Текст книги "Самый темный день в году (СИ)"

Автор книги: Смолка Сентябрьская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Наёмники выстроились около кара, без любопытства оглядывали притихшую толпу. С пилотского кресла выпрыгнул Димма, вот кого не ожидал встретить. Откатил перед кем-то дверцу, и Пауль сплюнул на песок. Босса своего приволокли, сами ссут, что ли, с поселковыми сцепиться? Все вытаращились на высокого мужика в кепке и потёртом комбинезоне стражника – редко психа Спану увидишь вблизи; а у Пауля сердце стукнуло громко, заколотилось. Сейчас Димма наглядно докажет, что добро творить глупо, ради чужаков и подавно.

Первым рот открыл наёмник из здешних, тот ещё задира. Домергиане молчали, что не успокаивало. Пауль, как и прочие, вдоволь на них в стычках налюбовался. Много не болтают, зато дерутся, куда там страже.

– Чего собрались? – морда у наёмника рябая, у его предков денег на фокусы с генетикой не было. – Лавки закрыты, а? Так откройте, мы закупаться.

Закупаться! Человек десять ринулись к своим лоткам, загремели замками. Вот и кончился разговор про школу. Сейчас пойдёт торговля, хозяева ж требуют! Пауль слез с шаткой трибуны из камней и досок, обогнул прилавки и, держа руку на рукояти, двинулся к пришлым. Ему вдруг стало холодно и очень-очень весело.

Он был в паре шагов от Спаны и, что намеревался сделать, подумать не успел, но Димма вклинился между. Спана обернулся, плеснул ядовитой синевой из-под ресниц, хренов полубог! Лицо гладкое, точно море в ясный полдень, и под безмятежной красой такое же свирепое.

– Это Пауль Хейг, – Димма оттёр его плечом, – он инженер. Нам бы базу подправить, Колло сидел там, как свинья, забор валится… господин, поговори с ним.

Димма надменного гада зовёт господином, заискивает, вертится. А чего ты ожидал? Домергианин с тобой, с клётским оборванцем, искренне дружбу сведёт? Спана рассматривал его, как сквозь воду, отстранённо, без эмоций, или Пауль не умел читать чувства инопланетника, но с Диммой-то получалось… а глаза у них, и правда, не по-земному яркие, зоркие, будто у птиц. У Диммы огненная чернота, у «господина» – дикая, страшная синь. Никогда такого не видал, ни у людей, ни у пришлых.

– Инженер на Клёте, – Спана сунул меж полных, строгой лепки губ сигарету, – ты не ошибся ли, Димма?

Пахнуло лимонной водкой, и Пауль удивился до икоты, аж бешенство улеглось. Спана не хотел задеть его, как и Димма тогда не хотел. Они не человечьей породы, и толковать с ними нужно иначе.

То случилось в начале лета, когда работы много, рыба идёт косяками, и детишки всем мешают. Пауль привёз обеды в школу, на своё жалованье купил, сам разбавил кубики сои, вышел во двор, собираясь отловить девчонок и заставить раздать жратву. У заросшего бурьяном забора кто-то вскрикнул придушенно, Пауля понесло туда, чёрт разберёт зачем. Рослый, крепкий мужик лупил плёткой мальчишку, тот и не защищался, не прикрывался, плечи, грудь были располосованы. На Клёте правила воспитания незамысловаты, виноват – получи, и тащить поселковым городскую науку, где попробуй тронь ребёнка, Пауль считал глупостью. Ну ладно, затрещина, вон его приёмный сынок Лукас не раз напрашивался, но плетью бить?.. Мальчишка к тому же был щуплый и до того тоненький, что жалость пихнула вперёд. Пауль перехватил запястье мужика, тот вырвался шутя, без малейшего усилия, уставился разбойничьими, в цвет угля, глазами и засмеялся.

Позже Димма рассказывал ему, что на Домерге плеть достаётся каждому, некоторых и взрослыми секут. Флагелла, если на их вычурном языке, полагалась за просчёты, лень и недосмотр, проступки, словом, не смертельные. В тюрьме у них не держали, канители с судами не разводили: либо порка, либо к стенке. На взгляд домергианина, он ничего плохого с сыном не делал, всего-то всыпал за прогулы. «Меня однажды, знаешь, как выпороли? Неделю с койки не сползал! Наша старшая, тоже Ворон вроде меня, велела лечь и всыпала по приказу статусного офицера. Кожу до костей содрала». Паулю сильно повезло. Димма мог размазать его по школьной тропинке, и никаких тебе инопланетных баек. Но чужак присвистнул сквозь зубы, приказал сыну надеть сброшенную ради наказания рубашку и убрался прочь.

– Я займусь вашей базой и забор поставлю. – Домергианам чхать на поселковые заморочки, они в своём соку варятся, помни. – Бесплатно. Хоть дворец построю, только не закрывайте школу. И больницу.

Он бы добавил про Колло, который без затей нагнал в «Акуну» парней с автоматами, едва ушли нефтяники. Про обещания поставлять ток по низкой цене и про то, что теперь всякий нищеброд платит по ставке космопорта, но удержался.

– Пожалуйста, – он бы лучше себе язык откусил, чем унижаться, – не для себя прошу. Для детей.

Спана смотрел на солнце, не щурясь, но тут моргнул, будто его обругали. Отвинтил крышку обыкновенной потасканной, как его комбинезон, фляжки, не стыдясь зевак, выпил.

– Меня не волнуют ваши дети. И больница никуда не годится. – Кроме водки от него пахло чем-то знакомым, тёмным, прогорклым до самых печёнок. – У нас на Штормовых островах есть клиника… впрочем, мне некогда. Димма!

Он устал, христианский бог мамаши знает, до чего он устал. Доказывать, бегать, упрашивать, быть всем должным – мудаку Алексу, несчастным Масику и Олив, Лукасу, что, того гляди, рубанёт его ночью топором. Этим скотам на площади – таращатся на перебранку, и ни один с места не двинется.

– Есть клиника? Наверное, с новинками из «двух А», да? Наших туда не пустят, подыхайте, где вздумается. И ток отключите, ну, чтоб совсем, – он протянул руку, сжал в кулаке ворот линялой майки. – Совесть у тебя имеется, выродок инопланетный?!

Его убьют через секунду – и хорошо. А у Спаны на горле шрам, неровный, вроде осколком полоснуло… Домергианин сдавил ему локоть, пальцы разжались, сделались ватными.

– Сколько пылу. Вы, люди, иногда способны поразить, – Спана вздохнул, будто и полубога терзала усталость. – Димма, проводи инженера в тень, он перегрелся. Я в информаторий.

Димма заломил ему руку за спину, поволок к прилавкам; Пауль попробовал вырваться, не вышло, и лишь с яростью наблюдал, как ублюдочный владыка Клёта размашистым шагом пересёк площадь. Кто-то сунул под нос ковш холодной воды – Олив, мелкая дурёха, не сбежала, хлопочет.

– Ты напрочь спятил, – Димма припёр его к стене, от которой с противным шорохом отваливались куски штукатурки, – так Игера бесить! Радуйся, что он с похмелья не проспался, не то…

– Радуюсь! – Пауля шатнуло от собственной ругани, от бессильной тоски. – Твой господинчик меня не укокошил, передай поклон, пятки не забудь вылизать!

– Угомонись, – Димма обхватил его за талию, притиснулся. С Алексом они со дня знакомства обжимались по углам, а шалый домергианин лапает на рынке. – Решится со школой… Игеру пока не до того, очухается, я пристану с детишками. У меня свой интерес: Юргена некуда девать. Пауль, ты…

– Спана детей ненавидит. – То, что мелькнуло в точёном лице чужака, только ненавистью и можно назвать. Или болью. – Взял бы биометрику – и по детям, выборочно. Чтобы полезных рабов не задеть.

– Слишком вы тут болтливые, – Димма отодвинулся, покачал черноволосой стриженой головой, – забери Юргена к себе на пару дней. В долгу не останусь. У нас встреча с заказчиками в заливе… Юр, принеси сумку из кара, поживешь у Пауля.

Сын Диммы околачивался у прилавка, почёсывал расцарапанные коленки. Олив держала Масика на руках, косилась на расползающуюся толпу. Лукас мялся поодаль, прятал стыд и страх в ухмылке. Дети.

– Какого хрена я должен возиться с твоим Юргеном? – Без Диммы станет вовсе тошно, но Пауля несло. – Вы же палец о палец для нас не стукнете, тоже мне, раса господ!

Димма ему никто, трахнулись, когда семя яйца распирало. Без поцелуев и без ласк, домергианин раз пришёл забирать Юргена, – тот уже спал, все спали, домом владела тишина, – и Димма расстегнул Паулю ремень, полез в трусы. А потом лёг на продавленный диван и дал так, что Пауль разве зубами его тело не грыз. Размяк, идиот, а верить нельзя. На Клёте каждый за себя и бога, который за всех, нету.

– Ради вашего отребья не стукну, – отозвался Димма, и в отвердевшем лице появилось нечто, сказавшее: и впрямь господа, – ради тебя, Пауль Хейг, попробую.

Домергианин легонько прихватил его за плечо, будто передавая уверенную силу, чего от Алекса и ждать-то не приходилось, и понёсся за полоумным боссом к информаторию. Пауль постоял немного, втягивая прожаренный солнцем воздух, глотнул ещё воды и оторвался от стены. Олив опустила глаза, она считала его проигравшим. Юрген подсунулся под руку, и Пауль растрепал смоляные отцовские вихры. Зря он связался с чужаками, нелепым семейством, где не было жены и матери, а был лишь продувной папаша, неизвестно как родивший это патлатое чудо, неделями торчавший «на операциях», избивавший сына плёткой, нимало того не стесняясь. Чёрт, разве он не мечтал, чтобы у них с Алексом появились дети, их собственные, кровь от крови, плоть от плоти, не выл в подушку, понимая: такого не случится, мать-природа – редкая сука, и пасынкам-говномесам подарка не обломится?

– А школу откроют? – Юр поскрёб совершенно недомергианские конопушки на облупленном носу. – Вот бы попозже. Мы с Олив к морю собирались…

– Успеете искупаться, – Пауль вздохнул и щёлкнул по пёстрой курносой сопелке, – кепку надень, воронёнок.

****

Злость дрожала в пальцах, и старый, громадный, как колесо местных машин, коммуникатор забарахлил, выдав вспышку вместо полноценной картинки. Он сбивает настройки рухляди, очумелый приятель Диммы вот так же сбил настройки ему самому. Димма скрывал связь с человеком. Зачем? На Земле большинство опускаются ниже некуда, спят со здешними, заводят с ними… маленьких, крикливых, очень хрупких созданий. Посильнее сожмёшь, косточки всмятку, но от них столько бед.

Игер сложил руки на коленях, глубоко вздохнул. Долговязый оператор с кирпично-красным, как у всех здесь, загаром, сунулся было, ожёгся – то ли об оружие с характерной ребристой камерой поверх ствола, то ли о неподвижного посетителя – и отскочил. Крайне полезная штука видиста, даже примитивные земные образцы, но люди толком не выучились ею пользоваться. Наверное, отпугивает название: цель жизни – странноватое имечко для оружия, пусть и биометрического. Программа не даст убить, только ранит или выведет из строя мужчин, оставив женщин невредимыми; поразит заражённых, пощадив здоровых; сделает выбор за стрелка. Кажется, видисту изобрели во время чумных бунтов, когда климат пошёл вразнос и появились штаммы, долгие столетья скрытые в почве и во льдах. Игер благодарно погладил рукоять. Оно нравилось ему, умное, сложное оружие, подчинившееся без всяких программ, что и для высшего уникала редкость. Напоминание о доме, о том, для чего он был создан и как жил до того, как попал на берега тёплой лужи, где нет отлаженных коммуникаций и приходится тащиться на пыльный рынок, забираться в каморку, воняющую краской и горелой изоляцией, и дожидаться, пока древняя техника соизволит заработать.

Этот тип, с глазами светлыми и мятежными, как северный ураган, прямыми русыми волосами, инженер Пауль Хейг, провалиться ему в здешний песок, что-то с ним сделал. Ковырнул жёсткую корку, а под ней не рубцы – свежее мясо с кровью. Нашёлся в тупой толпе один, с пламенем на устах и верой вместо щита, с тысячью способами свернуть себе шею, обделаться на потеху покорному стаду. Такими были те, кто впервые скрестил человеческие клетки с бездушной электроникой, строил корабли, иглами вонзившиеся в звёзды, создавал и губил миры. Его, Игера Спаны, предки – истинно белые, самовлюблённые, строптивые, ни в чём не разбирающиеся, но протягивающие руки и говорившие: моё. Они и Паулю Хейгу тоже родня. Наскакивал, будто с дубиной на десантный кар, совести, видишь ли, добивался… от предателя и труса, утонувшего в луже. Инженер из захолустья не мог знать, отчего Игер оказался на лазурном шарике, – никто не знает, кроме Сида, – но точно требовал ответа за всё. За клан, за семью и отца. За Радека.

Чушь, его корёжит подступающая течка, и перевелись давно герои, палкой пробивающие новые дороги. Разлетелись по космосу, подарив Землю цветным. В одном инженер и Димма правы: нужно завести на базе приличный коммуникатор. Колло, царёк удельный, денег жалел.

Игер тронул давно не мытый бок выкидыша цивилизации, успокаивая больше себя, чем технику, приказал выдать сообщения. Среди зелёных огоньков мерцал тревожный красный – солнце светит, волны плещут, клётские оборванцы забились в свои лачуги, значит, потерпит. Он проверял статус Радека весной, случись что, сообщат, ни к чему дёргаться, но сейчас вдруг захотелось… не увидеть, вовсе нет, хотя с маху он врубил и изображение. Убедиться, что сын не похож на здешних жвачных, правда, ему же хуже, если не похож. Вырастет инженером Хейгом, наплачется. Прививки, осмотры, индикаторы развития, – ого, совсем неплохо, менторы в клане одобрили бы, начальная ступень в разгаре, что бы это ни значило, – золотистые завитки на висках – ястребиная порода Сида; синие берилловые глаза; мягкий загар, хитрая полуулыбка – опять же наследство Леттеры. Здоровый, счастливый ребёнок. И не полукровка с худобой и веснушками, как мальчишка Диммы.

Он должен быть довольным. Безымянный маленький домергианин в африканском интернате – залог того, что не убьют. Тайна вскроется, и их с Сидом наверняка прикончат, а может, и Радека попробуют. Инженер с реактором в заднице вопрошал про совесть, ну да. Выкрасть сына, сесть на корабль, добраться до Домерге, посмотреть, как отец возьмёт Радека на руки, примет его в клан, и сдохнуть. Прямо на трапе, скорее всего. И если бы Пауль Хейг знал, что Игер Спана считает такой поворот самым правильным и удачным, он бы не орал, не тыкал в больное. В безнадёжном бою мысль о последнем заряде всегда утешает. Вот только никого боя нет, есть нелепое копошение с игрой в вожака бездомных беглецов. Сиди, пялься в картинки, пытаясь представить, что это существо и впрямь их с Сидом сын, излучай довольство, глядишь, коммуникатор не сломается. Во внешности Радека преступное смешение генов, неопровержимое доказательство падения и измены. Радек Айторе символ ошибочных поступков, и Игер не желал иметь с ним ничего общего. Ему нужно выкарабкиваться, а не рыдать над разбитыми чашками.

Красный сигнал тревоги раздражал неимоверно. На уютной планетке не может случиться ничего действительно срочного! Игер открыл сообщение, успев прочесть лишь пару строк, и картинка развернулась, обдав жемчужными брызгами. Показалось, что капли сладкие, но старый коммуникатор вкусов не передавал. Терраса белого мрамора, искусственные волны, подсвеченные радугой, сброшенное женское бельё на кромке бассейна, пара высоких бокалов.

– Интересный способ вести дела, – голос был знакомым и по-прежнему мерзким, – не проверяя сообщения неделями. Как прикажешь с тобой связаться, если ты прячешься в глухомани?

Игер проглотил проклятье. Сид и в день, когда Радека отдали цветным, старался клюнуть посильней, и ему вполне удалось. Они не виделись с того дня, разговаривали один раз; кажется, Игер был пьян, вылил на Ястреба кучу отборного дерьма, о чём проспавшись, страшно жалел. Ему бы в голову не пришло орать на Димму или кого-то из Рысей, любого линейного! Вопить, захлёбываясь оскорблениями, можно на равного, а Сид Леттера обычный прислужник, так и следует к нему относиться. Тут традиции Домерге весьма уместны, помогают забыть.

– Твой способ привлечь внимание тоже очень интересен, – яд сочился помимо воли. – Красный сигнал, что за спешка? Подружка потеряла юбку?

Ястребов создавали для охоты. Уровень гормона Фрея у них скуднее, чем у всех прочих, Сид в течке почти не менялся. Дома особенность была доказательством статуса низшего, обречённого на работу и службу, на Земле впору рехнуться от зависти. Сид обдирает подолы красавиц, наверное, это весело, но Игеру никогда не узнать. Его не тянуло к женщинам, ни дома, ни здесь, хоть застрелись из видисты. У красавиц, земных или эмигранток, между ног не торчит то, что ему нужно.

Сид встал на кромку бассейна с радужной водой, тряхнул коротко стрижеными мокрыми волосами, лёгкий халат сполз с голых плеч. Он явно выставлялся, и Игера замутило. Душный короб каюты, давят переборки из дешёвого пластика, острый запах утрики, сумасшествие, помноженное на месяцы воздержания, горячее тело прижимается сзади, Сид что-то шепчет, неважное, неразличимое, и берёт его, жалкого, растоптанного, а очнувшись, Игер слышит надоедливый писк. Ребёнок плакал.

Фрей благой, неужели болван считает, что ему позволили бы прикоснуться, будь другой выход? Неужели верит, что его нагота не вызывает отвращения? Скоро четыре года, как они… и Леттера смеет ему напоминать! Надо было прикончить говнюка у интерната. Ах да, на Земле за убийство сажают в тюрьму, во всяком случае, в Рошшуар точно сажают, в «двух А» чтят законы, глупые, дикие, но законы. Ну и посадили бы, велика разница с помойкой Клёта!

– Зачем ты меня вызвал? – Закончить разговор быстрее, не то он рванёт в Сарассан – или где там Сид засел – и прихлопнет подонка. – Говори, я тороплюсь.

– Как у вас погодка? – непонятно откликнулся Сид, но халат всё же запахнул. – У нас минус двадцать, и температура падает. Объявлена тревога.

Бассейн и босые ступни с минус двадцать не вязались, но ведь это Сарассан, а не клётская нищета. Игер не видел столицы Азии, только, скорее всего, Сарассан похож на Рош. Мыслимая и немыслимая роскошь, полный климат-контроль. Откуда внезапная зима?

– Они пытались немного освежить воздух и перестарались, – Сид сел напротив линкома на корточки, – распылили какой-то препарат, тот дал непредсказуемую реакцию… я в климатологии не силён, пришлось потолковать с приятелем…

Леттера наклонился близко, тёмно-серые глаза были внимательны. И здесь ему повезло: не нужно линзы носить, серый не синий, местные не шарахаются.

– С приятелем из правительства «двух А», – веско произнёс Сид, – он говорит, что по полюсам и средним широтам врежет здорово, и очень скоро. Циклон или нечто вроде. Вначале дождь, потом всё замёрзнет. Игер, ты бы слетал в Рош или к нам, проветрился. У вас-то прятаться от холода негде.

Европа не замерзала со времён чудовищной ошибки терраформирования, прятаться и правда негде. Игер поглядел на придавленную зноем площадь за засиженным мухами окошком, на утирающего пот дылду-оператора. Коммуникатор показывал сорок девять градусов, разумеется, с плюсом. Уникалы не чувствуют жары, ровно как и мороза, он не замечал никаких изменений, да и некогда было – отбирал остатки клиентуры Колло.

– У нас градусы тоже подскочили, – Сид верно расценил колебания, – стало жарко, но после – дождь, снег… сейчас на улицу без термокостюма не выйдешь. Учти, «два А» позаботятся только о себе, Свободные Территории они даже предупреждать не собираются. Игер, почему ты не следишь за новостями?

Потому что на Клёте он всё едино что на космической станции. Остального мира не существует, это был сознательный выбор: отрезать себя от прошлого и будущего, убить память. Забавно, цветные столетиями упрекали белых в опасных экспериментах, уничтоживших земной климат, а теперь творят то же самое, нимало не раскаиваясь. Афро-Азиатский Союз богат и всесилен, Свободные Территории слабы и бедны, их можно бросить, пусть околевают.

– Подожди, не отключайся.

Игер убрал картинку с разноцветной водой, затребовал график температур на побережье и в приграничных районах «двух А». Связь работала медленно, и он от скуки прослушал визги изнеженных жителей Роша о похолодании, испортившем праздник Великой Матери. Если Сид не врёт насчёт приятеля-чиновника, то Клёт досадными неприятностями не отделается. Будут десятки замёрзших насмерть. Греться в их халупах нечем, разве печками на угле, тёплой одежды не сыщешь, зачем она в вечном зное? А стоит забарахлить «Акуне», и по Клёту можно поминальные гимны петь.

Наконец открывшийся график показал превышение средней температуры градусов на пять-шесть, недавний скачок. Пока сходится. Фрей брюхатый, он, что, обязан бить тревогу, бегать, как безумный инженер Пауль, убеждать быдло принять меры? Да они не будут его слушать! Зальются водкой – и чхать им на климат.

– Проверил? – Сид держал бокал с шипучим напитком. – Через пару суток ваше море превратится в каток. Кстати, у меня приятная новость. Я создаю партию, ну, скажем, сторонников возвращения. Ты задумывался, сколько на Земле домергиан? Конечно, нет, тебя ведь ничто, кроме твоей драгоценной персоны не волнует. Многие хотят вернуться, но на собственных условиях. Договор с «двумя А», вероятно, анклав. Независимость от кланов.

Вот и выяснилось. А он удивлялся, чего ради Сиду его предупреждать. Сочинил дурацкий климатический кризис только для того, чтобы уязвить превосходством. Партия возвращенцев! Идея неплоха, некоторые и впрямь вернулись бы, прихватив земные преимущества. Игеру возможность не подчиняться никому и привилегия помереть с голоду на свободе преимуществами не казались, но тот же Димма судил иначе.

– Тебя не примут на Домерге, – он собьёт с обнаглевшего низшего спесь, – ни при каких условиях. Ты всегда был шутом, и лгуном вдобавок.

– Не примут, – согласился Сид Леттера и поставил бокал, – но мои избиратели не в курсе. А ты, Спана, и твоя берилловая родня мне не помешаете. Купи шубу, возлюбленный господин, если у тебя есть деньги!

Картинка погасла, оставив привкус неизрасходованной ярости. Игер стёр данные, покосился на оператора, прикидывая, что он мог уловить в разговоре на домергианском. Кто их, местных, разберёт, колония домергиан давно обосновалась на Клёте, и не один Димма путается с людьми. Дылда, обливаясь потом, продолжал копаться в ящиках, ничем не показывая страх перед заморозками. Никакого катаклизма не будет, Леттера всё выдумал. А вот клиентов они потеряют, капризные шишки не расположены ждать.

Игер допил согревшуюся водку из фляжки, прицепил к поясу оружие и шагнул под палящие лучи. У входа Димма сверял закупки по списку на линкоме.

– Соевый концентрат – тридцать пять кило. Мясные консервы – двадцать два… индюшатина ещё… господин, мы потратили на еду три тысячи йю, – Ворон поднял черноволосую голову, – я прибавлю пятьсот, никто и не заметит.

– На школу, да? – Сейчас он ненавидел всех линейных. Несуразное, извращённое чувство, никто в его позоре не виноват, даже Сид. – Любовник-человек попросил, и ты готов платить.

– Кланы Домерге помогали поселянам. – Для Диммы всё просто, он обрёл на Земле больше, чем потерял дома. – Пауль белый. Клёт будет носить тебя на руках.

– Хоть зелёный в крапинку! – Низ живота тягуче стиснуло, и он не сумел сдержаться. – Хватит соплей, мы уезжаем.

****

Масик победно колотил ложкой по столу. Ему досталось пюре из настоящей картошки, приправленное кусочками индюшатины, и малиновое желе – целых две порции. Юрген и Лукас присмирели на стульях – сегодня они ни за что не станут задевать Олив, особенно пока у неё в руке поварёшка. Олив разливала в глубокие тарелки суп, густо, восхитительно пахнущий мясом, наклонялась над кастрюлей, неверяще принюхивалась. Димма привёз много еды. И не сунул, как прежде, несколько свёртков в благодарность за присмотр за Юргеном, велел приготовить, «ну, как вы любите, чтобы картошка в подливке плавала», суп и сладкое. Дети млели. Олив касалась продуктов со священным трепетом, постоянно отворачивалась от плиты и блаженно улыбалась домергианину. Мальчишки вызвались ей помогать – дело небывалое.

– Не жмись, девочка, наливай до краёв, – Димма, наевшись, улёгся на продавленный диван – свидетель их короткого, бурного совокупления – и закурил сигарету. – Я ещё привезу.

– Как съездили? – Пауль спросил из вежливости. Наёмники не склонны распространяться о секретах ремесла. – Там тоже льёт?

– Льёт, точно. Десять лет живу на побережье, такого дождя не видел, – Димма ловко стряхнул пепел в крышку от опустошённой бутылки пива. Человек обязательно угодил бы мимо. – И вот чего странно. Ладно, дождь, должна же и Европа помокнуть, но холод! Чувствуете?

Детям было не до гримас погоды, они вовсю работали ложками. Пауля и впрямь среди ночи поднял именно холод, ему даже снилось, что он вновь в Айша-Бобо, корпит над заданиями, мёрзнет в комнатке при колледже. В Африке мороз не редкость, в городе, конечно, снег убирали, воздух грели, но кругом расстилались безбрежные пушистые поля. Он полез в кладовку, вытащил старые куртки, накрыл Масика и Олив и утром приказал одеться теплей. Олив нашла дырявую кофту матери, уцелевшую при взрыве, укутала в неё Масика, сама обошлась цветастым платком. Тёплая одежда на Клёте вещь совершенно бесполезная.

– А съездили нормально, – Димма выпустил в потолок сизое кольцо, – наши будут охранять рудник в две смены – солидные деньги. У заказчиков прыткие конкуренты, господин Игер обещал им защиту.

Лукас оторвался от тарелки, глянул заинтересованно. За шашни с отцом презирал, с домергианином, от которого и прибыль, и выгода, готов смириться, так, что ли? Вдруг возьмут в отряд к «господину Игеру»? Неприятно, но всё не открытая вражда. Пауль устал от битв в собственном доме и школу решил не трогать – успеется. Они сыты, еды вдоволь, в стекло стучит дождь, можно затопить плиту и никуда не ходить. По эдакой мокроте стройка накрылась.

– Был однажды снег. – Хорошо бы Олив отобрала у Масика ложку, увела мальчишек погулять, оставила их с Диммой вдвоём. – В детстве, я помню. Чуть не окочурились, мама нас соломой укрывала. На Домерге, наверное, холодно?

– Везде, кроме экватора лета вообще не бывает, – Димма зевнул, поднёс линком к лицу, – плюс двенадцать – и падает! Потому у нас и дерутся за тёплые земли, красный карлик слабо греет…

– Димма… – Лукас несмело кашлянул. И куда удаль подевалась. – Можно, ну… эмигрировать на Домерге? Меня пустят?

Вот тебе! Расслабился, замечтался, а парнишка долго, видать, дозревал. Олив уткнулась в тарелку. Брата она не жалует, но ведь брат же! Юрген улыбнулся чему-то, сморщил курносый носишко. И Масик перестал колотить ложкой, будто понял.

– Пустят. – Чёрные, яркие глаза, совсем нелюдские, и выражение нелюдское, застывшее, как на картине. Димма лениво перевернулся на бок, поглядел на Лукаса из-под ресниц. – Езжай в Сарассан, обратись в посольство Берилла или Ртути. Гранит держит своё в Рошшуар. Исполнится восемнадцать, и мотай. Ты белый, расовый контроль пройдёшь без проблем.

– А… общего посольства у вас нету? – Лукас замотал лохматой, тупой башкой. – Я не… сразу три?

– У каждого богатого клана отдельное, – медленно, словно недоумку, объяснил Димма, – Берилл и Ртуть воюют с начала колонизации, Гранит нейтрален. Общее посольство им неудобно, так скажу.

– Прекрати чушь нести, – оборвал Пауль. Толку от Лукаса ни на грош, но он за парня в ответе. И не перед засранцем Алексом, перед собой. – Расскажи, для чего ты удрал с распрекрасной Домерге, где белым все блага на блюдечке!

– Это сложно, – Димма прищурился, и Пауль с трудом разгадал нечеловечью мимику. Домергианин не злился, не издевался – сочувствовал. – Ты, Лукас, не уникал. Значит, нужен, чтобы служить, выращивать и заготавливать продовольствие, охранять границы клана. Я родился в клане Льда, у нас поселян расстреливали за побег.

– Расстреливали, – Олив поёжилась, – я думала, Домерге тихая. Красивая.

– Ну да, великая планета для великой белой расы, – Димма хохотнул простецки, совсем как местный рыбак или фермер. – Клан Магма нажимал на Лёд десять лет, пока Берилл не вмешался. Магма богаче, народу больше, они нас почти уделали. Отобрали земли, осталась только цитадель, мы сидели в ней, грызли друг друга.

– И ты из-за войны уехал? – Лукасу понятно, как страшна нищета, а что война страшней, так дело опекуна мозги проветрить. – Уникалы ведь бойцы!

– Уникалов растят для войны, – Димма задержал взгляд на Юргене, – Алари Спана, разумеется, не по доброте душевной спас Лёд. Ему понадобилось припугнуть Магму, те стояли за Ртуть. Запутался уже, Лукас? На Земле легче, верно.

Дети молчали, один Масик, счастливый в младенческом неведении, ковырял малиновое желе, щебетал звонко. Ртуть и Берилл непримиримые враги, это Пауль слыхал, преданность Диммы психу Спане становилась яснее.

– Алари брат Игера? – Пауль достал из-под стола лимонной водки, налил себе и домергианину. Правда в том, что легко и безопасно не бывает нигде, носишь ли ты оружие с малолетства или вкалываешь по-рабски и пьёшь ночами от безысходности. – Ты служишь ему из благодарности…

– Не угадал, – Димма подхватил кружку, спрятал в ней смешок, – он ему отец. Спана высшие, неважно из какого клана, они превосходят нас, линейных. Не скрою, мне приятней, что Игер берилловый, а не ртутный. Мы, Вороны, Ястребы, Рыси, рождены для подчинения, клановые – для власти.

– Постой, я видел Алари в хронике. – Та хроника была чуть не единственным роликом о Домерге, Пауль наткнулся на неё в колледже. И зацепился за знакомое, запихнув в дальний угол обидное для Диммы недоумение. Домергианин говорил о том, что рождён пятки облизывать, так, будто гордился. – Молодой мужик, откуда взрослый сын?

– Алари около ста лет, – Димма задумчиво и тоже очень по-человечески вертел в руках пустую кружку, – одно из наших преимуществ в долгой молодости.

– Э… сто лет? – Лукас шумно двинул стулом. Теперь начнёт ненавидеть и домергиан за невозможность сравниться. – А тебе сколько, Димма?

– Папе пятьдесят два, – влез Юрген, до сих пор сосредоточенно подбиравший с тарелки остатки картошки. – Олив, вкусно! Я бы ещё ведро съел.

– Врёшь, клопик! – Лукас пихнул его в бок и вскочил. – Не бывает такого!

Юрген ответил, мальчишки завозились, норовя опрокинуть стол, и Пауль крикнул: «Брысь!» Клопик не врал, документы Диммы брали для школы, дату в них менторша назвала опечаткой. Случайный любовник был старше почти вдвое и выглядел, словно дни напролёт торчал в салонах с новомодными штучками, обещавшими богачам вечную юность, а не на жаре и беспощадных ветрах Клёта.

Мальчишки выкатились из-за стола, Лукас наседал, проворный Юрген отскакивал. Пауль приметил, что домергианин уходит от захватов вполне профессионально, всё же плётка незаменимая вещь в воспитании. Но пробовать плеть на Лукасе несправедливо, раз не попробовал на его папаше, царство сволочи небесное.

Юрген, отбиваясь, распахнул дверь, выскочил в вязкую, свинцово-серую муть. Лукас кинулся догонять, и оба пропали в дожде. В море наверняка шторм. Надо бы сходить в информаторий, проверить, чего говорят о погоде в приграничных районах «двух А».

– Лукас завидует, – Олив принялась убирать посуду, – вы своего Юргена любите. Папа нас не любил, если…