Текст книги "Избранница Шахрияра"
Автор книги: Шахразада
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Свиток двенадцатый
– Отчего ты так печальна, сестричка? – озабоченно спросила Шахразада.
– Нет, Шахразада, я не печальна. Скорее, я озадачена. Быть может, и огорчена к тому же. Однако, думаю, моя озабоченность не должна мешать нашим занятиям.
– Полагаю, не должна. Но наши занятия можно и отложить на день-другой.
Герсими улыбнулась наставнице.
– К сожалению, подружка, один-два дня ничего не изменят. Возможно, это только мои глупые предчувствия. И я молю Аллаха всесильного и всемилостивого, чтобы это так и осталось пустым предчувствием.
Шахразада не смогла сдержать довольной улыбки. У нее получилось! Воистину, силы повелителя всех правоверных бесконечно велики. Ведь удалось же ей, простой девушке, дочери визиря, научить эту красавицу из далекой полуночной страны изъясняться так, как это принято в блистательной Кордове, как подобает жене принца и мудреца!
– Чему ты улыбаешься, Шахразада?
– Твоим словам, сестричка…
Герсими пожала плечами: увы, сейчас ее мысли были слишком далеки от занятий. Она вновь и вновь переживала события вчерашнего вечера. Раз за разом перед ней вставал тот миг, когда прекрасная юная дева сбрасывает человеческий облик и предстает в своем истинном обличье – черной носительницы Зла, коварного порождения Мрака.
Должно быть, стоило объяснить Шахразаде свое состояние, рассказать о событиях сегодняшней страшной ночи. Но, Герсими это прекрасно понимала, то было настоящей дворцовой тайной. И кто знает, чем могут обернуться для Шахразады, да и для всей Кордовы сегодняшние откровения.
К счастью, дочь визиря не просто знала очень много, но и была по-настоящему умна и тактична. Она прекрасно понимала, что Герсими все-таки жена принца, царственная особа, и, как бы сладко ни звучало слово «сестричка», на самом деле разделяет их не только разная кровь, но и многое из того, чему обучает она, Шахразада, светлоглазую жену Шахземана.
А потому девушка лишь порадовалась, что ее усилия не были потрачены впустую.
– Я вижу, подружка, сегодня ты менее всего думаешь о серьезных уроках.
– О да, Шахразада, это так. – Герсими кивнула.
– Ну что ж, так бывает. А потому, должно быть, пришла моя очередь рассказать древнюю легенду… Слушай же.
Герсими поудобнее умостилась на подушках и прикрыла тонкой шалью плечи – весна выдалась капризной, хмурое утро грозило перерасти в холодный и дождливый день.
– В далекие времена жил в городе Басре мудрец, именуемый Хакимом-странником. Цыгане, стоявшие табором неподалеку от селения его родителей, выкрали новорожденного, дабы продать его богатой бездетной семье в далекий город. Быть может, если бы сему намерению удалось сбыться, мальчика назвали бы Фархадом или Нарифом. Однако судьбе угодно было распорядиться иначе.
Шахразада сделала паузу и подняла глаза на подругу. Та, похоже, забыла о своих бедах – лицо ее светилось интересом.
«Воистину, нет для разума лучшего лекарства, чем любопытство!» – подумала дочь визиря.
– Неподалеку от селения родителей малютки, в огромной пещере, жил маг и предсказатель по имени ШаррКан. Рассказывают, что он, как бы ни был умен сам, служил всего лишь толмачом у Нага-повелителя, мудрого, как мир, огромного змея.
– У нас его зовут Йормундгадом, – прошептала Герсими.
– Может быть… Так вот, в тот день, когда цыгане выкрали малыша, случилось преудивительнейшее событие: отшельник и мудрец ШаррКан спустился в селение. Он, узнав об исчезновении новорожденного, смог успокоить родителей – сказал, что непременно отыщет кроху. Однако матери его не вернет, ибо мальчику предначертана совсем иная судьба: ему надлежит стать сначала учеником самого ШаррКана и его друга Нага-повелителя. А затем, когда достигнет он зрелых лет и станет уже сам наставником наследников правителя далекой страны Ал-Лат, то совершит удивительное странствие и тем прославит и крошечное селение, приютившееся у подножия крутых гор, и весь свой род до седьмого колена.
– Бедный малыш, – прошептала Герсими. – Несчастная мать…
– О да, мать малыша очень горевала. Но отец его, пусть он был простым сапожником, успокоил жену словами, что малыш не станет ни рабом, ни солдатом, ни игрушкой в чьих-то недобрых руках.
– Мне почему-то кажется, что это было слабым утешением…
– О нет, сестричка. Ибо в те времена, о которых повествует легенда, ни одна из матерей не могла быть спокойна за судьбу своего малыша: набеги разбойников, тяжелые болезни, ужасные катастрофы сотрясали весь обитаемый мир. А потому мать малютки, если и не утешилась, то успокоилась: слова ШаррКана были пророческими всегда. А потому, получив золотой – огромную по тем временам сумму, – родители крохи благословили судьбу своего ребенка и возблагодарили Аллаха всесильного и всевидящего.
Ветерок, который шелестел в кронах пальм, становился все сильнее. От холода поежилась и Шахразада. А перед Герсими уже вставала целая картина: глинобитные лачуги у подножия высоких гор; суровый гигант, чей возраст определить невозможно и чья фигура – это фигура сильного человека, который привык добывать тяжелым трудом хлеб насущный; лицо избороздили морщины, словно время старалось оставить отпечаток всех прожитых лет… Он беседует с заплаканными мужчиной и женщиной… Шкура огромного невиданного зверя укрывает плечи неизвестного, а тяжелый посох в руке выглядит так, словно для его создания вырвали с корнем целое дерево.
– В тот же день ШаррКан вошел в цыганский шатер и забрал новорожденного малыша. Говорят, что цыгане, не медля ни секунды, снялись с места. А их барон поклялся, что никогда более не приведет свой род к горам, даже если они будут сложены из чистого золота.
– Похоже, чем-то напугал цыган твой мудрец…
– Об этом история умалчивает. Известно лишь, что мальчик вырос привлекательным юношей, который, однако, более ценил время в окружении свитков и книг, чем в обществе людей, пусть уже жил к этому времени не у мага и прорицателя, а при дворе правителя далекой страны Ал-Лат. Сам правитель, зная о беспредельной любви к знаниям, что вела по жизни молодого мудреца Хакима, старался брать его с собой во всякое странствие, ибо любой совет его оказывался простым и верным, а любое деяние, совершенное по этому совету – благородным и справедливым. Пять десятков лет прожил в стране Ал-Лат Хаким, превратившись из мудрого юноши в красивого мужа, полного сил и знаний. Время, казалось, было не властно над ним: как и его наставник, ШаррКан, был Хаким человеком, которому с равной вероятностью можно было дать и двадцать пять лет, и сто двадцать пять.
Герсими мысленно улыбнулась – для нее это было вполне привычно: матушка ведь тоже не знала, сколько ей лет, как и не знала, сколько лет любимому, отцу ее дочерей. «Но ведь Хаким-мудрец не был богом… – одернула себя Герсими. – Как же ему удавалось обманывать вездесущее время?»
Увы, девушка вновь не обратила внимания на то, что перед ней оживает целая картина: высокий привлекательный мужчина средних лет с мудрыми и насмешливыми глазами перелистывает толстые страницы книги в переплете из телячьей кожи с широкими медными полосами по углам.
– Прошло пять десятков лет, и решил Хаким, что пора ему совершить странствие к самым восточным пределам мира, туда, где Великий океан омывает крутые берега и откуда в ясную пору видна страна Канагава. И совершил он это странствие, вновь встретившись со своим наставником ШаррКаном и Нагом-прорицателем. Рассказывают, что знания Хакима к тому дню, когда увидел он за дымкой прибоя берега страны Канагавы, были столь обширны, что даже его наставник уже не осмелился бы соревноваться с ним.
– Бедняга… Как же, должно быть, болела временами у него голова…
– И об этом умалчивает история, – улыбнулась в ответ Шахразада. – Однако известно, что с тех пор всех врачевателей стали звать «хакимами», ибо знания о человеке должны быть более чем обширными. Иначе как излечить его от хвори?
– Превратить в камень, к примеру… А потом обратно в человека…
– Сестричка, увы, этот совет не подходит для того, кто рожден обычными мужчиной и женщиной.
Герсими, в который уже раз поежившись, кивнула.
– Итак, всезнающий Хаким, предприняв столь долгое путешествие, вернулся в страны, что нежатся под рукой повелителя всех правоверных Аллаха всесильного и всемилостивого. По долгом размышлении поселился он в городе Басре и решил скрыть от людей, сколь большими знаниями обладает. Ибо знал, что жизнь его превратится в ад, едва только узнают об этом глупцы, охочие до легкого знания.
– Полагаю, – пробормотала Герсими, – они бы просто снесли жилище мудреца.
– Должно быть, так рассуждал и сам Хаким. Ибо он отрекся от своего имени Хакима-мудреца и стал Наби-предсказателем.
– М-да… Должно быть, это мало что изменило в его жизни: люди, которые хотят получить в руки готовое решение, не менее назойливы, чем те, кто ищет легких знаний.
– О да, сестричка, это правда. Однако предсказатели, как известно, противны всякому, кто пребывает под рукой Аллаха всесильного. Равно как и те люди, которые приходят за советом к прорицателю. Как известно, пророк Мухаммад, да благословит его Аллах, сказал: «У того, кто пришел к предсказателю, спросил его о чем-либо, поверил в то, что он поведал, Аллах не примет молитвы в течение сорока дней». Поэтому не стоит удивляться тому, что поток искателей легких путей почти полностью иссяк.
– Мудро… Однако неужели никто не беспокоил Хакима?
– Наби-предсказателя, ты хотела сказать. К сожалению, беспокоили. И было таких людей много, куда больше, чем можно себе представить: вскоре понял Наби-Хаким, что иноверцы согласны отдать за готовые знания много золотых монет, да и приверженцы Аллаха всесильного порой пренебрегают мудростью пророка и открывают дверь в жилище предсказателей.
– Должно быть, Наби был не самым бедным человеком?
– Да, это так. Когда почувствовал Наби-Хаким, что никакими силами не отвратить его сограждан от охоты за знанием будущего, придумал он огромные предсказательные таблицы, которые якобы давали ответы любому из вопрошающих. В каждой клеточке такой таблицы была начертана буква. Гадающий должен был бросать кость, для того чтобы найти все буквы ответа.
– Но это же так просто… – разочарованно проговорила Герсими. – Знай себе придумывай вопросы, а потом бросай кости, пока не получишь ответ.
– Просто, да не просто. Ибо таблицы эти были более чем велики – сто на сто клеток или двести на двести. А буквы, вписанные в них, были буквами всех алфавитов, когда-либо существовавших в мире: и древними литерами твоего народа, сестричка, и буквами, дарованными правоверным, процветающим под рукой Аллаха всемилостивого, и значками древнего народа Кемер, и далекой страны Канагава…
– Забавно… Выходит, что вместо предсказания человек получал бессмыслицу?
– Самое забавное, подружка, что находились умники, отлично «понимающие», что же предрек им Квадрат Знания (ибо именно так назвал Хаким свое изобретение).
Герсими удивленно посмотрела на Шахразаду.
– Ну чему ты удивляешься? Ведь есть же люди, понимающие, что пророчит им движение звезд и недовольство стихий. Есть те, кто получает ответ, взглянув на дно простой чашки с кофе. Поэтому и бессмысленный набор знаков, который появлялся после предсказания по Квадрату Знаний, научились растолковывать.
– Ага, так, как это угодно вопрошающему…
– Ну конечно… Шарлатанов в этом прекраснейшем из миров не может извести никто – ни мудрец из мудрецов, ни самый грозный воитель, ни даже Аллах всесильный.
– Должно быть, твой Наби-Хаким немало потешался над ними…
– Должно быть, да. Однако и об этом умалчивает история. Как не говорит она ни слова о том, что стало в грядущем с этим удивительным мудрецом.
Герсими подняла на подругу разочарованный взгляд.
– И это вся история?
– Увы, сестричка, это вся история. И повествует она не о судьбе человека, пусть и самого умного, а о его хитрой придумке, которая позволяла ему облапошивать легковерных глупцов, жадных до легкого знания, равно как и изобличать шарлатанов.
– Печальная история, – Герсими плотно укуталась в шаль. – Надо будет спросить у матушки, что стало с этим удивительным человеком.
А Шахразада подумала, что не каждый может вот так просто узнать будущее. И, должно быть, это есть великое благо, дарованное человеку.
Еще один двенадцатый свиток
Увы, Герсими в тот страшный вечер оказалась права. Собственно, предсказания дочери богини редко (чтобы не сказать никогда) оказывались пустыми.
В самом деле, от смерти принца Шахрияра спасти удалось. Более того, удалось избежать и гибели прекрасной Кордовы в результате многих смертей ее жителей. Но проклятие действительно обрело силу в тот миг, когда Белль исчезла из жизни наследника престола.
Шахрияр теперь был словно одержимым, его разум раздвоился. Весь день он вел себя как обычно: охотился, присутствовал в диване, беседовал с мудрецами. Но едва только опускалась ночь, он приказывал «найти Белль».
Шахземан как-то раз попробовал указать брату, что Белль была порождением Мрака, на что Шахрияр ответил:
– Ну так найди мне ту, что лучше Белль!
Каждый вечер перед Шахрияром представала новая наложница, каждый вечер он говорил:
– О Аллах всесильный и всемилостивый, наконец ты мне послал ту, что излечит меня от проклятия!
Но приходило утро, и Шахрияр от одного взгляда на красавицу приходил в неистовство:
– Подлые лжецы! И вновь вы обманули мои ожидания! Это создание столь же неумело, сколь и уродливо. Это не женщина, а подлинное средоточие всего самого мерзкого, что может быть в человеке. На плаху ее!
И несчастную казнили, ибо никто не может перечить наследнику престола, сколь бы безумными ни были его приказания.
Обезлюдел гарем наследника: девушки предпочитали сбегать или бросаться на камни двора из окон Черной башни гарема. Находились и такие, кто подкупал евнухов, и те «забывали» о Наиле или Зухре, Бесиме или Ясмине.
Но безумие продолжалось. Более того, жажда познания все новых и новых женщин теперь не отпускала Шахрияра целый день. И он «выходил на охоту»: спрятавшись у городской стены, выискивал глазами самую красивую из горожанок и, увидев такую, приказывал своим нукерам хватать ее, словно дичь. Наступал вечер, и Шахрияр вновь повторял, что наконец нашел ту, что излечит его от проклятия.
Но утро вновь возвращало ненависть принца, которую не могли смягчить ни слезы, ни крики о помощи.
Увы, подобное утаить невозможно. Страх объял жителей прекрасной Кордовы. Они прятали своих дочерей, племянниц и внучек, нанимали корабли и караваны, чтобы увезти любимых как можно дальше от кровожадного чудовища, в которое превратился Шахрияр.
Ни Мехмет, Лев Кордовы, ни орды лекарей ничего не могли поделать с принцем. Не помогали ни снотворные снадобья, которые, казалось, могли сбить с ног и слона, ни крепкие стены темницы. Вновь и вновь Шахрияр вырывался из зиндана и выходил на охоту, дабы найти себе прекраснейшую, которую утром назовет ужаснейшей.
Ничего не могли поделать и Шахземан с Герсими.
– Увы, мой повелитель, – отрицательно качала головой девушка, – не в силах моей матери, не в силах даже всех ее соплеменников справиться с этим проклятием. Боюсь, я не могу найти даже лазейки… Пытаюсь, но не могу придумать, что же может заставить принца пожелать увидеть женщину еще раз.
– Должно быть, одного любовного искусства здесь мало.
– Кажется, любовное искусство – это вовсе не то, чем можно увлечь избалованного ласками принца. Думаю, мой повелитель, тебе следует вспомнить о своем брате нечто такое, чего не знает никто. Быть может, он более, чем страсть, любит, к примеру, военные состязания. Или долгие морские странствия, или…
– Ох, звезда моя, одного морского странствия нам уже никогда не забыть… Но я попытаюсь вспомнить, клянусь тебе.
В таких беседах проходили вечера. Но дни Герсими были по-прежнему посвящены занятиям с Шахразадой. Вернее сказать, Герсими делала вид, что слушает истории Шахразады и учится тому, что должна знать и уметь жена принца.
Мудрая же дочь визиря не только делала вид, что не замечает этого, но и пыталась понять, что происходит с Герсими и как ей помочь. Однако оказалось, что не Герсими нужна помощь…
Ибо увидев, что «охота» для него, Шахрияра, теперь всегда заканчивается ничем, он приказал, чтобы любая девушка, которая пройдет по улице, была изловлена и водворена в гарем. Увы, проклятие только усилило скверный характер принца, а страсть, ежеминутно пылающая в его разуме и чреслах, и вовсе сделала его более похожим на безумца, чем на наследника престола великой страны.
– Аллах всесильный, – прошептала Герсими в тот вечер, когда обеспокоенный Шахземан рассказал ей об этом. – Выходит, теперь по городу придется ходить в окружении дюжины стражников.
Шахземан протяжно вздохнул.
– Любовь моя, полагаю, что некоторое время тебе лучше вовсе не покидать нашего сада и Белой башни.
– Но как же мои уроки? Не могу же я ослушаться твоего доброго батюшки и перестать изучать быт и нравы великой Кордовы, да хранит ее Аллах во все дни и все ночи бытия!
– Милая, ты и так уже знаешь больше, должно быть, чем знаю о своей стране я сам.
Шахземан не договорил, так испугало его выражение лица жены.
– Шахразада… – прошептала девушка. – Она же ничего не знает! Надо немедленно спрятать ее!
– Повинуюсь, моя греза, – Шахземан кивнул.
Да, во власти принца, пусть и не наследника, сделать жизнь своих друзей чуть легче и проще. А потому уже через несколько минут быстроногий гонец отправился к дому визиря с распоряжением (о да, именно распоряжением) укрыть наставницу царской невестки от любых невзгод.
– Благодарю тебя, – нежно прошептала Герсими. – Однако, боюсь, это не выход. Как бы ни укрывали мы Шахразаду, рано или поздно она все-таки пройдет по улице… Не до седых же волос ей скрываться от посторонних глаз за толстыми стенами.
– Это верно. Но, быть может, безумное желание все же покинет Шахрияра. Быть может, взойдя на трон, он перестанет охотиться за прекрасными девами как голодный тигр.
– Ты так и не понял, любимый мой супруг. Это выше Шахрияра, выше любого смертного: над наследником тяготеет проклятие… Чары, каких не преодолеть простому человеку, будь он трижды наследник престола и самый сильный из силачей мира.
– Но тогда, выходит, Шахразаде надо будет прятаться воистину до седых волос…
– И всем остальным девушкам этого города и всех других селений тоже.
Супруги замолчали. Ибо правы были оба: Герсими понимала, что магия взяла верх над личностью Шахрияра, Шахземан же понимал, что вереница смертей бесконечна.
Молчание затягивалось. Мгновения будто уснули – не спешили сменить друг друга.
– Аллах великий, теперь евнухи и нукеры будут, словно ищейки, рыскать по городу и…
– Увы, это так. Думается мне, что Шахрияр, как ни старались вы с матушкой обезопасить наш прекрасный город, все же навлек на каждого из жителей великой Кордовы неслыханную беду.
– О да, обличий зла бесконечно много, и не в силах даже богине извести их все и навсегда. Магия, особенно черная, сродни хорошему судейскому или изворотливому имаму: всегда найдет лазейку, придумает, как избежать ловушки, ускользнет там, где все будут видеть глухое препятствие.
– Получается, выхода нет?
Ответом на эти слова были глухие рыдания, которые послышались у открытой двери в Белую башню.
Выскочивший Шахземан увидел визиря Ахмета, отца Шахразады. Вчера еще полный сил пятидесятилетний мужчина сегодня выглядел древним старцем. По его запавшим щекам катились крупные слезы.
– Принц Шахземан, – проговорил Ахмет, увидев Герсими и ее мужа. – И ты, далекая красавица. Моя старшая дочь, Шахразада, попала в беду. И виной всему я, старый осел…
– Что случилось, уважаемый Ахмет? – заботливо спросил Шахземан.
– Я велел своей мудрой и послушной дочери сегодня за час до заката прийти к дивану, дабы встретить меня. И там…
Слезы мешали визирю говорить.
– …и там ее увидели слуги нашего наследника, принца Шахрияра…
– О Аллах великий!
– Да, красавица. – Визирь обернулся к Герсими. – Я, глупый осел, не послушал разговоров, какие уже не один день ходят по городу. Я, неумный старик, не послушал и твоего вестника, умолявшего, приказывавшего мне беречь моих дочерей от глаз нукеров Шахрияра… И теперь…
– Да что случилось, почтенный? – вне себя воскликнул Шахземан.
– Сейфуллах Безухий, ближайший друг наследника престола, передал мне приказ Шахрияра: завтра на закате я должен привести свою дочь в покои принца. Сейфуллах трижды повторил, что мне и моей дочери оказана величайшая честь, ибо не каждую девушку принц хочет видеть в час своего отдохновения.
Герсими озабоченно покачала головой. Она знала куда больше, чем могла рассказать визирю Ахмету.
– Ослушаться приказа принца я не могу. А выполнить его приказ не в силах, ибо я потеряю дочь, если она появится в покоях Шахрияра, или собственную голову, если в указанный час моя крошка не появится на пороге царских покоев. И всему виной моя глупость… Ах, вареный я кушак…
Герсими было безумно жаль уважаемого и честного визиря. Но утешить его она не торопилась, ибо решения этой задачи еще не знала. Хотя чувствовала, что в одном шаге от прозрения…
– Почтенный Ахмет, не лей слезы. Аллах всесилен, он не позволит, чтобы случилось черное дело. Я полагаю, что твоей дочери и в самом деле оказана великая честь…
– О да, – горько усмехнулся визирь. – Ей оказана великая честь: умереть на рассвете от рук царского палача.
– Не говори так, глупый человек, не гневи судьбу. У тебя есть еще день, чтобы порадоваться тому, что твои дочери с тобой. А в тот час, когда тебе придется выполнить приказ, надеюсь, Аллах всесильный прояснит разум принца Шахрияра.
– Ах, услышал бы повелитель всех правоверных твои слова, уважаемый Шахземан! Поверить им так сладко. Но разум желает быть судьей… И судья этот безжалостен: на рассвете третьего дня я останусь без дочери, моей мудрой и веселой Шахразады.
Шахземан лишь молча покачал головой. У него не было слов ни чтобы утешить визиря, ни чтобы обнадежить его.
Ахмет, не простившись, ушел. Лицо его все так же заливали горькие слезы расставания навеки.
Внезапно Герсими воскликнула:
– Шахземан, мой муж и господин! Кажется, я знаю, как помочь моей сестренке, любимой наставнице! Я немедленно отправляюсь к ней!
– Ах, глупая женщина! Ты отправляешься… Мы посетим дом визиря вместе. Я никуда тебя одну не отпущу. Пусть нас будет сопровождать целая сотня отборных янычар!
– Да будь их хоть три сотни! Я согласна! Только медлить нельзя! Собирайся же поскорее!
Лихорадочный румянец окрасил всегда бледные щеки Герсими. Решение казалось ей таким простым, а загадка – такой легкой, что она почти приплясывала на месте. Шахземан, видя нетерпение, которое снедало жену, не стал медлить ни минуты.
Не успело солнце скрыться за горизонтом, как портшез, за занавесями которого скрывались Герсими и Шахземан, уже проплыл через главные дворцовые ворота. Глашатаи не кричали: «Дорогу царскому чиновнику!», но любому, кто вышел бы в этот миг на городские улицы, стало бы ясно, что так может передвигаться лишь сановник по чрезвычайно важным и срочным делам.
И был бы прав, ибо есть ли дело, более важное и срочное, чем спасение друга?
