Текст книги "Ревнивая лампа Аладдина"
Автор книги: Шахразада
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Макама двенадцатая
– Да будет тебе известно, Аладдин, что некогда я была колдуньей. И жила я тогда в прекрасном Магрибе – это край, полный тайн и знаний, древний, как камни, что были положены в основание самого древнего из его храмов…
– Колдуньей?
– Не перебивай меня, юноша! – сказала Хусни и полушутливо нахмурила брови, но в ее глазах все равно мерцали огоньки смеха.
– Прости, прекрасная госпожа.
– Итак, мой юных хозяин лампы, я была колдуньей, наследницей древнего рода колдунов и самой большой надеждой своего отца. Еще совсем малышкой я научилась наводить морок, окружать дом и сад непреодолимой невидимой стеной… Отец радовался, когда мне удалось впервые сотворить зелье вечной правды…
Джинния увидела немой вопрос в глазах Аладдина.
– Зелье вечной правды, мой господин, с виду похоже на воду. Очень прозрачную, очень чистую, какой всегда и должна быть правда. От настоящей воды зелье отличает чуть голубоватый цвет и то страшное действие, которое оно оказывает на человека, пригубившего чашу. Несколько суток, иногда и целую луну, такой человек вынужден говорить правду. Любая попытка солгать или даже просто замолчать совершенно бесполезна. Правду все равно узнают те, кто находится рядом с этим несчастным…
– Но почему же несчастным, о прекраснейшая? Ведь древняя заповедь, коей мог бы гордиться и сам Аллах милосердный, если бы произнес ее, гласит: легко и приятно говорить правду.
– Мальчик, – красавица джинния улыбнулась чуть снисходительно, – подумай сам. Ведь далеко не всегда мудро говорить правду. Вот представь себе: перед тобой девушка. Речи ее благозвучны, голос нежен, но лик ужасен. И эта несчастная спрашивает у тебя, красива ли она. Что ты ответишь?
– Я отвечу, что красивым делает человека не лик, а разум…
– Хитрец. Это я виновата, я сама подсказала тебе выход. Но представь, что у девушки нет ни одного достоинства – она и нехороша собой, и неумна. Как быть тогда?
– Но тогда, полагаю, она должна вести себя очень скромно, и ее можно похвалить за кроткий нрав. Или за то, что она хорошая хозяйка… Ведь она наверняка много времени будет проводить дома, печь лепешки, варить сладкие шербеты.
– Умный мальчик… – Джинния по-новому, очень пристально взглянула на Аладдина.
– О нет, прекраснейшая. Особого ума для таких речей не нужно. Так меня научили отец и матушка – в каждом человеке можно найти что-то хорошее.
– Ну что ж, значит, тебе бы глоток зелья вечной правды не повредил. А ведь некогда испившего его ожидали страшные дни… И не было мести страшнее, чем чаша зелья из рук врага.
– Но что было дальше, о джинния?
– Да, прекрасный Аладдин, мы немного увлеклись. Итак, я росла надеждой своего рода, рода колдунов и магов. Надо сказать, что отец мой был знаменит не только своими колдовскими умениями. Вернее, не столько колдовскими умениями, сколько тем, что выучил немало волшебников. Славу колдовского Магриба составили именно они, выученики моего отца. И были среди его учеников двое – красавец и тихоня Инсар и умница и весельчак Алим. Эти двое сначала сторонились друг друга, а позже стали друзьями куда более близкими, чем даже родные братья.
– Позволь мне задать вопрос, прекрасная Хусни.
Джинния кивнула. Она была очень похожа на обычную женщину, вернее, на очень красивую женщину. И лишь в складках ее наряда изредка посверкивали искры, да легкая тень, словно шаль, окутывала голову и плечи.
– Этот Инсар, о котором ты сказала, тот самый магрибинец, что пришел вчера в наш дом?
– Да, Аладдин. Вернее, и он и не он. Когда я закончу свой рассказ, ты сам это поймешь. Итак, в тот год Аллах всемогущий подарил нам очень редкое зрелище – великий парад планет. Шесть прекрасных ночных светил сошлись в одно светило, столь яркое, что могло сравниться и с самой короной небосвода, пленительной Луной. Многие мудрецы предрекали несказанные бедствия, голод, землетрясения, ураганы. Но ничего этого не случилось. Прав оказался лишь мой отец. Его пророчество гласило: в эти дни родится Черный колдун, самый страшный из всех, до него существовавших, и тех, кому еще лишь суждено родиться.
Джинния замолчала. Видно было, что мыслями она вернулась в те далекие дни, о которых повествовала. И мысли эти была нерадостны.
– Подай мне воды, юный Аладдин. Воспоминания опечалили меня.
Сделав несколько глотков, Хусни отставила пиалу и продолжила:
– Предсказание это многими было понято буквально. Матери со страхом ждали рождения сыновей, а правитель нашего великого царства даже приказал докладывать ему о рождении каждого мальчика. Мудрейшие из мудрых, старейшие и опытнейшие маги осматривали каждого новорожденного, чтобы решить, это ли грядущий Черный колдун. Но все получилось иначе.
Аладдину не сиделось на месте. Чем печальнее становилась прекрасная Хусни, погружаясь в воспоминания, тем сильнее любопытство мучило юношу. Через несколько мгновений он узнает, кто такой Черный колдун и насколько ему, Аладдину, повезло, раз он смог ускользнуть из лап магрибинца.
– О нет, – возразила Хусни, отвечая на невысказанный вопрос Аладдина, – ты не ускользнул из лап магрибинца. В любой миг он может вновь появиться на пороге твоего дома. И не было бы у тебя против него никакого оружия, если бы ты не начал очищать старую лампу. У меня давние счеты с Инсаром-магом и я спрячу тебя от него. Но не перебивай меня даже мысленно, прекрасный Аладдин. Вскоре ты действительно получишь ответы на все вопросы. А сейчас прекрати бегать по камням, присядь у моих ног и выслушай меня. Терпение, мой юный хозяин.
Аладдин послушался прекрасную джиннию. Стараясь этого не признавать, он любовался магической красавицей. Ему казалось, что это самая красивая женщина в мире. И чем больше он смотрел в лицо колдуньи, тем моложе она становилась. Так, во всяком случае, почудилось Аладдину.
– Любому магу, даже самому никчемному, известно, что в дни великого парада планет ослабевают жесткие магические запреты, что наложили прародители наши, учителя наших отцов. Вот один из таких запретов и нарушил ученик моего отца, Инсар-маг. В старинном свитке он прочел, что жизни, отобранные магическим путем, добавляют силы магу, совершившему подобное зло. Он уговорил своего друга, Алима, отдать остаток жизни по эту сторону мира ему, Инсару-магу. А взамен пообещал вечное и всеобъемлющее знание, что дарует обратная сторона мира. Вы, люди, называете ту, обратную сторону мира, смертью.
Аладдин кивнул. Чего-то подобного он ждал – не зря же так печальна была прекрасная рассказчица.
– Я дружила и с Инсаром, и с Алимом. Признаюсь, весельчак и умница Алим был мне куда милее, чем красавец с червоточиной Инсар. Отец же, посмеиваясь в черную бороду, следил за соперничеством своих учеников. Он знал, что кто-то из них предназначен мне в мужья, и решил положиться на судьбу. Мы росли. Инсар стал еще красивее и еще опаснее. Отец перестал над ним шутить, пробовал ограничить его неудержимую жажду всезнания и тягу к неограниченной власти, которую дают запретные магические знания. Но все было тщетно. Чем страшнее был запрет, налагаемый на свиток, тем ревностнее Инсар пытался добыть его, чтобы заполучить знания, что он скрывал.
Сад был погружен в тишину. Нет, это не была тишина большого города, а тишина глухого покрывала, прячущего не только звуки, но и запахи, не только жар, но и холод. Аладдину на миг показалось, что они с Хусни оказались во всем мире одни. И еще ему показалось, что нет в мире человека более близкого, чем эта женщина, сотканная из дыма и магии. Джинния меж тем продолжала рассказ.
– Но я опять отвлеклась. Итак, мы росли вместе, и мои друзья соперничали, желая добиться моей руки. Когда же отец решил, что я уже достаточно взрослая, чтобы стать не только хорошей колдуньей, но и замужней женщиной, он первым спросил Алима, хочет ли тот взять меня в жены. Умный Алим замялся.
– Почему, о прекраснейшая?
– Потому что Алим был умен. Он прекрасно знал, что значит жить с колдуньей. Даже вам, людям, хорошо известно, как горька судьба мужа той, которая знает о своем супруге все. Вот поэтому и замялся мудрый Алим. К тому же он был болен и знал об этом. Да, я могла его вылечить, но он этого не хотел.
– И тогда появился Инсар?
– О да, Инсар назвал моего отца своим тестем, а меня самой желанной из всех девушек мира. Лесть губит даже великих колдунов, и мой отец попался на удочку хитрого Инсара. Надо сказать, юный Аладдин, что магрибские свадьбы шумны и многолюдны. Даже когда дочь колдуна выходит замуж за мага. Наша улица пировала и веселилась долгих семь дней, а на восьмой, когда гости разъехались и разошлись, отец сделал ужасное открытие.
– Какое, о прекрасная?
– На исходе восьмого дня в мастерской, где ученики моего отца упражнялись в превращениях металлов, было найдено тело Алима. Только тело. Голова же его пропала.
– О Аллах всемилостивый! Что же с ним стало? Среди гостей были разбойники?
– Нет, юноша! Гостями были наши добрые соседи, и соседи наших соседей, и друзья друзей наших соседей. Только самые близкие и дорогие нам люди.
– Но кто же тогда убил твоего друга Алима?
– Отец, полагаю, что-то заподозрил, но не стал сразу звать стражу, прибегать к помощи царских магов – ибо на службе у царя царей, великого магрибского властителя, всегда были мудрые, но безжалостные маги.
– А что было с тобой? Сладка ли оказалась жизнь с Инсаром-магом?
– Ты знаешь, юноша, пока я говорить об этом не буду. Да, я многому научилась у него… Но жизнь наша была так коротка!
– Коротка, госпожа моя?
– О да, юноша, ты не ослышался. Когда истекла седьмая ночь и были сняты все покровы, я стала женой Инсара. Сладко это было и ново. Но… Постарайся представить вот что, юноша. Вот ты сидишь прохладным вечером у огня. Тебе тепло и уютно. Но стоит лишь придвинуться к огню поближе, как жар охватывает тебя, сначала мучая, а потом убивая. Вот так и жизнь с колдуном. Чем более вы сближаетесь, тем опаснее жизнь и ближе смерть. Я словно чувствовала волны невиданной силы, что исходила от моего мужа.
– Как странно… Быть может, это ощущают лишь колдуньи. Дочерям человеческим, думаю, такие страхи неведомы.
– О друг мой, как ты ошибаешься! Я открою тебе страшную тайну. Все женщины, что живут под этим прекрасным небом, немножко колдуньи. Некоторые из них – колдуньи добрые, дарующие радость и счастье своим близким. Некоторые – колдуньи злые, вы их называете ведьмами. Такие женщины превращают в муку жизнь тех, кто их окружает. Но, признаю, себя они при этом тоже не щадят.
– Аллах милосердный! Но почему же никто об этом не знает?
– Женщины, мудрый Аладдин, существа таинственные. И нет среди смертных мужчин того, кто познает хоть одну из них до конца.
В странных словах джиннии послышалась Аладдину насмешка. Но лицо Хусни было серьезно, и юноша испугался подобного откровения.
Джинния читала в сердце юноши, как в открытой книге. Она чуть улыбнулась, сделала легкий жест рукой, словно отгоняя мошку, и Аладдин успокоился. Нет, он по-прежнему помнил все, что сказала Хусни, но теперь эти слова юношу уже не пугали.
– И вновь мы отвлеклись, юноша.
– О да, прекрасная госпожа. Ты сказала, что ваша совместная жизнь была коротка.
– Да, она была коротка. Я чувствовала, что силы моего мужа, магические силы, с каждым днем все прибывают. Инсар-маг желал всегда лишь одного – всеведения, всезнания, всесилия. И когда магические запреты ослабели, он смог проникнуть в самые страшные тайны, желая найти самую короткую дорожку, что привела бы его к вселенской власти.
– О Аллах!
– Увы, это так. Но я смогла эту короткую дорожку превратить в достаточно длинную. Иначе Инсар не появился бы на пороге твоего дома.
– Как же тебе это удалось, госпожа?
– Итак, истек год после нашей свадьбы. Мужа своего я видела очень редко, но скорое его появление чувствовала в доме задолго до того, как он переступал порог. Такие ощущения испытывает тонкое деревце под порывами ураганного ветра. Отец не появлялся в нашем доме, и муж мне запретил навещать его и матушку. Я чувствовала себя словно птица в золотой клетке. И вот как-то раз я решила отправиться к мужу, полюбоваться его магическими книгами, поучиться новым колдовским умениям. Но не успела я выйти за порог, как муж мой появился дома.
Это, наверное, была самая сладкая наша ночь. Муж мой ласкал и любил меня без устали. И пришел тот миг, когда я стала умолять его дать мне немного отдохнуть. Он рассмеялся и проговорил: «Именно этих слов я ждал, ничтожная!» Внезапно я почувствовала, что не могу пошевелиться, не могу даже сказать слова. Муж мой тем временем поднялся с ложа и расстелил магический коврик, исчерченный неведомыми мне символами. Поверь, Аладдин, меня, дочь учителя магов, трудно было чем-то удивить – я знала и видела многое, но этих символов не знала и я.
Накинув черное одеяние, муж мой встал на этот коврик и начал творить заклинания. И тут я с ужасом поняла, что он призывает на помощь не Сулеймана-ибн-Дауда, великого мага, учителя все учителей, а самого Иблиса Проклятого!
– О Аллах милосердный и всемилостивый! – одно имя врага всего сущего вселило ужас и в сердце Аладдина.
– Да, друг мой. Так я поняла, что муж мой стал на страшную и кровавую тропу черных магов, и тропа эта ведет к всесилию и всевластию. Но она залита кровью и устлана телами множества жертв. А маг, ступивший на нее, навсегда покидает мир истинного волшебства, становясь черным магом. Муж мой тем временем сотворил заклинание и… Враг всего сущего явился. Предстал он перед моим взором черным столбом, в котором блистали красные искры. Говорил с мужем на языке, мне неизвестном. Но я с удивлением слышала, что Инсар отвечает ему без боязни, без подобострастия. Мне показалось, что так могут беседовать давние знакомые.
– И что же было дальше?
– А дальше было самое страшное. Муж и Иблис Проклятый стали разом произносить заклинание… И тут я, обессилевшая, почувствовала, что сейчас стану чем-то иным. Из меня начала уходить жизнь, руки и ноги не слушались меня, а голос пропал. И наконец муж произнес, обращаясь ко мне: «Свершилось! Хусни, дочь учителя магов, я отдаю твою жизнь в обмен на силу, что дарует мне маг всех магов, Иблис Всесильный!»
Но тут в нашу опочивальню вбежал мой отец. Велики были его знания, если он смог вырвать из лап врага всего сущего мою душу. Но его колдовского умения не хватило, чтобы вернуть меня к жизни. И потому он сохранил меня в лампе, что стояла у окна опочивальни.
– Что же стало с твоим почтенным батюшкой?
– К счастью, ничего… Черный столб растаял в воздухе, как только Иблис почувствовал, что добыча ускользает. Инсар-маг упал, сраженный боевым заклятием, а отец смог уйти из проклятого дома и унести лампу, в которой теперь жила моя душа.
– И с тех пор ты жила в пещере?
– О нет, в пещеру Предзнаменования я попала позже. Когда-нибудь я расскажу тебе и об этом. Я должна поведать тебе о более важных вещах. Важных для тебя сейчас.
– Слушаю и повинуюсь, моя госпожа!
– Знай же, что в тот миг, когда покидала я дом своего мужа, сумела я собрать в себе силы и прокляла Инсара-мага. Я предрекла ему долгую жизнь, полную скитаний в поисках всевластия, и обретение лишь одного кратчайшего мига обладания этим самым всевластием. Все остальное Инсар смог узнать и сам.
– А что важно в этом для меня?
– Ты, Аладдин, стал для Инсара человеком Предзнаменования. Твоими руками он смог поднять с земли камень, дарующий всевластие. Но ты поднял еще и светильник, и таким образом стал смертельным врагом Инсара – ведь он знает, чья душа спрятана в старой медной лампе.
Аладдин ухмыльнулся.
– Поверь, госпожа, я сумею спрятать светильник так, что его не найдет и сотня таких магов, как Инсар!
– Быть может, так и будет. Но помни – ты стал его смертельным врагом, преградой на пути к власти над миром, над всем сущим. Я слышала, какое проклятие стал творить Инсар, когда ты убегал по коридору Отражений. Если б не твои быстрые ноги… Помни, Аладдин, ты – враг сильнейшего из магов, и тебе надо не прятать лампу, а спасаться, бежать из великого города!
– О нет, прекрасная душа лампы! Я никуда не побегу. Не таков сын мастера Салаха, чтобы бегать от врагов!
Хусни залюбовалась Аладдином. Она видела пусть очень молодого, но сильного духом воина, не отступающего перед страшной опасностью.
«Быть может, и мне уготована иная участь? – подумала джинния. – Быть может, и для меня этот прекрасный юноша станет судьбой, человеком Предзнаменования? Но не сейчас, позднее…»
Макама тринадцатая (да хранит Аллах нас от пристального взгляда Иблиса Проклятого!)
Джинния поднялась с кошмы. Вернее, так показалось Аладдину. Всего миг назад прекрасная женщина сидела у ручейка, и вот уже прозрачный сине-фиолетовый столб колеблется у горлышка лампы.
– Опасайся магрибинца, юный хозяин лампы! – услышал Аладдин голос Хусни, и столб втянулся в недра старого светильника.
Вместе с ним исчезло и очарование, что окутывало юношу, когда джинния была рядом.
«Что это со мной? – подумал Аладдин. – Неужели я могу увлечься колдуньей? Да, на миг мне показалось, что эта дымная женщина лучше всех дочерей человеческих, которых опекает Аллах милосердный и всемилостивый. Но она же джинния…»
Смятение лишь на миг воцарилось в душе Аладдина. Но вскоре взгляд его прояснился, разум очистился, и он вновь вспомнил ту черноволосую иноземную красавицу, что видел вчера вечером у полуденных ворот, близ лавок колдунов. И вновь поразился Аладдин тому, сколько событий вместили сутки, что миновали с того мига, как бабушка Зейнаб рассказала о черных следах колдуна, полных кладов. И еще одному поразился Аладдин – тому, как поумнел он за эти сутки.
Теперь он с усмешкой вспомнил и рассказ старухи, и то, как легко поверил в него.
«Недостойно взрослому юноше вести себя, как мальчишка! Ведь Рашид старше меня, Рашад – мой однолетка… В нашем возрасте отцы наши уже были мастерами в своем деле, а я даже не знаю, к чему больше склонна моя душа…»
Впервые слова упрека Аладдин обратил к себе, впервые признал, что сам виноват в том, что годится лишь в ученики, подмастерья кого-то, более умелого и решительного.
Но, произнеся эти слова, Аладдин тут же забыл, что отныне он – человек, ищущий свой путь. И снова мысли его, в который уж раз, вернулись ко вчерашнему вечеру и той красавице, что вместе со служанкой уходила по улице.
Вновь Аладдин пытался понять, кто эта девушка – дочь иноземного купца или, быть может, его жена… Вновь тешил он себя надеждой, что сможет увидеть ее на улицах великого Багдада, да хранит его Аллах на долгие годы!
– Аладдин, мальчик мой, почему ты встал так рано?
– Не спится, матушка. Я все думаю, как же мне теперь найти своего учителя…
– Да, твой отец мне рассказал, что на вас напали разбойники, и ты спасся чудом. Отец даже собирался сегодня с утра пойти к гулям-дари, чтобы предупредить его.
– Предупредить?
– Конечно! Раз за городской стеной бесчинствует банда разбойников, об этом надо обязательно предупредить тех, кто хранит покой нашей города!
– Понятно, матушка.
Аладдин кивнул. Лицо матери было озабоченным. И тут он вспомнил слова джиннии о том, что все женщины немного колдуньи.
«Неужели и моя матушка?.. Но я никогда не замечал, чтобы она ворожила. Хотя…»
И Аладдин вспомнил, как еще совсем крохой любовался матерью, легко порхающей у печи, ее стремительными движениями… Вот она хлопочет у тандыра, врытого в землю во дворе, не крюком, а руками вынимает оттуда ароматные лепешки. И нет ничего на свете вкуснее этих лепешек, хотя не раз отец приносил с базара лакомства и сласти разных стран.
– О чем ты задумался, малыш?
«Нет, моя матушка не может быть колдуньей…»
– Я думаю о женщинах.
Мать села на низкий резной табурет и с умилением посмотрела в лицо сына.
– Ты уже совсем вырос, Аладдин. А я-то, глупая, все считаю тебя своим малышом.
– Да, матушка. Но…
Фатима отряхнула с рук муку, встала и обняла Аладдина.
– Ты совсем большой, малыш, – проговорила она, уткнувшись лицом сыну в грудь.
– А ты по-прежнему красавица.
И в этот миг Фатима поняла, что сын вырос. И даже научился льстить женщине.
Хлопнула калитка. От этого, казалось, давно привычного звука, Аладдин вздрогнул. Мать посмотрела на сына недоуменно, но сказать ничего не успела. Раздался голос старшего из братьев Вали, Рашида.
– Мир дому сему! Мир и спокойствие вам, тетушка Фатима!
– Здравствуй и ты, Рашид. Лепешек с медом хочешь?
– Спасибо, тетушка Фатима. Я бы с удовольствием полакомился, но отец ждет меня у себя в лавке. И я только зашел за Аладдином. Ведь вы отпустите его со мной?
– Он уже совсем взрослый и волен сам решать, куда ему пойти…
Оба юноши с удивлением посмотрели на Фатиму. Она в душе поразилась тому, как легко дались ей эти слова. «Вырос мой мальчик», – подумала она с улыбкой.
– …Но я хотела бы попросить его пройти через ряды зеленщиков и набрать ароматных трав. Аладдин, ты же помнишь, как отец любит запеченное седло барашка. Купи зелени у старого Хасана. Не бойся того, что он одноглаз. Лучшей зелени, чем у него, нет на всем базаре, да хранит Аллах наш великий город!
– Слушаю и повинуюсь, матушка!
Аладдин поправил чалму, замотал в кушак пригоршню монет и вышел на улицу. Следом за ним вышел Рашид. Лицо его выражало высшую степень недоумения.
– Аллах милосердный, что с тобой сегодня такое, Аладдин? И что случилось с тетушкой Фатимой?
– А что случилось?
– Она обычно квохчет над тобой, как курица над крошечным цыпленочком. А сегодня – «он волен поступать…»
Аладдин подумал, что Рашиду долго придется объяснять, что именно произошло с ним за эту бесконечную ночь и такое же бесконечное утро, а вот история с разбойниками придется приятелю по вкусу.
Поэтому всю дорогу по узким улочкам до шумных базарных рядов он развлекал приятеля рассказами о том, как выглядят каменоломни, как он попал в дивные пещеры и каким чудом ему удалось освободиться. Разбойники в его рассказе множились, ножи их превосходили все мыслимые размеры, а страх, который нагоняли они своим видом, был сильнее самого страшного урагана.
Вот показались ряды медников, и Рашид отправился к отцу. Аладдин вспомнил, что и у него на базаре есть дело. Матушка, конечно, отпустила его, но ведь травы для барашка все равно надо купить. И юноша повернул направо, к лавкам зеленщиков. Оглушительные ароматы трав и специй смешивались с запахами запекавшихся овощей, что готовили кухари для нерадивых хозяек. Ведь даже если женщина и не умеет колдовать у очага, она все равно мечтает накормить свое семейство необыкновенным лакомством. Вот для таких хозяек и старались зеленщики и мясники, пекари и мастера самого тонкого из ремесел – кондитеры.
Показалась лавка одноглазого Хасана. Конечно, вид его мог испугать только самых маленьких детишек. Весь базар знал, что сердце у этого старика золотое, а зелень, которую он продавал уже не один десяток лет, самая лучшая, самая свежая и ароматная.
– Да хранит Аллах милосердный тебя, о Хасан-зеленщик!
– Здравствуй и ты, юный Аладдин, сын мастера Салаха! Что привело тебя сюда?
– Моя матушка попросила купить трав, чтобы вечером запечь седло барашка. Она сказала, что только тебе доверяет она выбор зелени для этого прекрасного блюда!
– Льстец! Фатима и сама великая мастерица, она прекрасно знает, какие травы идут к какому блюду. Но раз она послала тебя, то…
Кряхтя, высокий сухощавый старик поднялся и принялся неторопливо выбирать зелень. Пучок в его руке все рос.
– Быть может, уже хватит, достойный Хасан? Ведь это уже целый букет!
– Не торопись, мальчик. Для такой прекрасной хозяйки, как твоя матушка, любой букет будет мал!
Закончив, одноглазый Хасан уложил огромный пучок, источавший головокружительные ароматы, в плоскую плетеную корзинку и протянул ее Аладдину.
– Кланяйся почтенной Фатиме, мальчик!
– Благодарю вас, о глава всех зеленщиков! – сказал Аладдин, протянув Хасану несколько монет.
– Вырос мальчик, вырос… – пробормотал Хасан, вновь усаживаясь у входа в свою лавку.
Теперь Аладдин был свободен. Но зелень все же следовало отнести матери. С этой смешной корзинкой юноша чувствовал себя неуютно. «Как девчонка! Только бы не увидел меня кто-то из знакомых!»
И Аладдин отправился домой. Солнце палило с безоблачного неба, народу становилось все больше. Хозяйки и купцы, подмастерья и просто любопытные… Как ни торопился юноша покинуть шумные базарные ряды, быстро пробиться сквозь толпу был не в силах. Он проталкивался, стараясь не смотреть по сторонам, но все же не смог не поднять глаз, когда рядом с ним раздался мелодичный смех и высокий голос произнес:
– Смотри, Софи, какой усердный юноша! Хотела бы я, чтобы у меня был такой красивый слуга!
Аладдин вскинулся, чтобы дать достойный ответ зацепившей его наглой девчонке, но слова застряли у него в горле.
Перед ним стояла вчерашняя красавица. Та, которую он увидел тогда в полутьме у полуденных городских ворот. Сейчас, купаясь в сиянии солнца, незнакомка была еще прекраснее. Изумительную красоту не мог скрыть тонкий газ покрывала, небрежно накинутого на голову. Рядом с красавицей по-прежнему была светловолосая служанка.
– Да хранит Аллах милосердный такую красоту! – только и смог произнести пораженный Аладдин.
Красавица рассмеялась.
– Здравствуй, юноша!
– Да простит мне Аллах такую дерзость, красавица… Но смею ли я спросить, как зовут тебя?
Вместо красавицы ответила ее служанка.
– На моей далекой родине принято, чтобы юноша первым называл свое имя! К этому привыкла и моя госпожа!
– Повинуюсь. Меня зовут Аладдин, я сын Салаха, мастера золотых дел.
– Но почему тогда ты здесь, на базаре, с корзинкой зелени? Почему не в мастерской своего отца? Разве не достойно для юноши создавать прекрасные украшения?
– Но разве, о глупая служанка, для юноши не достойно иногда помочь матери с покупками? Что зазорного в том, что я принесу ей пучок зелени, чтобы она не толкалась на городских улицах?!
«Достойные речи, мальчик!» – заметил Алим, никогда на смыкавший глаз и с некоторых пор недреманно следивший за Аладдином. Нет нужды говорить, что слов этих не услышал никто, но почему-то самому юноше на мгновение показалось, что он опять в пещере, и холодный огонь лампы вновь пляшет у него перед глазами. Миг – и наваждение исчезло.
– Достойные слова, Аладдин, сын мастера Салаха, – проговорила красавица. – Не удивляйся вопросам моей служанки, юноша. Она росла вдали от просвещенного мира, и от ее понятий о достойном для мужчин и женщин, боюсь, веет седой стариной.
Служанка выпрямилась, бросив гневный взгляд на госпожу, но перечить не стала.
– Теперь могу назвать свое имя и я. Меня зовут… Алия.
– Позволено ли мне, госпожа, будет спросить имя твоего отца?
– Он… Он далеко отсюда и его имя ничего не скажет тебе.
– Жаль, – лицо Аладдина омрачилось.
– Что так опечалило тебя?
– Если бы отец твой был здесь и если бы ты, прекраснейшая, да хранит Аллах твой несравненный лик, назвала мне его имя, я мог бы ступить на порог твоего дома, чтобы просить у отца твоего милости назвать тебя своей женой!
– Наглец!.. – Будур, ибо это, конечно, была она, на миг сбросила маску иноземной гостьи прекрасного Багдада и сорвалась на крик.
– Госпожа, – прошептала служака, – остановись! Ты же только дочь франкского купца…
И Будур, пытаясь сдержаться, рассмеялась. «О Аллах! Еще минута, и я бы позвала мамлюков или даже самого гулям-дари на помощь!»
Но надо было как-то сохранить лицо, и царевна проговорила:
– Наглец! Но почему же ты не спросил сначала у меня, согласна ли я стать твоей женой? На моей далекой родине спрашивают сначала девушку.
– Но я не знаю, о Алия, обычаев твоей родины. И потом, а если бы твой отец отказал мне?
– Но для этого нужно все-таки спросить его.
– Госпожа, прости, что прерываю вашу беседу, но… Разве достойно тебя сватовство этого юноши? Пусть он и сын мастера золотых дел, но он же из простонародья! – в голосе служанки звучали ужас и отвращение.
– Глупая! Этот юноша никогда не посватается ко мне. Он слишком привязан к своему дому, к своей матушке. Видишь, в его глазах нет решимости… Он способен лишь на дерзкие речи. Его дух еще не созрел для дерзких поступков!
Будур говорила так, как привыкла говорить во дворце: презрительно, насмешливо, не обращая внимания на тех, кто мог услышать ее беспощадные слова.
«Ох, как же ты ошибаешься, глупая девчонка! – подумал Алим. – Но погоди, придет миг, когда ты пожалеешь о каждом из своих резких слов!»
– Никогда еще, о красавица, никто не мог упрекнуть меня в том, что я гожусь только для болтовни! – Лицо Аладдина налилось краской от ярости.
– Значит, робкий Аладдин, я буду первой! Ведь ты подобен многим иным юношам и можешь отважиться только на слова! Даже если я соглашусь стать твоей женой, ты не решишься отправиться к моему отцу! Это просто пустая болтовня!
– Что ж, красавица, если ты упрекаешь меня в робости, я тебе отвечу тем, что сегодня на закате постучу в ворота твоего дома! И кто бы ни открыл мне дверь, я буду просить его отвести меня к твоему отцу, чтобы я мог просить у него позволения назвать тебя своей невестой.
– Клянусь Аллахом всесильным, юноша, ты не сделаешь этого!
Лицо Будур тоже горело азартом. Сейчас она была еще прекраснее. Сафия, стоящая рядом с ней, с ужасом слушала эти слова, понимая, что еще миг – и этот красивый, и, похоже, весьма достойный юноша вот-вот угодит в хитро расставленную для него ловушку.
Так оно и произошло.
– Клянусь Аллахом, красавица Алия, я сделаю это! Я пойду искать твой дом прямо сейчас!..
– Не пойдешь!..
– Пойду!
И тут Будур удовлетворенно улыбнулась. Ловушка захлопнулась. Теперь этого юношу к порогу ее дома приведет если не обожание, то хотя бы уязвленная гордость. Что ж, одной победой на счету царевны будет больше.
– Тогда, смельчак, – заговорила царевна куда мягче, – за час до заката вот здесь, на этом месте, жди мою служанку. Она отведет тебя в мой дом! Но смотри, мальчишка, не струсь перед тем, что тебе дано будет увидеть! А теперь прощай! И да хранить Аллах твою смелость. Смотри, не растеряй ее до вечера!
– Да хранит Аллах тебя, жестокая! Я буду здесь за час до заката! И моей смелости хватит не только нас сегодняшний вечер. Ее хватит на дюжину дюжин вечеров!
Аладдин еще заканчивал фразу, но девушка уже исчезла в толпе.
«Сегодня вечером я приду к ней! И да хранит меня Аллах, я буду просить ее стать моей женой!»
Аладдин не заметил, что почти бежит по улице. Вожделение, предвкушение счастья гнали его вперед.
