как вас зовут? – вдруг как бы спохватившись спросил Тимофей. И я торжественно:
– Карасик Геннадий Юрьевич. До свидания.
Я выдохнул. Нажал «отбой». Воцарилась какая-то безответственная эйфория от моего вранья. Я с горящими глазами, Марек – с застывшими – вглядывались через темнеющий двор в окне напротив, на большерукого человека. Он сначала стоял на кухне. Открывал и закрывал створки жалюзи: полосы – дыры, глухо – гулко, есть человек – есть только его тень. Потом он побежал в большую комнату, где всё это время напряжённо вслушивалась в разговор Ева. Он пронёсся мимо неё, в спальню. Потом обратно. Он метался по квартире как лев в клетке. Потом вдруг увидел Еву, кинулся к ней, положил голову на её безжизненные колени и затрясся. Ева погладила его по затылку. Подняла голову и посмотрела прямо в окно – по-моему, она улыбнулась и кивнула головой. Неужели нам с Мареком?
Лжесчастливые супруги просидели в позе старческого сентиментализма эпохи викторианства несколько долгих минут. Потом мерзкий муж порывисто поцеловал, как клюнул, Еву. Подхватил на руки и унёс в спальню. Зелёные шторы вновь плотно закрылись. Марек, которого я не замечал рядом, вдруг навалился на меня и стал оседать… Чёрт!
Я успел подхватить бледного аутиста до того, как он брякнется об пол. Для него сегодняшние эмоции оказались слишком…
– Мальчики? – В нашей комнате зажёгся свет, и Божена застала меня в нелепой позе – обнимающим её сына и шепчущим какие-то непонятные мантры ему в ухо. И вот тут у меня случилась глупая истерика. Я захохотал так, что подавился своим кашлем со слезами.
У Божены нашлись лекарства и для Марека, и для меня, да и сама она что-то там выпила, когда я уже почти ночью рассказал об убийстве Женькиных родителей и его исчезновении.
========== Глава 6. «Она» ==========
Работа есть работа. Она не спрашивает: выспался ли, как самочувствие, не охота ли «к станку»? Ей безразлично, какие меня одолевают тревоги и проблемы. Ей неинтересно, какие сны меня мучат… Приходится вставать, выглядеть прилично, бежать по скользким дорожкам, успевать проверять на ходу тетрадки – священный долг. Ася Павловна попросила вчера взять две «замены» в восьмых классах. А там Пушкин – «наше всё» – укрощает Емелюшку Пугачёва… Нужны слова про благородство, честь, которую «береги смолоду», про верность и про то, что смелость и неравнодушие жизни спасают… А где их взять… эти слова. Как бы ни говорил, а всё сегодня получается фальшиво.
На большой перемене обратил внимание, что у меня на телефоне пять СМС! И номер незнакомый! Кому это в голову пришло тревожить учителя в разгар «самой страды»? Я ж не ученики, телефон почтительно отключаю… СМС-ки странные: все пять с одним словом – «приходите». Тогда, на обеде, я подумал, что это очередной прикол от каких-нибудь учеников, что это даже как-то невинно получается. Вот молоденькой «англичанке» по телефону всякие пошлые признания делали. Престарелой математичке буквы на клавиатуре поменяли местами. В химии сексуально-эротические названия элементов к периодической таблице Менделеева подписали (Si – сиськи, Mn – минет, O – оргазм), химичка стойко перенесла, но таблица испорчена непоправимо.
Однако на пятом уроке мне эти СМС никак не давали покоя. На перемене решил позвонить по этому номеру. Трубку взяли, но на той стороне молчание, даже дыхания не слышно… Точно разыгрывают. Поэтому я и бровью не повёл, с энтузиазмом начал урок в одиннадцатом классе. А когда несчастные «гении» типа выразительно читали кульминацию купринского «Гранатового браслета» (решил, что пусть хотя бы в классе услышат живое слово), я листал журнал и заглянул в список класса со всеми сведениями о учениках. И, конечно, нашёл Юхновича Марека Богдановича… год рождения, адрес, мама, её место работы… О, так её бизнес – это парикмахерская! Их адрес и теле… Чёрт! Это мне СМС Марек присылал? Ненормальный аутист! Не мог ясно написать? Или хотя бы помычать в трубку, как маленький медведь! Короче, простите меня, Александр Иванович Куприн, надо бежать! Отпустил довольных и, как оказалось, невинных старшеклассников восвояси и устремился к Юхновичам.
На небольшой площадке с машинами, не нашедшими место во дворе, увидел грязную девятку с московскими номерами. Значит, этот урод не на вызове. Марек увидел меня в окно и открыл дверь раньше, чем я позвонил. Ни «здрасьте», ни «спасибо, что пришли». На лице, как всегда, непроницаемость, смотрит куда-то за плечо.
– Марек, это ты мне писал СМС-сообщения? Хоть бы подписал, что это ты! У меня же не забит твой номер! Ну, или гукнул бы что-нибудь в трубку, когда я звонил! Что случилось?
Мальчишка молча развернулся и пошёл к себе в комнату. Я за ним. На столе раскрыта тетрадь, рядом закрытый учебник алгебры: сегодня «не мой» день. Марек пододвинул мне тетрадь. На одной странице красивым почерком выражения с отрицательными степенями, длиннющие дроби с игреками и иксами, их обнимают аккуратные большие скобки, крыши корней, под которыми прячутся от беспощадного сокращения цифры с идеальным наклоном шеек. Меня поразила сама красота числовой симфонии, но вот учительницу, видимо, математическая мелодия не впечатлила. На странице то тут, то там зелёным цветом исправления, знаки вопроса, подчёркивания. И как некролог внизу: «3». И приписка: «Не узнаю тебя сегодня! Переделай задания 8.28 – 8.31».
А на другой странице уже без зелёных поправок:
«11.03 – ушёл с сумкой.
11.28 – вернулся без сумки.
11.30 – пьёт кофе, ходит по диагонали комнаты.
11.45 – пошёл в соседний подъезд, к женщине-хозяйке?
11.50 – зелёная штора стала дёргаться.
12.08 – вышел из подъезда с женщиной, разговаривают на крыльце, машут руками, особенно женщина.
12.13 – вернулся, вытащил коробку и стал туда складывать какие-то вещи.
12.34 – вынес Еву на диван. Что-то ей говорит. Она закрыла лицо руками.
12.40 – он пошёл на кухню, не видно, что делает. Ева подняла руки и машет перекрёстно, что-то говорит, наверное, громко, так как широко открывает рот. Что-то изображает. Видно плохо.
12.45 – он вернулся, она сидит, слушает и смотрит, как он ходит туда-сюда.
12.49 – ему позвонили, он пошёл с телефоном в кухню. Она опять машет, потом показывает, как будто крутит руль. Показывает что-то ещё.
12.50 – у меня зарядился фотоаппарат.
12.52 – он унёс её на кухню, снимать нечего.
13.18 – он перенёс её в комнату со шторами.
13.25 – он оделся и пошёл куда-то, но без сумки с инструментами.
14.15 – он вернулся с пакетом из магазина. Пакет поставил на диван.
14.20 – он выкладывает из шкафа на диван вещи.
Дано: коробки, руль, туда-сюда, женщина в соседнем подъезде расстроена, вещи из шкафа.
Вывод: уезжают».
Нифига себе хронометраж! Я взял бинокль и осторожно выглянул из-за шторы. В противоположном окне я увидел, как мужчина стоит около шкафа, в руках что-то держит. Потом он перешёл в спальню к Еве. Вынес оттуда большой мешок. Исчез на кухне.
Неслучайно Марек начал записывать его передвижения по минутам: фотоаппарат разрядился, а как ещё передать суету и даже панику? Сейчас я это видел, обычно Тимофей медлительный, уверенный, сильный, самодостаточный. Однако сегодня он дёргается, двигается быстро, порывисто. Божена права: мой вчерашний метод вспугнул Тимофея. Она вообще предположила, что «наш муж» что-то знает об истории Райнеров, поэтому растерялся и не послал меня подальше по телефону. Естественно, я высказался за менее фантастическое объяснение: он просто скрывается от полиции.
Божена вчера много чего говорила. И когда отпаивала меня и своего малахольного сына мерзкими лекарствами, и когда вновь провожала меня. Она сказала, что её очень удивляют наши с Мареком отношения и то, что он вдруг заинтересовался жизнью вне своей комнаты.
– …обычно его раздражает всё, что вмешивается во внутренний мир. Даже когда мы ссорились с его отцом и тот поднял на меня руку, Марек даже не заплакал. А тут… Я много думала обо всей этой истории. Из того, что вы рассказываете, из его сочинений не следует на самом деле никакого криминала. Даже фотографии… да – эта девушка несчастна, да – она не любит Тимофея, да – был факт, как он её ударил. Но! Любовь – это непозволительная роскошь в мире инвалидов, неспособность и одиночество никого не смогут осчастливить, а то, что он ударил… Может, он сорвался? И обидное её слово стало той каплей, что переполнила чашу терпения…
– А как же крики этой девушки? Соседка говорила, что она постоянно кричит, когда его нет!
– Но ведь он всё объяснил!
– В том-то и дело, что он!
– Не торопитесь, Михаил. Чужая жизнь – потёмки. Вы же знаете. Вы литературу преподаёте!
– Как раз литература и учит ориентироваться в этих потёмках, – улыбнулся я. – Писатели препарируют героя, вскрывают его сущность и иголочками – к картонке, как экземпляр на всеобщее обозрение, ахание и глубокомысленное осуждение.
– Вы знаете, – пропустила она мою аллегорию, – возможно, Марек видел что-то более страшное. Просто он не может нам это рассказать. В любом случае нужно поговорить с этой Евой…
И вот сегодня я вновь рядом с Мареком, как приговорённый, следую его чутью, занимаюсь тем, что ещё месяц назад казалось мне постыдным и отвратительным – подсматриваю. Надо развязывать этот узел. Если Тимофей и Ева сейчас уедут (что само по себе выглядит крайне подозрительным, учитывая вчерашний разговор), то я буду изнывать от болезненных упрёков совести. Вдруг должен был помочь и не помог? Я не смогу простить себя… хотя бы за то, что не взглянул Еве в глаза. Нужно что-то предпринять. Прямо сейчас. Мне вдруг стало ясно, что сегодня тот день в моей жизни, который может искупить все эти жуткие сны и незрячие ночи, хоть что-то определить в моей жизни. Нужно увидеть Еву. Я смогу разглядеть в её глазах безумие, если его породила болезнь, я смогу различить отчаяние, если оно исходит от близости к ней этого неприятного мне человека. Который не курит. Люди, которые не курят, всегда вызывали у меня подозрение.
Надо только увидеть её глаза. И сразу будет понятно, напрасны ли подозрения. Но вряд ли Тимофей пустит меня на порог. С какой стати? «Здрасте, я хочу посмотреть Еве в глаза»?
Решение вдруг вплывает в сознании в виде комического образа донны Розы из достопамятной советской комедии.
– Марек! Проведи меня в комнату своей мамы! Я решил, что нужно пробраться-таки в эту злополучную квартиру и поговорить с Евой.
Марек, как и следовало ожидать, не шелохнулся, и я отправился в третью комнату в одиночестве. Безусловно, чувствовал себя возомнившим бог весть что статистом великих комбинаторов. В комнате у Божены темно и душно. Я решительно распахнул шторы, запуская любопытное старческое солнце. Не прибрано. На трюмо в беспорядке флаконы, тубы и бутылочки непостижимой косметики. Одеяло горбится звериным комом, створки шкафа-купе открыты, с одной из полок свисают женские колготки. Неудивительно, что Марек сюда ни ногой. Я отогнал вредные мысли о собственном неблагородстве, вспомнил о Еве и решительно стал перебирать вешалки на штанге, отбраковывая то из одежды хозяйки этого будуара, что мне ни по каким статьям не подходило.
Выбрал трикотажное платье чёрного цвета с красным ромбом на груди. Оно не обтягивающее, а шаловливо-трапецией, да и вырез на горловине приличный, без глубинных взглядов. Скинул с себя пиджак, галстук, рубашку и поверх майки напялил платье. Н-да… Груди не хватает, тем более тут для неё есть место. Похрен! Я же не для соблазнения это надеваю! Снимаю брюки и вытягиваю с полки те самые колготки телесного цвета. Гадство, они пахнут женским телом и духами… Наверное, духами. Божена полнее меня, поэтому колготки должны налезть. Волосы на икрах завернулись ошалевшими вихрями. Красота…
Как и ожидалось, на подоконнике нашёл парики: медно-рыжий кудрявый, чёрный с блёстками, белый с короткими волосами. Померил рыжий. Смешно. Обнаружил на трюмо тональный крем, выровнял тон кожи так, чтобы было видно то, что накрашен, и чтобы скрыть мужскую возможную колючесть. Намазал губы розовым цветом. Противно, как будто измазался в конфете и не можешь её слизать. Самое сложное – ресницы: заехал в глаз и измазал кожу под веком, пришлось стирать пальцем и покрывать защитным слоем тоналки. Не красавица, конечно… Брови выдают неженский подход к внешности. Подбиваю погуще чёлку на лоб. Пшикаю обильно на шею сладкими духами из увесистого кубического флакона с золотистой «шапкой».
Самое сложное – обувь. То, что нашёл, на три размера меньше моего, при всём желании не напялю.
– Марек, покажи, какая есть у тебя обувь! – кричу я на весь коридор и, не дожидаясь его появления, начинаю открывать-закрывать какие-то шкафы… Мальчишка в конце концов вышел из комнаты и, абсолютно не удивившись моему виду, направился мимо меня к низкому шкафчику у входной двери. Открыл его. Там и стояла его обувь. Чёрт, ничего не подходило! Кроссовки, ботинки, туфли, ещё ботинки, сланцы для душа, сандалии. Из глубины вытащил серебристые дутыши. Слава современному унисексу! Размер меньше моего, но меньше всего на одну цифру. Втиснул ноги. Как-нибудь дойду до нужной квартиры, а там постараюсь снять!
Тут же на вешалке обнаружил плащ, а на штанге с колец свисали разноцветные платки и шарфы. Вот и прикрою своё вопиющее безгрудие. Я выбрал широкий шарф тонкой шерсти – ярко-красный, градиентно переходящий в бурый. Обмотал небрежным хомутом шею, спрятав кадык, спустил тёмные концы на грудь. Порядок! Из зеркала на меня смотрела рыжая блядь, только растерянный взгляд выдавал неблядские намерения. Рядом с зеркалом стоял Марек, он уставился на мои руки. Да, ладони широкие, пальцы короткие и без маникюра. Но тут уж ничего не поделаешь! Не подкрасишь и не пострижёшь. Однако фотореализма не требуется, лишь бы проникнуть в ту квартиру под видом тётки и взглянуть на Еву. Разведка-то не долговременная!
– Марек, я попробую выяснить, что там происходит. А ты следи – я буду чувствовать себя увереннее, зная, что ты у окна. И ещё, было бы неплохо, если бы ты, как только я окажусь в квартире, выбрал момент и позвонил этому Тимофею по телефону. Ничего не нужно говорить, просто позвони, чтобы он отвлёкся. Помолчи в трубку, как ты это умеешь… Но если не сможешь, то… не сможешь, я пойму.
Я вытащил из своей куртки телефон и понял, что у плаща нет удобного кармана. Чёрт! Куда женщины кладут гаджеты или кошельки? Точно! Нужна женская сумочка! Вспомнил, что в одном из шкафов видел сумку странной круглой формы с меховыми висюльками-кисточками и нелепой пряжкой. Нашёл этот странный артефакт, кинул туда телефон. Решительно прошёл на кухню и вытащил из ящика кухонный нож. Я же не собираюсь им пользоваться! Но всё-таки возьму его с собой. Чтобы сумка не выглядела сплющенной, засунул туда целлофановый ком пакета. Для реализма взял и какие-то бумаги в файле, что лежали на кухонном столе. Они по-деловому выглядывали из сумки. Вот они какие – социальные работники!
То, что Марек был рядом, придавало решимости. Даже перед аутистом, который неизвестно что думает обо мне, не хотелось выглядеть откровенным балаболом, не способным к действию.
– Я пошёл, – и мой голос выдал петуха. Ответа от Марека не дождался и поковылял на улицу. Во дворе никого: у пенсионерок тихий час, у работного люда разгар рабочего дня. Я чувствовал только присутствие мальчишки и даже мерещилось, что он шепчет вслед:
– Будь осторожен… Будь осторожен…
За дверью квартиры №45 было тихо. Я позвонил. От птичьих звуков в тихой квартире стало ещё тише. Но ведь я знаю, что и Тимофей и Ева там! Нажимаю на кнопку звонка ещё раз… И ещё. Неужели он просто не откроет?
– Гражданин Шатихин, – стучу и стараюсь сделать свой голос тоньше. Получается бездарно. – К вам из социальной службы района. Мы знаем, что здесь живёт инвалид. Нам нужно поставить вас на учёт! Откройте!
Оп! Шум внутренней двери, изменяется глазок. Видимо, Лжетимофей изучает меня через линзу.
– Что за служба? – раздался мужской недовольный голос.
– Районный отдел социальной защиты. Я к вам приходила уже, но вас не было дома. Неужели не интересуетесь помощью? Почему сами не пришли?
– Нам не нужна ничья помощь! Мы вообще уезжаем!
– Как уезжаете? Откройте дверь, пожалуйста! Мне нужно, чтобы вы официальный отказ написали. Непонятно, почему вы меня здесь держите?
Мой экспромт и тот факт, что я был на площадке один, возымели успех. Лязгнул засов, и дверь отворилась. Главное – решимость! Во мне вдруг такая энергия образовалась, такая наглость попёрла! Не давая рассмотреть себя, делаю шаг прямо в открывшего и даже упираюсь в его плечо ладонью, отодвигая. Тимофей отступил, и я оказался в небольшом коридоре, в котором стояла в углу одинокая облезая тумбочка. На ней коробка, запечатанная скотчем. В квартире пахло лекарствами.
– Что же вы до сих пор не поставили на учёт… э-э-э… свою жену? Соседи сказали, что это ваша жена! – громко и несколько истерично начал я наступление. – Какая у неё группа инвалидности? Покажите документы! И что значит «вы уезжаете»?
– Тише, – злобно зашипел мужчина, – жена спит.
– Я не сплю! – раздалось из комнаты, моё сердце начало ухать.
– Вот видите! Разбудили-таки! Что вам нужно?
– Как что? Работа у меня такая – социальная защита, от муниципалитета вам положена дотация, мы должны приписать врача, да и просто знать всё о человеке с инвалидностью. Мало ли что приключается! Вы и сами должны знать, что нужно к нам обращаться!
– Мы здесь были временно, поэтому не стали вставать на учёт, – Тимофей защищался! Хоть и делал это с ненавистью, но, очевидно, мой напор его сбил с толку. Он даже отступил на шаг, но в комнату всё равно не впускал.
– Это вы за себя так можете решить! А помощь вовсе и не вам полагается, а инвалиду! Так она вам жена?
– Мы живём в гражданском браке!
– Значит, на вас оформлен патронаж? Или как?
– Так! Женщина, мы уезжаем сегодня, поэтому ваш визит бессмысленен!
– Куда же вы уезжаете? Мы можем связаться, вас там встретят?
– Ничего не нужно! – мужчина закипал и начал наступать на меня в расчёте выдавить меня вон. – И вообще, с чего вдруг вы к нам пришли? Откуда узнали мою фамилию?
– Так из РОВД пришла информация! – я смело делаю шаг в его сторону. Упоминание правоохранительных органов возымело действие: Тимофей отступил. – К ним поступил сигнал от ваших соседей, подключился участковый, они и к нам с претензией! Почему, дескать, не помогаете семье?
– От соседей? – он прищурился и сжал губы. – В общем, отчитайтесь, что на вашем участке инвалиды съехали!
– Мне нужен ваш письменный отказ от социального сопровождения!
– Что за чушь?
– Ну, знаете ли, не я эту чушь выдумываю! Пройдёмте в комнату. Мне нужно, чтобы ваша гражданская жена подписала документы.
– Нет! Она невменяема! Она не может ничего подписывать! Давайте уже свои бумажки, я всё подпишу! И уходите, нам нужно собираться!
– Невменяема? У вас есть решение суда? Так, значит, вы опекун? Так тогда тем более это ваша обязанность встать на учёт! Как же так? – Мне удалось приблизиться к большой комнате ещё на шаг. Правда, я заметил, что ноздри у Лжетимофея гневно раздуваются, нужно быть осторожнее: если я переусердствую, то он просто выкинет меня вон или… или не выкинет, оставит здесь, навсегда. – Ладно! Мы поступим так: оформим бумаги – отказ от социальной опеки – задним числом, и езжайте себе подобру-поздорову! Несите паспорта!
– У меня паспорта в машине! – мгновенно отреагировал Тимофей и даже оскалился.
– Милый! – раздался сиплый голос из спальни. – Кто там? Зачем паспорта? Мой паспорт здесь, в тумбочке!
«Милый» дёрнулся, его лицо исказила гримаса раздражения.
– Хорошо, пройдите на кухню, сейчас принесу её паспорт, – процедил он.
– Может, вы познакомите меня с женой? Как её зовут?
– Нет! У неё аллергия на запах духов, а от вас… Проходите туда! – И он уступил мне проход на кухню. Пришлось идти. Но как только Тимофей развернулся и отправился к Еве, я запрыгнул в большую комнату – к знакомому уже дивану, который оказался при ближайшем «знакомстве» ещё более древним, с проплешинами обивки и выпирающими пружинами. Тимофей среагировал мгновенно:
– Куда-а-а? – зарычал он и буквально приготовился меня вылавливать, расшиперил ручищи, выпятил челюсть.
– Ух ты! Какая собачка! – я выдал максимум женского наива и фальшивой тяги к пушистым глазастым игрушкам. Сел на корточки и стал наглаживать на самом деле жуткую пародию на собаку. – Она похожа на японскую породу акито-ина! Сла-а-авная такая! Вы знаете, у меня у знакомых была такая – добрейшая, улыбчивая! Её звали Анеко, но вполне откликалась на «Аньку»… Смешная была…
– Я вам сказал на кухню идти! – рассвирепел Тимофей, он даже попытался схватить меня за шкирку. Но я был ловчее, увернулся, поднялся и глядя в его страшные глаза спокойно сказал:
– Что же вы, мужчина, не держите себя в руках? На кухню так на кухню! Не съем я вашу жену! И много вы платите за это жильё? – критически оглядел я знакомую комнату. Здесь она виделась другой. Совсем маленькой, с засаленными обоями и ржавыми батареями. А на стене, что напротив двери в спальню, – зеркало. Из окна Марека его было не видно. Я скользнул взглядом и в окно. Напротив тёмный проём со знакомыми пёстрыми шторами и тюлем. Марек там, я уверен. И его не видно. Вот бы он позвонил сейчас, отвлёк… Но я не верил в то, что мой ученик способен на такой подвиг. – Если бы приехав в Челябинск, вы обратились сразу к нам, то не пришлось бы жить в такой халупе! – продолжал я нести ахинею, – вам бы выделили социальное жильё, помогли бы! А какое старое и примитивное инвалидное кресло! Неужели нисколько не жаль вашу жену? Как её зовут?
