Текст книги "Перуанская флейта (СИ)"

От станции метро Брикстон он повернул направо – блондин, ехавший с ним в одном вагоне последние четыре остановки и традиционно строивший глазки – придурок! – шёл сзади, Гарри чувствовал это спиной. И потел от негодования. В принципе, трудно было сформулировать, чем именно парень, преследовавший Поттера около года (почти с первых месяцев его превращения в мистера Дэвиса), так раздражал. На самом деле он вёл себя ровно, чаще – невозмутимо, культурно, миролюбиво, на психа или обдолбыша похож не был, открыто не приставал, ничего лишнего себе не позволял, никаких фривольных подмигиваний или пошлых облизываний губ, никаких непристойных знаков внимания, откровенно намекающих на приглашение к половому контакту. Но всё равно даже его вежливые кивки, сдержанные улыбки и лишь немногим более внимательные, чем у окружающей равнодушной толпы, взгляды Гарри считал двусмысленными: злонамеренное соблазнение, вот что это такое! Дважды без сожаления отшитый при попытках познакомиться блондин Эммет – имени которого Поттер и знать не хотел! – не прекращал ходить по пятам. Попадался на глаза почти ежедневно, то на улице, то в метро, то у любимого с некоторых пор места Гарриного бюджетного отдыха – крытого рынка Brixton Village. А то и заходил якобы за покупками в «родной» Poundland, клондайк трэша «всё по фунту», куда Поттер без труда устроился работать помощником менеджера (читай – разнорабочим и мальчиком для битья в одном флаконе, с зарплатой, которой едва хватает на съём дешёвого даже по меркам «гарлемских» многоэтажек жилья и на скромное питание). Стоило Поттеру завести себе щенка – выбракованного из-за пятна на груди и поэтому доставшегося почти даром пшеника (1) Симми, – как уже через две недели на прогулках по парку к нему попытался присобачиться белокурый прилипала с облезлой хромоногой дворнягой на новеньком поводке, явно взятой в приюте. Отлично, пёсики пускай дружат, бегают за одним мячом и вместе писают на кустики, но вот подпускать к себе близко посторонних людей, даже таких симпатичных, как Эммет, Гарри Дэвис не собирался. Таким частым встречам с блондином, конечно, могло быть логичное объяснение: тот предположительно живёт поблизости от Поттера (что, скорее всего, так и есть), однако сей здравый аргумент в Гарриной голове упрямо не приживался, и белобрысый «хвост» злил неимоверно. Ну, как минимум, вызывал досаду. Гарри тратил много сил на борьбу с иррациональным негативом и со стороны выглядел спокойным. Да какое ему дело до странного парня, почему-то решившего, что Поттер – то есть Дэвис – гей (самому Поттеру казалось, что и выглядит, и ведёт себя он как типичнейший натурал, ничем не выделяется из серых масс, а то, что в постели его тянет к мужчинам, наверное, распространяется феромонами, не иначе…), и вообразившего, что может претендовать на роль бойфренда… или как это называется, партнёра, трахальщика? Ни-ка-ко-го дела! Абсолютно! Пусть катится со своими подкатами на хуй. Только на чей-нибудь чужой. Так-то.

Пройдя под железнодорожным мостом и ещё дважды свернув направо к Брикстон-роуд, Гарри бросил на своего преследователя несколько коротких взглядов. Надо же, не отстаёт, шагает как ни в чём не бывало, будто и не за ним, а сам по себе движется к Brixton Village. Может, паранойя? Парень как парень, ничего особенного, на маньяка не похож: приятное лицо, очень светлые прямые, слегка удлинённые волосы; худощавый, но крепкий, серые джинсы и поло в полоску, через плечо кожаная сумка – обычный молодой горожанин, каких вокруг – толпы. Разве что кроссовки фирменные, а это в здешних краях встретишь не часто, да ремень в брюках не из дешёвых. Если не смотреть на него прямо, то парень слегка напоминает Драко Малфоя. И – о, эврика! – вот, видимо, этим столь сильно и раздражает Поттера. Мало ли на свете, да и в Брикстоне, одиноких пидоров, ищущих кого-нибудь на свою голодную задницу, а вот посчастливилось же Гарри нарваться в своей новой жизни на бледную копию Хорька. Впрочем, парню какого-то другого типажа тоже ничего не светило бы – Гарри не шёл на личные контакты, нет и нет, его это совершенно не интересовало, категорически. Подпускать близко, привязываться к кому-то живому и настоящему, тратить на него свою душу, прирастать сердцем – а потом… Никогда и ни за что! Никто не причинит боли Гарри Дэвису, и Гарри Дэвис больше никого не поведёт за собой, на смерть ли или куда-то ещё…

За тяжёлыми мыслями, разбередившими старую душевную рану, он подошёл к синей гостеприимной «двери» соединённого аркадой крытого рынка на проспекте Electric, большой пешеходной зоны южного Лондона, представляющей из себя множество торговых точек и уличных кафешек, что славятся продуктами и едой по бросовым ценам. Гарри направился к своему любимому столику «на одного» в пиццерии, расположенной у входа, и заказал Quattro stagioni (2). Краем глаза заметил, что блондин устроился в соседнем суши-баре. Ну и пусть, Лондон – свободный город, здесь каждый может ужинать там, где захочет, или там, где хватит финансов. И глазеть может на кого угодно и сколько угодно, даже на юного, немного близорукого черноволосого приезжего из Дамфриса мистера Дэвиса, решившего после школы стать слушателем полицейских курсов. А что? Год обучения, год работы констеблем-рекрутом – и статус офицера полиции, со всеми соответствующими правами, обязанностями и благами, у тебя в кармане. А чем ещё заниматься Гарри Пот… Дэвису в мире магглов? В своём мире… Правда, чтобы поступить на службу в полицию, надо собрать кучу документов, сдать разные тесты, и вся эта процедура может растянуться надолго… Помнится, над своими маггловскими бумагами он работал больше месяца – нужно было не только придумать себе легенду, но и адаптировать её документально под всевозможные полицейские проверки…

Вертлявая официантка принесла его пиццу, наполнила пластиковый стаканчик свежими бумажными салфетками, пожелала приятного аппетита. Гарри через силу улыбнулся ей – если сидеть в таком заведении с каменным лицом и надменным видом, то, пожалуй, тебя примут за зажиточного и у обслуживающего персонала появится безосновательная надежда на щедрые чаевые. А Гарри Дэвис никому не был намерен дарить никаких иллюзий на свой счёт.

Погружая зубы в аппетитную горячую сырную корочку и жадно заглатывая грибы в соусе, он прислушался к себе и понял, что раздражение, вызываемое преследованиями белобрысого парня, переросло-таки в нечто большее. Чего он всегда подсознательно боялся: притупившаяся, казалось бы, поджившая за год боль вскрылась гнойником, превратилась в свежую, словно только что поразившую сердце и душу. Зарубцевавшаяся рана открылась, всплыли мучительные воспоминания, накатило удушливое чувство вины, убийственное ощущение беспомощности, невозможности хоть что-то исправить… Глаза людей, дорогих ему, смотрели из черноты. На него. И не блестели. Мёртвые глаза… Блядь! Как же хреново! Нельзя разрешать пламени, чуть не погубившему его, вновь разгораться.

Это его выбор. Правильный, единственно верный. Он его сделал! Жизнь неброского служаки маггла-полицейского Гарри Дэвиса, как альтернатива позорному самоубийству всемирно известного волшебника Гарри Поттера, не выдержавшего груза победы. Каждый из девяноста двух дней лета прошлого года, в течение которых хогвартцы, выпускники и старшеклассники, работали на восстановлении школы из руин, Гарри думал над тем, жить ему или умереть. Думал спокойно, без истерик, ибо теперь имел о смерти очень… глубокие представления. И понял, что если останется магом, если не начнёт с чистого листа, то рано или поздно (первое – вернее) выпустит молнию Авады себе в голову или трусливо позволит себя растерзать какому-нибудь опасному монстру, или выпьет яда, не имеющего антидота, или тупо спрыгнет с Астрономической башни. Победа над Волдемортом досталась слишком большой ценой, и это «слишком» день за днём превращало главного победителя в депрессивного слизняка, а его сердце – в фарш, замешанный на крови погибших и горечи от осознания собственной ведомой роли в чужой, хоть и направленной на борьбу со страшным злом, игре. Своё имя он решил оставить – а то сложно сразу привыкнуть к чужому, фамилия «Davis» была выбрана из-за широкой распространённости в англоязычном мире (под неё и легенду подбирать легче, и маггловские документы подделывать) и тупо из-за фамильного герба – лев на красных полосах. Волшебную палочку, чтобы с её помощью пропавшего Поттера никогда не обнаружили, оставил в Выручай-комнате во время последнего (первого сентября девяносто восьмого) визита в Хогвартс. Чары Ненаходимости – и больше маг Поттер не колдовал. Второго сентября рано утром он с почтовыми совами отправил всем друзьям прощальные письма, в которых извинялся и просил его не искать, а вечер встретил уже в своём новом доме – убогой, хоть и чистой комнатушке над аптекой в центре Брикстона…

Неужели индейцы сегодня совсем не придут? Уже темнеет, а их точка перед самым входом на рынок до сих пор пустует. Обидно. Следующие несколько дней Гарри будет по уши загружен работой – предстоит глобальная инвентаризация, что в Poundland обычно сильно смахивает на конец света, причём, на эдакий унылый и лишённый даже сомнительных радостей кроваво-огненных голливудских зрелищ конец – и не сможет послушать перуанский дуэт без названия, ради которого, если быть честным, собственно, и приходит все последние вечера в Brixton Village. Этническая музыка – преимущественно уайно (3) – и современные стилизованные композиции, исполняемые с помощью причудливых инструментов двумя колоритными длинноволосыми потомками инков на брикстонском тротуаре, словно околдовали Гарри, пришили его душу к этому месту. С первого раза, с самого первого куплета простенькой песенки с незамысловатыми и даже глупыми словами, что будто пузырьки воздуха плавали в сочном янтарном богатстве натурального мёда, Гарри понял, что как мошка завяз в этих стройных сочных неземных звуках, казавшихся чем-то гораздо большим, чем просто музыка Анд, проникавших глубоко в душу и даже куда-то глубже… В суть сущего? И это доселе неведомое ощущение пленения музыкой не вызывало желания сопротивляться, наоборот, очень ему нравилось, доставляло почти физическое наслаждение, дарило пусть и временное, но столь – жизненно! – необходимое состояние нирваны. Биение сердца усиливалось, делалось чище, мощнее, будто то переставало быть одиноким, – это чудо без всяких волшебных палочек совершали голоса флейт, барабанов и гитар, имитирующие голос отдельного человека, непохожего на других людей, но связанного с ними общими радостями и страданиями. В общем, дней десять назад он услышал перуанский дуэт, выступающий у рынка, – и влип. Ага. И теперь дня, а вернее ночи, не мог прожить без завораживающего голоса антары (4).

Особенно Гарри любил, и даже выучил наизусть, одно произведение индейского уличного дуэта – уайно из Айякучо: «Где ты встретил, о, путник, дона Сельо Медину, покинувшего свою любимую и одинокого? – Я встретил его на вершине горы возле святилищ – под снежной порошей и градом хотел он себя похоронить. – Спросил ли он тебя о своей любимой, из-за которой ему приходится принимать такие муки? – В его скорбных глазах даже слезы иссякли, в его сердце застыло страдание. Воют погребальные ветры, несущиеся неизвестно куда…»

Гарри, огорчённый и хмурый, бросающий недовольные взгляды на своего белобрысого преследователя, с королевским видом поглощающего шашлычки из морепродуктов, уже попросил у официантки счёт, как вдруг увидел, что перед рынком расставляют микрофоны и колонки его пропащие любимцы. Ну наконец-то! Сразу отлегло от ноющего сердца. Маленькому счастью музыки быть!

Минута – и в вечернее небо Брикстона, щедро подсвеченное городской иллюминацией, за чары которой не могли пробиться звёзды, полетели волшебные звуки перуанской флейты.

На антаре, украшенной национальными узорами, играл младший из индейцев-музыкантов – смуглый и высокий, полноватый, но очень красивый юноша с длинными блестящими, цвета воронова крыла волосами, кажется, лет шестнадцати, не старше, одетый во вполне цивильные модные джинсы и грубого полотна безрукавку с кожаной бахромой, расшитую бусинами и разноцветными лентами. Вместо ремня – широкий замшевый пояс с меховыми карманами, на ногах – настоящие мокасины, на голове – подоткнутое за шнурок длинное бело-серое птичье перо, на шее – ожерелье из странного вида палочек, косточек и клыков. Играл он, если опираться на сомнительные музыкальные познания Поттера, просто виртуозно. С каждым новым колдовским звуком, льющимся из «обоймы» тростниковой флейты, Гарри всё глубже погружался в сладостную тоску и светлую грусть, рвущую душу, начинал испытывать почти физическую привязанность к неповторимой красоте будто наяву встающих перед глазами предгорий, превращался в гордого кондора, свободно покачивающего крыльями на ветру. Даже почувствовал плотность воздушной опоры под упругими перьями, привычную всякой птице.

Второй музыкант – сморщенный и сгорбленный, точно завяленный от возраста, старик, удивительно черноволосый для своих лет (в иссиня-смоляных косах ни капли седины!), наряженный в замшевые штаны, яркое пончо с колокольчиками и грациозно покачивающий орлиным роучем (6), – играл попеременно то на занятном водяном бубне, то на объёмной грозди скорлупок бразильских орехов (5), то на миниатюрной гитаре; его иссушенные до черноты, испещрённые рельефными венами руки, «скованные» пёстрыми браслетами, мелькали с устрашающей глаз быстротой и ловкостью. Славная задорная индейская бандуррия, изготовленная из настоящего панциря броненосца, тоже очень нравилась Поттеру. Он даже специально полазил по интернету и выяснил, что зовётся она киркинчо (7). Весь этот индейский антураж, какой-то особо настоящий, не игрушечный, не театральный, чертовски заводил Поттера, превращал его всего в слух, в резонатор, в накопитель музыки, и вместе с ней – исключительной энергии, радостной и томительной одновременно.

В песнях и мелодиях, исполняемых парой индейцев, сливались воедино внутренний мир погружённого в себя человека, суеверный трепет перед беспредельным могуществом природы, каждодневные маленькие и большие страдания, страстное желание воплощения мечты, стремление жить новой жизнью… Жить наперекор всему, вить из мироздания разноцветные нити, а из них сплетать дивные узоры, понятные любому земному разумному существу. Всё пережитое, за долгую или за короткую жизнь – не важно, грусть, радость, тяжелая борьба, возможность выхода в большой мир. Открытое, обнажённое сердце. Бесконечные духовные и эмоциональные силы, бьющие, будто ключи, из-под мегалитов ежедневной скорби и скуки, свобода, обретённая вышедшим на свою дорогу путником.

Гарри, заслушавшись, словно впал в транс, полетел, не касаясь земли. Его почти медитацию резко и беспощадно разрушила песня: «Отец всех вершин – Вильканота, покрытый снегом, уйми свою бурю. И я расскажу тебе о своей жизни: нет у меня ни отца, ни матери, того, кто называл бы меня сыном. Я лишь ветер предгорий, что в Андах гуляет. Моя жизнь – вечный плач и стенанья. Поднимусь на твою вершину, снег ее своей кровью окрашу: рана в сердце моем, и алая кровь на снегу. Я от берега плот оттолкну и исчезну в озерных глубинах. Плот вернется один, а меня уже нет в этой жизни, суровой и чуждой» (8). Заныло слева за рёбрами, захотелось плакать… и пить. А ещё до обмирания захотелось коснуться его руки, потрогать длинные узловатые пальцы, согреть своими губами их вечный холод, заглянуть в чёрные глаза и попытаться отыскать в них хоть искру жизни… Даже в прогоревших угольях долго бьётся замурованное пламя, а в давно истлевших глазах Северуса Снейпа – лишь отражение обезумевшего от боли ужасной потери и осознания упущенного счастья взгляда других глаз, зелёных… Гарри проглотил слёзы, вытер рукавом несколько прытких солёных капель, побежавших по щеке, и заказал себе граппу.

Крепкий неразбавленный алкоголь, в изрядном количестве и без закуски, целительно обжёг пищевод. Захмелевший Поттер заметил, что припозднившиеся музыканты уже сгребают из гитарного футляра свои честно заработанные «медяки», собирают в большой рюкзак оборудование и инструменты. Концерт закончен, да и гостеприимный «обжорный ряд» почти опустел – скоро полночь. Закурив, Гарри нехотя посмотрел на столик, за которым его караулил назойливый блондин – но того и след простыл. Вот и хорошо. Стараясь не слишком показывать нетрезвость, удерживаясь то за спинки стульев, то за столы, то за хлипкие ограждения кафе, Гарри поплёлся к выходу. Но сперва подошёл к индейцам и протянул помятую десятифунтовку:

– Привет, меня зовут Гарри. Вы, ребята, просто суперские! Особенно эта ваша дуделка – вот настоящая вещь!

– Флейта? – Молодой музыкант быстро спрятал денежку в карман. – А моё имя Маква. – Он с усталой улыбкой поблагодарил, и, погрузив громоздкую поклажу на небольшую, почти игрушечную тележку, покатил её к метро. Куда подевался старик, Поттер не обратил внимания, нетвёрдой походкой он пошёл за молодым индейцем – к своему дому. Хорошо бы по дороге проветриться и очухаться – а то в таком состоянии он не сможет выйти в эфир. В двенадцать, как обычно по вторникам, пятницам и субботам, его ждёт Платиновый Дракон – виртуальный друг и любовник Гарри Дэвиса. Единственный дорогой и близкий человек в маггловском мире. Сегодня с утра как раз, кажется, был вторник…

……………………………………………………………………………………………..

(1) Порода собак – ирландский мягкошерстный пшеничный терьер http://www.pichome.ru/4YE http://www.pichome.ru/4Yo http://www.pichome.ru/4Y0 http://www.pichome.ru/4YR

(2) Пицца Quattro stagioni («четыре сезона») разделена на четыре части. Весна: оливки и артишоки; лето: салями и чёрный перец; осень: помидоры и моцарелла; зима: грибы и варёные яйца.

(3) Сопровождающие танцы инструментальные наигрыши южноамериканских индейцев и их потомков или универсальные песни индейцев и метисов Перу, народные либо авторские. В общем виде – индейский круговой танец с пением.

(4) Антара (antara) – однорядная многоствольная тростниковая флейта Пана, распространенная в южной Америке (Перу, Боливия). В отличие от сампони (zampona) имеет всего один ряд мелодических трубок, количество и размеры которых могут быть разными. Антары используются и для самодеятельных, и для концертных выступлений.

http://www.pichome.ru/4Yg http://www.pichome.ru/4Yj http://www.pichome.ru/4Yq http://www.pichome.ru/4Yz http://www.pichome.ru/4Y9 http://www.pichome.ru/4YL http://www.pichome.ru/4YY

Немного музыки Анд:

http://pleer.com/tracks/11599388MNE3

http://pleer.com/tracks/6754210prH9 http://www.youtube.com/watch?v=SYDrQqJVZMc&list=PL1rACn0Me5iOZf9xyFihUt-gl9N8HgDTP

http://www.youtube.com/watch?v=YqnJ5Cc7eP4&index=14&list=PLHNmsL__Px_Fs2XRmbDA5acZImu8uaDZl

http://www.youtube.com/watch?v=qgjmOjpG6Ok

http://pleer.com/tracks/89399607E2g

http://www.youtube.com/watch?v=zLiR9OsqJa8

(5) Чакча – индейский музыкальный шумовой инструмент, по форме напоминающий гроздь винограда, связка из скорлупы бразильских орехов, когтей ламы, клювов птиц, морских раковин. Звук, который издает эта погремушка при потряхивании, похож на треск, щелканье, отрывистое и резкое чак-чак. Чакчей пользуются для создания ритма в мелодии, шумового фона или звуков, похожих на звуки природы – водопада, шума ветра или дождя.

(6) Всем известный «солнечный головной убор» индейцев, венец из перьев.

(7) Киркинчо (Чаранго) – музыкальный инструмент народной музыки в Боливии, Перу и Северной Аргентине, щипкового типа из семейства гитар, индейская гитара или бандуррия небольшого размера с пятью двойными струнами, похожая на ту, что завезли в XVI веке испанцы, но только малой тесситуры. То, что резонатор (корпус) киркинчо изготавливается преимущественно из панциря броненосца (сегодня – всё чаще из дерева) делает её нижнюю деку похожей на ту, что имела виуэла. Среди индейцев высокогорных Анд существует поверье, что броненосец, став музыкальным инструментом, не прекратил своего существования, а продолжил жизнь в музыке.

(8) Цитата из уайно Килко «Вильканота». Килко Уарака (настоящее имя Андрес Аленкастр) – автор перуанской этнической музыки.

Приложение. Боливийская сказка КИРЧИНЧО – ЛЮБИТЕЛЬ МУЗЫКИ

Старый броненосец по имени Киркинчо жил в горах в самом центре Боливии. Он очень любил музыку и поэтому каждое утро спешил к большой расщелине в скале, чтобы послушать, как свистит и поет там ветер. А каким он чувствовал себя счастливым, когда в длинные осенние вечера лягушки в ближайшем пруду устраивали свои удивительные концерты! От умиления глаза Киркинчо заволакивались слезами, и он, будто древний рыцарь в своем коричневом панцире, торопился к воде, чтобы вдоволь насладиться пением этих зеленых пучеглазых красавиц.

– Ах, если бы я мог петь, как они! – вздыхал броненосец и сидел у пруда до тех пор, пока лягушки не умолкали.

Высокомерные квакушки, привыкшие, что Киркинчо всегда восхищается ими, делали вид, будто вовсе не замечают его. А однажды одна из них проквакала:

– Если ты будешь ходить сюда даже до конца твоей жизни, ты все равно не научишься петь, как мы. Потому что мы – умные лягушки, а ты – глупый Киркинчо!

И все они рассмеялись.

Но скромный и вежливый броненосец не обиделся на эти слова, тем более что зеленая красавица проквакала их так сладко, что у Киркинчо даже сердце защемило.

И вот как-то вечером, когда броненосец сидел на берегу пруда, мимо по тропинке прошел индейский мальчик, в руках у него была клетка с канарейками, желтыми, как солнце. Ах, как они пели! Услышав их, броненосец был потрясен до самой глубины своей артистической души. А когда мальчик был уже далеко, Киркинчо со всех ног бросился догонять его, чтобы снова послушать пение канареек.

Лягушки тоже услышали, как пели канарейки, и, восхищенные, повыпрыгивали на берег и сидели там тихо-тихо до тех пор, пока мальчик не скрылся, за поворотом дороги. И тогда, перебивая друг друга, они громко заквакали:

– Нет, конечно, канарейки – это тоже лягушки, только с крыльями! Летать-то они умеют, но поем мы куда лучше их!

И после этих слов они заквакали так самозабвенно и громко, как никогда прежде.

– Вы только посмотрите, – вдруг удивленно воскликнула одна из них, – наш-то почитатель, Киркинчо, пустился вслед за канарейками!

– Он, наверно, решил научиться петь, как они! – проквакала другая. – Ах, этот глупый Киркинчо!

И все лягушки дружно рассмеялись.

А броненосец уже несколько часов бежал за мальчиком и никак не мог вдоволь насладиться нежным пением канареек. От долгого бега лапки его распухли и покрылись ссадинами. А мальчик пошел еще быстрее, видимо намереваясь еще до темноты прийти в свою деревню.

И тогда Киркинчо решил: «Отдохну немножко, а потом побегу догонять мальчика».

Он прилег на песок, да так и не смог от усталости подняться до тех пор, пока совсем не стемнело и сладкие голоса канареек не замолкли где-то вдали…

Была уже ночь, когда, собравшись с силами, Киркинчо поднялся и медленно побрел назад. Он обогнул пруд и был уже совсем рядом с домом, но проходя мимо хижины индейского волшебника Себастьяна Мамани, вдруг решил зайти к нему.

– Уважаемый Дон Себастьян, – начал Киркинчо, переступая порог, – пожалуйста, научи меня петь так же, как поют канарейки.

И он в волнении опустил голову, ожидая ответа.

Услышав такую странную просьбу, многие бы рассмеялись, но Дон Себастьян внимательно выслушал броненосца, а потом сказал ему:

– Я могу научить тебя петь лучше, чем поют канарейки, лягушки и даже кузнечики. Но за это чудо ты должен расплатиться жизнью…

– Хорошо, – тихо согласился Киркинчо, – только, пожалуйста, поскорее научи меня петь.

– В таком случае ты запоешь уже завтра, – ответил волшебник…

И вот на следующее же утро по всему боливийскому нагорью Альтиплано раздалась громкая и задорная песня Киркинчо.

А когда Дон Себастьян проходил мимо пруда, в котором жили лягушки, те так удивились, увидев у него в руках броненосца и услышав замечательную песню, что даже рты пораскрывали от изумления, а потом долго не могли закрыть их.

– Скорее все на берег! – квакали они. – Свершилось чудо, старый Киркинчо запел! Он поет даже лучше нас и лучше кузнечиков! Он поет лучше всех на свете!

И они запрыгали вслед за Мамани, чтобы подольше послушать песню броненосца.

Хотя лягушки и считали себя самыми умными существами на свете, но они так и не поняли, что индеец Себастьян Мамани вовсе не был волшебником. А был он мастером, делавшим музыкальные инструменты. Ах, какие хорошие барабаны и кены – эти индейские флейты – выходили из его рук! Вот и к панцирю Киркинчо он прикрепил длинную деревянную ручку и натянул на нее струны…

Так появилась маленькая индейская гитара, которую Мамани назвал чаранго и которая в его руках пела самозабвенно и радостно. (с)

Комментарий к Глава 1

Дублирую здесь ссылки, открывайте!

Порода собак – ирландский мягкошерстный пшеничный терьер: http://www.pichome.ru/4YE http://www.pichome.ru/4Yo http://www.pichome.ru/4Y0 http://www.pichome.ru/4YR

Антара (antara):

http://www.pichome.ru/4Yg http://www.pichome.ru/4Yj http://www.pichome.ru/4Yq http://www.pichome.ru/4Yz http://www.pichome.ru/4Y9 http://www.pichome.ru/4YL http://www.pichome.ru/4YY

Немного музыки Анд:

http://pleer.com/tracks/11599388MNE3

http://pleer.com/tracks/6754210prH9 http://www.youtube.com/watch?v=SYDrQqJVZMc&list=PL1rACn0Me5iOZf9xyFihUt-gl9N8HgDTP

http://www.youtube.com/watch?v=YqnJ5Cc7eP4&index=14&list=PLHNmsL__Px_Fs2XRmbDA5acZImu8uaDZl

http://www.youtube.com/watch?v=qgjmOjpG6Ok

http://pleer.com/tracks/89399607E2g

http://www.youtube.com/watch?v=zLiR9OsqJa8

========== Глава 2 ==========

Под фонарём, отвернувшись от ветра, он закурил и хотел было прибавить шагу. Мысли о Платиновом Драконе подгоняли. Пропустить виртуальное свидание с ним не хотелось бы – теперь Гарри уже не представлял, как мог раньше без него обходиться: роман в интернете захватил почти целиком, казался гораздо более настоящим, чем интрижка в сети, и уж, во всяком случае, более реальным несостоявшихся безжалостно отвергнутых связей за пределами светящегося «портала» монитора ноутбука. По своему Платиновому Дракону Гарри Дэвис (он же Зорро) скучал, испытывал по отношению к нему странную зависимость, правда, не пугавшую, а приятную. Безлицый парень из интернета стал для Гарри своего рода опорой, гибким, но прочным стволом дерева, по которому лиане бывшего мага Поттера было легче тянуться вверх, к жизни…

Впереди, в тесном переулке, куда минутой ранее завернул Маква с тележкой, раздался шум, резкие приглушенные голоса. Гарри пошёл на звук ещё быстрее, заглянул за угол. За припаркованным пикапом несколько парней, кажется, четверо, пинали кого-то, свернувшегося на асфальте тугим узлом. Гарри сперва увидел грязную индейскую рубашку, будто склеенные длинные чёрные волосы, растоптанное перо, разбитую бандуррию, и только потом до него дошло, что отморозки в капюшонах в молчаливой ярости убивают молодого музыканта-индейца. На того сыпались удары тяжёлых ботинок, реже – кулаков, от чего сжавшееся тело несчастного беспорядочно вздрагивало и похрустывало. Кто-то из бандитов взмахнул битой, мелькнул светлый металл. Нож? Гарри вставил пальцы правой руки в кастет, левой сжал электрошокер и, стараясь не шуметь, тенью рванул в обход пикапа.

Двоих – вырубил сразу, бита, почти уже опустившаяся на голову Маквы, отлетела к стене. Чтобы не взяли со спины, Поттеру пришлось отступить за впритык припаркованные автомобили, но внимание от не подающего признаков жизни индейца он отвлёк. Когда на тебя по-волчьи, с двух сторон, надвигаются пара бандюков, да ещё и с ножом, то лучше попытаться атаковать первому. Это правило Поттер придумал ровно за мгновение до того, как нырнул в ноги вооружённому. Почувствовал ожог уха, шокером промахнулся и откинул разрядившийся, переставший трещать, бесполезный приборчик. Резко развернувшись, проворонил душевный такой удар под дых, но сдержал спазм, на ногах устоял и, чуть ли не подпрыгивая от адреналинового залпа, схватил за шею приблизившегося врага, толкнул его на нож подельника. Раздался крик, оба бандита повалились на машину, взвыла сигнализация. Поттер, обжигая лёгкие наконец-то прорвавшимся в них воздухом, начал молотить кастетом по подвернувшейся вражеской спине.