Текст книги "Времена Амирана. Книга 5: Выстрел"

Автор книги: Сергей Голубев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

А рядом с ним невозмутимо скакал по родным степным просторам вождь добровольческой армии, тоже наследник, Бунимад-ага-Ган. Впереди них, дальше, чем позволял видеть ровный горизонт, скрытая за ним, скакала передовая сотня, разведчики, но гораздо дальше, дальше и выше, высоко в безоблачном небе осуществлял стратегическую разведку старый маг бен-Салех. Далеко уже позади, на месте последней стоянки бен-Салеха поджидала повозка. В ней, под охраной полусотни надежных головорезов со всеми удобствами разместились старая Йага и молодая ее воспитанница по имени Ликантропия, охотно, впрочем, отзывавшаяся и на более короткое имя – Лика. Сейчас, пока бен-Салеха не было, можно было и разместиться поудобнее, и поговорить о том, о чем, может быть, в его присутствии говорить и не стали бы. Вот закончится его рейд, выйдет он из-за кустиков, куда отошел, чтобы взлететь оттуда в облике степного беркута, и тронутся они, спеша догнать остальное войско, ушедшее вперед.

Они, конечно, догонят – войско-то особо не спешит, чего коней морить? Догонят, проедут вперед, туда, где едет командование, и бен-Салех доложит Ратомиру о том, что видел с той высоты, что доступна только облакам, птицам, ну, и ангелам, наверное. Доложит, скорее всего, что опять ничего интересного впереди нет. Пуста земля. Свободен путь.

Но это будет чуть позже, а пока:

– Ох-х, и устала же я, – скрипуче выдавила из себя старая ведьма, – как же мне все это надоело.

– Что, бабушка? – Откликнулась вытянувшаяся на прикрытом дерюгой сене Лика. – Неудобно тебе? Ноги затекли? Или спина?..

– Да не-ет, – вздохнула Йага, – что – ноги? Вообще, все. Ну, сама подумай, сколько лет я все налаживала, и вот, когда уже и сама привыкла, и ко мне привыкли, и вообще… и вот, снова все заново. А где? И как? Я-то надеялась без хлопот переродиться. Чтобы и у тебя все было хорошо, и сытно, и спокойно. А как теперь-то будет? Где мы окажемся, когда тебе срок придет? Как ты справишься? Кто поможет?

– Ничего, Ратомир поможет. Он хороший, не бросит.

– Ну да, – с явным скепсисом в голосе возразила Йага, – хороший-то хороший… Видала я таких. Пока у меня жили, да пока я его выхаживала, хорош был. А смотри-ка, вон, командиром стал, так и носа уже не кажет. А потом… Да может еще и убьют его.

– Бабушка, – вскрикнула Лика, – ну, зачем ты так? Сама же говорила, что не надо…

– Да, да, – кряхтя и устраиваясь поудобнее, закивала головой старуха, – прости дуру, чего это я!.. Глупости, конечно, все будет хорошо!

Как всегда стремительный пролет степной птицы остался незамеченным. Кусты шелохнулись, и из-за них вышел и нетвердой походкой подошел к повозке бен-Салех.

– Поехали! – Крикнул он вознице, и, потише, попутчицам:

– Потеснитесь.

После чего уселся на освободившееся место. Йага с Ликой молча переглянулись. Судя по важному виду подобравшего под себя ноги старика, с видом вдохновенного пророка уставившегося вдаль, туда, где клубилась пыль от копыт поскакавших впереди коней, несущих на себе добрую половину их нешуточной охраны, на сей раз он прилетел не пустой. Ну, ничего, сейчас все сам расскажет.

Наконец бен-Салеху надоело пыжиться. Он обернулся к своим спутницам, и произнес:

– Ну, кажется, будет дело!

Они промолчали. Пускай-ка сам, нечего…

Бен-Салех усмехнулся, покрутил головой и, несколько расслабившись и опершись о борт повозки, добавил:

– Идет войско.

– Чье? – Поинтересовалась Йага.

– Похоже, ахинейцев. Да нет, точно ахинейцев. И по знаменам, и по одежде, и по тюрбанам – они. Далеко еще, правда. Но можем к завтраму и догнать, если ночью, понятно, спать не будем.

– Завтра?! – Ахнула Лика.

– Может быть. Там, правда…

Бен-Салех замолчал, нахмурив брови.

– Реку там надо как-то… На той стороне они. Не знаю, как уж получится. Эх, – тяжело вздохнул он, – нас бы, таких, как я, с десяток, можно было бы попробовать заморозить. По льду бы… милое дело. А один – не потяну, нет.

Он опять сокрушенно вздохнул.

– Так что не знаю. Пока брод найдут…

– Реку? – Рассердилась Йага. – Заморозить? Летом?! А что с речными жителями будет, подумал?

Бен-Салех посмотрел на нее. Вид его был несколько оторопелый.

– Вот из-за этого и не любят вас, магов! – Продолжала кипеть старуха. – Это же надо же! Вот так, ни о чем не думать. Не видеть дальше собственного носа. Как будто завтра уже и не жить. Плевать на все! Здесь и сейчас! Реку он заморозит!

– Но… – вид у старого мага был смущенный и растерянный. По всему видно, что столь резкой атаки он не ожидал. – Но, делать-то что-то…

– Без вас, без магов как-нибудь… Ишь, реку заморозить!.. Я сама. Я с местным речным хозяином потолкую.

– С водяным?

– Ну, можно и так сказать. Мы не знакомы, но ничего. Думаю, договоримся. Ну, понятно, пару-тройку человек он запросит, но людей у нас много, я думаю этот ихний хан, или кто он там – да какая, к лешему, разница? – двух-трех найдет, кого не жаль. В бою все равно больше погибнет.

***

В столкновении конницы и пехоты пехота может и выстоять. Все зависит от степени подготовленности бойцов, от их построения, от количества, потому что первые ряды обороняющихся неизбежно будут смяты и уничтожены. Значит, еще важна и готовность умереть.

Самые первые стоят со щитами и мечами. Те, что за ними, держат наготове длинные копья. Их жала первыми встретят несущегося на них противника. Лошадь это будет или всадник – решится в последний миг, если, конечно, копейщик не промажет вообще. Тогда надежда на переднего, он не будет даже пытаться достать сидящего в седле врага – бесполезно. Тем более, учитывая то, что если даже и не доспехи, то уж кожаный-то панцирь на всаднике всяко имеется, попробуй-ка его взять мечом! Передний будет бить туда, куда ему ближе и удобнее, по лошадиной голове. Не убьет, но сделает больно. И лошадь взовьется на дыбы, сбрасывая седока. А копье поможет ему вылететь из седла, тут уж копейщик не промажет. А лошадь – лошадь опустит свои подкованные копыта им на головы. От этого им никуда не деться, позади их подпирают их товарищи, они – смертники.

Смертники и те, кто несется в первых рядах конницы. Своими телами они проложат путь тем, кто сзади.

Ратомир несся вперед. Кто-то скакал рядом, впереди не было никого. Впереди был противник.

– Не надо! – Кричал Бунимад, хватая его за руку. – Не лезь! Твое место рядом со мной.

Там, впереди, неясной полоской, почти на горизонте были войска. Чужие войска, те самые, которых они и искали. Там их наверняка не ждали, и надо было поспешать, налететь на них со всего размаха, как коршун на суслика. Вонзиться, разбить на части, уничтожить. А Бунимад остановился. Что это? Тактика? Или осторожность на грани трусости? Ратомир не знал.

С тех пор, как они перешли реку по внезапно обнажившемуся дну, на руках перетащили вязнущие в иле по ступицы телеги, перегнали рвущихся в панике, храпящих лошадей, и вышли на сухой пологий берег, Ратомир чувствовал, что теперь – все! Стрелки часов пошли в обратную сторону, чуть-чуть не дойдя до последней минуты. Словно после тяжкого подъема в предчувствии того, как теперь он легко покатится вниз, под горку. А там, под горкой, там – победа, там – удача!

И вот ему говорят – стой! Куда – стой? Зачем – стой?!

– Нет, – Ратомир снял пальцы Бунимада со своего плеча, – я – туда! Пусть мои будут тут, они все равно ни черта не умеют. Чего их гробить? А я должен быть впереди. Иначе – как же?

Он не думал – поймет ли его Бунимад. Главное, он сам понимал. Он видел, что его место – там! А то, что он не умрет, это тоже было откуда-то ему известно, и он не сомневался в этом.

И никаких сомнений не было в его голове, когда, на полкорпуса обогнав мчащегося рядом всадника, он слегка отклонился, пропустив жало копья в ладони от сердца, куда-то себе под мышку. Меч его сам отбил чужую сталь, сам чиркнул поперек лица, на миг возникшего перед ним, и, не останавливаясь, перерубил древко другого копья, обезоружив того, кто держал его.

И все равно он был обречен, как обречен любой, идущий впереди других. Был бы обречен, если бы те, кто встал перед ними, были чуть расторопнее. Если бы они были чуть опытнее. Если бы это были настоящие бойцы. Но это были те, кого оставили охранять громадный обоз. Те, кому еще рано идти в бой. Рано или уже поздно. Молодые, еще не нюхавшие крови, и те, кто был ранен, но не настолько, чтобы не держаться на ногах. Они растерялись, они замешкались. Это не был сплоченный отряд, где каждый заранее знает свое место. И никому из этих не хотелось умирать. Поэтому они и умерли. Причем зря.

А огромное войско Бунимада, обойдя обоз и оставив пару тысяч человек охранять добычу и добивать раненых, покатилось дальше, в ту сторону, куда этот самый обоз и направлялся. Стрелой в спину армии ахинейских захватчиков.

***

В отличие от ахинейцев амиранские копейщики успели выстроиться в полном соответствии с уставом. Вот только мало их было. Хорошо, хоть спину им прикрывали «бессмертные». В надежность этих страшных упырей солдаты верили, и теперь готовы были простить им все: всю их мерзость, вонючесть, тот страх, что невольно гулял холодком по спинному хребту и забирался в кишки при одном взгляде на этих монстров, за их манеру грызть глотки – слава Единому, врагам.

Вот и пусть грызут – там, сзади. А сами встали, выставив свои надежные копья в ожидании атаки.

Они стояли на заросшем сорняками поле. Деревня неподалеку, которую они миновали, была пуста. Ее еще зимой, похоже, бросили, и поле осталось пустым. Теперь это было поле битвы. Радовало одно – с флангов к ним не подобраться. Справа была река, слева холм, поросший кустарником. Прошли бы дальше, туда, где холм отступал, и пространство для маневра позволило бы обойти их. Повезло.

Судя по доносившимся со стороны неприятеля звукам, там были арбокорцы. Это их гимн долетал до выстроившихся бойцов. Это их барабаны отбивали ритм шагов идущих им навстречу легионов. И, хоть еще не видно было, что там за знамена реют над головами наступающих, всем было ясно, это рыцарская конница Арбокора идет на них. Идет, чтобы смять и уничтожить. И в том, что так и будет, никто, в общем-то, не сомневался. Силы были слишком неравны.

– Ну, что, – спросил Бенедикт у подъехавшего Гистапа, командующего его жалким войском, – далеко они?

– Я думаю, через час сойдемся. Они не торопятся.

– Ясно, – кивнул головой Бенедикт, – значит, еще от силы часа два. Давайте, генерал, – напутствовал он Гистапа, повысив в звании перед неизбежной гибелью, пусть умрет генералом, – покажите там…

Что именно должно показать его войско, он не договорил. Он надеялся, что и так все ясно. К чему слова. Сейчас, когда времени осталось так мало, слова надо тратить скупо, чтобы ничего не забыть и не потерять зря.

– Я вас попрошу, адмирал, – обратился он к Гордону Шарку, так и оставшемуся рядом с ним, – когда все будет кончено, убейте меня.

Старый моряк не стал устраивать сцен. На море это в порядке вещей, командир корабля гибнет вместе с ним. Это нормально. И он только кивнул головой в знак согласия. Но, кроме него, рядом был и неразлучный друг детства.

– Ваше Величество! – Возопил Куртифляс. – К чему это? «Бессмертные» защитят вас.

– Молчи, дурак, – хмуро отозвался Бенедикт, – сейчас умирает Амиран. А Амиран – это и есть я. Если я останусь в живых, то чем я буду отличаться от этих твоих… «бессмертных».

Он произнес это слово, как будто сплюнул.

– Что меня ждет? Роль жалкого бродяги? Грабителя? Нет уж…

Они замолчали. Сквозь шум перестраиваемого войска – топот, крики командиров, лязганье железа и сдержанные проклятья солдат все явственнее доносился голос труб и барабанов приближающегося конца.

***

Бирюк, окруженный своей бессмертной дюжиной, смотрел, как его телохранители вырывают из своих тел стрелы. Только что закончился очередной бесплодный и бессмысленный обстрел.

Чего пуляют? – Усмехаясь про себя, думал Бирюк. – Что, девать некуда? Вот долбаки…

Его отряд стоял на фланге. Левее был невысокий обрыв, а за ним – река. Бирюк стоял и смотрел вдаль. Там, за рекой, не столь уж и широкой, темнел лес. Там была воля. А тут…

Ему давно стало ясно, что надежды на победу были напрасны. Ничего у этих не получится. Так чего ждать? Все одно, все закончится тем, что они разбредутся. Регулярному воинству, похоже, каюк. Ну, а они – те, кто волею судьбы оказался обладателем дюжины таких вот славных парней, они-то, конечно, выживут. Да только дадут ли им вырваться из окружения? И стоит ли ждать, пока и правда деваться станет некуда? Смерть от голода – это то, от чего никакие «бессмертные» не спасут. А это то, что его ждет, если он останется один на один с целым войском. Сумеют заблокировать. Лично он-то сумел бы. Голь на выдумку хитра.

Надо, надо потихоньку сваливать, – думал Бирюк, глядя на заманчивые дали за рекой, – ну их, пропади они пропадом со своим царем.

В такт своим мыслям он, незаметно даже для самого себя, шаг за шагом, тихо отступал назад. Хорошо бы, конечно, дождаться ночи. Ночью все можно сделать тихо и незаметно. И чего он тянул? Самому удивительно. Просто какое-то помрачение нашло. Нет уж, жил он как-то без этой, пропади она, государевой службы, и дальше проживет. И никто ему не нужен. Сам…

Он огляделся. Вон, неподалеку, на самом бережку, кусты растут. За них ежели зайти потихоньку, так никто и не заметит. А там – с обрыва прыг. Если что, свои ребята помогут, подхватят. И – через речку. Интересно, эти-то умеют плавать? Ну, им-то не страшно. Они, ежели чего, так и по дну пройдут, не захлебнутся, а он плавать сызмала приучен, ничего…

***

Рука герцога ван-Гайзермейстера медленно пошла вверх, пуская солнечные зайчики с вороненой поверхности стальной перчатки в глаза внимательно следящих за ней трубачей. Еще пару шагов и он резко опустит руку, подавая сигнал. И взревут трубы. И лошади, пока что ровным шагом приближающиеся к строю выстроившегося в ожидании атаки противника, будут пришпорены. И крик «Ар-р-бако-ор!», вырвавшийся из тысяч глоток, заглушит стук копыт по земле и траве, заглушит страх тех, кто первым ударит грудью в эти, ощетинившиеся пиками, ряды, заглушит сомнения и вызовет панику среди обороняющихся.

Сейчас, сейчас… Ах, этот сладкий миг предвкушения боя, предвкушения победы! Еще шаг, и…

Крик возник раньше. И это был не тот крик, и раздался он не там. И кричали не так. Рука пошла вниз, но тоже как-то не так, и трубачи, растерявшись, молчали.

Герцог, прежде чем обернуться, вдруг почувствовал, как что-то зашевелилось вокруг. Только что это было единое тело, и он сам ощущал себя как часть его. И вдруг словно судорога прошла по нему, и то, что было монолитом, стало рассыпаться, дробиться, и герцог, хоть и окруженный рыцарями со всех сторон, почувствовал себя одиноким. Странное ощущение.

Он оглянулся. Сперва он ничего не заметил, плотно, пока еще, сдвинутые фигуры загораживали от него то, что он хотел увидеть. Но случайный взгляд на ординарца, отчего-то задравшего голову и смотрящего вверх, заставил и его самого взглянуть туда же. И когда он, наконец, увидел то, что раньше него увидели другие, из его груди вырвался крик.

***

Забавно. Пафнутию, помнится, ужасно досадно было, когда при его появлении люди начинали метаться в разные стороны и разбегаться с криками. Он же не делал ровным счетом ничего плохого. Нет, ну – было, было один раз, да. Он тогда еще ничего не соображал, и вообще, это был не он.

Потом, правда, пришлось использовать этот страх перед ним, и не раз. И он как-то привык. Тем более что он был уже не один. И, в общем-то, ему хватало. И раз он может помочь этим людям, тем, которые с ним, то почему бы…

И все равно каждый раз забавно. Какая паника! Он словно вихрь над поверхностью воды. Пролетел и взбаламутил ровную поверхность. И пошли плясать гребешки. Вот и сейчас. Пафнутий знал, что ему предстоит. Он зашел сзади, рождая волну ужаса, и, оказавшись между этими, приготовившимися к атаке, и другими, которые были свои, и которые мрачно ощетинились копьями, готовые стоять до конца, он развернулся, ловко кувыркнувшись в воздухе. Ему нравилось делать такие кульбиты. Высший пилотаж, вся эта воздушная акробатика доставляли ему истинное наслаждение. А сейчас к нему были прикованы тысячи глаз, и это вдохновляло.

Сейчас нужно было действовать радикально. Сейчас – это вам не село напугать для удобства грабежа. Сейчас война. А на войне как на войне. На войне убивают. А как – это уже дело вкуса. И Пафнутий пустил струю пламени прямо навстречу наступающим. Правда, они уже не наступали. Кто-то стоял в растерянности, кто-то уже, особенно по краям, пытался вырваться из рядов и уйти куда-то в сторону, прочь. Поздно.

***

Случилось то, что случается часто. Продуманный план на поверку оказался сущей туфтой. Река, как выяснилось, была не только холоднее, но и глубже, и, главное, напор ее струй подхватил сунувшегося доверчиво в них Бирюка, подхватил и понес. Это оказалось совсем не то, что купаться в родном пруду у деревни. Поскользнувшись еще у самого берега на невидимом валуне, он плюхнулся в воду, уйдя туда с головой, а дальше его закрутило. Берег – тот самый, который он только что покинул, был близок, до него, казалось, рукой было подать. И этот берег несся мимо, отталкивая водяным валом от себя неосторожного пловца.

Бирюк попытался развернуться против течения. Он судорожно греб, задыхаясь и теряя силы, но ничего не получалось. Его несло. Он уже не думал ни о чем, единственное, чего ему хотелось, это ощутить дно под ногами. Дна не нащупывалось, как он не пытался, и каждая такая попытка заканчивалась тем, что его захлестывало, и он долго потом не мог отдышаться.

И, главное, не смотря на явную опасность для его, Бирюка, драгоценной жизни, никто из его «бессмертных» не пришел к нему на помощь. Где они, что с ними, он не знал и не думал. Во всяком случае, никого из них рядом не было.

Помощь пришла, откуда не ждал. Река сама подала ему руку, подмыв росшее на берегу дерево, и это дерево, держась остатками корней за берег, лежало на воде, своей раскидистой кроной перегородив Бирюку путь в неизвестность, скорее всего к преждевременной кончине.

Цепляясь за объеденные водой склизкие ветки, Бирюк выполз на сушу. Ноги дрожали, впрочем, и руки тоже. Но теперь он мог оглядеться, и, к своему удивлению, увидел несколько голов, торчащих на поверхности воды. «Бессмертные» боролись с рекой на равных. Пора было собирать воинство. И Бирюк свистнул.

Собирались долго, слишком их, его упырей, как про себя называл Бирюк «бессмертных», разбросало течение, которое так никто и не сумел побороть. В конце-концов, когда уже десять упырей, мокрых, но бодрых, вылезло на сушу, он, в отчаянии, послал двоих за оставшимися. И они, черт возьми! – нашли и вернули заблудших. Как они это сделали, Бирюк не представлял и даже не догадывался. Но сделали!

Интересно, – думал он, – что они сказали им? Он ни разу не слышал, чтобы «бессмертные» как-то общались друг с другом. Но ведь как-то…

Ладно, главное, теперь снова все в сборе. Значит, можно и посмотреть, что же там, на бережку делается. Течением их унесло довольно далеко от своих. Теперь они располагались где-то там, где хозяйничал противник. Сами того не желая Бирюк и его «бессмертные» воины оказались в тылу ахинейского войска. И Бирюк осторожно полез на кручу.

В стане противника царила суета и суматоха. Выглядывая из кустов, Бирюк видел, как мечутся в явной растерянности фигуры с тюрбанами на головах. Всадники – явные командиры, с криками подгоняли солдат, и подгоняли в направлении противоположном тому, куда они только что шли. На миг Бирюку показалось, что они отступают, отступают от… кого? Бенедиктова войска, что ли? Нет, этого не могло быть. Да и не похоже это было на отступление. Бирюк уже видел, как это бывает, и знал, что тогда-то уж никого подгонять не надо. А что же это? И у него мелькнула мысль, что кто-то напал на этих чертовых ахинейцев. Напал сзади, откуда не ждали, и теперь командиры разворачивают своих навстречу новому врагу.

Что ж, враг моего врага – мой друг, а друзьям надо помогать. Бирюк созвал своих подопечных и, оставив с собой двоих – так, на всякий случай, пустил остальных охотиться на этих, которые в тюрбанах.

– Давайте, ребята, – пробормотал он, устраиваясь на травке, – резвитесь, волчары!

4

– Чер-р-рт!!. – барон Рупшильт сморщился от боли. Его не слишком могучий кулак, придя в соприкосновение с крепкой дубовой столешницей, дал понять, что больше так делать не надо. Да, в общем-то, он и не собирался. И это-то движение было не характерным для барона, всегда сдержанного в проявлениях эмоций. И вот, не сдержался…

– И что, – он взглянул на сидящего напротив, – и все?.. Вот так – раз, и все?

Собеседник промолчал. Барон снова поднял голову и взглянул тому в глаза. Глаза были спокойны и ровным счетом ничего не выражали. Впрочем, как и всегда. Глаза Диксона, человека, отвечавшего в империи барона за все силовые и тайные операции, отнюдь не были окнами его души. Если за ними что-то и было, то постороннему этого лучше было не видеть. Вот и сейчас барон, только скользнув взглядом, побыстрее отвел глаза.

– Как это могло случиться? Ведь они были практически уничтожены. Диксон, вы же мне сами подробно докладывали…

– Да, господин барон, – с легким вздохом, похожим на подавленный зевок, отозвался Диксон, – они были зажаты. С одной стороны их преследовали войска султана, с другой им навстречу шли железные легионы Арбокора. Собственно, они-то и должны были встретиться и перемолоть друг друга. Бенедиктово воинство, что там от него осталось, они бы и не заметили, просто размазали бы по земле.

– Да-да! И в последний момент в тылы и той и другой армиям наносятся удары. И чьи?! Ледерландия! Ледерландия громит Арбокор! Ахинейцы – те хоть со степной конницей столкнулись. Там хоть противник достойный. А тут…

– По словам тех, кто сумел выжить и убежать, там было нечто, чему они не смогли противостоять. Но это слишком невероятно, чтобы быть правдой. Хотя… Хотя разные источники в главном не противоречат друг другу.

– Что же это?

– Это, господин барон, летало по воздуху. Это испускало огненные струи. Величина этих струй, конечно, варьируется, в зависимости от фантазии рассказчика, как и размеры самого… этого. Но, в общем, как-то так.

– Воздушный корабль? – Заинтересовался барон. – Тот самый?..

– Нет, – возразил Диксон, – следы того корабля так и затерялись. Никаких сведений. Пропал. Пропал со всем содержимым. А это… Вот вы как-то говорили про летучих тварей, вылетающих откуда-то из-под земли, помните?

Барон молча кивнул. Да, он помнил.

– Ну, вот… Что-то вроде. Крылья… И вообще, это было живое.

– Дракон, – потрясенно прошептал барон Рупшильт, – откуда? Неужели…

***

Армия побеждающая, армия наступающая никогда не испытывает дефицита кадров. И армия Бенедикта, легко пронзающая пространство собственной страны с юга на север, изначально состоявшая почти целиком из союзных ледерландского и ахалдакского ограниченных контингентов, пришедших ей на помощь, росла как брюхо чревоугодника, пропойцы и бездельника. Тем более, что было там и что выпить, и чем закусить. А боев, почитай, что и не было вовсе. Чем не жизнь?!

Обозы арбокорцев, а особенно султанской армии пришлись как нельзя более кстати, позволив уменьшить бремя населения территорий, через которые армия и влекла свое погрузневшее тело. Бенедикт издал специальный указ, по которому дочиста грабить села и хутора запрещалось. Половину оставляли, и даже особо не грустили по этому поводу, так как голода уже не было. А сытый всегда великодушнее голодного.

Разбежавшиеся в прошлом году солдаты возвращались. Их дезертирством никто их не упрекал, давали оружие тем, у кого его почему-то не было, ставили на довольствие и они весело маршировали вдогонку – кому?

Из всех супостатов, вторгшихся на территорию Амирана еще оставались эрогенцы, захватившие Миранду и сопредельные территории. Те из местных жителей, кто, в свое время, проявив смекалку и расторопность, поспешили присягнуть новой власти, не успели толком порадоваться своей удаче. Теперь они с опаской смотрели по сторонам, ловя на себе взгляды земляков. И эти взгляды не сулили им ничего хорошего.

В самой Эрогении шла борьба двух точек зрения на сложившуюся ситуацию. Одна партия, официально возглавляемая королевой-матерью – матерью несчастного Геркулания – душой которой был, однако граф Феликс, настаивала на немедленной эвакуации всех войск вторжения обратно, на остров, в родные пенаты. Пока не поздно. А там, дальше, уж объясниться с Бенедиктом, представив свое присутствие на материке как, пусть и не прошенную, но все же помощь. Помощь тому же Бенедикту в деле поддержания порядка и законности в недолгий период его вынужденного отсутствия. Вот, мол, поохраняли немножко его столицу, чтобы кто нехороший не разграбил, а теперь – пожалуйте! А нам-то ничего и не надо. Мы – так. Исключительно из чувства долга и из стремления всячески помочь. Если что – обращайтесь.

Герцог Гордонский, хоть и был родным братом королевы, и, к тому же, вообще не был подданным Эрогении, собрав вокруг себя многочисленных сторонников – преимущественно из начальствующего состава вооруженных сил и флота, считал, что отдавать что бы то ни было, уже находящееся в руках, как бы и западло. А как же воинская честь? А как же вековые традиции и обычаи?

Герцога, кроме военных, поддерживали и деловые круги, в свою очередь вдохновляемые и подпитываемые структурами, близкими к барону Рупшильту. В самом деле, это же так удобно для торговли – иметь свой порт на материке!

Королева, выставляя графа Феликса вперед, пыталась лавировать за его спиной. Герцог оказался сильнее графа. Дипломатия уступила грубой силе, на континент стали спешно перебрасывать дополнительные части. Пролив был забит кораблями и прочими суденышками. В дело шло все, что могло держаться на воде, благо период штормов еще не наступил, и солдаты, провонявшие рыбой, вылезали на сушу из неглубоких трюмов рыбачьих баркасов, вылезали и тут же отправлялись на строительство защитных рвов и прочих укреплений.

Разведка у эрогенцев традиционно была отличной, но компания дезинформации со стороны людей барона, считавшего необходимым продолжать войну до последнего солдата – не важно, чьего – сделала свое дело. Сведения о драконе были восприняты как жалкая попытка оправдания неудачников. В сказки никто не верил.

***

Компания собралась большая и очень, очень представительная. В принципе ее можно было назвать конференцией. Конференцией глав стран-победительниц.

Ввиду хорошей, теплой и ясной погоды сидели прямо на улице, за собранным наспех большим столом, накрытым где-то раздобытой чистой льняной скатертью. Солнце, легкий ветерок, ароматы трав и луговых цветов – все это рождало атмосферу благожелательности и желания творить добро. Лица собравшихся очень скрашивали мягкие и ласковые улыбки. Тут все были друзья и даже родственники, свои, короче. Был Бенедикт с сыном, которого, было дело! – он поначалу даже и не признал. А когда признал, то уж так обрадовался. Была его дочь – королева Ледерландии Сердеция вместе с командующим ее войском, герцогом… как-его-там?.. не важно. Хороший человек, пусть будет. Был зять Бунимад, Бунимад-ага-Ган, тоже с каким-то своим полководцем. Была и Принципия, а рядом с ней сидел человек, чей статус был известен только ей и ее отцу – Алеф Йот. Вот так, просто по имени, он и был представлен прочим присутствующим. Пусть ломают головы.

Еще там присутствовали два старика. Очень непохожих старика. Два старика, знать друг дружку не желающих, а потому сидящих по разные стороны этого просторного стола – бен-Салех и Леннивортмахер, маги. Маги, заслужившие право сидеть за этим столом, рядом с монархами. И если дедушка Ленни явно чувствовал себя не в своей тарелке из-за такого вот соседства, то бен-Салех вел себя так, будто всю жизнь провел рядом с сильными мира сего, да и сам был из их числа.

Бабушку Йагу и Лику Ратомир счел за лучшее на показ не выставлять. Почему-то ему казалось, что так будет разумнее.

Когда все присутствующие были представлены друг другу и легкое местное вино смочило глотки высоких гостей, заговорил Бенедикт.

– Последний удар, – сказал он, – остался последний удар, и страна будет освобождена. В том, что это так и будет, надеюсь, никто не сомневается. Как это лучше сделать, пусть думают генералы. А мы давайте подумаем о том, что же нам делать дальше.

Он замолчал и многозначительно оглядел присутствующих. Мысли у него были, причем не только свои. Но впервые в качестве советчика по столь важному вопросу он не пригласил Куртифляса. Теперь у него был удивительно изменившийся, подросший, почти неузнаваемый Ратомир. И был тот, чьей помощи, подсказки, да просто присутствия он так долго ждал еще тогда, когда все начало рушиться. Был Алеф Йот, представитель Службы Сохранения Равновесия, правда, почти без возможностей, почти как частное лицо, но все же…

– Амиран пережил нелегкие времена, – продолжил Бенедикт, – ему нужно восстанавливаться. Трудное дело. Дело, требующее немалых ресурсов. Где вот только их взять?

Он опять замолчал, обводя присутствующих взглядом, молча приглашая их высказаться. И молодой горячий Бунимад не подвел.

– Как где? – воскликнул он. – Кто все разрушил, тот пусть и платит!

– Ну, конечно, – с улыбкой поддержала коллегу Сердеция.

***

То, что оплачивать побитые горшки и прочую посуду должна проигравшая сторона, было и так понятно. Понятно и справедливо. Проигравший всегда платит. Плачет и платит. Так что обсуждали детали, детали и подробности.

Что касается Ахинеи с ее бородатым тюрбаноносным султаном Обр-аль-Саламатом, тоже зятем, что ни говори, Бенедикта, то решение предложил все тот же Бунимад, лучше других знавший как обычаи, так и психологию жителей сопредельного ему государства. Он предложил продать пленных, которых набралось слишком много, чтобы держать их в таковом качестве, своему же владыке – султану. Пусть и не задорого. Все равно по самым приближенным прикидкам сумма получалась вполне приличная. У султана даже могло и не хватить на всех. Ну, оставшихся тогда употребить с пользой в своем же хозяйстве, для восстановления порушенного. Бесплатные рабочие руки всегда пригодятся.

Идея всем понравилась. Бенедикт представил себе как будет морщиться и вздыхать султан, и улыбнулся.

Вдохновленный этой улыбкой юный герцог Мантийский склонился к уху своей прекрасной госпожи и горячо зашептал ей про обещанное возвращение родных угодий. Сердеция неодобрительно покосилась на любовника. Как он некстати! Но, с другой стороны, надо же и правда что-то поиметь от всей этой затеи. Вон Бунимад взялся посредничать между Амираном и Ахинеей в деле продажи султану его же подданных. Уж он своего-то не упустит. А она? И она деликатно кашлянула, намекая на свое присутствие, и напоминая, что не худо было бы обсудить и ее участие в дележе шкур.