Текст книги "До встречи на Земле, сынок (СИ)"

Автор книги: Смай_лик_94

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Джош и Калеб в земных тропиках никогда не были, и по их представлениям местные мало чем отличались от земных: высокие деревья с толстыми мясистыми листьями, лианы толщиной с руку Микки, крупные насекомые, большие ароматные цветы, открывавшиеся в разное время: некоторые только утром, некоторые днём, некоторые вечером. Благоухание от них было – вырви глаз, и у Калеба даже началась было слабая аллергия, но среди медикаментов нашлась нужная сыворотка, и вскоре глаза у него перестали краснеть и слезиться, а нос – отекать.

Вообще, привыкнуть к новой жизни оказалось сложновато: слишком уж неожиданно она началась, слишком резко их перебросило из холодного мертвенного космоса в жаркие солнечные тропики. Не то чтобы Джош и Калеб не привыкли к неожиданностям, конечно. Но, по крайней мере, с тех пор, как они очнулись на операционных столах на планете артанцев и удрали с неё, они всё время находили приют на обитаемых планетах, сухих и пыльных, где легко было затеряться в толпе. Во время перелётов они, разумеется, чувствовали одиночество в бездушном космосе, но они были вдвоём на корабле и старались побольше времени вертеться на виду друг у друга, чтобы совсем уж не раскисать. Они были ещё почти незнакомцами, но общая беда сплотила их, и они умудрились сдружиться даже несмотря на огромную разницу в возрасте. Их разделяло двадцать четыре года, Калеб был мужчиной в самом цвете лет, а Джош – почти стариком и годился своему младшему товарищу в отцы, но это не помешало им очень быстро стать друзьями. Они привыкли быть на корабле вдвоём, но теперь они были не одни: под ногами у них вертелся прелестный курносый Микки, а сами они вертелись под ногами у молчаливого двухметрового Аайнара, который теперь не удостаивал их даже словом.

Благо, он часто пропадал целыми днями, добывая пищу и прочёсывая местность, чтобы убедиться, что его драгоценному уману ничто не угрожает. Микки, тяжело переносивший беременность инопланетным ребёнком, много времени проводил в комнате, и по большей части альфы были предоставлены сами себе, однако если уж Микки появлялся «на люди», он считал своей святой обязанностью занимать гостей разговором. Чаще всего говорили они в кают-компании, где вентиляция поддерживала температуру, подходящую для людей, но бывало, что выбирались в джунгли. Аайнар об этом не знал и, наверное, снёс бы головы обоим альфам за подобный произвол, но Микки ничего не боялся в обществе земляков. Тем более, и уходили-то они недалеко: джунгли начинались прямо «за порогом», и достаточно было отойти на пятьдесят метров от космолёта, чтобы оказаться в почти непроходимой чаще. Микки натягивал на себя смешной комбинезон, который умудрился перешить себе из яутского, большую шляпу, сделанную из той же ткани, и Джош с Калебом вели его под руки, чтобы он не упал, а порой и несли на руках. Ему находили пенёк или поваленное дерево, и он усаживался на него, своей непринуждённой позой и болтовнёй моментально перенося их с планеты где-то в далёком космосе на пикник в окрестностях Колорадо.

Он вообще был ужасный болтунишка, хохотун и весельчак, и когда он появлялся в кают-компании, сонный и неловкий, лица Джоша и Калеба светлели, хотя Калеб до сих пор чувствовал обиду и неприязнь к нему, его добровольным отношениям с яутжей и его добровольному изгнанию.

Часами разговаривая с Микки на диванах в кают-компании или на поляне в дебрях джунглей, болтая с ним обо всём на свете, они не удивлялись, как мальцу удалось захомутать даже грозного яута. Он при желании мог бы захомутать кого угодно.

Он не был на Земле около девяти месяцев и ужасно скучал по семье и друзьям, так что Джош частенько рассказывал ему о своей старой жизни. Микки было интересно всё: какой у него был дом, какие росли цветы в саду, как звали его кота, кто работал с ним на кафедре в университете, как учились студенты. Микки замучил Джоша расспросами, и к концу первой недели пребывания альф на корабле знал по именам всех лучших студентов, примерно мог описать их внешность и сказать, кто из них собирается идти в науку. Джош шутил, что с такой базой знаний он мог бы преподавать на кафедре.

С Калебом Микки тоже разговаривал, но меньше: Калеб часто бывал мрачен и пугал его своим угрюмым лицом. Джоша омега воспринимал как собственного доброго дедушку, а вот Калеб, слишком зрелый, чтобы принимать его за брата, и слишком молодой, чтобы любить его как отца, был каким-то чуждым. Микки поймал себя на мысли, что боится его куда больше, чем Аайнара в первые дни их знакомства. Аайнар-то сразу повёлся на его омежье обаяние, а уж когда просёк, что Микки в некотором смысле земной матриарх, так и вовсе стал чуть ли не кланяться ему, когда приходил принести еды. Это было забавно: он вёз его на съедение ксеноморфу, но звал на «вы» и спрашивал, чем ещё обеспечить его удобство. Микки, сначала чуть ли не день пролежавший в обмороке и от вида своего сопровождающего, и от перспективы умереть от проломленной грудной клетки, быстро понял, что он тут, хоть и пленник, но уважаемый и ценный, и начал вить из яутжа верёвки. В итоге они вдвоём оказались на пустынной планете и ждали прибавления.

А вот Калеб, кажется, на обаяние не вёлся. Он сидел сычом, хмурил брови, и разговорить его было достаточно сложно. Микки чувствовал его враждебность, стеснялся его и искренне старался быть приветливым и с ним, но ничего не выходило: даже в те редкие моменты, когда Калеб вступал в диалог, он говорил коротко, сухо и не то чтобы грубо, но и не слишком дружелюбно. Микки был умный мальчик, он прекрасно понимал причины, по которым он мог вызывать подспудную неприязнь у обоих своих земляков, но скрыть свою беременность он никак не мог, и оставалось только постепенно и медленно приручать Калеба.

Микки понятия не имел, что его обаяние давно сделало своё дело, и Калеб оказался приручён даже более, чем необходимо.

Сидя в одиночке с Джошем, он впервые задумался о том, что ему уже тридцать четыре, а семьи у него нет. Он впервые задумался о своём одиночестве и неприкаянности и пообещал себе, что непременно женится, если сумеет вернуться на Землю. А когда его взору предстал Микки, тёплый, сонный, доверчиво лежащий в руках приручённого им чудовища, у Калеба что-то внутри оборвалось. То ли дело было в том, что Микки был единственным омегой среди троих альф (если к альфам можно отнести Аайнара), то ли дело было в его невероятном обаянии, то ли в его хорошенькой мордашке, но Калеб почему-то решил, что именно этот омега ему и подходит, только Микки и никто другой.

Да и потом, проводя с ним время, ведя его под руку, сияющего, приветливого, плетущего себе венки из крупных ароматных тропических цветов, Калеб готов был выть от захлёстывающей его безнадёжности. Микки не был невероятным красавцем, в лице его присутствовала некая неправильность, но это только придавало ему прелести и обаяния. Эта неправильность скрадывалась сияющим взглядом, очаровательным вздёрнутым носиком, веснушками, непослушными локонами. Сам Микки, кажется, прекрасно знал, насколько он хорош, но его нельзя было упрекнуть в кокетстве: во-первых, он без памяти любил своего ужасного Аайнара, во-вторых, он по-дружески любил и щадил Калеба и Джоша. К сожалению, чтобы заставить Калеба влюбиться в себя до беспамятства, ему не надо было кокетничать, ему достаточно было просто быть самим собой. Калеб иногда чувствовал, что у него слабеют колени, когда видел Микки, выходящего из своей комнаты, тёплого со сна, наверняка очень мягкого, зевающего и потирающего глаза. Его так хотелось пригреть, притянуть к себе на колени и прижать к груди, вдохнуть его пьянящий запах, поцеловать его. Калеб ночами не находил себе места, представляя себе Микки, его сияющие глаза и улыбку.

Но Микки был уже не его. Микки принадлежал этому клыкастому уёбищу и носил его ребёнка, так что рассчитывать Калебу было не на что. И видеть, как Микки порой сторонится его (его, а не яутжа!), как, превозмогая себя, старается быть с ним приветливым, было больно и обидно. Джош, при всей их близости, ничего этого не замечал: Калеб и всегда не отличался особой весёлостью и дружелюбием, так что старик списывал это на неприязнь Калеба к Микки из-за его отношений с яутом, но уж никак не на влюблённость.

Калеб, конечно, ничего ему не говорил. Что было рассусоливать, если всё равно эта любовь была не взаимна и не имела никаких шансов?

Калеб очень долго проявлял чудеса выдержки, и это было довольно просто, когда Микки был один, без яута. Но охотился-то Аайнар не каждый день, и видеть их вместе Калебу было действительно тошно. Больно было видеть, что они даже понимают друг друга без слов – им не требовался переводчик, чтобы разговаривать, больно было видеть, как Аайнар заботливо поправляет на Микки одеяло своими уродливыми когтистыми лапищами.

Один раз Калеб не вытерпел и ушёл. Они разговаривали втроём, точнее, Калеб, как повелось, сидел и молчал, а Микки взапуски болтал с Джошем, когда явился Аайнар. Он прошагал по кают-компании, неся на плече связку диковинно выглядевших птиц, нелепо болтавших головами на длинных шеях, а потом, отнеся добычу в морозильный отсек, вернулся, клацая когтями, и остановился за диваном, на котором сидел Микки, опираясь ладонями на спинку. Микки, не переставая говорить, машинально поднял руку и погладил яута по месту под подбородком, там, где кончались защитные кольца. Калеба аж передёрнуло, он резко встал и пулей вылетел из отсека. Если бы здесь была дверь на петлях, он бы от души ею хлопнул, но, к сожалению, двери разъезжались сами.

Яут запрокинул голову и засмеялся, и Микки шлёпнул его по бедру тыльной стороной ладони.

– Перестань. Извините, – сказал он, поворачиваясь к Джошу, – я машинально, я не хотел. Я… я всё понимаю, вам неприятно, и я…

– Ладно вам, Микки, ладно, – Джош, у которого борода доросла до стадии «путешественник», ободряюще улыбнулся мальчику, к которому, как и к Калебу, чувствовал отцовскую теплоту.

– У него просто поганый характер, он скоро вернётся. Не берите в голову.

Яут обогнул диван и уселся рядом с Микки, опираясь ладонями о колени, принимая позу более чем величественную, неуместную в их бытовом разговоре. Джош бы засмеялся, если бы не побаивался гнева Аайнара, который считал своим долгом выглядеть величественным всегда и везде.

Он и выражался витиевато и напыщенно, будто говорил речь в День Независимости, а не просил передать тарелку с мясом. Поэтому-то они и не поняли его в первый день и напридумывали себе всяких ужасов. Он и так говорил слишком торжественно, да ещё барахлил переводчик, так что вместо «Помогите моему омеге родить ребёнка» получилось «помогите породить новую сущность», а вместо «он спит» вышло «он покоится», будто в криосне.

Разговор грозил прерваться неловкой тишиной, если бы не Микки. С ним сложно было молчать, и он сразу перевёл разговор на столь полюбившуюся ему кафедру экспериментальной физики, правда, осадок у него остался. Он уверился в мысли о том, что Калеб его ненавидит. Где уж ему было знать, что Калеб его любит.

Вечерело, и на улице становилось не так жарко. Микки оглянулся на Аайнара и улыбнулся:

– Отведёшь меня купаться? Очень хочется.

Яут протестующе заворчал, защёлкал жвалами, всем своим видом говоря, что идея, мягко говоря, неудачная.

– Слушай, ты ведь будешь рядом. У нас здесь есть малюсенькое озерцо, в котором ничего крупного и опасного не водится, да и ты можешь убедиться, если очень хочешь. Я не буду плавать, просто окунусь, и всё. Водичка тёплая, приятная, я так устал мыться в этих дурацких камерах. Ну пожалуйста, Аайнар, ну пожалуйста.

Аайнар, хоть и остался недоволен, согласился. Микки привык вить из него верёвки и делать, что ему хочется, и ему оставалось только соглашаться, если идея не была совсем уж безумная.

– Я с вами не пойду, ребята, – вздохнул Джош, почему-то догадавшийся, что их стоит оставить одних, – хочется отдохнуть.

– Хорошо, мы быстро, – улыбнулся Микки и осторожно пошёл за яутом, всё ещё раздражённо ворчавшим, – не сердись, мне это правда полезно. Купаться вообще полезно, а здесь ведь планета чистая, ничем не загрязнённая. Мне только на пользу будет.

– Глупость, ты мало понимаешь. Планета чистая для яутжа, не для умана. Тебе может быть опасно.

– Мы же с тобой всё проверяли на совместимость – и воду, и воздух. Все идеально, ты же сам говорил. Если бы что-то было не так, ты бы меня вообще из корабля не выпускал.

Яут фыркнул и промолчал. Микки, в общем-то, был прав: по всем параметрам планета была близка к Земле, и никакие микроорганизмы, вирусы или бактерии не могли принести ему вреда больше, чем земные. Это было всё равно, что искупаться в речке у себя за домом, только Аайнар беспокоился и пёкся о своём маленьком, безрассудном на его взгляд матриархе. Он, и правда, предпочёл бы не выпускать его с корабля, но с другой стороны прекрасно понимал, что мальчику нужно движение, солнечный свет и свежий воздух.

Подойдя к выходу с корабля, Аайнар молча взял Микки на руки и понёс к прудику, который к вечеру превращался в подобие тёплой ванны. Дно в нём было илистое и противное, но Микки вставать на него своими ногами и не собирался.

– Стой здесь, – скомандовал Аайнар, поставив Микки на берег, а сам зашёл в воду по бёдра и нырнул, расплескав вокруг себя брызги и расходящиеся кругами волны. Его не было около двух минут, но Микки не волновался – он знал, что яутжа может задержать дыхание и на большее время. Появившись, наконец, над поверхностью воды, Аайнар отряхнулся и вышел на берег, снова беря Микки на руки. – Пойдём, там никого нет.

Зайдя в воду по пояс, яут бережно опустил Микки на самую поверхность, и вода обняла его тепло и ласково, заплескалась вокруг него, приятно щекоча кожу. Микки отлично плавал и мог бы полежать на воде без посторонней помощи, но Аайнар рук из-под его спины не убрал. На всякий случай.

Микки прикрыл от удовольствия глаза и замер, раскинув по воде руки. Его тихонько покачивало от слабого ветерка.

– Опустишь меня пониже? – попросил он, доверчиво глядя на яута, прикрывая ладонью глаза от лучей заходящего солнца.

Аайнар послушно взял его за плечи и колени и медленно погрузил в воду так, чтобы на поверхности осталось только лицо. Микки улыбался и периодически откидывал голову назад, опускаясь в воду полностью, а потом выныривал, фырчал и смеялся.

– Всё? – спросил Аайнар, осторожно поднимая его из воды. – Хватит сегодня. Становится холодно. Слабый организм, слабое здоровье, нельзя охлаждаться.

– Да, пожалуй. Пойдём домой.

Аайнар вынес Микки на берег и, не отпуская, понёс в сторону корабля, но не сделав и двух шагов, остановился – его охотничье чутьё уловило чужое присутствие.

– Ты чего? – Микки тоже насторожился, приподнимаясь в сильных руках.

– Тихо, мы не одни. Не шевелись.

Казалось, всё осталось также, как и пять минут назад – в джунглях кричали птицы, ветер колыхал верхушки деревьев, стрекотали насекомые, но в воздухе разлилась неуловимая угроза. Аайнар весь подобрался и замер, вглядываясь в темноту леса. Там, и правда, хрустнула ветка, и смазано мелькнуло движение, яут приготовился защищать Микки, если придётся, но из темноты показался Калеб со своей курткой, наполненной фруктами, в руках. Он жевал один из ярких плодов и махал рукой, но Аайнар почему-то не расслабился и не выдохнул с облегчением.

– Ты чего, это же Калеб, – удивился Микки, снова удобно устраиваясь в больших тёплых руках.

– Да, только что он там делал?

– Собирал фрукты, – как ребёнку пояснил Микки.

– Нет. Он испугался, сбросил куртку и набрал первых попавшихся, когда понял, что я его вижу. А до этого он следил за нами.

Микки замолчал и поёжился. Калеб и до этого производил на него пугающее впечатление, но теперь, когда он, оказывается, ещё и следил за ними, Микки действительно начал его бояться.

========== 4 ==========

А Калебу было тяжело. Он часто и много бродил один в джунглях, изредка натыкаясь на Аайнара, но оглушающее одиночество вчетвером на целой планете (вчетвером с половиной, как шутил Микки) толкало и его на общие посиделки в кают-компании.

Бывало, они даже не разговаривали, но всё равно сидели в одной комнате, и каждый занимался своими делами: Джош, нарывший здесь читалку с переводчиком, углубился в яутжевские труды по физике, Микки тоже читал (уж чёрт знает, что там он мог читать), Аайнар, изредка присоединявшийся к ним, точил свои лезвия на наручах или полировал броню, а сам Калеб разбирал принесённые яутом инструменты для операций, зачастую очень непохожие на земные, и сортировал их на те, что пригодятся при принятии родов и те, которые совершенно не подходят. В этом был элемент мстительности: он нарочно совал их под нос Микки, чтобы тот побольше боялся и предвкушал. Микки, и правда, порой боязливо вздрагивал на лязганье металла и втягивал голову в плечи. Но Калеб быстро понял, что от его злых шуток становится хуже: Микки жался к яуту, прятал лицо у него на плече, и тот, отложив свои ножи, перетягивал его к себе на колени и прижимал к груди, успокаивая и убаюкивая. Смотреть на это было ещё гаже, и Калеб завязал со своей садистской демонстрацией скальпелей и зажимов.

Зато Микки не завязал со своими проявлениями нежности. Постепенно привыкая к обществу земляков, он перестал стесняться. То, что он делал, нельзя было назвать чем-то неприличным или вызывающим, но Калебу было неприятно смотреть даже на то, как он приваливается головой к могучему плечу, как яут уносит его вечерами на руках, чтобы он поменьше утруждался. Калеб передёргивался каждый раз, когда представлял, что Микки может спать в одной постели с Аайнаром.

А Микки спал, и даже с удовольствием. Аайнар был большой и тёплый, и спать с ним было уютно. Микки чувствовал себя защищённым и окружённым заботой, ворочался в мощных руках, то прижимаясь к могучей твёрдой груди спиной, то, наоборот, поворачивался к яуту лицом и, подтянув ноги к круглому животу, утыкался лицом в его шею, закрытую кольцами.

Ещё хуже Калебу становилось, когда он думал не о том, что Микки спит рядом с Аайнаром, а о том, что они трахались (а мысли такие появлялись на удивление часто). Этот чудесный рыженький мальчик с веснушками и курносым носом – трахался с яутом. С клыкастым, здоровенным, желтоглазым яутом, от которого самого Калеба тошнило.

Микки не тошнило. Он-то как раз скучал по долгим, выматывающим ночам с неутомимым Аайнаром, по собственной беспомощности, по слабости и доверию. Он был уже на довольно большом сроке, а спать они перестали почти сразу, потому что беременность предстояла тяжёлая, и было неизвестно, чем она кончится. Уже почти семь месяцев Аайнар не трогал его и пальцем, берёг и носил на руках, но ведь очень хотелось, чтобы трогал. Аайнар был для Микки первым, и мальчик, только-только познав все радости половых утех, вынужден был прозябать в условиях жесточайшего целибата. Ему только и оставалось, что вспоминать их ночи, особенно самую первую, такую волнительную.

Всё к этому шло с самого начала: их тянуло друг к другу непреодолимой силой, и Микки, когда привык к внешнему виду Аайнара, проводил с ним много времени, чтобы поменьше бояться и думать. Ведь он знал, куда и зачем его везут, и, оставаясь наедине с собой, боялся и мучился кошмарами, а в разговорах с яутжей страхи отступали. Аайнар знал, что Микки – нечто вроде их женщин, только маленький и хрупкий, очень берёг его и относился к нему уважительно. Когда Микки пришёл в его каюту и улёгся спать рядом, Аайнар не сильно удивился. Микки тоже не удивился, когда почувствовал на бёдрах жёсткие ладони, только вздрогнул и чуть повернулся, давая понять, что не спит, осознаёт, что происходит, и не имеет ничего против.

– Ты позволишь мне? – на всякий случай уточнил Аайнар, окончательно поворачивая омегу на спину, чтобы посмотреть ему в лицо.

Микки вспыхнул, но кивнул, стараясь не смотреть Аайнару в глаза. Он слабо представлял себе секс с существом вроде яута. Он и с людьми-то ещё не трахался, но был всегда уверен, что едва ли не самым важным и чувственным в постели должны быть поцелуи. В том смысле, что он, конечно, прекрасно разбирался в технических моментах: что куда совать, что делать, но всё равно поцелуи ему казались очень важными. У Аайнара губы отсутствовали как таковые, и целоваться с ним было не то что проблематично, а совершенно невозможно, и это кололо Микки горечью. Ну как так – первый секс и без поцелуев?

Но Аайнар его не разочаровал, о нет. Микки удивлённо охнул, когда его грудь обожгло прикосновение – влажное, тёплое, гибкое, скользнуло по ключицам, прошлось по соскам. Ошеломлённо глянув вниз, Микки задохнулся от смеси восторга, отвращения и сладостного предвкушения: язык у яута был длиной не меньше десяти сантиметров, извивался на его животе, заставляя крупно трястись и вздрагивать. Микки заскулил, когтистые руки очень осторожно сняли с него штаны, язык прошёлся по внутренним сторонам бёдер. Член у Микки давно стоял, поднимаясь из рыжих завитков, подтекал белесыми каплями, а колени как-то сами собой раздвинулись в стороны. Уродливая яутская башка, маячившая между его ног, приводила Микки в дрожь, и он плаксиво хныкал, недоумевая, чего это Аайнар тянет.

Аайнар наслаждался зрелищем. Вообще, по яутским понятиям, Микки красотой не отличался: он не был силён, у него не было жвал, а на голове вместо кожистых дредов вихрились непослушные рыжие локоны, но яут чувствовал, болезненно ощущал его красоту каждой клеткой тела. Микки был не такой, но он был прекрасен: с раскрасневшимися губами, розовыми щеками, разметавшимися по подушке недлинными волосами. А ещё он краснел не только лицом, пятна стыдливого румянца проступали и на шее, и даже на груди, мешаясь с розоватыми следами укусов. Он весь трясся, смотрел доверчиво, из глаз его медленно стекали слёзы, Аайнар аж рыкнул от эстетичности зрелища. Этот маленький, смелый, беспомощный матриарх принадлежал ему целиком и полностью.

Аайнар высунул язык и провёл им по небольшому члену, от поджавшихся яичек до головки. Микки взвизгнул и засучил ногами, пытаясь отодвинуться, но яут удержал его за хрупкие лодыжки и продолжил вылизывать, тихо порыкивая от удовольствия. Микки уже почти кончил, когда Аайнар перевернул его на живот, легко, как куклу, и, приподняв его бёдра и разведя ягодицы, лизнул дырочку. Микки весь напрягся, зажимая рот рукой, но в талии послушно прогнулся, зная, что яуту так будет удобнее. Горячий язык долго дразнил его, кружась вокруг ануса, периодически Аайнар отстранялся и покусывал ягодицы, тоже покрытые веснушками, и Микки испуганно сжимался: зубищи у яута были будь здоров, при желании он мог и оттяпать пол задницы. Но Аайнар был осторожен, его укусы были приятны, и в конце концов Микки перестал бояться. Наигравшись с ягодицами, Аайнар наконец развёл их в стороны и скользнул языком в тугое отверстие. Микки до боли прогнулся в пояснице и завыл на одной ноте, когда гибкий шевелящийся язык заездил по простате.

Уже после первого оргазма Микки перестал что-то соображать, поэтому Аайнар делал всё сам. Оторвавшись от аппетитной попки, он приподнялся, оставляя мальчика лежать бёдрами на подушке, а потом наклонился и оперся руками по обе стороны от головы Микки. Омега вздрогнул, когда большое и влажное коснулось его припухшего отверстия, замычал от полноты, но послушно приподнял бёдра, одновременно потираясь снова стоящим членом о подушку. Ему казалось, что в него уже больше не влезет, а яут продолжал и продолжал двигаться в него. Стало больно, и Микки уткнулся лицом в руки и заплакал – член у Аайнара был слишком большой и толстый, чтобы это можно было вытерпеть.

Наконец, яут замер, уткнувшись клыкастой головой в затылок Микки. Омега выдохнул с облегчением, когда, понял, что это всё, а потом испуганно дёрнулся: яут так и остался неподвижен, но его член внутри шевельнулся и начал сокращаться. Это было и больно, и странно, и приятно, и, отойдя от потрясения, Микки выдохнул и расслабился, позволяя здоровенной подвижной игрушке скользить и сокращаться в себе. Яут тихо порыкивал, стараясь держаться на небольшом расстоянии от омеги, чтобы не раздавить его своим огромным весом, и Микки нашёл его ладонь и протиснул свою руку под неё. Яут догадался и сжал обе его руки, прижимая к постели, и Микки застонал слаще, толкнулся бёдрами, сжался внутри и через пару минут кончил, истошно крича и дёргаясь под мощным телом.

Аайнар перевернул его на спину и взял снова, бессильного и покорного, и на этот раз его член заметно уменьшился в размерах, стал неподвижным и ребристым, и это было несколько привычнее – он не двигался сам, а яут осторожно толкался бёдрами, вытаскивая почти до самой головки и с хлюпающим звуком загоняя обратно. Микки, поначалу лежавший беспомощной куклой, быстро возбудился снова и обнял яута ногами за бёдра. Вот теперь ему и правда захотелось целоваться, захотелось, чтобы его ласкали и гладили везде, где приятно, и он чуть не расплакался от досады. Яут заметил, что что-то не так, увидел плаксивое выражение лица и, склонившись, приятно пощекотал клыками горло. Микки блаженно застонал и обнял его за шею, пропуская руки под тяжёлые дредлоки. Правда, Аайнар вскоре догадался, отчего Микки хныкал и куксился, высунул язык, скользнул в призывно приоткрытые губы, и Микки послушно обхватил его губами, принялся посасывать, ощущая, как это сладко, когда трахают во все дыры. Он кончил дважды, пока яут натягивал его и вылизывал его блядски опухшие губы. Микки больше не стеснялся и не прикрывал рот руками, он стонал высоко и громко, всхлипывал, звал Аайнара по имени, просил его, умолял двигаться, подставлял горло, и яут покусывал и облизывал и его. Наконец Микки зашёлся финальной нотой, третьим оргазмом, когда острые зубы сомкнулись на его ключице, оставляя метку, а член снова стал длинным и зашевелился внутри, выпуская тугую горячую струю.

Микки заснул, забравшись на яута целиком, чувствуя в себе его расслабленный длинный член, чувствуя горячие ладони на своей спине.

А дальше всё было легко и просто: Аайнар мог отвезти на инкубацию земного матриарха. Но теперь это был его матриарх, вполне вероятно, беременный его ребёнком. И Аайнар, отключив связь с другими яутскими кораблями и центром управления полётами, через месяц высадился вместе с беременным уманом на заброшенной планете.

О, Микки часто вспоминал их первый раз, такой развратный, сладкий и странный. Ему тогда всё было в новинку, и чувства, и ощущения, и он каждый раз вздрагивал, вспоминая, как лежал с прижатыми к постели запястьями, как кричал от боли и удовольствия, когда клыки пропарывали его кожу.

Но теперь ему оставалось только спать у Аайнара под бочком, сопеть в его гигантскую ладонь и греть ступни о его тёплые ноги, а о большем нельзя было и думать, чтобы не навредить ребёнку. Микки был уверен, что Аайнару тоже тяжело терпеть, даже, может быть, тяжелее, но яут тоже держался с достоинством и не выказывал нетерпения. Микки часто баловался с ним: дёргал его за дредлоки, пихал пяткой в плечо, когда яут сидел у него в ногах на диване, и Аайнар брал его маленькую ступню и щекотал клыками, Микки хохотал и отбивался, но на самом деле это было ужасно возбуждающе и приятно.

Иногда Микки затевал эту весёлую драчливую возню с яутом, думая, что одни. Они, собственно, и не прятались, сидели в кают-компании, Микки нападал на Аайнара, а тот нехотя лениво отбивался – ему это ничего не стоило, все атаки Микки разбивались о него, как прибой о скалу. Он, не глядя, отталкивал его тонкие руки, очень бережно и осторожно, раззадоривая его ещё больше, блокировал все нелепые выпады, а потом, наконец, затаскивал к себе на колени и тискал, потираясь лицом о его шею и ключицу, покусывая собственную метку. Калеб, порой в такие минуты проходивший мимо, зеленел и скрежетал зубами от зависти, ревности, похоти. Он сам хотел бы прижать Микки, тёплого и доверчивого, к себе, стиснуть его ягодицы, потереться носом о щёку.

Но он не имел права этого делать. Микки не был его омегой, он был омегой этого выродка, и явно не собирался отказываться от него. А на него, Калеба, он даже не смотрел.

Если бы он только попросил забрать его с собой. Сказал бы, что это была ужасная ошибка, что яута он не любит, что хочет домой и любит Калеба, Калеб бы до конца жизни носил его на руках, сделал бы самым счастливым на свете. Но беда была в том, что Микки был уже счастлив, его уже носили на руках, баловали и обожали, и ему ничего кроме этого было не нужно.

Калеб готов был выть ночами в подушку от бессильной ярости и ненависти, стискивал зубы, представляя Микки в постели, раскрасневшегося, томного, пусть даже и беременного – его и беременность красила – тёплого и нежного. Своего. Его так бы хотелось назвать своим, но на его ключицах чёрной дырой зияла яутская метка. А это не могло значить ничего другого: они любят друг друга, они счастливы, а чья-то чужая метка не проступит. Микки целиком и полностью принадлежит Аайнару, доказывать свои права бессмысленно и глупо.

Калеб изнывал от незнакомых раньше чувств, смущался как мальчишка, случайно встречая Микки, то сидел угрюмый, то шутил и смеялся, веселя всю компанию. Джош только пожимал плечами и улыбался, видя эти перепады настроения. Калеб знал, что его чувство никогда не найдёт выхода, что его любовь безответна и что говорить о ней Микки – настоящее безумие, и держался изо всех сил. Иногда ему хотелось отловить Микки в тёмном коридоре, бережно взять за плечи и признаться в любви, но то не хватало смелости, то рассудок брал верх, и Калеб со всей глубиной осознавал бессмысленность этого порыва. Однако вскоре он понял, что у него окончательно съедет крыша, если он не поговорит с Микки. Он впервые в жизни влюбился настолько сильно, что действительно начал сходить с ума. Теперь даже Джош это заметил, но отнёс это к волнению перед приближавшейся операцией, а не к влюблённости. Опять он не смог распознать в Калебе чувства, хотя был ему близок и много времени проводил с ним бок о бок.

В конце концов Калеб не выдержал и подстерёг Микки в коридоре, когда был уверен, что яута нет на космолёте. Микки шёл, тихо напевая себе под нос мелодию, популярную год назад на Земле, придерживал рукой живот и опирался рукой о стену, чтобы удерживать равновесие. Калеб вышел из темноты, заставив Микки взрогнуть от неожиданности, и поманил его за собой. Микки улыбнулся, неловко повёл плечами, но пошёл за ним, всё так же придерживаясь рукой за стену, мягко ступая по полу.

– Вы хотели что-то мне показать? – улыбнулся он, заходя к Калебу в комнату.