Текст книги "Хрупкое восхождение (ЛП)"

Автор книги: SenLinYu

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

========== Глава 1. Часть 1 ==========

Возможно ли знать наверняка, в своем ли ты уме?

Гермиона Грейнджер задавала себе этот вопрос тысячи раз за последний год. Поначалу она всерьез взвешивала все за и против и в результате пришла к выводу, что нет – нельзя.

Она еле слышно выдохнула и заправила выбившуюся из прически прядку за ухо.

Пожалуй, она действительно потеряла рассудок.

Это упростило бы жизнь. Наверное, всем.

Само собой, многие с нетерпением ждали лишь малейшего подтверждения этому. Те, кто ни на секунду не усомнился бы в своей правоте. “Гермионе Грейнджер, бедняжке, так не повезло – тронулась умом на войне”.

И всем сразу стало бы легче. Ее бы избавили ото всех анализов. От дачи свидетельских показаний. От подозрительных и сочувствующих взглядов. Ее колдографии мигом разлетелись бы по передовицам “Ежедневного пророка”. Гарри был бы избавлен от необходимости пользоваться негласными правами народного героя, защищая ее. Рон – от бестактных интервью о перспективах их возможных отношений, коих никогда и не существовало.

Если бы они просто приняли тот факт, что Гермиона Грейнджер больна, всем стало бы легче.

Иногда Гермиона и вправду жалела, что продолжает бороться. Сумасшедшие, которых ей довелось видеть, казались куда как счастливее и свободнее, чем она. Гермиона не чувствовала себя сумасшедшей.

Она чувствовала себя до боли нормальной.

Шесть месяцев. Она пережила шесть месяцев. Протащила себя сквозь них на тупой решимости.

Иногда казалось: эти полгода длятся дольше, чем вся война.

Это была омерзительная мысль. Война была ужасающей. Столько лет, тысячи смертей. Человеческая мясорубка. Но через войну – в отличие от этих месяцев – она проходила не одна. Нашлись те, кто разделил ее страдания. Да и на кону был весь мир, а сражаться за саму себя оказалось намного сложнее. Последние шесть месяцев стали ее персональной кристаллизированной агонией.

Весь мир оправился от потерь и оживал, а она словно застыла во времени. В ожидании.

Шесть месяцев.

Словно все это время она опускалась на дно без возможности вдохнуть.

Где-то вдалеке скрипнула тюремная решетка, отвлекая ее от мыслей. Гермиона моргнула и невесомо качнула головой. Прядка снова выскользнула из-за уха, и Гермиона смогла сфокусировать взгляд на унылой комнате ожидания, в которой находилась. Дверь напротив распахнулась, и внутрь шагнул Драко Малфой. Ее сердце ухнуло в пятки.

Его взгляд мазнул по ней, а лицо исказило отчаяние.

Она поднялась навстречу.

Шесть месяцев. Шесть месяцев в Азкабане. Остальные Пожиратели Смерти получили пожизненное, но Гарри Поттер был неуклонен и требовал уменьшить срок Драко Малфою. Шесть месяцев были минимумом, на который Гарри смог уломать Визенгамот.

Шесть месяцев, и от Драко остались только кожа да кости. Смертельная бледность. Жизнь высосали из него в прямом и переносном смысле. Глаза мертвеца взглянули на нее – глаза, хранящие только боль.

Охранник сунул планшетку с документами в руки Гермионы, и она смущенно расписалась на трех экземплярах.

– Он весь ваш, – бросил здоровяк и вышел из комнаты, оставив ее наедине с Драко.

– Грейнджер, – поприветствовал он ее после нескольких минут молчания.

– Драко, – отозвалась она. Она пропустила часть с формальными вопросами о самочувствии и длительности его заключения. Что сказать человеку, чьи счастливые воспоминания выгребали и перемалывали в пыль шесть месяцев, в то время как он дрожал в пустынной камере?

– Почему ты пришла? – наконец спросил он.

– Я… в некотором роде твой попечитель, – попыталась объяснить Гермиона. – Все, чей срок в Азкабане подходит к концу, обязаны иметь такого, чтобы в случае чего было с кого спрашивать. Обычно это родственники, но у тебя их нет. Вот я и вызвалась.

Драко выглядел так, будто ему под нос только что подсунули дохлую мышь.

– “Ты вызвалась”, – выдохнул он. – А другой никто не мог? Разве Поттер не мой родственничек? Пятый двоюродный брат троюродного племянника. Или Уизли. Мы вообще кузены в восьмом поколении.

Гермиона не обратила внимания на укол в сердце и посмотрела на него с терпением во взгляде.

– Гарри мог бы, но он несколько занят. А я и так сижу без дела.

Он моргнул и немного побледнел. Затем нерешительно уронил:

– Грейнджер…

И больше ничего. Будто слова застряли у него в горле.

Гермиона продолжила:

– Тебе разрешат использовать палочку после трехмесячного испытательного срока. Но я помогу тебе переместиться, куда захочешь. Ты хотел бы вернуться в Мэнор и обосноваться там?

– Нет! – его голос слегка дрогнул.

– Как скажешь.

Не долго думая, она шагнула вперед и протянула ладонь. В тот же момент он сделал шаг назад – и продолжил идти, пока не уперся в стену.

Гермиона опустила руку и взглянула на него. Дышать ровно. Оставаться сосредоточенной. Целители твердили: оставаться сосредоточенной на происходящем было важно.

Она не могла позволить себе зацикливаться на какой-то детали. Тем более переживать о чем-то. Когда ей не удавалось отследить этот момент, в ее разуме начинала разворачиваться спираль, затягивала, как магнит, все глубже – глубже – глубже. Глубже в бездну. В бездну.

Бездну…

– Грейнджер.

Она моргнула.

Драко уже не стоял у стены – внезапно его руки обхватили ее, и он смотрел на нее сверху вниз. Ее прядка, выскальзывающая то и дело и мешающая взгляду, исчезла. Гермиона почувствовала, что та аккуратно заправлена за ухо.

Но она ее не заправляла.

Гермиона взглянула ему в лицо.

Разглядела знакомые эмоции в его глазах.

Взволнованный. Опустошенный.

Она опустила голову.

– Извини. – Гермиона старалась удержать слезы, скапливающиеся в уголках ее глаз. Она надеялась… Ведь столько усилий было приложено. Она приняла все свои успокоительные зелья.

Думая, что сможет справиться с этим достойно.

– Ты все еще?.. – Вопрос повис в воздухе. Его ладони все еще покоились на ее плечах. И ощущались как нечто очень теплое и правильное.

Хотела бы она знать, на какое время потеряла реальность.

– Иногда. – Она старательно избегала его взгляда.

– Часто?

– На самом деле, нет, – солгала Гермиона, – обычно это не доставляет мне проблем. Если приступы длятся дольше… или если рядом много людей… я просто прихожу в себя в больнице святого Мунго и отлеживаюсь там пару дней…

– Дней?.. – грубо перебил Драко.

Ее лживая защита дала трещину при взгляде на его исказившееся болью лицо.

– Я в порядке. Как и сказала, я ничем особо не занимаюсь, да и… Приступов меньше, если я отсиживаюсь дома. Или хотя бы их никто не отслеживает. Никаких колдографий в прессе. Никаких больничных посещений. Просто – перелистнуть страницу. А после них я просто перекусываю чем-нибудь вкусненьким.

– Ты живешь одна?

Она отвела взгляд от него и принялась изучать противоположную стену.

– Так проще. Я поселилась в Норе, но шум и непредсказуемость… Все стало только хуже. Потом Гарри предложил мне пожить у него, но он и Джинни, сам понимаешь… Я пыталась не мешать. Не быть обузой. Ну и… В общем, я теперь живу отдельно. Целители дали мне этот браслет, – она подняла рукав и продемонстрировала металл, обвивающий тонкое запястье. – Если я не двигаюсь больше четырех часов, он отправляет Гарри сигнал.

– Грейнджер… – голос Драко ощутимо дрожал.

– Как бы там ни было, – перебила она и выпалила, не успев задуматься о смысле слов: – Если не Мэнор, то, возможно, предпочтешь мой дом?

Гермиона прикусила губу, осознав, что только что предложила. Она вовсе не планировала впускать его так… далеко.

– Хотя, знаешь, глупости, – она попыталась сдать назад. – Мы можем отправиться в Гринготтс, чтобы навести порядок в твоих деньгах. А после подобрать хорошее местечко в Косом Переулке – там много отелей и квартир на короткий срок.

Гермиона ощутила, как его руки легонько сжали ее плечи. Подняв голову, она обнаружила, что он уставился на стену за ее спиной. Осознавал ли он, что все еще сжимает ее в этом неловком полуобъятии? Его ладони впивались в ее плечи с такой силой, словно она была хрупкой раздробленной вазой, и без его рук распалась бы на осколки.

Через несколько мгновений Драко тихо выдохнул. Словно пока раздумывал, забыл, как дышать.

– Твой дом был бы неплох. Пока не подыщем что-нибудь толковое, – твердым голосом подвел итог он.

Ее сердце ухнуло в пятки.

Она попыталась взять себя в руки. Всего лишь один день. Она может потерпеть один день. Просто приложить усилия – ее приступ пару минут назад наверняка вызван стрессом. Она сможет удержать себя в реальности один день.

Гермиона кивнула и коснулась ладонью его запястья. Затем закрыла глаза и аппарировала их обоих.

***

Они оказались на пляже около небольшого коттеджа, облицованного камнем.

Гермиона взглянула на Драко и неловко пробормотала:

– Знаю, это не поместье…

– Он действительно неплох.

“Ну да, он ведь только-только вышел из тюрьмы”, – подумалось ей. – “Любое место казалось бы неплохим – даже палатка или пещера.

Она повела его внутрь.

– Ты можешь помыться, а я пока разогрею еду. Ты очень исхудал.

Драко не ответил, направившись сразу в ванную. Она поставила на плиту тушеное мясо, которое приготовила накануне.

Гермиона старалась занять делом каждую секунду своего времени – то одним, то другим. Проверять, быстро ли нагревается кастрюля. Нарезать хлеб. Положить на стол масло. Расправить складки на скатерти.

Сосредоточиться на том, что происходит сейчас.

Главное – не думать, что она снова может диссоциировать*. Если бы она начала думать об этом, то заволновалась бы. Если бы заволновалась, то начала бы циклиться на деталях. Если бы она зациклилась на деталях, она бы…

[*Диссоциация – способ психической защиты. Это разделение, при котором тело хранит опыт и действия, отделённые от сознания. Такое состояние приводит к нарушению взаимодействия между памятью, идентичностью, восприятием, эмоциями, движением и поведением.]

Гермиона заставила себя перестать разворачивать в уме эту спираль. Проверь мясо. Достаточно ли хлеба? Он ведь так отощал. Пожалуй, стоит нарезать еще. А еще даже стол не накрыт.

Она не хотела снова терять реальность. Ведь Драко подумал бы, что стал тому причиной. А если бы он так подумал, то почувствовал бы тревогу за нее. А если бы почувствовал тревогу, то принялся бы допытываться…

Она поправляла скатерть. Спираль затягивала ее. Корзина была переполнена хлебом к тому времени, как Драко принял душ и переоделся.

Она прекратила нарезать хлеб.

– Я приготовила тушеную говядину.

Гермиона молча наблюдала за тем, как он осиливает вторую тарелку. Затем намазала хлеб маслом и придвинула к нему.

Через какое-то время он отложил ложку и пристально взглянул на нее.

– Не понимаю, – Драко прервал молчание. – Когда я ушел, у тебя не было диссоциаций неделями. Что произошло?

Он застал ее врасплох, и Гермиона молча смотрела на него, не в силах быстро придумать что-то удобоваримое.

Спустя несколько секунд ожидания его глаза внезапно расширились, а маска безразличия соскользнула с лица, обнажив отчаяние. Он резко наклонился к ней.

Точно! Он подумал, что она снова…

Нужно было срочно что-то сказать.

– Это началось после твоего ухода, – выпалила Гермиона. И тут же распахнула глаза от ужаса, осознав, в чем только что призналась.

Маска на его лице окончательно развалилась. Глаза заблестели.

Она отвела взгляд.

– Целители думают, это оттого, что все произошло слишком быстро, – Гермиона начала бездумно водить пальцем по клетчатой скатерти. – Они надеялись, что со временем я приду в норму.

– Поттер ничерта не сказал, – голос Драко дрожал от плохо скрываемой ярости. – Я спрашивал о тебе, и он заверял меня, что ты в порядке.

– Потому что это я попросила его, – перебила Гермиона. – Ни к чему тебе эти лишние волнения. Тебе было бы тяжелее, да и все равно ты ничего не смог бы предпринять. Вот я и попросила его сказать, что у меня все хорошо.

Она вздернула подбородок и распрямила плечи

– И это действительно так. Я не умираю ведь. Просто… теряюсь иногда. Не так уж плохо.

– Ты живешь на какой-то летней даче, одна, на берегу… Где мы, кстати? Уэльс? – губы Драко изогнулись в презрительную усмешку. – И ты болтаешься без дела. Это плохо. Для тебя уж точно.

– Почему это? Обязательно что ли заниматься чем-то полезным? Я имею право болтаться без дела сколько захочу, – возразила она, скрестив на груди руки и выдержав его взгляд.

– Так вот в чем соль – в твоем праве так жить? – он насмешливо изогнул бровь. – Это ведь именно то, чем ты мечтала заняться после войны. Жить в Уэльсе. Не степень Мастера зельеварения, о которой ты мне все уши прожужжала? Не совместные проекты с лабораторией трансфигурации Ильверморни*? Не стажировка в лесах Шварцвальда? Вот, оказывается, твоя истинная мечта – коротать дни в одиночестве у черта на куличках.

[Школа Чародейства и Волшебства Ильверморни – школа магии в Северной Америке, основанная в семнадцатом столетии.]

Гермиона уставилась на него, стараясь не расплакаться. Она и забыла, что он способен на такие подлости. Например, ткнуть носом в то, о чем остальные предпочитали тактично молчать.

– И что же? Вынуждаешь меня сказать, что я сломлена? Это принесет кому-нибудь из нас облегчение?

– По крайней мере, это честно, – выплюнул Драко. – Собиралась ли ты вообще когда-нибудь сказать мне, что у тебя снова начались приступы? Нет, не собиралась. Это было написано у тебя на лице в той комнате ожидания. Ты пришла в ужас оттого, что я узнал.

Гермиона нерешительно смотрела на него некоторое время.

– Ты влюблен в меня, – озвучила она свою догадку.

Он закрыл рот и уставился на нее. Его лицо побледнело.

– Ты никогда не говорил этого, но я помню все те месяцы. Я наблюдала за тобой. Все это время наблюдала. И я знала, что ты влюбился. Не сразу – постепенно. Но к концу ты был так же влюблен, как и я. Отчасти поэтому я так стремилась оправдать тебя перед Орденом. Я знала, что ты не бросишь меня или не используешь для защиты. Хотя мог бы.

– Так зачем тогда все это? Из жалости? – выражение его лица стало нечитаемым. – Мне не нужна твоя помощь, как не нужна была поттеровская. Я с величайшим удовольствием сдох бы в Азкабане, но ты вытащила меня. Судя по всему, чтобы окончательно вляпаться в эту лютую хрень, которая существует между нами. Продолжая лгать мне – и прикидываться, что с тобой все в порядке.

Он встал так резко, что его стул упал. Его глаза вспыхнули множеством эмоций. Драко запустил руку в волосы.

– Грейнджер, – в отчаянии произнес он, – чего ты добиваешься?

Ей было нечего ответить.

Секунда, и он развернулся на каблуках и унесся прочь.

Гермиона смотрела ему вслед, чувствуя, как колотится сердце. Она перевела взгляд на нетронутый кусок хлеба, который она намазала маслом для него.

Прогулка пойдет ему на пользу. Пляж был идеальным местом. Застывший грохот волн. Ветер. Грубая красота. Пляж не был ухоженным или тихим. Он был покореженным от морского мусора, неидеальным. Отражал то, что она чувствовала.

Вероятно, и то, что чувствовал он.

Гермиона поднялась, собрала в раковину всю посуду и принялась мыть ее вручную. И пока стояла там, вновь и вновь задавала себе его вопрос.

Чего она добивалась?

Она не знала.

Она просто не знала, как забыть то, что между ними произошло. То, что ощущалось незаконченным. Кровоточило. Как рана, которая никак не может затянуться. Гермиона пыталась – действительно пыталась – выбросить прошлое из головы. Пыталась заставить себя почувствовать, что жизнь продолжается…

В ее груди словно разрослось что-то большое и косматое, раздиравшее изнутри. Углублявшее дыру, которая становилась все больше и мучительней, да так, что Гермиона не могла сделать и вдоха, не почувствовав боль.

Она не могла просто жить дальше. Зная, что его наказывают несправедливо за то, что его вынудили делать – как и ее. Он не заслуживал сгнить в Азкабане. Он заслуживал второго шанса на счастливую жизнь. Жизнь, свободную от бесконечной, разрушительной войны. Драко был достоин этого – после того, что сделал для нее.

Она вздохнула и поставила чистую тарелку на сушилку для посуды.

Ну и почему же она не смогла удержаться от приступа в комнате ожидания?

Ее руки слегка дрожали, когда Гермиона задумывалась об этом. Она и пяти минут в его присутствии не выдерживала.

Она все испортила. А ведь хотела притвориться, что жизнь у нее идет своим чередом, помочь ему освоиться. Убедиться, что он приходит в себя. Если бы она это сделала, думалось ей, то, возможно, смогла бы жить дальше.

Только чтобы у него все стало хорошо – единственное, чего Гермиона желала. И может, если бы так случилось, у нее тоже все стало бы хорошо. Может, если бы она больше не переживала за него, ее разум перестал бы избегать реальности.

Теперь все было потеряно. Драко беспокоился за нее. Он был в ярости. Наверняка решил, что несет за нее ответственность снова. Что она притащила его к себе домой специально, чтобы заставить заботиться о ней. И использовала его чувства как рычаг.

Гермиона и подумать не могла, что все к тому приведет. Она просто хотела увидеть его еще один раз. Убедиться, что он не страдает.

Она продолжала начищать его тарелку. Снова и снова.

Пока он был зол, она могла бы убедить его переехать. У нее были рекламки апартаментов Косого Переулка. Она могла бы просмотреть их. В шаговой доступности там все самое важное – Драко не нужна была бы ее помощь в перемещении.

Да, так будет лучше.

Он перестанет ощущать себя запертым в ее клетке.

Глупо было надеяться, что один взгляд на него сможет что-то восстановить внутри нее.

Настало время принять, какова ее реальность. Какова она сама в этой реальности.

Гермиона с грустью подумала об Ильверморни. О степени Мастера зелий. О стажировке в Шварцвальде. Обо всех этих вещах, недоступных для того, кто обладал привычкой часами тонуть в собственном разуме.

Она едва не сожгла квартиру Гарри, когда попыталась сварить зелье. Сработали защитные чары, Гарри ворвался в дом и обнаружил ее застывшую, как статуя, на кухне в шаге от котла с воспламенившимся бодроперцовым зельем, которое взорвалось бы спустя пару секунд.

Пять часов потребовалось, чтобы вернуть ее в реальность. Больше Гермиона не притрагивалась к котлам для зелий.

Не страшно.

Нормально. В конце концов, она была жива.

И чувствовала себя счастливо в Уэльсе. Она могла читать. И гулять у океана. Краны, душ и плита были зачарованы, отключаясь сами собой через пятнадцать минут. Гарри и Рон часто навещали ее. Жизнь была намного лучше, чем могла бы, окажись Гермиона в Палате Януса Тупия*. Когда она теряла реальность в коттедже, никто не отслеживал это. Никто не трясся над ней.

[*Палата Януса Тупия – одна из палат больницы святого Мунго, предназначенная для паллиативной помощи пациентам, которые пострадали от необратимых проклятий или неверно наложенных заклинаний. Алиса и Френк Лонгботтомы, Златопуст Локонс лежат именно там.]

Надо бы аппарировать с Драко в Косой Переулок, прежде чем ее разум снова закрутится по спирали.

И пускай она не сможет видеться с ним… само знание, что он больше не в тюрьме, приносит огромное облегчение. Наверняка какие-то подробности будущей жизни Драко разнюхают газеты. Да и Гарри будет навещать его и делиться с ней новостями.

Когда у Драко все будет хорошо, она перестанет переживать. Если она перестанет переживать, она не будет зацикливаться на деталях. И не будет больше попадать в спираль. И тогда, возможно, она сможет жить дальше. И не будет терять реальность, а будет хозяйкой своего разума. И все будет хорошо.

Так и будет.

Она и есть хозяйка…

Гермиона моргнула.

И почувствовала, что Драко целует ее.

========== Глава 1. Часть 2 ==========

Гермиона моргнула.

И почувствовала, что Драко целует ее.

Еще секунду назад она мыла тарелки в кухне. Теперь они сидели на диване. Ладонь Драко придерживала ее шею, а длинные пальцы нежно скользили по волосам. Его губы были прохладными, сладковатыми на вкус и такими чертовски знакомыми.

Гермиона тут же притянула его к себе, со всей возможной силой отвечая на поцелуй, сминая его губы и не позволяя себе плакать. Запустила руку в его волосы, прижалась ближе, ощущая, как его ладонь скользит по талии.

А потом пришла в себя.

Она отстранилась и чуть ли не отпрыгнула назад.

– Прости, – еле слышно прошептала она и смущенно отвернулась. Ее руки были сухими, но кончики пальцев морщились так, словно долгое время были погружены в воду. Гермиона огляделась и заметила, что небо окрасилось в алый под последними лучами закатного солнца. Прошли часы.

– Прости, – повторила она и сжала губы, стараясь удержать слезы разочарования.

Драко молчал. Только смотрел на нее с печальным, задумчивым выражением лица.

– Я тут подумала… – поспешила она заполнить тишину слегка хрипловатым голосом, – комната в Косом Переулке – лучший вариант. Не знаю, почему мы здесь, вряд ли этот котедж можно назвать для тебя комфортным. В Косом Переулке ты легко сможешь перемещаться, куда захочешь, и перестанешь беспокоиться… Да и вообще я не буду, ну… Сразу нужно было попросить Гарри, просто я не ожидала, что получится…

Голос подвел ее, и Гермиона всхлипнула. Затем вскочила.

– Гарри подобрал для тебя парочку вариантов. – Она порылась в бумагах на своем столе и собрала стопку буклетов с предложениями аренды в Косом Переулке: – Вот. Просмотри их, выбери что-нибудь. Аппарируешь с моей помощью. Гринготтс уже закрыт, но я подкину денег на пару дней. Захочешь вернуть – можешь послать совой или банковским переводом, просто напомни потом, чтобы я дала тебе номер своего счета.

Она бросила стопку рекламок на кофейный столик, развернулась и ринулась вон из комнаты. Схватила с крючка в прихожей тяжелый шерстяной свитер, распахнула дверь и зашагала прочь от коттеджа, на пляж.

Чуть не обмочив ноги волной, Гермиона остановилась и принялась бесцельно разглядывать мусор, выброшенный на берег океаном. Сломанные ракушки, коряги, сухие пучки водорослей тут и там. Она повернулась волнам, разбивающимся о берег, и прижала пальцы ко рту, чтобы не закричать. По щекам текли слезы.

Губы Драко на ее губах приволокли все тщательно похороненные чувства назад и обрушили на нее, словно волна на берег. Разбили вдребезги всю ложь, которую она повторяла себе.

Ложь о том, что ей нужно увидеть его один раз, убедиться, что он в порядке, и все.

Но ее приступы не были спровоцированы одним лишь беспокойством – Гермиона скучала по нему, отчаянно скучала. И не понимала, как остро жаждет его, пока не почувствовала его прикосновение. А затем, поцеловав, в полной мере ощутила болезненную привязанность к нему, которой она нескончаемо горела.

А она думала, что сможет запереть эти чувства на замок и забыть о них.

Гермиона вспомнила, как ощущались ласка его ладоней, мягкость губ. Теплые объятия. И в тот момент – в тот восхитительный момент – она почувствовала, что снова жива.

Она забыла уже, каково это: чувствовать, что ты жива.

Всего на секунду – а затем жестокая реальность обрушилась на нее.

Он целовал ее только потому, что Гермиона снова застыла, чтобы привести в чувство. Что-то оборвалось внутри, когда она вывернулась из его объятий. Он не сделал попытки удержать ее, и в тот миг Гермиону настигло понимание, что дыра, раздираемая в ней когтями, была болью его отсутствия.

Словно много месяцев назад их сердца слились воедино. И когда Драко покинул ее, его словно вырвали из ее груди.

И с тех пор она истекала кровью.

Гермиона смахнула непрошеные слезы и двинулась вдоль линии берега.

Что же такое существовало между ними? “Лютая хрень”, как он выразился. Так бесповоротно привязавшая их друг к другу.

Любовного зелья больше не существовало, Гермиона была уверена. Она ощутила, как противоядие разрушило ту наркотическую преданность – бесконечное, непреодолимое принуждение сделать все, что угодно, чтобы защитить Драко. Прошла отчаянная одержимость, которая заставляла ее предавать и убивать друзей, пока разум разрывался на куски от ужаса вины. Противоядие справилось.

Но когда ее сознание наконец обрело контроль, ее отношение к Драко Малфою не изменилось.

Любовное зелье не ослепляло, не внушало ей, что Драко идеален. А просто вынуждало любить его в точности такого, каким он и был. Вынуждало даже умереть за него – костьми лечь ради его благополучия.

В дни, когда Драко ехидничал или злорадствовал. В дни, когда постепенно его охватывали вина и беспокойство. В дни, когда он медленно открывался ей, становился уязвимым и глубоко привязанным. И в последние дни – когда его переполняло любование ею.

Она была свидетелем этой перемены: сначала тотальное игнорирование, а в конце зеркальное отображение ее заботы о нем.

И когда любовное зелье исчезло, а Гермиона смогла проанализировать произошедшее, она обнаружила, что по-настоящему полюбила его. Не с безумной собачьей преданностью, а с радостью от самого факта его существования.

Это откровение никому не пришлось по душе.

Стокгольмский синдром – следствие любовного зелья. Еще один факт в ее коллекцию признаков психического расстройства. Не реальное чувство.

Определенно, не реальное.

Они продолжили поить ее противоядием. Бесполезно, Гермиона была неуклонна.

Почти год она провела в больнице, напичканная разнообразыми зельями, и все думали, что она придет в ярость, когда излечится. Гермиона выпила антидот, и в ту же минуту авроры арестовали Драко, опасаясь, что она уничтожит его, как только ее розовые очки разобьются.

Но вопреки всему она продолжала любить его.

Казалось, это дурная шутка судьбы. Рон не сдержал слез, узнав об этом. Единственным, кто не выглядел удивленным, был Гарри Поттер.

Практически любой другой мужчина во всем мире был бы ей достойным партнером.

Любой, но не Драко Малфой.

Искренне полюбить кого-то, кого раньше тебя вынуждали любить, – что за извращение. Полюбить своего надзирателя – это уму непостижимо. Человека, ради которого она убивала и мучила своих друзей. Так просто не могло случиться.

Но Гермионе было плевать. Плевать, звучало ли это безумно. Плевать, что ее чувства были обречены. Драко был нужен ей.

Она мечтала, что он посмотрит на нее без вины во взгляде. Поцелует исключительно потому, что так захотел, а вовсе не чтобы вернуть в реальность. И не потому что извинялся.

Но ее мечты ничего не значили.

Все было чушью.

Если бы Драко и остался с ней, то только мучимый чувством вины и личной ответственности. Гермиона могла допустить, что он любил ее. Но не любовь была бы причиной тому, что он остался бы рядом.

Он заслуживал жить собственной жизнью.

В отличие от нее, Драко не погряз во всем этом. Он не был сломлен, он мог жить дальше, испытывать счастье. Время стирало все. Он влюбился бы в девушку, которая сделала бы его счастливым. В девушку, которая могла что-то дать ему.

Ведь Драко не отвечал за нее, и ее состояние не являлось его провалом. Он сделал все, что было в его силах, чтобы сохранить ее разум неповрежденным, поделился с ней каждой частичкой счастья, которой мог – даже после войны. Он не воспользовался шансом сбежать, а остался заботиться о ней. Провел в больнице бок о бок с ней почти год, помогая выздороветь. И дал ей противоядие, будучи уверенным, что она возненавидит его и попытается убить.

В раздробленности ее сознания не было ни капли его вины. Так что если Драко положит свою жизнь на алтарь ее душевной стабильности, это ничего не изменит. Только добавит еще одну бессмысленную жертву безнадежному существованию Гермионы Грейнджер.

Таких жертв скопился уже целый список.

Драко заслуживал жить своей жизнью.

Она обязана была отпустить его. Убедить, что все в порядке, чтобы он смог двигаться дальше и забыть ее.

Но Гермиона не понимала как. Не в силах была притвориться достаточно убедительно, что с ней все хорошо. Она толком и не знала уже, как это, когда у тебя все в порядке.

Она пыталась, честно пыталась, но каждый раз…

Гермиона резко остановилась и разрыдалась.

Шли минуты. Когда, наконец, слезы закончились, она вытерла лицо и увидела, что солнце уже опустилось за горизонт. Она постояла чуть-чуть, успокаивая дыхание. Собралась было вернуться в коттедж, обернулась и увидела, что в нескольких футах позади нее стоит Драко.

Ее сердце рухнуло в пятки. Как долго он стоял там?

– Что ты здесь делаешь? – первой нарушила молчание Гермиона.

– Я беспокоился, – ответил Драко и сделал к ней пару шагов.

– Не нужно, – Гермиона добавила жесткости в голос. – Я в состоянии позаботиться о себе. Я никогда не захожу в воду, на случай, если я… – ее голос дрогнул. Она всегда старалась избегать слова “диссоциирую”. – На случай, если я немного потеряюсь.

Она смахнула последние слезы с глаз и выпрямилась.

– Ты подобрал подходящее жилье?

Гермиона смотрела на него в надежде, что выглядит менее отчаянно, чем чувствует себя. Вероятно, она видела его в последний раз.

Так глупо и безответственно с ее стороны было устраивать им встречу, надеясь, что это решит все проблемы. Гермиона только усложнила им обоим жизнь. Разрушила иллюзию. Если бы она держалась в стороне, он спокойно отпустил бы ее. Думая, что она в порядке. Зная, что ее состояние больше не его забота.

А она уничтожила для него эту возможность.

– Грейнджер, у меня и в мыслях не было оставлять тебя здесь в одиночестве, – ответил он.

В горле встал ком. Судя по всему, запасы слез, которые рвались из нее наружу, были поистине безграничны. Она моргнула, пытаясь убрать их.

– Ты не ответственен за меня. И я не одинока – Гарри и Рон постоянно приходят в гости. Ты мне не нужен, – ровным голосом возразила Гермиона, переведя взгляд на темнеющий океан.

– Почему ты вызвалась стать моим попечителем? – неожиданно спросил он. Его глаза внимательно изучали ее.

Она пожала плечами, чувствуя тупую ноющую боль.

– Я подумала, может… увижу тебя и что ты в порядке, и станет легче. Нам ведь так и не удалось поговорить. Я попросила тебя остаться и… затем тебя арестовали, вот я и подумала… Помогу тебе – и навсегда закрою этот вопрос.

– То есть это было прощание.

– Да. Именно так. – Она рассматривала свои ладони.

– Грейнджер, я не оставлю тебя здесь одну, – повторил он.

– А стоило бы! Правда, стоило. Не хочу, чтобы ты оставался, потому что считаешь, что несешь ответственность за меня! – полувскрикнула она, и ее лицо исказилось от боли.

Драко молча смотрел на нее несколько минут.

– Грейнджер, когда ты приняла противоядие, почему попросила меня остаться?

Внутри нее что-то оборвалось. И она ухватилась за ответ, который содержал достаточно правды, чтобы он поверил.

– Я…я видела, как ты изменился, когда мы были вместе. Амортенция не исказила мое восприятие – просто заставила любить тебя. Ты был очень грубым, ненавидел меня. Желал, чтобы Волдеморт убил меня. Был жестоким. И я знала все это, просто продолжала любить тебя, – начала Гермиона, наблюдая, как волны ласкают берег. – Но позже ты перестал ненавидеть меня и начал ощущать вину. Я видела. Ты был добр ко мне, перестал обвинять. И становился все печальнее, когда я начала терять разум – беспокоясь не о себе, а обо мне. А потом ты начал заботиться обо мне. Сначала я думала, что выдумала все это, слишком сильно желая. Но позже поняла, что это было по-настоящему.