Текст книги "Зеркало (СИ)"

Автор книги: shizandra

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Марин прикусил губу, глядя за окно. Мирко не хочет ничего говорить. И настаивать нет смысла. Зная его упрямство… Может, позже Мирко сам все расскажет. А сейчас… Они просто полежат в объятиях друг друга. ========== Часть 2 ========== 6. Марину казалось, что он спит и ему снится кошмарный сон. В нем не было чудовищ, монстров, стихийных бедствий и убийств. Была стена. Невидимая. Она окружала не его. Она вырастала вокруг Мирко. И с каждым часом становилась все плотнее, крепче, выше. Марин с яростью загнанного в клетку хищника раз за разом бросался на нее, но… Бесполезно. И тогда он замирал, застывал и смотрел, смотрел на Мирко, который был внутри этой ловушки. И который не видел и не слышал его, Марина. Первым кирпичом стали цветы. Роскошные, безумно дорогие розы, похожие на растекшиеся капли крови... Их принес посыльный однажды вечером «для Мирко». Марин фыркнул, собираясь пошутить по поводу очередного тайного поклонника, но Мирко, до этого молчавший, вдруг сорвался с места. Размытой тенью долетел до мусоропровода и выкинул букет, с остервенением ломая длинные стебли и срывая нежные бутоны. И Марину стало страшно. Потому что такого Мирко он не знал. Его нежный, ранимый, сходящий с ума от красоты любимый не мог быть тем безумцем, который бесновался там, у подножий лестницы. А потом… Когда с розами было покончено, Мирко повернулся, с секунду всматривался в полные ужаса и непонимания глаза Марина, а затем опустил голову и молча ушел. Его не было час. Без телефона, пальто, денег и ключей – все это время он шатался по улице, пока Марин в квартире сходил с ума от страха за него. Желание бежать на поиски останавливала только мысль о том, что Мирко может вернуться к закрытой двери. А когда страх и беспокойство переросли в ужас, он не выдержал. Не заперев дверь, он вылетел на улицу, еще не зная, куда пойдет, но уже решив, что без Благоева домой не вернется. Искать Мирко не пришлось. Когда Марин вышел из-за угла дома, тот сам практически упал ему в объятия. Закоченевший, дрожащий, еле стоящий на ногах и с грязными разводами на лице. До квартиры Марин нес его на руках. Пронзительный осенний ветер обжигал обнаженную кожу плеч и прикрытую только майкой спину, но он даже не замечал этого, следя только за тем, чтобы его куртка, в которую он завернул Мирко, не свисала. Дома… Душ, массаж, горячее вино со специями. А потом нестерпимый жар ласк Мирко, который, отогревшись, набросился на Марина, как голодный зверь. То больно, то нежно целуя, вылизывая, кусая, он не дал Марину даже шанса перехватить инициативу. Оседлал его бедра и с громким болезненным криком опустился на него. Сразу. До конца. Почти на сухую. Из его зажмуренных глаз брызнули слезы, и Марин выгнулся, дернулся вперед в попытке остановить Мирко. Но тот легко, почти играючи опрокинул его обратно на кровать. Той ночью ощущение кошмара появилось в первый раз. Потом… Было упрямое молчание Мирко, не желавшего рассказывать, что случилось и почему он перестал подолгу вглядываться в собственное отражение, как раньше. Были еще цветы, которые также безжалостно выкидывались. Была огромная, просто чудовищная боль и вина, которые Марин видел в любимых глазах, но причины которых понять не мог. Мирко с каждым днем все сильнее отдалялся, погружаясь в свой собственный мир, в котором не было его, Марина. Из их близости ушла нежность, оставив вместо себя болезненную страсть, и Марин, который больше не желал причинять Мирко боль, превратился в «жену, у которой вечно болит голова». И стена вокруг Мирко замкнулась. Замуровала его. И теперь ничто, ни какие попытки Марина не могли ее разрушить. Мирко… Казалось, что ничего не изменилось. Он улыбался, шутил. Но Марин чувствовал пустоту у него внутри. А сегодня… Наблюдая за тем, как Мирко собирается в театр, Марин не выдержал и тихо позвал его: - Мирк… Ты еще любишь меня? Зрачки серых глаз словно лизнули языки пламени, ресницы дрогнули, и Марин невольно вжался в стенку спиной, когда на него обрушилось яростное: - Да! Ты же знаешь, что да! – в этом полушепоте-полукрике было столько эмоций и жизни, что Марину стало страшно. А все упреки рассыпались на языке, когда к губам прижались губы Мирко, вложившего в этой поцелуй всю свою любовь, все свою страсть. - Не сомневайся в этом никогда! – когда он закончился, Мирко вцепился в домашнюю майку Марина и хорошенько его встряхнул. – Я всегда буду любить тебя, слышишь? Что бы ни случилось, - он подался вперед, заглядывая, как показалось Марину, в душу, а потом оттолкнул его и вышел, захлопнув за собой дверь. А Марин еще с мгновение смотрела прямо перед собой невидящими глазами, а потом прошептал: - Что же с тобой происходит, любимый мой… Сердце ныло с самого утра. Как только он открыл глаза и посмотрел за окно. Темно-серые тучи, сильный, порывистый ветер, ломающий голые ветки деревьев, давно сбросивших свою листву. Грязь, окурки и обрывки газет. И угрюмая серость на лицах прохожих, казавшихся больше тенями, чем людьми из плоти и крови. Чувствуя, как с улицы через несуществующие щели проникает сырость и холод, Марин поежился и отвернулся от окна. Вторая половинка кровати была пуста. И сердце тревожно стукнуло о ребра, а потом несильно, но монотонно мерзко заныло. Марин потер грудь и встал, хмурясь. Предчувствия и интуиция молчали, но сердце… Но он забыл о нем, когда влился в дела и проблемы нового дня. Завтрак в одиночестве («Я в клинике: забираю свою справку медосмотра для агентства. Хотел тебя вчера предупредить, но забыл. Завтрак на столе, я позвоню. Люблю. Мирко»); сборы, которые в отсутствии Мирко, всегда каким-то чудом знавшего, что и где лежит, затянулись; пробки на дороге… Звонки, смс, родители, дела, что-то сделать, куда-то успеть… Времени на то, чтобы остановиться, просто не было. И приступы усиливающейся боли в сердце были лишь фоном. Марин неосознанно потирал грудь, а потом снова уходил с головой в суету. К вечеру обиженное его невниманием сердце успокоилось. И вновь напомнило о себе, когда вечером в дверь позвонили. Марин, ждавший Мирко с репетиции и куривший у форточки на кухне, только вздрогнул, когда словно эхо дверного звонка, боль волной разлилась по телу. И квартира вдруг показалась чужой, пустой и холодной. Поморщившись от повторного звонка, Марин аккуратно положил в пепельницу недокуренную сигарету, и пошел к двери. Розы. Снова. Бледно-розовые, бархатные. Как сама нежность. Марин принял цветы, расписался в получении, закрыл дверь и замер, держа букет в руках и размышляя. За последнюю неделю это уже четвертый. И все его предшественники отправлялись в мусоропровод. Без жалости и объяснений, в чем провинились цветы или тот, кто их присылал. Но сейчас Мирко нет. И Марину нужно решить, что делать с цветами. Выкинуть, как и Мирко? Чтобы тот не видел их и не знал о том, что они были. Или оставить, чтобы потом Мирко выбросил их сам? Марин окинул взглядом букет в своих руках. Красив, строг и роскошен. Как и все остальные до него. Но, кажется, для Мирко они были символом чего-то, отчего надо избавиться сразу и безжалостно. Он никогда не говорил о том, от кого они, но Марин был уверен, что его парень если не знал точно, то предполагал, кто может быть дарителем. Ревности Марин не чувствовал. Лишь легкое недоумение. Последним ярким вторжением в их тихую, счастливую жизнь был Янко. Но после того их разговора с Мирко он как в воду канул. А больше… Большую часть суток, если, конечно, Мирко не был в театре, они проводили вместе. И уж Марин бы точно что-нибудь заметил. Или кого-нибудь. Но… ничего. Тогда от кого букет? Марин поудобнее перехватил цветы, и пальцы нащупали что-то постороннее. Марин повернул букет, и его глаза расширились. Конверт. Неужели наконец какая-то зацепка? Совершенно не думая о том, что делает что-то не то, Марин вытащил конверт из цветов, а букет положил на тумбочку в прихожей – его судьбу решит Мирко, когда вернется. Конверт не был запечатан, и Марин без труда вынул исписанный летящим почерком лист бумаги. Пробежался глазами по первым строчкам и… «Нежный мой… Ты выкидываешь мои цветы. Почему? Они тебе не нравятся? Не верю. Ты всегда умел ценить красоту, а я выбираю тебе только самые лучшие. Для тебя – все только самое прекрасное. Знаешь, я бы хотел уложить тебя на постель, усыпанную розовыми лепестками. Думаю, моя мечта вполне реальна, правда, любимый? В наш первый раз… Жаль, что он получился таким неловким, но тогда нам с тобой было не до окружающей обстановки, - руки Марина затряслись. Дочитав до этого места, он зажмурился, стиснув несчастный лист бумаги и отстранено отмечая, как воет от страшных предчувствий сердце. Хотелось выкинуть, сжечь это письмо. А потом забыть о нем, как о страшном сне. Но ресницы поднялись сами собой, и взгляд уперся в летящие строчки. – Ладно, я не буду об этом вспоминать: это прошлое. А будущее… Нежный мой, ты ведь помнишь, что ты – МОЙ? Не скучай, мы скоро встретимся. Люблю. Янко. P.S. Кстати, я тебе говорил, КАК мне нравится, когда ты зовешь меня Яном?» Марин дочитал письмо и, скомкав его, сунул в карман. Как в тумане, дошел до кухни, на автомате прикурил. Марин был спокоен, внутри была только пустота. Взгляд скользил по предметам и не узнавал их. Он… поверил. Каждому написанному слову. Сомнений не было, но укладываться в голове это не желало. Вопросов «как» и «почему» тоже не возникло. Может, позже… Когда пройдет шок. А сейчас… В замке заскрежетал ключ, щелкнула ручка, и… - Марин, я до… Сарницкий опустил голову, чувствуя, как губы сами собой растягиваются в оскале: любимый увидел цветы, лежащие на тумбочке. Что будет дальше? Напряженная тишина, шорох, стук двери, и Марин был готов поклясться, что Мирко снова матерится у мусоропровода, ломая толстые стебли. Взгляд остановился на недокуренной, но давно потухшей сигарете, и Марин отправил ее в пепельницу. Вытащил из кармана скомканное письмо, тщательно разгладил и когда на пороге кухни показался Мирко, молча протянул его ему, с интересом естествоиспытателя наблюдая за тем, как белеет лицо того и срывается дыхание по мере прочтения. Письмо с тихим шорохом опустилось на пол, и Марин шевельнулся: - Что еще я о тебе не знаю? – спокойно, ровно спросил он, и Мирко поднял на него больные, пустые глаза. С секунду всматривался в полные запредельной боли и отчаяния зрачки Марина, а потом отвел взгляд. Сарницкий криво улыбнулся: - И когда это началось? Мирко упорно не поднимал глаза. Только все сильнее белел и сжимал пальцы в кулак. После вопроса Марина он еле заметно вздрогнул, но ответил. Так же спокойно и ровно: - Давно. В старших классах школы. Марин стиснул зубы, переживая приступ боли, а потом хрипло спросил, чувствуя себя мазохистом: - Что было дальше? - Нас застукали. Мама. Ян взял всю вину на себя и ушел. Марин мотнул головой, словно это могло помочь избавиться от полоснувшего по нервам и сердцу имени, так легко сорвавшееся с губ Мирко. «Кстати, я тебе говорил, КАК мне нравится, когда ты зовешь меня Яном?» Марину показалось на миг, что на него смотрит черная, холодная бездна. Что. Дальше? - Хочешь сказать еще что-нибудь? – он задал этот вопрос только для того, чтобы разбить эту сводящую с ума тишину. Мирко медленно повернулся к нему, и Марин невольно отшатнулся, увидев огонь вины и запредельного отчаяния, горящий в его глазах. И вдруг все встало на свои места. Изменившееся поведения Мирко, его внезапно проснувшаяся страсть к жесткому сексу, желание все время быть рядом, боль, вина и дикий страх, застывший на дне его зрачков. Прошлое. - Я… - Мирко облизал пересохшие губы. Ему было трудно говорить, но он упрямо продолжал: - Я хочу, чтобы ты знал две вещи. Марин вскинул бровь, чувствуя, как где-то внутри зарождается ненависть, изрядно приправленная нотками отвращения. Но Мирко, глаза которого мало напоминали глаза живого человека, кажется, даже и не почувствовал изменение состояния Марина: - Всего две, Марин. Я никогда по-настоящему не спал с ним. И я люблю тебя. - Ложь, - не моргнув глазом, Сарницкий отмел первое утверждение, вспомнив слова Янко в письме про «первый раз». А второе… Сейчас почему-то от любви Мирко он сам себе казался грязным. - Тебе лучше уйти, - глухо, не глядя на Мирко, произнес Марин. Благоев молча развернулся и вышел из комнаты, а спустя несколько секунд захлопнулась дверь. И квартиру медленно, но верно начала наполнять тишина. И пустота. Они расходились концентрическими кругами от ключей, оставленных Мирко на тумбочке, ползли по стенам, перебирались через пороги, холодили тело и порождали странные изломанные тени. А потом вдруг все исчезло. От нечеловеческого воя, полного тоски и боли, в окнах задребезжали стекла. Вот и все. ВСЕ. Он потерял все, что у него было. Страшная расплата за страшный грех. И винить некого, кроме себя. Улицы пусты. И под ногами только серость. Углы, повороты. Дом, подъезд. Ключи и его старая маленькая квартирка. Он оставил пальто там, где оно соскользнуло на пол с его плеч, и прошел в комнату. В голове пусто. В сердце пусто. И ощущение кошмара. Непробиваемая, прозрачная стена. И сил бороться больше нет. Да и нужно ли теперь? Нет. Его мир не разбился. Он изменился. И теперь не только напоминал вечную мерзлоту, но и был ею. Только лед и он. Звонок пробивался, как сквозь слой ваты. Он раздражал, порождал эхо. И только поэтому Мирко сполз с кресла и дошел до двери. Переступил через валяющееся пальто, щелкнул замком и, даже не взглянув на гостя, вернулся в комнату. Больше ничего не раздражало. Не смущало его покой. - Ребенок… - на плечо легла теплая рука, и Мирко медленно поднял взгляд. Заглянул в свои собственные глаза, а потом опустил ресницы. Смотреть на собственный грех было даже… смешно. - Что ты здесь делаешь? – на самом деле ему даже не интересно. - Тебе плохо, - Янко пожал плечами. – Где я еще могу быть? - И что дальше? - Жить. Мирко отвернулся, а Янко осторожно обнял его за плечи: - Ты же знаешь, что я всегда буду рядом. Как твое отражение. Мирко обреченно выдохнул. Все правильно. Они – зеркала. Зеркала. 7. «Я люблю тебя, слышишь? Люблю, люблю, люблю. Больше жизни. Я все сделаю ради тебя. Только не оставляй, не бросай. Марин… Я не выживу без тебя». Марин мотнул головой, пытаясь избавиться от звучащего внутри черепа голоса Мирко. Умоляющего. Почти плачущего. «Я всегда буду любить тебя, слышишь? Чтобы не случилось». Марин стиснул зубы и резко перевернулся на живот, гася в подушке полный боли и отчаяния стон. Днем… Еще можно было спрятаться. Ночь его медленно, но неумолимо убивала. Он не помнил, не знал, сколько времени прошло с того вечера, как ушел Мирко. Эти дни растянулись, слились в один. В бесконечный, раз за разом повторяющийся «день сурка». Дождь или солнце, промозглое утро или теплый вечер – он не различал ничего. Внутри него время словно остановилось на той минуте, когда Мирко закрыл за собой дверь. Сначала Марину казалось, что ничего не произошло. Что он живет во сне и вот-вот проснется. А когда однажды ночью все-таки проснулся с отчаянным криком, и его не обняли, как обычно, теплые, заботливые руки Мирко… За оставшиеся до утра часы он выкурил полную пачку сигарет, сидя на кухне и бездумно глядя сначала на темное, ночное небо, а потом и на занимающийся рассвет. Душа, разум, сердце… Он словно распался на отдельные составляющие. Рассудок не мог и не хотел понимать. Сердцу было все равно: оно любило и без ответной любви заходилось криком. Душа… Марину казалось, что он лишился ее. Что она вьется вокруг него, мечется, как неприкаянная душа проклятого. И вернуться не может, и покидать не хочет. Он пытался напиться. И в компании, и в одиночестве. Но, словно в наказание, от алкоголя память только прояснялась, и после трех попыток Марин заперся в квартире. А там… были вещи Мирко. Марин то порывался выбросить их, то со стоном зарывался лицом в найденную в глубине шкафа майку, которая еще пахла ИМ. Неуловимая сладко-конфетная нотка «Тик-така», табак и непередаваемый запах кожи Мирко. Пытка. Наказание. Спасение. А жизнь шла своим чередом. Дни, ночи, дела, родители, учеба. Только Мирко в ней не было. С того вечера они не виделись ни разу: в агентстве случился какой-то аврал с новоявленной «звездочкой» и переносом начала съемок, и про них словно забыли, отправив в короткий отпуск. Сначала Марин даже вздохнул с облегчением, так как не был готов к встрече с Мирко. Но потом сердце начало словно расползаться на клочки, лохмотья. А перед глазами стояло лицо Мирко – белое, мертвое. И отчаянный, умоляющий взгляд.