Текст книги "Ненаписанный дневник (СИ)"

Автор книги: Snejik

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Сон, снова ставший исключительно дневным, принес разрозненные образы Стива, еще не ставшего Капитаном Америкой, странную горечь от расставания и предвкушение войны. Проснувшись совершенно не отдохнувшим, а, наоборот, каким-то безумно вымотанным, Джеймс насколько смог привел себя в порядок и отправился в больницу, запоздало боясь, что Командира могли выписать. Но нет, “старый развратник”, как называл его один из бойцов его группы, был на своем месте и снова курил в палате, вяло переругиваясь с медсестрой, которая пыталась его урезонить.

– Никакая я вам не милочка, мистер Тейт, – стараясь не сорваться на визг выговаривала медсестра, и Джэймс даже улыбнулся непонятной тени воспоминания о Командире и “милочках”. – Я на вас пожалуюсь и вас…

– Что “и меня”? – захрипел “мистер Тейт”, закашлялся, но настырно и ехидно проговорил: – Выпишут наконец-то?

Медсестра фыркнула, но, поняв, что спорить бесполезно ушла, смешно наморщив свой курносый нос.

Джеймс сел так, чтобы можно было наблюдать за Командиром, но не быть в его поле зрения, и принялся ждать заветного часа, когда он уляжется спать. Джеймсу нравилось наблюдать за этим сильным, хорошо сложенным мужчиной, когда он бодрствовал, наблюдая хищную грацию движений, даже скованных не до конца пройденным курсом физиотерапии. Но такая возможность выдавалась ему крайне редко, и сейчас, решивший все для себя, Джеймс сидел и наслаждался Командиром, потому что это могло быть в последний раз. Сегодня он решил открыться Командиру, попытаться получить ответы на свои вопросы, которых накопилось не мало. Но все равно упорно сидел и ждал, когда опустеет на ночь отделение, пациенты отправятся спать, а медсестры – пить вечерний чай.

Когда наступил час Х, Джеймс понял, что он банально боится зайти в палату и посмотреть в глаза Командиру, человеку для которого никогда не был просто живым оружием, но он загнал страх настолько глубоко, насколько мог, и открыл дверь в заветную палату, в которой проводил последние пару недель предрассветные часы, представляя их разговор. Каждый раз разный, но всегда с хорошим концом. И вот сейчас он первый раз собирался сделать это вживую.

Командир лежал спиной к двери и, казалось, спал под мерное бормотание телевизора, но Джеймс увидел, как напряглись широкие плечи, почти незаметно, если не знать, куда смотреть, от едва слышного скрипа петель. Джеймс понял, что его Командир звериным чутьем отличил, что не медсестра вошла к нему, но продолжал лежать, ожидая продолжения. А Джеймс замер на пороге, не решаясь ни войти, закрыв за собой дверь, ни уйти, пока не поздно, пока Командир не повернулся и не увидел его.

– Закрой дверь с любой стороны, – жестко приказал он, словно, если бы это был киллер, пришедший по его душу, он даже не попытался бы сопротивляться. Только и киллер не стал бы медлить. А Командир, словно не хотел знать, кто пришел к нему, если тот даже не осмеливался войти или позвать его, и это придало ему решимости.

Дверь бесшумно закрылась, и Джеймс скользнул внутрь, в пару движений оказавшись у кровати.

– Здравствуй, Командир, – еле слышно обронил он, ожидая поворота головы в свою сторону, как приговора.

Секунды, словно свинцовые капли, падали одна за другой отмеряя время, пока лысая, покрытая шрамами голова не повернулась, уставившись на Джеймса желтыми, до боли знакомо чуть прищуренными глазами.

– Ну здравствуй, Солдат. Или кто ты там теперь? – тихо произнес Командир, и Джеймс увидел, как ему на самом деле тяжело. Что то, что он видел под вечер во многом просто дурацкая бравада и ослиное упрямство, против которого иной раз было просто невозможно переть.

– Пришел по мою душу? – устало поинтересовался Командир, садясь на кровати. – Ну так вот он я – весь твой.

За этими, казалось бы, покорными судьбе словами и интонациями крылась угроза, которую Джеймс легко распознал, как всегда распознавал такие вещи, практически чувствуя их кожей.

Джеймс не знал, что он ждал, являясь вот так к Командиру, но почему-то его кольнуло горечью обиды от того, что его приняли за банального убийцу, убирающего всех, с кем он раньше работал. Только Командир был в своем праве думать, что ему было угодно. Джеймс только надеялся, что их разговор, который даже еще не начался, на этом не закончится. Но, Командир не гнал его, а значит у него был шанс.

– Я пришел поговорить, – совладал с голосом Джеймс, не пустив в него ни единого из тех чувств, что сейчас бушевали в нем.

– О, даже так, – со злой насмешкой произнес Командир, скривившись в подобие усмешки. – Сам Зимний Солдат пришел поговорить с простым командиром боевой группы Страйк.

Слова его сочились злой насмешливой горечью, обидой и какой-то еще непередаваемой смесью эмоций.

– Говори, что надо и проваливай, – разрешил Командир, потянувшись к пачке сигарет, буднично добавив: – И датчик прикрой.

Джеймс послушно взял стаканчик и прикрыл им датчик дыма, давая Командиру возможность курить. И тот курил, ожидая, когда же нарушивший его покой убийца выскажет, что ему надо. Но Джеймс не спешил, только теперь понимая, что все прокрученные варианты разговора не начинались так, и любая, хоть самая близкая схема летела к чертям. А разговаривать он был не мастер. Может быть, тот смешливый Баки и нашел бы, как разрядить обстановку, подобрав подходящие слова, или сержант Барнс нашелся бы, что сказать, но только не он, Джеймс, который за последние почти полгода сказал больше всего слов бездомной девочке.

Молчание затягивалось, а палата заполнялась терпким дымом дорогих сигарет. Похоже, единственно, что осталось неизменным у Командира, привыкшего ни в чем себе не отказывать и жить на широкую ногу.

– Может еще за выпивкой мне сбегаешь? – вальяжно развалившись, протянул Командир, но Джеймс видел, что тот, хоть и раненый, но опасный хищник, готовый дорого продать свою жизнь. – И отсосешь?

Теперь Джеймс был даже растерян, не совсем понимая, зачем Командир его явно провоцирует, будто проверяя границы дозволенного, раз Зимний до сих пор не свернул ему шею. И принципиально продолжил молчать, теперь уже сам стараясь вывести Командира из себя.

Молчание затягивалось, и, казалось, они оба были, словно кремень, и могли так молчать всю ночь, но первым не выдержал Командир.

– Какого хуя, Солдат? – картинно зевнув спросил он, вот только Джеймс был уверен, что внутри у его визави клокотала злоба. – Хочешь что-то сказать – говори. Нет – уебывай отсюда и не мешай добрым людям спокойно спать.

Сигаретный дым развеялся достаточно, чтобы не потревожить датчик, и Джеймс устроился в кресле напротив кровати, не спросив разрешения, которое, впрочем, ему и не было нужно. Командир был готов его слушать.

– Ты знал, кто такой Зимний Солдат? – задал он один из самых важных вопросов.

– Ты имеешь ввиду личность, имя-фамилия, – просто уточнил Командир, дабы знать, что они правильно друг друга понимают. – Нет. И, предвосхищая твой следующий вопрос, не хотел. Меньше знаешь – крепче спишь, Солдат.

Командир не раскаивался ни в чем и никогда, никогда не сожалел о том, что сделал, считая это непозволительной роскошью, так же, как и множество других, присущих простым смертным, вещей. Но Джеймс откуда-то помнил, что ни отморозком, ни ублюдком он тоже не был.

Джеймс молча смотрел на него, внезапно понимая, что они оба – два орудия, сломанных, брошенных, ненужных, но очень опасных. Оба вынуждены скрываться. Теперь они равны друг перед другом.

– Меня зовут Джеймс Барнс, – решил представиться Джеймс, хотя обращение Солдат не резало ему слух. – Слышал когда-нибудь?

– Нет, а должен был? – безразлично спросил Командир, хотя Джеймс видел, что ему не все равно, совсем не все равно.

Он вытащил из кармана и бросил на кровать Командира брошюру из музея, посвященного Капитану Америка, где были фото самого Кэпа и его закадычного друга сержанта Джеймса “Баки” Барнса.

Командир глянул на брошюру, особо не всматриваясь, но цепкий, профессиональный взгляд выхватил все, что ему надо, а мозг быстро обработал полученную информацию.

– Если ты лепший кореш Кэпа, так к нему и пиздуй, пусть он с тобой нянчится, – не скрывая злости и странной досады высказался Командир. – Я тебе не собираюсь сопли подтирать.

Джеймсу был непонятен тон Командира, но он резал словно по живому, причиняя боль. Его гнали, а он никак не мог уйти. Думал, что сможет быть жестким, настойчивым, а вот как все обернулось. Он оказался тряпичной куклой, послушной воле своего, хоть уже и бывшего, но Командира, человека, без которого теперь будет в разы тяжелее, ведь, даже на пару предрассветных часов он у него был. Он понимал, что, если уйдет прямо сейчас, то больше не вернется, больше не сможет вынести эту тянущую душу боль потери, когда казалось, что уже обрел.

Он хотел сделать хоть что-то, чтобы тот не прогонял его сейчас. Пусть позже, но не сейчас. И он решил открыться, как редко-редко открывался Скитлз. Она никогда его не подводила, и, Джеймс помнил, Командир тоже никогда его не подводил.

– Я не знаю, кто я, Командир, – вздохнув, признался Джеймс человеку, которому доверял. Вопреки всякой логике, здравому смыслу и инстинкту самосохранения он доверял Командиру и сейчас, когда тот тоже сломлен и вынужден скрываться, потому что, в отличие от самого Джеймса, Командира-то действительно искали. Может не так хорошо, как следовало бы. А может быть, уже признали мертвым или без вести пропавшим. Сейчас это было не важно. Важно было то, что Командир не доверял Джеймсу, и правильно делал. Он вообще мало кому доверял, не в бою, в бою он верил в своих людей, как в самого себя, но вот в мирной жизни, Джеймс предполагал, что Командир был настолько одиночкой, что и друзей-то у него не было. Но Джеймс хотел заслужить его доверие.

Тряхнув головой, он отогнал от себя все эти мысли, которые были лишь домыслами, основанными на наблюдении, когда он был машиной больше, чем человеком.

– И я не знаю, кто сейчас для меня Стив, – закончил он мысль, потому что Командир не спешил разглагольствовать, обдумывая все, что слышал из уст Солдата.

– И хули ты от меня хочешь? – снова спокойно, но со странной злостью прозвучал вопрос.

– Помоги мне, Командир, – честно и открыто попросил Джеймс, не в силах вспомнить, когда последний раз просил хоть кого-то о помощи, да и просил ли вообще хоть когда-то. Он не знал, на что надеялся, вот так вот раскрывая душу перед Командиром, которому, казалось, было глубоко все равно на проблемы его бывшего подчиненного, его оружия. Хотя в обрывочной, неполной, больше похожей на калейдоскоп образов памяти, были и образы Командира, где он заботился о Солдате. И сейчас Джеймс надеялся, что это было на самом деле: куртка на плечах, одежда, которую надевал сам, сладкий апельсиновый сок.

– Помочь, говоришь, – Командир устроился удобнее, глянул на сигареты, но закуривать не стал.

Джеймс понимал, что сейчас Командир обдумывает что-то очень для него важное, принимает сложное решение, как пару минут назад принимал он сам.

– Это долгий разговор, Солдат, – наконец, снова заговорил Командир, и это обращение теплом разливалось по груди Джеймса. Ему не было так приятно, когда его называла так Скитлз, но из уст Командира обращение “Солдат” звучало правильно, привычно, наполняло спокойствием душу и расслабляло напряженное, словно постоянно ожидающее удара, тело. Словно вот так, одним словом, он проходился широкой ладонью по волосам Джеймса, даря невинную, еле ощутимую ласку.

Обрывочно Джеймс помнил других своих хэндлеров, но никого из них “Командиром” он не называл, а они, даже если и называли его Солдатом, то не так, а жестко и грубо. Он точно понимал, что человеком другие его не считали, а Командир считал. И именно поэтому сейчас разговаривал с ним, хоть и грубо, хоть и пытаясь прогнать, ведь Джеймс пришел и, скорее всего, нарушил своим появлением какие-то его планы, в которых не было места Зимнему Солдату, Призраку из недалекого прошлого, которое Командир хотел похоронить как можно глубже и дальше.

– У меня полно времени, Командир, – отозвался, выплыв из своих мыслей, Солдат, хотя эта ночь, как и все до этого, были у него рабочие. Но ради того, чтобы разобраться в себе, понять, кто он теперь, Джеймс был готов лишиться и работы, и жилья, да много чего еще, тем более, что самого дорогого, ту, кто был с ним с начала этого странного пробуждения, ту, которая помогала ему, он уже потерял. Так что сейчас терять ему было нечего, кроме возможности быть рядом с человеком, которому он доверял.

– Значит так, Солдат, – заговорил Командир, видимо, приняв какое-то решение. – Я выписываюсь через две недели. Заберешь меня отсюда, тогда и поговорим. Идет?

Джеймс знал, что Командир всегда держал свое слово и, если он что-то сказал, то обязательно сделает, чего бы ему это не стоило. Поэтому он был уверен, что Командир не сбежит, так ничего ему и не рассказав. Но, в то же время, так хотелось получить ответы сейчас. Хоть какие-нибудь ответы хоть на что-нибудь. А потом понял, что вопросов-то у него, кроме “кто он такой?” и не было.

– Хорошо, – кивнул Джеймс, понимая, что пора уходить. Тем более, что его работа никуда не делась, и шеф просто дал ему пару поблажек.

Уже через закрывающуюся дверь палаты он услышал:

– И не приходи ко мне больше по ночам, слышишь меня, Солдат? – прокаркало кашлем из-за двери.

– Четко и ясно, Командир, – прошептал Джеймс не оборачиваясь, уверенный, что один его разворот плеч, который стал уверенней и мягче, сказал Командиру все. Ну а ему самому все сказали эти заветные три слова, теплой волной, прокатившейся от холки до копчика.

Он снова не был один, а две недели – всего лишь четырнадцать дней и ночей. У него есть работа, и теперь, Джеймс был уверен, что сможет спать. Не так, как спят обычные люди, но и не так, как спал раньше, постоянно ожидая нападения. Теперь все должно было стать иначе, и, заступая на свое очередное ночное дежурство, он просто отсчитывал минуты до новой встречи с Командиром.

========== Глава 3 ==========

– Вот так вот, Стиви, не знаешь, gde naidesh’, gde poteriaesh’, – философски высказался Баки, глядя, как Стив допивает поллитровую чашку крепкого кофе. – Я потом понял, что влюбился в Брока еще тогда, когда себя не осознавал, понятия не имел о том, что я человек, а о любви не знал ничего. Но его голос продирал меня до моих модифицированных костей, я готов был выполнить любой, даже самоубийственный приказ, отданный им. Но даже к этому знанию я шел бесконечно долго, потому что они, те, что были до Брока, постарались на славу, вытравливая из меня все человеческое, что могли. Выжигали всего меня раз за разом, оставляя только послушную их приказам оболочку.

3

Две недели пролетели для Джеймса как один день, хотя и тянулись бесконечно долго. Он продолжал хранить покой спортивного зала, над которым жил, в ночное время, но днем приходил к Командиру, ведь тот не запрещал. Только никогда не входил в палату, даже стараясь не подходить близко, только так, чтобы видеть его. Видеть, как непросто ему дается восстановление, хотя характер у него был железный. Джеймс откуда-то знал, что Командир вернет былую форму, что ne strashny emu ny gore, ny pechal’. И это давало сил дождаться заветного часа, когда они смогут остаться одни и спокойно поговорить.

– Командир, – Джеймс даже постучался в дверь палаты, но вошел, не дождавшись разрешения. Командир одевался, и можно было увидеть, как шрамы охватывают его тело не только в груди, плечах и расчерчивают лицо, но и спина с бедрами тоже имеют несмываемый бугристый рисунок, оставшийся от перегретой ткани, прилипшей к телу. – Я принес сумку.

Солдат никогда не испытывал стеснения, но вот Джеймсу стало немного неловко от увиденного, и он, поставив сумку на кровать, вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Через пять минут на его плечо ожидаемо, как часто бывало перед миссиями, когда он ждал инструктажа, легла рука.

– Пойдем отсюда, Барнс, – легко хлопнув его по плечу, сказал Командир, когда дверь его палаты снова чуть слышно скрипнула, выпуская бывшего ее обитателя в большой мир.

– Пойдем, – покорно согласился Джеймс, не представляя, куда хочет отправиться Командир, но готовый идти за ним. Но внезапно поинтересовался: – Тебе есть куда?

– А тебе, что ли, есть? – грубо усмехнулся Командир, не ожидая какой-то реакции, но Джеймс удивил его.

– У меня есть квартирка, мы можем пойти туда. Машины у меня нет, – признался он, закидывая сумку себе на плечо, чтобы Командир не натирал заживающие шрамы.

Он видел, что его Командир нервничал, когда они выходили из дверей больницы и садились в такси, нервничал всю дорогу, никак не прокомментировав адрес Джеймса.

В такси молчали, но таксист отработал разговоров за себя, но и за них двоих, раздражая до зубовного скрежета, и Джеймс не сразу заметил, что на его бионическое запястье легла изуродованная шрамами, но все такая же сильная рука, предостерегая от необдуманных действий.

Они продолжали молчать, пока не оказались в квартирке Джеймса, где все еще кое-где можно было увидеть вещи Скитлз, и три коробки, подписанные ее именем.

– Что, девчонка бросила? – без какого-либо сочувствия спросил Командир, осматривая кухню, которая была хорошо видна через маленькую столовую.

– Она умерла, – как можно более безразлично ответил Джеймс, хотя ему было очень больно, и даже не из-за слов или тона Командира, а просто от того, что он по ней скучал. Но решил, что Командиру об этом знать совершенно не нужно.

Повисла странная тишина, словно пауза, в которую каждый успел обдумать слова собеседника и, казалось, инцидент можно было считать исчерпанным, но Командир хлопнул его по плечу.

– Мне жаль, – словно извиняясь за свою грубость, сказал он.

И именно сейчас Джеймс отчетливо понял, что Командир действительно считает его человеком. Живым, думающим, со своими страхами, чаяниями, желаниями и потерями.

– Душ там, – предложил Джеймс, чтобы избавиться от странной повисшей в тишине неловкости и махнул рукой в глубь клетушки. – Полотенце второе слева. Я пока поесть приготовлю.

Командир кивнул пошел в душ, кинув сумку с вещами у двери.

Ели молча. Казалось никто из них не хотел начинать этот сложный и непонятный разговор. Да и вообще вот так вот сидеть и есть за одним столом с тем, кого знал, как опаснейшее оружие… Джеймс даже понимал противоречивые чувства Командира, а еще очень боялся, что он сейчас встанет и уйдет, подхватив сумку с вещами. Оглянется напоследок, вскинет руку в прощальном жест, скажет “бывай” и испарится из жизни Джеймса навсегда. Заляжет на дно так глубоко, что никто и никогда не сможет его отыскать, если он сам того не захочет. Но Командир, поев, принялся варить им кофе, совершенно никуда не собираясь. Несмотря на обезображенность, он казался таким правильно-домашним сейчас, что у Джеймса что-то защемило в груди.

– Спрашивай, – почти приказал Командир, усаживаясь обратно за маленький стол, и отправляя по нему одну из чашек своему визави.

Джеймс растерялся, не представляя, с чего начать. Но вспомнил, что свой вопрос он уже задал, еще там, две недели назад в больнице.

– Ты обещал рассказать мне, кто я, – напомнил он Командиру.

– Ты сейчас лучше меня это знаешь, – усмехнулся он, но такой ухмылкой можно было детей пугать. – Ты – оружие. Ну, был им.

Командир кривил душой и Джеймс это чувствовал, но, похоже, оба не знали, как высказать друг другу свои сомнения.

– Блядь, Барнс, хули ты от меня хочешь? – разозлился от беспомощности Командир. – Я в душе не ебал, кто ты, как тебя зовут и сколько тебе лет. Ты – самонаводящийся пиздец, у которого было самое крутое обслуживание. Смазки-хуязки, техобслуживание и прочая херопень. Вот только на кой хуй тебя пиздили за здорово живешь, я понятия не имею.

Командир залпом допил обжигающе горячий кофе и закурил, стряхивая пепел в чашку. Джеймс тоже молчал. Он помнил, как Командир не давал никому распускать руки, мотивируя это тем, что не хочет убирать трупы. В чем-то он был прав, и Джеймс вспоминал, как Солдат калечил кого-нибудь из людей в белых халатах. Но как часто такое было, он сказать не мог.

То, что Командир называл его по фамилии, очень много сказало Джеймсу. Командир принял его как человека, а не слепое орудие, он считал его равным.

– Я не много знаю о тебе. Вернее, о том, кем тебя сделали, – заговорил снова Командир, не дождавшись слов Джеймса. – Нам говорили, что ты машина, принявшая облик человека. Чуть ли не какая-нибудь злоебучая Немезида с хуем и без мозгов. Я не спрашивал, зачем тебя постоянно надо было обнулять. Я это видел. Да, я видел, как ты без обнулений и крио становился все больше похож на живого человека. И ты мне таким нравился.

Это было странным откровением Командира, которому, похоже, тоже некому было сказать о том, что творилось у него в душе. И вот они, два одиночества, теперь могут быть откровенны друг с другом. Цепной пес и его хозяин.

– Я почти ничего не помню, – признался Джеймс, нарушая тяжелую тишину, снова повисшую между ними запахом кофе и сигаретным дымом. – Помню миссии. Нечетко, редко целиком. Помню тебя. Чем дальше вглубь памяти, тем хуже я помню, и тем страшнее воспоминания. А еще я помню Стива.

В голосе Джеймса сквозила обреченность, словно он помнил то, что хотел бы забыть, будто когда-то очень давно что-то случилось или, наоборот, не случилось, и теперь он бесконечно жалеет об этом. Он уставился в свою чашку, аккуратно обхватывая ее ладонями, слишком аккуратно.

– Ты – человек, Барнс, – нарушил тишину Командир. – Сейчас точно человек.

От этих тихих слов в душе Джеймса что-то встрепенулось, взмахнуло изломанными, казалось, все это время, крыльями, и взлетело. Он человек. Наверное, он понял это с тех пор, начал осознавать себя личностью, но ему необходимо было вот такое вот подтверждение от кого-то, кто его знал Зимним Солдатом.

Джеймс тихо выдохнул, словно только что перестал бояться и с замиранием сердца ждать, что ему скажет Командир. И понял, что от того не укрылось его облегчение.

– Что ты еще от меня хочешь? – как-то устало спросил Командир и продолжил без должного огонька, с которым выдавал подобные тирады: – Блядь, я тебе не ебаный психиатр. Хочешь говорить – говори. Хочешь от меня что-то услышать – спрашивай, а не пялься в эту злоебучую чашку, как нашкодивший котенок.

– Ты знаешь мои коды? – решился на вопрос Джеймс, безумно боящийся таких людей, потому что у них была бесконечная власть над ним, такие люди по своему желанию могли сделать из него безвольного болванчика, натолкав в голову то, что нужно им самим, и выпустить в мир убивать людей.

– Знаю, – жестко ответил Командир, глядя на то, как Джеймс вздрогнул, плечи его опустились, а лица было не видно из-за занавеси из волос. – Посмотри на меня.

Несмотря на то, что Джеймс испугался, он готов был даже убить Командира, если тот попытается их применить. И, когда он поднял голову и в упор посмотрел на Командира, тот криво, но по-доброму улыбался ему, словно Джеймс только что сдал какой-то важный экзамен.

– Да, Барнс, я знаю твои коды. Но они мне в хуй не вперлись. Зато я знаю еще несколько человек, которым они тоже известны, – Командир зло раздавил окурок в чашке. – И вот они-то, если узнают, что ты жив, найдут тебя и не отпустят.

– Ты предлагаешь найти каждого и пустить ему пулю в лоб? – спокойно уточнил Джеймс. Кто-то другой бы, наверное, ужаснулся такому предложению, а, тем более, если бы его стали рассматривать всерьез. Но Джеймс слишком хорошо знал, на что способны эти люди, а убивать ему уже приходилось. Только убивать, наверное, и приходилось. А еще вытаскивать из очередной драки будущего Капитана Америку.

– Ну, можно и так, – усмехнулся Командир прямолинейности подхода Джеймса. – А можно натравить на них так и не развалившийся ЩИТ.

– Ты пойдешь против своих? – удивился Джеймс, как ребенок, которому сказали, что Санта Клауса не существует.

– Свои, Барнс – это те, кому ты спину доверить можешь без скидок и допущений, – Командир помолчал, а Джеймс задумался, насколько, оказывается все сложно, даже когда служишь на одной стороне, а уж когда работаешь на две… – Я наемник, Барнс. И, если бы Гидре я был нужен, они бы меня нашли. А так я вышел в тираж, и, по-хорошему, меня надо найти и устранить, потому что слишком много знаю.

Командир говорил спокойно, как о какой-то обыденности, словно они сейчас обсуждали выпечку и сорта кофе, которые было бы неплохо попробовать, но сердце Джеймса сжималось от осознания того, что именно так и должно быть. Вот только сейчас, когда он снова обрел Командира, он никому не собирался отдавать его, чего бы ему это ни стоило.

– Я хуй знает, как тебе помочь с твоим решетом вместо памяти, но вот пустить пулю в лоб неугодным – это запросто, – Командир говорил тихо, словно предлагал что-то сокровенное. – Мы можем помочь друг другу, Барнс.

Разговор давно перетек из нужного Джеймсу русла, но он не жалел. Сейчас решалось что-то большее, чем будет ли он помнить очередное лицо очередной жертвы. Сейчас решалось, будут ли они оба в безопасности, и как этой безопасности добиться.

Джеймс кивнул, соглашаясь с предложением Командира, и тот едва ощутимо расслабился, прикуривая следующую сигарету.

– Ты ждал, что я откажу тебе? – решился спросить Джеймс.

– Я ждал, что ты мне шею нахуй свернешь, – честно признался Командир.

– Не свернул, – констатировал очевидный факт Джеймс, и добавил: – Но все еще могу.

А дальше он не заметил, как разговор перешел в русло обсуждения, планирования, и Джеймс чувствовал, что так уже бывало, нечасто, но это было знакомо. Они проговорили почти целый день, за минусом похода в магазин, приготовлением еды и обеда. Выяснилось, что Командир принципиально не обсуждал ничего важного за едой. За кофе – да, но не во время приготовления еды или ее употребления.

В процессе всего этого Командир матерно прошелся по жилищу Джеймса, но услышав оправдание, что он вообще жил на улице, похвалил за смекалку, раз смог найти работу и жилье, за которое не нужно платить. Да и качалка на халяву. Чем на самом деле занимался Джеймс, Командир спрашивать не стал, то ли ему это было не так интересно, то ли не посчитал нужным. Или решил, что Джеймс сам расскажет, когда придет время, потому что был уверен, что за ночную охрану какой-то вшивой качалки не предлагают, хоть и херовое, но жилье, да еще и денег.

Дело шло к вечеру, а Джеймс все не знал, как поинтересоваться, есть ли Командиру куда пойти, в итоге просто предложил:

– Если хочешь, можешь остаться, я все равно ночью работаю.

– Размяться после закрытия пустишь? – со смешком поинтересовался Командир. – Не хочу с такой приметной рожей особо светиться.

– Пущу, – легко согласился Джеймс, даже не задумываясь, что по этому поводу скажет шеф. С другой стороны, он мог просто посмеяться над желанием Джеймса осчастливить всяких сирых и убогих, а Командир, в целом, хотя бы внешне, подходил под описание.

Программу тренировок Командир определил для себя сам и принялся восстанавливаться, с каким-то остервенением тягая железо.

Он остался жить у Джеймса как-то просто, не уйдя ни в первый вечер, ни в последующие. Они об этом не говорили. Они вообще о многом не говорили после того первого вечера, живя рядом друг с другом, привыкая друг к другу, узнавая друг в друге людей.

Они даже стали ходить в тир, где тренировались друг против друга за какие-нибудь домашние дела, которые не особо хотелось делать ни тому, ни другому.

– Он мне часто снится, – однажды вечером после ужина сказал Джеймс. Ему очень хотелось поговорить о своих снах, о Стиве, но это было сложно. Не потому, что его не хотели слушать, Командир оказался прекрасным слушателем, если Джеймс ему что-то рассказывал, а потому, что это было слишком личное. Командир чуть напрягся, но всем своим видом показал, что готов выслушать все, что угодно.

– Ты о ком? – просто так спросил, уже зная, о ком пойдет речь. О Стиве Роджерсе, Капитане Америка.

Джеймс всегда словно залипал, выпадая из реальности, когда видел его по телевизору, словно дышать переставал и смотрел, смотрел, смотрел.

– О Стиве, – отозвался Джеймс. – Когда я вижу его по телевизору, я как будто вижу другого человека, не того, которого когда-то знал. А может быть, я стал слишком другим, чтобы видеть его прежним.

Они уже целый месяц жили вместе, но таких задушевных разговоров у них не случалось, Джеймс даже было подумал, что зря заговорил.

– Вы оба изменились, – Командир закурил, пододвинув к себе пепельницу.

– Возможно. Просто… Я хочу прийти к нему, сказать, что я жив. Вот только жив я, а не его лучший друг, – Джеймс опустил голову, чтобы Командир не мог прочитать по его лицу всю ту непередаваемую смесь эмоций и чувств, которые раздирали его. – Но даже так, не другом, я не могу к нему прийти, потому что я – часть Гидры. И мне повезет, если меня запрут в тюрьме для особо опасных садистов, чем закроют в уютной палате какой-нибудь лаборатории, где меня выпотрошат также, как потрошили в Гидре. Только под наркозом.

– А ты смотришь на вещи более здраво, чем я думал, – хмыкнул Командир

– Я хочу… я помню, как он только защищался, тогда, на мосту и на хэлликериере. Он говорил, что я – его друг, но я не слышал, я видел только цель, – это была почти исповедь, и Командир выступал исповедником, потому что больше никому такое рассказывать было нельзя, потому что… Просто потому что. – А потом, как перемкнуло, я не смог дать ему умереть. Меня рвало на части от противоречий: приказ убить и желание спасти. И желание победило. Значит, Стив – кто-то больший, чем просто друг, да? Даже для меня?

Командир выматерился себе под нос, прикуривая и выпуская сизый дым. Джеймс и сам не знал, что он хотел услышать, да и хотел ли.

– Документы будут готовы послезавтра, – кардинально сменив тему, начал Командир, – У тебя есть два дня, чтобы уладить тут свои дела, а потом мы поедем в Мексику.

Сказать, что Джеймс был ошарашен – это ничего не сказать. На его подвижном лице отразились все эмоции, которые переполняли его. Он неверяще смотрел на Командира, не понимая, зачем им куда-то ехать, но радуясь уже тому факту, что его берут с собой. Его не бросят, как бросил он под обвалившимся зданием. Похоже, что-то такое промелькнуло у него на лице, что Командир криво усмехнулся и сказал:

– Хуйню всякую думать прекращай.

Но Джеймс не мог прекратить “думать хуйню”, он был бесконечно рад с одной стороны, но ничего не понимал с другой, и это омрачало светлую радость от осознания того, что он нужен.

– А зачем нам в Мексику? – все же спросил Джеймс, действительно не понимая. Он думал, что там скрываются недобитые агенты Гидры, или еще кто-то такой, но все оказалось с одной стороны, гораздо прозаичнее, а, с другой, неожиданнее.