Текст книги "Иммигранты (СИ)"

Автор книги: She is Hale

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

– Вы вообще в курсе, что в чизбургере должен быть сыр? Он поэтому и называется так – чиз-бур-гер. Чи-и-избургер. Эй! Слышишь, что я говорю?

Тони Старк щёлкает пальцами перед серым и унылым лицом служащего забегаловки. Кивает на разобранный бургер: вот тощая котлетка, вот соус, вот булочка, а сыра нет.

– Ваше мнение очень важно для нас, – заученно отвечает парень.

– А для меня важен сыр в моём чизбургере.

– Сыра нет. Заходите завтра.

Тони сдвигает очки на кончик носа. Смотрит на парня поверх них – но и без затемнённых линз тот остаётся серо-бесцветным. Лицо, глаза, мятая футболка, форма с козырьком.

И следы от лезвий вдоль вен – а, ясно, как он умер. Они все такие серые, кто ушёл от кровопотери.

– Я хожу к вам… сколько, месяц? Сыра никогда нет.

Парень молча пожимает плечами и уходит от столика. Бургер так и остаётся лежать перед Тони.

У них никогда нет сыра, а ведь всё, чего теперь хочет Тони – проклятый чизбургер. Чёрт бы с тем, что здесь всегда пасмурно, что кругом эти неживые лица, с тем, что у него самого по всей правой половине тела змеится ветвистый, как молния, ожог, и пальцы чёрные, и сам он мёртв. Без разницы, что все дни тут одинаковые и им потерян счёт, что он больше не супергерой, не миллиардер и не филантроп. Плевать, что его определили не туда, куда он заслужил – нет сил ввязываться во всю эту потустороннюю бюрократию, Тони Старк слишком устал при жизни.

Обратной дороги нет, так что он просто хочет чизбургер. И лечь спать: здесь, в посмертии для самоубийц, можно спать. Даже снятся цветные сны, и живые люди, и Пеппер, и Морган, и Питер иногда. Лезет со своими обнимашками.

Поэтому здесь можно существовать. Хотя здесь всё такое же, только немного хуже. Хотя у самоубийц, к которым по ошибке причислили Тони, не выходит улыбаться – не очень-то и хотелось.

Пуговица с поношенного пиджака чуть не попадает в стакан кофе, когда Тони собирает бургер обратно.

Кофе растворимый.

Котлета грустная, как песня «Джой Дивижн».

Сквозь открытое грязное окно забегаловки в еду летят песчинки.

– Приятного аппетита.

– Пошёл нахер, – вежливо и совершенно автоматически отвечает Тони без улыбки.

Кусает бургер.

И давится.

– Как тебя разделало, величайший защитник Земли, – елейно произносит Локи, усаживаясь на драный выцветший диванчик напротив. – Вот что бывает, когда смертные хватаются за то, что им не положено.

– А у тебя на шее на редкость гейский шарф.

– Для меня гендер, как это у вас говорят, не имеет значения.

– Это не настоящий шёлк, ты знаешь?

– Всё равно не надо трогать его своими грязными пальцами!

Тони смеётся – без улыбки выходит странный, душно-гортанный смех. Убирает руку, так и не дотронувшись до нежно-зелёной узорчатой дешёвки. Неужели на том свете есть китайские мастерские?

Хотя Локи весь одет чёрт знает во что – подделка, китч, даже моль жрать не станет. Может, хорошая одежда и средств для укладки волос для него тут так же недостижимы, как чизбургер для Тони.

А ещё трикстер без улыбки смотрится странно и жалко. Супергерои без улыбки бывают, а Локи – нет.

– Забавно, что мы с тобой в одном положении. Так рад видеть тебя здесь, бог Локи из Асгарда.

– Ты мне поможешь, Железный Человек, – заявляет он, как будто не растерял бравады. – Я тут по ошибке. И должен выбраться.

Просьба о помощи, конечно, своеобразная. Но бургер-ничтожество становится намного вкуснее, когда причисленный к самоубийцам мёртвый бог просит о помощи.

– Эт ш чего ш ты вжял? – всё так же вежливо интересуется Тони.

С набитым ртом.

– У тебя ведь не было соседа по квартире?

– Нет. Возвращённые к жизни после щелчка не торопятся сдохнуть во второй раз.

Локи молча выкладывает на стол копию договора аренды комнаты.

Соседней комнаты.

***

– Будешь моим свидетелем.

– Дожили. Или доумерли. Жаль, что не в суде против тебя, – бурчит Тони, усаживаясь за руль своего драндулета.

– Радуйся, что не на свадьбе. У русских свидетели ещё на свадьбе бывают.

– Хотел бы снова встретить русскую? Скучаешь?

– Упаси Всеотец, только не её, – Локи закатывает глаза и ищет ремень безопасности.

Ремней нет. Они здесь не имеют смысла: умереть во второй раз нельзя, а в понятие «всё немного хуже» входит битьё лбом в стекло.

– Твой древний «Форд» – ужасная машина, – резюмирует Локи и пытается причесаться перед пыльным зеркалом заднего вида.

– Все машины после смерти становятся «Фордами», ты не знал?

– Говорю же тебе, Старк – это большая, большая ошибка, что я оказался в этом… чистилище для смертных. Как это вообще получилось? Как меня приняли за смертного?

– Возможно, это передалось воздушно-капельным путём. Видишь ли, смертные на тебя чихали, – объясняет Тони, поворачивая ключ зажигания.

«Фордик» тарахтит. Локи тоже что-то там тарахтит себе под нос. Главное, чтобы автомобиль завёлся, а Локи – нет, думает Тони, потому что спорить с этим негодяем до пункта назначения не хочется вообще. Впрочем, делить с ним вечность в одной серенькой маленькой квартирке хочется ещё меньше.

Тони удивительно живописно воображает, как открывает ванную комнату поутру – а там Локи чистит зубы, гаденько плюётся – так, что брызги летят на зеркало и застывают белыми мухоморными крапинками – и с клокочущим звуком полощет горло, одновременно напевая какую-нибудь попсу.

Его передёргивает – ровно в тот момент, как «Форд», подумав, трогается с места.

– А мы доедем до Западного побережья?

Локи ёрзает на месте, оглядывается с пренебрежением. Трогает пальцем освежитель воздуха, который издевательски попахивает сосновой свежестью – будто в домике у озера среди леса, только, конечно, хуже. Лезет в бардачок и никак не может закрыть дверцу снова.

– Старк, почему молчишь?

– Думаю, врать богу обмана – это грех или наоборот. И совру ли я, если скажу, что доедем.

– Ты вроде как искусный механик, – небрежно бросает Локи и начинает перебирать аудиокассеты, не поднимая взгляда.

Тони качает головой.

Такого в его жизни давно не было: завернул домой, собрал рюкзак, кинул на заднее сиденье, сел и безответственно поехал куда глаза глядят. Прочь из этого серого квази-Нью-Йорка, вдаль по шоссе, на Западное побережье: Локи убеждён, что «здешних главных», к которым у него убедительный разговор, надо искать в Городе Ангелов. Честно, Лос-Анджелес тут так и называется. И, говорят, там места уже не для самоубийц. Вроде как именно туда и должен был попасть Тони Старк – на вечный праздник, уготованный тем, кто пожертвовал собой.

– Может статься, там и солнце сияет, – бубнит Локи, рассказывая что-то про Город Ангелов. – И есть чизбургеры с сыром.

– И шарфы из кашемира и шёлка, а не из туалетной бумаги с люрексом?

– Ты неотёсанный, – бросает в ответ мёртвый бог.

Наверное, выглядит со стороны декадентски или артхаусно. Плохо, в общем, и странно. Но Тони чувствует себя почти нормально: вся его жизнь была гораздо страннее.

Надо просто избавиться от Локи, и снова будет покой, и будут сны про дом по ночам. В задницу вечные праздники.

– «Джой Дивижн», – читает Локи на торцах кассет. – «Джой Дивижн». Ещё «Джой Дивижн». А есть что-нибудь не такое мрачное?

– А то что, захочется покончить с собой?

– Или хотя бы хорошее. Чайковский. Григ. Адан?

– Они были в бардачке, когда я купил эту тачку. Потом нашёл одну кассету «Эй Си Ди Си». Обрадовался… если так можно сказать. И через несколько дней уронил её в дыру под сиденьем.

– У тебя дыра под сиденьем?!

– Я её заварил. Я ж искусный механик. Не бойся, не провалишься.

Локи одаривает Тони красноречивым взглядом. Находит наконец кассету другого исполнителя и после недолгих проб и ошибок вставляет её в магнитолу.

Наблюдать за тем, какой Локи жутко гордый, самостоятельный и безнадёжно несведущий в устаревшей технике – одно удовольствие. Впервые хочется улыбнуться, но уголки губ не поднимаются, так положено.

Через несколько аккордов лицо Локи кривится.

– Что это?!

– Цыганский панк. Группа «Гоголь Борделло», – поясняет Тони.

– Ладно, – решает Локи, морщась и придерживаясь за ручку над окном. – Хотя бы звучит весело.

Ну и пусть этот «Форд» вот-вот развалится.

Приятно, оказывается, просто ехать вдаль по пустому шоссе под бодрую музыку, не думать о завтрашнем дне и надеяться на скорое избавление от недовольного асгардского недоразумения.

Тони даже не понимает: он с самой смерти ни на что не надеялся.

***

Локи хочет ехать без остановок – но Тони наотрез отказывает.

– Мы будем останавливаться в мотелях, – говорит он в первый же вечер. – Я буду спать.

В самом деле, после смерти нашлось что-то хорошее. И вечная невесёлая шутка про «высплюсь в гробу» оказалась вполне себе правдой.

Тони согласен ехать с Локи хоть к дьяволу на рога, только чтобы там рассмотрели его жалобу. Отослали его из монотонного загробного покоя Тони. Вернули обратно, к Тору.

Может, тот с расстройства похудеет снова.

Но вот не спать Тони не подписывался, и поэтому ночью они тормозят у первого попавшегося мотеля. Что на том свете есть мотели, конечно, удивительно; но в отличие от того, что на том свете есть ещё и Локи, это приятное удивление.

– Вам один номер? – спрашивает администратор, и Тони убеждает себя, что это у него родимое пятно такое на правом виске.

– Один с двумя кроватями, – отвечает он.

– Может, я не хочу спать с тобой в одном номере, – встревает Локи.

– У меня на это три причины, – заявляет Тони, забирая ключ. – Во-первых, я тебе не доверяю и хочу следить за тобой. Во-вторых, я храплю. В-третьих, я хочу, чтобы ты страдал от того, что я храплю.

– Но…

– Ты вообще готов поселиться со мной в одной квартире. Наслаждайся репетицией, соседушка.

Вообще, конечно, Тони надеется, что Локи вырубится зубами к стенке, пока он в душе. Точнее, в общей ванной, одной на этаж, с мерзким зеркалом на стене. Когда ходишь одетым, спишь одетым, в собственной ванной видишь себя в зеркале не ниже шеи – всё в порядке, а тут приходится вспомнить: реактор погас. Можно сколько угодно стучать по нему пальцем, но но не загорается голубым светом – хотя Тони вроде дышит.

Всё не по-настоящему и зря.

И в такие моменты Тони кажется, что всё, что в его жизни и последующем существовании было не зря, по-настоящему и правильно – это рождение Морган и щелчок. А в остальном он делал что-то не так, мог лучше, мог раньше… Мог.

Поэтому он застревает в душе надолго. Стоит там в темноте напротив немого зеркала, стучит себя по груди, дышит и слушает механическое сердцебиение – а света нет. Потом, поняв, что воцарилась тишина, Тони натягивает футболку и спортивные штаны и возвращается в номер.

Локи не спит. Сидит полуголый у окна, в брюках с кривыми стрелками и со своим ужасным шарфом на шее. Тихий, хотя весь день ему что-то было не так: то сиденье продавленное, то в салоне душно, то ветер в окно дует слишком сухой, то дикция у вокалиста кошмарная, то пейзаж печальный, то «давай я расскажу, какой Тор был тупой в детстве, в отрочестве и в юности».

– Надо было брать отдельные номера, – вздыхает Тони.

– Мне здесь нравится, – внезапно отзывается Локи. Совершенно невпопад.

– А я ждал, что ты продолжишь ныть и сейчас. Найдёшь чистилищных клопов в постели, например. Или матрас окажется жёстким. Или…

– Нью-Йорк – ужасный город, Старк. Манхэттен – особенно. Всегда напоминал мне о том, как вы разгромили мою армию и как провели меня в наморднике по улицам под конвоем, и рядом шёл мой блистательный горделивый брат. А тут – лучше.

Тони подходит ближе. Выглядывает в окно: какое-то заросшее поле, пыльное безлюдное шоссе, высоковольтная линия, мелкие звёзды на небе. Ничего выдающегося.

– А ещё ночь, – добавляет Локи. – Ночью всегда лучше. Кажется, что утром поднимется солнце.

Тони ничего не переспрашивает. Молча отходит, кладёт на тумбочку затемнённые очки и вдруг думает: солнца и правда не хватает.

Но Локи, кажется, истосковался по нему сильнее.

***

Следующий день в дороге проходит более или менее мирно – по крайней мере, Локи изучает творчество «Джой Дивижн», не оценивает его высоко, но и не задаёт лишних вопросов. Тони один раз чуть не нарушает непрочный мир, предположив вслух, что они всё-таки в аду и Локи тут законно, потому что язычник.

Локи снова молча показывает ему договор аренды. Так и носит его, зараза, за отворотом своего невозможно-зелёного подвально-китайского пиджака, аккуратно сложенный. Как главный аргумент.

Пустое шоссе вьётся вдаль среди неухоженных полей и одиноких мрачноватых ферм. Городов тут не так уж и много, поездка не похожа на аналогичную в мире живых – и это даже интересно. Точнее, безумно интересно: Тони не может вспомнить, когда он вот так ехал куда-то, а не летел в костюме или на самолёте.

Во втором мотеле оказывается сносный бар с бильярдом, и Тони решает, что на ночь можно выпить. Хочет сделать это один – но смотрит в спину уже развернувшемуся Локи и вспоминает, как грустно вчера пялился в окно трикстер, оставшийся тут без улыбки и своих золотых рожек.

– Я угощаю, – говорит Тони опрометчивые и волшебные слова.

И, хотя бар всего лишь сносный, в виски не то что камни не кладут – лёд забывают, а выбор закуски представлен сухариками со вкусом сыра и сухариками со вкусом ничего, к двум часам ночи Тони вспоминает Наташу.

Точнее, то, как Наташа сказала всем Мстителям, что диснеевский Винни-Пух – вообще «не то», а Ванда её поддержала, и они нашли и включили советский мультфильм с субтитрами. Там Винни был не одинок в своём завоевательном походе к Кролику – взял с собой Пятачка, а ещё была замечательная фраза. Эту фразу – и интонацию – Тони запомнил, и она часто всплывала у него в мыслях на всяких вечеринках.

«И они посидели немного, а потом ещё немного…» – и вот напротив судорожно пытается улыбнуться пьяный всклокоченный Локи. Пиджака на нём нет, рубашка расстёгнута, но шарф по-прежнему на шее.

Он рассказывает что-то Тони, так, будто Тони его приятель – а Тони катает в ладонях полупустой тёплый стакан и думает о множестве вещей сразу. Вспоминает, как они когда-то постоянно сидели «ещё немного» с Роуди; как понравился Морган советский большеголовый Пятачок; впервые задумывается о том, что Локи не фокусничает, никого не пародирует, не меняет внешность – и набрался вовсе не как асгардец.

Ах да: он ещё пытается слушать Локи, который говорит о своей смерти. Потому что Тони должен подтвердить перед «главными»: Локи не смертный, Локи не планировал покончить с собой, Локи вообще-то хотел переродиться – или хотя бы пожертвовать собой ради брата, но раз это не засчитали, он возмущён и требует обратный билет.

– Всё логично, – отвечает Тони после исповеди, умудряясь даже ответить абсолютно в тему. – Кинуться с ножом…

– С кинжалом, – Локи важно оттопыривает указательный палец.

– …с какой-то маленькой ковырялкой на титана с двумя Камнями Бесконечности в Перчатке – это реальное самоубийство. Я не могу назвать это иначе. Эти «главные» не вернут тебя в мир живых. Или там в Асгард. В общем, оба готовимся к худшему.

Настроение у Локи заметно портится. Он лениво машет рукой, заказывая ещё виски.

– «Жить» с тобой – это ещё не худшее, – философски замечает он, по-мидгардски показывая пальцами кавычки. – Мы знакомы, Старк…

– …не сказать, что это приятное знакомство…

– Неважно. Мы знакомы, и ты славный смертный, заноза в заднице богов и титанов, и ты знавал моего брата. У тебя ожог от могучего артефакта, он не может быть уродлив. Я соседствовал с музыкантом, у которого всё лицо было собрано по кусочку, и он бренчал целыми днями на двух струнах, и хрипло сипел бессвязные слова. Соседствовал с японским писателем – он гордился собой, но дурно пах. Сеппуку дурно пахнет, знаешь ли. Ещё однажды выпивал с этим… такое смешное имя… Хемингуэем. Виски капал у него сквозь подбородок.

– Бе.

– О да.

– Но книгу я у него всё равно бы подписал, если б встретил. И если б она у меня тут была.

Тони замолкает и допивает виски. Наблюдает за Локи, качающем головой в такт «Иммигрантской песне», звучащей из магнитолы бармена.

А ведь Локи торчит тут вообще невесть сколько.

– Нам что-то виски не несут, – Локи заговаривает только тогда, когда стихает музыка. – Пойду и сам возьму. И заодно спрошу, что это играло.

– Понравилось?

– Пожалуй, это сносно. Но после этой порции пойдём спать, Старк.

***

– Мне вот стало просто интересно. У вас в Вальхалле есть похмелье?

– А, это и есть похмелье.

– Похоже, нет… Нужно было у вас устраиваться на вакансию славного воителя, – Тони трёт висок чёрными пальцами, крутя руль одной левой и фокусируясь на дороге.

Как бы они вчера хорошо ни посидели, разовая акция – одно дело, а постоянно отираться бок о бок с Локи и даже задерживаться с ним на пару часов дольше в мотеле не хочется. Со всем этим стоит разделаться побыстрее.

А дорожных служб тут тоже не хватает, но это и к лучшему. Можно тихонечко посасывать пиво за рулём на пустом шоссе и приходить в себя. Локи отказывается от алкоголя; он просто ткнулся совсем не наглой мордой куда-то над бардачком, так и лежит, иногда извергая тихие неуверенные проклятия.

– Возможно, это и вправду ваш ад, – бормочет он. – Тогда я потребую моральной компенсации. Как это, нет солнца и приятных тканей, но есть похмелье и Энтони Эдвард Старк…

– Ты сам меня нашёл.

– Это было возмездие, Старк? Когда ты меня спаивал?

– Зачем же такие громкие слова? Просто маленькая месть.

– Возмездие, – угрюмо настаивает Локи и пытается причесаться одной рукой.

Он ещё ни с кем так не напивался здесь, с тех пор, как способен напиться – ни одна мёртвая душа не согласна была поить его в дрова за свой счёт. Даже Хемингуэй. Локи как-то удивительно быстро прощёлкал начальное пособие, работу так и не нашёл – и, как признался вчера по пьяни, теперь то ошивается с богемой, пользуясь своим безграничным обаянием, то подворовывает по мелочи – ловкость рук и никакой магии.

Похоже, это место настолько лишено всяких чудес, что даже боги теряют силу. А этот ещё не приспособлен ни к мидгардской жизни, ни к мидгардской смерти.

Испытывать к Локи сострадание как-то уж совсем не хочется, но Тони ничего не может с собой поделать.

Локи становится чуть менее несчастным после полудня – когда Тони останавливается у заправки с маленьким магазинчиком. Трикстер, весь из себя такой английский джентльмен, важно выбирает в расползшихся коробках на прилавке кассету «Лед Зеппелин» и ещё пакетик леденцов, а потом, бледнея, шарит по карманам и выскребает мелочь перед кассиром.

Тони оплачивает покупку, влезая вперёд, потому что знает: Локи не попросит сам, а потом будет вздыхать и кукситься всю дорогу. Задумывается мимоходом, что здесь до сих пор в ходу кассеты – а может, так и будут всегда. Наблюдает, как Локи вскрывает своё приобретение, разглядывает вкладыш со списком песен, а потом высыпает леденцы в карманы пиджака и протягивает один Тони, уходя к машине.

Тони кивает, шуршит фантиком, кладёт леденец в рот и вставляет заправочный пистолет в бензобак. Заливать до полного; можно посидеть в машине, а не дышать парами.

Леденец лимонный.

Когда он покупал Морган похожие пакетики с разноцветными леденцами – не потому, что они дешёвые, а чтобы в машине не укачивало – она отдавала лимонные им с Пеппер. Потому что кислые. И щедро разрешала взять «какие-нибудь вкусные». Сама всю дорогу причмокивала апельсиновыми, и ими сильно пахло в салоне, и Тони то и дело выковыривал из-под сиденья прозрачные фантики…

Откуда раздаётся грохот, он не понимает.

– Старк, – укоризненно качает головой Локи, засовывая кассету в магнитолу. – Там из колонки что-то льётся. Наверное, этот, бензин.

***

Многие, оказывается, так делают: задумываются, трогаются с места, отрывают шланг от пистолета. Обычная история.

Но лучше бы, честно говоря, за это тут просили компенсацию деньгами.

Тони сидит в грязноватом «офисе» заправки над толстенной большой тетрадью. Крутит в пальцах ручку и отвлекается даже на мысли о ней: вот, ещё один плюс посмертия, пальцы хоть и чёрные – а прекрасно слушаются. Ещё он думает о том, что тут не хватает жужжащей мухи, бьющейся в запылённое стекло, и считает круги от чайных и кофейных кружек на клеёнчатой скатерти.

За окном Локи трясёт неуложенными патлами, сидя в автомобиле, и оттуда неприлично громко играет «Иммигрантская песня». За рулём был не он, не ему и отвечать за это.

Вместо оплаты тут действительно просят ответа – честного, на очень простой и слишком сложный вопрос.

«О чём Вы думали, когда это случилось?»

Что писать?

Что они вообще имеют в виду?

О чём думал Тони, когда он щёлкнул пальцами?

Да нет же. Когда остановился тут с похмелья, не заглушил мотор, поехал и выдернул шланг. И сломал пистолет.

Написать «Вспоминал о своей маленькой дочке»? И вот так, за одну строчку, – отпустят?

Лучше бы взяли деньгами. Как-то трудно это всё.

Тони воровато осматривается – как студент, планирующий достать на экзамене шпаргалку, нет, даже как школьник – и перелистывает несколько страниц, заглядывая назад. Он же не списывает. Он планирует вдохновиться. Понять, как это делали десятки его невезучих предшественников.

– «Увидел своё отражение в витрине. Подумал, что смотрелся в гробу как силиконовый урод, если меня вообще собрали», – читает Тони шёпотом, почти беззвучно двигает губами в тишине. – «Не знаю, кто забрал мою собаку. Нужно было сначала кому-то ей отдать. Почему-то здесь нет собак». «На заправке были одни мужчины, и я вспомнила, как Милли говорила мне, что мужчин на свете много – а их и правда много». «Надо было кинуть в Стива Роджерса этот сэндвич с арахисовым маслом, тогда мы оба бы засмеялись»…

Тони поднимает очки на макушку и жмурится, несколько раз подряд, до пятен перед глазами.

Перечитывает запись всю. Полностью. В голос, не думая, что заправщик или кассир могут зайти.

«Надо было кинуть в Стива Роджерса этот сэндвич с арахисовым маслом, тогда мы оба бы засмеялись. Мне сейчас жаль, что я редко смеялась. Сдерживала себя, когда хотелось. Потому что этот индюк Росс мог обидеться и сделать условия договора ещё более невыносимыми. Потому что Тони и так был напряжён. Потому что мне казалось, что хуже уже не будет, и я сама не хотела смеяться – а было над чем.

Хотя бы над тем, что я переписываюсь с енотом. Над шутками Роуди. Над Стивом, который перестал следить за языком и это всё ещё было забавным. Над комедиями, которые я смотрела, пока торчала одна на базе. Над воспоминаниями о Будапеште.

Здесь спокойно, но нельзя улыбнуться, а смех выходит пугающим без улыбки. Это вообще не то, чего я хотела. Никому, даже русской убийце, не может понравиться место, где невозможно улыбнуться.

Вот о чём я думала, когда сломала ваш чёртов пистолет».

– Какой у вас тут бардак, – бормочет Тони. – Нет, ну какой бардак.

То, что он сам застрял в краю без сыра и улыбок, уже не так возмущает, как то, что где-то тут носит и Наташу.

Она-то явно не заслужила.

Тони пишет одной строчкой, как многие тут: «Скучал по дочери, вспомнил, как она ела леденцы в моей машине». Это всего пара секунд – и гораздо дольше он выясняет, кто оставил запись, в какую сторону ехал, на какой машине.

Персонал заправки так тупит, что Локи даже заходит в магазинчик снова.

– Всё в порядке, Старк? – интересуется он.

– Здесь Наташа, – скороговоркой выдаёт Тони, – здесь Наташа, мы должны её найти и вытащить отсюда. Ты же можешь быть свидетелем, что такая, как она, ни за что бы с собой не покончила? Я могу.

– Старк, – Локи вдруг снова становится совсем несчастным, хотя казалось, что он вот-вот сможет улыбнуться, – как, она тоже умерла?

– Ещё раньше, чем я.

– Не ждал, что буду опечален её смертью… Но я опечален.

– Поехали её искать. Нам вроде по пути.

Тони возбуждённо хлопает Локи по плечу, направляясь к выходу – но тот горько вздыхает:

– Я думал, мы теперь друзья.

Приходится купить ему ещё одну кассету и подтаявшую шоколадку.

***

Правильная музыка творит чудеса, которых тут так не хватает.

Локи сильно переживает, что теперь процесс его вызволения отсюда затянется, не в восторге от встречи с Наташей – но в конце концов забывает об этом. Как и о том, что искал ремни безопасности, впервые усевшись в старый «Форд».

Когда Тони с помощью мастерства, богатого опыта вождения и пары крепких слов набирает скорость и выбирает на развилке упомянутое «злой русской» направление, Локи делает музыку погромче. Вылезает в окно, держится за крышу и сидит на раме, подставив лицо ветру. Как будто Тони везёт большого радостного и нестриженого чёрно-зелёного спаниеля, который подпевает то «цеппелинам», то цыганскому панку, и волосы и шарф у него развеваются.

– От тебя должна быть какая-то польза, – заявляет Тони, стараясь быть нежнее на поворотах. – Высматривай её машину. Какая-то русская тачка, хрен знает, откуда она её достала, бежевая или просто грязная. Здесь особо некуда деться, мы должны её нагнать.

Локи не очень заинтересован – но понимает, что Тони повезёт их в Город Ангелов на разборки только обоих сразу, асгардца и русскую. Собственная судьба Старка не очень волнует: ну разве что было бы очень клёво, если бы ему выдали чизбургер с сыром и больше никогда не мешали высыпаться. А ещё, глядя на то, как мерзкий шарфик Локи колышется на ветру, Тони пытается вспомнить, как звали танцовщицу, которая каталась на машине в таком же модном шарфике и случайно удавилась.

Локи так и едет снаружи почти до темноты – два раза заваливается в машину попить водички, старательно поправляет шарф и вылезает снова. После этих «визитов» в салоне очень сильно пахнет леденцами.

Пока он болтается там, на улице, можно думать о своём.

Уже в сумерках Локи вдруг молотит ладонью по крыше и только потом сползает на сиденье.

– Там, направо, на заброшенной парковке, – выдыхает он, плюхнувшись и поёрзав. – Что-то жуткое стоит.

– Возможно, действительно дитя старинной русской автопромышленности.

Тони пожимает плечами и рулит в указанном направлении. Паркуется рядом с… С чем-то. То ли бежевым, то ли грязным, с кошмарно запылившимися стёклами. Засучивает рукава пиджака.

Наташа оставляла запись в той тетрадке четыре дня назад, если верить замызганному календарю с заправки. Тут нет не только солнца, но и дождей, стекло вполне могло запылиться так сильно.

И слово «тачка» подходит как нельзя лучше: людей бы Тони в этом не возил, только картошку не лучшего урожая.

На табличку с названием марки, протёртую пальцем, он пялится почти бессильно, потому что не знает таких букв, а подключения к всемогущей ПЯТНИЦЕ нет.

– «Жигули», – читает вслух Локи, выросший за плечом совершенно незаметно, и элегантно забрасывает в рот очередную карамельку.

– Понял.

– Что это действительно русский автомобиль?

– Что любая машина после смерти становится «Фордом», а «Форд» после смерти превращается в «Жигули».

Беглого осмотра хватает, чтобы понять: у Тони Старка при наличии инструментов и запчастей эта таратайка, может, и поехала бы, но у Наташи шансов не было. Она забрала свои вещи и пошла куда-то пешком. Дня три-четыре назад.

Это обнадёживает Тони: без машины в этих краях далеко не сбежишь, а Наташа точно пошла бы только вперёд. Ну, после того, как часок-другой поматерилась бы у умершего авто и попинала колёса по очереди.

Локи это обнадёживает ещё больше: может, она пошла не по шоссе, и они её не найдут.

***

Стоило поспорить с Локи, думает Тони, заходя в бар при первом же мотеле. Только с Локи ничего не возьмёшь, кроме купленных за его же, Тони Старка, деньги леденцов.

Локи тоже замечает её сразу. Поэтому прячется за колонной и прихорашивается как может.

– Она тебе нравится? – издевательски уточняет Тони вполголоса, тоже не желая быть замеченным раньше времени. Хорошо, что людей тут много: поблизости есть городишко, а ещё неподалёку пересечение трёх крупных трасс.

– Слишком унизительно явиться перед одним из худших соперников, хоть единожды победившим тебя в дуэли умов, в таком виде.

– То есть ты признаёшь, что Нат тебя сделала.

Тони встаёт рядом. Тоже приводит себя в порядок: протирает очки футболкой, пытается подтянуть болтающуюся на нитке, так и не пришитую пуговицу, ближе к рукаву – но в итоге просто отрывает её и прячет в карман.

Вот же, это тоже из-за Локи он про неё забыл. Думал же тогда, в закусочной: вернётся домой и пришьёт.

Наташа Романофф сидит спиной к барной стойке, небрежно и нагловато положив на неё локти, игриво склонив голову набок. Она в чёрной майке и драных джинсах, но выглядит почему-то лучше обоих мужчин; в пальцах правой руки у неё дымится толстая сигарета; рядом стоит пиво, почти наверняка тёплое, но даже налитое в чистую кружку.

Наташа выглядит здесь королевой.

И она зарабатывает деньги как может: не в каждом мотеле у действительно забытого богом шоссе есть бильярд. Наташа использует самый непристойный способ.

Она играет в игру, которая тут под запретом в приличных местах. Отгадывает ответы на вопросы, за которые можно схлопотать в лицо.

Игра называется «Как ты ушёл?»

Как и почему.

– Синюшное лицо, – тон соответствует небрежной позе, – должно быть, газ. Бытовой газ. Ты была домохозяйкой, твой парень или муж предпочёл тебе кого-то поярче и пораскрепощённее, и ты сунула голову в духовку.

Девушка, типичная «серая мышка» в сарафане в крупный горох, отстёгивает Наташе полсотни одной бумажкой. Наташа усмехается – без улыбки, конечно же – и поправляет распущенные волосы – всё такие же, рыжие со светлыми концами, волнистые после тугой косы.

– Следующий.

Она распознаёт цианид от несчастной любви, самоубийство чести офицера, утопление из-за больших долгов – даже уточняет, что парень с одутловатым лицом нажил их из-за игромании.

Просто он слишком упорно пытается отыграться и отгадать Наташину смерть, но куда там. Её смерть не угадать – а ещё она хороший психолог и знает много, много способов лишить человека жизни. Это вообще нечестно, думает Тони, собираясь с духом и выходя из-за колонны под жёлтую лампочку, в дымный зал бара.

– Я следующий, – говорит он, и без того бледная Наташа белеет ещё сильнее. – Ты прыгнула в пропасть на другой планете, а твой придурочный напарник тебя не поймал. Теперь ты. Как я умер?

– Ты мерзавец, Старк.

– Удивительно, но причиной моей смерти стало как раз не это.

– Тебя тут точно быть не должно.

Она так и смотрит на него искоса, наклонив голову. Затягивается сигаретой. Отпивает пиво – как воду, пена осела и не мешает. Смотрит и смотрит, и молчит, и глаза у неё слезятся – должно быть, от дыма.

Ну ожидаемый же был поворот, думает Тони.

Глаза Наташи изучают ветвистый шрам, расходящийся из-за ворота, почерневшие пальцы – и она выдыхает дым резко и отчаянно.

– Что за херня, – говорит она. Встаёт и делает нетвёрдый шаг навстречу. – Что за херня, Тони?

– Я щёлкнул.