Текст книги "Горная хижина"
Автор книги: Сайге
Жанры:
Поэзия
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)
(127)
Луну ожидала
Так долго вершина горы!
Рассеялись тучи!
Есть сердце и у тебя,
Первая зимняя морось!
(128)
В дальнем селенье
На склоне горы Огура
Осыпались клены.
Сквозь оголенные ветви
Я гляжу на луну.
(129)
Листья осыпаются на рассвете
«Как будто дождь?» —
Прислушался я, пробужденный
На ранней заре.
Но нет, это листья летят…
Не вынесли натиска бури.
(130)
Горная хижина в зимнюю пору
Нет больше тропы.
Засыпали горную хижину
Опавшие листья.
Раньше срока пришло ко мне
Зимнее заточенье.
(131)
Листья облетают над водопадом
Спутники вихря,
Верно, с горной вершины
Сыплются листья?
Окрашены в пестрый узор
Водопада белые нити.
(132)
Сочинил в храме Сориндзи[34]34
Ст. 132. Сочинил в храме Сориндзи… – Храм этот стоял на Восточной горе в окрестностях Киото. Возле этого храма находился луг, прославленный красотой своих осенних цветов оминаэси (патринии).
[Закрыть] стихи на тему: «Полевые травы во время зимних холодов»
Я видел летний луг.
Там всеми красками пестрели
Бессчетные цветы.
Теперь у них, убитых стужей,
Один-единый цвет.
(133)
Инеем занесена
Трава на увядшем лугу.
Какая печаль!
Где сыщет теперь отраду
Странника сердце?
(134)
Песня зимы
Возле гавани Нанива
Прибрежные камыши
Убелены инеем.
Как холоден ветер с залива,
Когда забрезжит рассвет!
(135)
О весна в стране Цу,
На побережье Нанива[35]35
Ст. 135. Побережье вдоль гавани Нанива было тогда пустынным местом. Ныне там расположен город Осака.
Страна Цу – старинное название провинции, иначе: Сэтцу. Побережье Нанива прославлено в старой японской поэзии. Так, в антологии "Госюивака-сю" содержится танка:
Людям чуткой душиХотел бы я сейчас показатьЭтот весенний видВозле залива НаниваВ дальней стране Цу. В танка Сайге, по мнению некоторых комментаторов, выражена тоска по безвозвратно ушедшей эпохе.
[Закрыть],
Ужель ты приснилась мне?
В листьях сухих камыша
Шумит, пролетая, ветер.
(136)
Когда б еще нашелся человек,
Кому уединение не в тягость,
Кто любит тишину!
Поставим рядом хижины свои
Зимою в деревушке горной.
(137)
Дорожный ночлег в студеную ночь
Дремота странника…
Мое изголовье – трава —
Застлано инеем.
С каким нетерпеньем я жду
Тебя, предрассветный месяц!
(138)
Луна над зимними лугами
Лунный прекрасен свет,
Когда сверкает россыпь росы
На вишневых цветах,
Но печальная эта луна
Над зимним увядшим лугом…
(139)
Зимняя луна озаряет сад
Глубокой зимой
Как слепительно ярко
Блещет лунный свет!
В саду, где нет водоема,
Он стелется, словно лед.
(140)
Соколиная охота в снежную пору
Густо падает снег
В темноте не увидишь,
Где затаился фазан.
Только крыльев внезапный вспорх
Да ястреба колокольчик.
(141)
Когда уже все было занесено снегом, я послал эти стихи одному другу. Осенью он сулил навестить меня, но не сдержал слова
Теперь она без следа
Погребена под снегом
А ждал я, мой друг придет,
Когда устилала тропинки
Кленовых листьев парча.
(142)
Послал как новогодний дар одному знакомому человеку
Быть может, невольно сам
Меня, молчальника, старый друг
С тоской вспоминал иногда,
Но пока в нерешимости медлил,
Окончился старый год.
ПЕСНИ ЛЮБВИ
(143)
Далеко от всех,
В ущелье меж горных скал,
Один, совсем один,
Незрим для взоров людских,
Предамся тоскующей думе.
(144)
На летнем лугу,
Раздвигая густые травы,
Блуждает олень,
И беззвучно, безмолвно
Сыплются капли росы.
(145)
Любовная встреча во сне
Какую радость
Мне принесла в сновиденье
Встреча с тобою!
Но после еще грустнее
Тебя вспоминать наяву.
(146)
Встретились снова…
Но ведет к тебе лишь один
Путь сновидений.
Пробужденье – разлука.
О, если б не просыпаться!
(147)
Но если сон
Мы верим, что только сон)
Жизнь наяву,
Тогда и любовные встречи,
Как все на свете, напрасны.
(148)
Пришлось разлучиться нам,
Но образ ее нигде, никогда
Я позабыть не смогу.
Она оставила мне луну
Стражем воспоминаний.
(149)
Предрассветный месяц
Растревожил память о разлуке.
Я не мог решиться!
Так уходит, покоряясь ветру,
Облако на утренней заре.
(150)
Она не пришла,
А уж в голосе ветра
Слышится ночь.
Как грустно вторят ему
Крики пролетных гусей!
(151)
Не обещалась она,
Но думал я, вдруг придет.
Так долго я ждал.
О, если б всю ночь не смеркалось
От белого света до белого света!
(152)
«Несчастный!» – шепнешь ли ты?
Когда бы могло состраданье
Проснуться в сердце твоем!
Незнатен я, но различий
Не знает тоска любви.
(153)
Я знаю себя.
Что ты виною всему,
Не думаю я.
Лицо выражает укор,
Но влажен рукав от слез.
(154)
Меня покидаешь…
Напрасно сетовать мне,
Ведь было же время,
Когда ты не знала меня,
Когда я тебя не знал.
РАЗНЫЕ ПЕСНИ
(155)
Из десяти песен о непостоянстве бытия[36]36
Ст. 155. Из десяти песен о непостоянстве бытия. – Считается, что цикл этот, входящий в состав «Ста песен», был создан Сайге в молодости, до его пострижения в монахи.
[Закрыть]
"Светло – спокойно
Я б умереть хотел!" —
Мелькнуло в мыслях,
И тотчас сердце мое
Откликнулось эхом: «Да!»
(156)
Когда я посетил Митиноку[37]37
Ст. 156. Когда я посетил Митиноку… – Митиноку – старинное название северного края, включавшего в себя пять провинций.
Санэката-асон… – Асон – почетное звание аристократа;
тюдзе – военачальник второго ранга. Санэката-асон был сослан на север после ссоры с одним из могущественных сановников из правящего рода Фудзивара.
Трава сусуки (мискант) – имеет вид высоких метелок.
Единственный памятный дар. – Существует японский обычай перед смертью завещать своим друзьям памятные дары.
[Закрыть], то увидел высокий могильный холм посреди поля. Спросил я, кто покоится здесь. Мне ответствовали: «Это могила некоего тюдзе». – «Но какого именно тюдзе?» – «Санэката-асон», – поведали мне. Стояла зима, смутно белела занесенная инеем трава сусуки, и я помыслил с печалью:
Нетленное имя!
Вот все, что ты на земле
Сберег и оставил.
Сухие стебли травы
Единственный памятный дар.
(157)
Совершая паломничество в Митиноку, я остановился на заставе Сиракава. Не оттого ли сильнее обычного заворожила меня печальная красота луны? Ноин, когда это было? – сказал, возвратясь сюда: "Ветер осени свищет теперь…" Вот что вспомнилось мне, и в тоске сожалений [о покинутой столице] начертал я на столбе сторожевых ворот:
На заставе Сиракава[38]38
Ст. 157. Застава Сиракава – находилась на пути из Хэйана на север. Поэт Ноин (988-1050) сложил здесь знаменитое стихотворение:
Когда покидал я столицу,Дорожным товарищем моимБыла осенняя дымка.Но ветер осени свищет теперьНад заставою Сиракава.
[Закрыть]
Лучи сочатся сквозь кровлю.
О, этот лунный свет!
Словно сердце мое
Он неволит: останься!
(158)
Песня разлуки, сложенная по случаю отъезда одного из моих друзей в край Митиноку
Если уедешь вдаль,
То, даже луну ожидая,
Я буду глядеть с тоской
На восток, в сторону Адзума[39]39
Ст. 158. Адзума – старинное название для восточных провинций. Поэт глядит на восток в ожидании восхода луны, но вспоминает, что друг его находится там за горами, и вместо радости чувствует печаль.
[Закрыть],
На вечернее темное небо.
(159)
Сочинено мною, когда на горе Коя[40]40
Ст. 159. * Сочинено мною, когда на горе Коя… – гора Коя находится в префектуре Вакаяма. Еще в IX в. на ней был возведен монастырь буддийской секты Сингон.
[Закрыть] слагали стихи на тему: «Голос воды глубокой ночью»
Заблудились звуки.
Лишь буря шумела в окне,
Но умолк ее голос.
О том, что сгущается ночь,
Поведал ропот воды.
(160)
Стихи, сложенные мною, когда я посетил край Адзума
Разве подумать я мог,
Что вновь через эти горы
Пойду на старости лет?
Вершины жизни моей —
Сая-но Накаяма[41]41
Ст. 160. Вершины жизни моей – Сая-но Накаяма. – Горы, знаменитые в японской поэзии. Находятся в префектуре Сидзуока. Сайге перешел через них в молодости и вновь совершил этот путь в семьдесят лет; между этими двумя путешествиями прошла целая жизнь.
[Закрыть].
(161)
Порою заметишь вдруг:
Пыль затемнила зеркало,
Сиявшее чистотой.
Вот он, открылся глазам
Образ нашего мира!
(162)
Непрочен наш мир.
И я из той же породы
Вишневых цветов.
Все на ветру облетают,
Скрыться… Бежать… Но куда?
(163)
Меркнет мой свет.
Заполонила думы
Старость моя.
А там, вдалеке, луна
Уже идет на закат.
(164)
Возле заглохшего поля
На одиноком дереве
Слышен в сумерках голос:
Голубь друзей зовет.
Мрачный, зловещий вечер.
(165)
Когда я шел в край Адзума, чтобы предаться делам подвижничества, я сложил стихи при виде горы Фудзи
Стелется по ветру
Дым над вершиной Фудзи.
В небо уносится
И пропадает бесследно,
Словно кажет мне путь.
(166)
Не помечая тропы,
Все глубже и глубже в горы
Буду я уходить.
Но есть ли на свете место,
Где горьких вестей не услышу?
(167)
Когда бы в горном селе
Друг у меня нашелся,
Презревший суетный мир!
Поговорить бы о прошлом,
Столь бедственно прожитом!
(168)
Берег залива.
Среди молчаливых ветвей
Засохших сосен
Ветер перенимает
Голос морской волны.
(169)
Тоскую лишь о былом,
Тогда любили прекрасное
Отзывчивые сердца.
Я зажился. Невесело
Стареть в этом мрачном мире.
(170)
(171)
Не узнаю столицы.
Такой ли я видел ее?
До чего потускнела!
Куда же сокрылись они,
Люди былых времен?
(172)
Внезапный ветер
Сломает хрупкие листья
Банановой пальмы,
Развеет… Неверной судьбе
Могу ли еще вверяться?
(173)
В саду моем
Одна на высоком холме
Стоит сосна.
С тобой, единственный друг,
Встречаю старость свою.
(174)
Если и в этих местах
Дольше жить мне прискучит,
Вновь потянет блуждать,
Тогда какой одинокой
Останется эта сосна!
(175)
Отправляясь паломником в дальние края, я сказал людям, огорченным разлукой со мной:
Обещаю, друзья!
День свидания назову,
Чтоб утешить вас,
Но когда ворочусь опять,
Я, по правде, не знаю…
(176)
Когда глубоко уйду
В печальные воспоминанья,
Еще прибавит тоски
Этот уныло гудящий
Колокол на закате.
(177)
Удрученный горем
Так слезы льет человек…
О, цветущая вишня,
Чуть холодом ветер пронзит,
Посыплются лепестки.
(178)
В бытность мою в Сага там слагали стихи о детских забавах
Мальчик где-то вблизи
В соломенную свистульку
Для забавы подул.
Вспугнута, вдруг прервалась
Летнего дня дремота.
(179)
Бамбукового конька,
Палочку оседлать бы
Я и теперь готов,
Только придут на память
Детские игры мои.
(180)
Как в детстве бывало,
В прятки вновь поиграть
Мне так захотелось,
Когда в укромном углу
Я отдохнуть прилег.
(181)
(182)
Так и тянет меня
Поиграть вместе с ними
Во дворе песком.
Но увы! Я – взрослый,
Нет мне места в игре.
(183)
На закате солнца
Колокол громко загудел,
Но в горном храме
Все еще хором читают книгу…
Как прекрасны детские голоса!
(184)
С теми, кого любил,
Мог я шутить беспечно.
Давно прошедшие дни.
Каким еще было юным
В то время сердце мое!
(185)
Вот кремушек брошен,
Одно мгновенье летит
Упал на землю.
С такой быстротой
Проносятся солнца и луны.
(186)
Взирая на картины, изображающие ад[44]44
Ст. 186. Взирая на картины, изображающие ад. – Во времена Сайге славились картины, изображающие ад, на стене храма Теракудзи в Киото. Эти картины, созданные художником Косэ Хиротака, не сохранились. Однако до наших времен дошел свиток XII в., где изображены ужасы буддийского ада.
[Закрыть]
Взглянешь – ужас берет!
Но как-то стерпеть придется,
О сердце мое!
Ведь есть на свете грехи,
Такой достойные кары.
(187)
Увы нам, увы!
На эти жестокие муки
Гляжу, гляжу…
Зачем мы даем себя, люди,
Мирским соблазнам увлечь?
(188)
Не в силах прогнать
Сумятицу мыслей тревожных
О близком конце,
В нашем мгновенном мире
Блуждаем мы… О, быстротечность!
(189)
Редких счастливцев удел.[45]45
Ст. 189. Редких счастливцев удел. – Согласно буддийскому учению, нелегко стать человеком в цепи перевоплощений. Этот счастливый удел достается немногим существам; человек может достичь нирваны, низшим существам это не дано.
[Закрыть]
Прияв человеческий образ,
Выплыли вверх наконец.
Но опыт не впрок… Все люди
В бездну вновь погрузятся.
(190)
(191)
(192)
Тяжелые скалы
Там громоздят горой
В сто сажен, тысячу сажен,
И в щебень дробят… За что
Такое грозит наказанье?
(193)
Область ада, где, "набросив веревку с черной тушью"[48]48
Ст. 193. Область ада, где, «набросив веревку с черной тушью…» – такой веревкой помечали деревья, назначенные на сруб. Гора Сидэ – гора смерти (см. предисловие, ****).
[Закрыть], рубят, как дерева
Души грешников —
Теперь на горе Сидэ
Лесные заросли.
Тяжелый топор дровосека
Рубит стволы в щепу.
(194)
Единое тело
На много частей изломает.
Развеет ветер…
В аду костром пламенеть
Увы! Печальная участь!
(195)
Но вот что страшней всего:
Вырвут язык из гортани…
Какая лютая казнь!
О самом своем сокровенном
Хотеть – и не мочь говорить.
(196)
Область, где в черном пламени страждут мужчины и женщины
Невиданной силы
Там черное пламя пылает.
Адское пекло!
За все нечистые мысли
Вот оно – воздаянье.
(197)
На части рассекут.
Но мало этого. Готовят
Расплавленную медь.
Вольют ее в глубины сердца,
Омоют страждущую плоть.
(198)
В прах, в мельчайшую пыль
Превратили… Конец бы, казалось,
Но нет! Из небытия
Для новых мук воскрешают…
Воскреснуть! Ужасное слово.
(199)
О, горе! Родная мать,
Вспоившая некогда грудью,
Забыта даже она.
Все думы лишь об одном!
О собственных страшных муках.
(200)
Куда мой отец
Сокрылся после кончины,
Не ведаю даже я,
Хоть, верно, мы задыхаемся
В одном и том же огне.
(201)
Слышал я, что если случится пробудить в себе "истинное сердце"[49]49
Ст. 201. «Истинное сердце». – См. предисловие, ***.
[Закрыть], то даже в пламени Вечного ада Аби[50]50
Вечный ад Аби – См. предисловие, *******.
[Закрыть] возможно просветление
Пускай без роздыху
Терзают лютые муки
В самом яром пламени,
Разбуди в себе сердце свое,
И придет наконец озаренье.
(202)
Если ввериться сияющему лику будды Амида[51]51
Ст. 202. Если ввериться сияющему лику будды Амида… – См. предисловие, *.
[Закрыть], что озаряет глубины преисподней, не отвращаясь от созданий, вверженных туда за тягчайшие грехи, тогда и кипящее зелье в адских котлах превратится в чистый и прохладный пруд, где распустятся лотосы
Свыше свет воссияет,
И даже котел, кипящий в аду
С неослабным жаром,
Станет вдруг прохладным прудом,
Где раскроется чистый лотос.
(203)
В поучениях Микава-но нюдо[52]52
Ст. 203. Микава-но нюдо.~ Возможно, имеется в виду поэт из аристократов, один из составителей антологии «Кинъеcю» («Собрание золотых листьев»; 1124 г.). Постригся в монахи и стал известным буддийским вероучителем. Побывал в Китае.
[Закрыть] сказано: «Если даже сердце твое тому противится, должно хотя бы против собственной воли научиться верить». Вспомнив сей завет, сложил я:
О сердце, узнай!
Пускай ты поверить не в силах,
Но в множестве слов
Должны же найтись слова,
Что к вере тебя приневолят.
(204)
Глупому сердцу,
Вот кому всю свою жизнь
Ты слепо вверялся,
Но настигнет последняя мысль:
«Так что ж теперь будет со мной?»
(205)
Из судилища князя Эмма[53]53
Ст. 205. Эмма. – См. предисловие, ******…в направлении Пса и Вепря… – Пес и Вепрь – циклические Знаки, служащие для обозначения времени и сторон света: здесь северо-западное направление.
[Закрыть] адский страж уводит грешника туда, где в направлении Пса и Вепря виднеется пылающее пламя. «Что это за огонь?» вопрошает грешник. «Это адское пламя, куда ты будешь ввергнут», – ответствует страж, и грешник в ужасе трепещет и печалится. Так повествовал о сем в своих проповедях Тюин-содзу[54]54
Тюин-содзу– Неизвестно, о ком идет речь; содзу – буддийский священнослужитель высокого ранга.
[Закрыть]
Осужденный спросил:
"Зачем во тьме преисподней
Пылает костер?"
"В это пламя земных грехов
И тебя, как хворост, подбросят".
(206)
(207)
Так адский страж приводит грешника к вратам исподней. И пока их не отворят, демон, отложив в сторону железный бич, терзает ученика острыми когтями укоризны: "Ведь лишь вчера, лишь сегодня вышел ты из этого ада. А когда покидал его, многократно наставляли тебя, чтоб ты вновь сюда не возвращался.
Но ты опять через самое малое время возвратился в геенну. И не по вине других людей. Нет, тебя вновь ввергло в бездну твое собственное неразумное сердце. Не укоряй же никого, кроме себя".
Из диких глаз демона льются слезы. Адские ворота отворяются с шумом, более оглушительным, чем грохот ста тысяч громовых ударов
Укажут грешнику. «Вот здесь!»
И он услышит страшный грохот!
Отверзлись адовы врата.
Какой его охватит ужас!
Как, верно, вострепещет он!
(208)
И вот из зияющего жерла раскрытых адских ворот вырвется вихрь свирепого огня и настигнет грешника, с диким воем, – нет слов, чтобы описать это зрелище!
Весь охваченный пламенем, грешник внидет в геенну. Врата закрывают наглухо крепким затвором. Адский страж идет в обратный путь, уныло повесив голову, он полон жалости, что вовсе не вяжется с его грозным обликом. И не успеет грешник возопить:
"О, горе! Когда же я выйду отсюда?" – как его начинают терзать лютыми муками. Остается только взывать о помощи к бодхисаттве преисподней. Лишь его божественное милосердие способно проникнуть в сердцевину пламени, подобно утреннему рассвету, чтобы посетить и утешить страждущего.
Бодхисаттва преисподней[56]56
Ст. 208. Бодхисаттва преисподней… – См. предисловие, ********.
[Закрыть] – так именуют Дзидзо
Раздвинув пламя,
Бодхисаттва приходит утешить.
О, если бы сердце
Могло до конца постичь:
Сострадание – высшая радость!
(209)
Э! Духом не падай!
Ведь если блеснет милосердие
Небесным рассветом,
Ужель ускользнуть невозможно
Из самой кромешной тьмы?
(210)
Но если заслуги нет,
Чтобы могла тебя выкупить
От неизбывных мук,
Снова, уловленный пламенем,
Ты возвратишься в геенну.
(211)
Лениво, бездумно
Ты призывал имя Будды,
Но эта заслуга
Спасет тебя от страданий
На самом дне преисподней.
(212)
Растают муки,
Как исчезает ледок
Под утренним солнцем.
Знает шесть кругов бытия[57]57
Ст. 212. Знает шесть кругов бытия… – или дорог бытия. Душа в круговороте жизни и смерти странствует по шести дорогам: три из них хорошие, а три дурные. Душа может переселиться в человека, в демона (асура), подняться на небеса. Или же ей грозит страшная дорога вниз. За свои грехи она может попасть в ад, воплотиться в животное или в «голодного черта». На упомянутом свитке XII в. изображены грешные души, терзаемые голодом. Это, по сути дела, страшные картины действительности, с необычайной силой, выразительно и реально изображенные художником.
[Закрыть]
Это рассветное небо.
(213)
По всей стране воины встают на брань, и нет такого места, будь то на западе или востоке, на севере или юге, где не шли бы сражения. Страшно слышать, какое множество людей погибает! Даже не верится, что это правда. Увы! Из-за чего же возгорелась распря? Бедственные времена! – помыслил я
Сидэ-но яма.
Идут несметные полчища
Через Горы смерти.
И все не видно конца!
Растет число убиенных…
(214)
Ныне одни лишь воины толпами движутся в запредельную страну мертвых через Сидэ-но яма. Им незачем страшиться горных разбойников. Великое утешение, случись это в нашем мире! Довелось мне слышать, как воины переправляются через реку на плоту из боевых коней, – кажется, то было в битве на реке Удзи. Вспомнив это, сложил я:
Как разлилась широко
Река в горах Сидэ-но яма.
Там воины тонули,
И даже плот из боевых коней[58]58
Ст. 214. Плот из боевых коней. – Коней при переправе связывали вместе, воины брались за руки и так переправлялись вместе, поддерживая более слабых. Подобные эпизоды встречались в народном героическом эпосе. Сайге в своих стихах о войне близок к народным певцам того времени.
[Закрыть]
Их донести до берега не мог.
(215)
Однажды во дворце принцессы Дзесанмон-ин[59]59
Ст. 215. Однажды во дворце принцессы Дзесанмон-ин… – Эта принцесса была дочерью государя Тоба. Ее придворная дама Хеэ-но цубонэ была талантливой поэтессой и обменивалась стихами с Сайге. Во время того эпизода, о котором повествует Сайге, ему было шестьдесят семь лет, поэтесса была несколько старше. Когда на поэтическом собрании сочиняли рэнга (см. предисловие, **), Хеэ-но цубонэ создала строфу о войне. Тема была неканоническая, и никто из поэтов не мог придумать продолжение. Завершить танка мог лишь один Сайге. Конечно, читать ее можно и в обратном порядке, то есть сначала трехстишие, лишь тогда получится танка, обычная по своей форме.
[Закрыть] молодые придворные беседовали с госпожой Хеэ-но цубонэ. «Ныне всех занимают лишь вести с полей битвы, о поэзии и думать позабыли», – сетовала она. И вот в лунную ночь на поэтическом сборище стали слагать танка и низать рэнга строфу за строфой. Когда же в рэнга были помянуты воины, она в свою очередь сложила двустишие:
Озаряет поле сраженья
Месяц – туго натянутый лук.
(216)
Ко мне в Исэ пришли люди из столицы и поведали:
"Вот какую строфу сочинила Хеэ-но цубонэ. Но тут все умолкли, никто не мог далее продолжить рэнга".
Услышав это, я добавил к ней такую строфу:
Сердце в себе умертвил.
Подружилась рука с «ледяным клинком»[60]60
«Ледяной клинок» – особым образом закаленная сталь. Серповидный месяц холодно освещает ужасное зрелище. Чтобы убивать людей, надо сначала умертвить собственное сердце. Блеск меча, зажатого в руке, для воина – единственный свет.
[Закрыть].
Или он – единственный свет?
(217)
"Что и говорить, война длится без конца", – толковали мы, а той порой в самый разгар военных действий скончалась Хеэ-но цубонэ. И, вспомнив, каким клятвенным обещанием мы связаны, я исполнился глубокой печали
"Кто первым из нас уйдет,
Пусть другу в загробном мире
Послужит проводником",
Вспомнил я, отставший в пути,
Эту клятву с такою болью!
(218)
О том, каково на сердце[61]61
Ст. 218. О том, каково на сердце… – Согласно буддийским легендам, между земным и загробным миром лежит «Срединное пространство», пустое и темное, где душа умершего блуждает семьдесят семь дней и ночей, пока не достигнет обители мертвых.
[Закрыть] блуждающему в «Срединном пространстве»
С какою силой
Тоска его одолеет!
Глухие потемки,
А он, одинокий, бредет,
Не различая дороги.
(219)
(220)
Когда слагали стихи о нынешних временах
Даже постигнув суть
Этого бренного мира,
Все же невольно вздохнешь:
Где они, мудрые люди?
Ныне нигде их нет.
(221)
Судишь других:
То хорошо, это худо…
Вспомни меж тем,
Много ли в нашем мире
Знаешь ты о самом себе?
(222)
«Так я и ждал беды!» —
Человек в мановение ока
Упал на самое дно.
Сколько глубоких ямин
Уготовил для нас этот мир!
(223)
Не знает покоя!
Поистине мир в наши дни,
Будто утлая лодка,
И по волнам не плывет,
И от берега отдалился.
(224)
Сложил стихи о "прозрении истинного сердца"[63]63
Ст. 224. Сложил стихи о «прозрении истинного сердца». -Танка эта завершает антологию «Синкокинсю». После долгих скитаний в стихах поэта торжествует тема луны – то есть вечной истины, и слово «конец» в книге и человеческой жизни теряет свое мрачное значение. Такова как полагают, была мысль составителя антологии.
[Закрыть]:
Рассеялся мрак.
На небосводе сердца
Воссияла луна.
К западным склонам гор
Она все ближе, ближе…
