Текст книги "Вся нежность тихого ветра (СИ)"

Автор книги: слава 8285

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Они продолжали жить, как и жили, дни исчезали незаметно.

В день выборов сходили и проголосовали за действующего – умеренного – президента.

С утра погода была пасмурной, но вечером распогодилось. Да к тому же, по предварительным подсчетам голосов выходило, что зря они беспокоились, и все хорошо, президент побеждал.

На радостях они вышли пройтись – и всю ночь прогуляли по берегу моря.

Но на следующий день пришла новость, что кандидат в президенты от радикальной партии поражение свое не признал и объявил себя победителем на выборах. Его тут же признал и поддержал Вангланд. Радикалы засели в парламенте. Постоянно звучало зловещее: «Ультиматум!»

Она волновалась почему-то, а он, наоборот, был весел и не понимал, почему это у всех такие хмурые и тяжелые лица.

– Погудят и перестанут, – улыбался он. – До войны-то дело не дойдет!

И через пару дней все действительно начало затихать. Политики, видно, устали держать оборону в заблокированном парламенте и захотели вернуться домой.

Это еще больше развеселило его. Жизнь казалась такой веселой и чудесной.

Она тоже повеселела, и когда в воскресенье утром он вышел в лавку купить что-нибудь сладкое к чаю, он даже и подумать не мог, что видит ее в последний раз в жизни.

В лавочке, на улице под навесом, собралась целая толпа вокруг маленького телевизора. Новости шли без остановки, и он понял, что уже начали бомбить Авел Ишву, а это так рядом со столицей…

– Да это просто случайность… – нелепо улыбаясь, сказал он продавщице. – Это так… ради картинки… чтоб попугать. К обеду это все прекратится. Сядут за стол переговоров, никуда не денутся!

А когда он вернулся в их дом, то ее уже не было. Он выложил продукты в кухне-прихожей, окликнул ее, зашел в зал и тут же скрючился от удара в живот.

Он упал на землю, его начали запинывать ногами. Потом связали руки за спиной и поволокли в машину. Только тут он узнал, что это были ее братья, а ее саму, скорее всего, только что увез отец.

Они везли его мучительно долго. А потом остановились около небольшой колонны танков и грузовиков. Старший брат вышел из машины и спросил чумазого солдата, сидящего на броне:

– Знаете какие свежие новости?

– Авел Ишву утюжат уже сутки. С прошлой ночи как начали бомбить, так до сих пор не успокоились.

– А вы почему тут? Почему едете в другую сторону?

Солдат пожал плечами:

– Мы люди маленькие. Нам что прикажут, то мы и делаем!

Брат плюнул, и они поехали дальше.

– А и хорошо, что война! – сказал младший из братьев. – Так бы отвечать за него пришлось, а война все спишет. Кто его убил, когда, где? Пойди разберись!

Они отъехали совсем недалеко от колонны военных, как стали бухать взрывы.

Старший брат, что был за рулем, в недоумении остановил машину, и они оба вышли, все еще не веря в происходящее.

Взрывы лопались все ближе и ближе, и наконец сама машина дрогнула и завалилась на бок. И самое главное было то, что абсолютно непонятно откуда все это прилетало.

Но тут взрывы умолкли, и через несколько секунд в небе бесшумно промчался черный самолет, а еще через мгновение за ним пробежал грохот его турбин.

Он долго еще лежал в машине, совсем невредимый. Потом вылез и огляделся. Военная техника все еще горела вдали.

Оба брата валялись на земле. Он не стал проверять, живы ли они. Страшно звенело в голове, и он побоялся, что потеряет сознание.

Впереди, вдалеке, он увидел жилые районы, и пошел туда не задумываясь, со связанными за спиной руками и прихрамывая на правую ногу.

========== Глава 5 ==========

– Хорошо-хорошо… – согласился я, не позволяя мозгу представить себе, как это – когда перерезают горло. – У вас пропал мальчик. Я… вы пришли ко мне… я вам помогу, обещаю! Давайте зайдем ко мне домой и все обсудим, – я начал медленно вставать на ноги. – Вместе мы все решим!

Я аккуратно поднялся, открыл дверь и шагнул внутрь. Душная темнота обступила нас. Лезвие немного отошло от горла, и я, не думая, схватился за него левой рукой, а локтем правой двинул нападавшему в висок. Пальцы обожгло, и они закровоточили. Но это было уже не важно – я отобрал лезвие и в холодной ярости принялся долбить моего «убийцу» по голове. Повалив его на пол, я стал добивать ногами.

Когда он затих, я обмотал порезанные пальцы тряпкой и включил свет.

Пыльная лампочка высветила худое женское тело на полу.

Валить ее здесь? Нет! Останется кровь, да и до пустыря ее тащить, наверно, целый километр. Нужно привезти ее в чувство, отвезти подальше, кончить и хорошенько закопать.

Пришла за мальчиком! Твою мать! Такого у меня еще не было! Теперь каждый раз ко мне будут приходить родители тех мелких ублюдков, что я отвел дядюшке?

Нужно быть осторожнее, внимательнее, я совсем расслабился.

Худая на полу что-то простонала, и я опять пнул ей по животу. Схватил кувшин с водой и плеснул ей на лицо:

– Вставай! Давай, милая, помоги мне. Я тебя тут кончать не буду! Пошли со мной на улицу!

– Мальчик, – выдохнула она, – твой сын.

– Мой-мой… Они все мои дети… сука!

– Это твой сын! – она впилась мне когтями в щеку.

Я опять двинул ей по уху.

– Твой сын! От Эммы! Которую ты соблазнил, украл и увез в Авел Милу. Обрюхатил там и бросил!

– Какой сын?! Ты совсем наркоманка, что ли?!

Я, не дослушав, опять обрушил ее кулаком на пол, но она тут же стала подниматься. Хоть и худая, но, видно, крепкая, привычная к побоям.

– Закрой свою пасть! Не смей говорить о том, чего не знаешь! Не тебе судить меня!

Меня начало потряхивать. Напившись воды, я опять кинулся на нее:

– А ты, что ли, алауда?! Мать такого… длинноволосого… такого худенького… сегодня утром… я помню!

– Я не родная. Это ее сын. Ваш сын. Твой сын, чтоб ты сдох, и будь ты проклят!

– Лжешь, тварь! – вмиг вспыхнул я, схватил ее за горло и принялся душить. – Как тебе верить?! Что ты можешь знать?! Ты конченый человек! Урод! Кастрат, обрубок, извращенец! Ты… да ты посмотри на себя!

И я бы, наверно, задушил ее, но она успела протянуть мне красный плетеный браслет с золотой нитью посередине.

– Она сказала мне, что ни у кого такого не было… – еле слышно прохрипела женщина на полу. – Она сказала, что сама вплела туда золотую нить…

«Это для удачи, а нам нужна удача», – заныла мысль в самом моем сердце, и мне стало страшно.

– Это на удачу, а вам нужна была удача…

Не чувствуя себя, я взял браслет.

– А где твой? Потерял, поди, по пьяни?

– Не верю… – прошептал я, чувствуя, как кровь отступает от лица. И вдруг, совсем потеряв контроль над собой, принялся громить все свое обрыдлое жилище. Опрокинул шкаф, сорвал со стены зеркало, повышвыривал ящики… – Не верю! Не верю! Не верю! Все ложь твоя! Тупая, сраная ложь! Ничему не верю! Слышишь?! Ты конченый человек! Конченый! Ты даже и не человек! Получеловек! Алауда!

– И вот письмо еще… – растирая горло, хриплым голосом проговорила она и протянула мне старый листок в пластиковом пакете.

Я узнал ее небольшой, идеальный почерк сразу, но все не решался прочитать содержимое.

– Это было на одиннадцатый месяц войны… в столице… – все так же тихо хрипела она, швыряясь в меня фактами, как лезвиями. – Нас обложили со всех сторон. Солдат эвакуировали, и нас, медицинский персонал… а гражданских бросали. Никого не брали. И она дала мне… отдала мне его… чтобы спасти. И вот этот браслет. Это ты ей купил тогда. И записку… И с тех пор он мне родное дитя… – слезы полились по ее щекам. – Я его воспитывала, я его подняла, я с ним пряталась в подвалах от бомбежек! Я сама не доедала, отдавала все ему! А ты пришел и похитил его. Продал! Будь ты проклят! Но ничего! За все, за все спросит с тебя Всевышний. Будешь ты плакать кровавыми слезами, да будет поздно!

Недослушав ее, я зашел в туалет и сел на краю ванны.

«… что будет – не знаю… Надеюсь… Встретимся, если что, там… Будем выбираться… но я не знаю…»

Строчки расплывались перед глазами, прыгали и перепрыгивали друг через друга.

И уже в самом конце:

« Передай ему, если увидишь, передай, что он мой единственный. Я всегда его буду ждать и дождусь…»

Плечи мои затряслись, я зажал рот ладонью и заплакал.

– Ты мне вернешь мальчика?! Ты слышишь?

Она уже, видно, совсем очухалась и стала ломиться в дверь.

– Достанешь мне его живым и здоровым! Как увел, так и приведешь! Слышишь меня?!

Я встал и, пьяный от горя, дохромал до кровати и рухнул на подушки.

– Ты слышишь меня?!

– Убирайся прочь! – разбитым голосом прошептал я.

– Нет, я не пойду! – и она подняла меня, усадила и встряхнула. – Прямо сейчас вот ты приведешь мне его сюда вот! В эту комнату!

– Уходи вон… – выдохнул я и опять завалился на кровать.

– Нет! Ты встанешь! Встанешь! Встанешь! Ты… – и она принялась хлестать меня по лицу.

Я сжался и попытался укрыться, но она все равно стянула меня на пол.

– Где она? – услышал я свой голос. Я видел все происходящие словно со стороны: темная разгромленная комната, парень на полу и женщина… девушка… бывший… ставший… ставшая…

– Кто «она»?!

– Не ори! Эмма! Где она?

– Каков муженек, а?! Ты посмотри на него! Это ты у незнакомой бабы спрашиваешь, где твоя жена?!

– Где она?!

– Я не знаю!

Я поднял на нее испепеляющий взгляд, вложив в него столько яда и презрения, сколько смог собрать в себе, но ей было плевать на мою ненависть.

– Почему?

– Что «почему»?!

– Почему ты не сказала мне о нем раньше?! Почему не связалась со мной и не сказала, что у тебя мой ребенок?!

– Тебе?! – взвизгнула она. – Тебе, мерзавцу, чтобы ты еще раньше погубил его?! Он не успел попасть тебе в руки, как ты уже продал его! Тебе?! Такой беспринципной твари?! Ты обманул его мать, а его самого продал вонючим извращенцам! Такому, как ты, я бы и котенка не доверила! – и она плюнула мне под ноги. – Я всегда тут жила и всегда за тобой присматривала. Как ты работал на этого борова! Потом, правда, пропал, уехал, и я расслабилась! И тут не успел появиться, как схватил ребенка! Мне девчонки рассказали… описали тебя, что ты увел его в машину, увез, и я сразу поняла, что это ты! Говно! – и она влепила мне пощечину, при этом оцарапав лицо.

Я молчал. Мыслей не было. Нужно было идти. Идти и делать дело, что тут еще думать?

Я встал и пошел.

– Куда ты?

– Заткнись!

Выйдя на улицу и зайдя в дом с главного входа, я поднялся на второй этаж. Тут в маленькой комнатке спал Нино, а сразу за ним, в большом зале, спали на матрацах мальчики. Тут же, в этом просторном помещении, они ели, жили и обучались.

– Где мальчик? – спросил я, положив ладонь Нино на грудь.

– Ох! Это ты! Ты меня напугал.

– Где мальчик?

– Какой мальчик? Что случилось? Сколько сейчас времени?

– Алауда. Где он? Утрешний мальчик.

– Его купили уже.

– Не ври! Он еще не готов!

– Уже купили.

– Как? Кто?

– Один купец. Очень богатый. Приехал о чем-то поговорить с дядюшкой и случайно увидел мальчика. Он так ему понравился, что купец заплатил за него не торгуясь. Очень хорошую цену за него дал и увез с собой.

Я, тяжело дыша, опустился на краешек кровати.

– Что с тобой?

Я молчал, думал о своем:

– Что за купец?

– Господин Иолай. У него по всему городу торговые точки и лавки.

Я встал и вышел.

Вернулся в свою комнату и уставился в окно. Она опять стала приставать ко мне – что я буду делать, но я не отвечал ей. Я знал, что я буду делать. Вернее, даже не знал – а чувствовал. Что-то внутри меня уже было готово на поступок.

Я всегда знал, что жизнь моя именно так и изменится. В один миг.

Когда я набрал номер и услышал гудки, только тогда вспомнил, что сейчас глубокая ночь. Но мне ответили, хоть спящим и недовольным голосом, но все же ответили:

– Помнишь, ты говорил, у тебя есть знакомый на границе? Дай телефон, – мне принялись диктовать номер. – Ага. Спасибо. Прости, что разбудил…

И во второй раз ответили почти моментально. Но тут не спали, на заднем плане слышалась долбежная музыка и пьяные крики.

– Привет. Мне бы узнать насчет перехода границы… В Вангланд… насовсем… – начал я, чувствуя легкую нервозность – как-никак решалась моя судьба.

– Да. Мне уже позвонили… Сейчас… – шум музыки умолк, видно, вышли в другую комнату. – Кто у тебя? Сколько человек?

– Мужчина, женщина и мальчик лет двенадцати.

– Семья?

Я услышал, как прикурили сигарету.

– Нет. Мальчик – это сын женщины, но мужчина левый… Просто знакомый.

– Ясно. Тогда… это будет пятнадцать миллионов на троих.

– Ох как! – я аж присел. – Чё ж так дорого?!

– Цена такая. Можно и за бесплатно, по закону, но там без вариантов. Там все так сделано, что ты без взятки все документы не соберешь. Тебя каждый раз возвращать будут.

– Я понял, я это знаю, но почему же так дорого?!

– Было бы дешево – тут бы к вечеру ни одного человека в стране не осталось! – хмыкнули в трубке.

– А если… ну… внаглую… если незаконно пересечь границу?

– Вот это не советую. Там все кишмя кишит работорговцами и Потрошителями. Взятку за провоз с тебя возьмут такую же, но как только подальше в пустыню заведут – почки вырежут и бросят. Так что… Тем более тебе нужна печать таможенная, о выезде, без нее сейчас в Вангланде даже не разговаривают, сразу же вышвыривают, а тебе же нужно там обустроиться, да? Нужны все бумаги, по закону, чтобы жилье получить и пособие, да? Ну вот. Без печати о выезде никто ничего рассматривать не будет.

– Но раньше же можно было!

– Раньше можно. Но поток беженцев все время растет, и они ужесточают правила, так что теперь – только так. Может, когда-нибудь и облегчат правила, а может, и наоборот – ужесточат, кто его знает, как обстановка будет. Война еще не кончилась.

– Я понял… Значит, пятнадцать. А как там? Куда, к кому?

– Вы когда хотите?

– Ну, следующей ночью.

– Следующей ночью мое дежурство. Приезжайте на КПП, как подъедите – звякните, я выйду, и все решим.

– Хорошо. Спасибо… – я нажал на отбой. – Пятнадцать… – прошептал я и посмотрел на нее. – Деньги у тебя есть?

– Тысяч триста будет.

– Мало. Пятнадцать миллионов надо…

– Это за него такую цену просят?! – ахнула она.

– Нет… Это чтоб в Вангланд убежать… Чтоб в Вангланд выпустили…

– В Вангланд! – ахнула она и прикрыла рот ладонями.

– Он твой сын официально?

– Да. Да!

– И с его, и с твоими документами все нормально? Вы не в розыске?

– Нет. Нет!

– Тогда встречаемся вечером. Где ты живешь? Я заеду за тобой. Возьми все его документы и вещи. Самое необходимое, – я замолк и осмотрел ее с ног до головы. – И молись… Молись! Молись!

Вообще, мое мнение, что эмигрировать нужно в как можно более молодом возрасте. Чем ты старше, тем хуже тебе будет переломаться под новый образ жизни.

Но часто выходит так, что и ничего не поделаешь.

Пятнадцать миллионов. Для меня это большие деньги. Но мальчик все равно стоит гораздо дороже, там уже цена идет на сотни миллионов. Особенно удавшиеся юноши стоят и по два-три миллиарда.

Но все это уже не важно.

Весь день я потратил на то, чтобы дождаться подходящего момента и обокрасть дядюшку. Никаких угрызений совести я не чувствовал, только, разве что, холодное презрение и ненависть… но и то очень слабо.

Я вскрыл его сейф и взял несколько тугих розовых пачек. Да еще мне на глаза попался пистолет. Я решил прихватить и его. А когда закрывал сейф, то сменил код. Я знал, как это делается, это я помогал ему устанавливать эту штуку. Я был почти единственный, кто умеет читать и в состоянии разобраться с инструкцией. Тем более, что дядюшка открывает сейф только несколько раз в неделю. А теперь ему еще придется найти мастера, чтобы вскрыть замок, не ломая дорогой вещи. На это ему потребуется еще день-два.

К тому моменту мы уже должны быть далеко.

Вещей у меня вышло чудовищно мало, как-то даже и несерьезно. Я уже совсем взрослый, а вещей не нажил.

Но, может, это даже и хорошо.

Окинув взглядом в последний раз свою комнату, я взял сумку и поехал за моей алаудой.

========== Глава 6 ==========

Возле омерзительно безвкусного, режущего глаза своей тупой напыщенностью дома купца собралось несколько машин. Большие дорогие тачки перекрыли всю улицу, но никто не возмущался, все тихо обходили, знали – протестовать себе дороже.

Мы ждали. Я и моя алауда. Сидели в машине и смотрели на высокую стену дома с колючей проволокой. Время у нас еще было.

Я смотрел на нее. В принципе – обычное женское лицо, тонкие черные длинные волосы, морщины на лице, на шее… Тонкая, желтоватая, уже скоро старушечья кожа. Если не знать, что родилась мужиком – то и не поймешь.

Ее звали Мия, и сегодня ночью она хотела перерезать мне горло.

Раньше, до войны, их довольно много таких понаделали.

Богословы как-то пришли к выводу, что если мужик ляжет с мужиком – то это, конечно, смертный грех. А вот если мужик переделается в бабу, то тогда можно.

Вельможи наши схватились за эту мысль, и странным образом дело пошло, встало на поток – да так удачно, что вскоре к нам в страну начался целый транс-туризм. Ценники у нас были очень дешевые, а качество приличное. Да и к тому же, если ты хочешь сменить пол, это лучше делать как можно дальше от дома – вот к нам и ехали.

Помню, нашим дурочкам еще помогали вангландские организации: выдавали беспроцентные кредиты, разыгрывали полную оплату курса в лотерею, из благотворительных фондов оплачивали счета.

Вот и ей тоже повезло.

Как она выжила – не представляю?! Обычному мужику-то тяжело, женщине тяжелей вдвойне, а уж ей-то, при всех этих полудурошных радикалах! Не представляю!

Мия…

– Война уже год шла, столицу взяли в кольцо, – прислонившись головой к окну, вспоминала она. – Осталось последнее окно для эвакуации. Спасали только технику, военных и медперсонал. А гражданских оставляли, а там еще столько гражданских было! Но им не давали грузиться под страхом расстрела. Такая сцена была, такая давка!

А я как раз в госпитале работала санитаркой.

И Эмма мне его и принесла. Три месяца ему было. Ну, и все. И мы уехали, а они остались. Я его потом на себя переписала. Так и живем. Так и мыкаемся. Не я родила его, но переживаю-то я за него как за своего! Мне очень тяжело! Соседи часто дразнят его – а мне больно! А теперь ты пришел и украл его! Ты ничего не делал для него: не кормил его, не растил его, а теперь пришел и забрал его?! Нет! Не позволю! Я буду за него бороться до смерти! Ему было несколько месяцев, когда мне его дали, а сейчас ему двенадцать лет, и он мне по плечо! Я отдала ему все лучшие годы своей жизни! Я все ему отдала, все, что имела, и я уверена, что это мне дар Божий! А в шесть лет у него воспаление легких было. Я думала – я сама сдохну! Но все же вырастила его!

– А я помню первый день войны… – прошептал я. – Захожу домой, а ее нет, увезли уже. Там братья ее, дебилы. Избили меня, погрузили в машину, повезли добивать. Тут налет. Самолет прилетел, всех разбомбил и улетел. Их поубивало, а я пошел своим ходом… Как же городок-то этот назывался? Да как же он?! Авел Адра! Да! Прихожу. Там уже эвакуация. Отстойник такой, где толпа народа. Ну сел, сижу, жду. Сутки прождал. А потом туда зашла смертница. Это щас уже все грамотные, всех везде проверяют, а тогда, в начале войны, и представить себе никто не мог: женщина с ребенком – и смертница. И она заходит прямо в толпу и… бах!

Посекло меня… так… по мелочи. И в больнице, когда одежду рваную окровавленную срезали с тела, тогда и браслет срезали. А там потом вышло, что рядом со мной родственник лежал. Его дядюшка Мемухан пришел проведать и меня увидел. И так я и таскаюсь с ним. То туда, то сюда, – я надолго замолчал. – Не знаю… Я первое время как зомби был. Просто тупо в шоке. А потом уже поздно было кого-то искать. Уже все потерялись. Люди не знали, что происходит в соседнем районе, не то что в другом городе.

Ну, я все думал, что она либо в Вангланде, либо в Мидланде, в этой, как ее, Маргиналовке… Нахаловке?

Про родителей только знаю. Отец до последнего оставался в городе, хотел все экспонаты музея вывезти. Ну и дождался, что его взяли. Радикалы на площади расстреляли, и все. А мама через полгода в лагере для беженцев умерла от холеры. А я зачем-то выжил…

Машины разъехались только ночью. А потом еще пару часов дом успокаивался, комнаты погружались во тьму, засыпали.

Не думая, чтобы не впустить страх и сомнения в душу, я сунул пистолет в карман и вылез из машины. От первого стука в тяжелые ворота недовольно забухали волкодавы.

– Хозяин спит, спит! Уходи! – с ужасом замахала на меня какая-то тетка.

– Я от господина Мемухана, позови старшего! – приказал я.

Долго никого не было, но потом появился Вагеб: невысокий лысый крепкий парень – типа управляющий домом и смотрящий за хозяйством.

– Ваш господин, да проживет он еще сто лет, купил сегодня мальчика у нашего хозяина, господина Мемухана. Мальчика увезли быстро и забыли вещи, мне нужно передать ему кое-что.

– Давай, я передам, – хмуро сказал Вагеб. Свет фонаря блестел жирным пятном на его крепкой синей лысине.

– У меня тут целая сумка, много чужих вещей, я не знаю, что именно тут его. Приведи его, пусть сам посмотрит в машине.

Вагеб нахмурился. Такие новости ему не понравились:

– Господин уже отдыхает, все спят, приходи завтра. Завтра все решим, – и он стал закрывать ворота.

– Подожди. Там лекарства, а ему нельзя прерывать курс. Он и так уже не пил сегодня. Это очень плохо, мальчик дорогой, о нем нужно заботиться. Не хорошо будет, если он заболеет.

– Давай, я передам.

– Да говорю же! Не могу, у меня там целая сумка, не знаю какие его. Выведи его на секунду.

Вагеб стиснул зубы.

– Я племянник Мемухана, ты же меня знаешь. Что я сделаю плохого? Разве господин Мемухан не уважаемый человек? А я его родня! Я помочь хочу!

Вагеб шикнул что-то тетке, и та побежала в дом. Окинув меня взглядом, он засыпал в рот цафак.

– Это с Авел Ишвы цафак?

– Нет. Это местный, самый лучший.

– Ц-ц-ц-ц… Зачем так говоришь?! Самый лучший цафак в Авел Ишве! Клянусь глазами матери! Я попрошу своих людей, и они пришлют тебе в подарок наш цафак, и ты поймешь, что зря так говорил, зря обижал наш цафак!

Вагеб улыбнулся. Все эти животные были падки на подарки.

Тут же вывели мальчика. Перепуганного и замерзшего, в одних трусиках.

– Твои таблетки в машине! – я для вида дал ему легкий подзатыльник. – Забирай быстрее! Не заставляй людей ждать, балбес!

– Какие таблетки? Мама! – вскрикнул он и полез на заднее сиденье. – Тут темно, тут какая-то сумка, какие таблетки, для кого?

Я закрыл за ним дверь, улыбнулся Вагебу и, не вынимая пистолета из кармана, прямо через куртку несколько раз выстрелил ему в живот. Пистолет был хороший: без отдачи и почти бесшумный. Я стрелял в упор, и в один миг четыре дырки у него на животе превратились в одно большое черно-красное пятно. Он упал, я схватил его за руки и, оттащив на другую сторону улицы, бросил у разрушенной стены, прикрыл куском фанеры и нырнул в машину.

– Едем-едем-едем! – шептал я, выворачивая руль и чувствуя ледяной пот на лице и спине.

Когда через пару часов я остановился возле заправки в пустыне – меня все еще трясло. Ноги, руки – все было ватное, и больше всего на свете я боялся, что потеряю сознание.

Я стоял и все смотрел туда, откуда мы приехали, и нервы подкидывали мне видения горящих фар, несущихся вдогонку, но это были просто призраки. За нами не гнались. Пока еще нет…

Мы уже были в конце пути, и я решил сделать остановку.

Это, конечно, не была автозаправка в обычном понимании. Просто одна предприимчивая семейка врезалась в нефтепровод, перегоняла нефть, как брагу, и получала бензин и всякую остаточную мерзость – типа мазута, который тоже хорошо продавался.

В этом океане холодного пустого песка несколько кривобоких домиков-землянок казались чем-то странным, каким-то живым наростом на теле пустыни.

Собаки зевали и бродили по двору, бренча цепями. Ребенок плакал. Оказывается, тут даже продавали лимонад, сигареты и шоколадки, все это лежало на столе в дверном проходе.

Я взял себе бутылку воды. Бензин заливали в бензобак через воронку из большой стальной канистры.

– Вы правда мой папа?

Он вдруг вылез и встал передо мной.

– Мия сказала, что вы мой папа. Она мне никогда не врет!

Я вдруг почувствовал, как мои руки стали рвать на лоскуты платок, которым я вытирал бензиновые пальцы.

– Я всегда мечтал увидеть отца!

Да. Это были ЕЁ глаза. Тот же цвет, та же форма, то же неуловимое, мистическое, духовное сходство. Он пошел на меня, но я невольно отстранился.

«Если он прикоснется к мне – я не выдержу, я умру!»

И он меня обнял.

– Мне так много нужно спросить у тебя! Так много нужно рассказать! – проговорил он, вжимаясь в меня.

Я поднял глаза и посмотрел на звездное небо, чтобы слезы не покатились по лицу.

– Поехали, – и я сделал невозможное: погладил его по голове. – Поехали. Поговорим, когда перебежим через границу. Тогда все расскажешь. В фильтрационном лагере у нас будет уйма свободного времени… пойдем!

И он послушно сел в машину.

Я никогда не любил Мидланд. Они правильно все сделали – выбрали себе своего государя и разделили между всеми гражданами богатства своей страны. Но они все националисты, и в Мидланде хорошо живется только мидландцам. Из чужаков у них только туристы – либо копеечные рабы. Но строить дорогу в джунглях при стопроцентной влажности и сорокоградусной жаре за гроши я не хочу, да и не могу.

А Вангланд мне всегда нравился. Даже несмотря на то, что, вливая деньги в наших радикалов, он спровоцировал гражданскую войну, в которой погибла моя страна.

Но в Вангланде можно жить человеком. Они все тебе дадут – и пособие, и жилье, и медицинскую страховку.

Наверное, туда нужно было убежать давным-давно, но уж вышло как вышло…

Мальчика укачало. Он лежал бледный на заднем сидении, положив голову Мии на колени.

Когда я увидел впереди ангары и ворота пропускного пункта, я остановился в сторонке и позвонил Абду, с ним я договаривался по телефону насчет взятки.

– Когда нас выпустят, и мы перейдем к Вангландскаму контролю – вы идите сами, на меня не смотрите, мы не вместе.

– У тебя документы не в порядке? – испугалась Мия.

– Нет. Все должно быть хорошо. Просто вы отдельно и я отдельно. И не забудь сказать им… как называется твоя болезнь?

– Что? Какая болезнь? Транссексуал. Это не болезнь!

– Плевать. Но не забудь заявить, поняла? Они таких любят! Пустят тебя по спецпрограмме. И документы быстрее сделают, и денег больше начислят. Жалко, что он уже такой большой, – задумчиво проговорил я. – Был бы маленький, было бы вообще идеально… – я задумался, глядя на огни пограничных ангаров. Сердце тянуло что-то тяжелое, тревожное. – Он уже ровесник войны. Так странно. Всю свою жизнь прожить на войне…

Я не вытерпел и вылез. Долго всматривался назад, вглубь страны, все высматривал дядюшкиных головорезов – но пустыня не разделяла моего беспокойства и просто спала.

И как только я подумал, что о нас забыли, то увидел открытый армейский внедорожник, выруливший из здания таможни и приближающийся к нам.

Начинается!

Я сжал ледяные пальцы в кулаки.

– Буди его. Собирайтесь! Вроде едут!

Мия принялась будить ребенка, он застонал, закапризничал.

Машина резко затормозила, захлестнув нас пылью и нестерпимым светом фар.

Вылез Абд, довольно красивый молодой пограничник с сержантскими погонами: губастый, глазастый, с короткими кучерявыми волосами. И еще один мужик, уже офицер, пузатый, с аккуратной бородой.

– Нет, – сказал офицер, закуривая сигарету. – Уже все поменялось. Теперь двадцать пять миллионов за двоих.

У меня все помертвело в груди.

– Как… двадцать пять?! Вы же сказали – пятнадцать за троих! А сейчас… а сейчас за двоих… и в два почти раза…

– Я тебе ничего не говорил, – оборвал меня офицер.

– Как?! Подожди, как? Так не пойдет!

– Иди сюда, подожди, иди сюда, послушай, – с испуганными глазами зашептал Абд, отводя меня в сторонку. – Все изменилось. Вы чуть-чуть опоздали. На пару часов всего. Там была смена другого офицера, он был согласен за пятнадцать, а этот только за двадцать пять.

– И двоих! – вскрикнул я. – Двоих! А я-то как?

– А ты не быкуй?! Че ты бычишь?! – угрожающе попер на меня офицер.

– Это я-то быкую?! Я-то?!

– Сядь в машину и успокойся! – и он пихнул меня в сторону моей машины. – Ценник один, не хочешь – не плати!

– Да не трогай ты меня! – я резким движением отбил его руку. – Беспредел творите какой-то!

И тут я увидел, как офицер достает пистолет из кобуры и стреляет мне в живот. Я весь похолодел. Хлопок от выстрела был сильный, Мия дрогнула, мальчик заплакал.

Боли я не ощутил и поэтому немного успокоился.

– Вот! Вот деньги! – закричала Мия, тыча пачкой в офицера.

Выходило, что и вправду я зря орал, при подсчете у нас вышло как раз двадцать пять миллионов. Только вот я оказывался в пролете. Но это было уже и не очень важно. Я очень сильно устал и замерз.

Все они – и Мия с ребенком, и пограничники стали усаживаться во внедорожник.

Я вдруг почему-то запыхался и прислонился к машине, стоять было тяжеловато.

Мальчик подбежал и обнял меня.

– Ты же обещал, что мы поговорим! Пошли! Пошли с нами!

– Я не могу. Мне денег не хватило… – прошептал я, никак не в силах сообразить: почему, если мне холодно, почему вся рубашка взмокла от пота.

– Ну договорись! Ну сделай что-нибудь! – обливался он слезами.

– Идите пока без меня. Я… вернусь в город, продам машину и приеду. Вам еще все равно несколько суток в фильтрационном лагере болтаться, – я усмехнулся. Но с какой стати я так запыхался?

– Пойдем с нами! Я только встретил тебя, и ты опять уходишь?!

– Идите, – я деревенеющей рукой погладил его по голове. – Ты, главное, не позволяй себя никому обижать. Никто не имеет права тебя обижать! И учись. Это никогда не помешает. Учись, – я задрал его голову, чтобы посмотреть в лицо. – Да… ты похож на нее, похож. Ну, иди. Разревелся, как девчонка. Встретимся завтра.

И Мия забрала его в машину. Колеса взревели, и они умчались.

В глазах мутнело. Я как-то… чем-то, наверно, очень сильно отравился… я не знаю.

Слабость была ужасная, но я все равно дотерпел, покуда они не скроются в недрах пограничного перехода. И только потом сполз на каменистый песок. Засунул ладонь под куртку, потрогал правый бок… Все же подстрелили они меня…

Мне стало тяжко. Я представил себе, что сейчас надо будет вставать, оказывать самому себе медицинскую помощь, потом как-то ехать в город. Продавать машину. Возвращаться сюда. Да и хватит ли денег? И как это все будет долго и муторно.

Вот и опять жизнь дала мне по башке, и опять нужно вставать, и брать себя в руки, и жить дальше. До тех пор, пока тебя опять не придавит. И тогда опять нужно будет брать себя в руки и вставать…

Я вздохнул. Я отдохну еще немножечко и тогда пойду.

Небо стало теплеть. Начался рассвет.

И только сейчас, в первый раз в жизни, я наконец-то ощутил это чудо – всю нежность тихого ветра.