Текст книги "Времена Амирана. Книга 5: Выстрел"

Автор книги: Сергей Голубев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Она зря опасалась, что участие Ледерландии в освободительном походе останется неоцененным. Об этом Бенедикт говорил со своими детьми – Ратомиром и Принципией еще накануне и решение было.

– Дорогая Сердеция! – Начал Бенедикт, ласково глядя на дочь. – Пришло время подумать о том, чем можно вознаградить прекрасную Ледерландию за тот поистине неоценимый вклад, который она внесла в дело освобождения Амирана. Чем мы можем отплатить вам? Деньгами? Но нам самим сейчас дорог каждый золотой, учитывая нашу нынешнюю разруху. Землей?..

Он помолчал, все также облучая Сердецию ласковым отеческим взглядом, от которого у нее побежали мурашки по спине.

– Конечно! – Продолжал Бенедикт. – Что может быть лучше для любого государства, чем приращение его территории, особенно, если это будет не пустыня или что-то вроде. Но, ты знаешь наши принципы. Мы родную землю не отдаем. Ни за что и никому! Значит?..

Он опять взял паузу и оглядел присутствующих как бы в некотором недоумении. Дескать – ну, и что же прикажете делать? Как быть?

– Вы помогли нам в разгроме армии Арбокора. Да что там – помогли! Вы ее разгромили. С них вам и причитается. Так, во всяком случае, должно быть, если по справедливости. Но!.. Пройдет время, Арбокор оправится, нарастит мускулы и неизбежно захочет отобрать свое. Получится у него это – не получится, но нужно ли вам иметь под боком сильного соседа, готового вонзить вам меч в спину? Не лучше ли иметь его в качестве друга?

И вновь наступила многозначительная тишина. Слышно было, как жужжит неподалеку мохнатый шмель, да удары крови в висках оглушали Сердецию.

– Зачем вам арбокорская земля? Я предлагаю другое. Рядом и с вами и с тем же Арбокором есть место, которое называется Кранах. Удивительное местечко. С одной стороны там все устроено как-то не по-людски. Нет там ни короля, никакого вообще монарха. Правят черт-те кто, какой-то избираемый совет, вечно грызущийся внутри себя. Меняют законы, порядки – то вдруг начнут привечать магов со всей земли, то изгоняют их… Ну, и все в таком же духе. А расположены они замечательно. Имеют выход к морю, то есть то, чего вам, дорогая моя, так не хватает. Там немножко только приложить руки, и будет замечательный порт. И Ледерландия могла бы выйти на мировую арену. Торговля, военно-морские силы – это же здорово!

Это было, конечно, здорово, но как-то не этого ожидала Сердеция от благодарного отца. За все, что она для него сделала, получить добрый совет: вот хороший кусок, пойди и возьми его. Спасибо! А то она сама…

Она не додумала эту омрачившую ее чело мысль. Бенедикт продолжил.

– И, я думаю, совсем ни к чему вам самим пачкать руки в таком грязном деле, как агрессия против суверенного государства, что бы оно там из себя не представляло. Ну зачем вам иметь в своем составе людей, из поколения в поколение помнящих, что вы их подло оккупировали и захватили. Вечный повод к внутренним конфликтам. Лучше так: пусть это сделает Арбокор. Того войска, что у него осталось, вполне им хватит. Пусть возьмут, подержат месяца два-три. Пусть ведут себя там, как привыкли вести себя на захваченных землях. А потом передадут вам. И я вам гарантирую, что кранахцы вместо ненависти будут пожизненно испытывать к вам чувство глубочайшей любви и благодарности.

– А Арбокор?..

– Ну, а куда они денутся? Это будет их репарация. Тем более, что их этот великий и ужасный герцог ван-Гайзермейстер пал в бою. Остался, как и был, Регентский совет, а с ними-то можно не церемониться.

***

Предложение Бунимада о продаже пленников своей же собственной стране было неожиданным. Когда накануне Бенедикт обсуждал со своими повзрослевшими детьми проблему пленных ахинейцев такое никому не пришло в голову. Тогда пришло другое.

– Их надо поселить в горах, – сказал Ратомир, – там, где сейчас живут хамадийцы.

– А что, – удивился Бенедикт, – хамадийцы так вот и позволят им поселиться у себя?

– Вот и пусть уничтожают друг дружку! – Вырвалось у Принципии, не забывшей свой печальный опыт пребывания в гостях у этого гостеприимного народа.

– Вот именно, – согласился с ней Ратомир, – я это и имел в виду. Ни те, ни другие нам не нужны. Пусть себе…

Решение, предложенное Бунимадом, было ничуть не хуже.

***

У любой неудачи, любого провала есть причины. Вот барон и искал их. Искал мучительно, но ничего кроме происков предавшей его Службы Сохранения Равновесия найти не мог. Это они, они, сбежавшие с острова, организовали все это, с позволения сказать, чудо. Они вставили палки в колеса. Как – второстепенно, но – почему? Почему вдруг? Ведь вроде жили-не тужили, жили душа в душу, помогая друг другу и взаимно дополняя. Какого черта?! Где пролегла трещина? Из-за чего?

Может быть, все дело в смене руководства? Пока там у руля был Генерал, все ведь вроде было прекрасно. Они всегда находили общий язык. Нашли они его и в том злополучном деле, с тем магом-учителем. Да, не хотел Генерал, чтобы тайна воскрешения выплыла наружу. Боялся, что это слишком сильный фактор – да! сильный. Кто бы спорил… Но ведь удалось тогда прийти к компромиссу. Но вот умер Генерал, а с ним и договоренность, как видно. Тот, кто встал на его место, этот самый Софрон – личность мало того, что неизвестная барону, так еще и себе на уме – решил и сделал все по-своему. Ни вашим, ни нашим. Нет человека – нет проблемы. А проблема-то осталась, как выяснилось. Да еще какая! Так и было задумано? Или это – сбой, ошибка? Кто бы знал… И у Софрона не спросишь, нет Софрона, умер. Странно умер. Вроде бы несчастный случай, только после этого все сотрудники Службы словно бы ушли в подполье. Они что, решили, что это он подстроил?.. Но зачем? И вот вообще – сбежали! От него, получается, сбежали. Да, они оставили тут на острове всю немалую инфраструктуру, все склады, заводы, лаборатории. Все воздушные корабли теперь в его единоличном распоряжении. Только что теперь со всем этим делать? И ученые с магами, и инженеры с техниками – все в его, барона, руках. Вот только рук-то осталось… Было две, и это было хорошо, удобно. А теперь – одна. А одной как-то…

Ну, ничего, ничего! Жили раньше… Все связи пока целы, можно работать. Есть деньги, а главное – есть Диксон. Вот уж кто не подведет.

5

Лучшее – враг хорошего. Эта древняя истина являлась краеугольным камнем цивилизации. Той цивилизации, к которой принадлежал и Диксон, и барон, и ССР, вообще взявшая себе это изречение в качестве девиза. Все страны, весь мир, весь порядок – все это покоилось на этом надежном фундаменте. И всем было хорошо. Во всяком случае, уж ему-то, Диксону, грех было жаловаться на жизнь. И вот вам!..

Недавние откровения барона Рупшильта явились для Диксона чем-то сродни землетрясению, а может быть – урагану… смерчу, тайфуну, удару молнии – да с чем угодно можно сравнить то, что наделали произнесенные в порыве откровенности слова, вынесшие на поверхность те тайные помыслы хозяина, о которых до сей поры никто и не подозревал.

Во имя лучшего сломать, уничтожить то, что есть сейчас! На обломках существующего построить новый, чудесный, сверкающий мир. Вот только – а будет ли в этом мире место для него, для Диксона? Потому что такие, как он только и нужны в силу несовершенства существующего порядка вещей. Любая защита востребована только в случае опасности. Нет ее, нечего бояться – зачем защита? На прогулке в парке под ласковым солнцем среди порхающих бабочек и пения птиц панцирь – нелепый, ненужный и смешной груз! И этим панцирем будет он, Диксон, ни для чего больше не приспособленный, как только бороться с опасностями и трудностями.

Диксон по своей натуре не был предателем, но, поставленный перед выбором – предать хозяина или предать саму основу существующего миропорядка и, в конечном итоге, самого себя, вынужден был этот выбор сделать. И он оказался не в пользу барона.

Помнится тогда, вскоре после того памятного разговора, когда Диксон ходил, словно оглушенный, у него состоялась встреча с отцом барона, старым Цадкиным. Навряд ли случайная, но это и неважно. Главное то, что сказал ему старик.

– Мой сын рехнулся, – сказал он, – с этим надо что-то делать.

– Может быть, это так? Разговоры? Настроение?.. – слабая надежда еще теплилась в душе Диксона. Все пройдет, забудется и будет, как было.

– Нет, – спокойно отмел его надежды старик, – и ты будешь тем, кто вынужден будет делать это.

– Я не хочу.

– А куда ты денешься? – В голосе старого Цадкина было столько безнадежной уверенности, что Диксон не нашел, что возразить. И правда ведь, будет. Потому что есть сегодня, есть завтра и есть послезавтра. И сегодня важнее завтрашнего дня, и уж тем более – послезавтрашнего.

– Тебе прикажут, и ты будешь, – продолжал между тем старик, – будешь действовать как всегда четко и профессионально, будешь делать все, что должен, и что можешь. Значит нужно, чтобы кто-то помешал тебе, действуя независимо от тебя.

– Служба?

– Естественно.

– А может, просто?.. – И Диксон, не договорив, вопросительно взглянул на старика. Произносить мысль вслух он побоялся, все же речь шла о сыне этого человека. Но Цадкин, как всегда, оказался на высоте. С ним можно было вот так.

– Нет! – Качнул головой на тщедушной шее старик. – Я думал об этом. На нем слишком много завязано. Это и хорошо, и плохо. Но это так. И если нашего барона взять и выдернуть, как больной зуб, все может рухнуть. В его руках и деньги – а это значит торговля, промышленность, да вся экономика. И политические связи тоже на нем. И все это те люди, которые к тебе не имеют никакого отношения. Ни ты, ни я не сможем перехватить управление. Я это говорю, – добавил он, – не потому, что мне его жаль, как сына. Это так и есть.

– Так что же делать? Ведь он уже…

– Да, – перебил его старик, – он уже! Уже готовятся войти в Амиран войска. Уже там начинается… А закончиться должно – сам знаешь, чем. А что делать? Организовать сопротивление самому себе. Но аккуратно. Не надо, чтобы Служба сгоряча наломала дров. Есть у тебя канал, по которому можно слить информацию тому же Софрону? Не напрямую. Не надо, чтобы кто-то там, в Службе, числил тебя своим сторонником.

– Найду.

– Вот. Просто пусть до них дойдет, что, мол, барон затеял что-то против них. Пытается ослабить их влияние и перетянуть одеяло на себя, нарушить сложившийся паритет. Этого достаточно. Пусть начинают подозревать, присматриваться, следить. Я же со своей стороны подтолкну одного из тех, кто был обойден Софроном. Есть у меня такой на примете. Пусть устранит его. А подумают – после слива твоей информации, на барона. Вот и хорошо. Они не будут знать, чего именно им надо бояться, поэтому будут блокировать на всякий случай любое твое резкое движение. И ты просто не сможешь совершить задуманную моим сыном пакость.

***

Но все получилось немножко не так. То есть поначалу-то все было, как и должно было быть. Даже покушение на Софрона состоялось, но следствием оного оказался выход Службы Сохранения Равновесия из-под контроля. Вместо того, чтобы ощетиниться, они предпочли просто сбежать. И теперь были неизвестно где, и занимались неизвестно чем. И, ведь, правда, не исключено вовсе, что те невероятные события, изменившие нормальный ход истории, были организованы именно ими.

Но зато отдай сейчас барон приказ готовить воздушный корабль к вылету, имея на борту ту самую штуку, о которой шла речь, и которую сам Диксон пока что и в глаза не видел, придется делать это. И ничто ему не помешает.

***

Если бы не Пафнутий, то положение ледерландского воинства, напавшего с тыла на железные когорты Арбокора, напоминало бы примерно то, что неизбежно случится с охотником, вздумавшим дернуть за хвост тигра. Да еще в тот самый момент, когда тот весь сжался и напружинился перед броском на добычу. Впрочем, даже и в той ситуации, что сложилась, когда летящий огнедышащий монстр сломал все планы герцога ван-Гайзермейстера, ледерландцы все равно понесли потери. Объятая ужасом и паникой стальная лавина, даже не замечая этого смешного препятствия на пути к спасению, просто смела и затоптала тех, кто не сумел и не успел увернуться.

Но все же рыцарям пришлось хуже. Инстинктивно кинувшись прочь с открытого пространства под защиту крон леса, они попали в ловушку. Тяжело вооруженному рыцарю в лес лучше не соваться. Ударит по груди или поперек закрытого забралом лица ветка, от которой почти невозможно увернуться, сидя на несущемся сломя голову коне, и ты оказываешься на земле, в положении жука, бессмысленно сучащего лапками в воздухе в тщетной попытке перевернуться. Тех, кого не добили, переловили.

Естественно, всю заслугу по разгрому непобедимого до сей поры воинства приписали героическим воинам Ледерландии. Про дополнительный фактор, поспособствовавший несколько столь удачному исходу сражения, предписано было просто не упоминать. Да так было и в самом деле лучше. Под Пафнутия отвели никому не принадлежащий древний замок посреди некогда цветущей, но вот уже несколько столетий пустовавшей местности. Там, за высокими, не тронутыми ни войной, ни временем стенами он и жил под охраной специального отряда. Отряд призван был не столько сторожить этого нового хозяина замка – поди-ка, посторожи такого! – сколько при случае отгонять непрошенных гостей. Кормили Пафнутия просто на убой. Правда, меню разнообразием не отличалось. В пищу ему давали освежеванные туши забитых лошадей из числа тех, что получили увечья. В день по туше – живи, не хочу!

И на время забыли.

Воспользовавшись свободой Пафнутий пару раз слетал налегке в Караван-Талду к магам, которые уже совсем привыкли к нему и считали за своего, не путая с теми, что вылетали снизу. Пафнутий принимал участие в охоте, и это ему нравилось. Он старался поменьше пользоваться огнем, побеждая за счет маневренности. Так ему казалось спортивнее, честнее.

В общем, на службе Его Величества Пафнутию понравилось, и, хоть он и не подписывал никаких официальных договоров, и не произносил слов священной присяги, он готов был и дальше выполнять приказы.

А почему бы и нет?

***

Тогда, еще в начале лета, никакого десанта в обычном, военном смысле этого слова, не было. Десант – это когда вооруженные отряды на лодках подбираются к берегу, бредут по пояс в воде, а потом рубятся с противостоящими им силами защитников побережья. Летят стрелы, звенят мечи, раздаются крики, стоны и команды. Так вот, этого не было. Никто не противостоял эрогенским бойцам, и не было нужды брести по пояс в воде. Корабли по очереди подходили к причалам, оттуда организованно и дисциплинированно выходили, не замочив даже подошв, эти самые бойцы во главе с командирами и, построившись, шли в город, освобождая место для следующей партии.

Уставшие от анархии горожане не то, чтобы цветами забрасывали пришельцев, но, во всяком случае, смотрели на все это с одобрением и надеждой. Некоторый скептицизм проявили селяне. Предвидя неизбежные при всякой оккупации реквизиции, они поспешили отойти. Так они отходили, гоня перед собой скот и увозя припасы, пока линия границы оккупированной территории не стабилизировалась. Эрогенцы вовсе, как выяснилось, не хотели забирать себе весь Амиран – на черта он им сдался? – им нужен был порт на противоположном берегу пролива, отделявшего Эрогению от материка.

Пролив этот носил двойное название: в Амиране его называли Амиранским, а на картах, издаваемых в Эрогении, он носил имя Эрогенского. Поскольку в остальных странах пользовались преимущественно картами именно эрогенского производства, то и везде его именовали именно так – Эрогенский пролив. Ну, пролив-то он пролив, но плыть от берега до берега при попутном ветерке суток двое. Во всяком случае, даже забравшись на самую высокую башню в Миранде противоположного берега не увидишь.

Самой высокой башней в Миранде, не считая сгоревшего царского дворца обладало здание Управления Городскими службами. Собственно, башня зданию была совсем не нужна. Она торчала как назидательно поднятый указательный палец, украшенный вместо перстня циферблатами огромных башенных часов. Часы были исправны. Они шли, звонили нехитрую мелодию каждые полчаса и видно их было отовсюду. Ну, и если подняться по железной лесенке, хитро пробирающейся среди зубчатых колес часового механизма, на площадку на самом верху, то оттуда тоже видна была почти вся Миранда и немалый кусок морского простора, до самого горизонта, за которым скрывалась благословенная земля Эрогении.

Граф Грант Элиас, командующий войсками вторжения, а сейчас комендант захваченной территории, со всем своим штабом расположился в этом самом здании. Тут же он и спал, чтобы далеко не ходить. Кончились, правда, ночи, наполненные лихорадочной суетой – разведка, размещение, приготовление к отражению наступления войск противника, прием делегаций от местного населения, наведение порядка и снабжение, в том числе и местных жителей, хотя бы минимумом продовольствия. Крестьяне-то ушли, и рынки опустели. Продукты везли через пролив. Пока что выходили одни затраты и убытки.

Графу Элиасу было слишком много лет, чтобы он мог надеяться на какой-то карьерный рост в результате всей этой эпопеи. Он понимал, что в любом случае, независимо от того, как в конечном итоге тут все получится и во что это выльется, его ждет отставка. Более или менее почетная, что, в конечном счете, тоже не имело для него лично значения. Все равно – одинокая тоскливая старость в родном поместье, болезни и смерть.

Сейчас тут, в занятой без единой капли крови Миранде, царил мир. Солдаты маялись от безделья, и, как всегда в таких случаях, возникали эксцессы с местным населением. Приходилось принимать меры. Солдат наказывали, вызывая глухой ропот и озлобление, занимали бессмысленной муштрой, отправляли на поиски сбежавших крестьян.

А тем временем приходили сведения о том, что войска Амирана, вроде как переставшие существовать, возникли из небытия, обросли союзниками и разбили в пух и прах как армию султана, так и непобедимых арбокорцев. И вот теперь неудержимой лавиной катятся через всю страну сюда.

В не столь уж и далекой столице – всего лишь через пролив, рукой подать – шли дебаты. И в королевском дворце, и кабинете министров, и в парламенте спорили о том, что лучше: убраться отсюда пока не поздно, или отстаивать занятую территорию. Если бы спросили его, командующего, графа Элиаса… Но не спрашивали. Никому не интересно его мнение. Что скажут, то и будет делать.

Граф стоял на огороженной площадке на самом верху башни. Кончились бессонные ночи по причине лихорадочной деятельности. Началась привычная бессонница от безделья. И когда ему не спалось, вот как сегодня, он любил подняться сюда, подышать свежим морским ветерком, дующим из родных краев и просто постоять, вперив взгляд в невидимый по ночному времени горизонт.

Он знал, что сейчас там, вдали, невидимые плывут корабли с очередной порцией войск, призванных усилить его контингент. Победила точка зрения тех, кто не желал отдавать то, что уже как бы и по праву принадлежало Эрогении. И вот там, на острове, выгоняли солдат из родных казарм, грузили в трюмы и сейчас они плыли сюда. А с ними наверняка плыл и тот, кто должен сменить его на посту командующего.

Ну, что ж. Скоро уже он будет свободен. И на одном из этих кораблей поплывет домой, получать заслуженную награду и не менее заслуженную отставку.

Граф даже знал – ну, как знал? Догадывался, конечно – кто именно будет тот, кто сменит его тут. Конечно, это будет брат королевы герцог Гордонский. Он победил в спорах о дальнейшей судьбе этого захваченного клочка земли, ему и защищать его, а потом и владеть им. С чем, учитывая плачевную судьбу его родного герцогства, можно только поздравить жителей этого края.

Завтра будет торжественная встреча. Завтра они – он и герцог, бок о бок будут принимать парад. Потом не менее торжественное, но уже в более камерной обстановке, зачтение указа королевы, несколько дней передачи дел, и – все!..

Граф смотрел вперед, туда, где невидимая армада под традиционно черными парусами ночных охотников неспешно приближалась, везя в своих трюмах и каютах завтрашний день.

Тьма была беззвездной. Море, там, вдали, только угадывалось. Ветра тоже не было, и граф представил себе обвисшие паруса и корабли, застывшие посреди пустого пространства. Он понимал, что на самом деле это не так. Ветер, особенно там, над водной гладью, конечно, есть, хоть и слабый, но опытные моряки умеют улавливать и такой. Армада движется, приближается.

Вдруг там, далеко, где-то в районе невидимого горизонта, вспыхнул светлячок. Потом рядом еще один, и еще…

Скоро таких светлячков стало много, очень много, не меньше, чем кораблей в военном флоте Ее Величества.

6

Мир перевернулся.

Ровная, скучная, темная твердь над головой и россыпь ярких созвездий под ногами.

Во всяком случае, так могло показаться. Да запросто так могло показаться кому-нибудь, оказавшемуся на месте Пафнутия, высоко в ночном небе, под самыми облаками, плотно заслонившими свет ночных светил. Тому, кто не знал бы, что россыпь веселых огоньков внизу – это был эрогенский флот. Он и на самом деле был. Был-был, и вот его стало – нет. И только еще не погасшие костры на месте его кораблей празднично цветут волшебными огоньками на темной глади пролива.

Тихо. Досюда не долетает ни треск огня, ни вопли людей. Впрочем, какие вопли? Кто сгорел – сгорел, кто утонул – утонул. Остались цепляющиеся за жизнь и за упавшие в воду обломки. Им-то чего кричать? Кому?

Пафнутий вздохнул и, мысленно слегка напрягшись, как обычно перед тем, как обратиться к Принципии, доложил:

– Все!..

– Все-все? – Уточнила где-то в своем далеке Принципия.

– Точно все. Никто не ушел. Я был внимателен.

– Молодец, – вздохнула почему-то Принципия, – отдыхай. Спасибо.

***

– Все, – сказала Принципия, прижавшись губами к твердому плечу Алефа Йота, – вот и все.

– Что? – Не разобрал ее слов Алеф. – Что ты говоришь?

Принципия приподнялась над лежащим и, глядя на него сверху вниз, внятно произнесла:

– Все! Эрогенского флота больше нет. Мне только что доложил об этом Пафнутий.

Алеф Йот помолчал, потом произнес тихо, почти шепотом:

– Нашел время. До утра подождать не мог?

– Ты не рад?

И опять не сразу нашел, что ответить Алеф Йот.

– Нет, это, конечно, хорошо, что войне конец. Просто как-то это все… Понимаешь, я же всю жизнь боролся именно с тем, что… что когда-нибудь в будущем может сделать так, что люди станут не нужны. И вот, это будущее наступило. Кто выиграл эту войну? Разве мы?..

– А кто же? – Насторожилась Принципия.

– Ее выиграл этот твой дракон, ну и еще эти – «бессмертные».

– Вот как? А мы, значит, не при чем? Мы просто отдыхали?

– Нет, конечно. Мы все время что-то делали. Ну… или пытались что-то делать. Ну, скажи, если бы не дракон, разве мы смогли бы спастись там, в горах? У этих проклятых хамадийцев?.. И даже этот пресловутый Халеб Букин со всеми своими самоделками – разве сумел бы что-то сделать? По-правде-то?

– А вот, скажи, – пришло в голову Принципии возражение, – вот, когда в бою ты, допустим, убиваешь противника, кто это сделал? Ты, или твой меч?

– Хм… – Алеф улыбнулся, но Принципия этого не заметила, – конечно, я. С помощью меча, да, но все же я. Но это не совсем одно и то же. Этот твой дракон – не меч. Он не бездушная железяка. Он может однажды не захотеть делать то, что ему прикажут…

– Попросят! – Перебила его Принципия. – Только попросят.

– Ну, пусть – попросят. Он обладает разумом, волей, характером. Он может однажды невзлюбить тебя, обидеться. Да мало ли что… Мы теперь всегда будем в зависимости от него. Мы теперь всегда будем строить свои планы, исходя из того, что у нас есть дракон. А на самом деле у нас его нет. Он – сам по себе, и с нами только до тех пор, пока ему самому этого хочется. А эти – «бессмертные»? Они сами-то, конечно, безмозглые твари, но у каждой дюжины есть свой командир. И эти вот – я посмотрел на них – это существа еще более непредсказуемые, чем твой дракон. Тот хоть искренне к тебе привязан, и не похоже, чтобы, по крайней мере, в ближайшее время, вздумал учудить что-нибудь во вред тебе. А те… Там все гораздо хуже. И что с ними делать? Как от них избавиться? А от них надо избавиться, потому что пока они тут, твой отец в плену у них. И я думаю, что в самое ближайшее время они начнут диктовать нам свои условия.

Тут уже задумалась Принципия.

– Может быть, Пафнутий?.. – Наконец, неуверенно произнесла она.

– Боюсь, что нет. Испепелить их? Так они же не горят. Ты же мне сама рассказывала, как вы того, твоего жениха, Геркулания, из лап живого дерева освобождали. Да и потом, они же все время рядом с Бенедиктом. А уж он-то сгорит точно. Значит, огонь отпадает. А что еще есть у нашего дракона? Пасть? Зубы? Ну, схватит он одного, поднимет в воздух, даже сделает с ним что-то, после чего он окажется безопасен. Остальные возьмут твоего отца в заложники.

– Убьют?

– Нет. Хуже. Убийство – это одноразовая акция. После нее они сами становятся беззащитны. Но они могут начать с ним делать такое, что ты сама прикажешь Пафнутию прекратить и убираться подальше.

– Ну, и что? Ты знаешь, что надо делать?

– Нет, – вздохнул Алеф Йот, – не знаю. Пока не знаю. Но я буду думать.

***

Не спал ночной порой дракон по имени Пафнутий, занятый возжиганием огней. Не спала царская дочь Принципия, принявшая победный рапорт Пафнутия. Вот только радости обычно не хватает места в жизни тех, кто стоит рядом с вершинами власти. Слишком мало там, на этих холодных вершинах кислорода для беззаботного смеха. Вот и Принципия, хмурясь, думала о том, что наговорил ей мудрый Алеф Йот. И мысли эти прогнали сон.

Не спал и сын царя Бенедикта Ратомир, как не спала рядом с ним лесная его любовь – Лика.

Лика-Ликантропия, та, благодаря чьей любви он и стал тем, кем стал. Его тайна. Мать его дочери, пока еще пребывающей в совершенно незаметном состоянии, но уже существующей. Дочери, чье скрытое пока в глубине Лики тело в недалеком будущем должно стать носителем духа и сознания древней богини Йамаги, где-то на своем тернистом жизненном пути прицепившей еще и чью-то фамилию Дауншифтелинг, а в просторечии – бабы Йаги.

Мысль об этом, как и о том, что первые несколько лет жизни дочери будут скрыты от него, уже прижилась, притерпелась, и Ратомир начал находить в этом свои достоинства. Что ж плохого, если столь могущественное существо будет связано с ним кровным родством? Надо только суметь правильно распорядиться этим обстоятельством. И уж совсем было бы глупо ссориться с тем, кто может при случае оказать неоценимую помощь. А как уж они будут сосуществовать – это дело десятое. Неужто он, став царем, не сумеет обеспечить своим секретным жене и дочери сносное существование без огласки?

С этим, в конце-концов, вынужден был согласиться и Бенедикт. Хотя с ним поначалу было и непросто. Как оказалось, не обессилел Его Царское Величество из-за обрушившихся на него неприятностей, сохранила еще былую мощь монаршая десница. Не поздоровилось ни стулу, заменявшему трон, ни столу, за которым сидел самодержец, и треснула рубаха по всем швам на Ратомире, когда Бенедикт в гневе схватил его за грудки.

– Никогда! – Орал Бенедикт, брызгаясь слюной. – Слышишь, ты!.. Никогда!!

– Убью обеих! – Совсем было уже решил он.

И даже то обстоятельство, что ведь спасли старуха со своей воспитанницей его единственного и любимого сына – наследника престола, и вообще приложили немало сил к тому, чтобы маятник истории качнулся в нужную сторону, не остановили бы его.

Спас положение, как ни странно, Куртифляс, обладавший с детства каким-то поистине загадочным чутьем и способностью появляться в нужное время в нужном месте. Впрочем, без этого он и не смог бы столь долго существовать у самого подножия власти.

– Ваше Величество, – церемонно обратился неизвестно откуда вдруг взявшийся Куртифляс к своему царственному уже непонятно кому – не другу, но как бы и не к врагу, – Ваше Величество, позвольте забрать у вас принца. Там пришла делегация от целой ватаги беженцев. Требуют кого-нибудь для разговора.

– Ну, и что же ты так орешь? – Спросил Куртифляс Бенедикта после того, как тот кивком головы отправил Ратомира расхлебывать очередное недоразумение и приводить порушенное в былой порядок. – О! Ты смотри, стул сломал, теперь самому-то и сесть некуда.

Бенедикт молча смотрел на шута. Внутри еще все кипело и пенилось.

– Ладно, – продолжил Куртифляс, – можешь не рассказывать. Я и так все знаю. Значит, говоришь, убить? Тоже верно. Как говориться, есть человек – есть проблема, нет человека – нет проблемы. И даже интересно, а справится моя дюжина «бессмертных» с этой бабушкой?

– Что? – Вскинулся Бенедикт. Слова Куртифляса уводили его разгоряченные мысли в какую-то другую сторону. – Ты это о чем? Все шутишь?

– Да какие шутки? Ты знаешь, например, каким образом воинство Бунимада с Ратомиром форсировало Прохань перед нападением на ахинейцев?

– Хм… – Бенедикт напрягся. Нет, вроде этой подробности ему не докладывали. Наверное, не до того было. – Ну…

– Она договорилась с хозяином реки. Ты понял? Эта бабушка договорилась с хозяином реки, и он осушил участок, на котором армия и перешла. Как тебе это? Я не говорю, что ты должен испытывать чувство благодарности. Не надо этих глупостей. Но ты прикинь возможности старушки.

– Странно, что мне не доложили. Да тот же Ратомир, он-то…

– Ну, ты разве дал ему возможность хоть что-то сказать? Сразу в крик. Да мебель ломать.

Он замолчал, давая возможность сказать свою реплику царю. Но тот молчал, ощущая, как слабость приходит взамен только что бушевавшему в нем бешенству. Начинали подрагивать колени, хотелось сесть, но было некуда. Стул был, оказывается, и правда сломан. А тут еще в висках шумно билась неспокойная кровь.

Что-то там говорил Куртифляс, и смысл сказанного постепенно доходил до сознания Бенедикта. А Куртифляс между тем развивал мысль:

– …И разве плохо иметь в союзниках ту силу, которая пока была нейтральна, но в случае чего может оказать значительную помощь? Вот вроде как с той же рекой? Да и мало ли что еще. Мы же даже не представляем всех ее возможностей.

– Ну… наверное, – нехотя кивнул головой Бенедикт.

Во всяком случае, об этом стоило подумать. Подумать, а не рубить сгоряча.

– Ведь Ратомир, – продолжал между тем Куртифляс, – насколько я знаю, не говорил о том, что собирается официально оформить брак с этой девицей?

– Нет. Этого еще не хватало!

– Ну, вот. Ратомир вырос. У него уже хватает ума, чтобы понимать, что это было бы просто невозможно. А иметь любовницу… ну, мало ли их бывает у коронованных особ? Никого же это не удивляет и не напрягает. Пусть себе. Обеспечите их каким-нибудь приличным поместьем в недалеком от столицы охотничьем заказнике, и пусть себе время от времени ездит туда поохотиться. Кому от этого плохо? По-моему и девица эта на что-то большее не претендует. Бабушка – та вообще привыкла к одинокой жизни в лесу. Ей дворцовая суета так и вовсе была бы в тягость.