Текст книги "Иммигранты (СИ)"

Автор книги: She is Hale

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Я как раз об этом.

– И всех спас.

– И тебя тоже определили сюда.

– У них тут бардак. – Тони обнимает Наташу одной рукой, тянется погладить её по голове, но она одёргивает его за запястье и утыкается носом в плечо.

Хочет расплакаться – плакать тут как раз у всех выходит – но почему-то передумывает и возмущённо сопит.

– А это ещё что? – придушенно интересуется она, так и не расчувствовавшись.

Тони даже не оборачивается, чтобы уточнить.

– Это Локи, – мирно объясняет он. – Я пытаюсь от него избавиться.

Локи вежливо-вежливо здоровается, пока Наташа всё ещё сердито сопит в пиджак Тони.

***

– Я не «что». Я «кто».

– Будешь выпендриваться – скажу в Городе Ангелов, что ты не бог, а так, метис йотуна. Голубой асгардский мулат. Может, таким положено находиться тут после смерти.

Локи открывает рот. Закрывает его. Провожает взглядом Наташу, разгуливающую по узкому номеру мотеля туда-сюда.

– Ты отвратительная женщина и я не дам тебе конфету, – решает он.

– Ой, да пожалуйста.

Тони молча покачивается на колченогом, но прочном стуле у двери. Пьёт из горла пиво – разумеется, тёплое – и закусывает его чизбургером. Без сыра.

Наташа клянётся, что час назад сыр на кухне мотеля был, но вот незадача – взял и кончился перед приездом дорогих гостей.

Но это волнует Тони меньше, чем сказанное Наташей.

Пять минут назад эта женщина, которая определённо слишком сильно ударилась головой и не имеет права с этим поспорить, призналась, что тоже едет в Город Ангелов, рада, что они её подкинут и…

Что Тони потом отвезёт её назад.

Потому что она едет просить не за себя.

– Понимаешь, – повторяет она для Тони, отмахиваясь от Локи, – раз у них тут такая строгая бюрократия и учёт, за бюрократические ошибки точно должно быть наказание откуда-то сверху. Посмотри сам: до того, как наша огромная слива с манией величия развела бурную деятельность, здесь был порядок. Вот после его смерти, – Наташа тычет пальцем в Локи, – всё и перепуталось. Возможно, они стали прибегать к автоматизации. Знаешь, сколько ушло после того, как их близкие рассыпались в пыль?

– Не знаю. Но догадываюсь. Я не общался тут ни с кем, Нат, – Тони качает головой.

Оскорблённый Локи, в которого далеко не в первый раз за вечер тыкают пальцем, молчит, разгрызает леденец и запивает его пивом. Извращенец.

Все они тут ненормальные, и сам Тони ненормальный, и мир этот ненормальный. Пыльное, как заброшенный архив, бюрократическое чистилище.

– А у кого-то эти жалобы прокатывали? – уточняет Тони.

– Я общалась в местном Нью-Йорке с одним полицейским. Он помнил меня по битве на Манхэттене, – Наташа наконец садится, клонит голову ещё ниже к плечу. Локи зыркает на неё, но молчит. – Погиб после щелчка. Преградил патрульной машиной дорогу автомобилю, который чуть не влетел в остановку, где были живые люди. Он услышал, что можно пожаловаться, уехал в Город Ангелов – и назад в самом деле не приехал. Наверное, просьбу рассмотрели. Вдруг сработает, если я приеду туда и скажу – вы ошиблись, но я никому не расскажу, если вы отправите к живым того парня.

Неизбитая такая тема для беседы, когда в номер к двум мужчинам ночью заглянула красивая женщина.

– Но это шантаж, ты в курсе? – Тони вскидывает брови, обдумав дикую Наташину идею.

– Цель оправдывает средства. И только попробуй возразить.

Голос у неё стал хрипловатым.

– Мы должны успеть за неделю, – говорит Наташа, и глаза у неё нехорошо горят – Тони видел это не раз, да и Локи, кажется, помнит и поэтому не возражает. – Пока там идёт очередной фестиваль. Потом их отправят отсюда, и всё.

– Повтори, а то многовато информации. Куда отправят?

– В ангелы-хранители. Он в этой партии. Все, кто пожертвовали собой, со временем проходят подготовку.

Тони угукает и закусывает шпажку, на которую собрали недочизбургер, потому что он разваливался, как зубочистку. Продолжает качаться.

– Ну, я в деле, – говорит он. – Сдадим этого асгардского иммигранта и сделаем то, что хочешь ты, если так можно.

– А если нельзя?

– Всё равно сделаем. Это ж мы.

Наташа очень, очень старается приподнять уголок губ, но не выходит – и тогда она ставит локоть на изголовье кровати Тони и подпирает голову рукой. Уголок насильно ползёт вверх, но Тони – и внезапно Локи с ним – следит за этим как зачарованный.

– Идеальный баланс, – воодушевлённо продолжает Тони.

– Через Перчатку заразился?

– Нет, я не об этом. Давай попробуем вернуть в мир живых двух братьев – хорошего и засранца.

– Не думаю, что стоит называть мальчика засранцем, – фыркает Локи. Комкает фантик и пытается попасть им в дешёвую пластиковую урну в углу. Мажет – и переводит взгляд на тёмное открытое окно. – Ну подумаешь, водился с Альтроном. У нас у всех были ошибки.

Наташа прожигает Локи взглядом.

Но не комментирует, что под засранцем имелся в виду не Пьетро Максимофф, обитающий в Городе Ангелов.

***

С Наташей можно почувствовать себя живым даже в посмертии.

Уже с утра, завалившись на заднее сиденье со своим рюкзаком, Наташа прокуривает всю машину, рассказывая, что до смерти не курила очень долго, бросила из-за нравоучений Стива; громко и мелодично подвывает вокалисту «Гоголь Борделло»; потом тянется к Локи, который сетует на вечно лохматые волосы, и заплетает ему косички «для мягких волн», штук семь.

После этого Локи очень старательно изображает красивую и невозмутимую асгардскую статую, олицетворяющую страдание и смирение. Он судит по себе – и очень не хочет оказаться на окраине пустынного шоссе, выразив недовольство. Даже не трясёт перед Наташей договором аренды.

Нахальный бог как-то притих, в очередной раз отмечает про себя Тони, когда они останавливаются перекусить и купить продуктов. Локи держится чуть позади, пока они идут по пыльной улице, душной, будто бы прогретой послеполуденным солнцем, пустой, будто бы у всех сиеста. Почти все окна – грязные и зашторенные: начищать их до блеска никто не видит смысла, и пялиться в небо без солнца хотят немногие. Наташа пинает мыском потёртого кеда смятую банку из-под пива, Тони отбивает, банка гремит по асфальту почти весело – и они так и играют ею в футбол до единственной в городе пиццерии, и Локи плетётся позади, забыв распустить косички, и на грохот не выскакивают ни дети, ни собаки.

Хотя если бы Тони увидел здесь детей – стало бы ещё хуже.

В пиццерии Наташа даёт чаевые парню за стойкой – в обмен на пульт от пухлого телевизора, висящего над стойкой на кронштейне. Переключает с унылого музыкального канала, чёрно-белого в крапинку, на какие-то новости. Считает важным следить за событиями.

То, что в загробном мире есть телевидение, для Тони не удивительно – скорее, его удивляет, что не все журналисты в аду. И выпуск как будто даже соответствует времени аудиокассет и тарахтящих машин. Примерно в такой передаче в девяносто первом скучно и монотонно объявили, что Говард и Мария Старк убиты, и зачитывали эту новость целый день. Поэтому, пока Наташа залипает на экран, а Локи вспоминает про свои семь косичек и расплетает их, Тони ворует с окружающих столиков салфетки и лезет под тот, за который их усадили – подсовывает стопку салфеток под ножку, чтобы не качало.

– Он пока ещё там, – раздаётся над пластиковой столешницей голос Наташи, и Тони спешно высовывается.

Врезается темечком в край стола – и не замечает, что тонкие пальцы поглаживают ушибленное место.

Наташин взгляд прикован к выпуклому экрану, как и взгляд Локи, только в её взгляде – выражение облегчения, а он, кажется, вот-вот взорвётся. Тони тоже косится на экран.

По широкой улице среди блестящих высоток идёт парад. Как на День Благодарения, весёлый, нестрогий, торжественный. Камера снимает откуда-то сверху разноцветную толпу и красочные – несмотря на общую блеклость телевизора – платформы, а потом берёт крупным планом простенькую белую. С неё двенадцать мужчин в белом, разного возраста и разных национальностей, приветливо машут толпе.

Беловолосый Пьетро Максимофф в свободной белоснежной рубахе и таких же брюках – среди них. Тоже машет, щурится и улыбается.

Диктор бубнит своё, рассказывая, что фестиваль в честь ангелов хранителей состоится на побережье.

Парад идёт дальше.

Под голубым небом, по залитой солнцем улице.

– Невыносимо, – вдруг срывается у Локи с языка, и он встаёт. – Как только тебе в голову могло прийти остаться тут, Романофф? Посмотри на него. Он доволен. Он счастлив. Он улыбается, и над ним светит солнце. Нет, такое могла придумать только ты, с твоим багажом. Но даже ты этого не заслуживаешь, глупая ты девчонка!..

Он сипло выдыхает, часто-часто моргает – и разворачивается на каблуках туфель, которые вот-вот попросят каши.

– Кому вообще показалось смешным назвать эту дыру «Камикадзе Пицца»? И зачем, если тут не посмеёшься? – выкрикивает Локи напоследок на пороге, не оборачиваясь, и уходит к машине.

Сквозь витрину пиццерии и её вывернутое наизнанку название – в самом деле слишком циничное – видно, как он нахохлился на заднем сиденье.

Небо снаружи – серое, как будто вместо него над этим мирком натянули кусок дешёвой обёрточной бумаги.

По времени мира живых Локи здесь уже пять лет, но так же ли идёт местное время?

Наташа молчит, пока Тони отряхивает штаны. Заговаривает только когда приносят заказ.

– На моих пончиках мало глазури и посыпки, – ворчит она.

– Это же не «Данкин Донатс». Это «Камикадзе Пицца». Ешь что дают. Это чизбургер без сыра перестаёт быть чизбургером, а твой пончик похож на пончик.

– Не буду, – решает она, покачивая головой, и придвигает к себе ближе пиццу. – Отнесу Локи.

В магазине, куда Наташа и Тони идут после обеда тоже вдвоём, она ещё покупает дешёвые пластиковые солнцезащитные очки с ярко-жёлтыми стёклами. Хочет взять две пары, но Тони отказывается.

Локи встречает их в машине без всяких благодарностей, но новые очки снимает только в мотеле, перед сном. И весь остаток дня едет, высунувшись из окна машины и посматривая в небо.

***

В следующие три дня они не ночуют в мотелях. Наташа предлагает ехать кратчайшим путём, не останавливаясь, меняться за рулём и по очереди спать на заднем сиденье под тонким флисовым пледом, который невесть где спёр Локи. Просто вдоль этого шоссе почти нет мотелей, а купить в последнем посещённом городке палатку они не додумались.

Тони, правда, ставит на то, что оба вообще-то додумались, но не захотели проводить ночи бок о бок с Локи в одной палатке втроём.

Никаких разногласий, на самом деле, нет: на этом свете им нечего делить, да и любит же Тор за что-то своего брата. Так что они уже не хотят его высадить или развернуться, пусть договором аренды Локи уже не трясёт – когда и на каких условиях эта бумага перекочевала к Наташе, Тони проспал.

На заднем сиденье, пока Наташа неторопливо и бережно ведёт автомобиль, спится на удивление здорово. В тряских дорожных снах приходят, как в обратной перемотке, Морган, которую он впервые повёз смотреть мультфильм в настоящем кинотеатре, Питер, который впервые в жизни едет в аэропорт, пьяненький весёлый Роуди с висящим на шее развязанным галстуком, Хэппи, которому солнце мешает вести, и они все улыбаются. Так по-разному, так хорошо, что Тони всегда снится, будто и он улыбается им в ответ. Оказывается, в дороге с ним происходило много хорошего, пока он был жив.

Просыпаться в этой дороге тоже неплохо – за исключением того, что за окнами всегда пасмурно и пейзажи пошли разнообразные, как в Афганистане, и нельзя поднять уголки губ. Ну, и Наташа курит прямо за рулём и забывает выставлять руку с сигаретой в открытое окошко, тоже немножко раздражает. Но каждое пробуждение – хорошее: рыжие с пшеничным кудри Нат, странные разговоры на передних сиденьях, негромкая и не противная музыка на потрескивающих, будто заезженных уже за их маленькое путешествие, кассетах.

После одной Наташиной смены Тони слышит по пробуждении «Иммигрантскую песню» без бэк-вокала магнитолы. Поют её на два голоса и шёпотом. Локи шуршит размотанной и чуть пожёванной плёнкой, непрофессионально пытается крутить кассету на огрызке карандаша, втягивая её назад; Наташа тихонько отстукивает ритм по рулю обеими ладонями.

– Почему именно «Иммигрантская песня»? – Тони сонно потягивается на заднем сиденье и садится. Накрывает пледом голову, кутается в него: Наташа пыталась проветрить салон, и с утра тут прохладно.

– Потому что мы все тут – иммигранты, – на удивление легко и беззаботно отвечает Локи и не глядя протягивает кассету и карандаш назад. – Почини мою музыку.

И Тони чинит.

Ползут они медленно, как черепахи – хотя, по авторитетному мнению Локи, черепахи вообще-то очень быстрые. Он знает, потому что сам был черепахой. «Форд» не выдержит бодрой езды, время в запасе ещё есть, и лучше уж предпочесть надёжность скорости. Тем более, компания не так плоха, а это всегда украшает и сокращает любую дорогу.

Вечером, когда Тони в очередной раз уступает место за рулём, всем троим кажется: серое небо на горизонте плавно-плавно, как на акварельном пейзаже, переходит в голубое. В тоненькую полосочку. Может, это Город Ангелов близко; может, коллективное самовнушение так хорошо работает. Но засыпает Тони приободрённым.

Ему снится то, чего никогда не было: его голова лежит на коленях у заплаканной Пеппер. Они едут из аэропорта, сразу после его возвращения из Афганистана, и она старается не всхлипывать, но так хорошо и по-особенному улыбается, что у Тони внутри что-то подрагивает за мёртвым реактором. Кажется, что это не сон, что он ожил и прыгнул во времени назад, чтобы всё сложилось раньше и проще, чтобы Морган была старше, когда он уйдёт, и помнила его лучше.

Надо что-то сказать Пеппер, и Тони открывает глаза, смотрит вверх на её лицо, тянет к нему руку и говорит:

– Бог мой!

Рука ударяется раскрытой ладонью о переднее сиденье. Не даёт слететь на пол или разбить голову, не ломается каким-то чудом. Оглушительный грохот, темнота – гаснут фары.

И долгая секундная тишина, которую прерывает Локи:

– Ты меня звал, Старк?

– Ты не мой бог, но сейчас тоже сгодишься.

Голоса у обоих дрожат. Наташа, сидя за рулём, закрывает лицо ладонями. Тони вскакивает, почти вылетает с заднего сиденья, открывает водительскую дверь и отнимает руки от её лица – думает, что та пострадала. Но она цела, только губы ещё более бескровные, чем обычно, почти белые.

Тони на всякий случай выводит её из машины. Усаживает на сухую колючую пожухлую траву на обочине.

– Тормоза, – объясняет она, когда может говорить снова. – Тормоза отказали. Мы могли умереть?

– Не хочу думать, куда попадёшь, если умрёшь в загробном мире, – вставляет Локи.

Он тоже бледнее бледного.

– Не хочу думать, нахер на пустом шоссе в загробном мире нужны дорожные знаки на чёртовых столбах, – бурчит Тони. – Помогите оттащить эту рухлядь в сторону. Посмотрю, что можно сделать.

Морда «Форда» всмятку. Будь она человеческим лицом, нос вдавило бы в череп.

Наташа дёргано кивает и, забывшись, начинает – впервые с тех пор, как они тут встретились – заплетать косичку, чтобы волосы не мешались. Тони уже в зеркале заднего вида наблюдает, как Локи косится куда-то на её затылок – и, не меняясь в лице, стаскивает с шеи свой ужасный шарф. Красиво заматывает им Наташину шею.

– Это подарок, – говорит он. – Всё равно кое-кто сказал, что этот шарф мне не идёт.

Выражения лица Наташи Тони уже не видит: на открытое синюшное горло Локи лучше не смотреть, пока не свыкнешься с этой мыслью.

***

– А говорил, что сам собрал костюм в афганском плену. Врал?

– Не врал. Но тогда террористы приносили мне запчасти и инструменты, а ещё со мной был Инсен.

Наташа сидит рядом на асфальте, на полустёртой разделительной полосе. Тони иногда выглядывает из-под днища «Форда», и она подаёт ему бутылку с водой или нехитрый инструмент. От Локи во время таких «выходов в свет» видно только руку или ногу – смотря что он свесил с заднего сиденья, на котором лежит, совершенно бесполезный, но очень расстроенный.

– Понимаешь, Романофф, он намекает, что ты менее полезна, чем террористы, и лучше бы была инженером.

– А чего это только я?!

– От меня хотя бы хочется отделаться. Так что я его вдохновляю.

Наташа фыркает.

Тони не хочет выбираться из-под «Форда»: так можно представить, что она улыбается.

По дороге никто так и не проезжает, и не у кого попросить инструменты получше, попросить подбросить до ближайшего населённого пункта, где Наташа и Локи своими незаконными и общественно порицаемыми методами за пару часов наскребут на новую развалюху, которой хватит до Города Ангелов. Всё через задницу, думает Тони, вытирая пот со лба. Всё через задницу, и совсем как в Афганистане: пустынный бежево-серый пейзаж вокруг, разве что не песчаный, а травяной, противная сухая духота. И небо здесь уже не совсем серое, а точно как над пустыней – бледного выцветше-голубого оттенка, как с выгоревшей старой фотографии. Наташа подтверждает – в Сирии точно такое, они долго-долго торчали там с Сэмом и Стивом, пока не пришёл Чёрный Орден.

– Слушай, – доносится до Тони из-за мятого поднятого капота голос Локи, полный надежды и жажды сделать хоть что-то, – а может, кто-то из тех террористов покончил с собой, и их можно найти, и они принесут тебе запчасти, как тогда?

Тони даже задумывается.

– Во-первых, это было бы долго, – отвечает он, потирая нос и оставляя на нём чёрные следы, – а во-вторых, я их всех, кажется, убил.

– Какая жалость, – вздыхает Локи.

«Форд» всё ещё не воскресает, и Тони, выворачивая его железные внутренности и вытягивая мёртвые жилы проводов, слушает обрывки беседы Локи и Наташи. Они пытаются вскипятить воду на костре на обочине, чтобы залить ею растворимый кофе, завалявшийся в рюкзаке Наташи.

– Не выдумывай, – вполголоса просит Локи. – Не выдумывай, Романофф. Не приму назад. Это нормально, что у меня синяя шея. Я же йотун-полукровка. Голубой асгардский мулат.

– Доедем до города – куплю тебе конфет.

– Я всё равно скоро ухожу отсюда. Лучше купи себе красную помаду на эти деньги. Представь, что от меня.

– Какая-то почти мошенническая схема. Но ладно.

Даже Локи понимает, что из них троих по-настоящему торопится и переживает только Наташа.

Мимо так никто и не проезжает.

«Форд» не оживает – и не превращается после смерти в рабочие «Жигули», уничтожая теорию Тони о загробной автомобильной жизни в пыль.

– Давайте испортим дорожный знак, – предлагает Наташа после кофе. – Я так сделала в первый день. Меня раздражали запрещающие знаки. Тут же приехал полицейский, натурально без мозгов. Здесь же сплошная бюрократия и строгие законы, которые можно не соблюдать только главным. Я ещё спросила, а не на посту ли он застрелился от страха, он меня на двое суток закатал в участок.

– Я портил дорожные знаки за городом, – меланхолично отзывается Локи, перекатывая во рту леденец. Леденец стучит о зубы, и Тони, слыша это, ощущает внезапное раздражение внутри. – Толку не было. Они только в черте города работают.

Тони швыряет разводной ключ в траву, опирается на мятый капот двумя руками и длинно выдыхает. На него синхронно устремляются два взгляда.

– Почему по этому шоссе больше никто не едет?

– Потому что в Город Ангелов едем только мы, – предполагает Наташа.

– Неужели больше ни с кем не было ошибок? Или больше никто не хочет выбраться отсюда?!

Локи подбирает разводной ключ и протягивает его Тони. Взгляд случайно цепляется за чернеющие на коже отметины пальцев Таноса.

– Остальные, – спокойно объясняет Локи, – потеряли надежду. Многие вообще оказались здесь потому, что потеряли надежду. Я как-то выпивал с одним импрессионистом и его девушкой…

Дальше Тони не слушает. Гремит и лязгает погромче: с него пока хватает истории про Хемингуэя. Да и всех тех людей, что он видел вокруг. Локи и Наташа разговаривают на заднем сиденье, и она выходит оттуда только один раз, чтобы вскипятить ещё воды и взбодрить Тони не очень вкусным кофе. Потом оба сопят там, внутри, сидя – а Тони всё ковыряется и ковыряется, пытаясь из покалеченных запчастей собрать чудо.

Но чудес тут не бывает.

Он почти засыпает с этой мыслью, прямо сидя у капота на асфальте, и, уже не соображая, пытается подложить под голову громоздкий аккумулятор вместо подушки. Они потратили весь день, и потеряют ночь; они могут не успеть перехватить Пьетро, но тогда, может, получится уговорить Наташу опротестовать её нахождение здесь, а что делать ему, не к живым же – его похоронили, и он сделал всё, что хотел, вроде бы всё, можно просто спать…

Вдруг из сгустившейся темноты раздаётся автомобильный сигнал, и Тони старательно разлепляет глаза.

По дороге стелется свет чужих фар – почему-то голубых. Хлопает дверь, урчит бодрый живой движок.

– Я бы не делал этого, – говорит вышедший из машины бородатый мужчина в светлых брюках, рубашке и жилете.

– Чего – этого?..

– Не спал бы на проезжей части. На аккумуляторе. У вас всё в порядке?

– Да. Мы просто… Едем в Город Ангелов, – спросонья отвечает Тони и пытается лечь назад.

Незнакомец тяжело вздыхает. Подходит ближе. Наклоняется и трясёт его за плечо.

– Я возьму вас на буксир, – обещает он, и от этих слов Тони просыпается куда качественнее, чем от кофе. – Только сложите запчасти в багажник. Они ещё могут пригодиться.

***

– И ты так просто отдала ему нашу машину?!

– Не называй этот металлолом таким громким словом, пожалуйста. Он недостоин. Если в его багажник положить Мьёльнир, он с места не стронется… хотя и без Мьёльнира тоже.

– Ты даже имени его не спросила.

– Он сказал, что сам нас найдёт. И что если я хочу его поблагодарить, то лучше всего будет доверить ему машину. Ему интересно.

– Наташа…

– Нечего было засыпать, – Локи снова влезает в беседу без приглашения. Хотя сам проспал всю дорогу.

Над пригородом – безоблачное и всё ещё бессолнечное голубое небо. Странный фокус: должно быть, солнце видно только в черте города. Но Локи уже изрядно повеселел и сдвинул свои жёлтые очки на кончик носа, а Наташа радуется нормальным пончикам в почти нормальном кафе.

Тони переживает. Для вида – за автомобиль; на самом же деле – за то, что не поблагодарил ночного спасителя. Это Наташа ехала с ним ночью на переднем сиденье огромного старого внедорожника, развлекала беседами и угощала чем нашла. И дала отбуксировать «Форд» дальше, вроде как на ремонт, договорившись, что неведомый бородач пригонит потом его сам.

– Наверное, он обиделся.

Тони хмурится и хочет взять один из пончиков, но Локи успевает схватить именно этот чуточку быстрее:

– Когда это тебя волновало?

Соседний пончик совсем не такой симпатичный, но Тони угрюмо жуёт его. Да, когда-то не волновало; а потом много всего случилось. Он был другим человеком, и тот, другой, равнодушный, на самом деле умер в плену. Родился новый. И прожил жизнь, за которую не стыдно.

– Бог с ним, – обрывает Тони беседу о безвестном помощнике.

– Бог, вообще-то, с вами… – начинает Локи.

– Надеюсь, это временно. Лучше скажите, каков наш план?

– В сам Город Ангелов нам въехать не дадут, – рассказывает Наташа, интеллигентно попивая кофе. Он тут, кстати, вкусный, как у живых. – Мы уже написали заявки на контрольно-пропускном пункте, пока ты спал. Локи просит пересмотреть его смерть…

– …в замедленном повторе, как спорный момент в регби? Я тоже хочу посмотреть.

Локи даже не бросает испепеляющий взгляд – он слишком умиротворён и воодушевлён близостью цели.

– Тони. Нет. Он просто длинно-длинно, красивым почерком и обстоятельно пожаловался, что его смерть была ошибкой. Я написала, что хочу переговорить с местными главными лично, и это в их интересах.

– Думаешь, над ними кто-то есть?

Наташа пожимает плечами и вытирает пальцами уголки рта, допив кофе.

– Всегда есть кто-то немного выше. Знаешь, как Коулсон и Фьюри.

– Сравнила так сравнила. Хотя если над этими бракоделами стоит загробный Фьюри, выдерет он их наверняка сильнее, чем обычный. А ты не хотела бы…

– Вернуться сама? Попасть в Город Ангелов? Нет. Ни то, ни другое не для меня, пожалуй. Я всегда жалела, что мы не можем вернуть Пьетро Ванде, а сейчас она там совсем одна, и Вижн… сломан. А тут такая возможность. И ангел-хранитель из меня никогда не выйдет. Какой из меня ангел?

– Аналогично. Но ты что, не вернулась бы хотя бы ради того, чтобы кинуть в Роджерса сэндвичем?

Она щурится. Делает вид, что сейчас бросит в Тони последний пончик. Но так и не берёт его с тарелки.

– Ради того, чтобы раздражать Локи, я бы ещё подумала.

– Какая честь! – Локи восхищается и забирает последний пончик.

– А ты? – спрашивает Наташа. – Ради семьи?

Тони молчит. Качает головой, прикрыв глаза. Долго молчит, глядя в глаза Наташе.

– Мне кажется, я прожил хорошую жизнь. И сейчас они хотя бы знают, где я нахожусь, – пытается отшутиться Тони.

Локи переводит взгляд с Тони на Наташу. С Наташи на Тони.

А потом почему-то закрывает лицо рукой и очень неразборчиво клянёт мидгардских глупых героев.

***

Вероятно, это одно из самых странных судебных заседаний, на которых бывал Тони Старк. А бывал он на многих.

В Город Ангелов им всем так и не дали въехать – въезжать и выезжать могут только горожане. Прислали к мотелю рядом с кафе белый старый «Роллс-Ройс» с водителем в белом костюме. Увезли всех троих в скучное здание на границе города и пригорода, в белый параллелепипед с маленькими окошками, ничем не примечательный внешне.

Странности уже не удивляют – ни то, что Наташа и Локи никого не извещали о выбранном мотеле, ни то, что внутри белого параллелепипеда и окна были расположены как-то иначе, и был он изнутри больше, чем снаружи, и вообще, помещение, в которое их привели, напоминало скорее зал ожидания Международного аэропорта Лос-Анджелес. Только без рядов кресел: много света, белого цвета и пустоты, а посередине этой пустоты – белый же овальный стол, очень длинный. Пеппер заказывала похожий для конференц-зала.

Трое на одном конце стола – и трое на другом. Их пёстрая троица напротив двух мужчин в белых костюмах-тройках и приходящего-уходящего с картонными папками вроде-бы-секретаря, в белом костюме попроще. Дуэт чем-то даже похож друг на друга, только один повыше, потоньше и в очках. Не похожи на «местных» – какие-то инородные, какие-то наёмные сотрудники. И материалами «дела» шелестят как-то безучастно.

Тони сидит смирно и тихо, гоняя из-за одной щеки за другую лимонный леденец. Смотрит то на «главных», то на стену, куда стрекочущий доисторический кинопроектор транслирует неведомо откуда взятую – из каких-то специальных архивов учёта самоубийц – цветную запись смерти Локи.

Действительно, выглядит очень храбро и очень тупо.

Наташа туда даже не смотрит – встречает и провожает взглядом секретаря и крутит под столом в пальцах зажигалку. Локи сидит так прямо, будто проглотил собственный скипетр, выставив вперёд подбородок, и его шея кажется ещё синее и темнее, чем обычно. Ещё страшнее.

– Намерение умереть было явным, – наконец заключает один.

– Позвольте. – Локи поднимается, всё такой же прямой. – Я рассчитывал переродиться после достойной смерти настоящим асгардцем, а не подкидышем. Истинным сыном Одина. Я вообще не смертный, понимаете? Я не католик, не протестант, я не…

– Конфессия в этом месте не имеет значения, – очкастый кивает на дверь, за которую ушёл секретарь. – Вот он, к слову, мусульманин.

– Имеет значение, как вы умерли, господин Лафейсон, – подхватывает второй. – Вы знали, что умрёте. Ваш брат уже был спасён, фактически вы не жертвовали жизнью ради него.

– Я жертвовал жизнью ради обретения новой сущности, использования её против безумного титана и, следовательно, ради спасения человечества!

– И собственного величия.

– И собственного величия, – со вздохом соглашается Локи. – Но я не думал, что я умру совсем. Я не должен был.

– Свидетельствую, – Наташа поднимает руку, очень осторожно. – Эта зелёная гнусь ни за что бы не лишила себя жизни без уверенности в том, что это будет выгодно.

– Видите? – Локи радуется. – У меня есть свидетели.

Тони поддерживает, как и обещал; но эти двое занудны донельзя. Они перекручивают гибель Локи раз за разом, и Локи всё бледнеет, ощущая, что поездка была бесполезна, и Наташа прячет нос в подаренный шарф.

Локи утверждает, что он бог – но его просят доказать это, а магия тут не работает. Потому что в посмертии самоубийц не бывает чудес. Как сыра в чизбургерах.

Дело пахнет керосином – и Тони, как бывало в таких случаях при жизни, поднимается раньше, чем мысль успевает оформиться до конца.

– Ведь всё пошло не так после его смерти, – говорит Тони и победно смотрит на главных. – Потому что это было самоубийство грандиозных масштабов. Феерическая тупость. Просчёт от бога. Ваша матрица сбилась именно поэтому: Локи Лафейсон умер – и внедрился в неё подобно злокозненному вирусу, мешающему работе тонко отлаженной системы.

Взгляд у Локи – просто залюбоваться какой охреневший. И обиженный. Мол, мне и так плохо, а ты меня ещё и винишь во всём, скотина.

Но Тони уже не остановить.

Он расхаживает по залу, пёстрый от луча проектора. Он всё решил, вот секунд двадцать назад решил, всё придумал – как только вспомнил, как расклеившийся Тор говорил, что уже не скорбит по брату и не ждёт чуда, но подозревал каждую тумбочку, о которую бился мизинцем ноги, в том, что она – Локи, сменивший облик.

– Все беды случаются из-за него – так отправьте его в мир живых. Сотрите вирус. Ваша автоматическая система распределения самоубийц и героев восстановится, а уж там с ним разберутся.

– Вы можете дать гарантии?

– Я могу дать гарантии, что если этот змеёныш отправится вон, я не достану до печёнок ваше начальство и не напишу, что я – Железный Человек, величайший герой Земли, превративший вот это, – Тони указывает через плечо на Таноса с записи, – в кучку пыли ценой собственной жизни. И что я должен потягивать коктейли на пляже собственного дома в загробном Малибу за такие-то заслуги. И что я…

Очкарик приподнимает очки, закрывает глаза и трёт переносицу.

– Мы вас поняли, мистер Старк. То есть вы предлагаете сделку.

– Я предлагаю сделку.

У Наташи во взгляде написано матерное русское слово. Даже, возможно, два – по одному в каждом глазу.

Локи просто молчит. Напряжённо и неверяще.

Другой «главный», который без очков, молча ставит на стол чернильницу, чёрт знает откуда взявшуюся, протягивает в сторону Тони длинное белое перо – и Тони идёт вдоль стола, к ним. Долго листает предложенные бумаги, вчитываясь в мелкий шрифт.

– Не надо, – подаёт голос Локи, когда Тони обмакивает предложенное перо в чернильницу.

Не то чтобы уверенно и твёрдо, но попытка ценна.

– Я делаю это не ради тебя, – Тони хмыкает и ставит подпись.

…И ничего как будто не происходит. Ни тебе вспышек света, ни серпантина и конфетти, ни золотой лестницы вниз прямо из пола этого местного вокзала Кингс-Кросс.